Под нами - Чёрное море

      В середине декабря 1941 года мы узнали, что Остряков все же добился разрешения летать на боевые задания. Справедливости ради следует сказать, что некоторые командиры даже ниже его рангом не всегда рвались в раскаленное небо Перекопа, а тем более Севастополя. Так что своим примером командующий преподал им очень наглядный урок, и до конца войны все командиры полков и дивизий летали на боевые задания. А генерал-майор авиации Н. А. Токарев и подполковник Н. З. Павлов отдали свои жизни во имя победы.
      Летал теперь генерал Остряков регулярно, словно бы наверстывая упущенное не по своей вине, и подчас весьма рискованно, на что неоднократно ему указывал Военный совет флота, а затем все-таки запретили полеты - вначале за линию фронта, а потом и на прикрытие с воздуха Севастополя. Однако наш командующий "вел неравную борьбу" с Ф. С. Октябрьским и Н. М. Кулаковым, добиваясь снятия ограничений, тем более что освоил новый для него тип истребителя и стал летать на боевые задания на Як-1.
      Под стать командующему был начальник летной инспекции ВВС флота майор Николай Александрович Наумов, ставший впоследствии генерал-лейтенантом авиации, Героем Советского Союза. Они чем-то напоминали и в то же время дополняли друг друга. Летали всегда в паре, а поскольку Наумов имел за плечами уже не один десяток боевых вылетов и несколько побед в воздушных боях, то Остряков как бы учился вначале у него тактическим приемам борьбы с фашистскими самолетами. Учиться у подчиненного он не стеснялся и не только говорил об этом открыто, но и всем командирам советовал придерживаться такого правила.
      Мне неоднократно случалось бывать по разным поводам у Николая Алексеевича Острякова, и всегда речь шла о чем-то значительном. Вот и в тот раз, направляясь к нему по вызову, ломал голову над вопросом: какую новую задачу поставит командующий?
      Вошел в знакомый кабинет не без волнения. А генерал тепло поздоровался, предложил сесть и запросто начал:
      - Не вижу плохого в том, если скажу, что лично мне ваша эскадрилья нравится. И не только тем, что в ней много хороших летчиков. Важно, что в короткие сроки создан крепкий боевой коллектив, а это, знаю, дело далеко не легкое. Вот и ответь мне по-честному: здорово вымотались, нет ли желания отдохнуть?
      Не поняв, куда клонит генерал, я несколько растерялся, молча смотрел на него, собираясь с мыслями. А Остряков, словно прочитав все это на моем лице, улыбнулся и продолжил:
      - Ладно, не буду говорить загадками. Все очень просто: вы, наверное, знаете, что в районе Омеги, на берегу Круглой бухты, мы создаем дом отдыха для летного состава, где пилоты могли бы восстанавливать силы. Но он откроется не раньше чем через три недели. А сегодня утром я получил телеграмму с Кавказа от начальника штаба 62-й авиабригады полковника Коновалова, который сообщил, что денежный аттестат, посланный вами жене, вернулся. Трудно представить, на что она теперь там существует, ведь уже прошло три месяца...
      Стоит ли говорить, насколько такое сообщение было для меня неожиданным и тревожным. Но что же делать, чем я могу помочь семье, попавшей в бедственное положение?
      А генерал, сделав небольшую паузу, чтобы дать мне собраться с мыслями, продолжил:
      - Я вызвал с Кавказа капитана Коробицына, который вас подменит. А вы отправляйтесь разыскивать жену с сыном - указания генералу В. В. Ермаченкову о выделении вам для этой цели самолета я дам сегодня вечером. Заодно и отдохнете.
      - Товарищ командующий! Когда прибудет Коробицын, мне нужно будет немного полетать с ним на боевые задания, чтобы ввести его в курс обстановки под Севастополем, тем более что она сейчас вновь обострилась, - заявил я, преодолев естественное желание немедленно броситься на помощь самым близким для меня людям.
      - Правильно говорите, но все же подумаю, - заключил Остряков. - А ваша жена, насколько помню, парашютистка, она ведь в свое время в Тушине прыгала!
      - Было такое, товарищ командующий. Но, простите, откуда вы об этом знаете?
      - Тушино, Тушино... - в раздумье, на минуту предавшись воспоминаниям, произнес Николай Алексеевич. - Мое родное небо. Сколько людей приобщило оно к авиации - не счесть! Ведь я там не один год был инструктором по парашютному спорту. А авиационные праздники в Тушино - это же на всю страну! Разве можно хоть что-нибудь или кого-нибудь из этого прошлого забыть... Ну, впрочем, хватит воспоминаний. Сейчас главное - решать сегодняшние неотложные задачи и смотреть в будущее. Ну а как помочь вашей семье, уточним и обязательно примем меры.
      Обстановка действительно в те дни резко осложнилась, и розыск семьи пришлось отложить на целый месяц. Но тот разговор подтвердил, что судьбу каждого подчиненного наш командующий принимал близко к сердцу. И вот еще одно тому свидетельство - одно из многих.
      В начале марта 1942 года прибыли в Гайдук под Новороссийском раненые капитаны А. И. Коробицын и П. С. Пономарев. Каждый из них - с запиской от Острякова. У Пономарева, которому снарядом раздробило кисть левой руки, имелось предписание на имя начальника 40-го госпиталя. Командующий просил медиков сохранить Петру Степановичу не только руку, но и его самого как летчика. Аналогичная просьба излагалась и профессору Филатову относительно Коробицына, которому в результате ранения грозила потеря зрения правым глазом. Добавлю, что еще до того полковник П. Г. Коновалов получил от Острякова указание о немедленной отправке этих раненых самолетом - одного в Ташкент, другого в Сочи.
      Вспоминая о генерале Острякове, нельзя не сказать и о его ближайших соратниках по руководству военно-воздушными силами флота, разбросанными от Севастополя и далее по побережью Кавказа от Анапы до Поти. В сложной работе ему помогали военком бригадный комиссар М. Г. Степаненко, заместитель генерал-майор авиации В. В. Ермаченков, начальник штаба полковник В. Н. Калмыков, главный инженер военинженер 1 ранга Н. Т. Земцов и начальник тыла полковник М. Д. Желанов. Командующий сумел создать дружный и сплоченный коллектив руководителей, в котором каждый вносил весомый вклад в общее дело.
      Большую роль в этом коллективе играл военком Михаил Гаврилович Степаненко. Впервые я встретился с ним в 1938 году на Дальнем Востоке. Будучи тогда комиссаром 7-й авиабригады, он посещал наш 14-й полк в разгар боевых действий в районе озера Хасан. Образованный и опытный политработник, он сразу завоевал у воинов части прочный авторитет. В мае 1940 года Михаил Гаврилович возглавил партийно-политическую работу в ВВС Черноморского флота, успев до этого овладеть летным делом.
      В самом начале войны Степаненко очень много сделал для мобилизации авиаторов-черноморцев на тяжелую и упорную борьбу с немецкими захватчиками. Работу свою и всего политаппарата соединений и частей сосредоточивал прежде всего на передовых аэродромах. Много раз бывал и в 3-й эскадрилье.
      К сожалению, деятельность Михаила Гавриловича оказалась непродолжительной. 21 ноября, уже после отражения первого вражеского штурма Севастополя, он поехал в штаб оборонительного района для доклада о положении дел в авиации, а возвращаясь из города, попал под артобстрел и погиб - осколок снаряда пробил партийный билет и вонзился в сердце. Завершится война, и трудящиеся города-героя Севастополя назовут одну из его улиц именем Степаненко.
      После гибели отважного политработника военным комиссаром ВВС флота был назначен бригадный комиссар (затем генерал-майор авиации) Николай Васильевич Кузенко.
      В ноябре и декабре 1941 года артиллерийские снаряды противника еще не рвались на аэродроме Херсонес, зато бомбили его многократно. Основу противовоздушной обороны аэродрома составляли 92-й зенитно-артиллерийский дивизион и взвод зенитных пулеметных установок. Вскоре к ним добавилась плавучая батарея в Казачьей бухте.
      Чтобы не допустить высадку морского десанта на аэродром, были изготовлены заграждения из колючей проволоки, опускаемые на мелководье и усиленные противодесантными минами. На десантно-доступных участках побережья создавались противопехотные минные поля, которые перекрывались минометным и пулеметным огнем. Личный состав эскадрильи кроме стрелкового оружия получил гранаты и бутылки с горючей смесью. По инициативе инженера эскадрильи В. Г. Попковского и благодаря его изобретательности из подручных средств монтировались различные пулеметные установки для стрельбы по воздушным целям. Огнем с одной из таких самодельных установок был сбит фашистский самолет. А произошло это так.
      Два Ме-109, пикируя на аэродром со стороны моря, сбросили бомбы, но на выходе из пике один из них попал под пулеметный огонь, и мы стали свидетелями редкого случая: изрядная часть левого крыла Ме-109 отвалилась, фашист, штопорнув, рухнул в воду рядом с берегом, а отделившаяся консоль крыла по инерции пролетела вперед и упала в районе самолетной стоянки нашей эскадрильи. Осмотр этого обломка показал, что бронебойная пуля, выпущенная с самодельной установки старшиной-оружейником С. М. Шевченко, пришлась в лонжерон{17} крыла, испытывавшего на выходе самолета из пикирования серьезную нагрузку, и тот обломился. Добавлю, что за меткую очередь из "самоделки" Сергей Митрофанович Шевченко был награжден орденом Красной Звезды.
      Для летчиков и очередное затишье на фронте не принесло облегчения. Пожалуй, только непогода иногда давала возможность немного сбросить груз усталости да перекомплект пилотов позволял подменять особенно уставших. А таких было немало. Так, частые вылеты на разведку до того измотали Николая Сикова, что однажды, барражируя над Севастополем, он потерял сознание. Самолет вошел в пикирование, и пришедший в себя Николай вывел его в горизонтальный полет только на высоте 50 метров.
      Как только позволяла погода, для летчиков сразу же находились цели на земле. 8 декабря срочно подняли группу "илов" и "ишачков" для нанесения удара по войскам противника в районе Дуванкоя, где шли бои за господствующие высоты. Во избежание удара по своим линия боевого соприкосновения обозначалась бушлатами и шинелями - те и другие отчетливо выделялись на запорошенной снегом земле. Разбор результатов этого вылета показал, что отработали авиаторы неплохо: ведь противник пытался здесь улучшить свое положение, а улучшили его после налета авиации наши войска. Это подтвердила поступившая в эскадрилью телеграмма:
      "Всему летному составу, участвующему в штурмовых действиях войск противника, командир 4-го сектора обороны генерал-майор Воробьев за успех объявляет благодарность"{18}.
      А противник все подтягивал и подтягивал казавшиеся порой неисчерпаемыми резервы из глубины, перебрасывал часть сил из-под Керчи к Севастополю, сосредоточивал все больше авиации на крымских аэродромах.
      Одну из продвигавшихся на юг крупных колонн вражеских войск наша воздушная разведка обнаружила утром 15 декабря на дороге севернее Симферополя. В воздух поднялись шесть Ил-2, четыре И-16 и шесть Як-1. Несмотря на низкую облачность, "илы" и "ишачки" вышли точно на цель, с двух заходов отбомбились и отстрелялись по ней, после чего взяли курс на свой аэродром.
      Немало тревожных минут пережили мы после посадки самолетов, когда убедились, что с задания не вернулся ведомый лейтенанта В. М. Бородина сержант И. Н. Харин. К счастью, именно минут, ибо не прошло и получаса, как со стороны моря показался И-16, летевший на малой высоте с выпущенными шасси. Когда он стал заходить на посадку, мы узнали "семерку" Харина. Что же с ним произошло?
      Оказалось, что при выходе из пикирования после второго захода пилоту почудилось, что заглох мотор, винт крутится вхолостую. А поскольку высота была малой и времени на анализ ситуации не оставалось, Харин выпустил шасси и сел прямо перед собой на поле. Казалось бы, действовал правильно. Только вот при посадке вне аэродрома обязан был выключить зажигание, а он этого не сделал. Скапотируй самолет - и пожара не избежать... Однако этот промах спас Харину жизнь.
      К самолету уже со всех сторон бежали гитлеровцы, когда мотор заурчал и после нескольких движений сектором газа набрал обороты. Прямо с места Харин повел машину на взлет, на выдерживании задел колесами за копну соломы, поэтому решил шасси не убирать - вдруг они повреждены! Прижавшись к земле, вышел между Евпаторией и Саками к морю, и вот он снова среди своих...
      Все стало предельно ясным. Мотор конечно же был исправным, просто при резком выводе машины из пикирования произошел отлив горючего от карбюратора и двумя-тремя плавными движениями сектора газа режим работы мотора легко восстанавливался. Растерянность летчика в достаточно простой ситуации могла привести к тяжелым для него последствиям...
      Предвидя скорое очередное наступление немецких войск, командование Севастопольского оборонительного района решило провести 14 декабря с летчиками частей, привлекавшихся к бомбоштурмовым ударам, рекогносцировку на переднем крае. Это мероприятие было новым в практике и в условиях обороны Севастополя, где бои шли чуть ли не за каждый квадратный метр, крайне необходимым. Рекогносцировкой руководил генерал-майор И. Е. Петров, а группу летчиков возглавлял только что прилетевший с Кавказа с шестеркой Ил-2 командир 18-го штурмового авиаполка полковник А. М. Морозов.
      Дул сильный ветер, мела пронизывающая поземка, свинцовые тучи, казалось, задевали за коробки развалин Севастополя. Нас спасали меховые шлемы на головах, регланы с цигейковыми подстежками, а на ногах - меховые унты или фетровые бурки. Не будь на нас такого обмундирования, мы наверняка "вымерзли" бы, не добравшись на открытых грузовых машинах до места сбора. А так даже шутили: "Едем на рандеву к генералу Манштейну".
      Сапун-гора - точнее, плоскогорье с обрывом в сторону Золотой балки первая точка рекогносцировки. Все кругом изрыто снарядами, в землю вкопано множество блиндажей и землянок с мощными деревоземляными перекрытиями. Местами просматривались замаскированные пулеметные точки и противотанковые орудия. Просвистели неподалеку и разорвались в стороне вражеские снаряды. Нас поторопили на наблюдательный пункт. Сразу же прибыл туда и командующий Приморской армией генерал И. Е. Петров.
      - Главный удар, - начал генерал без предисловий, - мы ожидаем из района Бельбек, Камышлы. Здесь же вероятны активные действия противника на направлениях Шули, Нижний Чоргунь и вдоль Ялтинского шоссе на Балаклаву. Полагаю, что вам надо быть в готовности к действиям во всей полосе обороны, а значит, к умелому оперативному маневру небольшими наличными силами, эффективному их использованию на решающих участках в решающее время.
      Далее майор, находившийся при командующем, по карте и с привязкой к местности показал основные районы сосредоточения войск и техники противника, основные и запасные позиции наших войск и многое другое. Кратко, четко и понятно был изложен весь круг вопросов, касавшихся совместных действий войск и авиации в ходе предстоявшего сражения.
      В такой же последовательности ознакомили авиаторов на второй точке рекогносцировки - Малаховом кургане. Здесь видимость была получше, поэтому хорошо просматривались Мекензиевы Горы, хутор Мекензия, Сахарная Головка и вся Инкерманская долина.
      После этого выхода на рекогносцировку генерал Петров провел заключительное совещание.
      - Как вы, очевидно, поняли, - сказал он, - противник значительно превосходит нас в силах. Чтобы сдержать его натиск, потребуется и от вас, летчиков, предельное напряжение сил. Не скрою, сухопутные войска рассчитывают на вашу поддержку, желают вам успехов. Я понимаю, что по противнику на переднем крае действовать с воздуха сложно - есть опасение ударить и по своим войскам. А чтобы этого не случилось, дано указание иметь в батальонах белые полотнища для обозначения в моменты ударов с воздуха линии боевого соприкосновения войск. При действиях ночью наши передовые позиции, как и прежде, будут обозначаться световыми сигналами...
      За всеми этими, казалось бы, частными указаниями чувствовались детальная отработка предстоявшей операции, готовность войск и их руководства отразить очередной натиск врага. И все участвовавшие в рекогносцировке авиаторы согласились с мнением нашего руководителя полковника А. М. Морозова, заверившего командующего Приморской армией в том, что летчики все задания выполнят с честью...
      Глава пятая. Отражая второй штурм
      Героические защитники Севастополя сковали, связали по рукам и ногам усиленную 11-ю армию противника, лишили фашистское командование возможности использовать ее на других направлениях.
      На состоявшемся 15 декабря совещании командир группы колесных самолетов подполковник К. И. Юмашев сообщил:
      - По имеющимся данным, противник в ближайшие день-два перейдет в наступление. Для этого он сосредоточил большое количество войск и боевой техники. На аэродромах Крыма насчитывается до трехсот его боевых самолетов, в то время как у нас, с учетом самолетов гидроавиационной группы, только девяносто...
      Напомнив, как и всегда, о необходимости быть готовыми вести боевые действия с большим напряжением и к восстановлению в кратчайшие сроки поврежденных в бою самолетов, Юмашев перешел к более конкретным вещам.
      - Как показала практика последнего времени, - отметил он, - при низкой облачности Ил-2, И-16 и И-15 действовали неплохо. Видимо, переняв наш опыт, здесь начали рыскать одиночные и пары Ме-109, но их удары по войскам с высоты 50 - 100 метров малоэффективны. Как бы то ни было, но надо быть очень внимательными, не допускать их внезапных атак наших штурмующих самолетов.
      - В моей 1-й эскадрилье, - доложил капитан М. В. Авдеев, - сейчас полный "букет": "яки", "миги" и "лагги". Я думаю поднимать в воздух на отражение вражеских налетов одновременно разнородные группы. Самолеты разных типов, со свойственными каждому из них боевыми качествами, будут в бою дополнять друг друга, и это должно принести успех.
      - Для этой цели мы и придали вам остатки эскадрилий из 9, 32 и 62-го авиаполков, которые сейчас находятся на переформировании. А сколько всего самолетов в эскадрилье? - поинтересовался Юмашев.
      - Двадцать два, и все в строю.
      - В целом неплохо. Но имейте в виду, что это - основная сила для отражения крупных налетов авиации противника на Севастополь, особенно при улучшении погоды. В такую же, как сегодня, прикрытие будет выполнять И-153 2-й эскадрильи капитана П. С. Пономарева.
      Совещание закончилось, но каждый из нас унес с собой думы: как и что можно предпринять, чтобы потерь было как можно меньше, а эффективности в действиях больше. Впрочем, такие вопросы нам, авиационным командирам, приходилось решать постоянно...
      Второй штурм Севастополя начался рано утром 17 декабря. По всему фронту развернулись тяжелые, кровопролитные бои. Во второй половине дня погода улучшилась и враг предпринял массированный воздушный налет на Севастополь.
      В воздух поднялась не только 1-я эскадрилья Авдеева, но и все "ишачки" и "чайки" 2-й и 3-й эскадрилий. Вражеских бомбардировщиков встретили плотный огонь зенитной артиллерии и атаки групп наших истребителей.
      - Атакуем бомберов эрэсами одновременно! - прозвучала в наушниках команда моего заместителя капитана Г. И. Матвеева.
      Находясь невдалеке, вижу, как Георгий Матвеев, Василий Бородин, Николай Николаев и Николай Сиков залпом выпустили 16 реактивных снарядов. Группа из восьми Ю-88 тут же в беспорядке сбросила бомбы и с разворотом стала уходить от преследования, а один "юнкерс" запылал и рухнул в воду у входа в Северную бухту.
      Да, реактивное оружие, впервые в истории примененное советскими летчиками в небе Халхин-Гола, оказалось мощным и эффективным средством поражения вражеских целей. Мы в эскадрилье настойчиво отрабатывали варианты группового применения реактивных снарядов не только по наземным, но и по воздушным объектам, искали ответы на вопросы: с каких направлений и дистанций лучше атаковать бомбардировщиков, под какими ракурсами пускать снаряды, какие брать упреждения.
      Конечно, лучше атаковать группу самолетов, идущих в плотном строю и на попутных курсах, с дистанций 150 - 200 метров, а затем, развивая успех, сближаться на 50 - 70 метров и поражать противника пулеметным огнем. Поскольку снаряды снабжены взрывателями ударного действия и срабатывают только при прямом попадании, атаку следовало выполнять снизу, с кабрирования, или сверху, с пологого пикирования, когда цель имеет большую поражаемую поверхность.
      Наши выводы оказались верными. И в том ожесточенном воздушном бою из потерянных противником девяти самолетов большинство было сбито пилотами эскадрильи Михаила Авдеева.
      После посадки, едва техники успели подвесить под крылья новые РС-82, пополнить боекомплект пулеметов и дозаправить горючим самолеты, как мы вновь поднялись в воздух. Теперь уже к линии фронта. И так в те дни по шесть восемь, а иногда и больше вылетов.
      В районах Мекензиевых Гор, Цамышлы, Итальянского кладбища, Нижнего и Верхнего Чоргуня шли непрерывные кровопролитные бои. Здесь летчики знали буквально каждую скалу, ущелье, горную и лесную тропу. Враг не мог укрыться от нас.
      Однополчане запомнили добрые слова, сказанные в адрес 3-й эскадрильи еще в период боев под Перекопом младшим сержантом Василием Кулеминым, впоследствии известным советским поэтом. В газете "Атака" от 12 октября он писал: "...большой урон своими штурмовками наносят наземным войскам противника отважные летчики-денисовцы". С тех пор за эскадрильей и закрепилось это название, как, впрочем, и многие другие подразделения и части для краткости и ясности назывались именами их командиров.
      Активные и непрерывные действия нашей авиации помогали сдерживать яростный натиск врага. Однако на стыке 3-го и 4-го секторов обороны сложилась крайне тяжелая обстановка - противник угрожал прорывом в направлении Бельбек, Мекензиевы Горы. Обе стороны несли серьезные потери.
      Только 17 декабря "илы" эскадрильи А. А. Губрия, ставшего уже майором, и мои "ишачки" четыре раза штурмовали противника в районе горы Азис-Оба. Действовали мы также в районах хутора Мекензия и Итальянского кладбища. С 18 декабря подключились к боям на фронте еще эскадрилья ДБ-3ф капитана Ф. М. Чумичева и два звена самолетов Пе-2 эскадрильи капитана Ю. К. Пешкова.
      Погода стояла облачная, хмурая, поэтому бомбили с малых высот, а звено старшего лейтенанта И. Е. Корзунова после бомбового удара снижалось на бреющий и штурмовало войска противника пулеметным огнем. Число вылетов бомбардировщиков росло с каждым днем. 26 декабря только звено Корзунова произвело семь вылетов.
      Базировались мы на одном аэродроме, да и стоянки самолетов располагались рядом, так что постоянное общение с экипажами бомбардировщиков позволяло узнать "из первых рук" детали каждого вылета.
      Вспоминается удар пяти ДБ-3ф по скоплению войск противника в районе Итальянского кладбища. Вернулся тогда с задания старший лейтенант Михаил Иванович Буркин, ныне генерал-майор авиации в отставке, Герой Советского Союза, на избитом своем бомбардировщике. Мы удивлялись - как он долетел и сел?!
      - Из-за сплошной облачности, - рассказывал Буркин, - пришлось бомбить с высоты 800 метров, а кругом разрывы зенитных снарядов. Вдруг сильно тряхнуло самолет, и он перестал слушаться рулей. Дотянуть на вышедшем из повиновения самолете до своего аэродрома - дело безнадежное, а спасаться на парашютах значит наверняка попасть в плен к фашистам. Об этом не могло быть и речи. Пока я лихорадочно искал выхода из критической ситуации, мои орлы, - Буркин показал рукой на стоявших рядом стрелка младшего сержанта Григория Северина и стрелка-радиста сержанта Григория Еременко, - сделали, казалось бы, невозможное. Благодаря им мне и удалось привести машину на свой аэродром.
      Оказалось, что, увидев перебитую тягу руля высоты, ребята не растерялись, соединили ее руками и удерживали в месте стыка до самой посадки.
      Все, кто присутствовал при этом разговоре, поздравили членов экипажа с благополучным возвращением домой. А мне еще подумалось: "Сколько же выдержки, хладнокровия и смекалки надо проявить в критическом случае, чтобы выйти победителем! Даже из, казалось бы, безвыходного положения". И на третий день вражеского штурма Севастополя на всем фронте бушевало сражение. 19 декабря авиация флота всеми силами действовала по скоплениям вражеских войск в районах Черкез-Кермена, Шули, хутора Мекензия и Камышловского моста. Используя результаты удара с воздуха, наши сухопутные войска, несмотря на численное превосходство противника, в ряде мест успешно контратаковали и не позволили ему прорвать оборону. Вечером в нашу эскадрилью поступила телеграмма:
      "За активные штурмовки техники и живой силы противника в районе Дамышловского моста штаб армии... объявляет благодарность всему летному составу..."
      В тот период сложная обстановка возникла на аэродроме Херсонес. Для рационального размещения всех самолетов на нем не хватало площади, а противник помимо бомбовых ударов начал обстрел дальнобойной артиллерией. Это не только вызвало потери боевых машин, но большое количество воронок резко затруднило взлет и посадку самолетов. В короткое время на взлете были потеряны один ДБ-3ф и один Пе-2, при этом экипаж последнего погиб.
      Учтя эти обстоятельства и исходя из обстановки на фронте, командующий ВВС флота генерал Остряков решил вернуть часть бомбардировщиков на аэродромы Кубани и уже оттуда более крупными силами поддерживать войска под Севастополем.
      Тем временем на аэродроме Херсонес продолжалось строительство укрытий для самолетов и личного состава, его расчистка от камней, засыпка воронок. Аэродром жил и действовал буквально под боком у противника...
      Утро 21 декабря выдалось пасмурным, тем не менее боевая работа велась с малых высот небольшими группами непрерывно. В 10.00 поступил приказ: эскадрилье быть в готовности прикрывать боевые корабли в море. Куда они следовали, с какой задачей? Ответы на эти вопросы были тогда для нас тайной за семью печатями. Лишь позднее узнали, что в Севастополь прибывало подкрепление. Под флагом командующего Черноморским флотом следовал отряд боевых кораблей в составе крейсеров "Красный Крым" и "Красный Кавказ", лидера "Харьков", эсминцев "Бодрый" и "Незаможник".
      На борту кораблей были 79-я отдельная стрелковая бригада и батальон 9-й бригады морской пехоты. Если еще учесть огонь боевых кораблей, который они обычно вели с приходом в Главную базу, то все это в целом было существенным подкреплением Севастопольскому оборонительному району.
      В штабе разработали график прикрытия отряда кораблей истребителями, но вылет их задерживался из-за непогоды. По этой же причине задержался и приход кораблей, не состоялась их .встреча с тральщиком, выделенным для сопровождения отряда в базу.
      Когда к 11 часам погода улучшилась, облачность стала повыше, поднялись в воздух "чайки" эскадрильи Петра Пономарева, а затем последовательно и два звена "ишачков". "Яки" эскадрильи Михаила Авдеева дежурили на аэродроме для наращивания усилий в воздухе. Корабли находились на траверзе Балаклавы на удалении 15 - 20 миль.
      Оживился и противник. Вначале показался один его самолет, затем пара, четверка, восемь, двенадцать... Враг непрерывно наращивал силы, поэтому вступили в дело и "яки". По замыслу экипажи моей эскадрильи не должны были ввязываться в бой с истребителями противника, а атаковать бомбардировщиков, не давая им возможности прорваться к отряду кораблей и прицельно сбросить бомбы. Возглавляемая мною четверка И-шестнадцатых барражировала под нижней кромкой облачности на высоте около 200 метров, причем одна пара кружилась в километре впереди кораблей, а другая на таком же удалении в стороне от них. Время от времени из-за облаков сыпались бомбы, иногда на считанные секунды показывался силуэт вражеского бомбардировщика, тут же вновь нырявшего в облака. Корабельная зенитная артиллерия вела заградительный огонь на предполагаемых направлениях полета вражеских бомбардировщиков.
      Понятно, что как неприцельное бомбометание из облаков, так и зенитный огонь по "голосу" вражеских самолетов не давали эффекта. Не пришлось и нам вступить в воздушный бой. Но было очевидным, что прикрытие кораблей с воздуха не дало врагу возможности вести визуальное прицеливание и нанести хоть какой-нибудь ущерб кораблям. Значит, свою задачу мы выполняли, даже если не сделали ни одного выстрела.
      Кончилось время дежурства, и наша четверка вернулась на аэродром. А отряд кораблей в кильватерном строю продолжал идти полным ходом вдоль берега с постоянным курсом на Севастополь.
      К полудню облачность еще больше поднялась, в ней образовались "окна". И тогда противник предпринял крупный налет. В воздухе появилось много вражеских самолетов и наших истребителей. "Юнкерсы" ныряли в
      разрывы облаков, пикировали на цели. Небо запестрело сотнями разрывов зенитных снарядов, вода в море забурлила от разрывов бомб. Но шло время, правда, по-боевому быстротечное, а ни один вражеский самолет так и не был сбит - перехватить их и уничтожить до ухода в облака не удавалось. Но и враг не добился поставленных целей. Пять красавцев - боевых кораблей, обогнув мыс Херсонес, не сбавляя хода, завершили свой путь в Главной базе Черноморского флота. Правда, при входе в базу до кораблей стала доставать дальнобойная артиллерия противника, но на нее тут же обрушились "илы" и Пе-2, мощно заговорила наша 35-я батарея, к которой присоединились другие береговые батареи. И вражеский огонь сразу заметно ослабел. Многоярусная схватка с врагом на земле, на море и в воздухе закончилась в нашу пользу - все корабли прибыли в Северную бухту, к месту нового базирования, и стали под разгрузку. А их орудия развернулись в сторону врага. Оборонительный потенциал Севастополя возрос. Сейчас это было самым главным...
      К исходу 21 декабря получаю несколько необычное задание: разбросать листовки вдоль шоссейной дороги Симферополь - Бахчисарай. Нет, это дело не было для нас совершенно новым, раньше уже сбрасывали листовки, призывавшие вражеских солдат сдаваться в плен. Но, честно говоря, несколько удручало, что добровольных пленных видеть не приходилось. Возможно, такие и были, но в целом, опьяненные временными успехами, оккупанты слепо верили в свою скорую победу.