Последняя база

Анджело остался сидеть, глядя на стену. Портреты — ряд трехмерных фигур… Алисия до несчастного случая, совсем молоденькая, и он сам. Дэймон и Эмилио — от младенчества и до совершеннолетия, до женитьбы. Он разглядывал эти фигуры и думал о предстоящих нелегких временах. Конечно, он сердился на своих мальчиков, — но и гордиться было чем. Это он вырастил их такими.

«Эмилио, — отстучал он сыну на Нижней, — брат шлет тебе привет. Отправь к нам обученных низовиков, сколько не жалко, взамен — тысяча добровольцев со станции. Начинай строить новую базу, если станет тесно. Обратись за помощью к низовикам, плати продуктами. Целую». И — полиции: «Освободить всех задержанных, чье неучастие в мятеже доказано. Они полетят на Нижнюю вместе с добровольцами».

Отправляя послания, Анджело размышлял, к чему это приведет. Наихудшие "К" останутся на станции — в сердце и мозге колонии Пелл. Перевести бандитов на Нижнюю и там с ними не церемониться — вот на чем настаивали некоторые депутаты. Но хрупкие взаимоотношения с туземцами… опять же гордость — ведь он, Анджело, убедил-таки техов отправиться на Нижнюю, в грязь, в примитивные условия жизни… Нельзя превращать базу в исправительный лагерь, там — жизнь. Нижняя — это тело Пелла, и Анджело отказался подвергать его насилию, отказался рушить все мечты о будущем. Он пережил ужасные часы, размышляя, не устроить ли аварию, чтобы прекратилась подача воздуха в "К". Несчастный случай… Безумие: вместе с нежелательными элементами убить тысячи невинных. Один за другим принимать корабли с беженцами, и одну за другой подстраивать аварии… Дэймон лишился сна из-за пяти человек, а его отец наяву замышлял такое, чего не увидишь и в кошмаре!

Еще и поэтому он хотел, чтобы сыновья улетели с Пелла. Иногда ему казалось, что он действительно способен поддаться увещеваниям некоторых депутатов, что его останавливает только слабость характера. Он подвергает опасности чистое и целостное общество ради спасения грязного сброда, способного, судя по рапортам полицейских, только грабить, насиловать и убивать.

Затем он подумал: какая наступит жизнь, когда они превратят Пелл, со всеми его идеалами, в полицейское государство, — и содрогнулся.

— Сэр, — вонзился в его раздумья чужой, обточенный расстоянием от комцентра, голос: — Сэр, корабли на подходе!

— Давай их сюда. — Анджело тяжело сглотнул, увидев на дисплее образы девяти кораблей. — Кто это?

— Рейдероносец «Атлантика», — ответил голос из комцентра. — Сэр, в конвое восемь купцов. Просят открыть док. Предупреждают, что у них на борту сложная обстановка…

— Отказать, — произнес Анджело, — пока не разберемся.

Слишком много народу — не меньше, чем в конвое Мэллори. Пелл не выдержит! У Анджело заходило ходуном, заныло сердце.

— Дай мне «Атлантику». Соедини с Крешовом.

Крешов от разговора отказался, дескать, боевому кораблю никто не указ, выпутывайтесь как знаете.

Конвой приближался — зловещий, безмолвный… Анджело потянулся к пульту, чтобы поднять по тревоге охрану.

Дождь все еще бесчинствовал, но гром затихал. Там-Утса-Питан сидела, обхватив руками колени и утопив ступни в грязи, и смотрела на приходящих и уходящих людей. По ее меху медленно стекала вода. Многое из того, что делали люди, выглядело бессмысленным… Наверное, именно выглядело, а не было таким в действительности, поскольку предназначалось богам. А может, эти люди — безумцы? Вот только могилы… Это она понимала. Как и слезы, скрываемые под масками. Слегка покачиваясь, хиза сидела, пока не ушел последний человек, пока не остались только грязь и дождь там, где люди похоронили своих мертвецов.

Когда пришло ее время, она встала и направилась к столбам и могилам. Под ее босыми ногами хлюпала грязь. Дождь превратил все вокруг в огромное озеро. Беннета Джасинта и двух других сородичи завалили землей, а сверху водрузили обелиск. Хиза не разбиралась в знаках, которые люди понаставили повсюду, но этот она знала.

С собой она принесла длинную палку, сработанную Старым. Хиза стояла под ливнем нагая, если не считать бус и шкурок, висящих на ремешке через плечо. Она остановилась над могилой, обеими руками вонзила палку в мягкую землю и наклонила сколь возможно, чтобы лик духа смотрел вверх. На конец палки она повесила бусы и шкуры и тщательно расправила их, не замечая проливного дождя.

За спиной раздалось шипение человеческих вздохов и плюханье сапог по лужам. Она резко повернулась и отпрыгнула от лица, прикрытого дыхательной маской.

— Что ты здесь делаешь? — спросил человек.

Она выпрямилась, вытерла о бедра грязные ладони. Ее смущала собственная нагота — смущала оттого, что у людей она считалась неприличной. Человек смотрел на дух-палку, на могильные подношения, на нее саму — но, как ни странно, в движениях не было гнева, обещанного голосом.

— Беннет? — спросил человек. Она утвердительно подпрыгнула. Смущение не проходило. Прозвучавшее имя вызвало слезы, но их быстро смыло дождем. А еще она испытывала отчаяние — потому что умер Беннет, а не кто-нибудь другой.

— Я Эмилио Константин, — произнес человек, и сразу ее смущение исчезло без следа. — Спасибо, что помнишь Беннета Джасинта. Он бы сам тебя поблагодарил.

— Константин-человек. — Ее поведение разительно переменилось. Она дотронулась до него — самого высокого из высоких. — Любить Беннет-человек. Все любить Беннет-человек. Говорить он друг. Все низовики горевать.

Он положил ладонь ей на плечо, этот высокий Константин-человек, а она повернулась, обняла его, прижалась головой к его груди и торжественно обхватила руками влажную, ужасно пахнущую желтую одежду.

— Добрый Беннет делать Лукас безумный. Хороший друг низовики. Слишком плохо его нет. Слишком, слишком плохо, Константин-человек.

— Я слышал, — сказал он. — Я слышал о том, что здесь произошло.

— Константин-человек хороший друг. — Она подняла лицо, повинуясь его прикосновению, устремила взгляд в странную маску, наводившую на нее жуть. — Любить хороший человеки. Низовики хорошо работать, хорошо работать Константин. Давать ты дары. Нет уходить больше.

Константин понимал, что она имеет в виду. Хиза на своей шкуре узнали, каково живется под Лукасами. На базе низовики говорили между собой, что для Константинов надо постараться, что Константины всегда были хорошими людьми и дарили больше, чем низовики могли дать взамен.

— Какое у тебя имя? — спросил он, погладив ее по щеке. — Как нам тебя называть?

Она вдруг ухмыльнулась, согретая его теплом, и погладила свой гладкий мех, которым гордилась, хоть сейчас он и пропитался влагой.

— Человеки звать я Атласка. — Она засмеялась, потому что на самом деле ее звали иначе, а это имя ей дал Беннет — за предмет ее гордости, яркий клочок красной материи, который она заносила до дыр, но которым дорожила не меньше, чем всеми дарами-духами.

— Ты вернешься к нам? — спросил он, имея в виду лагерь людей. — Я бы хотел с тобой поговорить.

Это сулило его расположение, и она едва не поддалась соблазну, но, вспомнив о долге, отстранилась и сложила руки на груди, удрученная потерей Джасинта.

— Я сидеть, — сказала она.

— С Беннетом?

— Делать так, он-дух глядеть небо. — Она указала на дух-палку и произнесла то, о чем хиза никогда не говорили с людьми: — Глядеть он-дом.

— Приходи завтра, — предложил Константин. — Мне надо потолковать с хиза.

Запрокинув голову, она посмотрела на него в изумлении. Не многие люди называли туземцев этим именем.

— Привести другие?

— Всех старейшин, если они согласятся… На Верхней нужны хиза — хорошие руки, хорошая работа. Нам надо торговать с Нижней, нам надо место для людей.

Она протянула руку к холмам и равнине, простиравшейся в бесконечность.

— Там место.

— Я хочу, чтобы это сказали Старые.

Она рассмеялась.

— Ты говорить духи-вещи. Я-Атласка, я они давать, Константин-человек. Я давать, ты брать, все торговать, много хорошие вещи, все хорошо.

— Приходи завтра, — повторил он и отошел. Непривычно высокая фигура под косым дождем… Атласка — Там-Утса-Питан сидела на корточках, позволяя дождю хлестать по ее сгорбленной спине, и глядела на могилу, на которой пузырились лужицы.

Она ждала. Наконец пришли остальные, не успевшие привыкнуть к людям. Среди них был Далют-Хоз-Ми, не разделявший ее восхищения людьми, но тоже любивший Беннета.

Люди бывают разные — это хиза усвоили хорошо.

Атласка прижалась к Далют-Хоз-Ми — Солнце-Сияет-Сквозь-Облака, — и он, глубоко тронутый этим жестом, принялся раскладывать перед ней на циновке дары… Так полагалось делать весной — сейчас была зима.

— На Верхней нужны хиза, — сказала Атласка. — Я хочу увидеть Верхнюю. Хочу…

Она давно мечтала об этом, с тех пор как услышала от Беннета о существовании Верхней. Из того мира пришли Константины (и Лукасы, но о них хиза старалась не думать, представляя Верхнюю такой же яркой, наполненной дарами и другими хорошими вещами, как все корабли, прилетавшие с нее). Беннет описывал им «просторное металлическое место, протянувшее руки к Солнцу, пьющее его силу». Из этого места быстрее, чем ходят великаны, быстрее, чем хиза способны вообразить, прилетают корабли. Все вещи плывут оттуда и туда… А теперь Беннета не стало, зато благодаря ему в жизни Атласки появилось Время под Солнцем.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Далют-Хоз-Ми.

— Моя весна будет там, на Верхней.

Он прижался плотнее, обнял ее рукой. Она ощущала его тепло.

— Я с тобой, — сказал он.

Это было жестоко, но она страстно мечтала о первом путешествии, а он страстно мечтал о ней. Седая зима истаивала, они уже думали о весне, о теплых ветрах и разрывах в покрове облаков. И Беннет в холодной могиле рассмеялся, наверное, своим странным человеческим смехом и пожелал им счастья.

Хиза всегда путешествовали по весне.

2. ПЕЛЛ: ПЯТЫЙ ЯРУС СИНЕЙ СЕКЦИИ: 28.5.52

Обед снова остыл, все опоздали, измученные перипетиями минувшего дня. Новые беженцы, еще больше неразберихи… Поймав себя на угрюмом молчании, Дэймон оторвал глаза от тарелки. Элен тоже безмолвствовала. Это его встревожило, и он протянул руку над столом, чтобы положить ее на кисть Элен, неподвижно лежавшую около тарелки. Кисть повернулась ладонью вверх и приподнялась, чтобы переплестись с его пальцами. Элен выглядела уставшей не меньше мужа. Она слишком много работала, и не только сегодня. Труд — своего рода лекарство от тоски: позволяет забыться. Она ни разу не завела речи об «Эстели», она вообще мало говорила. «Может быть, — предположил Дэймон, — у нее столько забот, что не до разговоров?»

— Сегодня я видел Толли, — хрипло произнес он, пытаясь нарушить молчание, пытаясь отвлечь жену, сколь бы ни была мрачна затронутая тема. — Он выглядит… спокойным. Никакой боли. Абсолютно никакой.

Ее пальцы сжались.

— Значит, ты поступил правильно.

— Не знаю. И вряд ли узнаю когда-нибудь. Он сам просил.

— Он сам просил, — словно эхо, повторила она. — Ты изо всех сил старался не допустить ошибки. Больше от тебя ничего не зависит.

— Я люблю тебя.

Губы Элен задрожали, и она слегка улыбнулась.

— Элен.

Она убрала руку.

— Как ты думаешь, Пелл останется нашим?

— Ты боишься? — спросил он.

— Боюсь, что ты в это не веришь.

— Почему ты так думаешь?

— На то есть причины, но вряд ли ты захочешь их обсуждать.

— Не надо говорить загадками, я никогда не был в них силен.

— Я хочу ребенка. Мой испытательный срок закончился. Надеюсь, ты не передумал?

У него запылали щеки. Он боролся с соблазном солгать.

— Я-то нет, но, по-моему, говорить об этом еще рановато.

Она скорбно сжала губы.

— Я не знаю, что ты задумала, — произнес он. — Не знаю. Если Элен Квин хочет стать матерью, то никаких проблем. Тут все в порядке. В полном. Но я надеюсь, здесь нет никакой подоплеки…

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты очень долго раздумывала. Я все время наблюдаю за тобой, но ты же ничего не говоришь прямо. Чего ты хочешь? Что, я должен сделать тебя беременной и отпустить на все четыре стороны? Боже, что это я несу!

— Я не хочу воевать. Не хочу. Я сказала тебе, чего хочу.

— Но почему сейчас?

Она пожала плечами.

— Не могу больше ждать. — Она нахмурилась, а Дэймон впервые за последнее время увидел глаза настоящей Элен — нежной, женственной.

— Ты за меня боишься, — сказала она. — Я вижу.

— Порой мне кажется, я просто ничего в тебе не понимаю.

— На корабле… это мое дело — рожать ребенка или нет. В чем-то члены корабельной семьи бывают близки, в чем-то расходятся. Но у тебя своя семья… Я это понимаю. И я не против.

— Это и твой дом.

Она ответила самой мимолетной из своих улыбок.

— Так что ты на это скажешь?

Станционная служба планирования распространяла предупреждения, которые можно было расценить и как советы, и как настоятельные просьбы. И дело было не только в "К". Шла война, враг подступал, и правила в первую очередь относились к Константинам.

Он кивнул.

Казалось, исчезла тень. Призрак «Эстели» покинул тесную квартирку на пятом ярусе синей, полученную ими по жребию. Здесь все было вверх дном, сюда не поместилась вся их мебель, но эта квартира сразу стала им домом. Гостиная с платяными шкафами, набитыми тарелками, и коридор, на ночь превращавшийся в спальню, где угол был заставлен коробками с плетеными изделиями низовиков; и еще бог знает сколько вещей было втиснуто во встроенные шкафы в коридоре яруса…

Поздней ночью они лежали на кровати, которая днем служила сиденьем, и Элен говорила в объятьях мужа, говорила впервые за последние недели. Как бы ни были они близки, Элен никогда не делилась с Дэймоном воспоминаниями, но сейчас они неслись потоком.

Дэймон гадал, что она оставила на «Эстели», которую по сей день называла своим кораблем. Братство. Родство. Мораль торговцев общеизвестна, но он не мог представить Элен среди родичей, таких же, как те буяны, что высаживаются на станциях с целью кутнуть и переспать с любым, кто пожелает.

— Пойми, — сказала она, щекоча дыханием его плечо, — такова наша жизнь. А что нам остается делать? Спать с близкими родственниками?

— Ты иная, — упорствовал он, вспоминая, какой увидел ее впервые. Она пришла в офис юрслужбы по делам родственников… Всегда казалась гораздо более сдержанной, чем все остальные купцы. Разговор, затем вторая встреча… отлет и возвращение на Пелл. Никогда она не совершала вместе со всеми набегов на бары, не бывала в постоянных местах их сборищ. В тот раз она пришла к нему, Дэймону, и провела с ним все дни стоянки. Их женщины редко выходят замуж. Элен вышла.

— Нет, — возразила она. — Это ты был другим.

— Тебе все равно, от кого будет ребенок? — эта мысль не давала ему покоя. О некоторых вещах он никогда не спрашивал жену, считая, что и так знает, а сама она ни разу не заводила о них речи. Теперь он запоздало пытался их переосмыслить даже если это будет больно. Элен — это Элен. И он верил ей.

— А где еще нам брать детей? — спросила она, вызвав у него отчетливое, но непривычное чувство. — Мы их любим. Или тебе это кажется невозможным? Они принадлежат всему кораблю. Только теперь никого не осталось… — Впервые она заговорила об этом, наверное, напряжение отпускало ее. — Никого из них больше нет. — Она вздохнула.

— Ты называешь Элта Квина своим отцом, а Таю Джеймс — матерью. Чья же ты дочь?

— Его. С ее ведома. — Чуть позже она добавила: — Ради него она покинула станцию. Мало кто так поступает.

Вот Элен никогда не просила об этом Дэймона — ему это впервые пришло в голову. Предложить Константину расстаться с Пеллом? «Ты был бы способен на это?» — спросил он себя и испытал неприятное, гнетущее чувство. — «Должен был!» — твердо сказал он в уме, а вслух:

— Должно быть, это нелегко. И для тебя было так же трудно.

Она кивнула, шевельнувшись в его объятьях.

— Элен, ты жалеешь?

Легкое отрицательное покачивание головы.

— Теперь уже поздно об этом говорить, — произнес он. — Жаль, что мы не могли сделать этого раньше. Очень многого мы попросту не знали.

— Тебя это тревожит?

Он прижал ее к себе, поцеловал сквозь вуаль волос, сдул их, собирался сказать «нет», но просто промолчал. Потом проговорил:

— Ты видела Пелл. Ты знаешь, что ни разу нога моя не ступала на корабль крупнее челнока? Что я никогда не улетал с этой станции? Я просто не представляю, под каким углом смотреть на некоторые вещи. Понимаешь?

— Я тоже не знаю, можно ли просить тебя о некоторых вещах.

— О чем?

— Ну, например, о чем мы только что говорили.

— Не знаю, как тебе ответить. Смог бы я бросить Пелл? Я люблю тебя, но не знаю… Мы с тобой так недолго прожили вместе, и меня тревожит, нет ли во мне чего-то, о чем я до сих пор не подозревал. Пока я строю воздушные замки, надеясь дать тебе счастье на Пелле…

— Проще мне провести здесь какое-то время, чем выкорчевать с Пелла Константина. Стоянка — дело необременительное, и они нам не в диковинку. Вот только потеря «Эстели» никак не входила в мои планы, а то, что сейчас здесь творится, не входило в твои. Ты мне ответил.

— Как?

— Сказав о том, что тебя тревожит.

Его напугали слова: «они нам не в диковинку», но Элен все еще говорила, прижимаясь к нему, говорила не о пустяках, а о глубоких чувствах, о детстве торговца, о первой высадке на станцию. Ей было тогда двенадцать, и она испугалась грубых и высокомерных станционеров, считавших любого купца своей законной добычей. Поведала о том, как несколько лет назад на Маринере погиб от резидентского ножа ее родственник, даже не узнав, что стал жертвой ревности. И еще Дэймон услышал нечто невероятное: утрата корабля уязвила гордость его жены. Гордость. Эта мысль поразила его, и какое-то время он лежал в раздумьях, озирая темный потолок.

Поругано имя… Имя — собственность торговца, такая же, как корабль. Кто-то унизил Элен Квин, причем анонимно, и теперь у нее нет даже врага, чтобы отомстить ему и вернуть свою честь. Секунду он размышлял о Мэллори, о жестокости и самонадеянности элитной породы внеземельцев, о привилегиях аристократов. Мир в себе; закон улья; все общее и ничего своего; корабль принадлежит экипажу, а экипаж — кораблю. Купцы, способные плюнуть в глаза управляющему доком, отступали, бормоча угрозы, когда им приказывали Мэллори или Квины.

Несомненно, потеря «Эстели» принесла Элен горе… но не только. Еще — стыд: за то, что не разделила судьбу корабля, и за то, что в доках Пелла ей приходится пользоваться репутацией семьи Квин. И теперь за душой у нее не осталось ничего, кроме этой репутации. Мертвое имя, мертвый фрахтер. Наверное, тяжелее всего ей вынести сочувствие других купцов.

Она просила мужа только об одном, а он уклонился от ответа.

— Наш первенец, — произнес он, поворачивая к ней голову на подушке, — будет Квином. Слышишь, Элен? Константинов на Пелле достаточно. Отец может расстроиться, но он поймет, мама тоже. Мне кажется, так надо.

Элен еще ни разу не плакала в его присутствии, но сейчас не смогла удержаться от слез. Она обвила его руками и не шевелилась до самого утра.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

СТАНЦИЯ ВИКИНГ: 5.6.52

Викинг висел перед глазами Эйриса, сияя в лучах гневной звезды. Шахты, обогатительные фабрики, металлодобывающие заводы. Происходило что-то непредвиденное: по мостику фрахтера носился тревожный шепот. Кругом — хмурые лица, озабоченные взгляды. Эйрис посмотрел на трех своих спутников — тоже взволнованные, они переминались с ноги на ногу, стараясь держаться в стороне от мечущихся торговцев.

Из обрывков фраз экипажа Эйрис уже успел заключить, что к ним приближается корабль. Вскоре он — огромный, ощетиненный — появился на экранах. Вблизи от станции корабль не имел права идти с такой скоростью.

— Он у нас на пути, — произнес посланник Эйрис.

Корабль на экранах все увеличивался, и капитан купца, покинув свое кресло, направился к пассажирам.

— Плохие новости, — сказал он. — Нас конвоируют. Я не знаю, что это за корабль, но одно могу сказать наверняка: он военный. Честно говоря, я не думаю, что мы в космосе Компании.

— Хотите прыгнуть? — спросил Эйрис.

— Нет. Даже если прикажете, мы не подчинимся. Здесь — Глубокий Космос, в нем бывают сюрпризы. Тут что-то происходит, и мы влипли. Я даю постоянный сигнал «не стреляй». Пойдем мирно. Если повезет, нас отпустят подобру-поздорову.

— Вы полагаете, это Уния?

— В Глубоком только мы и они, сэр.

— И что будет?

— Сложный вопрос, сэр. Но вы знали, на что идете, а я не давал никаких гарантий. Так что не обессудьте.

Марш хотел было возмутиться, но Эйрис предостерегающе поднял руку.

— Оставьте. Я предлагаю выпить чего-нибудь в кают-компании и подождать. Там и поговорим.

Вид оружия действовал на нервы. Шагая по доку, точно такому же, как на Пелле, в сопровождении вооруженных юношей и девушек, и поднимаясь в лифте, заполненном юными революционерами, он боролся с одышкой и тревожился за своих спутников, оставшихся под стражей возле причала. Все солдаты выглядели близнецами; в сплошном зеленом море форменных комбинезонов терялись немногочисленные штатские костюмы. Куда ни глянь — оружие. Резидентов здесь было мало, хотя к докам Викинга приткнулось носами немало фрахтеров. С купцами обходились довольно мягко (солдаты, поднявшиеся к Эйрису на борт, держались с холодной вежливостью), но посланник готов был держать пари, что никому из них не дадут уйти. Никому.

Лифт остановился на одном из верхних ярусов.

— Выходите, — скомандовал капитан, качнув стволом влево. Офицеру нельзя было дать больше восемнадцати, как и всем остальным коротко подстриженным мужчинам и женщинам в военной форме, которые окружали Эйриса. Их было куда больше, чем требовалось для конвоирования человека его возраста и физических данных. Прямо по коридору между кабинетами выстроилось такое же воинство, все дула застыли в одинаковом положении. Всем — восемнадцать или около того, все — коротко подстрижены, все… симпатичны. Именно это свойство — внешняя привлекательность — первым бросилось в глаза Эйрису. Поразительная свежесть кожи у всех без исключения, как будто больше не существовало разницы между красотой и обыденностью. Шрам или еще какой-нибудь изъян на одном из этих ликов выглядел бы по меньшей мере странно. Юноши и девушки не отличались друг от друга телосложением, разве что чертами лица и цветом кожи. Как манекены. Он вспомнил десантников с «Норвегии» и их седовласую командиршу. Вспомнил их расхристанный вид и развязные манеры — как будто о дисциплине эта публика и слыхом не слыхивала. Грязь, шрамы… морщины. Здесь Эйрис не видел ничего подобного. Ни следа.

Он содрогнулся в душе, по телу пробежал родившийся в желудке холодок. Миновав вместе с манекенами кабинеты, он вошел в комнату и остановился перед столом, вдоль которого сидели мужчины и женщины иного, нежели конвоиры, склада. С исступленным облегчением увидел он седину, полноту и другие физические недостатки.

— Господин Эйрис, — представил его манекен с винтовкой в руках. — Посланник Компании.

Конвоир приблизился к столу, чтобы положить перед центральной фигурой — седой рыхлой женщиной — изъятые у Эйриса документы. Она просмотрела их и, слегка нахмурясь, подняла голову.

— Господин Эйрис… Инес Андилина, — сказала она. — Неприятный сюрприз, не правда ли? Но такое на войне случается. Ваш корабль реквизирован. Не хотите ли выразить протест от имени Компании? Пожалуйста, не стесняйтесь.

— Нет, гражданка Андилина. Действительно, это явилось для меня сюрпризом, но не столь уж неприятным. Я прибыл сюда с целью увидеть, что удастся, и увидел достаточно.

— И что же вы увидели, гражданин Эйрис?

— Гражданка Андилина, — он сделал ровно столько шагов вперед, сколько позволили встревоженные глаза и резкое, дружное движение оружия. — Я — второй секретарь Совета безопасности Земли. Мои спутники — из высших кругов Компании. Инспекционная поездка показала нам вопиющую безответственность во Флоте Компании, ужасающий разгул милитаризма. Мы крайне недовольны увиденным. Мы отказываемся от услуг Мациана. Мы не стремимся удерживать поселения, предпочитающие иную форму власти. Напротив, мы искренне желаем прекратить обременительный конфликт и свернуть убыточное предприятие. Нам хорошо известно о вашем влиянии на эти территории, и мы не хотим идти наперекор воле жителей Внеземелья. Ну, посудите сами, какая нам от этого выгода? Нет, мы вовсе не считаем встречу с вами невезеньем. Если уж на то пошло, мы разыскивали вас.

Люди за столом заерзали, на их лицах отразилось недоумение.

— Мы готовы, — во весь голос произнес Эйрис, — официально уступить все спорные территории. Мы со всей откровенностью заявляем, что не намерены расширять свои границы. Совет директоров Компании проголосовал за упразднение структур управления дальними колониями. Отныне единственная наша цель — это организованный выход из войны и установление границы, которая даст обеим сторонам относительную свободу действий.

Опустились головы. Сидящие зашептались, даже манекены в углах выглядели озадаченными.

— Мы — местная власть, — сказала наконец Андилина. — У вас есть возможность отправить ваши предложения более высоким инстанциям. Скажите, вы способны обуздать мациановцев и гарантировать нашу безопасность?

Эйрис перевел дух.

— Флот Мациана? Нет, если все его капитаны слеплены из одного теста.

— Вы прилетели с Пелла?

— Да.

— И не скрываете, что общались с капитанами Мациана, не так ли?

Эйрис поморгал — он не привык к мысли о том, что новости способны молниеносно преодолевать столь огромные расстояния. Впрочем, он тут же сообразил: торговцам известно не меньше, чем ему, и утаивать правду о визите на Пелл не просто бессмысленно — опасно.

— Я общался, — признал он, — с Мэллори, капитаном «Норвегии».

Андилина кивнула.

— Сигни Мэллори, — хмыкнула она. — Можете считать, что вам сильно повезло.

— Я так не считаю. Компания отказывается нести ответственность за самодеятельность Мэллори и иже с нею.

— Вопиющая безответственность, разгул милитаризма, партизанщина… А Пелл, между прочим, славится своим порядком. Интересно, что там с вами произошло…

— Я не собираюсь поставлять сведения вашей разведке.

— Однако вы отрекаетесь от Мациана и Флота. Весьма радикальный шаг.

— Но я не отрекаюсь от Пелла. Это наша территория.

— Значит, вы не готовы уступить все спорные территории.

— Разумеется, под «спорными» территориями мы подразумеваем те, что начинаются с Передовой.

— И каковы же ваши условия, гражданин Эйрис?

— Упорядоченная передача власти. Подписание определенных соглашений, гарантирующих соблюдение наших интересов.

Андилина рассмеялась, ее лицо просветлело.

— Вы идете на переговоры! Бросаете свои войска на произвол судьбы и идете на переговоры!

— Это разумное решение наших общих затруднений. Последний заслуживающий доверия рапорт из Внеземелья мы получили десять лет назад. Из-под контроля Компании Флот вышел гораздо раньше. Он игнорировал приказы и вел войну на свой страх и риск, срывая торговлю, которая принесла бы выгоду и нам, и вам. Вот что привело нас сюда.

В комнате повисла тишина. Наконец Андилина кивнула, отчего ее подбородок собрался в складки.

— Господин Эйрис, мы завернем вас в вату и очень бережно отправим на Сытин, уповая на то, что земляне наконец-то взялись за ум. Последний вопрос. Я уже задавала его, но сейчас сформулирую иначе: Мэллори была на Пелле одна?

— Я не могу вам ответить.

— Значит, вы еще не отказались от Флота.

— Я придержу ответ до переговоров.

Андилина пожевала губами.

— Вы боитесь выдать важные сведения. Все равно купцы от нас не скроют ничего. Если бы вы имели возможность удержать мациановцев, то, я полагаю, воспользовались бы ею. Надеюсь, для демонстрации серьезности ваших намерений вы сделаете это в ходе переговоров… во всяком случае, попробуете.

— Повторяю, мы не в силах контролировать Мациана.

— Вы знаете, что обречены на проигрыш, — сказала Андилина. — В сущности, вы уже проиграли… и пытаетесь продать нам нашу добычу.

— В проигрыше мы или в выигрыше — неважно. Главное, мы не заинтересованы в продолжении войны. Кажется, изначально вы ставили целью добиться гарантированного невмешательства в ваши внутренние дела, сделать дальнее Внеземелье жизнеспособным с коммерческой точки зрения. Вне всяких сомнений, теперь вы жизнеспособны, у вас развитая промышленность, и с вами стоит торговать, хотя экономические отношения в Унии… несколько отличаются от прежних. Вы избавили нас от запутанных и уже ненужных связей с Внеземельем. Мы согласны установить совместный коммерческий маршрут и оборудовать станцию, которую безбоязненно и на общих основаниях будут посещать и наши, и ваши корабли. Нас не интересует происходящее на вашей стороне, обустраивайте Внеземелье как вам заблагорассудится. Мы направим для торговли несколько джамп-фрахтеров, а если сумеем найти управу на Конрада Мациана, то отзовем его корабли. Я с вами предельно откровенен. Интересы Земли и Унии лежат в совершенно разных плоскостях, и нет никакого смысла враждовать. Вас повсюду считают законным правительством внешних колоний. Я — парламентер, а если переговоры пройдут успешно, автоматически стану временным послом. Мы не считаем своим поражением тот факт, что большинство колонистов поддерживает вас; ваш контроль над этими территориями — достаточно весомый аргумент. Мы предлагаем официальное признание новой администрацией Земли вашей власти над Дальним Внеземельем… но эту ситуацию я разъясню позднее вашему центральному правительству… И мы готовы открыть торговлю. Все военные действия подконтрольных нам войск будут прекращены. К сожалению, мы не в состоянии остановить флот Мациана, но можем лишить его поддержки и одобрения.

— Гражданин Эйрис, я — региональный администратор и далека от нашего центрального директората, однако не думаю, что директорат проявит медлительность в рассмотрении ваших предложений. Я сердечно приветствую вас, посол Эйрис.

— Надо торопиться. Промедление уносит человеческие жизни.