Под нами - Чёрное море

      - "Ястреб-двенадцатый", понял. Прикрываем! - последовал ответ.
      В первой атаке мы применили реактивные снаряды, во второй - пулеметный огонь. Вражеские зенитчики, оправившиеся от первоначального шока, свирепствовали вовсю, но все самолеты эскадрильи вернулись на свой аэродром.
      Когда подвели итоги вылета, получили данные о положении в районе цели, стало ясно, что наши войска, поддержанные авиацией, сорвали контратаку врага, на поле боя противник оставил несколько подбитых танков, сотни трупов солдат и офицеров.
      19 ноября аналогичные удары были нанесены по немецким войскам, пытавшимся овладеть господствующей высотой на подступах к Балаклаве, и по механизированной колонне, двигавшейся приморской дорогой в сторону Верхнего Чоргуня. Но на этот раз штурмовать И-шестнадцатым не пришлось: в обоих случаях было противодействие с воздуха.
      В очень четко отработанном взаимодействии с "яками" нам удалось сбить пять Ме-109. "Мессеров", пытавшихся атаковать "илы" на малой высоте, связали боем "ишачки", а тем временем "яки", в первом случае двумя парами, во втором тремя, внезапно сверху на скорости атаковывали и одного за другим сбивали "худых". Мы в двух боях потеряли один самолет.
      Рано утром 21 ноября войска 1-го и 2-го секторов своими смежными флангами перешли в наступление, но встретились с также двинувшимися вперед крупными силами врага, в том числе и танковыми. Произошло встречное сражение, длившееся весь день. Ожесточенные бои не утихали и в следующие два дня. Поселок Камары и некоторые высоты много раз переходили из рук в руки. Примерно такая же ситуация сложилась и в 3-м секторе при попытке наших войск овладеть хутором Мекензия. Последним проявлением активности противника здесь была его контратака, предпринятая 23 ноября в целях улучшения своей позиции. На этом наступательный порыв немецко-фашистских войск здесь иссяк. Противнику не удалось с ходу захватить Севастополь с севера. Не помогла ему в этом и мощная поддержка с востока. Прекратив штурм, враг начал планомерную подготовку к новому наступлению.
      Подводя итоги месячной обороны Севастополя и отражения первого штурма врага в период с 13 по 21 ноября, генерал-майор И. Е. Петров писал в газете "Красный Крым" от 4 декабря 1941 года:
      "... наши славные герои-летчики успешно отражали удары врага с воздуха, громили наземные войска, уничтожив за месяц сотни самолетов, танков и бронемашин..."
      Конечно, такая оценка очень приятна. Но мы понимали, что в этом заслуга авиаторов всего оборонительного района, а не только штурмовиков и взаимодействовавших с ними истребителей.
      Да, в достижение успеха свой вклад внесли все авиаторы ВВС Черноморского флота. Но мне, как истребителю, конечно, более знакомы и близки дела экипажей "ишачков", "мигов", "яков" и "чаек" из группы колесных самолетов, на которых легла основная тяжесть борьбы с авиацией противника при отражении ее налетов на Севастополь и прикрывавшие его войска.
      Их тогда не было одновременно и четырех десятков, но летчики дрались не числом, а умением. Так, в начале ноября в одном из боев пилоты 9-го авиаполка лейтенанты Павел Елохин и Александр Катров сбили три фашистских самолета. А несколькими днями позже, барражируя в воздухе на И-153, старшие лейтенанты Илья Цыпалыгин и Михаил Феоктистов, встретив два Хе-111, одного сбили, а другой, подбитый, сбросил в море бомбы и на одном моторе ушел в обратном направлении. За месяц боев уже известный читателю старший лейтенант Евграф Рыжов записал на свой счет еще пять сбитых вражеских самолетов. В воздушных боях отличились тогда лейтенанты Василий Хряев, Андрей Сидоров, сержант Константин Шелякин и многие другие.
      Всего в ноябре в воздухе было уничтожено 38 и на аэродромах 54 немецких самолета. Наши потери составили 23 самолета. При малочисленной авиации Севастопольского оборонительного района, когда инженерно-технический состав боролся за скорейший ввод в строй каждого поврежденного самолета, наши потери оказались все же весьма чувствительными.
      Ноябрь, и особенно его вторая половина, был в Крыму холодным. Утром сильные заморозки, местами лег даже снег. Помнится пасмурный день 23 ноября. Один из опытнейших летчиков 63-й авиабригады майор А. Г. Совин, вылетев на ДБ-3ф с аэродрома на Кубани, прорвался к аэродрому Сарабуз и обнаружил на нем до 60 немецких бомбардировщиков и истребителей. Все они стояли в беспорядке и большая часть вне укрытий.
      Поздним вечером я отправился отдыхать на постоянную "квартиру" в маяке. Едва снял с себя обмундирование и начал готовить постель, как дверь с шумом открылась и в ее проеме показался встревоженный адъютант эскадрильи Дмитрий Яковлевич Лихацкий.
      - Товарищ командир, вас срочно вызывает на КП командующий ВВС. "Карета" у подъезда.
      "Каретой" мы называли знаменитую полуторку ГАЗ-АА, на которой перевозили летно-технический состав, баллоны со сжатым воздухом, запасные части... До предела изношенная машина была единственной в эскадрилье и очень нас выручала.
      "Видно, что-то серьезное стряслось, - подумал я.- Ведь знают, что у нас уже отбой".
      Машина с выключенными фарами, хотя их яркость можно было сравнить лишь с зажженной керосиновой лампой, тронулась в полуторакилометровый путь. Вот и КП. В темноте спустился по лестнице под толщу бетона и оказался в большой комнате. Здесь уже было 7 - 8 человек. Лица у всех сосредоточенные, некоторые курили, о чем-то переговаривались вполголоса.
      - Проходите, садитесь, Константин Дмитриевич, - с улыбкой встретил меня генерал Н. А. Остряков. - Теперь, когда все в сборе, можно начинать.
      Меня, честно говоря, несколько смутило обращение: сколько раз я встречался с Николаем Алексеевичем, но по имени и отчеству он назвал меня впервые.
      Перед командующим лежала на столе большая карта, а на стене висела простенькая схема с изображением какого-то аэродрома.
      Генерал-майор авиации Остряков сообщил об обнаруженных на аэродроме Сарабуз самолетах.
      - Здесь собрались все ведущие групп, которых мы с Юмашевым отобрали для выполнения ответственного задания. Удар по аэродрому надо нанести безотлагательно и внезапно для врага.
      И хотя речь шла далеко не о каких-то бытовых делах, голос Острякова звучал, как всегда, мягко.
      - Поэтому приказываю, - продолжил он, - взлет осуществить в предрассветных сумерках с включенными аэронавигационными огнями и, не делая кругов над аэродромом, выходить прямо на маршрут. "Илы", возглавляемые капитаном Губрием, следуют морем на высоте 50 метров и на удалении 20 - 30 километров от берега, занятого противником. Немного сзади и выше следуют И-шестнадцатые Денисова. Их задача - прикрыть на Маршруте "ильюшиных" и вслед за ними атаковать самолеты противника на земле. Звено Пе-2 капитана Пешкова вместе с группой прикрытия капитана Яковлева взлетает последним, а удар наносит на две-три минуты раньше "илов", после чего отходит к горам и возвращается самостоятельно. Наконец, группа "мигов" остается над целью до конца налета и возвращается на базу последней - за "илами" и И-шестнадцатыми. Есть вопросы?
      - У меня, товарищ генерал, - поднялся со стула командир эскадрильи капитан Ю. К. Пешков. - Аэродром Херсонес летный состав эскадрильи, как и два экипажа, прилетевшие с нами с Кавказа, освоили - пилоты-то у нас отличные. Но полоса все же коротковата - при полной бомбовой нагрузке даже при взлете днем "ил" отрывается на самой границе аэродрома. А ведь в темноте на "пешке" взлетать сложнее. Прошу разрешения снизить бомбовую нагрузку на 20 - 30 процентов.
      Заметив, что при старте ранним утром, когда температура воздуха значительно ниже дневной, взлетная дистанция намного сокращается, командующий все же предложил Пешкову просчитать различные варианты загрузки самолетов при действиях с конкретного аэродрома Херсонес и доложить ему для принятия решения. После этого генерал детализировал порядок взлета, построения групп, поворотные пункты, высоты и направления заходов на цель... Он говорил обо всем этом так подробно и увлеченно, словно сам собирался возглавить боевой порядок. Впрочем, не сомневаюсь: разреши ему это Военный совет Черноморского флота - и он, не задумываясь, занял бы место в кабине самолета...
      Скрипучая "карета" доставила меня на маяк только к полуночи. Как я и подозревал, руководящий состав эскадрильи бодрствовал, ожидая моего возвращения с информацией о причинах срочного вызова в неурочный час. После того как я пересказал суть поставленной задачи, мы вместе определили, кто войдет в состав шестерки. Что же касается изучения назначенными пилотами задания и окончательной подготовки самолетов к вылету, то решили среди ночи людей не тревожить, дать им возможность получше отдохнуть, а поднять их за час-полтора до вылета...
      Группа в воздухе. Не долетая до города Саки 6 - 8 километров, когда уже совсем рассвело, сделали разворот вправо, а в районе Новых Лез "илы" взяли несколько левее, чтобы внезапно атаковать аэродром с севера. Наша шестерка И-16 шла прямо на цель с запада, а Пе-2 с юго-запада. Таким образом, осуществлялся замысел командующего о скоротечности и внезапности удара. Можно было рассчитывать на то, что, когда противник спохватится и задействует свои зенитные средства, их огонь будет, во всяком случае вначале, рассредоточенным, беспорядочным.
      Так и вышло. Полет группы пришелся через позицию одной из зенитных батарей орудий среднего калибра. Летчики видели, как бежали к орудиям расчеты. Но, атакованная эрэсами с ведущей пары, батарея была подавлена.
      Вот и аэродром. На нем рвались бомбы, сброшенные пикирующими бомбардировщиками Пе-2. И-шестнадцатые, летая по кругу попарно, на высоте 300 - 400 метров, блокировали аэродром, не давая "мессерам" взлететь. Уже горит у взлетной полосы пытавшийся вырулить на нее Ме-109; после атаки Георгия Матвеева вспыхнул транспортник Ю-52, а Василий Семенов поджег Ю-87.
      Тут, сделав на подходе к аэродрому горку, перешли в пологое пикирование Ил-2. Они сбросили бомбы, а на втором заходе выпустили реактивные снаряды и открыли пушечно-пулеметный огонь. Горели внизу склады, полыхали самолеты, а "ишачки" с "ильюшиными" уже легли на обратный курс. Они свое задание выполнили.
      А тем временем группа прикрытия еще вела воздушный бой с "мессершмиттами", взлетевшими с соседнего аэродрома. Вот один "худой" рухнул на землю, за ним второй - это дело рук Ивана Яковлева и Максима Поливанова...
      Из 23 вылетавших на задание самолетов произвели посадку 22, один МиГ-3 был сбит. Сильные повреждения получил Пе-2, пилотируемый капитаном Ю. К. Пешковым: прямо в середину его фюзеляжа угодил зенитный снаряд. При этом погиб стрелок-радист А. Г. Арутюнов.
      Дешифрирование аэрофотоснимков, доставленных самолетом-разведчиком, показало, что на аэродроме Сарабуз было сожжено 16 вражеских самолетов и еще два сбиты в воздушном бою. Немало вражеских машин получили повреждения. Была выведена из строя взлетно-посадочная полоса, немалые потери понес противник в живой силе и аэродромной технике.
      За этот боевой вылет Военный совет флота наградил всех четверых ведущих групп именным оружием. На пластинке, прикрепленной к рукоятке пистолета, экспонирующегося в музее Краснознаменного Черноморского флота, выгравирована надпись: "Капитану Денисову К. Д. за оборону Севастополя - от Военного совета ЧФ. 25 ноября 1941 года".
      А в тот вечер в эскадрилью поступила телеграмма:
      "За успешное выполнение боевого задания по уничтожению авиации противника на аэродроме Сарабуз командующий Черноморским флотом объявил благодарность всем летчикам, участвовавшим в боевом вылете, и всем техникам, готовившим самолеты к выполнению задания"{15}.
      Аэродром Сарабуз как по размеру и оборудованию, так и по географическому положению стал в то время центром сосредоточения немецкой авиации в Крыму, и мы чаще всего наносили удары именно по нему. Аэродром имел сильное прикрытие с воздуха, серьезное противодействие оказывал нам противник и на маршрутах к цели. Каждый раз для преодоления системы противовоздушной обороны требовалось разрабатывать новые тактические приемы: то заходить со стороны Крымских гор, то лететь прямо от Севастополя или со стороны моря. Меняли мы маршруты и высоты отхода от цели, но чаще из-за ограниченного остатка бензина в баках возвращались к себе на увеличенной скорости и по прямой.
      Воздушные налеты выполнялись одновременно или последовательно группами самолетов, действовавшими с одного или нескольких направлений, разных высот. Менялись и состав ударных групп, и силы прикрытия. Основу ударных групп составляли штурмовики и бомбардировщики, но по возможности их иногда усиливали истребителями.
      Мы всегда считали вывод из строя вражеского аэродрома и самолетов на нем задачей достаточно сложной. Поэтому описанный выше удар по его продуманности и организованности можно, на наш взгляд, отнести к числу наиболее успешных в то время. Ведь чтобы отойти от стандартных приемов и достичь внезапности удара, генерал-майор авиации Н. А. Остряков решил осуществить не только взлет в густых предутренних сумерках, что потребовало включения на самолетах аэронавигационных огней, но и в целях дезориентации противника повернул "илы" от Новых Лез на север, оставив их даже на какое-то время без прикрытия истребителями. Нестандартное, глубоко продуманное решение и привело к желаемым результатам.
      * * *
      В последние дни ненастного ноября под Севастополем установилось относительное затишье. Вплоть до 17 декабря на суше шли бои местного значения. Авиация противника, кроме разведки одиночными самолетами, активности не проявляла, тем более что значительную ее часть гитлеровское командование бросило на ростовское направление.
      Эту передышку наша сторона использовала для совершенствования обороны, перегруппировки войск, пополнения соединений и частей личным составом и создания материальных запасов. Начиная с 23 ноября боевые корабли и транспорты регулярно доставляли в Севастополь все необходимое для жизни и боевой деятельности его защитников.
      Авиации оборонительного района тоже требовалась передышка. Она в своем составе на 22 ноября насчитывала всего лишь 59 самолетов, из них в строю 39{16}. И все же, несмотря на малочисленность, продолжала активно наносить удары по резервам противника, его артиллерийским позициям и опорным пунктам. Основная нагрузка выпадала на "илы", "ишачки" и "чайки", которых насчитывалось в разное время не более чем по 8-10 единиц. Многие летчики оставались "безлошадными", поэтому летали поочередно, а техники и механики обслуживали самолеты посменно круглые сутки.
      Несмотря на сложную обстановку на Керченском полуострове, пополнение нам все же прибывало. В первых числах декабря из Ейска на аэродром Куликово Поле перебазировалась 1-я эскадрилья 3-го истребительного авиаполка во главе с капитаном Николаем Васильевым и военкомом старшим политруком Афанасием Шелеховым. Вооруженное самолетами И-15, это подразделение предназначалось для штурмовых действий. Его совместные действия со 2-й (в прошлом 4-й) авиаэскадрильей 8-го истребительного авиаполка координировал заместитель командира части майор Дмитрий Федорович Маренко.
      Вскоре на Херсонес перелетела десятка "яков", возглавляемая капитаном Михаилом Авдеевым, и его 5-я эс
      1 ЦАМО, ф. 288, оп. 9900, д. 15, л. I 7 К. Д. Денисов
      кадрилья, входившая до этого в состав 32-го полка, была переименована в 1-ю и включена окончательно в 8-й истребительный авиаполк.
      Благодаря принятым командованием мерам и огромным усилиям прежде всего 5-й отдельной аэродромно-строительной роты, которую возглавлял старший лейтенант А. Ф. Алфимов, аэродром Херсонес был несколько расширен, но для боевой работы оставался доступным только экипажам, имеющим высокую профессиональную подготовку.
      3 декабря прилетел старший лейтенант М. И. Буркин, который, вылетая на своем ДБ-3ф с полной бомбовой нагрузкой, как бы опробовал аэродром. По его заключениям и результатам полетов генерал-майор авиации Н. А. Остряков дал "добро" на перебазирование других экипажей звена Буркина, а вслед за ним и всей 1-й эскадрильи капитана Ф. М. Чумичева. Перелетело на Херсонес и звено Пе-2 старшего лейтенанта И. Е. Корзунова.
      С Михаилом Буркиным и Иваном Корзуновым - моими однокашниками по Ейскому училищу, уже имевшими боевой опыт, мы быстро установили деловой контакт. Нередко приходилось наблюдать, как скоростные пикировщики, пилотируемые Анатолием Агапкиным, Виктором Беликовым, Андреем Николаевым и Дмитрием Лебедевым, вылетая на своих самолетах на боевые задания с полной бомбовой нагрузкой, проносились буквально в метре над капонирами, а заканчивали пробег после посадки не более как в 10 - 15 метрах от них. И в таких условиях Корзунов даже умудрился освоить взлет звеном. Вот это мастерство! Даже мы, бывалые истребители, .восхищались их мастерством...
      Поскольку ни у кого не оставалось сомнений в том, что предстояли длительные и тяжелые бои, командиры эскадрилий старались быстрее ввести в строй молодое летное пополнение. Очень много внимания уделяли наземной подготовке, проверке техники пилотирования в воздухе, а затем поочередно брали молодых летчиков на боевые задания, обеспечивая их надежное прикрытие. Большую пользу приносили организуемые для них встречи с опытными боевыми летчиками, которые на ярких, убедительных примерах из личной практики учили молодежь тактике боя с врагом.
      Приводилась в порядок и боевая техника, восстанавливались поврежденные в боях самолеты. К концу ноября, после того как заменили двигатели на двух И-16, все наличные машины эскадрильи оказались в строю. А далось это далеко не просто. Вспоминается, как однажды ночью я и комиссар Г. И. Пятницкий прошлись по стоянкам самолетов. Дул пронизывающий до костей, холодный ветер, свинцовые тучи неслись над самой землей, неподалеку с гулом бились о скалистый берег многометровые волны штормящего моря.
      Во многих капонирах (как тогда называли углубленные в грунт и обнесенные подковообразными земляными валами самолетные стоянки) мелькали огоньки карманных фонариков. Без перекуров, голыми руками, на которых давно загрубела кожа, продрогшие техники, авиаспециалисты работали, словно бы не зная устали. Каждый из них понимал, что драгоценные, по пальцам считанные самолеты надо как можно быстрее ввести в боевой строй. Понимали и делали свое ратное дело без нареканий и поблажек себе...
      В первых числах декабря меня вызвал командир полка подполковник К. И. Юмашев и сказал:
      - По моему предложению, утвержденному командующим ВВС, необходимо на двух И-16 установить аэро-фотосъемочный аппарат "АФАИ-3" для фотографирования объектов противника. Подберите четыре-пять лучших летчиков, организуйте обучение их пользованию аппаратурой, методам аэрофотосъемки и подготовьте к вылетам на разведку до 6 декабря.
      - Срок слишком жесткий, - усомнился было я. - Дело-то ведь для нас совершенно новое.
      - На войне специального времени по нашим заявкам противник не выделит, парировал командир полка. - Здесь кто быстрее отреагирует на изменения обстановки, тот и победит. А что касается новизны, то ведь когда было нужно, научились вы и ваши подчиненные действовать по наземным целям, как заправские штурмовики. Так что начните с выявления людей, знакомых с аэрофотоаппаратурой, у себя, а я узнаю, нет ли таких специалистов в других эскадрильях, в мастерских.
      С Пятницким мы наметили для подготовки к аэрофоторазведке Николая Сикова, Алексея Колесникова, Владимира Клюкова, Александра Кособьянца и Михаила Урядникова. Испытанием первой установки в воздухе и обучением пилотов фотографированию занялся высокообразованный офицер капитан Г. И. Матвеев. Окончив Высшее военно-морское училище, незадолго до войны он переучился на авиационного штурмана, а затем стал и летчиком. Капитан с энтузиазмом взялся за порученное ему дело. Испытание "АФАИ-3" и обучение летчиков воздушному фотографированию развернулось и завершилось за какие-то несколько дней, и тут же, без раскачки, началась боевая работа разведчиков нашей эскадрильи. Причем началась довольно успешно.
      Разведка велась на переднем крае и в тактической глубине обороны противника на удалении до 5 - 7 километров от линии боевого соприкосновения войск. И каждый раз надо было днем пролететь строго по прямой на высоте не более 200 метров и на постоянной скорости 3 - 5 километров над вражескими позициями и произвести серию снимков. А ведь тактическая глубина - это сплошное море огня, где по незащищенному броней самолету стреляют не только из пулеметов и автоматов, но, кажется, даже из пистолетов.
      Если бы не знать издавна сложившегося характера советских летчиков, их гордости своей крылатой профессией, славными боевыми традициями, можно было бы только удивляться тому, с каким повседневным героизмом выполняли они эти смертельно опасные задания. Взять хотя бы лейтенанта Николая Сикова. Сколько раз он в том же декабре вылетал на разведку, сколько важных для командования сведений получено после дешифрирования привезенных им снимков. Но далеко не все знали: не было случая, чтобы прилетал без пробоин в самолете. Часто бывало и так: один самолет с "АФАИ-3" находился в готовности к выполнению боевого задания, а другой в это время ремонтировался после посадки.
      Фоторазведчика обычно сопровождала пара И-16 с задачей не допустить атак истребителей противника. А в зонах сильного зенитного огня иногда действовали два - четыре "ишачка", которые эрэсами и пулеметным огнем подавляли зенитные точки.
      Вот как сам Сиков делился опытом на страницах многотиражки "Атака": "При фотографировании нельзя маневрировать даже тогда, когда самолет получает пробоины. Если появляются истребители противника, съемку следует продолжать, пока они не займут положение для атаки. Только после этого можно вступить в бой или скрыться в облачности".
      Однажды лейтенант Алексей Колесников, имевший уже 52 боевых вылета, направился на фоторазведку в сопровождении младшего лейтенанта Николая Николаева. Удачно прошли последний маршрут съемки, Колесников начал разворот в сторону аэродрома... И вдруг раздался треск в кабине, посыпались стекла с приборной доски, пронзенная острой болью, безжизненно повисла правая рука пилота - вражеская пулеметная очередь пришлась точно по кабине. Превозмогая нарастающую боль, перехватив ручку управления в левую руку, Алексей сумел-таки довести самолет до аэродрома Куликово Поле и приземлить его на полосу. Однако после посадки вылезти из кабины уже не смог - от потери крови его покинули силы.
      Сделали Колесникову операцию, извлекли из кости чуть выше локтя застрявшую там пулю. Время залечило рану, но даже сейчас, когда однополчане приезжают в Севастополь и встречаются с ним, он здоровается левой рукой - правая навсегда потеряла подвижность.
      Разведка, разведка и еще раз разведка! Причем не только с фотографированием, но и визуальная. Ее результаты нужны были командованию как воздух. Так "свалилась на плечи" моей эскадрильи еще одна очень важная и ответственная задача.
      В десятых числах декабря командир звена лейтенант Василий Бородин и его ведомый сержант Филипп Герасимов вылетали на разведку района села Байдары, где, по данным, полученным штабом 1-го сектора обороны, отмечалось скопление войск и техники противника.
      Вернувшись с задания, летчики доложили, что при наблюдении с высоты 1500 метров в указанном районе противник ими не обнаружен, встреч с его истребителями не произошло и зенитная артиллерия безмолвствовала.
      - Неужели ошиблась наша наземная разведка? - задал вопрос командир полка К. И. Юмашев.
      - Не исключено, - отозвался я. - Тем более что летали опытные пилоты.
      Константин Иосифович - думающий командир: перед тем как принять решение, все проанализирует, взвесит. И на этот раз продолжал рассуждать:
      - А не обманывает ли нас противник? Ведь он хорошо знает, что если обнаружит себя, скажем, зенитным огнем, то немедленно появятся наши штурмовики и разнесут прикрываемые объекты. Не повторить ли разведку, но теперь с малой высоты?
      Я согласился, и спустя полчаса та же пара "ишачков" вновь пошла на Байдары. Обойдя перевал Байдарские Ворота морем, ведущий резким разворотом на 90 градусов влево проскочил, чуть не задев за вершину, хребет Яйла и нырнул вместе с ведомым в долину. Промчавшись на малой высоте буквально над крышами домов поселка, разглядели то, что ускользнуло от наблюдения с высоты.
      Возвратились разведчики взволнованными, доложили: "Различной военной техники много. Танки, самоходки, автомашины и орудия расположены вдоль стен домов и замаскированы камуфлированным брезентом. По нам вели ураганный огонь из "эрликонов" и пулеметов, а в районе поселка Шули мы были обстреляны и зенитками среднего калибра".
      Прав оказался командир полка. При первом полете разведчиков противник, полагаясь на. тщательную маскировку, затаился, но повторное появление пары над тем же районом да еще и на малой высоте вынудило его открыть огонь, постараться уничтожить разведчиков во что бы то ни стало.
      По данным Бородина и Герасимова взмыли в воздух "илы" и "ишачки". Налет оказался удачным. А после подвески бомб и дозаправки самолетов горючим двумя группами был нанесен удар по войскам и технике противника в районах Варнутки, Кучук-Мускомьи и на шоссе восточнее Нижнего Чоргуня. Противник понес значительные потери.
      Сейчас трудно представить, как это, находясь на клочке земли, омываемом с трех сторон водой, где только и ориентиров - один Херсонесский маяк, при частых бомбежках и напряженной боевой работе мы думали еще и о культурном досуге. Жизнь есть жизнь, и она требовала своего.
      Конечно, в период отражения первого и второго вражеских штурмов, а также в передышке между ними до выступлений артистов и сеансов кино дело не доходило, но эскадрильская самодеятельность все же существовала. Зарождению ее мы обязаны были прежде всего своему командующему генерал-майору авиации Острякову. Как-то вечером, после ужина, он зашел в столовую летно-технического состава, расположенную в 200 - 300 метрах от маяка в небольшом строении барачного типа. После разговора о делах на фронте и одобрения смелых действий разведчиков эскадрильи командующий спросил:
      - А художественная самодеятельность у вас есть, товарищи?
      Присутствующих смутил вопрос, но комсорг А. М. Борисов заявил:
      - Есть, товарищ генерал!
      - И показать ее вот прямо сейчас можете?
      - Можем! - теперь уже хором ответили авиаторы.
      Николай Николаев принес баян и виртуозно сыграл одну за другой несколько веселых мелодий. Затем начались пляски. Свое мастерство показали Саша Кособьянц и Иван Белозеров. Кто-то продекламировал отрывок из "Злоумышленника" А. Чехова. Потом Алексей Колесников затянул свою любимую песню про ямщика. Когда пропел ее последние слова: "Налейте, налейте скорей мне вина, рассказывать больше нет мочи", командующий встал и вместе со всеми присутствующими зааплодировал. Не без волнения сказал:
      - Я вижу, вы преуспеваете не только в выполнении боевых заданий, но и в самодеятельности. Пятницкий! - обратился он к комиссару эскадрильи, поделитесь опытом организации самодеятельности с другими подразделениями.
      - Есть, товарищ командующий! - несколько взволнованный происшедшим отчеканил старший политрук Григорий Пятницкий.
      В тот вечер летчики отдохнули особенно хорошо, интересно. Командующий, пожелав нам развивать самодеятельность, отправился не на КП ВВС флота, размещавшийся в подземном сооружении на Историческом бульваре в Севастополе, а на Херсонес в 8-й полк, где бывал регулярно, причем неоднократно намеревался слетать на боевое задание, но "добро" на это ему Военный совет флота не давал.
      С легкой руки командующего наш досуг становился все более разнообразным. В районе расположения эскадрильи А. А. Губрия имелась большая землянка с надежным перекрытием. В ней, прозванной "Дворцом культуры", в длинные осенние и зимние вечера часто собирались преимущественно летчики, поскольку техники вечерами и ночами работали. Играли в шахматы, затевали разные игры и даже танцевали. Делились боевым опытом, спорили, доказывая, как лучше прикрывать сопровождаемых "илов" или бомбардировщиков, вести воздушный бой, атаковать воздушные и наземные цели. Благодаря всему этому коллектив становился более сплоченным, крепло взаимопонимание.
      Продолжительное время мы получали только горькие сообщения с других фронтов, и вдруг - первая радость: 5 декабря наши войска перешли в контрнаступление под Москвой! Та далекая уже весть до сих пор живет в памяти. А 10 декабря вечером в одном из казематов 35-й батареи вручались нам первые государственные награды. Из 3-й эскадрильи ордена Красного Знамени удостоились автор строк, лейтенант В. М. Бородин и сержант Ф. Ф. Герасимов, ордена Красной Звезды - старший политрук Г. И. Пятницкий, инженер эскадрильи военинженер 3 ранга В. Г. Попковский, военный техник 2 ранга А. В. Гриль и сержант И. М. Бойцов. Награжденных сердечно поздравил и пожелал дальнейших боевых успехов член Военного совета флота дивизионный комиссар Н. М. Кулаков. Товарищеский ужин после вручения наград прошел в непринужденной обстановке, когда предвестником грядущих побед стало контрнаступление советских войск под Москвой.
      С неослабевающей силой продолжалась в период затишья партийно-политическая работа. "Красный черноморец", многотиражные газеты "Атака" и "За победу" постоянно показывали передовых авиаторов в бою и при подготовке самолетов на земле, самоотверженный труд воинов частей и подразделений, обеспечивающих боевые действия авиации. Немало было опубликовано портретов первых награжденных на флоте летчиков, техников, младших авиаспециалистов.
      Воспитательной работой среди личного состава авиационных частей Севастопольского оборонительного района руководили непосредственно командующий генерал-майор авиации Н. А. Остряков и военком бригадный комиссар М. К. Степаненко. Они проводили совещания политработников и партийно-комсомольских руководителей, бывали на партийных и комсомольских собраниях, выступали на них, рассказывали о боевых успехах эскадрилий, помогали устранять недостатки.
      С каждой встречей с Николаем Алексеевичем Остряковым я все больше проникался уважением к его таланту руководителя огромного коллектива в различных условиях обстановки, умению разговаривать с людьми, находить к каждому подход, его такту и обаятельности.
      Генералу Острякову мы стремились подражать, хотя далеко не у всех это получалось. Для него на первом плане был человек. О людях он постоянно думал и заботился. Мы никогда не видели и не слышали, чтобы он строгим командирским языком приказывал или тем более отчитывал кого-нибудь из подчиненных. Благодаря личному общению с людьми командующий хорошо знал командиров полков, эскадрилий и звеньев, летчиков, инженеров и многих техников. К каждому относился с уважением, интересовался состоянием здоровья, настроением. Женатых расспрашивал о семьях...