Я - оборотень

      - Помни, ты уже настроил людей против себя. Не надо портить отношения с оборотнями. Они тоже умеют за себя постоять...
      ... Стемнело. В доме с плотно прикрытыми ставнями зажегся свет. Наступила пора ужина. Оборотни, переговариваясь друг с другом, собрались в столовой. И лишь одно место пустовало - тот, для кого оно было предназначено, так и не вышел из спальни, отягощенный, видимо, тяжелыми раздумьями.
      - Будете ужинать, Семен Петрович, - спросила Даша, поднявшись в главную комнату на втором этаже.
      - Нет, Дашенька, спасибо, в городе поужинаю. Позови-ка лучше того, новенького.
      - Он в спальне и еще не спускался.
      - Хорошо, я сам к нему зайду. Больше мне нет смысла от него таиться. Сегодня он или станет окончательно нашим, или уйдет в мир иной.
      Маленькие шаги хозяина послышались на лестнице, затем в коридоре первого этажа. Поднявшись по противоположной лестнице, хозяин очутился в спальне. Она оказалась совершенно пустой и безмолвной, лишь открытое окно то и дело хлопало рамой об косяк...
      ... А я в этот момент был уже далеко. Обратившись в волка, я крепко сжимал в руках узел с одеждой и мчался, желая как можно скорее выбраться из этого страшного леса. Неделю назад я думал, что нашел верный путь в том мире, где еще так недавно лишь неизвестность стояла перед моими глазами. Казалось все, о чем я мечтал, сбудется, жизнь моя устроится, а судьба находится в надежных руках. Но и этот путь оказался тупиковым. И здесь я стал всего лишь маленьким, никому не нужным запасным винтиком в сложной машине взаимоотношений оборотней. Я не буду получать спокойствие таким способом, я не смогу ее укусить! А ведь еще прошлой осенью моей розовой мечтой было соблазнить дочку директора училища, жениться на ней и переехать на квартиру, покинув ненавистную общагу. Но я не хотел никого делать оборотнем, не хотел! Достаточно я сам пережил за полгода, чтобы никому не пожелать своей участи, тем более ни в чем не повинной девочке, может быть даже красивой. В мечтах я уже представлял, как знакомлюсь с ней, с ее родителями, и все это без какого-либо укуса.
      Но мечты разлетелись вдребезги, когда я запнулся об скользкий корень. Знакомиться с девочками я не умел, терялся в их присутствии, не мог даже поддержать элементарного разговора. Все это теперь было страшно далеко и нереально. А пока только мрачный лес высился вокруг меня, одинокого.
      Чтоб не расклеиться от жалости к себе я откинул подальше все эти мысли и почувствовал себя волком, холодным сдержанным волком, который мчался сейчас вперед и вперед. Волку плевать на одиночество. У него есть только одна задача - вырваться из этого места. Оставаться здесь нельзя ни минуты, ибо человек, сидевший в нем знал слишком много. И ноги, подчиняясь приказу, мчались и мчались, унося волка все дальше, но проклятый лес никак не кончался...
      ... За несколько минут до полуночи возле затаившегося домика остановилась красная "Нива". Из нее вылезли четверо крепких молодцев, одетых как один в кожаные куртки (трое в черных, один в коричневой), и вошли в дом. В гостиной находился полный состав оборотней за исключением беглеца. Кивнув головой гостям и подождав, пока они усядутся за стол, хозяин приступил к делу:
      - Ну что же, ели, пили за народные деньги, теперь надо и поработать.
      - Все что надо - сделаем, - мрачно пояснил один из гостей.
      - Значит так. Надо поймать одного парня. На вид шестнадцать лет. Черная болоньевая куртка, темно-синие спортивные штаны. Вот фотография, - хозяин протянул два снимка гостям.
      - Почему только два? - спросил тот, что был в коричневой куртке.
      - Потому что так надо, - раздраженно ответил хозяин. - Вы разобьетесь на две группы. Двое волками побегут по его следу. Двое - в машине на перехват, обследуя все встречные деревни. Куда ведут следы?
      Старик поводил взглядом по карте и показал пальцем направление, в котором удалялись следы беглеца.
      - Что с ним делать, когда поймаем? - обратился к хозяину один из гостей.
      Хозяин раскрыл шкатулку, принесенную из своего кабинета. Внутри оказалась дюжина серебряных острых кинжалов с черными пластмассовыми рукоятками. Отделив четыре, хозяин раздал их гостям.
      - Пули вам не даю. Действовать надо бесшумно. Помните: парень не должен от вас уйти. Большой опасности он не представляет, но без него нам будет спокойнее. А теперь за дело.
      - Чего долго вошкались с пацаном-то? - недовольно пробурчал один из гостей. - Прибили бы сразу и делу конец.
      - Да я все надеялся сделать из него настоящего вервольфа, - задумчиво произнес хозяин. - Кто ж знал, что у него окажется такая гнилая душонка, жалостливая. Такие нам не нужны. Из-за этих и рушатся все грандиозные замыслы. Объяснишь им, растолкуешь по полочкам, ждешь результатов, а они стоят, задумались. Вроде бы все ясно: сказано - выполняй. Но нет, замерли, рассуждают: надо или не надо. И ведь не скажешь, что болваны, тормоза какие-нибудь. Нет - просто никчемные пустышки, тщетно старающиеся повернуть мир и не замечающие, что мир-то давно уже вертится в совсем другую сторону.
      Двое беспрекословно сели в машину и медленно-медленно поехали по дороге, с трудом лавируя в темноте между деревьев. Никто не смог бы проехать этим путем, и только оборотни, вооруженные сверхмощным зрением, катили по бездорожью в упорной надежде - схватить маленького змееныша, посмевшего бросить им вызов.
      Двое других разделись, надели на шею кожаные мешочки, в которые упаковали серебряное оружие, и вышли на крыльцо, готовясь к безжалостной погоне...
      ... Я не знал, сколько прошло времени, но уже порядком устал. Хоть и обращался я в волка без особых проблем, но бегать по-волчьи так и не научился. Ноги заплетались. Сухие сучки и корни деревьев словно старались, чтобы я запнулся об каждый из них. Я уже два раза мордой пропорол окрестные кусты, и особого удовольствия мне это не доставило.
      И вдруг лес кончился. Я испытал чувство безмерного восторга, когда вылетел на открытое пространство. Лес остался за моим хвостом. Впереди расстилалось поле, а за ним на холме виднелась деревенька, над которой светила полная луна. Была, вероятно, глубокая ночь, потому что ни в одном из домов не светились окна. Но это меня не расстроило, и я неторопливо побежал через поле к людям.
      Перейдя поле, я вновь стал человеком, чтобы не напугать какого-нибудь не вовремя проснувшегося мужика. Предвкушая конец мучениям, я вглядывался в приближающиеся дома. Что-то было не так. Половина переднего сруба была разобрана, но валялась тут же, и я никак не мог сообразить, почему бревна оставили гнить под дождями. Избы за первой страшно покосились, а у одной даже провалилась крыша. И вдруг меня как громом поразило - у домов были выломаны окна. Не просто стекла, а сами рамы и даже косяки. Тут и там валялись поломанные заборы, поваленный столб электропередачи перегородил дорогу. Я шел сюда зря - деревенька оказалась заброшенной.
      Но что это? слабый источник света мерцал из-за длинного дома со следами былой побелки. Уж не инопланетяне ли заинтересовались покинутым местом и устроили здесь свою базу. Я сразу насторожился, подкрался поближе и осторожно высунулся из-за угла. По счастью техника, обнаружившаяся там, была стопроцентно земной. Это была красная "Нива", фары которой бросали мощный сноп света на единственную уцелевшую стену когда-то величественного дома из кирпича. Почти сразу же я услышал голоса, доносившиеся изнутри дома напротив.
      - Вот чертов пацан. Угораздило его сбежать в такую пору. Теперь всю ночь не спи, а жди его здесь.
      - А почему ты думаешь, что он побежит именно сюда?
      - Да в этом направлении по всей округе не найдешь больше ни одной деревни. Эта на отшибе стояла, поэтому и ее бросили. А расположена она на пригорке. Пацан ее издали заметит и побежит сюда. Больше ему деваться-то некуда. Что он - дурак - ночевать в лесу.
      Я хотел было радостным криком привлечь к себе внимание говоривших, но вдруг до меня совершенно неожиданно дошло, что тот пацан, которого они проклинали на все корки, - это я.
      - Слушай, а может быть он уже здесь и спать завалился, - послышался недовольный голос менее сообразительного.
      - Ну пошли, проверим, - отозвался голос второго, - а то спать сильно хочется.
      Я замер за спрессовавшейся поленницей полусгнивших дров, а двое моих преследователей вышли на крыльцо.
      - Я тут где-то сарай видел, наполовину сеном наполненный. Вот куда он мог забиться, - сказал засоня.
      - Да сгнило уж твое сено.
      - И все же посмотрю.
      - Давай скорее, а то холодно тут. Во невезуха на мою голову. Надо было сразу кончать с тем пацаном, а то тянули, тянули.
      Они зашли в сарай. Видимо, сено не сгнило, потому что они стали что-то ворошить, где-то копаться, чем-то шуршать. А в моей голове возник план, отчаянно дерзкий, но позволявший избавиться от обоих преследователей сразу. Я уже понимал: какое им дали задание. Наверняка, серебряные пули у них были.
      Я выскочил из засады, подбежал к сараю и накинул тяжелый засов на петлю, а затем засунул в нее валявшийся неподалеку ржавый крюк. В дверь тут же замолотили, но сарай стоял непоколебимо, словно его строили на века. Я бросился к "Ниве" и распахнул заднюю дверцу. То, что мне нужно, я обнаружил не сразу. Двадцатилитровая канистра была почти доверху укрыта какими-то мешками. Я схватил ее и рванул на себя. Она с трудом подалась, внутри что-то булькнуло - две трети ее явно не пустовали. Я поднапрягся и потащил ее к сараю.
      В дверь стучали все громче и громче, казалось, что сарай раскачивался от могучих ударов. Я трясся от ужаса, но продолжал поливать бензином стенки сарая (совсем как в одной из серий "Воя"). Однако факела поблизости не оказалось, и я остановился в нерешительности. Внутри сарая оглушительно треснула какая-то доска. Я вздрогнул, испуг подхлестнул меня, и мои ноги вновь понесли меня к машине. Я мгновенно вытряхнул из бардачка все содержимое и начал лихорадочные поиски. Какое счастье, почти сразу же моя рука нащупала узкую и холодную зажигалку, на которой была изображена совершенно неодетая девушка на песке пляжа у самого синего моря.
      Через пару секунд я уже стоял у сарая. Надавив на кнопку я почти бессознательно решил, что бензин в зажигалке весь вышел, но крохотный язычок пламени рассеял мои сомнения. Я осторожно поднес ее к залитой бензином стене и сразу же отскочил. Огромный столб пламени охватил сарай. Горело все, даже мои ботинки, на которые я уронил несколько капель бензина. Сразу стало жарко. Ночной холод, пронизывавший меня до сих пор, улетучился. В сарае раздались дикие вопли заживо горящих. Одна пара кулаков продолжала безуспешные попытки сокрушить дверь. Другая долбила стену на против того места, где стоял я. Очевидно оборотень учуял мое присутствие. А я, вместо того, чтобы уносить ноги как можно дальше, стоял и стоял в каком-то оцепенении. Огонь полыхал в нескольких сантиметрах от моего лица, копоть садилась повсюду, куртка нагрелась до невозможности. А я стоял и как то не верил, что все происходящее - дело моих рук.
      Внезапно доска напротив меня проломилась, в образовавшуюся щель высунулась рука, покрытая серой шерстью. Сжатым в кулаке ножом он полоснул меня по левой руке. Я вскрикнул от боли и отшатнулся. Нож распорол мне куртку и довольно глубоко прошелся от плеча до локтя. В этот момент крыша сарая рухнула, и рука, дернувшись, исчезла в огне. Сразу же обрушились стены и погребли под собой двух оборотней, так и не сумевших вырваться из западни.
      Пожар быстро догорал. Пламя не перекинулось на соседнее здание, а угасло на небольшом участке, где еще недавно стоял сарай. Уголья переливались багровым блеском, а ветер разносил белый пепел по окрестностям.
      Холод, еще минуту назад позорно отступавший, снова почувствовал себя здесь хозяином и принялся за меня с новыми силами. А я стоял, чувствуя какую-то опустошенность от происшедшего. Я не питал никаких иллюзий насчет того исхода, если бы этим двум удалось поймать меня. Надеяться на худшее меня научил еще Федя. Здесь все игралось по тем же правилам. Я был чужим для них, а значит их врагом, которого следовало ликвидировать. Вот поэтому хозяин и послал за мной погоню. И не моя была в том вина, что победа на этот раз досталась мне. Не было у меня радости от этой победы. Лучше бы проехали эти двое мимо деревни, или я проскочил бы здесь первым. Но судьба повернула все это именно так, а не иначе. И я снова не знал, что же мне делать теперь дальше, ибо и оборотни решили биться со мной до победного конца. Сильно болела рука, куртка набухла от крови. Продолжать дорогу не было никаких сил. Я хотел разыскать на пепелище нож, чтобы хоть как-нибудь защитить себя, но одна мысль, что угли вдруг зашевелятся и двое мертвых восстанут из мрака, напугала меня до невозможности.
      В красной "Ниве" тоже ничего подходящего не оказалось. Как я жалел теперь, что так и не научился водить машину. Вот она, стоит передо мной такая надежная, такая красивая и такая бесполезная.
      За мертвой деревней расстилалось поле, за ним начинался лес, с виду ничем не отличавшийся от того, из которого я вышел пару часов назад. Медленно ступая, я побрел, чтобы укрыться в гуще его деревьев.
      Глава семнадцатая. Гонка со смертью.
      Фотография лежала прямо посредине крышки стола, за которым сидел Колбин. Несколько минут он разглядывал ее и размышлял над утренним разговором с начальством.
      Начальник ОВД вручил на оперативке эту самую фотографию Колбину и в довольно резкой форме посоветовал майору поспешить с развязкой соответствующего дела, мобилизуя все внутренние ресурсы отдела. Судя по всему, он уже получил втык где-то там, наверху, и еще не остыл. Это подтверждало и многозначительное подмигивание Корнеева, который сидел неподалеку от начальства и, как всегда, был в курсе всех происходящих событий.
      На фотографии был изображен подросток. Тот самый неуловимый паренек, за которым уже более трех месяцев охотился отдел Колбина. Тот самый, в которого стреляли странными серебряными пулями, и который так таинственно исчез из морга. Все это было делом вполне заурядным, если бы на снимке, сделанном скрытой камерой, не стояло число четырехдневной давности. Вот этого уже не могло быть, потому что не могло быть никогда. К сему дню труп этого парня должен был спокойно догнивать где-нибудь в укромном месте. Тем не менее причин производить фальшивку у начальника ОВД тоже не существовало. С появлением этого снимка дело приобрело какой-то, прямо сказать, сверхъестественный оттенок, и это совершенно не нравилось Колбину, привыкшему всякое происшествие раскладывать по строгим полочкам разумных и вполне реальных фактов.
      К фотоснимку прилагалась сопутствующая документация, представлявшая из себя запечатанный конверт с черным прямоугольным штампом вместо марки и обратным адресом городского исполнительного комитета. Разглядев адрес, Колбин нахмурился. Дело к тому же приобретало скверный оборот: если происшествием вдруг заинтересовались наверху, то сразу же приходилось пороть горячку и откладывать все остальные дела на неопределенное время, что в свою очередь вызвало бы недовольство непосредственного начальства. И теперь Колбин медлил вскрывать конверт, а ждал Соколова и Бахарева, отлучившихся еще до прихода начальника в курилку.
      Оба лейтенанта не заставили себя долго ждать. Поздоровавшись, они быстрым шагом подошли к столу.
      - Курите много, - бросил им Колбин и подвинул к ним снимок.
      Разглядев фотографию Бахарев присвистнул от удивления, а Соколов сохранил ледяное спокойствие, чем начал раздражать Колбина, который, ожидая должной реакции, едва мог усидеть в кресле.
      - Ну, что вы об этом думаете?
      - В лесу снимали, товарищ майор, - ответил Бахарев.
      - С таким же успехом его могли сфотографировать и в парке, и у нескольких рядом стоящих деревьев в центре самого обыкновенного жилого массива, - возразил ему Соколов.
      - Это дело второе, - перебил спорщиков Колбин, видя, что Бахарев готовится выдвинуть в защиту своей версии кучу аргументов, а обсуждение переключается в другую сторону. - Вы обратили внимание на дату снимка?
      - Обратили, но пока не поняли. Что это: ошибка или просто подделка? спросил Соколов.
      - А если ни то и ни другое? - ответил Колбин вопросом на вопрос.
      - Тогда нам приходится поверить в существование живых мертвецов, горячо заспорил Бахарев. - Ведь вы же сами не поверили ни единому слову Анохина и до сих пор считаете, что тело украли возможные убийцы. Что Вас заставило так круто поменять точку зрения?
      - Я еще ничего не поменял. Давайте вскроем конверт. Возможно там мы найдем все объяснения.
      Конверт был немедленно вскрыт. В нем оказался всего один листок. Бахарев и Соколов встали по бокам Колбина, который держал в руках листок с четким, отпечатанным на машинке текстом:
      "Разыскиваемый вами субъект - оборотень. На его совести уже три убийства, и он совершит еще много черных дел, если вы не поставите точку на его кровавом пути. Он невероятно опасен, и вы даже не подозреваете насколько. Он может вот-вот ускользнуть. Приложите все силы, потому что, если ему удастся уйти, то его уже ни чем не остановишь. Помните, что против оборотней действуют лишь серебряные пули, иначе остается только огонь. Спешите."
      И все. Больше ничего на листочке не было. Ни единой подписи, ни печати. Простая анонимка, которую ждала мусорная корзина, если бы не штамп горисполкома. И не втык, который достался начальнику ОВД. Сбивчивый текст донесения как-то не вязался с аккуратно расставленными знаками препинания и новой, почти нулевой машинкой, на которой был произведен.
      - Хотел бы я знать, кто в горисполкоме откалывает подобные шуточки?
      - А если это не шуточки, товарищ майор, - кинул пробный шар Бахарев.
      - Ты хочешь сказать, что оборотни существуют! - взорвался Колбин.
      - Но ведь Крохалев видел его, и тот, из морга, тоже! Вы же помните в каком состоянии было тело убитого. Не мог же он при таких поражениях встать и уйти, будь он обычным человеком. Не мог! И потом, было ведь заключение экспертов о клинической смерти, наступившей...
      - Это еще ни о чем не говорит! Нельзя брать на веру ничем не подтвержденные рассказы двух идиотов. Тем более, что Крохалев впоследствии изменил свои показания.
      - А может он изменил их под давлением. Может быть этот монстр повстречался со всеми тремя свидетелями и, запугав их, заставил изменить показания.
      - То-то Крохалев так орал, увидев так называемого монстра вблизи. Он кричал именно об оборотне. А зачем? Сидел бы спокойно. Ведь ему уже ничего не грозило, раз он изменил свои показания.
      - Дело даже не в этом, - вмешался в разговор Соколов. - Прежде всего нам следует разыскать того, кто выдал по первое число нашему начальству. Ведь посланник ясно предупреждает в письме о серебряных пулях. А в Лжеуварова стреляли пулями с серебряной оболочкой. Через автора письма мы вполне можем выйти на убийцу. Он мог действовать по приказу посланника. Обратите внимание на текст: сбивчивый, сумбурный. Писавший это донесение явно потерял душевное равновесие, а кто знает, на что может решиться запуганный донельзя человек.
      - Что-то я никогда не замечал в горисполкоме донельзя запуганных неврастеников, - усмехнулся Бахарев, - но в принципе это правильный путь. Кроме того, если утверждение насчет серебряных пуль верно, то объясняются волчьи следы и наличие кровавого пятна на стене детсада в Атищенском районе. Простые пули не смогли убить оборотня, но почему тогда он сумел выжить после серебряных? Странно...
      - Может, потому что они не целиком состояли из серебра? заинтересовался Соколов. - А что, если попробовать настоящие серебряные?
      - Может у вас обоих есть серебряные прииски? - ехидно спросил Колбин. Откуда ж вы возьмете серебро? Или может вы полагаете, что начальство безоговорочно одобрит вашу версию и выделит на ее осуществление энную сумму денег?
      - Серебра нам, конечно, никто не выделит, - согласился Бахарев. Значит пули и огнестрельное оружие отпадают. Остается только огонь.
      Колбин в изнеможении откинулся на спинку кресла и обхватил руками голову, показывая своим подчиненным: пусть они верят во все, что угодно, лишь бы от расследования остались конкретные ощутимые результаты...
      ... Через пять минут лейтенант Соколов стучался в дверь начальника ОВД.
      - Разрешите войти, товарищ полковник, - сказал он, открывая дверь. - Я по поводу дела, которое вы поручили нашему отделу сегодня утром.
      Полковник Нахимов с интересом посмотрел на вошедшего Соколова:
      - Как же, как же, помню. А что, Колбин уже разобрался?
      - Да где там, - громко вздохнул Соколов, - пока просто хотим уточнить некоторые подробности.
      - Что именно? - спросил Нахимов.
      - Кто передал Вам конверт, товарищ полковник? - осторожно послал встречный вопрос Соколов.
      - Заместитель председателя горисполкома Звягин Андрей Петрович. Он посоветовал не тянуть с этим делом. - ответил Нахимов.
      - Спасибо, товарищ полковник, разрешите идти?
      - Да, да, конечно, - устало кивнул Нахимов...
      ... Бахарев, тем временем, сидел в лаборатории, где тщательно исследовали листок, конверт и фотографию. Кроме отпечатков пальцев Колбина эксперты нашли еще несколько других. Одна и та же рука заляпала во многих местах фотографию и конверт, зато на листке ее отпечатки напрочь отсутствовали. А на анонимке на одном и том же месте с лицевой и обратной стороны листка присутствовали четкие отпечатки большого и указательного пальца чьей-то посторонней руки, но это была единственная рука, которая могла принадлежать автору текста...
      ... Трамвай тряхнуло на повороте, и Соколов на секунду вышел из задумчивости.
      Странные мысли роились в голове. Ощущение необычности происходящего не покидало его. Вся предыдущая служба Соколова шла по откатанной схеме. Заведено дело, опрашиваются свидетели, вычисляется подозреваемый. Если все шло успешно, то подозреваемый превращался в обвиняемого, а если он, почуяв опасность, пытался скрыться, то его ловили общими усилиями. Если обвинение снималось, или подозреваемый не появлялся вовсе, то дело переходило в разряд "нераскрытые" и списывалось в архив. Здесь же все шло совершенно иначе. Были и пострадавшие, и свидетели. Мало того, Соколов сам видел главного "героя" расследования и не один раз. Но что было известно о нем? Практически ничего, кроме незначительных фактов об одежде, которую парень мог поменять в любую минуту, что он, судя по снимку, и сделал. Были, правда, еще домыслы, но они держались на зыбкой опоре и могли рухнуть в любое время.
      Действительно ли тот парень - оборотень? Если нет, то как ему удалось взломать дверь милицейского газика, ожить после клинической смерти, почему в него стреляли серебряными пулями? Если да, то к черту следовало послать все утверждения о разумности природы, порождающей таких монстров. Оборотни не могли быть мутантами, потому что сказки о них существовали на протяжении многих столетий. И в случае положительного ответа приходилось признать их реальными фактами. Какую опасность таил в себе этот монстр? Почему преследовал людей? Соколов знал, чтобы получить ответ на эти вопросы, ему необходимо встретиться с самим оборотнем, каким бы плачевным результатом не грозила эта встреча. Трамвай остановился невдалеке от нужного места, и Соколов вместе с десятками спешащих по своим делам людей, выгрузился из вагона.
      Двухэтажное здание горисполкома было недавно побелено в ярко-голубой цвет. Выступавшие части здания и колонны сверкали пока не замутненной еще белизной.
      Соколов шел по коридору второго этажа с высокими потолками и читал таблички на светло-желтых полированных дверях, пока не увидел искомую "Зам. Председателя Звягин А.П."
      Смело толкнув дверь, Соколов оказался в просторной приемной, на удивление пустой. Только стук машинки показывал, что кроме Соколова в помещении присутствовал по крайней мере еще один человек.
      - Что вам, товарищ? - этим человеком оказалась полная тридцатилетняя секретарша, сердито выглядывающая из-за пишущей машинки.
      - А Андрей Петрович разве не принимает? - осведомился Соколов.
      - Приема сегодня не будет, - резко ответила секретарша.
      - А где можно найти Андрея Петровича?
      - О, господи. Я же ясно сказала, что приема сегодня не будет.
      В таких случаях Соколов сразу же доставал свое удостоверение, которое всегда действовало лучше любого успокоительного. Опыт не подвел и на этот раз - тон голоса секретарши стал на порядок мягче.
      - Инфаркт у него. Два часа назад в больницу увезли.
      - В какую? - решил уточнить Соколов.
      - Во вторую, - с нажимом произнесла секретарша, намекая, что уж Андрея Петровича не повезут в обычную рядовую больницу.
      Но Соколову было сейчас не до вопросов о привилегиях. Если врачи не спасут Звягина, то дело вновь могло застрять на очередном этапе.
      Соколов выскочил из приемной, покинул здание горисполкома, поймал первое попавшееся такси и, сунув под нос шоферу свое удостоверение, понесся ко второй городской больнице, в которой работали лучшие врачи города.
      Доехав до места, Соколов выпрыгнул из машины и через две ступеньки взлетел по крыльцу к стеклянным дверям главного входа. Быстро уточнив у вахтера, где находится реанимационная, он помчался в нужном направлении. Из двери реанимационной выходил врач. Соколов кинулся к нему:
      - Как Звягин?
      - А вы кто ему будете?
      - Да я из милиции, - и Соколов показал ему свое удостоверение.
      - Поздно приехали, товарищ. Приступ был слишком сильный. Мы уже ничем не смогли помочь. Сердечная недостаточность.
      Врач направился к группе людей, безмолвно стоящих неподалеку, а Соколов скользнул в реанимационный кабинет, где в одиночестве остывало тело Звягина, и по-быстрому снял с обеих рук отпечатки пальцев. Впоследствии они совпали с отпечатками на поверхности конверта и фотографии. Автором письма Звягин не был.
      Заказав в ближайшем кафе комплексный обед - свекольный борщ с одной крохотной разварившейся картофелиной, лапшу с половинкой безвкусной и удивительно костлявой рыбы и странный напиток, носивший гордое название "компот" - Соколов наскоро пообедал и снова двинулся к горисполкому. Оставалась довольно призрачная надежда на то, что все же удастся установить автора предостережения.
      Первым делом он отыскал дверь с табличкой "Председатель городского исполнительного комитета Коновалов С. П." За ней оказалась самая обычная приемная, каких он на своем веку повидал немало: толпа народа, оккупировавшая все до единого стулья, жаркий воздух, безуспешно разгоняемый мощным вентилятором под потолком, и секретарша, помоложе и посимпатичнее, чем у зама. Она сидела за столом с селектором, то и дело обводя толпу грозным взглядом. В этот момент из дверей кабинета вышел очередной успокоенный товарищ. Соколов, выставив перед собой удостоверение, ринулся на штурм и без потерь пробился в кабинет председателя горисполкома.
      - Здравствуйте, - поздоровался Соколов, с ужасом осознав, что напрочь забыл имя-отчество своего собеседника.
      - Здравствуйте, - председатель жестом показал на стул, приглашая садиться, и продолжил. - Что у вас?
      - Я из милиции, - Соколов предъявил удостоверение и положил на стол фотографию. - Знаком Вам этот человек?
      Председатель окинул равнодушным взглядом фотографию:
      - Нет, а что? С ним что-нибудь случилось?
      - Тогда другой вопрос, - уклонился от ответа Соколов, забрав фотографию. - Вы знаете, что случилось с вашим заместителем?
      - Да, мне уже позвонили. Хороший был человек, а какой специалист!
      - Дело в том, что сегодня утром Звягин передал начальнику нашего ОВД письмо. Очень важное письмо. Оно было запечатано в конверт, видимо Звягин хотел отослать его почтой, но из-за важности сообщения передумал. Нам бы хотелось выяснить, кто поручил Звягину передать это письмо.
      - А что было в письме, если не секрет?
      - Несколько фактов о судьбе человека, изображенного на снимке.
      - Нет, знаете, я пожалуй ничем не смогу вам помочь, так как про существование подобного письма слышу впервые.
      С тяжелым предчувствием покинул кабинет Соколов. Когда исчезает важный свидетель, это указывает на то, что дело не такое уж запутанное и разгадка близка: преступник лишь хочет замести следы получше. Но не списывать же сердечную недостаточность на оборотня.
      Следующим этапом Соколов посетил заведующего почтой, но и это не внесло особых дополнений. Одна из приемщиц подтвердила, что два дня назад Звягин получал у нее пачку готовых к отправке конвертов. По всей вероятности это был один из них, а остальные спокойненько лежали в ящике стола в кабинете Звягина.
      Опрос секретарши Звягина ничего не дал, хотя по анализу шрифта было ясно, что текст печатался на ее машинке. И даже если Звягин работал в перчатках (хотя зачем ему это, если он захватал пальцами весь конверт), то кто тот второй, который оставил на листке свои пальчики. Взяв для очистки совести отпечатки пальцев у секретарши, Соколов покинул здание горисполкома - здесь уже больше нечего было делать. Ниточка вновь оборвалась. Куча обрывков торчала в разные стороны, но какой из них приведет к оборотню?...
      ... Я проснулся от утреннего холода. Серое небо словно пропитало все вокруг повышенной влажностью. Вскочив на ноги, я чуть было не упал снова от вспыхнувшей боли. Я мигом скинул куртку, развел в стороны половинки разрезанного рукава свитера и с ужасом увидел, что рука не только не зажила, но даже загноилась. Шатаясь, я побрел вперед, пока не наткнулся на небольшой ручеек. Я вдоволь напился холодной воды, от которой свело зубы и, корчась от боли, промыл рану, а затем перевязал ее разорванным рукавом рубахи. Это настолько утомило меня, что я едва добрался до ближайших кустов, рухнул под их защиту и мгновенно уснул, несмотря на холод. За время, проведенное с оборотнями, я уяснил, что раны лучше залечивать в человеческом облике, чтобы на восстановление тратилось меньше энергии, чтобы не попала какая-нибудь инфекция и т.д. и т.п. Поэтому я пожертвовал теплом, стараясь побыстрее избавиться от раны. Но почему она не зажила за ночь? Или я начал терять иммунитет, или хозяин дал моим преследователям особое оружие. Я проспал весь день.
      Открыв глаза, я обнаружил, что уже совсем стемнело. Рука вроде бы болела чуть меньше, но не проходила. К тому же у меня вдруг разболелся зуб около правого клыка. Нет ничего муторней зубной боли, особенно в тот момент, когда промерзнешь до мозга костей. Стал накрапывать дождик, и все вокруг охватило глубокое уныние. Единственной, зато большой радостью оказалось, что я, наконец, выбрался из леса и очутился на шоссе, причем рядом с указателем, на котором белыми буквами значилось "Санкт-Петербург 30 км".