Последняя база

«Хансфорд», где в пути закончились наркотики, где давление жизни пересилило бортовые системы, где обезумевшая толпа подняла восстание и разнесла вдребезги все, что можно было разнести… По сравнению с «Хансфордом» «Гриффин» был просто раем. Василию посчастливилось укрыться на его борту задолго до того, как выстрелы станционной полиции остановили натиск безбилетников. И Василий верил, что Джен и Роми успели сесть на «Лайлу». В списке пассажиров «Лайлы» они числились — во всяком случае, если верить распечатке, увиденной Василием после суматошного старта. Но на Пелле они не высадились, и в станционной больнице их не обнаружили. Оператор «скормил» компу их приметы со слов Василия — никакого проку… И Мэллори не могла их забрать — они не обладали нужными ей специальностями. Значит, комп ошибся. Василий верил — вынужден был верить — списку пассажиров. Они не могли вызвать его с корабля — бортовые комы не успевали бы передавать все послания… К тому же флотские потребовали от купцов молчания в эфире. Но все-таки Джен и Роми не высадились с «Лайлы». Выходит, их там и не было.

— Как они посмели выбросить их в космос! — простонала сидевшая рядом женщина. — Даже без опознания! Он умер! Умер! Должно быть, он летел на «Хансфорде»…

А у стола — уже новый проситель. Он настаивал. Он не верил списку рекрутированных. Оп искал, сравнивал, проверял — безрезультатно.

— Он был там! — кричал опу беженец. — Он числится в списке! И не высадился! Он был там! — Проситель заплакал. Крессич молчал.

В полете на борту «Гриффина» астронавты зачитали беженцам список пассажиров и попросили предъявить удостоверения личности. Выполнили эту просьбу очень немногие. Кое-кто отзывался на чужое имя, даже на разные имена — чтобы получать чужие пайки. Иногда это удавалось. В пути Василия ни на миг не покидал страх — глубокий, тошнотворный страх за семью. И еще страшнее ему стало потом, когда он узнал, что очень многие летели не на тех кораблях, которые им были предписаны, когда он услышал о творившемся на «Хансфорде». Должно быть, Джен и Роми сели на свой фрахтер, но затем встревожились и пошли искать его, Василия. Неужели они действительно совершили эту ужасную ошибку? Из-за любви к нему? На его глазах выступили слезы. Невозможно было представить, как Джен и Роми вместе с толпой, вооруженной ножами, пистолетами и обрезками труб, пробиваются на «Хансфорд». Едва ли они — среди тех, кто умер на этом корабле. Скорее всего, они на Расселе, в руках униатов. А сам он здесь, и пути назад не существует.

В конце концов Василий смирился с этой мыслью. Поднявшись со скамьи, он прошел в помещение, где ему отвели койку. В мужской барак. Многие соседи были молоды, некоторые наверняка имели фальшивые документы, не будучи ни техами, ни другими специалистами, которым разрешалась первоочередная эвакуация. Найдя незанятую койку, он разложил на одеяле предметы первой необходимости (контроль снабдил ими каждого беженца), затем отправился в душевую, вымылся во второй раз (казалось, сколько ни мойся — толку все равно не будет), вдоль рядов спящих мертвым сном товарищей по несчастью вернулся к койке и лег.

В Унии ценных, но слишком своенравных пленников подвергали Урегулированию. И не только своенравных… «Джен, — подумал Василий, — ах, Джен, и ты, сынишка, если вы живы… Жена, такая кроткая, покорная, никогда не спорящая… и все же обреченная на Урегулирование, потому что она — моя жена… Вряд ли стоит надеяться, что ее не разлучат с Роми. В Унии полно государственных приютов, куда забирают будущих солдат и рабочих… Наложить ли на себя руки?.. Кое-кто предпочел самоубийство переселению на чужую станцию». Но такой выход противоречил натуре Василия.

Одинокий и совершенно опустошенный мужчина средних лет лежал неподвижно и глядел в темный металлический потолок. «Выжить, — стучало в его мозгу. — Только бы выжить…»

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ПЕЛЛ: 3.5.52

Трудности начались с самого утра основной смены, с безмолвной давки перед аварийными кухнями, установленными в доке, с попыток беженцев, имевших и не имевших документов, вызвать представителей администрации и добиться права на постоянное жительство. С первых же столкновений человеческой психики и карантинной реальности.

— Надо бы снять последние посты, — сказал Графф, просматривая утренние депеши, — пока все спокойно.

— Надо бы, — согласилась Сигни, — но мы не можем рисковать Пеллом. Раз уж администрация не в состоянии поддерживать порядок, это приходится делать нам. Свяжись с депутатами. Передай, что я готова с ними встретиться. Сама пойду. Это безопаснее, чем пускать их в доки.

— Возьмите челнок, — с обычным выражением озабоченности на широком лице посоветовал Графф. — Летите вдоль обода. Напрасно вы ходите без охраны. Народ взбаламучен, надо бы его как-нибудь приструнить.

Предложение было дельным, но, подумав о том, как Пелл может воспринять осторожность флотских, Сигни хмуро покачала головой.

Она прошла в свою каюту и надела наряд, который мог сойти за женскую форму, — по крайней мере, темно-синий цвет ей соответствовал. Потом в сопровождении Ди Янца и шести десантников она пересекла док, миновала карантинный контрольно-пропускной пункт и двинулась по длиннейшему коридору сквозь ярусы. Никто не смел приблизиться к Сигни, хотя у некоторых явно возникало такое намерение. Их останавливал вид вооруженных солдат.

Перед ней открыли дверь. Сигни поднялась по металлической лестнице к другой охраняемой двери и через нее прошла в не занятую беженцами часть станции. Теперь осталось только проехать в лифте сквозь несколько ярусов на административную территорию — в верхний коридор синей. Обстановка изменилась — вместо голых стальных панелей доков и скудной, строго функциональной меблировки карантинной зоны, — зал, надежно охраняемый станционной полицией, остекленное фойе со звуконепроницаемым ковровым покрытием под ногами, с удивительными деревянными фигурами, которые встретили вошедших с видом застигнутых врасплох хозяев дома. Искусство. Сигни заморгала, смущенная этим напоминанием о роскоши и цивилизации — давно забытых военными, знакомых ей лишь по рассказам… Досуг, чтобы придумывать и создавать вещи, не имеющие иного предназначения, кроме как существовать. Творчество. Просто так. Для себя. Вся жизнь Сигни прошла вдали от этих явлений. Но она знала — понаслышке — о цивилизации, о роскоши тайных помещений станций.

С забавных деревянных шаров на нее смотрели нечеловеческие лица. Под ними — самые что ни на есть обычные деревянные палки, но лица — чужие, круглоглазые. Лики Нижней. Кропотливая резьба по дереву. Люди предпочли бы пластик или металл.

Зрелище подействовало на всех. Ди тихонько выругался.

Они приблизились к последней двери. Штатские чиновники расступились и следом за ними прошли в зал заседаний.

На этот раз к военным обратились человеческие лица. С двух сторон — по шесть ярусов кресел, между ними, внизу, овальный стол. Но вот что удивительно: выражения лиц депутатов почти не отличались от тех, туземных.

На дальнем конце стола поднялся седоволосый мужчина и, хотя флотские уже вошли, сделал приглашающий жест. Анджело Константин. Остальные не встали.

Чуть поодаль от стола были расставлены шесть кресел. Их занимали шестеро мужчин и женщин — не из персонала станции. Даже не из Внеземелья, если судить по одежде.

Представители Компании. В знак уважения (и чтобы не пугать хозяев станции видом грозных десантников) Сигни следовало выпроводить свиту в соседнюю комнату. Но она этого не сделала, даже не ответила на улыбку Константина.

— Я вас не задержу, — пообещала она. — Карантин оборудован и уже действует, советую надежно охранять его. Предупреждаю, что остальные фрахтеры с беженцами придут без нашего ведома и сопровождения. Если у вас достаточно здравого смысла, вы прислушаетесь к моим рекомендациям и направите на каждый фрахтер сотрудников охраны, прежде чем позволите ему войти в док. Надо предотвратить катастрофу, подобную той, что случилась на Расселе. Теперь это ваша проблема. Я свое дело сделала.

По залу пробежал боязливый шепоток. Встал один из агентов Компании.

— Капитан Мэллори, вы ведете себе слишком бесцеремонно. Это что, флотский обычай?

— Нет, сэр. На Флоте иной обычай. Если кто-то способен контролировать ситуацию, он делает свое дело, а тот, кто не способен, смотрит и учится, или, по крайней мере, не путается под ногами.

Лицо агента пошло красными пятнами.

— Похоже, нам придется терпеть подобное поведение… до поры. Нам нужен корабль, способный доставить нас к любой границе. «Норвегия» подойдет.

Сигни вздохнула и расправила плечи.

— Нет, сэр, вам не придется терпеть мое поведение. «Норвегия» не приспособлена для транспортировки штатских, и я не возьму на себя такую ответственность. А что касается границы, то она проходит там, где в данный момент находится флот, и никто, кроме капитанов задействованных в операции кораблей, не знает, где именно. Наймите купца.

В зале повисла мертвая тишина. Наконец:

— Капитан, мне бы не хотелось при вас упоминать о трибунале.

Сигни коротко рассмеялась.

— В кои-то веки вам, агентам Компании, захотелось совершить экскурсию на войну… А знаете, у меня огромный соблазн взять вас на борт. Может быть, это пошло бы вам на пользу. Может быть, вы расширили бы пределы Матери-Земли. Может быть, мы раздобыли бы несколько кораблей.

— Вы не имеете права осуществлять реквизиции, а мы на это не пойдем. И не потерпим, чтобы кто-то нам указывал: это вам можно видеть, а это нельзя. Мы, капитан, увидим все, что пожелаем, и неважно, устраивает это вас или нет.

Сигни прижала ладонь к губам и обвела агентов взглядом.

— С кем имею честь, сэр?

— Сегюст Эйрис, второй секретарь Совета безопасности.

— Второй секретарь. Ладно, поглядим, найдутся ли для вас места. Но уж багажа чтобы никакого, кроме самого необходимого. Вы меня поняли? Никаких украшений и прочего барахла. Вы полетите туда, куда надо «Норвегии». Вы мне не указ, я подчиняюсь только Мациану.

— Капитан, — вмешался второй агент, — мы убедительно просим вас о сотрудничестве.

— Вы получите то, что я захочу дать, и ничего больше.

Наступила тишина, затем по ярусам пробежал шепоток. Эйрис покраснел еще гуще. Он недооценил Сигни и расплачивался за это жестокими ударами по самолюбию.

— Капитан, вы — на службе у Компании и обязаны выполнять ее поручения. Или вы забыли об этом, капитан?

— Капитан третьего ранга, господин второй секретарь. Улавливаете разницу? Она в том, что я — человек военный. Ну ладно, если хотите лететь, даю час на сборы.

— Нет, капитан, — твердо заявил Эйрис. — Ваше предложение насчет купца кажется нам разумным. Фрахтер доставил нас сюда с Солнечной, и за деньги он полетит, куда мы скажем.

— Уверена, что полетит, и без возражений.

«Отлично, — произнесла она мысленно, — одной заботой меньше. Представляю, в какой ужас пришел бы Мациан!»

Она перевела взгляд с Эйриса на Анджело Константина.

— Здесь наше дело сделано. Мы уходим. Любые ваши просьбы и обращения к командованию будут переданы.

— Капитан. — Анджело Константин вышел из-за стола и направился вперед, протягивая руку с непривычной для Сигни вежливостью, и столь же непривычным было осознание того, что она наделала, оставив им всю эту ораву беженцев. Уколовшись о тревожный взгляд старика, она ответила на мягкое пожатие. Они были едва знакомы, встречались когда-то… Анджело Константин, внеземелец в шестом поколении. А молодой человек, помогавший ей в доке, — внеземелец в седьмом. Пелл построен Константинами. Они были учеными и рудокопами, строителями и предпринимателями. В присутствии этого человека и таких, как он, Сигни испытывала скованность. При всем их несходстве именно такие люди — лучшие из профессионалов — командовали Флотом.

— Удачи. — Она повернулась и вышла, уведя за собой Ди и солдат. Тем же путем, каким пришла, через уже действующую карантинную зону, вернулась в родную обстановку «Норвегии», к друзьям, туда, где все подчинялось ей, где все было привычным и близким. Осталось доделать несколько мелочей, решить пустяковые вопросы, принести последние жертвы благополучию станции: порекомендовать кое-какие меры по улучшению охраны, сдать спасенную документацию, в том числе досье пассажира «Норвегии»… вместе с ним самим.

Она привела рейдероносец в стартовую готовность. Заревела сирена, и Пелл избавился от незваных защитников.

«Норвегии» предстояло идти курсом, проложенным капитаном корабля и первым помощником. Идти не за новой партией беженцев — на Пан-Париже находился Крешов, а «Тихий океан» Сунга шел на Эсперанс. К Пеллу летели другие конвои, и Сигни намеревалась взять их под защиту и обеспечить порядок.

Натиск врага усиливался. Остальные станции пали. До них было не добраться, их не спасти. Флот делал все, что мог, и каждый кусок добычи доставался Унии ценой крови. Но втайне от всех Сигни понимала: Флот обречен, и даже с этой операции многие корабли могут не вернуться. Жалкие ошметки Флота, они противостояли молодой растущей империи, владеющей неисчерпаемыми источниками живой силы, техники, планет, — всего того, в чем отчаянно нуждалась Земля.

Столько лет войны, и вот теперь… остатки эскадры, остатки могущества Компании. На глазах у Сигни сцепились в бешеной драке Земля и Уния, прошлое и будущее человечества. И сама она дралась не щадя живота, но уже не надеялась на победу.

Порой она думала: а не бросить ли Флот, не уйти ли куда глаза глядят… или, как поступили другие, — к Унии? Какая ирония судьбы! Уния — в Глубоком Космосе, а Компания — в Ближнем Внеземелье… Ирония крылась в том, что самые преданные Внеземелью люди сражались против того, о чем мечтали и к чему стремились. Они погибали за Компанию, которая много лет назад отказалась от покорения космоса. Сигни, давно переставшая выбирать выражения в спорах о политике Земли, постоянно испытывала горечь.

Было время, когда она смотрела на вещи иначе — глазами стороннего наблюдателя, благоговеющего перед величием и мощью земных кораблей. В борьбу ее вовлекла романтика первопроходцев. Но краски мечты поблекли в реальном свете, излучаемом эмблемой капитана Компании. Сигни давно поняла, что Земля обречена.

«Возможно, Анджело Константин тоже понимает это, — подумала она. — Похоже, перед тем как проститься, он принял мою сторону, и об этом говорило его рукопожатие. Он не побоялся предложить мне поддержку на глазах у агентов Компании». Мгновение Сигни почти верила в это… но переубедила себя. Едва ли станционер способен на такой решительный шаг.

«Норвегии» предстояло совершить три отвлекающих маневра; это требовало времени. Затем — пустяковая операция и, наконец, прыжок на рандеву с Мацианом. Если только уцелеет достаточно кораблей. Если только враг не обманет их ожиданий. Безумие… Идти на такое в одиночку, без поддержки торговцев и станционеров, спасавшей их последние годы? Безумие…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ПЕЛЛ: 5.5.52

Анджело Константин оторвал колючий взгляд от стола, заваленного бумагами, которые срочно требовалось разобрать.

— Уния? — с тревогой спросил он.

— Пленный. — Возле стола переминался с ноги на ногу начальник станционной полиции. — Из эвакуированных с Рассела. Передан нам отдельно от остальных. Военоп с корабля-разведчика. Снят со спасательной капсулы. Доставлен сюда на «Норвегии» — иначе с ним расправились бы беженцы. Мэллори добавила к его досье приписку: «Теперь это ваша головная боль». Как раз в ее стиле, сэр.

Анджело открыл досье, поглядел в юное лицо на фотоснимке, перевернул несколько страниц протокола допроса, изучил военный билет, выданный в Унии, и листок с подписью Мэллори. Три слова: «Молод и напуган».

«Джошуа Холбрайт Толли. Разведбот униатского флота».

На руках у Анджело было пятьсот выселенных. Все вместе и каждый в отдельности, они ждали, когда им вернут отобранные квартиры. Но Мэллори предупредила о возможном прибытии новой партии эвакуированных; это означало, что беженцам придется отдать по меньшей мере части оранжевой и желтой секций, убрав оттуда множество офисов. Да еще эти агенты Компании, которые затеяли инспекционную поездку на театр военных действий и которых ни один торговец не соглашался везти за деньги Компании. Анджело не желал разбираться с проблемами нижних инстанций.

Но лицо юноши сразу отпечаталось в памяти. Анджело вернулся к фотографии, снова скользнул взглядом по строчкам протокола и спохватился: начальник полиции все еще стоял возле стола.

— Ну и как вы намерены с ним поступить?

— Подержим под арестом. Ни одна из служб не представляет, что с ним делать.

На Пелле никогда не бывало военнопленных. Война сюда еще не добиралась. Поразмыслив, Анджело разнервничался еще больше.

— У юрслужбы есть какие-нибудь идеи?

— Она настаивала, чтобы я добился решения здесь.

— У нас нет необходимых средств для содержания пленных под стражей.

— Да, сэр, — кивнул начальник полиции. Станционная тюрьма больше напоминала больницу; в нее помещали осужденных на Урегулирование… что происходило довольно редко.

— Не следует устраивать ему санаторий.

— Сэр, наши камеры не предназначены для длительного содержания людей. Может, удастся оборудовать что-нибудь поудобнее?

— У нас полным-полно бездомных. Как вы им объясните такую мягкость?

— Можно устроить что-нибудь в самой тюрьме. Убрать перегородку, на худой конец перевести его в камеру попросторнее.

— Вот что, отложим этот вопрос. — Анджело провел ладонью по редким волосам. — Я вернусь к нему, как только разберусь с неотложными. Берегите этого парня как зеницу ока. И попросите службы напрячь воображение и прислать мне рекомендации.

— Слушаюсь, сэр. — Начальник полиции вышел из кабинета. Анджело отодвинул досье. Уж без кого-кого, а без этого пленника они бы сейчас обошлись прекрасно. Чего им остро не хватает, так это средств для размещения людей, для преодоления надвигающихся бед. К тому же у них забиты склады — некуда девать товары, придется потреблять их на Пелле, или на Нижней, или в шахтах. С одной стороны — затоваривание, с другой — дефицит: Пелл производит далеко не все, в чем нуждается. Рынок рухнул, валюта — всякая валюта — пошатнулась… Экономика едва дышит — та самая экономика, которая недавно заставляла вращаться звезды. Теперь от нее требуется только кормить Пелл, поддерживать его существование. Похоже, не за горами новые перемены к худшему.

Но не только пленник вызывал беспокойство Анджело Константина. Не исключено, думал он, что на станции скоро появятся сторонники Унии, люди, которым любые перемены предпочтительнее того, что у них есть сейчас. Ведь среди беженцев лишь немногие имеют документы, да и на тех зачастую недостает печатей или фотокарточек.

— Нам необходимо как-то наладить связь с "К", — заявил он сегодня на заседании совета. — Сформировать там орган управления. Пусть они сами выберут себе руководителей… Голосование или что-нибудь в этом роде. А мы будем иметь дело с их избранниками.

Все, как обычно, согласились. Депутаты от выселенных оранжевой и желтой секций, от зеленой и белой, которые приняли большинство перемещенных резидентов… Из-за нагромождения проблем эти люди потеряли всякую способность соображать. Нетронутая красная секция, примыкающая к желтой, была охвачена тревогой, остальные испытывали к ней черную зависть. Жалобы, протесты и слухи шли потоком, и Анджело не мог оставлять их без внимания.

Начались прения, и в конце концов депутаты договорились: станцию необходимо «разгрузить».

— Мы не уполномочены санкционировать новое строительство, — вмешался Эйрис.

Анджело встал и холодно посмотрел на него, взяв пример с Мэллори.

— Я сам санкционирую. У нас есть все необходимое, и мы будем строить.

Голосование прошло спокойно и деловито. Только агенты Компании кипели от ярости и наложили на решение вето, которое было попросту проигнорировано.

Представители Компании покинули зал, не дожидаясь конца заседания. Позднее охрана доложила, что они агитируют в доках, предлагая за фрахтер бешеные деньги, причем сулят заплатить золотом. Но фрахтеры не соглашались — кроме тех, что курсировали между станцией и копями. Пелл чуял беду — как и все, кого вскормило Внеземелье. Двое из спутников Эйриса наняли корабль, чтобы вернуться домой, на Солнечную, — тот самый корабль, что привез их сюда, маленький ветхий джамп-фрахтер, единственный купец с эмблемой Компании на борту, пять-шесть лет из каждых десяти проводивший в доках Пелла, доставлявший на Землю всякие диковины и деликатесы, а сюда — дорогостоящие товары прародины. Остальные четверо агентов повысили цену и наняли-таки дальнерейсовик до Викинга — наняли без каких-либо гарантий владельца, настоявшего на собственном графике движения и курсе. Иными словами, они приняли те же условия, что предлагала им Мэллори, — но при этом вынуждены были заплатить.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

1. ГЛАВНАЯ БАЗА НА НИЖНЕЙ: 20.5.52

Когда на Нижнюю садился челнок, там бушевала буря. Такое не было редкостью в этом облачном мире, где всю зиму северный континент кутался в морской туман, где человеку нельзя было толком ни замерзнуть, ни согреться, где тоскливыми месяцами он не видел солнца, не мог разглядеть звезд.

Пассажиры спускались на взлетно-посадочную площадку под холодным проливным дождем. Усталые и раздраженные люди гуськом плелись по склону холма, чтобы разместиться в надувных пакгаузах, среди кип циновок и пропитанных влагой мешков с прошем и фикилем.

— Передвинуть и уложить в штабеля! — кричал надсмотрщик, если где-нибудь становилось слишком тесно. Стоял жуткий шум: ругань, стук дождевых капель о купола, неумолчное тарахтение компрессоров. Утомленные станционеры — монтажники и техи — дулись, но в конце концов приступали к работе… Многие из них были молоды, большинство — почти без багажа, и все без исключения напуганы первой встречей с непогодой. Они родились на станции, а потому страдали одышкой от избыточной гравитации и вздрагивали при громах и молниях, которые словно гонялись друг за дружкой в мутных небесах. Всем предстояло не смыкать глаз, пока они не оборудуют нечто вроде рабочего поселка. Всем — даже туземцам, что доставляли из-за холма и грузили на челнок провиант или пытались спасти купола от неминуемого затопления.

Понаблюдав за всем этим, Джон Лукас поморщился и вернулся в операторскую — самый большой купол, где размещался центр управления базой. Он походил по кабинету, прислушиваясь к дождю, прождал больше получаса, наконец снова оделся и натянул противогаз.

— До свиданья, сэр, — вышел из-за стола комптех. В куполе дежурило еще двое-трое; они тоже оторвались от работы. Угрюмо пожав им руки, Джон вышел через узкий воздушный шлюз и по деревянному крыльцу спустился на истязаемую ливнем тропку.

Ярко-желтый пластик дождевика скрывал его жирок пятидесятилетнего мужчины. Джон был очень самолюбив и ненавидел такую жизнь. Ненавидел грязь под ногами и вечный холод, от которого не спасали ни дождевик, ни костюм, ни теплое исподнее. Непромокаемая одежда и обязательные маски превращали всех людей на базе в желтых пугал, едва различимых сквозь завесу дождя. А низовики носились в чем мать родила, да еще и радовались! У них были гибкие туловища и длинные, тонкие конечности; коричневый мех темнел от влаги. Лица и глаза круглые, а рты застыли буквой "о", будто в непрестанном изумлении. Они таращились и щебетали на своем птичьем языке, и этого щебета не мог заглушить даже неумолчный бас грома.

Стуча зубами, Джон шагал прямиком к взлетно-посадочной площадке, расположенной на противоположной стороне треугольного периметра базы. Джон был один на тропинке — значит, ни встреч, ни прощаний не ожидается. Только затопленные поля, приземистый серо-зеленый кустарник да ленточные деревья, окружавшие базу, виднелись в пелене дождя. Река переполнилась, на том берегу образовалось болото, и все попытки осушить его ни к чему не привели. Следовательно, опять жди эпидемии среди туземных рабочих. Если хоть один из них ускользнет от ревакцинации… Да, база на Нижней — это вам не райские кущи. Джон покидает эту медвежью дыру с легким сердцем, и пускай о низовиках печется новое начальство. Как раз тот случай, когда не стоит ни о чем жалеть… И все же мысли о том, что ему «дали по шапке», терзали душу.

— Сэр! — словно не желая расставаться с ним, вдогонку, расплескивая лужи, бежал Беннет Джасинт. Джон не остановился, лишь повернул голову. Беннету пришлось обгонять его по грязи.

— Мельничная плотина! — прохрипел Джасинт сквозь клапан противогаза. — Нужно срочно послать туда бригады людей с тяжелой техникой и мешками с песком.

— Это уже не моя печаль, — ухмыльнулся Джон. — Ступай туда сам. Что, без меня не справишься? Захвати с собой этих неженок низовиков, а лучше дождись нового начальства. Растолкуй моему племяннику, что и как делать.

— А где он? — спросил Джасинт — заядлый обструкционист, не лазящий в карман за контрдоводами. Один проект Джона он задробил совершенно открыто, и дорога к штольням так и осталась тропинкой через непроходимую болотину. Джон улыбнулся и указал на стоящие невдалеке складские купола.

— Нет времени, — буркнул Джасинт.

— Не моя печаль, — повторил Джон.

Посмотрев в глаза бывшему шефу, Джасинт выругался и побежал к пакгаузам, но с полдороги свернул к мельнице. Джон расхохотался: скоро в закромах вымокнет все зерно. Вот и славно, пускай Константины подергаются.

Он перевалил через холм и спустился к челноку — чужеродный, серебристый, тот возвышался над утоптанным лугом. Грузовой люк был открыт, по пандусу сновали низовики и среди них — несколько человек в желтом. Джон ступил на тропу, по которой ходили низовики, и зашагал по топкой грязи, но сразу отскочил на травянистую кромку и выругался, едва не сбитый с ног туземцем, который шатался под тяжестью ноши. Он двинулся дальше, не без удовлетворения глядя, как грузчики освобождают ему дорогу, кивнул надзирателю и поднялся по пандусу в темное корабельное чрево. Там на холоде он стащил с себя дождевик, но оставил маску. Затем велел бригадиру низовиков прибраться в замызганном трюме, а сам прошел к лифту, поднялся наверх и по чистому стальному коридору добрался до темной пассажирской каюты с мягкими койками.

Здесь тоже торчали низовики — двое рабочих, завербованных на станцию. При виде Джона они озабоченно переглянулись и коснулись друг друга. Джон загерметизировал каюту и включил воздухообменник, после чего туземцам пришлось надеть противогазы, а он смог снять свой. Опустившись на сиденье напротив низовиков, он устремил на них невидящий взгляд — собственно, в каюте без иллюминаторов смотреть больше было не на что. Пахло туземцами… Эту вонь он ощущал с первого дня своей жизни, всю жизнь, ею пропитался весь Пелл, но последние три года — три года на Нижней — она была совершенно невыносима. А еще — пыльное зерно, кислый запах винокурен, тюки соломы… и стены, и грязь, и дым мельниц, и забитые сортиры, и переполненные помойки, и лесная плесень, проникающая сквозь противогаз и убивающая тебя, если ты не взял запасного фильтра. Все эти прелести плюс необходимость иметь дело с недоумками-низовиками с их религиозными табу — поводами для безделья. Джон гордился своим послужным списком, гордился ростом добычи, высокой производительностью — высокой вопреки бытующему мнению, будто низовики — разгильдяи и не способны соблюдать график. У Джона низовики соблюдали график и даже опережали его.

И никакой благодарности. На станции кризис, и проект расширения колонии на Нижней впервые за десятки лет вынут из-под сукна. Но вместо того чтобы доверить это дело Джону Лукасу, на планету спускают парочку Константинов. Хоть бы сказали: «Благодарим вас, господин Лукас!» Или «Отличная работа, Джон. Спасибо за то, что отложил в долгий ящик руководство собственной компанией и три года вкалывал на нас». Черта с два. «Эмилио Константин и Милико Ди назначаются руководителями базы Нижняя. Просим вас передать им дела и безотлагательно вылететь на Пелл».

Племянничек Эмилио и его благоверная… Этот молодец далеко пойдет. В обычае Константинов появляться на сцене под занавес и снимать сливки. В совете — демократия, но в станционных офисах — династия. Всегда и во всем — Константины. Лукасы прилетели на Пелл не позже их, не меньше пота пролили на его строительстве, и на Тыловых Звездах у них крупная компания… Но Константины — мастера по части маневра, они не упустят возможности прибрать власть к рукам. И вот — опять. Его, Джона, труд, его капиталы, и он же на заключительном этапе получает пинком под зад. Константины тут как тут — чтобы срывать аплодисменты. Эмилио, сын сестры Джона — Алисии Константин, в девичестве Лукас. Сын Алисии и Анджело. Если на слуху у станционеров одни лишь Константины, то этими станционерами несложно манипулировать. Анджело — мастак на такие штучки. Наверное, этикет требовал встретить племянника и его жену, побыть с ними несколько дней, ввести в курс дела… По крайней мере, сообщить им о своем срочном отлете на том же челноке, который их привез. А от них этикет требовал сразу по прибытии официально явиться в купол Джона и тем самым признать его заслуги перед базой и Пеллом. Признать его авторитет. Но они этого не сделали. Даже не сказали по кому, когда высадились: «Здравствуй, дядя». А теперь Джону не до этикета. Никакой охоты пожимать племяннику руку под дождем и обмениваться с ним любезностями. Тем паче что он редко виделся с Эмилио. И не желал, чтобы сестра выходила за Константина, хоть и не говорил ей об этом. Он боялся родственных уз с этим семейством. Впрочем, Джон не считал себя связанным. Скорее, это дезертирство сестры. Со дня ее свадьбы Джон не разговаривал с ней как брат с сестрой. Даже в последние годы… В присутствии Алисии у него портилось настроение. И мальчишки — вылитые Анджело в его юные годы… Джон избегал их. Возможно, они имели виды на «Лукас Компани», по крайней мере на долю в ней после кончины владельца. Как близкие родственники. Джон нисколько не сомневался, что именно эти соображения побудили Анджело жениться на Алисии. «Лукас Компани» — единственное крупное независимое предприятие на Пелле. Джону долго удавалось избегать западни. Он даже согласился поработать на Нижней, надеясь за счет нового строительства распространить на нее влияние «Лукас Компани».