Бедная богатая девочка

      - А, проходи, проходи. Тут давеча в милиции меня расспрашивали, кто нашел, кто милицию вызвал. Но я решила, что раз мы вместе нашли сердешного, то не ты же его грохнула! И не стала говорить о тебе, прикинулась, что сама милицию вызвала. Во как!
      На самом деле Николаевне просто не хотелось ни с кем делить лавры
      главного свидетеля, обнаружившего труп. Но Симе это было на руку.
      - Николаевна, чайком угостите? - напросилась она.
      - А то нет! Вот только что пустой чай гонять, так на сладенькое
      и тянет... Но, кроме старых сушек, ничего нет, - намекнула
      хитрая старушка.
      Сима намек поняла и за десять минут сгоняла в ближайшую булочную, где обнаружила достойный тортик.
      Николаевна с довольным видом достала парадные чашки и накрыла
      чай не на кухне, а в комнате, как для почетной гостьи. Она усадила Симу за стол под огромным допотопным низким абажуром с кистями и принялась разливать душистый чай с мелиссой - на собственном огороде вырастила, приговаривая, что молодежи нынче со стариками неинтересно, им все дискотеки да наркотики подавай, а у кого житейской мудрости учиться?
      Сима согласно поддакивала, получая, как ни странно, удовольствие от беседы с общительной старушкой.
      - А что это, Николаевна, вы про наркотики вспомнили?
      - Да что же, полдома наркош, потом в подъезде шприцы валяются. Прошлым летом один такой из подъездного окна на одиннадцатом этаже вышел: видать, думал, что дверь. Уж мать-то убивалась, убивалась. А что убиваться, если с малолетства воспитывать надо было.
      - Да уж... - вздохнула Сима. - А Олег наркотиками не баловался?
      - Нет, - уверенно отрезала Николаевна. - Если что, я бы сразу заметила. У меня вообще глаз наметанный. Ты-то хоть и длинная, и в джинсах, а девка, я вижу, уважительная, пришла навестить старуху.
      Сима пропустила замечание о "длинной" мимо ушей и продолжала слушать болтовню Николаевны.
      - Правда, соврала ты мне, что из милиции, - неожиданно сказала бабка.
      - Ну, не совсем, - покаялась Сима. - Я частный
      детектив.
      - Ух ты! - восхитилась Николаевна. - Как в кино?
      - Как в кино, - подтвердила Сима.
      - И пушка у тебя есть? - по-детски поинтересовалась старушка.
      - Нет, пушки нету, - с сожалением призналась Серафима.
      - Без пушки плохо, - резюмировала Николаевна. - А
      что же ты расследуешь? Олега-то убили или сам помер?
      - Не знаю пока. Но я к нему пришла по другому делу, разоткровенничалась Сима. - Олег работал водителем у богатого бизнесмена, а того
      убили, во всем обвинили жену. Сказали, что она ему изменяла и
      застрелила, когда он об этом узнал.
      - Ух ты! - восхитилась Николаевна. - Как в сериале,
      погодь, как он называется?.. - Она зашевелила губами, про себя
      перечисляя названия известных ей мыльных опер. - Забыла, ну и
      черт с ним. Так что, она с Олежкой ему изменяла?
      - Не знаю, - призналась Сима. - Она говорит, что
      нет.
      - Ясное дело, что не признается, кто бы признался,
      мудро заметила Николаевна.
      Сима порылась в папке и достала фотографию Светланы, сделанную после задержания для личного дела.
      - Не видели ее? - с надеждой спросила она.
      - Ничего такая, только перепуганная. Нет, не видала ее здесь, - с сожалением констатировала глазастая старушка. - Может, и не врет. Я ведь всегда здесь, если не на огороде.
      - А на огороде подолгу?
      - Ну, может, несколько дней. Скучно мне там, компании нет. Николаевна встала, подошла к окну, отодвинула занавеску. - Гляди, до сих пор Олежкина машина стоит, он мне говорил, "Фольксваген" называется, что значит "народный автомобиль", во как! - блеснула эрудицией бабка. - Эх, жизнь, хозяин уж помер, а автомобиль под окнами ржавеет!
      - А что, Николаевна, - подошла к ней Сима, - вы,
      поди, все машины здесь знаете?
      - А то! - Старушка принялась живо обсуждать, какая машина
      кому принадлежит, более того, она даже знала, кто на чем и к кому
      приехал в гости. - Вот только та, грязненькая, цвет и марку
      не определю, не знаю чья.
      Сима рассмеялась. Николаевна подозрительно посмотрела на нее:
      - Твоя, что ли?
      - Ага, моя, - веселилась Сима.
      - Ну, значит, всех знаю, - успокоилась Николаевна.
      - Кстати, а в тот день, девятнадцатого, чужой машины не было?
      - спросила Сима.
      - А как же, была. Ох же и большая, ох же и красивая! Вся серебром горела!
      - А называется как, не знаете? - взмолилась Сима.
      - Нет, - подумав, сказала Николаевна, - у нас на таких
      не ездиют, у нас чего попроще, народные автомобили...
      * * *
      В офисе "Пуаро" Сима, не раздеваясь, стала смотреть пленку, благо что добром для просмотра было напичкано все их агентство. Снегирев пытался что-то у нее спросить, но Сима отмахнулась, молча плюхнулась в кресло и нажала "play". Заинтригованый Володя стоял у нее за спиной и тоже смотрел на экран.
      Несколько секунд на экране шел снег, а затем они увидели, как стройная брюнетка нетерпеливо расстегивает кожаный жакет. Хлопин что-то насыпает в бокал, доливает шампанским, выпивает, предлагает девушке. Она отказывается, нетерпеливо расстегивает его рубашку, обрывая пуговицы,
      смеется. Они падают на кровать, девушка поливает обнаженный
      торс Хлопина шампанским, а затем слизывает его. Оба лихорадочно освобождаются от одежды, бросают ее в беспорядке на пол. Олег протягивает своей партнерше наручники и полоски материи, и девушка после секундного колебания приковывает его и завязывает ему глаза. Ее быстрые, но неточные движения выдают крайнее возбуждение. Затем в течение длительного, настолько длительного времени, что пришлось перемотать пленку вперед, они занимаются сексом. Но видно, что напряжение и возбуждение девушки только нарастает. Чтобы восстановить Олега, она опять смешивает какой-то порошок с шампанским и дает ему выпить. Он извивается, пытаясь освободиться, сжимает кулаки, вертит головой, но она неумолима.
      - Ничего себе порнушка, - прокомментировал стоящий сзади Снегирев. По моим расчетам, она его насилует часа три!
      - Ну уж и насилует! - буркнула Сима, не отрываясь от экрана. - Сам нарвался!
      Затем с девушкой что-то случилось, она как будто пришла в себя. Она быстро оделась, с каким-то непонятным ужасом и потрясением осмотрелась по сторонам и исчезла. Хлопин что-то кричал и тщетно пытался освободиться. Внезапно погас свет, и было лишь смутно видно тело распростертого на кровати Олега. Темный силует неизвестного человека попал в поле съемки. Человек склонился над Хлопиным, было похоже, что он сделал ему инъекцию. Затем выпрямился и исчез. Где-то сбоку загорелся свет, Хлопин лежал неподвижно. Было непонятно, усыпили его или убили. Через какое-то время свет погас, камера продолжала снимать безжизненное тело Олега, пока не кончилась пленка.
      - Ну и что за порнушку мы посмотрели? - поинтересовался Снегирев.
      - Эта порнушка - убийство Хлопина, - патетически
      произнесла Сима.
      * * *
      - Я нашла кассету с записью убийства Хлопина! - сообщила
      она Кострову.
      - Подожди, какую кассету, какого убийства? Я получил результаты
      экспертизы, он умер от передозировки психоактивных веществ, действие
      которых было усилено приемом огромного количества препаратов, усиливающих
      потенцию и влечение. Похоже, он не справился с секс-марафоном, сердце
      не выдержало. Острая сердечная недостаточность. Об убийстве нет
      и речи.
      - И все-таки это убийство! Он выпил огромное количество "шпанской мушки", да?
      - Да, и "экстази".
      - А потом девица, с которой он был и которая затрахала его едва
      не до смерти и опоила этой самой "мушкой", ушла, бросила его
      привязанным и беспомощным, но появился некто, сделавший инъекцию.
      И больше Хлопин признаков жизни не подавал.
      - Кто это был?
      - Если бы я знала, - вздохнула Сима.
      Было слишком темно. Но по силуэту точно мужчина.
      - Завтра привезешь мне эту пленку. Кстати, как ты узнала о ее
      существовании?
      - Места знать надо. Камера была за зеркалом в потолке.
      ГЛАВА 6
      Итак, дочь. Странно, единственный ребенок, а живет отдельно. Кажется,
      Светлана обмолвилась, что именно она сделала их совместную жизнь невыносимой. Интересно, чем же могла мешать двадцатилетняя девчонка? Примеряя на себя, Сима представила шумные студенческие сборища, пьяных юнцов, по ошибке вламывающихся то в родительскую спальню, то в отцовский кабинет, гремящую на весь дом музыку. Вероятно, единственное чадо ни в чем не знало отказа, поэтому отец, который в силу занятости плохо справлялся с воспитанием дочери, счел более легким пустить все на самотек и нашел самый простой выход - купил своей ненаглядной девочке отдельную квартирку.
      Таким мыслям предавалась Сима, пытаясь найти место для парковки
      на Новослободской улице, у Бутырского изолятора. Ей было неловко идти к Светлане после того, как она, воспользовавшись недозволенным приемом, "расколола" ее на признание. И до сих пор непонятно, истинное или ложное.
      Сима прошла через толпу родственников, осаждавших справочное окошко, и направилась в следственный отдел.
      Светлана выглядела чуть получше: видимо, она все же сумела адаптироваться к ужасающим условиям старой тюрьмы. Пытаясь смягчить свою
      вину, Сима уклончиво сказала:
      - Знаете, Светлана Валерьевна, у меня для вас хорошая новость,
      очень хорошая.
      - Все выяснилось и меня освобождают? - с надеждой спросила Светлана.
      - Ну, пока нет. Но мы с Сергеем Александровичем делаем все возможное.
      - А что же тогда? - Блеск в глазах Светланы погас.
      - Вчера я сообщила вам неточную информацию. Теперь окончательно известно, что фотографии были фальшивкой. Но я узнала об этом только вчера вечером.
      Лицо Светланы напряглось, она сжала руки так, что побелели суставы пальцев. Некоторое время она молча смотрела на Симу, видимо, собираясь с мыслями.
      - И зачем вы сказали то, о чем не имели представления?
      со сдерживаемым гневом спросила она. - Так вы защищаете мои интересы?
      Сима изумилась происшедшей в женщине перемене: Светлана раньше казалась такой мягкой, беззащитной, а теперь она выглядела собранной, готовой к нападению, сильной. Внезапно она расслабилась, черты лица смягчились, руки безвольно затеребили вязаную шаль. Светлана посмотрела на Симу с укоризной:
      - Вы заставили меня что-то придумывать. Я была
      так потрясена, что пыталась найти хоть какое-то объяснение вашим словам. Сейчас я даже не понимаю, зачем я это сделала. Ведь это неправда...
      Сима удивилась, насколько слова Светланы соответствовали вчерашней краткой лекции ее матери о самооговорах.
      - Ну ладно, ради этого вы пришли?
      Она была настроена враждебно, хоть и скрывала это.
      - Я хотела бы поговорить с вами о Вике. Как-то
      вы сказали, что она превратила вашу жизнь в ад...
      Светлана вздохнула, обвела взглядом убогий кабинет:
      - Я даже не знаю, как об этом говорить. Вика
      дочь моего мужа, и мне не хотелось бы говорить о ней плохо.
      Это очень своеобразная, сложная девочка. С ней трудно ладить.
      Я все время пыталась найти с ней общий язык, но увы...
      - Что, бесконечные компании, ночные клубы, неудачные романы, алкоголь, наркотики? - попыталась помочь ей Сима в силу своих представлений о проблемах молодежи.
      - Нет, что вы, напротив. Она очень тихая, замкнутая, неразговорчивая. Она постоянно наблюдалась у психиатра, но Володя не говорил мне, с каким диагнозом. Насколько я поняла, все проблемы начались после трагической смерти ее матери. Ей тогда было лет двенадцать.
      - А от чего умерла ее мать? - спросила Сима.
      - Точно не знаю, это тоже не было принято обсуждать в семье, но, кажется, Вика стала свидетелем несчастного случая, происшедшего с ее матерью.
      - То есть Вика психически больна? - внутренне ужасаясь, спросила Сима, вспоминая дело Голубевых. Тогда у нее было ощущение, что ее окружают сумасшедшие и колдуны.
      - Ну, я бы так не сказала. Конечно, психиатрам виднее. Хоть я
      и медицинский работник, но о психиатрии имею обывательское представление, как, впрочем, и большинство врачей-непсихиатров.
      В этом Сима была с ней совершенно согласна. Она не могла понять,
      как ее мать, Марина Алексеевна, делает какие-то выводы и ставит диагноз
      на основании простой беседы. В Симином понимании медицина
      это анализы, сложные исследования, компьютерные распечатки, снимки,
      проценты, миллимоли на литр, миллиметры ртутного
      столба, бесконечные -графии, -скопии, -метрии, сканирования.
      А то, чем занималась Марина Алексеевна, больше напоминало ей знахарство, шаманство, нечто неподвластное научному анализу. Правда, за такие мысли мать бы ее не похвалила.
      - Так вот, - продолжала Светлана, - Вика крайне ранимая и обидчивая девочка. И еще - болезненно ревнивая. После смерти жены Владимир, конечно, пытался построить отношения с другими женщинами, но из-за Вики ничего не получалось. Она была еще слишком маленькая, а отправлять ее в закрытую школу за границей он не хотел. Вика выросла с уверенностью, что отец принадлежит только ей. В силу эгоизма избалованной девочки ей даже в голову не приходило, что у отца может быть личная жизнь, что он еще довольно молодой мужчина.
      - И что же она вытворяла? Скандалила, плакала, устраивала истерики? Сима не очень понимала, как тихое создание могло сделать жизнь невыносимой.
      - За все время, пока мы жили вместе, она не сказала мне и десяти слов. Меня не существовало, я была пустым местом, она смотрела сквозь меня. Согласитесь, это неприятно.
      - Да, но, по-моему, с этим можно смириться, - не поняла Сима. - Ну, не разговаривает, и черт с ней.
      - Все не так просто. Когда Владимир первый раз привел меня
      в дом, было много гостей, друзья их семьи, деловые партнеры. Я поздоровалась с Викой, Владимир нас представил друг другу, но она посмотрела сквозь меня и отошла. Но я почувствовала, что Вика возненавидела меня с первого взгляда. Позже, проходя мимо меня, она
      громко обратилась к кому-то из гостей: "Что это за запах? Вы чувствуете? Кажется, это запах дерьма и лекарств. Ах, конечно, это же сиделка моего деда! Только непонятно, что она здесь делает. Разве здесь кому-то нужна сиделка?" Все замолчали, а я выбежала из гостиной, схватила пальто и стала умолять водителя, Олега, отвезти меня до станции. Владимир просил меня остаться, но я не могла показаться на глаза его гостям. В течение месяца я не хотела видеться с ним, а тем более появляться в его доме, но он был настойчив, сказал, что поговорил с дочерью, и больше это не повторится. Я любила его, мне казалось, что я сильная, что со всем справлюсь, а уж тем более найду общий язык с какой-то девчонкой. Но не тут-то было. Она игнорировала меня. Правда, гадостей больше не говорила, но...
      - А что же еще? - не удержалась Сима.
      - Она подменила мой тоник для лица жидкостью для снятия лака. Можете представить, что было с моей кожей? Она вылила мне в шампанское заранее припасенный лазекс, сильное мочегонное средство. В тот вечер мы были в театре с деловыми партнерами Владимира и их женами, и я чувствовала себя весьма неловко. Она науськивала на меня огромного аргентинского дога, которого я боялась до смерти. Притом что она не говорила мне ни единого слова, я все время чувствовала исходившие от нее волны ненависти. Я жила в доме, будто ходила по минному полю, готовая к любым неприятностям. Но самое ужасное было не это.
      - По-моему, хуже уже некуда, - прокомментировала Сима. - Девчонка нуждалась в хорошей порке.
      - Не так-то просто выпороть единственную любимую дочь. Так вот,
      самое ужасное было в другом. Вика постоянно следила за нами,
      подсматривала. Мы нигде не могли уединиться. Как только Владимир обнимал
      меня, как из-под земли вырастала Вика. Она врывалась ночью в
      нашу спальню с криком, что ей страшно. Однажды она влетела
      совершенно обнаженная, юркнула к нам под одеяло и заявила, что боится
      грозы. Когда отец сказал, что она уже взрослая девушка и негоже
      ей расхаживать голой, она заявила, что испугалась и даже не заметила
      этого. Она вылезла из нашей постели и нарочито медленно вышла.
      Владимир был в шоке. Потом я слышала, что на лестнице она разговаривала с Олегом, который тогда оставался на ночь. Не исключено, что между ними что-то было. Ведь она спокойно беседовала с ним, даже не пытаясь одеться. Иногда она пробиралась к отцу, когда он принимал ванну, предлагала ему то потереть спинку, то принести чего-нибудь выпить. Любила наблюдать, как он бреется, расчесывается, выбирала, какой ему надеть галстук. Владимира это страшно смущало, он даже советовался с психиатрами, а меня так просто бесило. Последней каплей стало то, что она ночью пробралась на балкон нашей спальни и откровенно наблюдала, как мы занимаемся любовью. Я случайно ее заметила, закричала, и она быстро вернулась в свою комнату. Владимир потом месяц лечился у сексопатолога, были проблемы с эрекцией. Но ей мы ничего не сказали, а решили, что лучше ей жить отдельно.
      - Скажите, а с кем из родственников ваш муж поддерживал отношения? спросила Сима.
      - С Верой. Это его сестра, жила вместе с отцом, мы с ней даже
      дружили. Доцент, преподает английский в институте. Тихая, замкнутая
      женщина. Без семьи.
      - В смысле старая дева? - бестактно спросила Сима.
      - Можно и так сказать, - мягко, но слегка осуждающе улыбнулась Светлана. - Она очень скрытная, мы практически ничего о ней не знали. Но Владимир помогал ей, давал деньги, вы ведь знаете, на зарплату преподавателя прожить невозможно.
      - Могла ли она быть заинтересованной в смерти вашего
      мужа?
      - Не знаю, - коротко ответила Светлана, по ее лицу пробежала легкая, едва уловимая гримаса.
      * * *
      Вера Сергеевна выпила снотворное, без которого последнее время не могла обходиться. Длительная болезнь отца, жесткий распорядок которой свалил бы с ног и более молодого, здорового и сильного человека, чем она, сделала ее за годы такой жизни раздражительной, неуравновешенной, плаксивой. Ее мучили бессонница, перепады настроения, страхи. Кроме того, неудавшаяся личная жизнь... Уже давно за сорок, но нет ни мужа, ни детей.
      Вера всю жизнь прожила с отцом, сильным, властным человеком.
      Ее старший брат Владимир, чем-то напоминавший отца, не мог существовать с ним под одной крышей, как не могут жить два льва в прайде.
      Еще студентом он ушел из семьи, снимал квартиры, пытался заработать.
      Это потом он стал большим человеком во Внешэкономбанке,
      мотался по заграницам, женился на красавице, построил дом, у них
      родился ребенок... А Вера так и жила вместе с отцом, который
      шагу не давал ей ступить, контролировал каждое движение, подвергал
      цензуре каждое желание.
      А ведь Вера была недурна собой: высокая, довольно стройная,
      с мелкими, неправильными чертами лица. А тускло-серые волосы,
      бесцветные брови и ресницы, бледная кожа, тонкогубый жесткий
      рот - все это можно было легко изменить с помощью косметики
      и краски для волос. Но отец не позволял. Порой Вера Сергеевна
      сама не понимала, почему она беспрекословно ему подчинялась, почему
      она, взрослая женщина, покорно стирала с губ помаду, которую отец
      считал вульгарной, возвращалась домой точно в установленное время - не дай бог опоздать! - пассивно соглашалась со всеми его оценками. А в итоге ни подруг, ни мужа. На четвертом курсе иняза у нее появился поклонник. Не то чтобы Вера была им безумно увлечена, но все же это был первый в ее жизни настоящий поклонник, которому она действительно нравилась, который за ней ухаживал и даже, возможно, хотел жениться. Но отец... Боже мой, что он ей устроил тогда! А все из-за того, что мальчик слегка выпил для храбрости прежде, чем знакомиться со строгим папой. "Нам в семье алкоголики не нужны", - безапелляционно заявил отец и запретил Вере с ним видеться.
      Потом она закончила институт, преподавала английский, защитила диссертацию по педагогике, стала доцентом кафедры. Она была на хорошем счету, умела ладить и с коллегами и со студентами, но никого близко к себе не подпускала. Никто не знал, что каждое утро она вскакивает в пять утра, чтобы подать отцу судно, перестелить постель, сбрить серую седую щетину с его лица, протереть одеколоном его кожу, приготовить завтрак и накормить его, скрупулезно отсчитать разноцветные таблетки из многочисленных коробочек и проследить, чтобы он их выпил, выслушать все замечания
      и наставления, успеть привести себя в порядок, наспех выпить кофе
      и в десять минут девятого максимум выскочить из квартиры, роняя ключи
      в лихорадочных попытках запереть дверь. Но ровно в девять она входила
      в аудиторию, подтянутая, с умеренным макияжем (наконец-то в сорок
      лет она наплевала на его запреты), тщательно причесанная, в элегантном деловом костюме, и произносила хорошо поставленным голосом: "Good morning, students!" А затем в обед, когда другие преподаватели пьют кофе, болтают, курят сигареты, она вынуждена была бежать домой и повторять все процедуры, за исключением бритья.
      После того как у отца обнаружили диабет, с каждым месяцем ему становилось все хуже: поражение сетчатки и зрительных нервов, сосудов почек, мозга, сердца и, наконец, инсульт. За последующие полгода Вера похудела на десять килограмм и постарела на десять лет. Она с раздражением думала о брате, который не чаще раза в месяц навещал их, давал деньги и уезжал в свой роскошный дом к дочери. Конечно, у него свое горе, жена трагически погибла, дочь, похоже, психически больна, но нельзя же все свалить на нее! Ведь это и его отец тоже! Тогда Вера раскрыла газету бесплатных объявлений и внимательно их изучила. Они с Владимиром быстро пришли к соглашению, что она находит сиделку, а брат ее оплачивает.
      Так в доме появилась Светлана: милая женщина средних лет, мягкая, заботливая, исполнительная. Она снимала комнату в коммуналке и иногда, когда Вера уезжала, ночевала в бывшей комнате Владимира.
      Вера как будто сбросила груз: она спала почти до восьми, не
      спеша одевалась, красилась, с удовольствием присоединялась к коллегам
      в обеденный перерыв. Придя с работы, она находила вкусный ужин, приготовленный замечательной Светой. Иногда они сидели вечерами на кухне, болтали
      о пустяках, поедали деликатесы, которые привозил им Олег, симпатичный
      водитель брата. Он, конечно, был намного моложе ее, но Вера
      чувствовала, что парень смотрит на нее с интересом. Впервые за
      многие годы у нее появилось свободное время, правда, она не знала,
      как им воспользоваться.
      Как это бывает, не всегда замечаешь то, что творится перед самым твоим носом. Частые визиты Владимира она списывала на то, что у него, наконец, проснулся сыновний долг. Но вдруг оказалось, что эта мышка, заботливая сиделка, выходит замуж за Владимира! Неизвестно почему, но ее дружеские чувства к Светлане после этого поостыли, может быть, потому, что она всегда завидовала таким женщинам, которые тихо, исподволь получают то, что им нужно, выглядят при этом почти святыми и никогда, никогда не страдают от одиночества.
      После смерти отца Вера осталась одна в пустой квартире. То,
      к чему она была давно готова, произошло, но вдруг оказалось, что ей не хватает отцовского ворчания, ядовитых замечаний, бесполезных запретов. Она стала пить снотворное, вечерами раздраженно щелкала переключателем каналов телевидения, но ее ничто не привлекало. Телефон она отключала, в гости не ходила. "Наверное, это депрессия", - думала Вера, поглощая лошадиные дозы модного коаксила.
      Но дело, наверное, в том, что я одна. Совсем одна".
      * * *
      Сима договорилась встретиться с Верой в маленьком кафе на Остоженке, недалеко от Института иностранных языков, где преподавала Вера Сергеевна. Сима уже заказала кофе и расслабленно курила длинную тонкую сигаретку пыталась перейти на более легкие, но от этого курила еще больше. Веру Сергеевну она узнала сразу, они были похожи с братом: те же глубоко посаженные глаза, узкие губы. Симе она показалась сухарем, типичной училкой: "Good morning, what is the date today? What is your task for today?" Сима вспомнила годы учебы и поморщилась. Она махнула Вере Сергеевне рукой, приглашая ее сесть рядом.
      - Здравствуйте, кофе будете? - дружелюбно спросила Сима, протягивая ей свою карточку.
      Женщина согласно кивнула. Сима заказала еще кофе и предложила
      ей сигарету, пытаясь наладить контакт. Вера Сергеевна так же молча
      покачала головой, только теперь отрицательно. Наконец она раскрыла
      рот:
      - Вы хотели что-то спросить? Я вас слушаю.
      - Вера Сергеевна, я понимаю, такая трагедия, вам трудно говорить... начала Сима.
      - Ничего, - обронила та.
      - По обвинению в убийстве вашего брата арестована его
      жена.
      - Наверное, против нее есть какие-то улики, - холодно
      произнесла женщина. - Или мотив.
      - В качестве мотива фигурируют фальшивые фотографии с изображением
      эротических сцен с участием Светланы и водителя Артемова - Олега
      Хлопина.
      - Фальшивые, вы уверены? - подняла брови Вера Сергеевна.
      - Не я уверена, эскпертиза это доказала, - сказала Сима,
      гася сигарету. Она видела, что собеседница морщится, отворачиваясь
      от дыма.
      - Ну что ж, - безразлично произнесла Артемова,
      значит, у нее не было мотива. Ведь в таком случае она могла
      доказать, что фотографии - фальшивка.
      - Если только муж стал бы ее слушать.
      - Стал бы. Света сумела так себя поставить, что вертела им как
      хотела, - то ли с восхищением, то ли с осуждением сказала Артемова.
      - Что вы имеете в виду? - заинтересовалась Сима.
      - Понимаете, Света из тех женщин, которые выглядят несчастными
      сиротками, все их жалеют, опекают, а потом оказывается, что она живет
      в твоем доме, уводит твоего мужчину, носит твой халат, живет твоей
      жизнью. Она умная, мягкая, но очень цепкая и своего никогда не
      упустит. Как не упустила свой шанс, ухаживая за отцом очень богатого
      человека. Наверное, Володя даже не понял, как произошло, что он оказался
      на ней женат. Он обожал дочь, но ради Светы отселил ее. Вика не
      выносила мачеху, они постоянно ссорились, а Володя страдал. Но
      пожертвовал дочерью. Они оба, и он, и Вика, страдали от разлуки,
      Вика устраивала истерики, говорила, что не может там жить, но он был непреклонен. Все ради своей прекрасной Светланы.
      - Вера Сергеевна, как вы думаете, а Вика могла
      бы убить из ревности? - неосторожно спросила Сима.
      - Чушь! - фыркнула Артемова.
      - Но ведь она, мягко говоря, неуравновешенная девочка?
      - Ну и что? У нее были проблемы с психикой, но теперь все в порядке.
      - А ее болезненная привязанность к отцу? - спросила Сима.
      - Я думаю, любовь к отцу не может быть болезненной, - патетически заметила Артемова, поправляя очки.
      - Было бы логично предположить, - продолжила Сима, - что убийца шантажист.
      - Вы имеете в виду водителя брата?
      - Его. Если бы не одно обстоятельство. Его убили той же ночью,
      что и вашего брата.
      Вера Сергеевна непонимающе посмотрела на Симу, затем медленным, неуверенным движением отодвинула чашку и ушла, даже не попрощавшись.
      * * *
      Сима с интервалом в полчаса названивала Вике. Трубку девушка не брала, на занятиях не появлялась.
      Вика, Вика. Загадочная девочка, папина дочка, которую он
      внезапно отселил, хотя и в дорогую квартиру. Что же происходит? Или любимая женщина оказалась сильнее любимой дочери? Что же, такое тоже встречается. Симин опыт в этой области был невелик, своего отца она не знала, а мать... Несмотря на громкие скандалы, Сима не могла себе представить, чтобы та бросила ее ради какого-то, может быть, любимого, но чужого мужика. Она даже поежилась, представив себе на мгновение, как мать ее, маленькую, беззащитную, отдает в интернат, чтобы наслаждаться жаркими ночами, не потревоженными ребенком, с любовником. Правда, Вике почти двадцать, и она
      не была маленьким беспомощным ребенком, а проживание
      отдельно от родителей зачастую благотворно сказывается на
      личной жизни... Сима вспомнила домашние скандалы, связанные с ее бурными, но кратковременными романами, и решила, что она
      бы, пожалуй, не отказалась от маленького чудного гнездышка типа "студио". Сима плохо представляла себе, что это, но слово ей нравилось. А
      потом она вообразила свою мать, строгую Марину Алексеевну, с ее пристальным
      взглядом над маленькими очками для чтения, с жестом, которым она стряхивает
      пепел, когда он вот-вот должен упасть, в роли страстной, безумно
      влюбленной женщины, готовой на все, чтобы удержать любовника, и хихикнула.
      Да, с этим явно перебор.
      Размышляя над горькой судьбой миллионерши-сиротинушки, Сима въехала на пустую аллею, ведущую к огромному зданию университета. Она уверенно сунула в лицо нетрезвому старичку-охраннику у шлагбаума яркую корочку детективного агентства, и тот от растерянности открыл ей въезд. Когда Сима объезжала выбоину, он спохватился и закричал ей вслед:
      - Эй, ты! Чтой-то за пропуск у тебя? А ну стой! - и угрожающе замахал руками.
      - Поздно, дедуля, проехали! - ехидно бросила Сима, приоткрыв
      окно, и прибавила газу, разбрызгивая серый подтаявший снег.
      * * *
      Секретарь в деканате, миловидная пухленькая блондиночка, из тех, что годами не могут поступить, а затем отрабатывают зачисление в деканатах и на кафедрах, сперва насторожилась, а затем бросилась выполнять Симину просьбу. Удивительно, но большинство людей никогда не спрашивают документы, удостоверяющие личность. Видимо, боятся этим обидеть собеседника. Невинная ложь Симы, представившейся следователем прокуратуры, заставила толстушку поставить лестницу-стремянку и забраться на нее в попытке достать до верхней полки огромного стеллажа, забитого толстенными черными папками. Девушка подтянулась на носочках, и без того короткая юбочка туго обтянула круглый зад и высоко открыла толстенькие короткие ножки в блестящих от лайкры колготках. Они напоминали неестественно большие, словно сделанные для Гулливера, сосиски в целлофане.