Сражение века

      Антон Кузьмич дал мне прочитать эту страницу. Я привожу ее дословно:
      "18 сентября. Недавно группа автоматчиков-добровольцев бесшумно скользнула в темноту ночи. Они ушли, ясно понимая всю сложность и трудность задачи проникнуть во вражеский тыл и там действовать в одиночку.
      Каждый из них получил пятидневную дачу боеприпасов и питания, подробные указания, как действовать в тылу врага.
      Вскоре гитлеровская оборона была встревожена - фашисты, видимо, не могли понять, кто подорвал автомашину, которая только что подвезла боеприпасы, кто выводит из строя пулеметные расчеты и артиллерийскую прислугу.
      С утра и до полудня над городом висели тучи вражеских самолетов. Одни из них отделялись от общей массы, срывались в пике, проносились на бреющем полете, засыпая улицы и развалины домов градом пулы другие с воющими сиренами носились над городом, пытаясь посеять панику. Сыпались зажигательные бомбы, рвались тяжелые фугасы. Город пылал. В ночь на 19 сентября фашисты подорвали стену, отделяющую наш цех от остального здания в "гвоздильном заводе", и стали забрасывать нас гранатами.
      Гвардейцы едва успевали выбрасывать гранаты обратно через оконные рамы. Разорвавшейся гранатой был тяжело ранен младший лейтенант Колеганов. Падали один за другим сраженные солдаты.
      С большим трудом два гвардейца вынесли Колеганова из огня к Волге. Дальнейшая его судьба мне не известна".
      - А что было дальше? - спросил я, прочитав эти строчки.
      - Мы еще больше суток вели бой в "гвоздильном заводе", - продолжал Антон Кузьмич. - К нам на помощь пришли гвардейцы минометной роты старшего лейтенанта Заводуна. У них давно вышли все мины, и минометчики стали действовать как стрелки. Залегли за баррикадами на улице и, ведя сильный огонь, закрепились. К вечеру, это было уже 20 сентября, наблюдатели доложили, что со стороны противника видна активная перегруппировка, к вокзалу подтягиваются артиллерия в танки. Батальону был отдан приказ подготовиться к отражению танковой атаки. Я выделил из роты несколько групп, вооруженных противотанковыми ружьями, гранатами и бутылками с горючей смесью. Но в этот день танковая атака врага не состоялась. Ночью, рискуя жизнью, с территории противника к нам перебралась женщина, местная жительница, и сообщила, что немцы готовят танковый удар. Она рассказала нам много ценного о расположении подразделений противника. Помню ее имя - Мария Виденеева. Одновременно хочу отметить, что нам часто помогали жители города разведкой, снабжением водой. К сожалению, имена этих отважных патриотов остались неизвестными. Помню только еще одну молодую девушку-разведчицу, которую бойцы называли Лизой, она погибла во время бомбежки.
      И вот наступило 21 сентября. Этот день был самым тяжелым в судьбе 1-го батальона. С самого утра фашисты при поддержке танков и артиллерии бросились в бешеное наступление. Сила огня и ярость сражающихся превзошли все ожидания. Гитлеровцы ввели в бой все свои средства, все имевшиеся на этом участке резервы, чтобы сломить наше сопротивление в районе вокзала. Но продвигались они ценой больших потерь. Только во второй половине дня им удалось расколоть наш батальон на две части.
      Часть батальона и его штаб были отсечены в районе универмага. Фашисты окружили эту группу и пошли со всех сторон в атаку. Завязалась рукопашная внутри универмага. Там штаб батальона во главе со старшим лейтенантом Федосеевым принял неравный бой. Небольшая горстка храбрецов дорого отдавала свои жизни. Мы бросились им на выручку четырьмя группами, но фашисты успели подтянуть танки и шквальным огнем сметали все живое. Так погибли командир 1-го батальона старший лейтенант Федосеев и его мужественные помощники.
      После гибели командира батальона я принял командование остатками подразделений, и мы начали сосредотачивать свои силы в районе "гвоздильного завода". О создавшемся положении я написал донесение командиру полка полковнику Елину и отправил его со связным, который больше к .нам не возвратился. С этого времени наш батальон потерял связь с полком и действовал самостоятельно.
      Немцы отрезали нас от соседей. Снабжение боеприпасами прекратилось, каждый патрон был на вес золота. Я отдал распоряжение: беречь боеприпасы, подобрать подсумки убитых и трофейное оружие. К вечеру гитлеровцы вновь попытались сломить наше сопротивление, они вплотную подошли к занимаемым нами позициям. По мере того как наши подразделения редели, мы сокращали ширину своей обороны. Стали медленно отходить к Волге, приковывая противника к себе, и почти всегда находились на таком коротком расстоянии, что немцам было затруднительно применять артиллерию и авиацию.
      Мы отходили, занимая одно за другим здания, превращая их в оборонительные узлы. Боец отползал с занятой позиции только тогда, когда под ним горел пол и начинала тлеть одежда. На протяжении дня фашистам удалось овладеть не более чем двумя городскими кварталами.
      На перекрестке Краснопитерской и Комсомольской улиц мы заняли угловой трехэтажный дом. Отсюда хорошо простреливались все подступы, и он стал нашим последним рубежом. Я приказал забаррикадировать все выходы, приспособить окна и проломы под амбразуры для ведения огня из всего имевшегося у нас оружия.
      В узком окошечке полуподвала был установлен станковый пулемет с неприкосновенным запасом - последней лентой патронов.
      Две группы по шесть человек поднялись на чердак и третий этаж; их задача была - разобрать кирпичный простенок, подготовить каменные глыбы и балки, чтобы сбрасывать их на атакующих гитлеровцев, когда они подойдут вплотную. В подвале было отведено место для тяжелораненых. Наш гарнизон состоял из сорока человек. И вот пришли тяжелые дни. Атака за атакой повторялись без конца. После каждой отбитой атаки казалось, что больше нет возможности удержать очередной натиск, но когда фашисты шли в новую атаку, то находились и силы и средства. Так длилось пять дней и ночей.
      Полуподвал был наполнен ранеными - в строю осталось девятнадцать человек. Воды не было. Из питания осталось несколько килограммов обгоревшего зерна; немцы решили взять нас измором. Атаки прекратились, но без конца били крупнокалиберные пулеметы.
      Мы не думали о спасении, а только о том, как бы подороже отдать свою жизнь, - другого выхода не было. И вот среди нас появился трус. Видя явную, неизбежную смерть, дрогнул один лейтенант. Он решил бросить нас и ночью бежать за Волгу. Понимал ли он, что совершает мерзкое предательство? Да, понимал. Он подбил на гнусное преступление одного из рядовых, такого же безвольного и трусливого, и они ночью незаметно пробрались к Волге, соорудили из бревен плот и столкнули его в воду. Недалеко от берега их обстрелял противник. Солдат был убит, а лейтенант добрался до хозвзвода нашего батальона на том берегу и сообщил, что батальон погиб.
      - А Драгана я лично похоронил вблизи Волги,- заявил он. Все это выяснилось спустя неделю. Но, как видите, напрасно он похоронил меня раньше срока...
      ...Фашисты вновь идут в атаку. Я бегу наверх к своим бойцам и вижу: их худые почерневшие лица напряжены, грязные повязки на ранах в запекшейся крови, руки крепко сжимают оружие. В глазах нет страха. Санитарка Люба Нестеренко умирает, истекая кровью от раны в грудь. В руке у нее бинт. Она и перед смертью хотела помочь товарищу перевязать рану, но не успела...
      Фашистская атака отбита. В наступившей тишине нам было слышно, какой жестокий бой идет за Мамаев курган и в заводском районе города.
      Как помочь защитникам города? Как отвлечь на себя хотя бы часть сил врага, который прекратил атаковать наш дом?
      И мы решаем вывесить над нашим домом красный флаг - пусть фашисты не думают, что мы прекратили борьбу! Но у нас не было красного материала. Как быть? Поняв наш замысел, один из тяжело раненных товарищей снял с себя окровавленное белье и, обтерев им кровоточащие раны, передал мне.
      Фашисты закричали в рупоры:
      - Рус! Сдавайся, все равно помрешь!
      В этот момент над нашим домом взвился красный флаг!
      - Брешешь, паршивец! Нам еще долго жить положено, - добавил к этому мой связной рядовой Кожушко.
      Следующую атаку мы вновь отбивали камнями, изредка стреляли и бросали последние гранаты. Вдруг за глухой стеной, с тыла - скрежет танковых гусениц. Противотанковых гранат у нас уже не было. Осталось только одно противотанковое ружье с тремя патронами. Я вручил это ружье бронебойщику Бердышеву и послал его черным ходом за угол, чтобы встретить танк выстрелом в упор. Но не успел этот бронебойщик занять позицию, как был схвачен фашистскими автоматчиками. Что рассказал Бердышев фашистам, не знаю, только могу предполагать, что он ввел их в заблуждение, ибо через час они начали атаку как раз с того участка, куда был направлен мой пулемет с лентой неприкосновенного запаса.
      На этот раз фашисты, считая, что у нас кончились боеприпасы, так обнаглели, что стали выходить из-за укрытий в полный рост, громко галдя. Они шли вдоль улицы колонной.
      Тогда я заложил последнюю ленту в станковый пулемет у полуподвального окна и всадил все двести пятьдесят патронов в орущую грязно-серую фашистскую толпу. Я был ранен в руку, но пулемет не бросил. Груды трупов устлали землю. Оставшиеся в живых гитлеровцы в панике бросились к своим укрытиям. А через час они вывели нашего бронебойщика на груду развалин и расстреляли на наших глазах за то, что он показал им дорогу под огонь моего пулемета.
      Больше атак не было. На дом обрушился ливень снарядов и мин. Фашисты неистовствовали, они били из всех видов оружия. Нельзя было поднять голову. . И снова послышался зловещий шум танковых моторов. Вскоре из-за угла соседнего квартала стали выползать приземистые немецкие танки. Было ясно, что участь наша решена. Гвардейцы стали прощаться друг с другом. Мой связной финским ножом на кирпичной стене написал: "Здесь сражались за Родину и погибли гвардейцы Родимцева". В левом углу подвала в вырытую яму были сложены документы батальона и полевая сумка с партийными и комсомольскими билетами защитников дома. Первый орудийный залп всколыхнул тишину. Раздались сильные удары, дом зашатался и рухнул. Через сколько времени я очнулся - не помню. Была тьма. Едкая кирпичная пыль висела в воздухе. Рядом слышались приглушенные стоны. Меня тормошил подползший связной Кожушко:
      - Вы живы...
      На полу полуподвала лежало еще несколько полуоглушенных красноармейцев. Мы были заживо похоронены под развалинами трехэтажного здания. Нечем было дышать. Не о пище и воде думали мы - воздух стал самым главным для жизни. Оказывается, что в кромешной тьме можно видеть лицо друга, чувствовать близость товарища.
      С большим трудом мы стали выбираться из могилы. Работали молча, тела обливал холодный липкий пот, ныли плохо перевязанные раны, на зубах хрустела кирпичная пыль, дышать становилось все труднее, но стонов и жалоб не было.
      Через несколько часов в разобранной выемке блеснули звезды, пахнуло сентябрьской свежестью.
      В изнеможении гвардейцы припали к пролому, жадно глотая свежий осенний воздух. Вскоре отверстие было таким, что в него мог пролезть человек. Рядовой Кожушко, имевший сравнительно легкое ранение, отправился в разведку. Спустя час он возвратился и доложил:
      - Товарищ старший лейтенант, немцы вокруг нас, вдоль Волги они минируют берег, рядом ходят гитлеровские патрули...
      Мы принимаем решение - пробиться к своим.
      Первая наша попытка пройти фашистскими тылами не удалась - мы натолкнулись на крупный отряд немецких автоматчиков, и с трудом нам удалось уйти от них, возвратиться в свой подвал и ожидать, когда тучи закроют луну. Наконец-то небо потемнело. Выползаем из своего убежища, осторожно продвигаемся к Волге. Мы идем, поддерживая друг друга, стиснув зубы, чтобы не стонать от резкой боли в ранах. Нас осталось шесть человек. Все ранены. Кожушко идет впереди - он теперь и наше боевое охранение, и главная ударная сила.
      Город в дыму, тлеют развалины. У Волги горят нефтяные цистерны, вдоль железнодорожного полотна пылают вагоны, а слева гремит, не стихая, жестокий бой, грохочут взрывы, сыплется разноцветный фейерверк трассирующих очередей, воздух насыщен тяжелым запахом пороховой гари. Там решается судьба города. Впереди, у Волги, вспышки осветительных ракет, видны немецкие патрули.
      Мы подползаем поближе и намечаем место прорыва. Главное, бесшумно снять патруль. Замечаем, что один из немцев временами подходит близко к одиноко стоящему вагону - там к нему легко подойти. С кинжалом в зубах к вагону уползает рядовой Кожушко. Нам видно, как фашист вновь подходит к вагону... Короткий удар, и гитлеровец падает, не успев вскрикнуть.
      Кожушко быстро снимает с него шинель, одевает ее и неторопливо идет навстречу следующему. Второй фашист, ничего не подозревая, сближается с ним. Кожушко снимает и второго. Мы быстро, насколько позволяют раны, пересекаем железнодорожное полотно. Цепочкой удачно проходим минное поле, и вот - Волга. Мы припадаем к волжской воде, такой холодной, что ломит зубы, пьем и никак не можем напиться. С трудом сооружаем небольшой плот из выловленных бревен и обломков и, придерживаясь за него, плывем по течению. Грести нечем, работаем руками, выбирая поближе к быстрине. К утру нас выбрасывает на песчаную косу к своим зенитчикам. Изумленно смотрят они на наши лохмотья и небритые худые лица, с трудом узнают своих; они кормят нас удивительно вкусными сухарями и рыбьей похлебкой (в жизни не ел ничего вкуснее ее!). Это была первая наша еда за последние трое суток. В тот же день зенитчики отправили нас в медсанбат... На этом Антон Кузьмич Драган закончил свой рассказ о том, что было с батальоном после 21 сентября. Теперь, таким образом, ясна судьба 1-го батальона 42-го гвардейского полка 13-й гвардейской дивизии. Это еще Одно свидетельство героизма наших воинов. Действуя самостоятельно, в изолированных гарнизонах, небольшими группами, они сражались за каждый дом, сражались до последней возможности, нанося огромные потери врагу.
      Героизм, проявленный нашими мелкими подразделениями, озадачивал врага. Каждая такая мелкая группа с успехом сражалась в пять и более раз сильнее противника.
      Враг начал бояться наших бойцов. Дорогу в Сталинград стали называть дорогой в могилу, сам Сталинград называли адом.
      - В Сталинграде каждый соревновался, кто смелее, кто выстоит, кто больше уничтожит захватчиков.
      - В те же дни большая группа автоматчиков противника, прорвавшаяся с танками к центральной пристани, отрезала от главных сил армии две стрелковые бригады и один полк дивизии Сараева, которые вели бой в районе улиц Курская, Кавказская и Краснопольская. Все же Паулюс не мог считать, что 21 сентября он полностью овладел южной частью города и центральной переправой. Там еще долго шли упорные бои.
      Вечером 21 сентября в районе Дар-Горы наши наблюдатели заметили скопление крупных сил пехоты и танков противника. Вскоре под прикрытием ураганного огня артиллерии и минометов враг ринулся в атаку. Они пытались с ходу прорваться на левый берег Царицы, но были встречены огнем наших заволжских батарей. Часть танков и пехоты отступила на исходные позиции, а с остальными дело довершили бойцы бригады Героя Советского Союза полковника Батракова, в большинстве своем состоявшей из моряков. Вот что рассказал участник этого боя лейтенант В. Жуков, возглавлявший группу из семнадцати моряков.
      "Прорвавшиеся танки с автоматчиками были встречены дружным огнем бойцов отделения старшины второй статьи Борисоглебского. Метким выстрелом из противотанкового ружья первый танк подбил сам командир отделения. Затем он взял на прицел вторую вражескую машину и тоже подбил ее. Но остальные танки, беспрерывно стреляя, продолжали двигаться, приближаясь к позициям моряков. Старшина Борисоглебский подбил еще один танк. Не выдержав меткого огня, гитлеровцы отошли в укрытие. Но вскоре атака повторилась. Теперь уже, кроме Борисоглебского, по танкам вел огонь матрос Балацин. Он спокойно ждал удобного момента, чтобы наверняка поразить цель. Такой момент наступил. Танк подставил борт. Балацин выстрелил. По броне вражеской машины побежали золотистые змейки пламени. Двумя меткими выстрелами был подбит и второй танк. Наступавшую пехоту косил пулеметчик матрос Кудреватый. Он подпускал фашистов на шестьдесят метров и только тогда открывал огонь..."
      Так они отбили шесть атак. Наших бойцов было семнадцать. А фашисты потеряли на этом участке восемь танков и до трех сотен солдат и офицеров. Советские морские пехотинцы ни на шаг не отступили с занятого ими рубежа.
      На другой день в центре города противник стремился отрезать дивизию Родимцева от главных сил армии. Атаки пехоты и танков на позицию гвардейцев Родимцева повторялись через каждый час. Лишь к вечеру, когда противник увеличил количество танков, пехоты и авиации, ему удалось несколько потеснить гвардейцев. Его передовые отряды вышли по Московской улице к берегу Волги. В это же время пехотный полк врага, наступавший по Киевской и Курской улицам, вышел в район домов специалистов.
      И все же, несмотря на численное превосходство, особенно в танках, гитлеровцам не удалось отрезать дивизию Родимцева от основных сил армии. Гвардейцы отошли лишь несколько севернее центральной переправы, но центр города отстояли. Только за один день 22 сентября они отбили двенадцать вражеских атак, уничтожив при этом 32 фашистских танка. Несмотря на яростные атаки, противнику так и не удалось здесь продвинуться ни на шаг.
      Части дивизии Горишного, добившиеся накануне небольшого успеха, 21 сентября вышли на северный исток оврага Долгий, примкнув правым флангом к танковому соединению. Но днем 22 сентября, после многократных атак противника, они были выбиты с позиции и заняли оборону по юго-западным скатам Мамаева кургана. Таким образом, 112-я стрелковая дивизия, занимавшая оборону по улицам Совнаркомовская. Виленская, между оврагами Долгий и Крутой (в стыке между дивизиями Горишного и Батюка), как второй эшелон, оказалась на первой линии и вступила в бой.
      На исходе десятые сутки боев в городе. Намеченный Гитлером срок захвата Сталинграда к 15 сентября был сорван. .Генеральный штаб сухопутных войск вермахта вынужден был все эти дни подбрасывать свои резервы в сталинградское пекло. Наша разведка каждый день отмечала подход к Сталинграду пополнений людьми и танками.
      * * *
      Мне трудно поверить, что командование фронтом и армий не учитывало, что скоропалительным контрнаступлением с севера, без надлежащей подготовки и организации взаимодействия нельзя достигнуть успеха. Организация контрудара 18 сентября выполнялась без увязки действий между армиями, оборонявшимися в самом Сталинграде.
      В своих мемуарах "На юго-западном направлении" Маршал Советского Союза К. С. Москаленко пишет: "Главная задача войск левого крыла Сталинградского фронта заключалась в отвлечении вражеской ударной группировки от города, в оказании непосредственной помощи героической армии генерала Чуйкова". Мне известно из подлинных документов Ставки Верховного, что левому крылу Сталинградского фронта, т. е. 66-й, 24-й и 1-й гвардейской армиям ставилась задача разгромить наступающую группировку на Сталинград и соединиться с 62-й армией. Не отвлекать, а разгромить. Далее он пишет: "Дело в том, что важной составной частью наступательной операции (начавшейся 18 сентября. - В. Ч.) должен был стать удар части сил 62-й армии из района Мамаева кургана в юго-западном направлении. Цель этого удара состояла в том, чтобы затруднить противнику переброску его резервов на север, против наступающих 1-й гвардейской и 24-й армий. Однако она не была достигнута".
      Тут я не могу не возразить К. С. Москаленко- 1-я гвардейская, 24-я и 66-я армии наносили контрудар 18 сентября, а 62-я армия получила приказ фронта только поздно вечером 18-го (который датирован штабом фронта 18 сентября), согласно которому "ударная группа 62-й армии должна нанести контрудар только в 12 часов 19-го", т. е. более чем на сутки позднее, когда контрудар наш с севера уже потерял свою силу.
      Кроме того, создать ударную группировку в самом городе из остатков сил 62-й армии было невозможно. И все же мы сделали все возможное и невозможное, чтобы 19 сентября соединиться с войсками 1-й гвардейской и 24-й армий. Из Сталинграда на север не было переброшено ни одного полка противника.
      Я хочу обратить внимание читателей и историков на организацию в этот сталинградский оборонительный период взаимодействия между армиями, действовавшими по соседству армий, оборонявших Сталинград. Мы знаем, что взаимодействие войск в бою и сражении является главным фактором обеспечения успеха операции. С 62-й армией, на которую была возложена задача оборонять Сталинград, ни одна армия Сталинградского фронта, т. е. 66-я. 24-я и 1-я гвардейская, связи не имела.
      Штаб 62-й армии, находящийся все время в городе, прижатый к Волге, не имел ни позывных, ни длину волн радиостанций этих армий. Думаю, что и они также не имели позывных радиостанций 62-й армии.
      О неудачах наступления с севера 1-й гвардейской, 24-й и 66-й армий докладывали в Ставку Г. К. Жуков и Г. М. Маленков. Причину неудачи наступления они объясняли спешкой и отсутствием взаимодействия.
      Однако, несмотря на это, 66-я. 24-я и 1-я гв. армии своим наступлением 5-11 сентября отвлекли часть сил врага из-под Сталинграда, а наступлением 18-19 сентября сковали действующие там немецкие войска.
      5
      В связи с тем что противник, выйдя к центральной пристани, получил возможность просматривать почти весь тыл армии и Волгу, через которую шло наше снабжение, я приказал своему заместителю по тылу немедленно организовать три пристани и три водные коммуникации через реку. Первую - в районе Верхняя Ахтуба, вторую - в районе Скудри, третью - в районе Тумак. Отсюда на кораблях и судах Волжской флотилии и на лодках ночью грузы направлялись к пристаням у завода "Красный Октябрь" и у поселка Спартановка.
      От завода "Баррикады" на остров Зайцевский был наведен пешеходный мост на железных бочках, а между островом и левым берегом Волги действовала лодочная переправа. Все лодки на участке армии были взяты на строгий учет и распределены между дивизиями и бригадами. В каждой дивизии была организована лодочная переправа, работавшая под строгим контролем и по плану самого командира. Стрелковые бригады, действовавшие южнее реки Царица, снабжались самостоятельно, через остров Голодный и с помощью лодок.
      Для нас было ясно, что, выйдя к Волге, противник поведет наступление вдоль берега на север и юг, отрезая наши части от реки, от переправ. Чтобы сорвать замысел врага. Военный совет армии решил утром 23 сентября, не приостанавливая наступления из района Мамаева кургана, ввести в бой дивизию Батюка (она полностью переправилась в город накануне ночью). Перед полками этой дивизии стояла задача: уничтожить противника в районе центральной пристани и прочно оседлать долину реки Царица. Граница справа - улицы Халтурина, Островского, Гоголя.
      Ставя такую задачу, я посоветовал командиру дивизии учесть опыт ведения уличного боя мелкими группами. Сначала мне показалось, что он не понимает значения штурмовых групп и их действий. Легко ли отказаться от привычных боевых порядков в ротах и взводах, которые ты обучал искусству ведения боя именно в таком виде, как они были сформированы? Однако Батюк, тогда еще подполковник, подвижный, подтянутый, посмотрел мне в глаза и сказал:
      - Товарищ командующий, я прибыл драться с фашистами, а не на парад. В моих полках - сибиряки...
      Оказалось, он еще на той стороне Волги узнал от наших офицеров связи о том, что в 62-й армии вырабатываются новые тактические приемы, и приказал командирам полков и батальонов изучать опыт боев в городе, а бойцов обеспечить двойным запасом патронов, гранат и толовых шашек.
      После короткой беседы я поверил Батюку, что воины его дивизии будут крепко драться с фашистами и обратно за Волгу не уйдут. В тот же час дивизия Батюка была брошена в контратаку вдоль берега Волги на юг к центральной пристани на помощь дивизии Родимцева. Одновременно Родимцеву было направлено пополнение около двух тысяч человек. Этой контратакой мы думали не только остановить наступление противника с юга, но и, уничтожив его части, прорвавшиеся к Волге, восстановить локтевую связь с бригадами, оставшимися в южной части города. Контратака началась в 10 часов 23 сентября.
      Завязались жестокие бои, длившиеся два дня.
      В этих боях, неоднократно доходивших до рукопашных схваток, было приостановлено наступление противника из района центральной пристани на север. Но уничтожить противника, вышедшего к Волге, и соединиться со стрелковыми бригадами, действовавшими за рекой Царица, не удалось.
      Однако план Паулюса - выйти к Волге, а затем атаковать армию во фланг и тыл ударом вдоль Волги - сорвался, он разбился о стойкость дивизий Родимцева, Батюка, Горишного, Ермолкина, бригады Батракова и других частей.
      Для 62-й армии кризис миновал, она не дрогнула после первого прорыва врага до самой Волги. Мамаев курган оставался у нас. Ни одна наша часть не была уничтожена полностью. Контратаки сибиряков дивизии Батюка остановили наступление противника в городе. Фашисты захлебнулись в собственной крови, на улицах остались десятки горящих танков и тысячи убитых гитлеровцев.
      Я лично не думал об отходе на противоположный берег , считал невозможным даже отход на один из островов. Ведь это отразится сразу на моральном состоянии командиров соединений, их штабов и всех бойцов. Однажды К. А. Гуров сказал мне, что у него в запасе несколько лодок для Военного совета армии. Я ему ответил, что это меня не касается, на левый берег я не попаду, если буду в полном сознании.
      Гуров крепко обнял меня и сказал: "Будем сражаться даже вдвоем до последнего патрона". Это нас породнило с ним крепче всякой дружбы.
      Николай Иванович Крылов соглашался со мной, что управлять войсками армии, находясь в 1-3 километрах от противника и позади Волги, очень трудно. Но когда я делал намеки ему переселиться на промежуточный пункт связи, находящийся на левом берегу, он категорически возражал, говоря: "Будем вместе прочищать свои пистолеты, а последнюю пулю - себе в голову".
      Мы чувствовали и знали, что за поведением Военного совета следили почти все штабы дивизий и даже полков. Чтобы убедиться, что мы находимся вместе со всеми на правом берегу, многие штабы посылали в штаб армии своих командиров и политработников.
      Поняв это, мы, то есть я, Гуров и Крылов, не отсиживались все время на своем командном пункте, частенько ходили на наблюдательные пункты дивизий и полков и доходил" до траншей, чтобы бойцы сами лично видели, что генералы члены Военного совета - их не покинули, были с ними.
      Если Паулюс со своим штабом во время жестоких боев находился в Нижне-Чирской или в станице Голубинской, в 120-150 километрах, то Военный совет 62-й армии и его штаб в середине октября несколько суток находился в 200-300 метрах от переднего края.
      Тогда было особенно важно, чтобы не только бойцы, но и командиры полков и дивизий чувствовали и знали, что они не одни, с ними весь Военный совет армии.
      6
      С вечера 24 сентября бои в центре города начали затихать. Радио извещало весь мир, что волжская твердыня стоит, что город пылает, что он превратился в действующий вулкан, пожирающий многие тысячи гитлеровцев. Да, это было так.
      Войска, оборонявшие Сталинград, научившись действовать в огне и дыму, упорно дрались за каждый клочок родной земли, истребляли тысячи и тысячи гитлеровцев, Обо всем этом ежедневно передавалось по радио в вечерних сводках, а на следующий день, как бы мстя нам, гитлеровское командование бросало на город тысячи бомбардировщиков, на наши головы обрушивались десятки тысяч снарядов и мин.
      Город на Волге в 1942 году был для Гитлера важным стратегическим пунктом. Вот почему Гитлер бросал в огонь все новые и новые дивизии: он не жалел крови немецких солдат.
      Генералы немецко-фашистских войск такие, как Ганс Дёрр, видели своими глазами, какой ценой они оплачивают каждый метр земли на берегу великой русской реки. В своей книге "Поход на Сталинград" он пишет:
      "Начавшийся в середине сентября период боев за Сталинградский промышленный район можно назвать позиционной или "крепостной войной". Время для проведения крупных операций окончательно миновало, из просторов степей война перешла на изрезанные оврагами приволжские высоты с перелесками и балками, в фабричный район Сталинграда, расположенный на неровной, изрытой, пересеченной местности, застроенной зданиями из железа, бетона и камня. Километр, как мера длины, был заменен метром, карта генерального штаба - планом города.
      За каждый дом, цех, водонапорную башню, железнодорожную насыпь, стену, подвал и, наконец, за каждую кучу развалин велась ожесточенная борьба, которая не имела себе равных даже в период первой мировой войны с ее гигантским расходом боеприпасов. Расстояние между нашими войсками и противником было предельно малым. Несмотря на массированные действия авиации и артиллерии, выйти из района ближнего боя было невозможно. Русские превосходили немцев в отношении использования местности и маскировки и были опытнее в баррикадных боях за отдельные дома; они заняли прочную оборону".
      Из захваченного нами журнала боевых действий немецкой 29-й мотодивизии стало известно, что 17 сентября командир дивизии докладывал командующему 6-и армией Паулюсу: "...оба моторизованных полка дивизии почти полностью уничтожены, из 220 танков осталось 42".
      В сентябре немецкий ефрейтор Вальтер писал матери: "Сталинград - это ад на земле. Верден. Красный Верден с новым вооружением. Мы атакуем ежедневно. Если нам удается утром занять двадцать метров, вечером русские отбрасывают нас обратно".
      Возьмем несколько крайне лаконических и сдержанных записей из дневника начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Гальдера.
      6 сентября. "Новороссийск взят, в остальном без изменений. Под Сталинградом наши войска отбивали очень сильные атаки противника".
      7 сентября. "Под Сталинградом, где атаки противника против северного фланга ослабли, наши войска успешно продвигаются вперед".
      8 сентября. "Под Сталинградом дальнейшее продвижение".
      18 сентября. "Под Сталинградом новые успехи".
      15 сентября. "Отрадные успехи в Сталинграде. Мощное наступление противника на Воронеж с севера и запада. С запада - прорыв... Приказ фюрера об опасности на донском участке фронта".