Под нами - Чёрное море

      В воздухе - две шестерки "кобр" эскадрильи капитана В. С. Снесарева. Командир он молодой, но уже с изрядным опытом воздушного бойца - к этому времени на его счету было более десятка побед.
      - Моя группа атакует бомбардировщиков; Зюзину связать боем "мессеров"! слышу по радио его спокойную, неторопливую команду.
      Пока к этому району подоспело подкрепление, Снесарев со своими орлами уже поставил в бою "точку" - на боевой счет эскадрильи были записаны еще два бомбардировщика, сбитые в групповом воздушном бою. А всего летчики нашего 11-го гвардейского полка в течение 3 ноября провели четыре воздушных боя и сбили два Ме-109 и Ю-87.
      Где-то между боями позвонил генерал Ермаченков и, осведомившись о ходе боев, порекомендовал:
      - Если при патрулировании над плацдармом истребители не встретятся с противником, пусть снижаются и пулеметно-пушечным огнем уничтожают врага на земле.
      Так и делали. Но целеуказания по радио получали теперь от другого офицера: майор Василий Васильевич Багров накануне погиб при близком разрыве вражеского снаряда.
      Попытки врага сбросить героев Эльтигена в море не увенчались успехом, дорого заплатили гитлеровцы за свои атаки против десантников. С 4 ноября их противодействие заметно ослабло и боевые действия на плацдарме приняли позиционный характер. Десант продолжал укреплять свои позиции, по-прежнему сковывая крупные силы фашистов, отвлекая их с главного направления.
      Снизилась и активность авиации, но объяснялось это прежде всего погодными условиями; над землей и морем нависла низкая облачность, шел дождь со снегом. А вот стоило чуть приподняться облачности и прекратиться осадкам, как наши штурмовики немедленно взлетали, чтобы нанести массированные удары по противнику. Так было 5 ноября, когда 61 Ил-2 11-й Новороссийской штурмовой авиационной дивизии в сопровождении 22 истребителей 9-го авиаполка - всего 83 самолета - разгромили колонны противника в районах Тобечика, Михайловки и Александровки. На следующий день 51 Ил-2 214-й штурмовой авиадивизии в сопровождении истребителей нанесли аналогичный удар по войскам и технике противника в районах Чурбаша, Алексеевки и Михайловки{48}.
      Днем 6 ноября погода улучшилась и противник вновь бросил крупные силы авиации против Эльтигенского десанта. Воздушные бои развивались с нарастающей силой, и в них отличились прежде всего летчики 11-го гвардейского истребительного полка. Только один гвардеец - командир звена старший лейтенант Д. А. Стариков сбил за день четыре вражеских самолета. Такое бывало нечасто.
      Дмитрий Стариков, отличавшийся смелостью атак по врагу, в январе 1944 года стал первым в полку Героем Советского Союза. Он воспитывался в детском доме, учился в Черкасском аэроклубе, а затем окончил Ейскую школу летчиков. В июле 1941 года, прибыв в 32-й авиаполк, сразу зарекомендовал себя храбрым бойцом. Ему доверили звено, а потом он стал заместителем командира эскадрильи.
      Припоминаю: когда я прибыл в Геленджик и принял полк, то обратил внимание на грустный вид Старикова. Спрашивать его о причине было неудобно, по командир эскадрильи майор Б. А. Юдин доложил, что в бою погиб его ведомый и лучший друг лейтенант Сурен Абарцумович Тощиев.
      В беседе со мной Стариков попросил разрешения нарисовать на его самолете сердце, пронзенное стрелой, и написать "За Сурена Тощиева". Не сказал бы, что я был сторонником такого рода "живописи" на бортах или килях боевых самолетов, но на этот раз разрешил, понял, что тут не прихоть, не мальчишеский каприз. Стариков поклялся еще беспощаднее бить врага, жестоко отомстить фашистам за гибель друга.
      Вторая половина дня 6 ноября - канун годовщины Великого Октября. А рация настроена не на Москву, а на другую волну. Слышу: к Эльтигену приближается группа Ю-87 в сопровождении истребителей. В воздухе в это время находилось звено Дмитрия Старикова. Получив информацию о противнике, ринулся в атаку первым. И - первая удача его - объятый пламенем бомбардировщик упал в расположении наших войск на плацдарме.
      Один из "мессеров" пытался зайти ведущему в хвост, но меткая пушечно-пулеметная очередь младшего лейтенанта Г. В. Качурина, надежно прикрывавшего Старикова, вогнала "худого" в землю. А рядом вели бой старший лейтенант В. И. Щербаков и младший лейтенант П. В. Карпунин, сбившие еще две машины. Вот это - по-нашенски!
      В середине дня на помощь истребителям 25-го авиаполка довелось подняться в воздух мне и В. М. Литвинчуку со своими ведомыми. Заходом со стороны моря и солнца мы внезапно на скорости атаковали четверку "мессеров", увлекшихся боем с "лагтами", и сразу противник недосчитался двух самолетов. Остальные предпочли спастись бегством.
      Прослушав наши радиопереговоры, генерал Василий Васильевич Ермаченков, находившийся на пункте наведения, вышел на связь, поздравил меня с победой и, словно при беседе на земле, спросил:
      - Это какой у тебя по счету будет?
      - Лично двенадцатый, а с групповыми семнадцатый, - застигнутый врасплох, не сразу ответил я.
      - Ну и молодец. Продолжай в том же духе, - резюмировал командующий.
      Это, конечно, не приказ, а пожелание, но с моими стремлениями полностью совпадает. А за доверие только и можно поблагодарить. Постараюсь не подвести...
      Под "занавес" боевого дня 6 ноября вновь отличился Стариков. Увидев маскирующуюся в облачности группу самолетов врага, он, во главе четверки истребителей, пробил облака, отошел в сторону солнца и оценил обстановку. "Юнкерсы" шли в верхней кромке облаков, а истребители сопровождения - под нижней, рассчитывая прикрыть "юнкерсов" при их выходе из пикирования.
      План действий созрел мгновенно: Дмитрий догнал одного "юнкерса", входившего в пикирование, расстрелял его, а затем с ходу отправил вслед за ним еще и "мессера". Одного "юнкерса" сбил и Виктор Щербаков.
      Когда на земле гвардейцы поздравляли Дмитрия Старикова с очередной девятнадцатой победой, он сказал:
      - Я за Сурена Тощиева счет начну с двадцатого. Это - еще только пристрелка.
      Поздравлений в этот день хватало - ведь больше вражеских самолетов над Эльтигеном нашему полку за одни сутки сбивать еще не приходилось, а главное без единой потери со своей стороны! Девять сбитых самолетов противника - таким был наш подарок годовщине Великого Октября.
      Вскоре получили телефонограмму от генерала Ермаченкова. Он отметил успехи истребительной авиационной группы, 11-й и 214-й штурмовых авиадивизий. Информировал и о героическом подвиге, совершенном командиром эскадрильи 47-го штурмового авиаполка лейтенантом Б. Н. Воловодовым, таранившим над Эльтигеном на самолете Ил-2 вражеский Ю-88, за что был представлен к присвоению звания Героя Советского Союза посмертно.
      * * *
      Сокрушительные удары нашей авиации и действия десантников на двух направлениях вынудили врага перейти к обороне. Но начиная с ноября начали проявлять активность в ночное время, а затем и в плохую погоду днем быстроходные десантные баржи (БДБ) и торпедные катера противника в Керченском проливе. Цель одна: блокировать наш Эльтигенский десант с моря и тем самым лишить его возможности получать пополнение, боеприпасы и продукты питания. Одновременно разбрасывались листовки, в которых утверждалось, что десанту грозит голодная смерть. К 9 ноября всякие перевозки на эльтигенский плацдарм практически прекратились.
      Тогда в темное время суток начали доставлять грузы десантникам У-2 889-го ночного легкобомбардировочного авиационного полка майора Е. Д. Бершаиской, а днем, когда позволяли метеоусловия, эту задачу выполняли штурмовики. Однако они чаще все же действовали по блокадным силам противника, нанося удары по БДБ и катерам в Камыш-Буруне и в Феодосии.
      Истребителям из-за ненастья пришлось больше отсиживаться на аэродромах, да и авиация противника резко сократила активность, 25-й истребительный авиационный полк был полностью переключен на сопровождение штурмовиков.
      Северо-восточнее Керчи 56-я армия, преобразованная в Отдельную Приморскую армию, тоже не достигла ожидаемого оперативного успеха. Встретив сильное противодействие противника, она перешла к обороне и стала удерживать керченско-еникальский плацдарм.
      Изолированная Эльтигенская группа войск смогла продержаться только до начала декабря. 4 - 5 декабря противник вновь обрушил на нее всю свою мощь. По приказу командующего армией десантники в ночь на 7 декабря начали прорываться к Керчи. Часть их прошла через боевые порядки вражеских войск и соединилась с войсками Отдельной Приморской армии, но основные силы перед рассветом закрепились у подножия горы Митридат. Днем под натиском врага они отошли к берегу и героически сражались еще два дня, а ночами 10 и 11 декабря были сняты нашими плавсредствами и доставлены в район Опасное на плацдарм армии.
      Такова судьба Эльтигенского десанта. После войны в память о стойкости и мужестве сражавшихся здесь наших воинов Эльтиген был переименован в Героевское...
      А утром памятного дня 26-й годовщины Великого Октября меня вызвал генерал Ермаченков.
      - Прилетайте срочно ко мне, - прозвучала в телефонной трубке команда. - Но посадка возможна только на У-2. И смотрите, чтобы не перехватили вас "мессеры".
      Полагаю, что немцам далеко не легко было бы найти командный пункт, если мне, прилетевшему на "кукурузнике" под прикрытием двух истребителей, пришлось затратить немало времени, чтобы с малой высоты обнаружить его и выбрать пятачок для посадки. В нескольких сотнях метров южнее города Тамань располагался обыкновенный скотный двор, сохранивший, впрочем, только название. Скота тут давным-давно не было. На его территории - одинокая постройка, а невдалеке замаскированная передвижная радиостанция с высокой антенной. Вот и весь вспомогательный пункт управления.
      Первым встретился здесь Виктор Иустинович Смирнов, которого все подчиненные и сослуживцы знали как высокообразованного офицера, еще в 20-х годах пришедшего в авиацию.
      Был он летчиком-наблюдателем, окончил командный факультет академии имени Н. Е. Жуковского, а потом многие годы провел на штабной работе. Война застала его в фашистской Германии в должности помощника военно-морского атташе по авиации капитана 1 ранга М. А. Воронцова. Вместе с дипкорпусом он добрался до Родины через Турцию и вскоре на прежнюю должность был направлен в США. В начале 1943 года вернулся из Америки и был назначен заместителем начальника штаба ВВС Черноморского флота.
      - Ну, вот что, - встретил он меня неизменной "преамбулой". - Нам предстоит серьезное дело. Тебя я просил, и небезуспешно, в свои помощники. Нам надлежит убыть в Скадовск и организовать оттуда боевые действия авиации на морских коммуникациях противника. Об остальном позже. Пойдем к Ермаченкову.
      Мы вошли в пристройку около скотного двора далеко не дворец в Мокапсе. Василий Васильевич, словно уловив мелькнувшее у меня сравнение, сказал:
      - После Мокапсе вам, наверное, покажется, что командующий трудится в каких-то особых условиях: живет во дворцах, дышит свежим морским воздухом и питается с тарелочки с голубой каемочкой. Вот и полюбуйтесь.
      Любоваться, честно говоря, было нечем - у меня КП бывали и получше, о чем я откровенно и сказал.
      - Верно, - подтвердил командующий. - Уют на фронте - это когда забор вокруг командного пункта сделан из обломков вражеских самолетов, вместо пепельницы - поршень от мотора "даймлер-бенц", а люстру заменяет гильза от "эрликона". После победы посидим за настоящим столом и поспим на настоящей кровати. А пока - к делу!
      К этому времени на КП собрались вызванные офицеры, прилетел и Н. А. Токарев на У-2. Узнав, что меня на перелете прикрывали два истребителя, не упустил случая подшутить:
      - Увидели бы немцы такой эскорт, не успокоились бы, пока тебя не сбили.
      Шутки шутками, а разговор пошел серьезный. Открыв совещание, командующий прежде всего объяснил обстановку, сложившуюся в полосе 4-го Украинского фронта.
      - Нашим войскам, - сказал он, - после длительных и упорных боев удалось прорвать мощный оборонительный рубеж противника по реке Молочная и с 24 октября начать преследование 6-й немецкой армии. Противник отброшен за Днепр, но ему все же удалось сохранить плацдарм в районе Никополя, занять оборону по Перекопскому перешейку и по южному берегу Сиваша. Его 17-я армия оказалась изолированной в Крыму. Почти вся очищенная от врага Северная Таврия, продолжал генерал, - представляет собой как бы конический выступ. С одной стороны, он выгоден войскам фронта в целях дальнейшего наступления, а также нашей авиации для ударов по врагу на его морских и сухопутных коммуникациях, а с другой стороны, не исключается выход вражеских войск с никопольского плацдарма и 17-й армии из Крыма в тыл 4-му Украинскому фронту. Судя по всему, гитлеровское командование не собирается эвакуировать из Крыма свою 17-ю армию и для ее снабжения привлекло крупные транспорты, самоходные баржи, множество малых судов. В сложившейся обстановке нам предложено выделить часть сил авиации флота для действий на морских коммуникациях противника с целью воспрепятствовать усилению его крымской группировки к началу нашей операции по освобождению Крыма.
      Затем командующий остановился на организации аэродромного базирования и материально-технического обеспечения выделенных сил, возлагавшихся на 4-й Украинский фронт. Что касается оперативного использования авиации, то надлежало получить указания от представителя Ставки при 4-м Украинском фронте Маршала Советского Союза А. М. Василевского.
      - Я решил, - объявил генерал, - выделить от 1-й минно-торпедной дивизии десять А-20ж 36-го минно-торпедного полка, десять Пе-2 40-го бомбардировочного полка и 25 "эркобр" 11-го гвардейского полка, а также 30 Ил-2 23-го отдельного штурмового полка - всего 75 боевых самолетов, или почти полный боевой состав смешанной авиационной дивизии. Базироваться они будут на аэродроме Скадовск, который в настоящее время приводится в рабочее состояние.
      Из организационного приказа командующего ВВС Черноморского флота{49}, зачитанного полковником В. И. Смирновым, мы узнали, что ему поручено командование авиагруппой. Для лучшей координации действий торпедоносцев, бомбардировщиков и штурмовиков старшим над ними назначили командира 36-го минно-торпедного полка Героя Советского Союза подполковника А. Я. Ефремова, а меня утвердили в должности помощника командира группы по общим вопросам. Оперативную группу штаба ВВС флота возглавил майор Л. З. Джинчвеладзе, в распоряжение которого выделялись шесть офицеров и трое рядовых.
      В заключение совещания генерал Ермаченков сказал:
      - Как видите, товарищи офицеры, задача предстоит очень важная и сложная. Не забывайте учитывать особенность оперативной обстановки. Слева, справа и впереди у вас противник, располагающий крупными силами, готовый в любую минуту напасть с фронта, с воздуха и моря. У вас же имеется только один аэродром, да и тот малых размеров, поэтому надо в короткий срок расширить его и одновременно подобрать новые посадочные площадки. Трудности будут и в снабжении. Ближайшая фронтовая распорядительная железнодорожная станция Большой Утлюг - находится на расстоянии 170 километров от Скадовска, на грунтовые дороги в осенне-зимнюю распутицу рассчитывать не приходится, а действовать авиагруппа должна фактически самостоятельно, и в обширном районе, границы которого проходят от Николаева на Одессу, далее на Севастополь, а от Севастополя на северо-запад, включая все порты и базы на западном побережье Крыма. И еще, - командующий обратился к полковнику Смирнову, - немедленно организуйте взаимодействие с 8-й воздушной армией генерал-лейтенанта авиации Хрюкина и со 2-й гвардейской армией генерал-лейтенанта Захарова.
      Вскоре командиры разлетелись по своим аэродромам, по меня командующий задержал.
      - Майора Нихамина, - сказал он, - мы думаем назначить командиром вновь формируемого на "эркобрах" 43-го истребительного полка. Кого вам дать вместо него на должность начальника штаба полка? Полагаю, нужен офицер, хорошо знающий не только штабную службу, но и способный командовать в ваше отсутствие.
      - Нихамин обладает большим опытом боевой, работы, к тому же в совершенстве овладел "коброй", так что полк ему доверить можно. А вместо него прошу назначить майора Собкина.
      - Быть посему! заключил генерал. Об Иване Егоровиче Собкине я уже знал, что, будучи командиром звена, он сражался с японцами над Халхин-Голом, затем был комиссаром эскадрильи 32-го истребительного авиационного полка. С начала Великой Отечественной войны много летал на боевые задания и в одном из тяжелых воздушных боев получил серьезное ранение. Долго лечился и все же вернулся в строй, стал помощником командира того же полка по летной подготовке. Но ранение не давало покоя, и он все-таки был списан с летной работы. Кому же, как не Собкину, стать начальником штаба полка...
      9 ноября на временный аэродром Витязевская прибыл полковник В. И. Смирнов с оперативной группой. Отсюда на самолете ПС-84, пилотируемом майором П. И. Малиновским, собирался лететь в Скадовск, но самолет задержался из-за плохой погоды на маршруте, и нам удалось еще раз детально обсудить все вопросы, связанные с перебазированием прежде всего нашего 11-го гвардейского истребительного полка - ведь экипажам предстояло лететь через Азовское море на полную дальность, а погода последнее время не баловала.
      Чувствовалось, что мой начальник волновался, перебирал разные варианты, советовался со мной. Спросил, в частности, понадобится ли на перелете лидер и какими по составу группами целесообразно перелетать?
      Я предложил действовать двумя группами: первую, вместе с самолетами управления полка, составит эскадрилья капитана Снесарева, а вторую эскадрилья капитана Литвинчука. Что касается третьей эскадрильи, капитана Питерцева, то она перебазируется в Геленджик, где продолжит тренировку молодых летчиков и одновременно будет выполнять задачу по сопровождению бомбардировщиков и торпедоносцев. Каждой группе, перелетающей в Скадовск, необходим лидер - Пе-2 или А-20ж. Поскольку расстояние до Скадовска более 400 километров, каждый самолет должен иметь подвесной бак с горючим, тем более что маршрут может удлиниться за счет обхода районов с плохой погодой. Остаток горючего после посадки может понадобиться при каком-то непредвиденном случае, особенно если в Скадовске его не окажется.
      Виктор Иустинович согласился и немедля по телефону попросил Ермаченкова выделить два самолета-лидера с перебазированием их на аэродром Витязевская непосредственно перед вылетом истребителей.
      Когда прилетел наконец транспортный самолет, быстро погрузили на него самое необходимое имущество, посадили технический состав. Улетел в Скадовск и инженер полка.
      Дни шли, а никакой информации от Смирнова мы не получали, - вероятно, вся она оседала в штабе у Ермаченкова. Летать полку на боевые действия в район Эльтигена не приходилось, поскольку эскадрильи были полностью подготовлены к перебазированию. Кое-кто, включая и меня, начал уже нервничать. Не сбывались и расчеты на хорошую погоду - над головами висела низкая облачность, часто шел дождь со снегом, горизонтальная видимость - ниже минимально допустимой.
      Позже мы узнаем, что в Скадовске в это время кипела работа. Там расширяли основной аэродром, подобрали хорошую площадку в 5 - 6 километрах восточнее города, в районе совхоза. Полковник Смирнов установил тесную связь с первым секретарем Скадовского райкома партии Ю. П. Тереховым и председателем райисполкома П. П. Шостаком, которые прибыли в Скадовск 3 ноября с передовыми частями наших войск. Они-то и наладили помощь в работах по выравниванию посадочных площадок, строительству землянок и других помещений, в заготовке продуктов питания.
      Много лет спустя после войны Ювеналий Павлович Терехов, будучи уже пенсионером, писал мне из Киева о тех далеких событиях: "Состояние Скадовска было плачевным: порт, детский костно-туберкулезяый санаторий, основные административные здания, больницы, городская электростанция, школы и часть магазинов разрушены, разграблены. В четырех МТС раньше имелось 303 трактора, осталось 57, и те поломаны; из 267 автомашин осталось только 14. Общий ущерб, нанесенный району за период немецкой оккупации, составил более 900 миллионов рублей. Около города у мельницы фашисты уничтожили ни в чем не повинных 700 человек, трупы зарыты в ямы у обочин дороги, ведущей на Голую Пристань... В первую очередь восстановили электростанцию и наладили радиовещание. На собрании, проведенном 6 ноября по случаю 26-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, мы обратились к населению с призывом выйти на работу по подготовке аэродромов. 7 и 8 ноября работали по 1500 человек. В решении вопроса с продовольствием нам помогло то, что немцы при поспешном отступлении ничего не успели вывезти. Это позволило нам в короткие сроки взять все на учет, и уже на третий день были открыты 4 магазина и столовая... Жизнь в районе налаживалась".
      Утром 15 ноября появились признаки улучшения погоды - облачность поднялась, кое-где появились просветы. Наконец последовал и долгожданный звонок от генерала Ермаченкова:
      - Через час к вам прибудет двухмоторный бомбардировщик Б-3. Он будет лидировать истребителей при перелете в Скадовск. Вылетайте сами пока с одной эскадрильей, за себя оставьте майора Собкина. Все дальнейшие указания он получит от меня.
      Над аэродромом появился лидер и стал в круг, ожидая взлета "кобр". Вскоре мы пристроились к нему четверками и группа взяла курс на север.
      Глава десятая. Скадовская авиационная
      Над Азовским морем погода резко ухудшилась. Вновь опустилась облачность, на пути встали мощные заряды мокрого снега. Лидер перешел на бреющий, а звенья истребителей вытянулись за ним в цепочку. Теперь главным было мне, как ведущему, не потерять из виду лидера, а звеньям - меня и друг друга. Поэтому шли очень плотно, и, что порадовало, пилоты при маневрах для обхода снежно-дождевых зарядов проявили отличную групповую слетанность, благодаря чему без происшествий и потерь долетели до Скадовска.
      По радио нам дали посадку на аэродроме в районе совхоза, который стали называть Восточным. Центральный же, расположенный на окраине города, еще не был готов к приему самолетов.
      Приземлившись вслед за лидером, я стал руководить посадкой. Все шло хорошо, пока не приземлился истребитель с нарисованным на фюзеляже чертом самолет лейтенанта Л. К. Ватолкина слишком поздно начал выпускать шасси. Как только на пробеге "кобря" коснулась земли передним колесом, стойка шасси сложилась, и машина в конце пробега уткнулась носом в землю. Обидная потеря машины после такого трудного перелета. К тому же мы находились вдалеке от своих баз, здесь не было еще ни запасных частей, ни мастерских...
      Я подъехал к потерпевшей аварию "кобре". Из кабины самолета выбрался невредимым летчик.
      - Докладывайте, что у вас произошло, - потребовал я.
      - Товарищ командир! - смущенно проговорил лейтенант Ватолкин. Наверное, я поздновато выпустил шасси, вот передняя стойка и не стала на замок. Черт меня попутал.
      - Не черт, а беспечность, лихачество, - возразил я. - От полетов вас отстраняю, пока не будет восстановлен самолет. Тогда и решу, что с вами делать дальше. А чтобы черт вас больше не путал, передайте технику самолета закрасить его.
      На этот раз все обошлось относительно благополучно: благодаря мягкому грунту редуктор, расположенный в носу самолета, не пострадал. На другой день из Геленджика на транспортном самолете доставили винт, и "кобра" вскоре вошла в строй. Но первое время на ней все же летал другой летчик, а Ватолкин с флажками в руках еще неделю выполнял роль помощника руководителя полетами. Для летчика-фронтовика это очень серьезное наказание, и оно пошло ему впрок: больше никто и никогда не замечал за ним ни лихачества, ни легкомыслия.
      Вслед за лидером и тринадцатью нашими истребителями произвели посадку еще семь "бостонов". А всего - 21 самолет.
      Скадовск... Сколько с ним связано воспоминаний о тяжелых воздушных боях сорок первого года! Для тех из нас, кто начал тогда воевать под Перекопом, круг замкнулся, предстояло вновь сражаться над крымскими перешейками, но теперь уже, так сказать, с другого фланга. Многим моим однополчанам не пришлось опять увидеть таврийские степи - они погибли, защищая честь и независимость своей Родины. Память о Тощиеве, Шубикове, Савве, Скрыннике, Кузьменко, Каспарове, Филимонове, Ларионове и многих других мы принесли сюда на крыльях своих боевых самолетов. Герои не умирают, они навсегда остаются в сердцах благодарных им живых.
      * * *
      Участники трудного и длительного перелета получили право на короткий отдых. А на аэродроме кипела работа. Местные жители на подводах подвозили солому, землю и укладывали их слоями, сооружая обвалованные самолетные стоянки, получившие не совсем точное, но ставшее более принятым, название капониры.
      Казалось бы, что после перелета сразу же следовало начинать и боевую работу, тем более что противник явно не ожидал столь дерзкого решения нашего командования - посадить авиацию в Скадовске. Ведь днем вражеские самолеты пролетали в Крым неподалеку от нас, а ночью - и над городом. Буквально рядом проходили и вражеские морские коммуникации.
      А на самом деле мы воевать не могли, так как выделенный от 8-й воздушной армии батальон аэродромного обеспечения не имел ни горючего, ни боеприпасов, ждали, когда и то, и другое доставит фронтовой автобатальон. Пока же пришлось слить с бомбардировщиков часть горючего и заправить им истребители, несущие дежурство. Командир авиационной группы, которая с момента нашего прилета сюда стала называться Скадовской, полковник В. И. Смирнов разводил вместе с нами руками. Что же еще оставалось делать, если не было пока прямой связи с 8-й воздушной армией, вся информация проходила только через штаб ВВС флота, но и оттуда на все запросы конкретных ответов не поступало.
      Такая неопределенность бесконечно продолжаться не могла.
      - Ну вот что, - сказал мне как-то В. И. Смирнов.- Дальше сидеть у моря и ждать погоды невозможно. Ведь не только бездействуем, но и обстановка может резко измениться не в нашу пользу, а самолеты не заряжены. Придется тебе, как помощнику по общим вопросам, слетать в Сокологорное, где размещается штаб 8-й воздушной армии генерала Хрюкина, и на месте выяснить обстановку.
      Утром 17 ноября взлетел на "кобре" и взял курс на восток. 200 километров для такой машины - не расстояние. Вот и Сокологорное. Но где же аэродром? Не эта ли небольшая площадка, пригодная для посадки только легких самолетов, да и она вся блестит большими лужами? Что делать? Не выполнив задания, возвращаться назад? Нельзя. Такое не по мне. Да и горючего на обратный путь в обрез. Решил лететь в Мелитополь, а оттуда добираться на попутных машинах в Сокологорное.
      До Мелитополя, как говорится, рукой подать, а оказалось, что больше подходит: "Близок локоть, да не укусишь". Подлетаю, а над городом, аэродромом проливной дождь, никакой видимости - ни горизонтальной, ни вертикальной. А теперь и до дома бензина не хватит. Так что выбор вариантов свелся к одному: лететь обратно в Сокологорное и садиться на скоростном истребителе на малоразмерную и наверняка раскисшую от дождей площадку.
      Подлетел, вижу на полосе среди луж выложенный из белых полотнищ крест, от него взмывают вверх красные ракеты: посадка запрещена! А у меня другого выхода не было. На выравнивании "вывесил" я истребитель над землей и тянул ручку управления на себя, пока машина, потеряв скорость, не посыпалась вниз. Коснулась колесами полосы и пошла ее пахать. На весь пробег несколько десятков метров хватило. И как только выдержала такую перегрузку передняя стойка шасси!
      Когда вылез из кабины, увидел, что колеса почти полностью увязли в черноземе. Рулить совсем нельзя. Пришлось оставить самолет на середине площадки.
      Генерал Т. Т. Хрюкин встретил на улице около штаба, готовый расправиться с "лихачом". Но, выслушав доклад и смерив меня взглядом с головы до ног, приказал немедленно разведать на легких самолетах местонахождение автобатальона, который накануне отправился в Скадовск. В мой же адрес неодобрительно бросил:
      - Такое могут позволить только моряки, которым, как известно, море по колено. Ну, ладно, отдохни пока, гвардеец, да подумай, как взлетать будешь.
      А чего тут думать: пока не просохнет полоса, не окрепнет грунт, о взлете здесь на "кобре" и разговора быть не может.
      Вскоре вернулись с разведки "кукурузники". Летчики доложили, что головные автомашины автобата подходят к Чаплинке, к той самой, которую со своей эскадрильей мне пришлось штурмовать в 1941 году.
      Утром 18 ноября на предоставленном мне У-2 я вылетел в Скадовск, прихватив с собой представителя штаба флота капитана 3 ранга Н. А. Федорова, специально выделенного для координации действий Скадовской авиагруппы и других сил флота с фронтом.
      В тот же день в Скадовск прибыли и долгожданные машины, доставившие нам все необходимое для боевых действий. Не привезли только торпед - оружия сугубо морского, а потому на общевойсковые склады фронта не поступавшего. Пришлось полковнику Смирнову просить генерала Ермаченкова, чтобы каждый перелетавший в Скадовск торпедоносец прихватывал по две торпеды, обеспечивающих ему два боевых вылета.
      С каждым днем рос наш самолетный парк. За период с 16 по 23 ноября в Скадовск перелетели 3 А-20ж, 4 Ил-4, 9 Ил-2, 12 Пе-2 и 11 "эркобр". В составе Скадовской авиационной группы насчитывалось уже 60 боевых машин.
      Надо сказать, что перебазирование 23-го штурмового полка изрядно затянулось по времени. Фактически в полном составе он обосновался на новом месте лишь 4 февраля 1944 года. В целом же боевой состав Скадовской авиагруппы колебался в пределах 60 - 90 самолетов, базировавшихся в разное время на трех аэродромах - Центральном, Восточном и Птаховском, оборудованном в районе села Птаховка, что в 25 километрах северо-восточное Скадовска.
      Немало внимания командиру и штабу авиагруппы пришлось уделить обороне аэродромов. Фактически два из них находились в одном-двух километрах от берега, а значит, не исключались внезапные удары по ним с моря и с воздуха. Я же больше занимался вопросами ПВО района базирования Скадовской авиагруппы. Службу воздушного наблюдения мы организовали на базе постов 122-й отдельной армейской роты ВНОС, возглавляемой капитаном Д. Е. Тоганом, а зенитное прикрытие осуществлял 1530-й зенитно-артиллерийский полк гвардии подполковника Е. И. Гоголева. Непосредственное же управление всеми силами и средствами ПВО осуществлялось с КП авиагруппы.