Я - оборотень

      Положение оставалось скользким. Пока преследователь один, мне бояться нечего - ему не найти меня в одиночку. Но шло время, сюда, вероятно, уже прибыло подкрепление. Скоро они могут взять район в плотное кольцо, из которого будет очень затруднительно вырваться.
      Время летело в раздумьях, но ничего подходящего в голову не приходило. Подозрительных личностей вокруг не наблюдалось, но как знать, может они следили за мной из окна ближайшей пятиэтажки. Я взглянул на часы. Семь вечера с копейками, почти восемь. То и дело кто-нибудь поднимался или спускался по лестнице, подозрительно косясь на меня. Поэтому я перебрался на скамейку во дворе, где решил отдохнуть еще минут десять.
      До вечера мне все же удалось продержаться. Скоро ночь. Где-то вдали пела Пугачева. В просвете за домами небо еще алело; вероятно, багровый, теперь уже невидимый мне шар солнца низко висел над горизонтом. А над моей головой уже разлилась темная-темная синева. Зажигались звезды и окна в домах. Луна напрочь отсутствовала, что показывало не лучшее для меня время действий. День промелькнул как час и оказался довольно нескучным. Но и теперь не следовало расслабляться.
      Я встал на ноги. Они устало гудели, но надо было идти. Скорее всего, мафия поджидала меня на выходе из района, в том месте, где располагалась автобусная остановка и пролегали трамвайные пути. Но я решил обмануть их надежды и двинуться в противоположную сторону, чтобы пробраться в соседний микрорайон окольным путем. В принципе я мог заночевать и здесь, в одном из подъездов, но мне хотелось обезопасить себя стопроцентно.
      На границе микрорайона высились девятиэтажки, расписанные рукой какого-то абстракциониста (это умное слово нам зачитали на этике и психологии семейной жизни). Здесь тоже проходил автобусный маршрут. Полчаса прождав нужный автобус, я забеспокоился. Прочесывая район, федины парни вполне могли напороться на меня. Поэтому пришлось залезать в первый же автобус, который хотя бы на несколько остановок приближал меня к желанной цели.
      Выйдя из автобуса, я оказался в районе новостроек. Повсюду стояли краны. Стройными рядами тянулись темные окна в незаселенных еще девяти- и двенадцатиэтажных домах. Поодаль высился даже шестнадцатиэтажный великан (вот где бы мне никто не помешал провести ночку! Но в тот момент я почему-то не догадался осуществить такой план; наверное, сильно хотелось вырваться и оказаться подальше от настойчивых ребят крутого положения).
      По другую сторону дороги дома уже были по настоящему жилыми: в их окнах горел свет, туда спешили люди. Казалось, дома эти излучали тепло жизни, а не мрачную пустоту, как оставшиеся за моей спиной. Перейдя дорогу, я оказался в толпе, ждущей автобус того же маршрута, что требовался мне. Наименее стойкие ловили проходящие тачки; следовательно, по народным приметам автобуса не предвиделось. И тут я принял решение: пройтись пешком, несмотря на усталые ноги. Сказано - сделано, и вот я уже шаг за шагом удаляюсь от остановки.
      Шагать стало довольно трудно - везде была грязь. Поэтому путь мой лежал по краю проезжей части, от которой то и дело приходилось шарахаться, чтобы не зацепила какая-нибудь легковушка или грузовик. Постепенно мои глаза нащупали на обочине тропинку, и я перебрался на нее. Хотя был большой риск оказаться в скрытой тьмой грязевой луже, но это все-таки твердая почва под ногами. Слева от меня тянулись одноэтажные домишки, предназначенные для сноса. Однако кое-где светились окна, значит жизнь не покинула еще эти места.
      Когда-то здесь обосновался довольно уютненький район. Везде росли невысокие деревья, ветви которых то и дело цеплялись за мою куртку. Но прогресс неумолимо двигался вперед, сурово подминая под себя все несовременное и неугодное ему. Пришло время высотных домов, и одноэтажные деревянные домики должны были уступить свое место им.
      Впрочем, так и произошло. Через дорогу, справа от меня, где-то в полукилометре уже вовсю хозяйничали новые громадины, а на пустых пока местах чернели ямы котлованов, из которых торчали столбы свай. А ведь и здесь, наверняка, раньше располагались маленькие домишки с уютными садиками вокруг.
      Вместо размытой тропинки ноги ощутили под собой крепкий асфальт. Я оказался на мосту. Внизу протекала крохотная речушка, склоны оврага сплошь занимали ступеньки садовых участков, неясно проступавшие в темноте, а надо мной пролегла темно-темно-синяя поляна с мерцающими серебристыми цветами звезд. Поблизости не было домов, и поэтому небо выглядело почти как дома. Как давно я не видел такого неба. Да, в панораме вечернего города есть свое очарование. Огоньки звезд переливаются вокруг, а внизу светятся квадратики окон. И среди них тоже нет двух одинаковых. Разноцветные абажуры и закрытые занавески создают свои, неповторимые оттенки. Руки мои сжались, ноги перешли на осторожную раскачивающуюся походку, а глаза жадно впитывали эту прекрасную картину. Пусть вокруг расстилалась грязь. Пусть мне некуда было идти. Все проблемы отошли далеко-далеко. Бывают в жизни прекрасные минуты, и теперь я догнал одну из них.
      Мост закончился и дорога пошла на подъем. Слева от меня теперь раскинулось поле, за которым виднелась ограда небольшого стадиончика, справа уходили в темноту ряды гаражей. Все ближе и ближе я подходил к домам. Вот-вот покажется какой-нибудь случайный прохожий. Я вновь должен был окунуться в городскую жизнь, и стало отчего-то немного грустно. Что ни говори, а даже одиночество бывает иногда довольно приятной штукой.
      Навстречу мне двигалась шеренга из пяти силуэтов - то ли компаха на гулянке, то ли местная мафия на охоте. Я инстинктивно прижался к краю дороги, чтобы пропустить их, но они свернули в эту же сторону. Вот так всегда, только расслабишься, позабудешь обо всем - глянь, неприятности уже сами отыскали тебя. Я кинул отчаянный взгляд на другую сторону дороги, но и там виднелась парочка подозрительных личностей.
      Тогда я смело зашагал прямо на тех пятерых и взглянул в лицо идущего в середине. Это был... Федя. Он глядел на меня сурово и вызывающе. Я мог развернуться и побежать, но у меня не было ни малейшего желания сделать это. Ноги несли меня вперед почти автоматически. Глаза неярко вспыхнули, язык облизал высохшие клыки.
      - Пора! - услышал я приказ Феди.
      Силуэт левого крайнего взорвался огненными вспышками. "Автомат", успел подумать я. Очередь пронзила мою грудь.
      По всему пережитому я был стопроцентно уверен, что пули пробьют меня насквозь и не причинят никакого вреда за исключением боли. Но они вдруг застряли где-то там, внутри. Жгучая боль прокатилась по мне, заполнила, стала совершенно непереносимой. Ноги мои подогнулись, не в силах сдержать выросшую тысячекратно тяжесть тела, и я полетел вниз, с ужасом глядя сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, на приближающийся асфальт...
      ... Первым к телу подскочил Гена. Он быстро засунул пальцы в рот пацана и развел губы. Мощные клыки быстро уменьшались, приобретая обычные для человека размеры.
      - Дело сделано, - пояснил он.
      Хенсель подошел к неподвижному Сверчку и резко ударил его ногой в живот. Тело не согнулось от боли, а продолжало безвольно лежать, не подавая никаких признаков жизни.
      - Собаке - собачья смерть, - Хенсель пнул его еще раз, а затем уступил место Феде.
      Тот молча смотрел на поверженного врага, который убил двух его лучших корешей и вовлек Федю в громадные расходы. Глядя на худенькое тело, это казалось сейчас настолько невероятным, что Федя нагнулся, стараясь поближе рассмотреть неподвижный труп. Федя все-таки достал его! Да будь этот пацан хоть сто, хоть тысячу раз оборотень, но он, Федя, нашел на него управу, чтобы с процентами рассчитаться за свою порванную щеку.
      - Дело сделано, - повторил он генины слова.
      Глава четырнадцатая. Восставший из мертвых.
      Соколов мрачно смотрел на лежащий в грязи труп.
      - Александр Филиппович, зачем Вы это дело на нас то взяли? За что? И без того раскрываемость хуже некуда. Мало нам грабежей, краж, Полынцева...
      - Не вешайся, Саша, а лучше поверни-ка его лицом.
      Соколов брезгливо взялся за испачканный рукав куртки рывком перевернул его на спину.
      - Не узнаешь?
      - Нет, товарищ майор!
      - А зря! Это тот самый пацан, что заделал Полынцева и, по всей вероятности, двух мужиков из детского сада.
      Приглядевшись, Соколов начал смутно признавать полузабытые черты.
      - Не может быть! Добрались до него все-таки.
      - Да, опередили подлюки, - вступил в разговор Бахарев, - и все же жаль, что не мы первые.
      - Все бы ничего, - сказал Колбин, - но есть одна деталь.
      - Какая? - в один голос спросили заинтригованные Соколов и Бахарев. Это дело пестрело странностями, и вроде пора было бы уже перестать им удивляться. Но лейтенанты не сомневались, что Колбин припас для них что-нибудь совершенно необыкновенное.
      - Смотрите, - Колбин разжал кулак. На ладони лежала чуть сплющенная пуля серого цвета.
      - Серебро, - удивился Бахарев, - да нет, вряд ли.
      - Именно оно, - подтвердил Колбин.
      - Обычная пуля калибра 5,45 с серебряной оболочкой, вступил в разговор эксперт, тщательно копавшийся в грязи у тела. - Первый раз вижу такие.
      - Серебряные пули, - задумчиво произнес Соколов.
      - В нем сидит по крайней мере еще две, - уверенно заявил эксперт. - Ну ничего, сейчас отвезем в морг, а завтра займемся им как положено.
      - Пули только сегодня достаньте, - попросил Колбин.
      - Эксперт - не человек! - возмутился тот. - Целый день только и слышу: Цветков - туда, Цветков - сюда. Целый день мотаешься с места на место.
      - Это очень важно, - твердо сказал Колбин, выделив слово "очень".
      - Ладно, сделаем, - более миролюбиво произнес эксперт. - Все же не каждый день в нашем районе такое.
      Вздохнув, он отвернулся и продолжил работу.
      - А нам пока предстоит выяснить: кому и зачем понадобилось так упорно бегать за этим мальчиком, - обратился Колбин к своим подчиненным.
      Лица Соколова и Бахарева приняли грустное выражение...
      ... Глаза мои приоткрылись, и я с трудом разглядел бетонный потолок плохо освещенного помещения. Все тело дико ныло, и я боялся пошевелить рукой или ногой, чтобы не усилить пронизывающую боль. Я лежал на какой-то твердой поверхности в совершенно незнакомом месте. Я дал бы хвост на отсечение, что никогда тут раньше не бывал. Впрочем хвоста у меня на данный момент не имелось, и поэтому мысли в моей голове побежали в другом направлении.
      Что произошло?! Нет, я отлично помнил, как автоматной очередью мне прострелили внутренности. Но почему в прошлый раз это сошло с рук, а сегодня так не повезло? Раньше пули из автомата пролетали сквозь меня, оставляя лишь боль в пораженном месте, а на этот раз застряли во мне и боль стала такой сильной, что я даже потерял сознание. Я начал крупно сомневаться в своей неуязвимости. Решительно, я не понимал, в чем тут загадка? Может быть существует запас прочности, по превышению которого организм уже не справляется с подобными нагрузками? А может неуязвимость проявляет себя только в полнолуние или в близкие к нему ночи? Наиболее логичным мне показалось второе утверждение, и я, не утруждая себя дальнейшими размышлениями, решил остановиться на нем.
      К данному моменту я обнаружил, что отлежал себе все кости. Обстоятельства требовали срочно переменить позу, и я рискнул повернуться на бок. Это оказалось гораздо менее мучительным, чем я предполагал. Глазам моим представилась невысокая, дощатая стенка. Судя по всему, я лежал в каком-то ящике, и это было удивительным и непонятным.
      Зачем я здесь? Наверное, Федя, увидев, что я еще жив, распорядился притащить меня сюда и сунуть в этот ящик. Я не знал, что они собираются делать со мной дальше, поэтому надо было как можно скорее выяснить, куда же мне довелось угодить. Я вновь шевельнулся и упал на спину. Боль иголочками пробежала где-то внутри меня и затаилась. Я протянул руки вверх, крепко ухватился за край ящика, затем рывком подтянулся и сел...
      ... Серега Анохин, раскинув ноги, полулежал в кресле в полной тишине у стола, освещенного тусклой двадцатипятиваттной лампой, и скучал. Последняя газета только что прочитана, а впереди еще целая ночь. Ночь была такой же пустой и скучной, как и сама жизнь. Именно от такой жизни он и устроился работать в морг. День за днем Серега принимал, отвозил и обрабатывал трупы, а если требовалось, то ассистировал экспертам. Раза два-три в неделю он оставался на ночь, забирая полставки сторожа. Платили по нынешним временам не супер, но что не хватало, то Серега добирал с клиентов. По молчаливому согласию так делало большинство коллег, и Серега вовсе не был исключением. Покойников он сперва немного боялся, но острые ощущения быстро притупились, и Серега привык. Воистину, нет ничего такого, к чему не мог бы привыкнуть человек. И вот теперь он обходил свои владения, оглядывая своих молчаливых клиентов.
      В эту ночь их прибыло трое. Не много и не мало. Так, среднее число. Бывало, что морг вообще пустовал, но помнился случай, когда перевернулся автобус, и уж тогда работать пришлось всю ночь. Зато потом в течении месяца Серега сдавал приобретенные с божьей помощью вещи во все комиссионки и заимел в те дни неплохой доход.
      На это раз пощипать гусей не пришлось. Целых три персоны, но ни один из них не представлял ничего солидного. Сереге было очень обидно, но тут уж ничего не поделать.
      Первой привезли женщину, сбитую грузовиком. Из всего гардероба интерес представляли лишь туфельки. Но весь длинный путь сюда выдержала только одна из них, а вторая бесследно исчезла где-то по дороге.
      На втором столе лежал пожилой мужчина. Его угораздило выпасть с шестого этажа, но сделать это он умудрился в пижаме и носках. Поэтому мимо его стола Серега проходил с неизбежным оттенком презрения.
      Третьим оказался какой-то малолетка. На него Серега не обратил никакого внимания, потому что пацана сразу привезли в грязном рванье. Зато эксперты копались в нем что-то уж слишком долго, извлекая пули (какому это идиоту понадобилось стрелять в такого замухрышку), и все удивлялись, разговаривая о необычном строении то ли туловища, то ли кишок, то ли еще чего-то такого. Они не воспользовались серегиными услугами, да и хорошо. Его покореженный пацан нисколько не интересовал. Потом эти новоявленные профессора потребовали от Сереги специальный ящик для перевозки покойника. В принципе такой ящик существовал, и Серега неохотно приволок его из дальней кладовой. Эксперты засунули пацана в этот ящик и пообещали завтра увезти его в какой-то там институт на вскрытие. Ну пусть себе увозят, Сереге от этого ни холодно, ни жарко. Вот сейчас обойдет все столы, усядется снова и будет мечтать о том, как через неделю пойдет в ресторан, будет смотреть на собравшихся и прикидывать, чего бы и сколько Серега поимел, если бы все они вдруг оказались его клиентами.
      Он окинул взглядом окровавленную блузку женщины, полосатые штаны мужика и ящик, в котором лежал тот странный пацан. Вдруг ему показалось, что за край ящика уцепились пальцы чьей-то руки, невидимой из-за ящика.
      Ух! Серега перевел дыхание. Те времена, когда он предпочитал дежурить только днем, давно прошли, да и сказочками про живых мертвецов Серега не увлекался. Он снова взглянул на ящик... Бледные пальцы руки крепко сжимали его край! В этот миг над ящиком что-то промелькнуло, и Серега с ужасом увидел, что покойник сидит!!!
      Страх сковал Серегу, ноги стали ватными, сердце бешено колотилось. Голова мертвеца повернулась к Сереге, глаза засветились кровавым блеском, руки напряглись, ноги перемахнули через ящик и твердо встали на пол. Серегины зубы выдавали 120 ударов в минуту, а потом между ними вдруг оказался язык. Покойник, скривив измазанное грязью и кровью лицо, двинулся к Сереге.
      Боль от прикушенного языка несколько отрезвила Серегу, и он отшатнулся назад. Мертвец протянул вперед свои ужасные руки, намереваясь задушить его, но Серега увернулся, присел, проскочил мимо зловещей фигуры и ринулся к спасительному выходу, ведущему наверх.
      Никакие уговоры и щедрые посулы не заставили никогда зайти его впоследствии на территорию какого-либо морга...
      ... Усевшись в ящике, я увидел парня, стоящего невдалеке от меня и с ужасом глядящего в мою сторону. Я собрал все свои силы и выбрался из тесного своего убежища. Убедившись, что могу твердо стоять на ногах, я направился к парню, твердо намереваясь выяснить, куда это я угодил. Но парень с испугом отскочил от меня, очевидно, Федя ему успел рассказать о моих подвигах, и теперь он решил, что я буду мстить. Я протянул вперед руки, показывая, что нападать я не собираюсь. Но парень в несколько прыжков преодолел расстояние до двери, находящейся за моей спиной, и скрылся за ней.
      Я повернулся назад и чуть не умер от страха: на столах лежали покойники. С детства не выношу мертвецов, и потом - если есть оборотни, то почему бы не существовать живым мертвецам. Но когда Федя успел прикончить еще двоих. Может он зацепил их тогда же, со мной, и теперь прячет здесь. А может я нахожусь в резиденции какого-нибудь засекреченного охотника за оборотнями. И эти двое - тоже оборотни. Прошло немало времени, прежде чем мне пришла в голову идея, что, скорее всего, я стою посредине подвала, где расположен самый обычный морг.
      Но оставаться рядом с мертвецами я не желал ни минуты. Меня уже начало трясти от такого соседства, и каждый шорох приближал меня к нервному шоку. Поэтому я поспешил к двери, за которой исчез парень и, поднявшись по лестнице, оказался на свежем воздухе. Механически переставляя ноги, я поспешил прочь от страшного места.
      Вокруг была ночь, но небо затянули тучи, и я, взглянув вверх, ничего не увидел кроме темно-серой пелены. Слабость охватила все тело, но у меня хватило силы залезть по дереву на балкон второго этажа и украсть там куртку, которую кто-то неосмотрительно вывесил сушить после стирки. Куртка была великовата и не просохла, но на это было уже наплевать. Что оставалось делать, ведь в старой куртке я неизбежно привлекал бы всеобщее внимание. Словили бы в два счета, а ходить без куртки не располагала холодная погода. Но теперь я был обезопасен хотя бы с одной стороны и с трудом двигался вперед по ночному городу, намереваясь к утру добраться до общаги.
      Все вокруг было серым - и небо, и дома, и снег под ногами. Только окна чернели на фоне домов. Но если даже встречались рабочие фонари - они не рассеивали серый сумрак, сгущая его в плохо освещенных местах, а сами светили таинственным радужным светом. Постепенно до меня дошло, что я иду не в ту сторону. А ноги уже почти не слушались и сами тащили меня вперед. Я кое-как остановился, развернулся и пошел обратно.
      Боль периодически вспыхивала в местах ранений, организм почему-то восстанавливался слишком медленно. На давно промокшие ботинки налипли комья грязи (я где-то видно прошелся по газону). Подошвы ног горели, словно покрылись сплошными мозолями.
      Вдалеке загрохотал первый трамвай. Еще несколько усилий, и я добрался до трамвайной линии, после чего медленно поплелся вдоль рельс. Казалось, прошла целая вечность, пока я не оказался рядом с остановкой. Я рухнул на скамейку и стал ждать трамвай.
      Больше всего мне не хотелось видеть этот проклятый город, где все не так. Подобная жизнь до смерти надоела, на плечи и ноги давила усталость и отчаяние. Кто я здесь и кому нужен. Вокруг не было ни единого прохожего. Но будь рядом многочисленная толпа, я чувствовал бы себя таким же одиноким. Хватит! Забираю документы и домой. Прочь из этого города, где все против меня - такая жизнь оказалась для меня слишком сложной.
      Если бы у меня вдруг сразу пропала боль, если бы перед глазами не стояла победоносно ухмыляющаяся федина рожа, если бы гнетущее состояние безысходности покинуло бы меня, то не глядел бы я сейчас вниз, подсчитывая полурастоптанные бычки под ногами. Вокруг посветлело. Серый сумрак отступал под напором дня. Утро, оно и в городе - утро, тем более в середине весны. Но не до этого мне было сейчас, не до этого!
      Мелко задрожали рельсы. Я уловил своим настороженным слухом их легкое подрагивание и поднял голову. Дневной свет не спасал убогую картину серого неба и точно таких же домов под ним, подчеркиваемую темными силуэтами деревьев с голыми ветками. Из-за поворота показался красный корпус трамвая. Свет от его фар вспыхнул в последний раз и потух, уже не нужный: последние клочки сумрака спешно расползались в ближайшие подворотни...
      ... К вечеру у Колбина при содействии Соколова и Бахарева сложились три рабочие версии. По первой мальчика мог убить кто-то из знакомых Полынцева. Но Крохалев казался чрезвычайно напуганным ноябрьским происшествием, а Шевченко производил впечатление случайного человека и не виделось причин, которые заинтересовывали его крутить это дело дальше. Но запуганного легко можно принудить, а за показным равнодушием вполне мог скрываться холодный расчет.
      По второй версии в деле могли принимать участие те ребята, с которыми у погибшего произошла стычка возле "Калинки". Двое из них исчезли после той встречи, но двое еще сидят, и можно будет попробовать раскрутить их. Вот только что понадобилось пятнадцатилетнему пацану от четырех взрослых "жуков".
      Третья версия целиком лежала на Атищенском ОВД. Кто участвовал в перестрелке на территории детского сада? Можно ли этот эпизод привязать к делу убитого на основании изуродованного лица Сонина?
      Кроме того, оставалось много накладок. Чем обусловлено появление волчьих следов? Откуда появилось кровавое пятно на стене? Какое оружие использовал убитый? И наконец, почему пули имели серебряную оболочку?
      Эти вопросы совсем уже переходили на планы следующего дня, но в дело вмешалось чрезвычайное происшествие. Принесли заключение, что кровь со стены детского сада идентична крови убитого пацана. Сомнения в участии убитого в событиях на территории детского сада отпали сами собой. Подискутировав еще полчаса на эту тему и убедившись, что выгоднее всего разрабатывать последнюю версию, коллеги разбежались.
      Когда Колбин утром появился на рабочем месте, его уже ждали Соколов, Бахарев и растерянный младший лейтенант.
      - Разрешите доложить, товарищ майор, - смущенно отрапортовал тот, покойник сбежал.
      - Какой покойник? - не понял Колбин.
      - Ваш, товарищ майор. Тот самый, которого вчера привезли.
      -?!
      - Вот свидетель, товарищ майор. Работник морга Анохин.
      Со стула поднялся мощный парень, который неуверенно посмотрел на Колбина. Он был весь пропитан испугом и чувствовал себя явно не в своей тарелке. По его сбивчивому рассказу Колбин уяснил происшедшие ночью события. Младший лейтенант подтвердил отсутствие трупа.
      - Давайте пройдемся, на месте покажете, как это все происходило, обратился Колбин к Анохину. Тот в ужасе отрицательно замотал головой.
      - Посмотрите сюда, Александр Филиппович, - Соколов жестом указал на голову Анохина. Виски у двадцатипятилетнего парня словно припорошились изморозью, совсем как у Колбина, чей возраст перевалил далеко за сорок...
      ... А я в это время уже подъезжал к своему селу, нетерпеливо ерзая по сиденью автобуса. Мокрые ноги ужасно мерзли, и я, чтобы отвлечься, вспомнил то далекое время, когда впервые ехал в учагу. Вот ведь как неравномерно бежит время. Восемь школьных лет пролетели одним мигом и сейчас вспоминались как монотонное, но довольно яркое и счастливое время. А с прошлого сентября до сего дня прошла, казалось, целая жизнь, "полная невзгод и опасностей".
      Да, жизнь изменяется не временем, а событиями. Что я скажу себе, когда проживу ее, что? Ну все, пора перекидываться в волка: его, по крайней мере, такие вопросы не тревожат.
      Старательно обходя большие лужи и наиболее развороченные грузовиками места, я медленно, но упорно продвигался к дому, как вдруг заметил донельзя знакомую фигурку, идущую мне навстречу.
      - Колян! - не поверил я глазам своим.
      - Он самый! - заорал он и бросился ко мне.
      Шутка ли, полгода не виделись.
      - Ты откуда здесь? - удивился я, памятуя, что из мореходки не сбежишь так просто, как из учаги.
      - В командировку послали, - гордо заявил Колька. - Кубрик хотим обоями оклеить. У одного салаги мать на обойной фабрике в городе работает, вот его и отправили, а меня вместе с ним, сопровождающим. Добрались до города, он к своим сразу, а я сюда махнул.
      Я быстро забросил чемодан домой и наскоро пообедал. Весь день мы мотались с Колькой по округе и разговаривали о том, о сем. Он говорил мне про учебу, про казармы, про корабли, про наряды. Я рассказывал о городе, о фильмах, которые видел, о жизни в общаге. И только главной темы я не посмел коснуться, хоть она жгла мне язык. Мне просто необходимо было выговориться, рассказать о том, что я стал оборотнем, спросить, что мне делать дальше! И все же я не рискнул.
      К вечеру мы добрались до ДК, где у недавно открытого видака уже толпился народ. Взглянув на название, я ощутил учащенный стук сердца. "Американский оборотень в Лондоне"! Такого я еще не смотрел. Не прошло и пяти минут, как мы уже сидели в тесном и душном зальчике. Отбегали по экрану телевизора Том и Джерри, погас свет, картина началась.
      Когда фильм закончился, было уже темно. Меня он откровенно расстроил, а Кольку явно заинтересовал.
      - Эх, мне бы такой пулемет, я бы всем оборотням мозги в потолок вправил бы, - и Колька показал, каким образом он собирается осуществить задуманное. Я молчал.
      Я не стал разочаровывать его тем, что оборотня не берут пули. Тем, что он совсем не так страшен и вовсе уж не похож на то чудовище, которое изобразили чертовы западные сказочники. Тем, что оборотни совсем не такие. Я потерял его в тот момент навсегда. Да что там говорить, посмотрев такой фильм, не только Колька, а все без исключения увидели бы во мне толстого, уродливого, беспощадного монстра.
      Откуда ему знать, что оборотень контролирует себя всегда, что может превращаться в волка не только в полнолуние, что убивал я не в порыве проявления потусторонних сил, а при самозащите. Но доказывать это бесполезно как Коляну, так и любому другому. Я уже не принадлежал человеческому обществу. И был только один путь - не дожидаясь, пока меня раскроют, уйти прочь, покинуть их всех и жить своей особой жизнью. Только так!
      - Ты чего приехал, сынок? - перебила мои мысли мать, подбавляя мне в тарелку дополнительную порцию картошки.
      - Все, отучился, - заявил я. - теперь посылают на отработку, в Сибирь куда-то, на завод.
      - Да как же можно? - удивилась мать. - Вы же еще сосунки. У тебя вот даже паспорта нет.
      - Там выдадут, - объяснил я. - Завтра днем поезд. Документы все оставлю у тебя. Напишу - вышлешь. А теперь я на последний автобус.
      Мать уговаривала меня подождать до утра, но я был непреклонен. Переодевшись во все чистое, я отправился в путь. Из вещей я захватил маленький мешочек, в котором лежала буханка хлеба, да запасной свитер. Из денег у меня была сотня, которую я занял у матери на дорогу, да шесть долларов - моя доля, которая хранилась у Кольки с того злополучного августовского дня (он мне их отдал перед фильмом). На мне были все те же штопанные-перештопанные кооперативные брюки, краденая куртка и ботинки, которые я носил на протяжении почти всей этой истории.
      Последний автобус окатил меня бензиновой гарью и укатил, но я ничуть не расстроился - город больше не манил меня. Развернувшись на 180 градусов я зашагал по шоссе в противоположном направлении, как волк, у которого нет пока ни цели, ни намерений. Но он бежит, бежит потому, что надо, а все остальное уже не существенно. Дорога уносилась вдаль и сходилась в точку за горизонтом. По обеим сторонам дороги расстилались мрачные пустынные поля. Серое небо не предвещало хорошей погоды. Сгущался туман...
      ... Тем временем Федя праздновал победу в ночном ресторане. Вообще-то ресторан работал до двадцати трех, но уже к полуночи там собирались исключительно свои люди. Все было по двойному тарифу, но для деловых людей это не представляло особой проблемы. По вторникам и четвергам здесь был стриптиз, по остальным дням эротическое шоу, на которое, впрочем мало кто обращал внимание, изредка кидая на сцену стольник или частушку. Здесь знакомились, завязывали контакты, обсуждали неотложные дела, договаривались или просто отдыхали, делясь новостями. Здесь не было лентяев или бездельников. У каждого из собравшихся было свое, стороннее дело, ибо на посещение таких заведений одной зарплаты не хватало, будь она даже зарплатой директора коммерческого магазина. Здесь все было по экстра-классу.
      - А вот новость слышали, про живого покойника! - захлебываясь заорал кто-то за соседним столиком. Все загоготали. Федя слушал краем уха, смакуя марочный коньячок.
      - Есть у меня друган, - проглатывая буквы вещал рассказчик, - в морге работает. Вчера ночью сидит он там, газету читает. И вдруг из гроба мертвец поднимается. Кореш мой туда, сюда, а жмурик его не пускает. Еле вырвался мой Сергунька и теперь морг за тыщу метров обходит.
      Смех усилился, но Феде этот рассказ чем-то сильно не понравился.
      - Э, а как выглядел тот жмурик? - не утерпел Федя.
      - Серый говорил - пацан совсем, штаны, куртка рваная.
      Все вновь заржали, и только Федя стих. Для всех в этой пивнушке рассказ выглядел как сказочка для малолеток, пошлый анекдотец, и только он знал, насколько это серьезно.
      Лавируя между столиками, из уборной возвращался Гена.
      - Сюда иди, Геник, - громко сказал Федя и, когда тот подошел, больно пнул его по лодыжке, шепотом добавив. - Ты чего, дурик, гнал мне про серебряные пули?
      Глаза у Геника испуганно расширились. Он знал, каким Федя бывает в таком состоянии. Он сразу понял все.
      - Может пули были не серебряные? - выпалил Геник без малейшей надежды выкрутиться. Федя вытащил из кармана пулю, зло швырнул на пол, поставил на нее железную ножку стула и с размаху сел на него.
      Гена быстренько нагнулся и поднял сплющенную пулю. Из под треснувшей серебряной оболочки явно проглядывал инородный металл. Гена облегченно перевел дух.
      - Пули должны быть целиком серебряные, - объяснил он.
      - Где этот трахнутый Хенсель, - в бешенстве заорал Федя. - Да и я дурак, что не проверил.
      Выхватив у Геника из рук пулю, он бросил на стол полтонны и ринулся к выходу. Гена побежал за ним. Он еще не совсем оправился от испуга, постоянно запинался об ножки стульев и извинялся, запинался и извинялся...