Никого над нами

      — И?
      — А ничего, — пожал плечами хозяин, — перекрестишься, упрешь тыльник рогатины в землю, подопрешь его сапогом и… От доброй рогатины и божьей молитвы ни одной твари спасения нет. Проверено…
      — А разве… — вкрадчиво начал Томас, у которого перед глазами замелькали золотые горы и алмазные россыпи, обрушивающиеся на главу торгового дома, занимающегося эксклюзивной торговлей рогами единорогов, — вы на единорогов не охотитесь?
      — Да что ж ты такое говоришь-то? — осерчал хозяин. — Разве ж можно на такую животину руку подымать? От нее ж земле польза великая! И от ее вида глаз радуется и сердце трепыхается, будто птичка. Да ежели бы’ и нашлась в округе такая тварь — мы бы ее сами укоротили. Даже князю жалится бы не пошли, что его строгий указ нарушается!
      Томас вежливо кивнул, чувствуя, как золотые горы и алмазные россыпи меркнут и уплывают легким туманом. Ну… не получилось, бывает. Однако утром, перед отъездом, успел забежать в еще несколько дворов и выпросил еще два рога единорога, кои заботливо завернул в полотно и упрятал на самое дно дорожного мешка, рядом с кошелем, в котором хранился непонятный кубок…
      Следующие полторы недели они ехали уже более обжитыми местами. Томас придирчиво рассматривал деревни, небольшие городки, окруженные деревянными крепостными стенами, и удивлялся тому, насколько богато жил здешний люд. Основным строительным материалом было дерево. Но какого же искусства достигли местные мастера в его использовании! Не встречалось дома, который не был бы украшен искусной резьбой, крыша которого не завершалась бы затейливым коньком. Улицы во всех городках, даже самых маленьких, тоже были сплошь замощены деревом — где бревнами, а где стругаными деревянными плахами. Томас вспоминал родной Остершир, где мощеной была только центральная площадь, а остальные улицы из-за частых английских дождей напоминали болото. И чтобы дойти до дома, скажем, тетушки Селин, надо было все время одеваться так, будто собираешься в соседний Йоркшир, да и то, приходя, частенько приходилось стягивать башмаки и ставить их на каминную полку, чтобы перед дорогой домой они успели хоть немного подсохнуть…
      Да и сами городки… Здесь у некоторых жителей были свои огороды и личные бани. Не то что в цивилизованных землях, где даже самые богатые горожане не всегда имели конюшни. Уж слишком дорогой была земля внутри узкого кольца каменных стен. И дома там стояли вплотную друг к другу, узкие, но длинные. Как гробы. Так что в комнатах нередко можно было, вытянув руки, положить ладони на обе стены одновременно. Кухни, из-за опасности пожара, располагались на самом верхнем этаже, а отходы, как и остальные нечистоты, было принято выливать из окон. Даже в сухой день прохожий запросто мог попасть под выплеснутое в окно содержимое ночного горшка или помойного ведра Ну и, соответственно, запахи, как без этого… Здешние же городки пахли вкусно — звонким деревом, свежим хлебом и чистым, здоровым телом. Ибо местные жители мылись часто и с удовольствием. В отличие от жителей стран, кои считались цивилизованными, — там человек омывал все тело трижды за всю свою жизнь: при рождении, крещении и после смерти…
      К исходу июля отряд вышел к реке. Да-а… такой реки Томас еще не видывал! Она была настолько широка, что противоположный берег терялся в утренней дымке, отчего река казалась морем.
      Некоторое время Томас молча сидел на коне, зачарованный открывшимся видом, а затем ему в голову пришла дикая мысль, заставившая всполошено повернуться к варвару.
      — Святослав, а эту реку мы тоже будем переплывать за лошадьми?
      — Днепр-то? — усмехнулся русс — Нет, Днепр мы переплывать не будем. Будем караван ждать. Разведем костер и выставим знак.
      — Какой знак? — уточнил Томас.
      — Княжий.
      — И что?
      Святослав покачал головой, удивляясь его непонятливости.
      — Купец мимо поплывет — знак увидит и к берегу пристанет.
      — Зачем?
      — Так знак же…
      — Какой?
      — Княжий.
      Томас озадаченно потерся щекой о плечо.
      — И что?
      Святослав тяжело вздохнул. Ох уж эти немцы и всякие франки с англичанами — вроде ученые, а очевидных вещей не понимают…
      — Ну разве купец может княжий знак пропустить? Ему ж в этой земле потом никакой торговли не будет.
      Томас непонятливо моргнул.
      — То есть, увидя знак, каждый купец обязательно должен пристать?
      — Ну да…
      — И поинтересоваться, что хочет князь?
      — Княжий муж, — поправил его Святослав. — То есть тот, кто княжеским доверием облечен.
      — И что?
      — И исполнить его повеление.
      Томас вновь озадаченно потерся щекой о плечо.
      — А если тот, скажем, повелит отдать ему весь товар?
      Святослав задумался.
      — Ну… такого не припомню, а вот как-то воевода Чигирин повелел одному бухарину весь товар на берег выгрузить, а на лодьи его дружину загрузить и полным ходом двигать обратно вниз. Так тот и слова не сказал. Все исполнил.
      Томас содрогнулся, представив, какие убытки понес тот купец. Да уж… земля беспредела! Не то, что в цивилизованных…
      — А князь ему потом за весь брошенный товар все убытки возместил, да еще дозволение дал торговать три года беспошлинно, — закончил Святослав, оборвав размышления Томаса. — Князь на то и поставлен, чтоб в этой земле никому обид и разору не было… а воевода Чигирин как раз Дедерю-Кощея тогда гнал, что с низовьев поднялся и принялся купеческие караваны зорить. И с помощью бухарина того нагнал-таки татя. И ватагу его побил, а самого Кощея в Киев в цепях привез.
      Томас растерянно пожевал губами. Как это русс говорил: со своим уставом в чужой монастырь…
      Купеческий караван они дождались этим же вечером. Он состоял из шести лодей, на которых было достаточно вооруженных людей. К княжьему знаку они приближались с некоторой опаской, но, поняв, что под знаком действительно княжьи мужи, купец споро приказал скинуть сходни и безропотно позволил не только подняться на лодьи дюжине вооруженных путников, но и завести лошадей. Он как будто был даже несколько раздосадован, что места хватило и ничего из товара не пришлось бросить на берегу…
      На лодьях плыли почти неделю. За это время им навстречу прошло на парусах или веслах не менее двух с половиной десятков караванов. Действительно, реки в этой земле были настоящими торговыми дорогами. Да еще такими оживленными…
      — И скоро этот твой Киев-городок? — осведомился Томас утром шестого дня.
      Его уже окончательно утомили эти бесконечные расстояния. То, что в цивилизованной стране считалось бы другим краем света, в этих диких варварских землях называлось «рукой подать».
      — Да сейчас, только за мыс завернем, — отозвался Святослав.
      Томас недовольно вздохнул. Вот всегда так у них — за мыс завернем, увал перевалим, лесок обогнем. Короче, «две версты с гаком, а в том гаке еще десять верст…». Додумать дальше Томас не успел. Вытаращив глаза, он изумленно уставился на огромный город, который раскинулся у реки, медленно несущей свои воды. Да уж, ничего себе городок! В речном порту небо застилал лес мачт. Кораблей здесь было едва ли не более, чем в Портсмуте или Ливерпуле. А сам город окружало три стены. Подумать только — три стены! Пусть и из дерева — в цивилизованном мире лишь Рим и Константинополь имели три стены. Даже императорские столицы довольствовались лишь одной, или, если считать стены замков, каковые имелись не во всех городах, — двумя. А тут три! И где — в обычном заштатном городишке! Что же тогда он увидит в их столице?.. Томас ошарашенно повел головой. Вот тебе и земля сюрпризов и открытий…
      На холме, что был ближе всех к излучине реки, у которой раскинулся город, высились стены и башни герцогского или, скорее, княжеского замка. Его стены и башни также были изготовлены из дерева, но, как позже выяснилось, оказались едва ли не более прочными, чем каменные, поскольку представляли собой четыре ряда дубовых стен, промежутки между которыми был плотно забиты камнями и землей. Причем сверху обычно укладывали самые большие камни, и если таран разбивал первый ряд бревен, на него, ломая всю конструкцию, обрушивались верхние камни первого промежутка. Нападающим это приносило не слишком много выгод, ибо впереди было еще три ряда бревен и два ряда камней и земли. А подход к уже сделанному пролому оказывался засыпан обвалившимся наполнением первого ряда и перекрыт сломанным тараном… Толщина таких стен доходила до сорока саженей — величина по всем меркам просто чудовищная — и уж нигде не была менее двадцати. А еще если учесть, что воевали здесь, как правило, в зимнее время, в каковое на стены и валы намораживали ледяной панцирь до двух-трех саженей толщиной, то становилось вполне понятно, почему, несмотря на обилие дерева, тараны здесь так и не прижились. Толку от них было мало.
      Все это Томасу поведал, довольно улыбаясь, Святослав. А бывший студиозус только зачарованно кивал, пялясь на огромный город, на сверкающие золотом маковки десятков церквей, на нарядные крыши палат и домов, затейливо украшенных искусной резьбой и буквально одетых в кружево террас, лесенок, мостков и крылечек… И не понимал, как можно считать Святослава и его народ отсталым и варварским…
      На пристань Томас спрыгнул вслед за товарищем, когда еще не успели подать на лодью трап. И тут же толпа обступила, закрутила, затормошила его, ударив в уши шумным гомоном, а в глаза — пестротой лиц, среди которых встречались и смуглые, и белые, и даже черные как уголь, и широконосые, и с носами прямыми и с горбинкой, и рыжие, и русые, и чернявые…
      — Шелк, а-атличнейший шелк, уважаемый! Недорого…
      — Ковры, персидские ковры!..
      — Рыба, рыба!..
      — Сбитень, холодный сбитень!..
      — А вот кожа, отличной выделки!..
      — Оружие, дарагой! Кинжалы, сабли… Настаящая дамасская сталь!..
      — Полотно, белоснежное полотно из отличного льна!..
      — Пенька, пенька…
      — Агх! — послышалось сбоку, и Томас кубарем полетел на деревянную мостовую порта-торжища.
      Больно приложившись плечом, он сердито развернулся и… в ужасе замер. О господи! Они-таки настигли его. И нет никакой надежды спастись…
      Прямо перед ним, злобно скаля клыки, выступающие из-под нижней губы, стоял орк. А за его спиной маячил еще целый десяток. Томас судорожно сглотнул и, затравленно поведя глазами, прижал мешок с кошелем к свой груди. Сейчас настанет его последний час…
      — Хыг, — булькнул орк и кубарем покатился по бревенчатой мостовой.
      А Святослав, только что засветивший ему в левую скулу, поднял кулак и грозно потряс им вослед:
      — Не озоруй! Не у себя дома…
      Томас охнул и зажмурился, не в силах смотреть, как орки сейчас исполосуют храброго русса своими огромными топорами… Однако, к его изумлению, ничего такого не произошло. Орки, конечно, недовольно заворчали, но ни один из них не ухватился за топор. И даже тот, кого Святослав сбил с ног, сел, подвигал челюстью, сплюнул на мостовую, а потом хмыкнул и, кивнув своим, двинулся куда-то в глубь торжища.
      — Вставай, Томас, чего разлегся? — протянул ему руку товарищ. — И смотри по сторонам на торжище. А то не только по шее накостыляют, но и обобрать могут запросто.
      Томас перехватил дорожный мешок одной рукой и, ухватившись другой за русса, поднялся на ноги.
      — Святослав, а… это же были орки?
      — Это? Урмане.
      Вот черт У них здесь на все свои названия. Но Томас был твердо уверен, что это были именно орки, чье страшное нашествие остановил великий сэр Эдмунд, герцог Кентский. Это была страшная битва, в которой на стороне людей билось почти три тысячи рыцарей — несметная сила! А орков вообще было без счета! Враги оказались отброшены от стен Камелота и более не рискнули претендовать на владычество над Англией…
      — А… почему они здесь?
      — Эти-то? Да кто ж их знает, может, и по торговым делам… Да вроде и нет… — нахмурился Святослав. — Эти оружные. Значит, посольство какое.
      Торговым? Посольство?! Томас удивленно покачал головой. Эти люди торгуют с орками, вечным бичом и страшной угрозой всего христианского мира?.. И не только торгуют, но еще и обмениваются посольствами? Как это совместить с тем, что во всех трактатах, описывающих орков, те предстают высокомерными завоевателями, рассматривающими людей лишь как рабов или добычу…
      — А-а-а, вона как, — расплылся в улыбке Святослав, отворачиваясь от Илувара, что-то говорившего ему на ухо, — не… это не посольство. Они свои ворота выкупать приехали.
      — Ворота? — изумленно переспросил Томас.
      — Ну да, — кивнул Святослав. — Наши ушкуйники прошлой осенью в набег ходили. И их урманскую столицу, Сигхольм, изрядно пограбили. Даже ворота с дворца сняли и с собой уволокли. Для их ирла — страшное поношение. Вот он и прислал делегацию, чтоб ворота свои обратно выкупить…
      Томас поперхнулся. Эти люди ходили в поход на страшный Черный Сигхольм, ужасную столицу орков?! И… нет, это уму непостижимо… пограбили ее?! Да что же такое происходит в этом мире?..
      — Только шиш они ворота получат, — продолжил между тем Святослав, — епископ их уже в храме Святой Софии велел установить. А из-за этих нехристей никто храм разорять не подумает…
      — И… часто вы грабите ор… урманскую столицу? — взволнованно спросил Томас, почти уверенный в том, какой получит ответ.
      — Да не… столицу не шибко, — мотнул головой русс, — ну раза три было… а вообще лучше в мире жить. Это просто урмане прошлой весной новгородские земли пограбили. Их вождь объяснял, что то свободные ирлы… волки морей, которые ему как бы и не подчиняются. Но кому нужно это его объяснение, — презрительно скривив губы, фыркнул Святослав, — коль ты вождь, так за порядком в своей земле следить должен. И всяким там свободным ирлам крепко в голову вбить: в какую сторону озорничать можно, а в какую — ни-ни! Вот молодежь да иные охотники по осени на ушкуях и пошли урман уму-разуму поучить, удаль свою молодецкую показать. А так разве великий князь разрешил бы…
      Томас пораженно покачал головой. Выходит, орочью столицу взяли не закаленные в боях полки здешнего владыки, великого князя, а молодежь да охотники?
      — Святослав, — вновь взволнованно обратился он к руссу. — Но если так, тогда вы, наверное, можете совсем уничтожить это гнездо Тьмы, развеять в прах владычество Мрака и обезопасить весь христианский мир, истребив ор… урман?
      — А это зачем? — удивился русс — Ну что темные они — это понятно. Веры христовой не знают. Но за просто так столько душ губить, причем и своих, и чужих? Урмане — воины знатные, дерутся отчаянно…
      — Но они же изначально преданы злу, — с жаром начал Томас, — и являются исконными врагами всего христианского…
      — Ты глупостей-то не мели, — посуровел Святослав. — Как это — изначально преданы? У моего отца двое самых близких воевод — урмане. И они вполне даже добрые христиане. Умгольд даже церкву на свои деньги в Китеже возвел, каменную. Очень благолепную. Из ваших западных краев мастера выписал… А что рожи у них страхолюдные, так к этому только привычка нужна. Вон у чуди уши торчат, у китайска народца глазки махонькие, а у арапов кожа черна, как деготь, и не смывается ничем, я пробовал… Так что, теперь их тоже за людей не считать?
      Томас растерянно почесал скулу, еще побаливающую от удара орка. Эта земля удивляла его все больше и больше. Она очень слабо соответствовала установкам, вбитым ему в голову учителями и наставниками. Мерки и правила, которые в цивилизованных землях считались самыми разумными и непреложными, здесь нарушались сплошь и рядом. Но люди при этом жили и богаче, и здоровее, и… свободнее, чем в тех краях, что они проехали. Да и счастливее, чего уж там… Причем не только люди, а все — от эльфов до орков… А ведь у Томаса до сих пор не очень укладывалось в голове, что эльфы и орки могут вместе служить одному и тому же властителю, да еще из рода людей… Все это требовало длительного обдумывания, а пока он решил, что отныне перестанет именовать Святослава и его народ варварами. Даже мысленно.
      До ставки великого князя, отправившегося, по словам Святослава, поучить степняков уму-разуму, они добрались к исходу лета. Илувар со своими сакмагонами покинул их в Киеве, который, как выяснилось, все-таки был не заштатным городком. Но не был он и столицей. Стольным городом был Владимир… А Томасу и Святославу в сопровождение выделили два десятка тяжеловооруженных воинов. У них в Англии не каждый рыцарь имел столь полный доспех, а тут так вооружены оказались обычные дружинники. Ну не совсем обычные, а княжеские. Но все равно… Аналогом рыцарей здесь являлись как раз те самые «княжьи мужи», которые состояли из ко — го-то вроде графов и баронов, носящие здесь имя воевод, и обычных знатных рыцарей и бояр — владельцев доменов. Но в отличие от своевольных графов и шателенов запада эти служили великому князю с преданностью и истовостью паладинов Карла Великого.
      Еще на подходе к биваку впереди нарисовались всадники на легконогих конях, одетые в халаты и вооруженные саблями и луками. Томас опасливо заерзал в седле, но Святослав его успокоил:
      — Это печенеги — данники княжьи. Сторожу несут.
      — Великому князю служат степняки? — удивился Томас — Ты говорил, он с ними воюет.
      — С этими раньше тоже воевал. А как усмирил — под свою руку взял. Теперь вот иных усмиряет…
      И действительно, всадники остановились на расстоянии десятка шагов, обменялись со старшим стражи приветственными взмахами рук и с гиканьем унеслись вперед, сообщать… Воевода Чигирин, что встретил их в Киеве, уже отослал с гонцом сообщение об их прибытии и доклад Святослава, бывшего здесь, как выяснилось, в некотором авторитете. Причем своем собственном, а не отцовом. Видно, до того как оказаться в Англии, в университете, Святослав успел проявить себя на родине. А вот по поводу его отца Томас все еще оставался в неведении. Похоже, тот был здесь кем-то вроде воеводы и, судя по всему, не слишком знатным. Во всяком случае к Святославу здесь уважительно относились явно из-за его собственных заслуг, а не из-за положения его отца. Впрочем, кто может разобраться в обычаях этих руссов?..
      Всадники въехали на холм, и Томас невольно затаил дыхание, впечатленный биваком, раскинувшимся перед ним: костры, сотни шатров. Он с легкой иронией вспомнил, с каким благоговением относился к численности войска сэра Эдмунда Кентского — три тысячи рыцарей. Да на этом биваке расположилось на отдых не менее десяти тысяч рыцарей и тяжело вооруженных дружинников, не говоря уж о легких степных всадниках! А еще пехота…
      Великий князь ждал их в своем шатре. Когда Томас со Святославом вошли в шатер, князь, сидевший на небольшом раскладном стульчике, встал, сделал шаг навстречу, обнял Святослава и с чувством произнес:
      — Здравствуй, сын!
      После столь долгого путешествия Томас считал, что теперь его уже невозможно ничем удивить, но… сейчас он снова не сумел справиться с собственной челюстью. Святослав, тащивший его через Геммельгонскую чащу, спасавший его задницу от всяческих дрязг и опасностей, чинивший ему драные башмаки… этот Святослав — сын великого князя, чьи владения больше нескольких влиятельных европейских стран вместе взятых, а с войском может сравниться лишь легендарная армия Карла Великого?! Этого не могло быть!.. Но было…
      — Ну вот, — заговорил Святослав, отрываясь от отца и поворачиваясь к Томасу, — мы и дошли. Как видишь, я тебя не обманул. Здесь до тебя уже не смогут дотянуться никакие враги.
      Томас сглотнул.
      — Да я… — начал он, но так и не смог продолжить, выдохнув только простое «спасибо».
      — И что ты думаешь делать теперь?
      Томас замер. А действительно… они ехали, сражались с врагами, убегали, но вот все позади. И что теперь? Он об этом еще не думал. Томас обвел взглядом шатер, полный людей. Судя по лицам и одеждам, здесь были греки, армяне, мадьяры, болгары, мозельцы и датчане, а где-то на заднем плане мелькнула уже знакомая морда орка…
      — Я… — нерешительно начал он, но затем поджал губы и продолжил уже совсем уверенно, — хотел бы просить у великого князя позволения остаться в земле Рус и, если будет на то его воля, служить ему со всем старанием, тщанием и верностью. А в поруку этому я преподношу ему в дар кубок, который принес в эту землю, исполняя волю невинно убиенного святого человека, преодолевая козни врагов и не давая им завладеть этим кубком.
      Святослав и великий князь переглянулись, затем князь негромко произнес:
      — Щедрый дар… Что ж, Томас Амбольт, родом англичанин, я принимаю и твой дар, и твою службу. И благодарю тебя…
      Уже выйдя из шатра Томас вздохнул и несколько грустно сказал Святославу:
      — А все-таки жаль…
      — Чего?
      — Я ведь так и не узнал, что это был за кубок.
      Святослав резко остановился.
      — Так ты до сих пор не понял?
      — Нет, — удивленно произнес Томас, — а ты что, понял?
      Святослав помрачнел.
      — Пойдем, — сказал он, разворачиваясь к шатру…
      — Отец, — громко произнес он, входя внутрь, — Томас не знает, что за дар он нам принес.
      — Вот как? — удивился князь и, повернувшись к кому-то, приказал: — Аристарх, пусть принесут чашу, — после чего повернулся к Томасу и открыл рот, собираясь что-то сказать… Но Томас не дал ему этого сделать, совершенно невежливо замахав руками:
      — Что вы, в этом нет необходимости!
      — Но, узнав, ты можешь передумать.
      — Нет-нет, я не собираюсь этого делать, ваше… ваша светлость! Я уже принял решение и не изменю его!
      Великий князь недоверчиво покачал головой.
      — Но мы не можем принять дар, ежели дарящий не до конца понимает, что он дарит. Это нечестно, — произнес он таким тоном, что Томасу стало ясно: этот человек не поступится своей честью ни за какие выгоды и богатства мира.
      Томас отвесил князю глубокий поклон.
      — Этими словами, ваша светлость, вы лишь сильнее укрепили меня в моем решении. Служить столь благородному человеку — огромная честь. И она стоит любых даров.
      Да… отец Исидор сейчас мог бы гордиться своим учеником. Великий князь улыбнулся.
      — Что ж, раз таково твое окончательное решение… — он повернулся к рослому греку, который уже пробивался к нему сквозь толпу приближенных: — Аристарх, не надо, — а затем вновь обернулся к Томасу: — Можешь не сомневаться — чаша попала в хорошие руки. Я отправлю ее в Китеж, святой град. Тамошние старцы сумеют защитить ее от любых напастей.
      Томас вновь поклонился, показывая, что полностью одобряет действия великого князя.
      — Ну а тебя, Томас Амбольт, я еще раз благодарю за бесценный дар. Многие искали ее — и святые паломники, и знаменитейшие рыцари, и могущественнейшие короли. Но нашел ее ты. И твое имя навеки войдет в летописи как имя человека, вернувшего миру эту драгоценность — Чашу Грааля…

Михаил Бабкин
Десант

      Я помешан только в норд-норд-вест. При южном ветре я еще отличу сокола от цапли.
Гамлет.

      Главный врач сидел за столом и, надев очки с мощными линзами, рассеянно перелистывал страницы истории болезни, подшитые в толстую офисную папку. Входящие молча рассаживались на заранее пршотовленные стулья, опасаясь отвлечь хозяина кабинета от размышлений.
      — Здравствуйте, — поздоровался главврач, закрывая том. — Начнем, пожалуй. — Он неторопливо поднялся, встал у окна за столом; майское солнце светило ему в спину, и потому на фоне яркого окна фигура в белом халате казалась серой. Не стерильной. — Все в сборе? — тихо спросил главврач, он вообще никогда не повышал голос. Даже ругая подчиненных.
      — Так точно! — отозвался один из пришедших, явно военный в штатском: коротко стриженный, худой и прямой, как древко полкового знамени.
      — Хорошо, — кивнул главврач и внимательно оглядел присутствующих. — ПС-десантники? — поинтересовался он, хотя сразу увидел их — эти двое заметно выделялись в окружении одинаково строгих, хмурых представителей наблюдательной комиссии. Несомненно, особистов.
      Встали двое: Он и Она. Молодые, лет по двадцать, не более. «Совсем еще дети», — с сожалением подумал главврач. Но ПС-десантники и не могли быть старше, такая уж специфика работы… Особенности юношеской гибкости психики.
      — Очень хорошо, — кивнул он. — Садитесь. — Короче, — привлекая внимание присутствующих, постучал пальцем по синему пластику офисной папки. — Случаи особый, прошу быть внимательными! И не забудьте — у всех вас будет взята подписка о неразглашении. Понятно?
      Присутствующие одновременно кивнули.
      — Вы уже ознакомились с необходимыми выписками из истории болезни. Но я обязан еще раз кое-что вам напомнить. Итак: потерпевший Анатолий Нейч, тридцать пять лет, холост, воинское звание — майор, командир космического патрульного скутера ВС ООН. Получил травму при выполнении последнего задания — патрулировании района космической станции… э-э… назовем ее объектом «Икс». Там проводились опыты по внепространственной межзвездной связи… разумеется, секретные. Во время очередного эксперимента произошел информационный контакт объекта «Икс» с некой цивилизацией, и Нейч случайно оказался в прямом луче чужой инфотрансляции. По всей видимости, им был принят мощный посыл и, похоже, довольно сильный: мозг перегрузился чужой информацией, психика не выдержала. Обычными способами вывести Нейча из коллапса мы не смогли. В его сознание были запущены два психодесантника, но работу они выполнить не смогли, вернулись ни с чем. Стало только известно, что есть некий ключ — сознание, прежде чем замкнуться на себя, успело запрограммировать отмычку.
      Главный врач снял очки, вытер линзы носовым платком и с интересом поглядел на ПС-десантников. Он и Она спокойно, даже немного равнодушно смотрели куда-то вдаль, мимо врача. Они не были знакомы друг с другом, те десантники, это являлось одним из условий ПС-внедрения. «Чем черт не шутит, а вдруг повезет?» — с надеждой подумал главврач. Он повернулся к окну: за стеклом, далеко внизу, возле медицинского корпуса зеленела трава и цвели яблони — весна, пусть с запозданием, брала свое.
      Не оборачиваясь, главный врач продолжил:
      — Итак, эти двое ребят уйдут — мысленно, конечно — в странный мир психики нашего пациента. После перехода они не будут помнить ничего: ни о своем задании, ни о себе нынешних. Только подсознательно станут стремиться к решению поставленной им сверхзадачи. Сложность в том, чтобы они нашли друг друга, это раз. И потом нашли ключ, это два. А ключом может быть что угодно… В случае неудачи — предположим, гибели там, в чужом мире, — они просто вернутся в нашу реальность. Как и те, предыдущие. Какие будут вопросы?
      Военный немедленно поднял руку:
      — Скажите, неужели необходимо столь срочно вытаскивать именно майора Нейча? Я понимаю — врачебный долг, но… Я имею в виду, что на вашем месте… То есть на месте заинтересованных лиц сначала обследовал бы сотрудников станции этого «Икс»-объекта и, опять же, записи приборов.
      — Я вас понял. — Главный врач вернулся к столу, сел в кресло, медленно раскрыл и закрыл офисную папку, отодвинул ее от себя. — В том-то и дело, что никаких записей нет. И сотрудников станции нет. И самой станции тоже.
      Сначала было что-то, потом оно пропало. Что-то светлое исчезло, растаяло в визге рвущейся тьмы, осталось лишь бесконечное скольжение по наклонной плоскости. Он не помнил себя до, осталось только имя. Имя? Его звали…
      Спину жгло пропавшее нечто, било и било в голову кастетом — забудь! Он и забыл.
      После его звали Аврелий. Так! И никак не иначе.
      — И все же, хороший ты наш, как бы тебе ни хотелось, а культурный подвальщик — это утопия. Если хочешь — чепуха. Вздор. — Аврелий замолчал: вино из бочонка лилось быстро, надо было следить.
      Знатное было вино, многолетней выдержки! Аврелий нашел его в подвальной зоне, нес на себе, издалека, по пути много отстреливался и теперь заслуженно отводил душу.
      — Вот конкретный пример. — Он выпил, отставил в сторону пустую кружку. — Ведь явно же не нужный им бочонок. Ан нет, на всякий случай тащили — пробовали, плевались, а тащили: что им хорошее вино, они же его не пьют! Вот денатурат — да, с полным нашим уважением… Подвальщики — как муравьи, которым что зернышко, что муха, все в закрома сгодится: ограбили за Городом забытый продуктовый склад, ну и вино заодно прихватили. Им совершенно ненужное.
      Аврелий лег на живот, уперся подбородком в кулак и принялся глядеть вниз, на улицу. Они решили остановиться в этой полуразваленной многоэтажке с выбитыми стенами потому, что искать их здесь точно никто не станет — наблюдательный пункт номер четыре считался давно разрушенным и к использованию не пригодным.
      И вообще война войной, а вино вином.
      Уорл, к которому обращался Аврелий, лениво встал с тряпья. Последние полчаса напарник молча чистил автомат и порядком надоел Аврелию лязгом военного железа. Уорл подошел к буржуйке, бросил в огненное окошко пару поленьев.
      — Поясница болит, — уныло пояснил он печке. — Чертовы сквозняки.
      Уорл был высоким и худым и, наверное, из-за той худобы постоянно мерз. Поэтому в свои дежурства он обязательно приносил на пост дрова: Уорл любил жечь костер, а если в походе не было поленьев, то попросту жег огнеметом деревья. Возле которых и грелся.
      Напарник подошел к Аврелию, задумчиво плюнул через его голову в пролом. Конечно же здесь очень сквозило: дыра была роскошной, почти во всю стену, однако обзор на Границу давала хороший.
      Плевок унесся в двенадцатиэтажный полет.
      — Неубедительно. — Аврелий поставил индикатор лазера на «ноль», нажал спуск и, прикурив от ствола, выключил оружие. Сигарета трещала в ионизированном воздухе; Аврелий подышал на огонек, треск утих. — Скучно, правда. Тебе, похоже, вместо языка загребущую ладонь привесили, чтобы в себя жратву пихать, а остальным кукиш показывать. — Аврелий затянулся дымом, бросил окурок в бездну.
      Уорл промолчал, вытащил бинокль, сел рядом на бетон пола и свесил ноги в дыру пролома: линзы приблизили Границу.
      У пограничного столба, строго по негласной договоренности, стояли «варвар» и «свой», направив взведенные автоматы друг на друга. Нейтральный метр держался четко.
      Уорл зевнул, убрал бинокль. Вечерело.