Повседневная жизнь подводников

 

Седины, шрамы и наколки…

 
      Это была одна из самых странных встреч в Европе, а может и на всей планете. В большом зале собрались люди, которые всю жизнь (или лучшую ее часть) охотились друг на друга в океанских глубинах, чтобы по первому сигналу выпустить торпеды в супротивные корабли и обречь их экипажи на мучительную гибель. Немцы торпедировали англичан, французов, американцев и русских (советских); англичане, американцы и русские - во всю топили немцев и итальянцев; потом американцы, англичане, французы выслеживали нас, мы - их, и так более полувека.
      И вот те, кто выжил, спасся, уцелел приехали в Брест на Атлантике, чтобы заглянуть друг другу в лицо, понять кто есть кто, да и помянуть флотской чаркой тех, кто не вернулся из морей. Никто не собирался сводить старые счеты. Это была типично рыцарская встреча - с поднятыми забралами, точнее рубочными люками. Ведь для подводника его противник чаще всего - бесплотная электронная отметка на экране.
      Итак, за одними столами сошлись бывшие недруги и бывшие союзники. Лишь у российской делегации союзников здесь не было, если, конечно, не считать тех американцев, англичан и французов, с которыми наши отцы состояли в антигитлеровском блоке. Но ветеранов той войны среди нас не числилось, и были мы в сплошном натовском окружении. И если бы не бомбардировки сербских городов, лица наши, быть может, не были такими хмурыми. Впрочем, о политике здесь не толковали. Табу. По старой флотской традиции ни о политике, ни о религии в кают-компаниях не говорят. О чем же тогда вели меж собой речи делегаты Конгресса? Ясное дело - о морях, штормах, кораблях, глубинах, взрывах, пожарах… И никаких идеологий. Здесь ценятся только морское искусство и личная отвага.
      Это было редкое зрелище: сразу столько «морских волков» - сразу столько - почти пять сотен - бывалых, крепких, тертых жизнью, просоленных морями людей. Лица - мужественные, хищноватые, со следами былых травм и ожогов, а кое у кого и багровые от пристрастия, если не к рому, то к не менее крепким морским напиткам.
      Седины, шрамы, наколки, проборы, лысины, ленточки боевых наград… Весь этот пестрый калейдоскоп, помноженный на разноязыкий говор Вавилона, вызвал у наших посланцев легкую оторопь. Поначалу. Затем освоились и приосанились. А ведь мы на этом пиру не последние люди. И вертелись на кончике языка вопросы.
      А ходили ли вы, господа, в «автономки» по тринадцать (!) месяцев в отрыве от баз?! А слабо стоять вахты в ртутных парах целых два месяца, как это было на ракетной атомарине капитана 1 ранга Николая Шашкова?! А ремонтировать аварийный реактор, зная, что доза радиации уже давно превысила смертельный предел, как это было на К-19 по прозвищу«Хиросима»? А играть в кошки-мышки с противолодочным авианосцем три недели, как это удалось командиру Б-4 Рюрику Кетову, сохраняя при этом скрытность и стойкость в отсеках, где от жары лопались медицинские термометры? А… Стоп, стоп! Вспомним-ка лучше, что говорил в начале века известный морской теоретик А.Д. Бубнов:
      «Присущая русскому человеку вообще, а русскому морскому офицеру особенно, крайняя скромность в оценке своих заслуг и отсутствие всякого стремления их возвеличивать, (а также жесткий и не всегда оправданный режим секретности, добавим мы от себя - Н.Ч.) привели к тому, что не только заграничная, но даже и русская общественность, были мало осведомлены о деяниях нашего морского офицерского состава, о его подвигах, о влиянии его на историческое развитие государства Российского, и о том, что должна ему Россия». Что уж тут говорить о гостях международного конгресса? Они и подводников-то русских в лицо впервые видели. Лишь профессионалы высшей лиги, а в зале их было немало, прекрасно понимали к а к о йфлот мы представляли. По гамбургскому счету. И к а к о йфлот мы почти потеряли…
      И был общий молебен в главном храме Бреста - церкви святой Луизы. Священники на разных языках читали одну и ту же проповедь из Евангелия. Четыре сотни бывших минеров, торпедистов, ракетчиков, штурманов, радиотелеграфистов, прошедших огни, воды и стальные трубы, слушали их склонив головы. Морские волки, сбившиеся в конце пути в одну спасительную гавань…
 

Вид на Атлантику с «края земли»

 
      Брест - город морской и потому по утрам на его улицах кричат не петухи, а горланят чайки.
      В одно прекрасное, но пасмурное утро нас вывезли на побережье Атлантического океана. Финистерия, называлось это место - «край земли» в переводе. Земли, не земли, но уж Европы так точно. Самая Западная оконечность Франции. За мысами и скалами открывалась синевато-серая взморщенная свежим ветром гладь Бискайского залива. Стихли праздные разговоры. И мы, и немцы, вглядывались в хмурую даль с особой тоской. Дно Биская являло собой огромное кладбище подводных лодок. В основном там лежали немецкие субмарины, потопленные в битве за Атлантику в годы второй мировой. Но покоилась там и наша атомарина К-8, затонувшая после жестокого пожара в апреле 1970 года. Тело ее командира капитана 2 ранга Всеволода Бессонова пытались поднять на борт спасателя. Его схватили за окоченевшую руку, в которой был зажат список экипажа. Но штормовая волна навсегда унесла Бессонова в океан. Выхватили только список. Даже мертвым он выполнял свой командирский долг…
      Еще дальше за туманными горизонтами Атлантики разыгралась 12 лет назад другая морская трагедия. На атомной ракетной подводной лодке К-219 рванула ракетная шахта. Сверхъядовитые пары окислителя вызвали пожар. Спасти корабль не удалось. Он затонул. Погибло четыре человека. Среди них и посмертный герой России старший матрос Сергей Преминин, успевший ценой жизни заглушить ядерный реактор. С легкой руки американских кинематографистов его имя, как и имя командира К-219 капитана 2 ранга Игоря Британова стало известным всему миру. Фильм «Враждебные воды», а затем и одноименные книги на английском, французском (жаль, не на русском) языках стали бестселлерами во многих странах.
      С борта французского корабля вглядывались в океанскую даль уцелевшие герои этих книг и той передряги - штурман Анатолий Азнабаев, электромеханик Геннадий Капитульский, последний, кто разговаривал с Премининым, и, конечно же, сам Игорь Британов. К его чести надо сказать, что благодаря решительным и грамотным действиям командира, число погибших свелось только к четырем душам, тогда как статистика подобных аварий говорит о несоизмеримо больших жертвах. Ему не удалось удержать на плаву корабль, но он спас свой экипаж, своих людей. Тогда, в 1986-ом, никто из больших начальников, не стал в это вникать. Британова поспешили исключить из партии и уволить с флота, ради скорого и четкого доклада министру обороны: «виновные определены и наказаны!» Однако военная прокуратура в действиях Британова криминала не нашла. Тем не менее флот лишился одного из опытнейших командиров ракетоносцев стратегического назначения, хотя за одного битого, как известно, двух небитых дают. Есть надежда, что доброе имя этого офицера будет все же восстановлено. Екатеринбургский облвоенкомат направил по инстанциям бумаги на представление Британова к званию капитана 1 ранга. Сам же он который год хлопочет о награждении орденами всех отличившихся в той схватке со стихией моряков своего экипажа.
      Рядом со мной опирается на поручень высокий лысоватый человек в пиджаке. Трудно узнать в нем бывшего командира эскадры дизельных подводных лодок Льва Чернавина. Давным-давно я переступил порог его кабинета в Полярном с ритуальной фразой: «Товарищ адмирал, старший лейтенант имярек прибыл для дальнейшего прохождения службы.»
      Контр-адмирал Чернавин отправлял нашу подводную лодку Б-409 сюда, в Атлантику, и много дальше - в восточную часть Средиземного моря, - на боевую службу. Чернавин и сам много раз пересекал сороковые-роковые широты Биская и старпомом, и командиром, и флагманом. Сюда посылал он в разгар «холодной войны» бригады подводных лодок, которые усердно и отважно «пахали» здешние глубины. Четвертая эскадра подводных лодок Северного флота, разбросанная от фиордов Лапландии до берегов Египта, не имела себе равных по напряженности боевого патрулирования. За все те немилосердные годы контр-адмирал Чернавин не потерял ни одного корабля… И наша с ним встреча здесь, на «краю земли» случилась как в ином романе - двадцать лет спустя.
      Бискай, Бискай, а ну, узнай, кто чем здесь славен… Вот капитан 1 ранга Игорь Курдин, сын моряка и коренной северянин. Гидрологию бискайских вод он знает, как хороший агроном почву своего поля. Подводный крейсер-ракетоносец К-407, которым командовал и он, безусловно, войдет в морскую историю последнего десятилетия века, как самый деятельный корабль, увы, парализованного флота. Именно с борта К-407-ой был произведен первый полноракетный пуск из всех 16 шахт. Рекорд! Именно с борта К-407 впервые лодочная ракета вывела в космос искусственный спутник Земли. Подводный крейсер, нареченный «Новомосковском», и сейчас в боевом строю Северного флота. Курдин же на мостике иного корабля - санкт-петербургского клуба моряков-подводников, который и сумел организовать поездку в Брест российской делегации. А по большому счету - прорубить для наших ветеранов окно в Европу.
 

В логове «волчьих стай»

 
      Впервые я услышал о них - бетонных укрытиях для подводных лодок - от человека, который их же и строил: Александра Михайловича Агафонова. По заданию французского Сопротивления бывший боец югославской армии, еще раньше сын белого офицера из Севастополя, нанялся шофером в строительную армию Тодта. Именно эта военизированная фирма и сооружала на атлантическом побережье Франции мегалитические постройки из бетона. Работа шла с неимоверной быстротой: по тысяче кубов раствора в день укладывалось в сутки. Эти бункеры или, как называли их французы, «гаражи», должны были защищать подводные лодки в базах от ударов англо-американской авиации. В задачу Агафонова входила разведка зенитных батарей, прикрывавшие подобные «гаражи» в Бресте, Сент-Назере и других портах. Он наносил их на свою путевую карту, а потом передавал связным английской разведки.
      - Толщина боевого перекрытия, - рассказывал Агафонов, мой старый добрый знакомый сначала по Севастополю, затем по Питеру, а ныне по Парижу, - достигала 12 метров! В этих бетонных норах могли укрываться до 30 подводных лодок.
      Ни представить себе я этого не мог, ни поверить, что однажды увижу это чудо военной гидротехники своими глазами. Однако сподобилось и именно здесь - в Бресте. В один действительно прекрасный день всех гостей конгресса подводников усадили на два транспорта-торпедолова, которые совершили недолгий переход в военную гавань.
      В Брест войска Гитлера вошли летом 1940 года после захвата Парижа и всей Северной Франции. Кстати, мало кто знает, что знаменитая Эйфелева башня была использована немцами как гигантская антенна для радиосвязи с подводными лодками в Атлантике. Многорядные бетонные жерла бункера, словно торпедные аппараты выпаливали субмарины в сторону Америки все последние годы войны. Теперь в них стоят французские подводные лодки. Никто не стал взрывать и ломать эти мегалитические сооружения, их не забросили, как забросили мы свои уникальные подземные сооружения в Балаклаве и на Севере. В них устроены сухие доки… Эх, нам бы такие стоянки… Воистину, что имеем не храним, потерявши - плачем…
      Здесь же снимался и художественный фильм «Das boot» («Лодка»), из жизни германских подводников, потрясший Европу своим драматизмом и своими достовернейшими реалиями. У нас же, кроме «Командира счастливой «щуки», который здорово проигрывает немецкой картине, ничего больше нет. В дни траура по подводной лодке «Курск» - первого траура по подводникам за всю историю России - по телеканалу (не помню какому) «крутили» именно «Das boot», дабы далекий от морей народ получил хоть какое-то представление о жизни и службе подводников.
      Самое удивительное, что «памятник гидрофортификации второй мировой войны» и ныне служит по своему прямому назначению - в его бетонных секциях стоят французские подводные лодки. В недрах мегалитического сооружения исправно действуют все кабельные трассы, все трубопроводы. Здесь же субмарины и докуются, и ремонтируются, и заправляются, готовясь к новым походам…
 

Бал под сенью трезубца Нептуна

 
      Кто не рискует, тот, как известно, не пьет шампанского. Эти люди рисковали. И как рисковали! И теперь пьют не только шампанское. И как пьют! Впрочем, в нынешнем возрасте - уже весьма умеренно. Бутылки с национальными (прихваченными из дома) напитками переходили «от нашего стола к вашему столу»: чилийцы посылали нам кактусовую текилу, мы отвечали им пшеничной водкой, французы слали немцам коньяк, получая в ответный дар кальвадос, шотландские виски и американский бренди двигались навстречу друг другу…
      За столами сидели вперемешку и бывшие адмиралы, и бывшие матросы, офицеры и унтеры… Каждый из них имел право сказать - «да, мы умеем воевать, но не хотим, чтобы опять…» Мы не торпедное мясо! Мы были им. Но мы остались людьми и сохранили в себе человеческое достоинство. Потому-то и встречаемся со своими коллегами, независимо от того, под какими флагами они плавали. Каждый из них честно служил своему флоту, следуя одним и тем же принципам: Родина, честь, отвага. Другое дело, что Родина у каждого своя…
      Конгресс не принимал никаких меморандумов. Вместо заключительной декларации был дан прощальный бал. Многие гости приехали со своими верными подругами. Под вальсок французского аккордеона кружились куда как немолодые пары. И кружились золотые значки-субмарины на черных лацканах смокингов и клубных пиджаков, как кружились недавно стальные акулы в черных глубинах все той же Атлантики. Взблескивали золотые дельфинчики на брошах дам… Я никогда не видел сразу столько счастливых пар. Они безусловно, были счастливы, ибо все эти женщины - француженки, русские, немки, англичанки, итальянки - сумели дождаться своих суженых из океанских водоворотов, а те сохранили им преданность до седых волос.
      Принимавшую сторону возглавлял бывший военно-морской атташе Франции в России, президент ассоциации французских подводников контр-адмирал Жан-Мари Маттей. Он оказался радушным и хлебосольным хозяином, который сумел показать и красоты Бретани, и военно-морскую базу, где подводные лодки укрыты под многометровой толщью бетонных бункеров.
      Ежегодные конгрессы подводников - мероприятия негосударственные, неполитические, некоммерческие. А началось все с того, что в далеком 1961 году французские моряки пригласили к себе в Париж бывших немецких подводников, с которыми воевали в годы второй мировой войны. Былые враги не питали друг к другу никакой личной ненависти. Шла война и они обязаны были топить корабли воющих флотов. Но в отсеках стальных рыбин, погибали люди… Вот они-то, те кто уцелел, и стали потом приезжать и в Германию, и во Францию, и в Лондон, чтобы посмотреть на тех, в чьих руках были их жизни.
      Точно так же потом стали общаться между собой и национальные союзы подводников-ветеранов. Первый конгресс состоялся в 1963 году во Франции, предпоследний - 35-й - в Англии. Следующий - 37-й - решили провести в морской столице России Санкт-Петербурге.
 

ПОД СЕНЬЮ СКИПЕТРА НЕПТУНА

      В последний год двадцатого века Санкт-Петербург стал столицей подводников мира. Главы делегаций 14 морских держав (а среди них были ветераны подводных флотов США, Великобритании, Франции, Германии, Италии и других стран) торжественно передали Президенту Санкт-Петербургскому Клуба моряков-подводников Герою России контр-адмиралу А.Берзину бронзовую колонку, увенчанную субмариной. Она будет хранится в Питере, словно скипетр подводного царства, до 2001 года. Впервые за сорок лет подобных конгрессов этот горделивый символ утвердился на российском берегу. До сих пор подводники всех стран объединялись то в Париже, то в Лондоне, то в Венеции, то в Гамбурге, но никогда в России, что в общем-то и понятно. Сначала нас разделяли линии фронтов Холодной войны, потом финансовая немощь русских моряков. И только в прошлом году, благодаря бывшему флотскому офицеру, а ныне удачливому предпринимателю Игорю Федорову, десять наших подводников смогли приехать на 36-й Конгресс во французском Бресте.
      Трудно представить себе, чтобы, чилийские танкисты или пехотинцы, решив повидаться, скажем, со своими российскими коллегами по оружию, отправились за тридевять земель куда-нибудь в Наро-Фоминск или Тверь. Но именно это сделали чилийские подводники, совершив 18-часовой перелет из Сантъяго в Санкт-Петербург. И американским командирам ракетных атомарин вдруг позарез стало необходимым посидеть за одним столом с командирами некогда советских атомных ракетоносцев, и они тоже перемахнули через океан. А польские подводники во главе с капитаном 1 ранга Эдвардом Кинасом, те и во вовсе, снарядив яхту, отправились на питерскую «ассамблею» через 9-бальный шторм. И даже израильским подводникам понадобилось о чем-то потолковать за чаркой чая с российскими моряками. О чем? Зачем? В чем секрет этого «подводно-дипломатического» феномена? Об этом чуть позже… А пока о двух, воистину, знаковых фигурах питерского Конгресса.
 

Примиренные смертью

 
      Герой Советского Союза Адмирал Флота Георгий Егоров и бывший лейтенант кригсмарине Алвин Гуллманн воевали на Балтике. Первый, будучи старшим лейтенантом, командовал в годы войны малой подводной лодкой М-90; второй - командовал сверхмалой подводной лодкой «Зеехунд». Оба пребывали тогда почти в одном звании и погружались в глубины одного и того же Балтийского моря. Разве что не выходили друг против друга в атаку («Зеехунд» Гуллманна охотился за английскими кораблями). Но встретились они здесь - на Конгрессе - у большого гранитного камня на лютеранском кладбище Кронштадта. На камне - чугунная доска, извещающая, что в сей земле покоится прах немецких подводников с U-250 и советских противолодочников с морского охотника МО-105. Сначала ударили немцы - с катера, поднятого на воздух торпедой, не спасся никто. Потом ответили балтийцы, накрыв U - 250 глубинными бомбами. С германской субмарины спаслись лишь шесть человек вместе с командиром Вернером Шмидтом. Вскоре немецкую лодку подняли, поставили в кронштадтский док, извлекли из торпедных аппаратов секретные акустические торпеды, а из отсеков трупы, которые и схоронили в дальнем углу чудом уцелевшего лютеранского кладбища. Несколько лет назад по инициативе морского историка Бориса Каржавина был поставлен этот первый в России общий российско-германский памятник бывшим лютым врагам, «примиренным смертью», как гласит выбитая на камне надпись.
      - Я тоже командовал немецкой подводной лодкой, - сказал адмирал Егоров Гуллманну. - После войны десять трофейных «немок» вошли в состав нашего флота. Одна из них - Н-26 - и попала под мое начало…
      На той субмарине мог бы служить со временем и Гуллманн, но история распорядилась иначе.
      Георгий Михайлович Егоров командовал Северным флотом, достиг высшего существующего ныне адмиральского звания, получив бриллиантовую - «маршальскую» - звезду на галстук, в конце 70-ых возглавлял Главный штаб ВМФ СССР. Судьба его невольного «коллеги» Алвина Гуллманна сложилась скромнее: после краха фашистской Германии ему, как бывшему офицеру кригсмарине, запрещалось занимать какие-либо командные должности на флоте и даже повышать свое образование. Алвин нанялся на торговое судно простым матросом. Много раз ходил в страны западной Африки, потом переучился на штурмана и стал в 1953 году капитаном дальнего плавания. Его сухогруз «Зее Вандерер» хорошо знали в портах Конго, Нигерии… По иронии судьбы название теплохода Гуллманна начиналось с того же слова, что и его бывшей подлодки - «Зее…» Из десяти «зеехундов», ушедших в последний апрельский поход сорок пятого в базу вернулся только один - тот, которым командовал 20-летний лейтенант-смертник. Впрочем, тогда он смотрел на свою судьбу не столь мрачно:
      - Главное преимущество сверхмалой лодки, - рассказывает Гуллманн, - в сверхбыстром погружении. Мы с механиком ныряли за шесть секунд. Рекорд - четыре. Обычные лодки уходили под воду при самых экстренных действиях каждого члена экипажа за 27-30 секунд. Чаще всего этого было недостаточно, чтобы укрыться на глубине от авиабомбы. Мы же могли подразнить летчиков, поиграть со смертью в кошки-мышки. А что вы хотите? Нам было по двадцать - чуть больше, чуть меньше - лет. Мальчишки, фенрихи…
      Бывало так. Видишь, что английский самолет тебя засек и разворачивается, чтобы набрать высоту для атаки. Я не спешу, даю ему возможность слегка удалиться. Как только он становится размером со шмеля - сигарету за борт, соскальзываю в рубочный люк на свое сиденье, задраиваю крышку над головой и ныряем прямо с работающим дизелем. На безопасной глубине стопорим его и переходим на электродвижение…
      - С работающим дизелем? А воздух откуда?
      - Воздух цилиндры высасывали из самой лодки. Его и так там было не так уж много, но на несколько секунд подводного хода хватало. Конечно, ощущение не из приятных, когда из стальной бутылки выкачивают воздух - болят уши, круги перед глазами. Но на войне, как на войне…
      Есть что вспомнить и адмиралу Егорову. Из всех его рассказов в память врезался эпизод, когда подводная лодка Щ-310, на которой мой собеседник служил штурманом, выходила из Кронштадта в одну из самых жестоких бомбежек сорок первого года.
      - Картина, которая открывалась нашему взору была жуткой. Всюду пожары - в Кронштадте, Ораниенбауме, Петергофе, Стрельне… Полыхало пламя на Лисьем Носу. В полнеба расплылось зарево в самом Ленинграде. Казалось, вся Балтика в огне… Я спросил командира: «Куда возвращаться-то будем?» Ярошевич вместо ответа тихо сказал: «Молчи! Знаешь, что бывает за такие вопросы?…»
      А после боевого похода мы, как и положено, вернулись в Кронштадт. Ведь мы из Кронштадта…
      День Победы Егоров встретил в море на мостике своей «малютки».
      Сняв беловерхую фуражку, адмирал долго смотрел с кронштадского форта на взрытое ветром море, откуда ему и очень немногим подводникам посчастливилось вернуться…
 

Судеб скрещенье…

 
      Три дня Конгресса вобрали в себя множество событий - возложение венков на Пискаревском кладбище, общий молебен в Морском Николо-Богоявленском соборе, закладку аллеи Подводников в Петергофе. Но все же самым памятным стал день, проведенный в Кронштадте. В нем, что ни шаг, то судеб скрещенье…
      …На чугунной доске со списками погибших экипажей польские гости Конгресса обнаружили фамилии двух поляков: матрос-ефрейтор Тадеуш Ожимковский служил на немецкой подлодке U-250, краснофлотец Михаил Наливко - на советском охотнике М-105. Оба нашли свой последний причал на кронштадтской земле. Была в том грустная символика… Нечто подобное случалось и в наполеоновские времена, когда одни поляки под знаменами Бонапарта встречались на поле боя с другими поляками под стягами Кутузова. Об этом, а также о трагической судьбе польского подводного флота в годы второй мировой войны говорили мы с бывшим командиром подводной лодки «Дзик» капитаном 1 ранга Эдвардом Кинасом, главой польской делегации на Конгрессе. Это он, заядлый яхтсмен, привел в Питер из Гдыни яхту «Секстант», доказав, что подводникам подвластны не только морские глубины, но и стихия ветра - исконно моряцкая стихия. «Секстан» отдыхает после штормов у клубного причала в Шкиперском протоке, а мы, устроившись в тесной (подводникам к тесноте не привыкать), но уютной кают-компании, пьем доставленный из Польши «Живец» - Конгресс продолжается.
      - На обратном пути мы зайдем в Таллин, - говорит командор, - положим цветы у мемориальной доски нашему «Орлу»…
      То была одна из самых героических авантюр второй мировой войны. Польская подводная лодка «Орел» пришла в Эстонию, чтобы укрыться в нейтральном порту от преследовавших ее фашистских кораблей. По международным законам корабль подлежал разоружению, а экипаж - интернированию. Однако подводники хотели сражаться против гитлеровцев, и ночью, сняв эстонскую охрану, совершили по сути дела предерзкий побег в море на подводной лодке. С «Орла» уже были выгружены торпеды, из штурманской рубки изъяты карты. Польские моряки вслепую (нарисовав «карту» Балтики по памяти) сумели пробраться сквозь проливы, захваченные немцами, и прийти в Англию. Там, в составе британского флота они боролись с поработителями своей родины, топили вражеские суда, пока однажды сами не погибли в боевом походе.
      В 1999 году в Таллин пришел новый «Орел» - третий по счету в польском флоте. Его моряки и установили на стенке Минной гавани памятную доску в честь отважных соотечественников. Далее планировался поход в Англию по маршруту храбрецов, но… не хватило финансов. У тех ребят не было ни денег, ни карт, ни торпед и они дошли. Новый «Орел» - дизельная подводная лодка типа «варшавянка» - была построена на питерских верфях и передана польскому флоту в 1986 году. Теперь он входит в состав объединенных ВМС НАТО. Судьбы кораблей неисповедимы так же, как и их командиров.
      Эвард Кинас учился когда-то в Ленинграде, водил свою подводную лодку из Гдыни в Мурманск на совместные учения с нашим Северным флотом. Теперь у него не укладывается в голове, что ему, как и многим другим его бывшим сослуживцам запрещен вход на родные причалы. Там теперь натовская база, там теперь другой пропускной режим…
      - Мы очень хотели, чтобы визит «Орла» в Петербург совпал бы с днями международного Конгресса, - говорит Кинас, - но вмешалась политика…
      Право, стоило бы иным политикам поучиться духу взаимопонимания у тех, кто по долгу службы были призваны топить друг друга.
 

«БРАВО ЗУЛУ»!

      «Скипетр Нептуна», оставленный на хранение в морской столице России, символ не менее почетный, если не более, чем пресловутый «Оскар». Ведь речь идет о всемирном признании заслуг страны в таком наукоемком и архисложном в технологическом, производственном, психологическом плане деле, как подводное плавание, как воинское мастерство в гидрокосмической сфере.
      Выбирать в России место проведения Конгресса не приходилось. Конечно же, Санкт-Петербург - научно-техническая колыбель подводного флота России. Именно здесь век назад была построена первая боевая подводная лодка нашего флота - «Дельфин». Именно здесь были разработаны проекты самой быстроходной подводной лодки в мире К-162 и самой глубоководной К-278; их рекорды не превзойдены и по сию пору. Именно здесь покоится прах и первых создателей «Дельфина» - Беклемишева и Бубнова, и легендарного командира С-13 Александра Маринеско. Именно здесь здравствуют, слава Богу, и герой «карибской корриды» командир Б-4 Рюрик Кетов, и командир С-360, чей перископ напугал когда-то самого Эйзенхауэра, Валентин Козлов, и «флотский Маресьев» капитан 3 ранга Сергей Лохов - не перечтешь всех героев, ветеранов и создателей подводного флота, живущих ныне в Питере. Незримыми участниками Конгресса были и экипажи тех 38 советских подводных лодок, которые так и не вернулись с прошлой войны к кронштадтским причалам. О них говорили, о них помнили, за них пили.
      Град Петра по полному праву принял регалию властителя подводного царства. И несмотря на нынешнюю нищету, не ударил перед гостями в грязь лицом. Напротив, просиял во всем блеске своих куполов, флотских мундиров и надраенной корабельной меди. Гостям конгресса Клуб моряков-подводников подарил Эрмитаж и фонтаны Петергофа, сцену Мариинки и форты Кронштадта, щедрые застолья в старейшем из морских училищ и в роскошном банкетном зале гостиницы «Прибалтийская». А самое главное подарил радушие моряцких сердец, помноженное на русское хлебосольство, сохранил традиционный дух подобных встреч, когда за общими столами нет ни морских сверхдержав, ни флотов третьего мира, нет ни адмиралов, ни старшин, есть подводное братство. Надо было видеть «чопорных» британцев, которые сняв пиджаки и засучив брюки до колен, исполнили на прощальном вечере старинный матросский танец… Такое они позволяют себе только на самых свойских вечеринках.
      Вот тут-то и кроется разгадка того, почему чилийские, равно как и французские, германские, российские, американские танкисты, пехотинцы, артиллеристы не устраивают подобных встреч. Дело в том, что подводники с особой остротой ощущают не только свою личную, человеческую бренность, но и смертность всего мира, поскольку ходят по морям-океанам с наимощнейшим термоядерным оружием. Под прицелами подводных крейсеров ныне не корабли, а континенты. Тут особая ответственность. О ней очень хорошо поведал бывший командир подводной лодки Б-130 Николай Шумков. В дни карибского кризиса 1962 года, на его субмарину, вооруженную ядерными торпедами, стали падать американские гранаты. Шумкову, кстати сказать, единственному в той дьявольской корриде моряку, имевшего реальный опыт стрельбы торпедами с атомным зарядом (на новоземельском полигоне) пришлось мучительно решать - отвечать ударом на удар или нет.
      - Сегодня с горы своих лет ясно вижу по краю какой бездны мы ходили. Конечно, я мог уничтожить своей ядерной торпедой американский авианосец. Но что бы потом стало с Россией? С Америкой? Со всем миром?
      Вот почему подводники всех стран, воевавших когда-либо меж собой или все еще конфликтующих, положили сами себе - встречаться и общаться, знать друг друга в лицо, а не только по силуэтам подводных лодок. Это движение возникло на неправительственном уровне, а само по себе, стихийно, и превратилось в мощное средство народной дипломатии. И то, что российские подводники тоже включились в международное общение, - большая личная заслуга председателя санкт-петербургского клуба моряков-подводников бывшего командира атомного ракетного подводного крейсера стратегического назначения капитана 1 ранга Игоря Курдина. Он только что получил телеграмму из Америки:
      «Дорогие друзья из Клуба подводников! В ВМС США есть сигнал «БРАВО ЗУЛУ» (BZ), который означает «Отличная работа». Это для вас. Фантастическая работа! Все говорят, что это был лучший из конгрессов… Поверьте на слово, мне не приходилось видеть ничего лучшего! Ли Стил (США)».
      «В Париже днем шел дождь, вызвавший ностальгические воспоминания о друзьях, с которыми мы только что расстались. Все члены нашей группы переполнены чувствами от того приема, который оказали всем участникам Конгресса. Будет трудно превзойти вас в организации подобных встреч… Ален Петэш и все члены французской делегации».