Ангел с мечом

— Куда мы едем?

— Ну, кое-кто сейчас должен быть настороже. Ты знаешь, куда ты хочешь? Знаешь какое-нибудь место на этой скале? На острове Риммой? — Риммой был портом для чужаков среди богатых. — У тебя есть друзья?

Молчание. Довольно долго он просто сидел и гладил себя ладонью по затылку. Моргал и таращился на нее.

— А?

Ну, точно у него не все дома, подумала она. Он казался заторможенным. Потерянным. Это было слишком хорошо, чтобы быть наигранным.

— Еще один удар по голове, и ты готов, — проворчала она. — Проклятье! Проклятое дерьмо. Ну, смотри, Том-кто-бы-ты-ни-был. Заползай вниз и выспись как следует, ладно? — Она поднялась на палубу, дернула причальный конец, потом пошла вперед и открыла крышку двигателя. Повернула рукоятку раз, потом еще раз, пока их несло под пирсом.

— Куда мы едем?

— Не беспокойся. О, небо! Да не свались ты в воду…

Он стоял на ногах, а лодка наткнулась на опору. Он упал на колени и снова ухватился, потом резко сел.

— Наверняка сотрясение мозга, — сказала она и укрепила шнур стартера. Потом снова провернула мотор, который издал гулкий кашель. Ей повезло с четвертой попытки, когда она установила стартер на всасывание. Лодка зарылась в волны и вспенила белый прибой на темной воде. Альтаир начала отвязывать багор от длинного румпеля и устанавливать крепежные болты, чтобы руль начал действовать, пока они снова не ткнулись в какую-нибудь опору. Она опустила руль и вставила болты. — Ну, давай, залезай! Если мы кого-нибудь встретим, понимаешь, если ты услышишь, что я говорю, все равно что, то не показываешь свою светлую голову из укрытия!

Лодка прокладывала путь сквозь волны и слегка покачивалась под заброшенным пирсом. Только не тратить зря горючего. Альтаир держала руль и вела скип под опорами, которые предлагали ей самый спокойный путь. Мондрагон опустился на колени и опять заполз в укрытие под ногами Альтаир, исчез из поля ее зрения.

— Рада, что ты одумался! — сказала она громко, чтобы перекричать мотор, пока лодка прокладывала свой путь между опорами и пожирала горючее, почти такое же дорогое, как сахар. — Рада видеть, что ты так благодарен! Это действительно мило!

Мгновением позже за край палубы ухватилась ладонь; за ней показалась рука, а потом Мондрагон высунул голову.

— Спасибо, — сказал он.

— Лучше делай, как я сказала. — Черта ее матери. Она проявила ее твердым голосом и со всей решительностью, какую когда-либо использовала ее мать. — А что, если эти драчуны увидят тебя, а потом сядут мне на пятки, а? Может, ты забыл? Может, тебе нужно время, чтобы снова привести в порядок свои мысли, а? Ладно. Столько времени я тебя прятать буду. Но ты проедаешь мои запасы и спишь в моем укрытии, а потому, черт побери, будешь делать то, что говорю я! Понятно? Быстро исчезни!

Он немедленно исчез.

Альтаир снова взялась за руль и глубоко вдохнула.

Так. Она что-то сказала, а этот богатый мужчина, этот житель Верхнего города с красивой внешностью втянул голову и сделал то, что приказано. Она снова втянула воздух, а мимо в сумасшедшей перспективе над лежащей в сумеречном свете водой тянулись балки. Она, Альтаир, была этим утром в лодке хозяйкой положения. Она повернула руль, когда лодка вышла из-под Нового Причала, и направила ее к мостам острова Риммон — очень темному пассажу слева от Старого Порта, где в свете утреннего солнца простиралась водная поверхность.

* * *

Потом была прогулка на свежем воздухе — и в некоторых местах над такими отмелями, где можно было сесть на грунт и повредить лодку, если ты недостаточно внимателен и ничего не знаешь о течениях, царящих в Мертвом Порту. Основательно узнать их можно было только ежедневно плавая в этой гавани, как это делали некоторые люди — люди порта; их плоты с навесами из лохмотьев казались маленькими плавающими островами. Некоторые из этих людей были просто жалкими фигурами, большей частью старые речники, у которых лучшие удачливые годы были уже позади, и они лишь доживали свой век. Другие были вовсе не старыми; а некоторые по-настоящему опасными. Предки оставили много безумия нынешним поколениям, будь они прокляты; и именно безумные обживали топи и осмеливались приближаться к городу вплоть до окраинных районов. Среди этих людей жалкие умирали, а множились опасные, у которых угрызений совести было меньше, чем у рыб-ножниц, и ровно столько же сдержанности, если они видели добычу. Эволюция тут работала вовсю. Хитрые сумасшедшие выживали в первую очередь; время от времени губернатор призывал к очистке, и блюстители закона и самые спортивные жители Верхнего города спускались вниз и прочесывали окраинные области, пока не выгоняли весь этот сброд.

Конечно, хитрые сумасшедшие отправлялись на свои плоты. Большинство из них уходили и несколько дней скрывались, чтобы потом снова вернуться.

Поэтому, если ты оказывался здесь, лучше всего было сохранять бдительность и держаться от всех подальше. Если в это время года нужда заставляла человека искать убежище в окраинных областях, то он просто отправлялся туда и высматривал незанятое местечко с хорошим обзором и куском берега.

Мондрагон высунул голову из каюты.

— Можешь выходить, — сказала Альтаир сквозь тихий стук мотора и плеск воды. — Если кто-нибудь и увидит тебя здесь, то не знакомый.

Он с сомнением посмотрел налево, где пустынный скалистый берег окраины не предлагал ничего, кроме отмели, чтобы встать на якорь, и плавающего мусора, которого боялась даже рыба.

— Суровые места, — сказала Альтаир. — Мне даже спокойней, если люди увидят, что со мной мужчина, понимаешь?

Он ухватился за край полудека и вылез из каюты, потом встал на палубе на четвереньки. Он все еще казался оцепенелым.

— Покажи-ка, что ты жив! Я подведу лодку, а ты выйдешь с носовым швартовым вперед и подтянешь ее. Сил хватит?

— Где мы?

— Ты действительно нездешний, это точно. Никакого ответа.

— Это окраина. Старая дамба, преимущественно естественного происхождения, но часть ее построили предки. Вот там сзади… — Она показала рукой на открытую воду. — Вон то темное пятно на воде — флот-призрак. А дальше, вон у берега, Мертвый Причал; за ним топи; равнина в дымке вон там — Старый Порт.

Он повернулся, чтобы осмотреться, потом поднялся на колени и встал, покачиваясь из стороны в сторону.

Потом снова резко сел на доски, беспорядочно замахал руками и быстро ухватился одной рукой за палубу.

— Проклятье, от тебя действительно большая помощь! Он с мрачным взглядом повернулся к ней — уже совсем не тот дружелюбный, сбитый с толку дурак. На мгновение его лицо стало жестким и напряженным, и он показался как-то старше и опаснее. Потом снова обмяк. Вернулся прежний дурак.

— Мутит? — спросила она. Ей больше нравилось беседовать с дураком, и вовсе не хотелось увидеть то, что мгновение назад было в его лице. То, что мелькнуло в его глазах, сказало ей, что она сама дура, потому что не повернула лодку и не вернулась в канал, где у нее были бы свидетели и возможность передать этого парня в руки закона или кому-нибудь еще.

Он кивнул, и снова показался пьяным, заторможенным и податливым.

Итак, ему не хотелось отправляться с причальным концом на берег и, возможно, быть оставленным там, если это вдруг придет ей в голову. Ничья. Самой ей, во всяком случае, выходить из лодки тоже не хотелось. Постоянно осматривая местность, Альтаир подвела лодку к береговой отмели и выключила мотор. Она опустила румпель и выбросила кормовой якорь, живо спрыгнула с полудека и побежала вниз по среднему проходу, чтобы выбросить за борт носовой якорь.

Теперь они стояли на якоре рядом с берегом. Эта идея имела свои преимущества, если учитывать окружение.

Альтаир обернулась и посмотрела на Мондрагона. Он сидел на палубе, опустив ступни на доски прохода.

— Я долго управлялась с этой лодкой без всякой помощи, — рассказывала она радостно. — Но все равно безопаснее остановиться здесь. На берегу полно сумасшедших. Пока тебе муторно, у меня нет уверенности. Не хочется думать о том, как ты начнешь ковылять по берегу, если вдруг понадобится быстро уносить ноги.

— Сумасшедшие?

Она показала рукой на скалы, длинный гребень на западе.

— Там окраина переходит прямо в топи. Здесь можно ждать самых разных сумасшедших, не только на берегу, но и на воде. Некоторые ничего тебе не сделают. Даже многие. Ты просто посиди тут, а я примусь за работу и что-нибудь поймаю. Если я крикну «Поднять якорь!», ты отправляешься на нос и тянешь вот за эту веревку. — Она наступила на нее босой ногой. — Не слишком для тебя тяжело? Я тем временем подниму второй, и у нас будет по-настоящему хорошая причина для этого! Скорей всего, до этого не дойдет. Просто так мы не будем мешать друг другу, а если такое случится, мы свалимся в воду. Первое правило палубы: с шестом в руках имеешь преимущественное право прохода. Если я работаю с шестом, а ты у меня на дороге, ты просто падаешь плашмя. Если ты окажешься слишком гордым для этого, может получиться, что мы продырявим лодку или я шарахну тебя по черепу, а тебе ведь не нужна вторая шишка, правда? Второе правило: ты не трогаешь мое снаряжение! Все лежит именно там, где нужно. Я применяю два приказа: если я кричу «Эй, на палубе!», ты падаешь плашмя, как в случае с шестом; лодка маленькая, и твой череп может тут быстро схлопотать удар. Если я кричу «Держи!», это значит, что что-то сорвалось, и тебе надо ловить. На лодке нет времени для объяснений. — Она перевела дыхание. Вряд ли это играло какую-то роль. Лишь бы не мешался под ногами. Главная проблема в том, чтобы не привлекать повышенного внимания. — Надо что-то сделать с твоей головой. Никогда не видела таких светлых волос. Для тех, кто тебя ищет, это как прожектор.

Она поднялась на полудек, порылась в первом подвесном мешке у борта и нашла обрывок головного платка из шиббы, который использовала вместо галстука. Он был чистым. Большей частью, по крайней мере. Она понюхала его и бросила Мондрагону.

— Обмотай вокруг головы! Будешь походить на настоящего плотовщика.

Он удивленно вытаращился.

— Какой дурак, черт побери! — Она подошла к нему, вырвала у него из рук тряпку и сама намотала ее, как тюрбан, на его голову, стоя при этом вплотную к нему.

Она обратила на это внимание не сразу, а когда уже заканчивала, и отпрянула назад, едва успев завязать платок, ощущая то же неуютное смущение, что и ночью — вспомнила о том, что он не мальчик и что единственное общество в ее жизни было женским. Он был просто… другим. Прикосновение к нему ощущалось как-то иначе; и Альтаир опять вспомнила, как он вздрогнул, когда она сделала ему предложение, которое, по ее мнению, было самым великодушным в ее жизни. Его реакция была даже не чем-то похожим на «нет», а инстинктивной реакцией не пришедшего в себя человека, совершенно откровенной. Она буквально бросилась на него, а он просто сидел. Не предпринял никакой попытки, которую следовало бы ожидать от мужчины; более того, даже попытался ничего не заметить.

Никогда бы не поверила, что я красива. Но никогда бы не поверила, что так уж безобразна. Она потрогала нос, там, где она столкнулась с шестом и довольно сильно, когда однажды еще девочкой попыталась управляться с лодкой. Как-то во время шторма, когда старый Дет разбушевался, она устало приближалась к надежному причалу — тогда она впервые осталась одна и еще не была такой сильной, как сейчас… в первый раз, когда она плыла с шестом сквозь сильный шторм, и разбила себе нос. Она добиралась до причала, почти захлебываясь кровью и полуослепшая от боли, но добралась. Нос стал с тех пор немного приплюснутым и широким. Может, все дело в этом. Ясно, что удар шестом не сделал ее красивее.

— Почему ты мне помогаешь?

Она повернулась к нему. Поискала быстрый ответ и поняла, что все не имеет никакого смысла.

— Хм? Не так уж много я сделала.

Он на миг задумался — с выражением на лице, которое значило, что его мысли далеко отсюда.

— Как я оказался на борту?

— Я тебя втащила.

— Ты сама?

— А кто еще? — спросила она. — Ты пытался взобраться на борт. Потом я схватила тебя и втащила.

Он покачал головой.

— Ничего не помню. Все исчезло. Помню только воду и мост.

— Полдюжины добрых людей сбросили тебя вниз, голого, как новорожденного. Помнишь?

Он промолчал. И молчание это было ложью. Она поняла это по легкому мерцанию в его глазах. Он огляделся,

— Чего мы ждем?

— Тебе куда-нибудь нужно? Он молча посмотрел на нее.

— Можешь отдыхать, — сказала она, — Скоро потеплеет. Тогда ляжешь вон там и прогреешь свои царапины, пока не почувствуешь себя получше. Торопиться нам некуда.

Альтаир перешла на правый борт и достала шнуры и удилища из держателей, потом вскочила на полу дек и покрепче подтянула якорь на корме. Она услышала, как Мондрагон зашевелился, обернулась и увидела, что он взбирается на полудек, при этом опасно покачиваясь у края лодки. Вот он запнулся.

— На палубе! — крикнула она инстинктивно, и он, широко расставив ноги, закачался на месте, пока она его не подхватила. — Сядь! Проклятье, ты же чуть не вывалился!

Он ухватился за ее руку и неуверенно сел на полудек. Альтаир присела ца свои надежные босые ноги, и тут в ее голове забрезжила мысль. Она услышала тихий хруст пальцев ног, почувствовала постоянное напряжение мышц и толкнула его в колено.

— Эй, оставайся в среднем проходе, ясно? Не вставай на полудек, и будь чертовски осторожен, когда поднимаешься на палубу. У тебя ноги береговой крысы, не говоря уж об ушибленной голове, которая тебе не помощница. Маленькие лодки, знаешь, немного верткие. Ты привыкнешь к этому. Но на тебе последняя сухая одежда, какая у меня есть.

Он опустил ноги и встал на доски. Потом снова посмотрел на Альтаир.

— Как с санитарными удобствами?

— Санитарными — чего?

— Клозет. — И когда она совершенно бестолково заморгала глазами, заорал на нее: — Помочиться!

— Там впереди горшок, а можно и через борт. Одно из двух тебе придется попробовать. — Тут ей пришла еще одна мысль. — Мочиться за борт; а если посерьезнее, возьми лучше ведро. Я-то справляюсь, но ты наверняка свалишься в воду, если попытаешься по-другому.

Он посмотрел на нее и начал глядеть по сторонам, вперед, потом назад, будто надеясь на что-то другое. И остался сидеть на месте.

Ей действительно было его жаль. Она была сбита с толку и лично оскорблена. Например, тем, что он отпрянул от нее. Она потянулась и прикоснулась к его руке — почти так, как прикасалась к той неблагодарной кошке, быстро и осторожно.

— Эй, я буду рыбачить с кормы, порядок? Я не буду смотреть.

Он вытаращился на нее, как будто думал, что может быть еще лучшее решение.

— Ты как-то религиозен? — спросила она, вспомнив вдруг, что у некоторых ревентатистов чрезвычайно сильное чувство стыда.

— Нет, — ответил он.

— Любишь мужчин?

— Нет! — Это было сказано с более сильным выражением, чем предыдущее. Казалось, он был в отчаянии.

— Но только не меня, да? Прекрасно. Я не буду на тебя бросаться. Не надо делать такое озабоченное лицо. — Она опять коснулась его руки, встала, перешла на полудек и присела там перед вешалкой, где располагалось остальное снаряжение, все аккуратно вынула, связала шнуры и открыла банку с наживкой, сморщившись от вони. Потом прицепила наживку на крючок и забросила шнур.

Она сидела со скрещенными ногами рядом с кожухом двигателя на корме и смотрела на поплавок, воду и танцующий солнечный свет — как делала уже тысячу раз. Пока, наконец, не почувствовала легкое изменение положения лодки от движений Мондрагона; она чувствовала равновесие и свойства лодки непосредственно позвоночником и каждым нервом. Она дала ему сделать свои дела. Наконец, он вернулся на полудек и поднялся на ноги. Она повернулась, но он был осторожен и шел, пригнувшись, готовый в любой момент упереться в палубу руками.

Он искал общества, предположила она, когда он сел неподалеку от нее. Это в порядке вещей. Даже приятно.

— Ты когда-нибудь рыбачил? — осведомилась она. Это не было занятием жителей Верхнего города, но это было тем, чем она охотно занималась, когда дела шли не слишком хорошо. Прекраснее всего на свете было наблюдать, как танцует вода, и надеяться на то, что поплавок, наконец, нырнет. На рыбалке остается только надеяться. В любой момент счастье могло отвернуться. Рыбак должен быть оптимистом. Пессимисту никогда не выдержать.

— Я… — Он подошел поближе и хотел было сесть и свесить ноги за борт.

— Эй, ты распугаешь всю рыбу! Смотри, чтобы не отбрасывать на воду никакой тени, понятно?

— Извиняюсь. — Он отпрянул назад, подтянул ноги и обхватил их длинными руками. Она повернулась к нему и бросила на него взгляд, которым хотела выразить, что сказала это вовсе не из недружелюбия. — Я… — Он начал новый разгон. — Я на самом деле благодарен, — сказал он. — За все.

Она пожала плечами. Мысли ее вдруг снова вернулись к этой истории, и мир показался холодным. Мосты в полночь и негодяи в черных плащах. Она посмотрела на Мондрагона.

— Дело не в том, что… что ты мне не нравишься, — сказал он. — Только… я не знаю, что происходит.

— Ты имеешь в виду, что не знаешь, кто тебя сбросил в воду?

Нет, он не знал не это. Она поняла по его взгляду — быстрому, обшаривающему даль.

— Как получилось, что там оказалась ты?

— Я хотела кое-что забрать из таверны. Ты упал в воду прямо у моей лодки. Потом снова вынырнул и искал, за что ухватиться. Это оказалась я. По-моему, тебе повезло.

Сначала он переваривал это. Глаза его мигали. Зеленые, как море. Нет, темнее. Как море в ненастный день. Потом облачность снова исчезла, и Мондрагон потянулся рукой к лицу Альтаир. Она испуганно отпрянула.

Он быстро отдернул руку и смущенно уставился перед собой.

— Эй, — сказала она. Он напугал ее. Даже сердце подпрыгнуло. Предки его знают, не сумасшедший ли он, как половина плотовщиков там снаружи. Она перехватила удочку повыше. — Я думала, клюнуло! — Ложь, которая освободила ее из неловкой ситуации. Она вытянула шнур и осмотрела поплавок и крючок. Наживка исчезла. — Подкрался, проклятый!

Она встала и пошла, чтобы достать новую наживку.

Альтаир снова забросила удочку и продолжала рыбачить стоя, а Мондрагон тем временем вытянулся на теплых досках полудека и уснул. Потом она села и подумала, что ей ведь больше ничего не нужно, как просто дать ему крепкого пинка. Его типичная для сухопутной крысы неуверенность была не наигранной, что бы там в нем ни было ненастоящим.

Он совершенно невинно лежал на солнце. Альтаир поймала маленькую рыбку, разорвала, чтобы сделать из нее наживку, и остаток утра рыбачила более тяжелой снастью.

Мондрагон проснулся, когда она вытащила первого утильщика. Он вскочил, когда рыба на полудеке заколотила хвостом и обрызгала его водой.

— Быстрее! — крикнула она, так как он находился в пределах досягаемости рыбы. Он попробовал ее схватить, но попал под хлещущий хвост и попытался еще раз. — Шнур! — крикнула Альтаир, и он схватился за него и поймал рыбу.

Альтаир сняла рыбу с крючка, протянула сквозь жабры шнур и повесила ее через край лодки.

— Попало по руке?

Он пососал рану и показал ей — несколько вполне приличных проколов.

— Ты действительно сын предков, да? Они же загноятся. Он оскорбленно посмотрел на нее, но промолчал.

— Ясно, — сказала она. — Вы же там, наверху, не разбираетесь в рыбе, вы просто ее едите. Это я виновата. В голову бы не пришло, что ты схватишь ее за спину. Сзади плавника и за этот ряд. Хорошо, что хоть зубов у нее нет. Ну, я никогда бы не заставила тебя хватать красноперку. Плохие плавники да еще зубы. Когда приходится иметь с ней дело, надевают рукавицы, вот и все. То же самое касается и священной щуки. Она спокойно может что-нибудь откусить. И ангел смерти хорошо оправдывает свое название, потому что его яд убивает быстрее, чем успеешь оглянуться. Они хороши на вкус, но их колючки могут убить даже через три дня после того, как рыбу съели за ужином.

— Я знаю, — сказал он мрачно; и она вспомнила об убийцах из-за угла, ангеле смерти и о высоких мостах, и ей снова стало холодно средь ясного дня. Она насадила на крючок новую наживку и забросила удочку. Стайка морских птиц села вдали у Флота-призрака, и плотовщики медленно поплыли к ним. Альтаир наблюдала за этим, пока стайка не бросилась в бегство.

К полудню рыба уже варилась на маленькой печке; после еды они немного вздремнули на полный желудок, она сама на одной стороне полудека, он — сидя прямо в среднем проходе, где уснул после еды, набив желудок порядочным глотком дешевого виски Хафиза и рыбой из Мертвого Порта.

Альтаир время от времени просыпалась и смотрела поверх руки, которую использовала в качестве подушки, на берег, состоявший из голой коричневой скалы и желтого галечника. И поглядывала на своего пассажира, чье единственное движение за все это время состояло в том, чтобы лечь на досках на бок и положить руку под голову. Так он и лежал, свернувшись, как младенец, одна голая нога уютно подтянута к другому колену. Солнце пригревало, ночь была трудной, и Альтаир снова закрывала глаза и клала голову на руку, слишком сонная, чтобы быть в состоянии заняться чем-то другим.

* * *

Вечером она пекла блины, чтобы поесть их вместе с холодной рыбой; Мондрагон-Кто-бы-он-ни-был подошел и наблюдал за ней во время работы.

— У тебя нет бритвы? — спросил он.

— Есть хороший нож, — сказала она задумчиво. — Острый, как бритва. — Она положила лодочный багор в пределах досягаемости, но его вопрос казался совершенно искренним: у него уже появилась заметная щетина. Она наклонилась и протянула ему нож с бумажно-тонким лезвием, и это был совсем не тот нож, которым чистят рыбу. Он сделал сомневающееся лицо, пока не проверил его на остроту пальцем. Потом посмотрел на нож с уважением.

— Чем ты пользуешься, оселком?

— Глинистым песчаником, и будь чертовски осторожен с ним. — Она вытащила из левого кармана камень и протянула его Мондрагону.

— А мыло?

— Лежит в ящике, самом первом, как только заползешь в укрытие. Маленький черный ящик. Только лучше бы ты подождал. Сейчас будет готов ужин…

— Вообще-то, к ужину я как раз и собирался освежиться.

— Небо, ты же только прошлой ночью принял ванну!

Мондрагон посмотрел на нее так безмолвно и оскорбленно, что она немедленно снова заткнулась. Он пригнулся и достал из ящика мыло. Ванну… После того, как он едва не утонул. С мылом…

Он ушел на релинг и снял пуловер.

— Спорим, что ты думаешь, будто у меня есть еще чистая одежда! — крикнула она надменно.

Он обернулся.

— Я действительно желал бы ее! — сказал он резко, отвернулся, снял большие брюки, взял нож и мыло в одну руку и щучкой прыгнул через борт в воду.

— Проклятье! — С этой стороны лодки было не особенно глубоко. Альтаир вскочила и подбежала к борту, чтобы посмотреть, не сломал ли он себе шею, но он был целехонек и плавал довольно хорошо. — Ты когда-нибудь глядишь, где находишься?

— Со мной все в порядке.

— Черт возьми, если ты утопишь нож, я позабочусь о том, чтобы ты нашел его снова, прежде чем попадешь на борт!

Он встал по грудь в воде, и поднял нож. Вместе с мылом. Потом наморщил нос.

— Там ничего не горит?

— Проклятье! — пронзительно вскрикнула она и бросилась назад.

Пригорело. Она вынула блинчики с подгорелой стороной и положила их на холодную рыбу, погасила огонь, а потом только сидела и таращилась на этот неприятный сюрприз.

Наконец она сбросила пуловер и брюки и тоже слезла с лодки с другой стороны.

Вторая ванна за один день. Если Мондрагон мог быть чистым, то она могла быть еще чище. Она снова вынырнула, следя за тем, чтобы лодка оставалась между ней и Мондрагоном.

— Ты в порядке? — спросил он с другой стороны.

— Все нормально. Ужин уже пригорел. С таким же успехом он может и остыть. — Она снова нырнула. Дно состояло из вязкого наносного песка, на него страшно было вставать. Она поджала ноги, отплыла на несколько гребков, повернулась и поплыла назад. Мондрагон появился из-за угла лодки.

— Мыло не нужно?

Она заболтала ногами и, стараясь держаться поглубже в воде, подплыла к его вытянутой руке и взяла мыло. Мондрагон снова вернулся на свою сторону. Альтаир намыливалась, плевалась и чертыхалась, и когда вдоволь намылась, положила мыло на полудек, поплавала вдоль борта лодки, навалилась животом на край и приземлилась в среднем проходе.

Она снова была царицей лодки. Мондрагон со своего места очень хорошо мог ее видеть. Она, стараясь не замечать этого и не смотреть в его сторону, поднялась на полудек, натянула штаны и пуловер, положила на место мыло, села и начала есть, роняя капли воды с волос на плечи.

А потом пришлось подняться на борт ему. Альтаир безжалостно смотрела, как он, натягивая пуловер, повернулся к ней и тоже делал вид, будто ее не было рядом. Она заметила, что нож по-прежнему с ним. И когда он приблизился к ней, она на всякий случай положила у своих ног крюк. Она подняла взгляд, когда он сел, вытащил из кармана брусок и взял немного жира со сковороды; он собрался заняться лезвием, и ей пришлось признать, что в этом деле у него есть навык.

— Ты бы поел, — сказала она.

— Я как раз забочусь о твоей собственности!

— Это я могу сделать и сама. Ешь!

Но он продолжал возиться с ножом и делал это довольно долго. Альтаир закончила есть, пошла к краю лодки и смела крошки своей порции в воду; потом вытерла тарелку, чтобы положить ее на место.

Мондрагон съел свою порцию, потом тоже пошел со сковородой к краю лодки и окунул ее в воду.

— Проклятье, что ты делаешь? Он обернулся.

— Мою. А разве мытье… — Он сдержался, пока не зашло слишком далеко, но она достаточно хорошо его поняла.

— Железные сковороды не моют, Мондрагон. Их вытирают. От этого они только лучше. А если ты будешь мыть в воде порта еще и тарелки, то заболеешь. И если будешь слишком часто мыться. Мне тоже не нравится быть грязной, Мондрагон, но, черт побери еще раз, помыться иногда просто негде, пока не пройдет дождь, а тогда чертовски холодно!

Альтаир уже кричала. Заметив это, она резко оборвала себя возбужденным фырканьем.

— Мне жаль, — сказал он.

— Хэй, для сухопутной крысы ты управляешься совсем неплохо. Даже не потерял мыло.

— А что мне делать со сковородой?

— Давай сюда. — Она взяла ее у него из рук, вытерла тряпкой и положила на место. — Первый же разогрев убьет заразу.

— Блины были неплохими.

— Спасибо. — Она закрыла крышку ящика с посудой, и села на край полудека, нагнулась и вытащила бутылку с виски. Ей необходим глоток! Небо и предки, этот человек может вызвать жажду у кого хочешь!

Потом она протянула бутылку ему, поразмыслив, что, возможно, и сама тоже вызвала у него жажду.

— За мой нож.

Он передал ей нож и точильный камень, взял бутылку и отпил.

Бутылка переходила из рук в руки много раз; наконец, Альтаир вздохнула и заглянула в нее. Янтарной жидкости осталось еще на дюйм.

— А, к черту! — сказала она и снова протянула ее Мондрагону. Он отпил, а она осушила бутылку.

Потом она снова села рыбачить — это занятие обычно успокаивало ее. По ту сторону водной поверхности блестели огни Меровингена — разбросанное над темнеющим приливом золото. Вода лизала лодку, плескалась и сверкала, показывая разбитое зеркальное отражение тускнеющего неба. Поплавок безмятежно покачивался на волнах.

Мондрагон поднялся на палубу и сел рядом с ней, скрестив ноги. Молчал. Смотрел на воду. Возможно, погрузился в, туманные мысли о том, что старый Дет безуспешно пытался проглотить его.

— Тебе действительно везет, — наконец, сказала Альтаир, вырванная из своих мыслей. — Если наглотаешься этой старой воды из канала, заработаешь лихорадку. Ты проглотил ее не меньше литра. Я всю ночь боялась, что начнется лихорадка. Возможно, это виски убило заразу.

— Таблетки, — сказал он. — Я съел массу таблеток от этой воды.

Она повернула к нему голову. Таблетки.

— Ты хочешь сказать, будто заранее знал, что тебя собираются бросить в воду?

— Нет. Вода во всем Меровингене. Плохой водопровод. Они говорят, чтобы пить ее, нужно здесь родиться.

— А ты родился не здесь?

— Нет.

— А где? Молчание.

Альтаир пожала плечами. Масса речных крыс и канальщиков имели такое обыкновение. Беспокоились только о своих делах. Она почувствовала, как клюнула рыба, но когда потянула удочку, не ощутила никакого сопротивления.

— Проклятье! — Она вытянула шнур, вглядываясь в сгущающейся темноте к крючку, но потом все-таки была вынуждена взять его в руку, чтобы убедиться, что наживка действительно исчезла. — Вообще-то эта рыба должна была стать нашим завтраком. Я не собиралась дарить ей свой.

— Ты живешь одна? Этот вопрос обеспокоил ее.

— Временами. У меня много друзей. — Она посмотрела в сгущающуюся тьму и вздохнула. — Ну, да, не везет. — Она смотала снасть и убрала ее, аккуратно привязав к борту лодки возле перил полудека.

Потом повернулась к Мондрагону, долго глядела на него со своего места, смотрела, как он сидел на узкой палубе недалеко от нее, в последнем свете заката. Сердце ее снова бешено застучало, хотя она не находила для этого причины. Что за глупости? Чего я боюсь?

Ох, да ничего. Шесть крадущихся фигур в черном, которые убили человека, и мужчина в темноте на моей лодке — всего-то. Может, как раз сейчас они повсюду его разыскивают. А если они найдут нас?

Он-то знает, кто они такие!

Она скатилась с полудека и встала в среднем проходе. Мондрагон передвинулся на край и свесил ноги вниз, но немедленно убрал их с дороги, когда Альтаир нагнулась и вытащила из укрытия одеяло.

— Я сплю на палубе, — сказала она, добавив про себя: Ты-то отсюда свалишься. Только подумала. Она поднялась на палубу и почувствовала его руку на лодыжке. Он не схватил — просто прикоснулся, а потом ладонь переместилась к икре, когда она остановилась.