Решили, что парень тронулся, и было отчего… Командир спусков кричал ему в микрофон: «Леша, кроме тебя там никого нет и быть не может! Спокойнее! Провентилируйся!» «Он ко мне приближается!» «Кто он? Осмотрись! Доложи где находишься!» Черкашин доложил, посмотрели на схеме - оказывается, водолаз вплыл в салон судовой парикмахерской и увидел в зеркалах свет своего фонаря… Он вылез из корпуса полуседым. А ночью, после барокамеры, снова ушел под воду. Командующий Черноморским флотом вручил ему потом орден Красной Звезды. После службы Алексей остался работать водолазом в Новороссийске. Его сбил на машине сынок большого начальника. Парень получил травмы, несовместимые с профессией водолаза. Никаких компенсаций он не добился.
В его судьбе - судьба всей нашей Аварийно-спасательной службы. Символична и участь СС-21, судна идеально приспособленного для таких работ, какие велись на затопленном «Курске». Его продали то ли болгарам, то ли румынам в качестве буксира. Поднять бы документы да посмотреть кто же это учинил…
А водолазы у ВМФ были. И какие водолазы. Еще в 1937 году водолаз ЭПРОНа Щербаков на состязаниях в Англии погрузился в мягком снаряжении на рекордную глубину в 200 метров. Были и другие рекорды уже в наше время. Была отечественная школа водолазов. Но ведь платить им, глубоководникам, надо было - аж целый червонец за каждый спуск… А экономика должна быть экономной.
Первым начал экономить на спасательной службе Главковерх Вооруженных Сил СССР Михаил Горбачев, который памятен подводникам тем, что посетив одну из подводных лодок Северного флота так и не рискнул спуститься внутрь по семиметровому входному колодцу. Под его верховной эгидой за несколько месяцев до трагедии в Норвежском море была расформирована единственная на Северном флоте спасательная эскадрилья гидросамолетов, тех самых которые могли бы за час достигнуть место аварии «Комсомольца». Но «экономика должна быть экономной», а значит спасение утопающих подводников должно стать делом самих утопающих. Под этим девизом и дожили до «Курска». А ведь в трех часах хода от места гибели атомарины стояла в Екатерининской гавани специально оборудованная спасательная подводная лодка типа «Ленок». Она и сейчас там стоит - раскуроченная обездвиженная, списанная «на иголки». Стоит как надгробный памятник некогда славной АСС - аварийно-спасательной службы ВМФ.
Еще одно гневное письмо: «Зачем нам так много врали? - Вопрошает читатель из Подмосковья Игорь Лучинников. - Вели спасательные работы, заранее зная, что никого в живых нет. Зачем тогда нужно было ломать комедь с норвежцами? И про эти стуки врали, когда никто уже не стучал…»
Да, с самого начала специалисты предполагали, что живых осталось немного. Но знать, что никого в живых на «Курске» нет - этого не было дано никому. Несколько моряков могли по стечению счастливейших обстоятельств уцелеть в кормовых отсеках и продержаться там сутки-другие. И вот ради них - возможно живых - спасательные работы надо было вести до последнего шанса. Этот последний шанс был исчерпан, когда открыли кормовой аварийный люк и убедились, что в отсеке вода. Анализ воздуха вышедшего из-под крышки люка показал, что кислорода в нем всего 8%. (Для поддержания жизни необходимо не меньше 19-20%) Восемь процентов означает, что кислород был не выдышан, и выжжен из атмосферы отсека. Ибо при стремительном затоплении лодки соленая вода вызвала множественные короткие замыкания едва ли не всюду, где находились под напряжением мощные электроагрегаты.
«Сказать правду», то есть объявить сразу, что никого в живых нет и что спасать некого? Кому нужна была такая правда? Родственникам погибших? Они бы не поверили ни единому слову и все равно примчались бы в Видяево. И были бы правы, потому эта «правда» была бы неполной.
Стуки безусловно были, ибо первое, что станет делать подводник, оказавшийся в стальной могиле отсека - это бить железом в железо, надеясь, что откликнуться из смежных отсеков или услышат спасатели. Другое дело как долго эти стуки продолжались.
«Почему так поздно обратились к норвежцам за помощью?» - Этот вопрос задают почти все авторы писем. Если бы каждый из гневных вопрошателей поставил себя на место спасателей, возможно, обвинительный тон был бы на градус ниже. Примеряю ситуацию на себя: случилась беда - известно только то, что, лодка лежит на грунте и не подает признаков жизни. Задача: открыть кормовой рубочный люк. Действую, как учили - спускаю спасательный подводный аппарат (батискаф «Бестер» или «Приз») - слава Богу они под рукой и экипажи в строю, дело за малым - сесть на комингс-площадку, (которая вовсе не площадка, а широкое плоское кольцо из шлифованной стали), герметизировать место стыка, а потом открыть верхний рубочный люк. Мои люди и моя техника могут все это сделать. С какой стати мне заранее расписываться в собственной немощи, звать весь мир на помощь, если я знаю, что я могу это сделать сам? И мои люди это делают даже с помощью своей не самой новой техники - они стыкуют свои батискафы с кормовым люком и раз, и другой, и третий… Но тут выясняется невероятное - в толстенной стали комингс-площадки - трещина. Присос невозможен, открыть люк из переходной камеры аппарата невозможно, а значит невозможен и переход подводников, если они живы, из кормового отсека в спасательный аппарат. Я понимаю - это конец. Это приговор тем, кто может быть еще жив. Время вышло… Теперь открывание люка - это не спасательная задача, а техническая. Теперь его можно открывать с помощью водолазов-глубоководников - норвежских ли, китайских, российских. Российские глубоководники, оказывается, не вывелись на корню, они откликнулись из разных мест страны, куда их позабросила погоня за хлебом насущным. Нет сомнения - они бы открыли люк. Но лучше пригласить норвежцев, чтобы избежать тех обвинений, которые были брошены спасателям «Комсомольца» - вы отказались от иностранной помощи, дабы не раскрывать военных секретов. И я приглашаю норвежцев. А дальше начинается телевизионное шоу, смонтированное так, чтобы побольнее ткнуть и без того обескураженного российского спасателя. Нам показывают чудеса иноземной оперативности: на наших глазах в корабельной мастерской изготавливается «ключ» к люку - обыкновенную «мартышку», которая имеется на любом российском корабле - рычаг-усилитель нажима руки. Потом этот чудо-ключ спускают водолазу и тот открывает злополучный люк. Публика аплодирует норвежцам и клянет российский флот, что и требовалось режиссерам действа. За кадром же остается то, что заклинивший люк открывает вовсе не рука водолаза, оснащенная ключом-«мартышкой», а стальной манипулятор робота, который распахивает ее с усилием в 500 килограмм. Никто не говорит зрителям, что теперь, когда стало предельно ясно - живых в корме нет, люк этот все равно чем открывать - норвежским ли роботом или крюком российского плавкрана. Ибо теперь не страшно затопить затопленный отсек вскрыв оба люка без герметизации выхода из подводной лодки. Никто не сообщил, что норвежцы бились с крышкой люка почти сутки. На экране все было эффектно и просто: пришли, увидели, победили; спустились, сделали, открыли… Никто не сказал об огромной разнице в задачах, стоявших перед российскими акванавтами и норвежскими водолазами. Первые должны были обеспечить герметичный переход в лодку, вторые - открыть люк любым удобным способом, не заботясь о том, что при открытии его в девятый отсек ворвется вода… Попробуй теперь скажи, что это мы могли сделать и сами, пригласив российских глубоководников из гражданских ведомств - из той же Южморгеологии… Так почему же не пригласили? Да потому что норвежцы оказались ближе, да потому что над командованием флота, как дамоклов меч, висело заклятье - «вы из-за своих секретов побоялись принять иностранную помощь! Вам ваши секреты дороже матросских жизней!»
Образ российского спасателя отпечатан ныне в общественном сознании в самых черных тонах: беспомощен, неразворотлив, преступно нетороплив… Плохо оснащен - да, все остальное - ложь! Развернулись и вышли в точку работ в рекордные сроки, работали под водой за пределом человеческих возможностей, рискуя собственными жизнями. О какой «преступной неторопливости» адмиралов можно говорить, если в организации спасательных работ принимал участие офицер оперативного отдела штаба Северного флота капитан 1 ранга Владимир Гелетин, чей сын старший лейтенант Борис Гелетин находился в отсеках «Курска»? Родители погибших подводников создали свою комиссию по оценке спасательных работ, куда вошли три бывших флотских офицера. По распоряжению адмирала Попова они были доставлены на вертолете в район спасательных работ. Вернувшись в Североморск, они поблагодарили комфлота за все то, что было сделано для спасения их сыновей, увы, не увенчавшегося успехом.
Во время молебна в импровизированном Видяевском храме у отца штурмана с «Курска» случилась клиническая смерть. Его откачали. Но целых 80 секунд его душа общалась с душой сына.
УРОКИ ТРАГЕДИИ «КУРСКА»
Удивительно, что подобная катастрофа не произошла раньше. Может быть, потому, что ныне флот стал гораздо активнее выходить в море, а силы-то подточены годами общего лихолетья. Трагедия “Курска” - это расплата за тихое удушение флота под видом реформ. Так же как кислородное голодание приводит к необратимым поражениям организма, так и затянувшееся безденежье ВМФ дало свои злокачественным последствия. Флот и так продержался на энтузиазме офицеров и выносливости матросов целое десятилетие. Но всему есть предел…
Всякий раз, бывая на кораблях сегодняшнего флота, я поражаюсь тому, что они несмотря ни на что все еще выходят в море. И каждый такой выход - это героизм, за который приходится порой платить страшной ценой.
Российское общество должно, наконец, понять, что оно обретается в великой морской державе. Великой даже в грандиозности своих морских катастроф, не говоря уже о своих великих бесспорных достижениях, о которых оно не знает, да и знать, похоже, не желает. О них у нас сообщают шепотом, зато о катастрофах трубят во все иерихонские трубы… Сегодня каждый россиянин просто обязан знать имена своих подводных ассов, первопроходцев и мучеников так же, он уже усвоил имена поп-звезд и футбольных форвардов. “Жеватели котлет, читатели газет” по-прежнему полагают, что Баренцево море также далеко от них, как и Чечня.
Когда ядерный флот выходит в море - это действующий флот. Любая потеря действующего флота - боевая потеря.
Герой Советского Союза подводник Магомед Гаджиев, сложивший голову в арктических морях, сказал вещие слова “Нигде не такого равенства перед судьбой, как на подводной лодке: либо все побеждают, либо все погибают.”
.В мирные послевоенные годы подводников и подводных лодок в России погибло больше, чем в русско-японскую, первую мировую, гражданскую, советско-финскую войны вместе взятые. Что же это за такие «мирные» годы? Есть у них более жесткое и точное название - Холодная война в мировом океане. Именно так - с прописной буквы и без кавычек - пишут эти слова американцы. А они знают в том толк.
В ходе этой необъявленной, но тем не менее реальной до сводок многочисленных жертв, войны мы потеряли пять атомных и шесть дизельных подводных лодок. Противостоящие нам ВМС США - две атомных субмарины. Все это надо брать в расчет, чтобы понять что именно могло послужить причиной катастрофы «Курска», ибо Холодная война в океане вовсе не окончена, как о том поторопились возвестить некоторые политики. Слежение и выслеживание российских подводных лодок по-прежнему продолжается, разве что с большим для противника удобством - на выходе из баз и в полигонах боевой подготовки.
Перевернем ситуацию, как песочные часы, на 180 градусов: три российские атомные подводные лодки пришли к берегам Флориды к самой кромке территориальных вод США, чтобы вести наблюдение за американскими атомаринами, ведущими учения. Внезапно одну из американских лодок постигает судьба «Курска». Российская подводная лодка, скажем, «Кострома» немедленно уходит на Кубу и становится там в док, объясняя всему миру, что это плановый ремонт, что России дешевле всего и удобнее ремонтироваться за океаном и ради этого «Кострома» пересекла Атлантику, заглянув заодно и к берегам Флориды. На просьбу мировой общественности показать носовую часть «Костромы» адмирал Куроедов отвечает категорическим отказом, ссылаясь на крайнюю секретность корабля… В те же самые горячие дни Путин звонит Клинтону и 25 минут выражает ему свое соболезнование, а глава ФСБ срочно вылетает в Вашингтон для конфиденциальных встреч со своими американскими коллегами. Что прикажете думать? И какой бы газетный и телевизионный вой поднялся по всему миру насчет российского флота?
Но ведь именно так все и было, если вернуть «песочные часы» в исходное положение. Только вой российские таблоиды подняли против пострадавшей стороны - российского флота. Почему? Где логика? Где справедливость? Где элементарное сочувствие к стране проживания? И ни малейших сомнений насчет международной правомочности скрытного подхода целой подводной армады к берегам иного государства в мирное время. Разве пентагоновским адмиралам неизвестно то, что знают немцы, итальянцы, шведы, и прочие морские нации: иностранная субмарина, погрузившаяся в террводах другого государства может и должна считаться им враждебным кораблем?
Разве денонсировано международное соглашение о взаимном уведомлении насчет проведения военных учений и маневров? Разве когда-нибудь российская сторона отказывала американским наблюдателям в их международном праве присутствовать на учениях наших войск или флотов? Разве бы не нашлось места на мостике «Петра Великого» или «Адмирала Кузнецова» американскому адмиралу, если бы тот того пожелал? Зачем же надо было тайно пробираться в район учений Северного флота, создавая предпосылки к аварийно-навигационным происшествиям, навлекая на себя подозрения, осложняя и без того непростые российско-американские отношения? Неужели ни с одного из флотоводцев Пентагона не будет спрошено за эту авантюрную «прогулку» к русским берегам?
Не ходили бы в наши полигоны, не было бы и подозрений. Тем более, что по вашей, господа, вине, у берегов Кольского полуострова, а не у берегов Флориды, произошло уже не одно столкновение ядерных субмарин. А ведь любая подводная лодка это по сути дела увеличенная до размеров обитаемости торпеда. Ее носовая часть также взрывоопасна, как и головная часть торпеды. Не бейте по торпеде кувалдой, она и не взорвется. Не бейте подводную лодку по торпедному отсеку таранным ударом, он тоже не взорвется. И тогда не придется гадать - а что же там так рвануло?
Скрытый подход к чужим берегам атомной да и неатомной подводной лодки должен считаться недружественным актом, рецедивом Холодной войны. Если мы доверяем друг другу в космосе, если мы приглашаем на маневры сухопутных войск иностранных наблюдателей, а в суперрежимные части - иностранные комиссии, то почему мы не доверяем друг другу под водой? Почему надо скрытно подкрадываться к чужим морским полигонам, создавая реальную угрозу для столкновений, таранов, подвергая самих себя подозрению в случае каких-либо чрезвычайных происшествий? Разве нельзя распространить уже достигнутые и проверенные жизнью международные соглашения о предупреждении столкновений самолетов и кораблей в нейтральных водах и воздушном пространстве на пространство подводное?
Нет нужды доказывать как необходима Военно-морскому флоту спасательная техника. Председатель севастопольского Морского собрания бывший подводник-североморец Владимир Стефановский высказался по этому поводу очень резок, но справедлив: «Гибель «Комсомольца» мы переморгали. Неужели переморгаем и «Курск»?! Неужели и она нас ничему не научит? Доколе мы будем относиться к подводникам как к торпедному мясу, недостойного спасения?… Необходима международная стандартизация спасательной техники, чтобы не примерять в последнюю минуту тубусы и люки спасательной техники…» Жизненно важная мысль! Об этом же сказал и президент России Владимир Путин - нужна унификация спасательного оборудования для подводников.
Воистину, пока гром не грянет… Гром грянул в очередной раз и сразу же было принято постановление о создании трех морских спасательных центров под эгидой МЧС. Насколько эффективной окажется такая структура покажет жизнь. В любом случае это лучше, чем ничего.
Катастрофа «Курска» еще раз показала, что ВМФ совершенно не готов к той информационной войне, в которую он уже давно втянут и которая ведется против “военно-морского монстра России” ассами средств массовой информации, точнее будет сказано - средствами формирования общественного сознания. Проигрывать в этой войне так же опасно, как и в реальном сражении.
Уважаемые коллеги, собратья по журналистскому цеху, если б вы только знали, как нас не любят на флоте. Некоторых просто ненавидят. При чем не только адмиралы, а что обиднее всего - корабельные офицеры, мичманы, матросы. Нелюбовь эта пошла с 1989 года, после гибели “Комсомольца”. Потеря корабля, а тем более подводной лодки воспринимается на флоте чрезвычайно остро и болезненно - от главкома до матроса-свинаря на подсобном хозяйстве. И когда вокруг трупов погибших подводников развернулась беспрецедентная вакханалия поспешных дилетантских обвинений, подтасовок, явной лжи, флот обиделся. Весь флот, а не только Главный штаб. Хорошо представляю себе, как и сейчас, едва пришли первые тревожные известия о “Курске”, кто-то из московских адмиралов распорядился - “Этих… - не пускать!” И флот с большой охотой стал исполнять это приказание. А кому понравится, когда на похороны близкого вам человека вдруг ввалится настырная крикливая бесцеремонная толпа да еще начнет задавать вопросы - признавайтесь, а не вы ли ухайдакали покойничка?!
Приказ - журналистов не пускать - эмоционален, и как все эмоциональное не разумен. Флот не прав. Ему никогда не удастся вычленится, отгородиться от того общества, которое его породило и часть которого и составляет -то “личный состав ВМФ”. За каждым журналистом, даже самым “длинноволосым и расхристанным, наглым и полузнающим” (именно такой образ нашего брата сложился у моряков) стоят тысячи читателей и миллионы телезрителей, которые жаждут информации о том, что резануло по сердцу всех. Флот обязан был, несмотря на все свои обиды, предоставить журналистам офицера, хорошего знающего морское дело и владеющего правильным русским языком, (а не чудовищным канцеляритом - “личный состав “Курска” пресек критическую границу своего существования”), который бы не дергался в предписанных ему рамках, а внятно объяснил что к чему, да еще бы провел корреспондентов по отсекам ближайшей подводной лодки. Многие бы сменили тон своих выступлений. Увы, ничего из этого не было сделано.
Одна из журналисток подслушала телефонный разговор замначальника пресс-службы Северного флота капитана 2 ранга Игоря Бабенко со своим отцом. Тот высказал ему свое личное мнение, что живых в отсеках «Курска» навряд ли кто остался. Фонограмма этого разговора была опубликована в газете чуть ли не как свидетельство «заговора адмиралов» - сами уже все знают, а нам гонят туфту. И никого не смутило, что журналистка вторглась в частную жизнь человека, который делился своими предположениями не как должностное лицо, а как сын, отвечавший на вопросы отца. Имел ли Бабенко на это право? Думаю, что да. Имела ли право журналистка подслушивать частный разговор, записывать его да еще обнародовать? Насколько это совместимо с журналисткой этикой да и с Законом о праве на невмешательство в личную жизнь граждан? Предвижу ее возмущение - а что же он, начальник пресс-службы, не говорил нам всей правды? А он и не обязан был говорить вам «всей правды», тем более, что «вся правда» о том, есть ли жизнь в отсеках «Курска», не была известна никому.
Беда еще и в том, что нашими и ненашими стараниями сформирован образ подводного флота России. Он определяется одним словом - «катастрофа». «Комсомолец», «Курск»… Не важно, что трагедии этих кораблей разнесены по времени на десять с лишним лет, не важно, что за эти погромные годы наши подводники уходили от своих причалов в глубины арктического океана, обошли его весь по периметру ледовой кромки, всплывали на северном полюсе, запускали из-под воды спутники в космос… Об этом и многих других достижениях старательно умалчивали. Но уж когда пришла беда, сделали из нее всемирное телевизионное шоу. Разве что гибель принцессы Дианы, собрала подобную зрительскую аудиторию. Им бы, ребятам с «Курска», при жизни, хоть чуточку такого внимания…
Не думаю, что Пентагон бы в подобной ситуации позволил то, что позволено было российским телерепортерам - вести прямой репортаж с места гибели атомохода. У адмиралов с берегов Потомака давно заготовлена для настырной прессы универсальная формула: «Мы никогда не комментируем действия своего подводного флота». «Никогда»! - понимаете, это наша традиция, и нет причин нарушать ее в данном конкретном случае. Очень удобно - традиция! И никому в голову не приходит возмущаться насчет закрытости военного ведомства США. Умалчивается даже то, какие именно подводные лодки находились в российских полигонах в дни учений Северного флота. Верьте нам на слово: «ни одно военное судно США не было вовлечено в происшествие с «Курском». И верьте нашим сонарам. Что расшифруем и что огласим (официально или неофициально в виде «утечки информации») в том и будет разгадка гибели русского подводного крейсера. А для тех, кто засомневается - коронная фраза - «мы никогда не комментируем…»
А мы комментируем. Да так, что покойники в затопленных отсеках переворачиваются… Я не удивлюсь, если в следующий раз, (не дай Бог ничего подобного!) при иной экстремальной ситуации тот же начальник пресс-службы Северного флота заявит наседающим на него журналистам: «Господа, мы не комментируем действия своего флота! Отныне это наша новая традиция».
На международном конгрессе моряков-подводников я подошел к бывшему командиру американской подводной лодки «Халибат» кэптену Муру. Эта субмарина тридцать два года назад была направлена на поиски бесследно сгинувшей в Тихом океане советской подлодки К-129. Об этом сообщалось в открытой печати. Мне нужно было кое что уточнить, но кэптен Мур, сказал, что он не уполномочен давать каких-либо сведений о том походе. Нынешним летом я обратился к бывшему командующему подводными силами Израиля контр-адмиралу Микаэлу Кесари с просьбой поделиться своей личной версией гибели израильской подводной лодки «Дакар», останки которой были обнаружены, спустя более тридцати лет в Восточной части Средиземного моря.
- Я не имею права излагать никаких версий. - Ответил израильский адмирал. А мы трясем за грудки наших адмиралов, возмущаясь тем, что у них могут быть какие-то военные тайны от корреспондента газеты «Московская моська». И вот выводят старательно на чистую воду этих коварных и кровожадных флотоначальников: сенсация за сенсацией - вокруг затонувшего «Курска» шныряют водолазы спецназа, заметают следы, собирая осколки попавшей в подводный крейсер ракеты… Охотно допускаю мысль, что боевые пловцы ГРУ или иного ведомства уже обследовали носовую оконечность «Курска». Они просто обязаны были это сделать, чтобы выяснить размеры разрушения, чтобы найти возможные обломки легкого корпуса иностранной подводной лодки, наконец, попытаться изъять наисекретнейшие шифродокументы, если они сохранились после чудовищного взрыва. «Обломки попавшей в лодку ракеты» навсегда останутся не на морском дне, а на совести ретивых «разоблачителей».
Капитан 1 ранга запаса Георгий Баутин позвонил из Ульяновска, где он живет, в редакцию:
- Мне непонятно почему депутаты нашей Госдумы вроде Немцова, столь озабоченные судьбой «Курска», даже не пытаются сделать запрос в американское посольство о состоянии носовой части подводной лодки «Мемфис», на которое пало столь тяжкое подозрение? Это что - очень секретно? Требовать, чтобы британцы или норвежцы обследовали российский корабль из состава стратегических сил - в порядке вещей. Но где же ответный шаг? Где та открытость и то взаимное доверие, о которых прожжужали нам все уши госпдин Немцов с компанией? Может быть, ему - как ни как бывший физик - доверят посмотреть в щелочку в заборе, ограждающем военно-морскую базу, где стоит «Мемфис»?
Дело, конечно, не в том «Мемфис» это «Толедо» или «Си Вулф». Дело в том, что Холодная война в океане продолжается, несмотря на все заверения политиков о новом мышлении и новых приоритетах.
* * *
Впервые за всю историю подводного флота СССР и России был объявлен траур по погибшему экипажу. Не прошло и ста лет, как нас оценили в общегосударственном масштабе. И град благодеяний просыпался на черные вдовьи платки. Уцелевшие ветераны линкора «Новороссийск», потрясенные трагедией «Курска», прислали свои пенсионерские деньги. «А то как нам, сунули по пачке «Беломора», так и им…»
Нет, в этот раз все было иначе. Нет худа без добра: десять дней весь мир не отходил от телеэкранов, весь мир сострадал вдовам и матерям русских подводников. Пожертвования - искренние, от души - пошли отовсюду. Даже наши олигархи поспешили откупиться от той вины, которую каждый за собой знал. Ведь именно тех, нахапанных ими денег, спрятанных в заграничных банках и не хватило на содержание спасательных сил Военно-Морского Флота.
Кажется, Россия впервые прочувствовала все величие и проклятье судьбы моряка подводного флота.
В Германии, чьи подводные лодки со времен обеих мировых войн, сотнями лежат на океаническом ложе, умели и умеют чтить своих подводников. Если офицер с эмблемами подводного флота входил в присутственное место, вставали все - даже те, кто был старше по чину, даже дамы… У нас подводника, если только не сверкает на тужурке командирский знак, различит только наметанный глаз - по микроскопической лодочке на жетоне «За дальний поход». «Но моряки об этом не грустят», как поется в песне. Грустят они о другом… Да и как не печалиться, если уничтожен лучший подводный крейсер лучшего нашего флота - Северного. Как это случилось, по чьей вине, кто ответит за гибель ста восемнадцати молодых моряков? Не война ведь унесла их жизни…
Море умеет хранить свои тайны. Прошло восемьдесят пять лет, но мы до сих пор не знаем что погубило (или кто погубил) лучший дредноут Черноморского флота «Императрица Мария». Нет по-прежнему однозначной версии гибели линкора «Новороссийск». Американцы не смогли установить почему не вернулась в базу атомная подводная лодка «Скорпион». До сих пор десятки экспертов не могут назвать точной причины трагедии пассажирского парома «Эстония». Ясно только с одним «Титаником» - айсберг. И то каждый год возникают новые версии - одна фантастичнее другой. Море умеет хранить свои тайны, особенно если заинтересованные лица помогают ему в том…
Для меня сейчас важно другое: вины экипажа «Курска» в гибели своего корабля нет. Об этом прямо и ясно заявил командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов. Он тоже «заинтересованное лицо». Заинтересованное в том, «чтобы посмотреть в глаза человеку, который организовал эту трагедию». Слова эти толкуют по всякому - и де, Попов знает о ком говорит - о создателях нового подводного супероружия, о монстрах из ВПК… Но с таким же успехом можно адресовать эти слова и командиру «иностранной подводной лодки», столкновение с которой могло инициировать взрыв в торпедном отсеке. Американцы и британцы обижаются за такие намеки. Но ведь любой следователь непременно «возьмет в разработку» тех, кто находился в момент убийства, рядом с жертвой. Не ходили бы в наши полигоны, не было бы и подозрений. Тем более, что по вашей, господа, вине, у берегов Кольского полуострова, а не у берегов Флориды, произошло уже не одно столкновение ядерных субмарин.
«Отчаиваться не надо! Колесников»
Поэт подводник капитан 1 ранга Борис Орлов написал свои строки задолго до гибели подводного крейсера «Курск», но будто в воду смотрел:
За нашей подлодкой - невидимый след.
Не будет ни криков, ни шума.
Возможно, вернемся, а, может быть, нет…
Но лучше об этом не думать!
Они не вернулись, заставив нас всех не только стенать, но и думать, спорить, обвинять… Думать под крики и шум, что же стряслось, почему потерян лучший корабль лучшего флота России, что делать с затонувшей подводной лодкой, как увековечить память погибшего экипажа…
Председатель Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников Игорь Курдин обратился к президенту России Владимиру Путину с просьбой не извлекать тела погибших из отсеков, дабы избежать новых жертв и возможной экологической катастрофы. Этот документ подписали семьдесят восемь родственников погибших подводников, проживающих в Видяево, в Севастополе, Санкт-Петербурге, Курске…
В Мурманске я встретился с одним из самых авторитетных специалистом-подводником - контр-адмиралом Николаем Мормулем, который возглавлял в свое время техническое управление Северного флота, участвовал во многих спасательных операциях. Он тоже обратился с письмом к Президенту и в Правительственную комиссию по расследованию причин гибели «Курска»:
«Я бывший подводник из первого экипажа первой атомной подводной лодки Советского Союза. За 30 лет службы принимал личное участие в спасении людей и ликвидации шести аварий на подводном флоте и их последствий… Не всем известны сложные детали извлечения погибших из аварийной подводной лодки. В 1972 году мне пришлось заниматься этим, когда после жестокого пожара в девятом отсеке АПЛ К-19 пришла в базу на буксире, имея на борту тридцать два трупа. Операция по извлечению погибших моряков потребовала хирургического вмешательства врачей. Дело в том, что тела их застыли в самых неудобных для вытаскивания через люки позах, в так называемой «крабьей хватке», когда руки погибших обхватывали механизмы, кабельные трассы, агрегаты. Врачам пришлось расчленять тела. Замечу, что все это происходило не на стометровой глубине, а в надводном положении - у причала родной базы. Не представляю, какими нервами должен обладать водолаз, чтобы заниматься «хирургическим вмешательством» в тесноте затопленного отсека.
Мое мнение - коль Судьба, Бог и Природа распорядились их жизнями таким образом, не обернется ли подобная «эвакуация» невольным кощунством над их телами? Как подводник, я бы предпочел бы себе могилой океан, если бы мне выпал подобный жребий. Думаю, что и все мои коллеги по суровой и опасной профессии, придерживаются подобного мнения.
Поэтому я прошу родственников погибших моряков просить Комиссию по расследованию причин катастрофы производить эвакуацию тел членов экипажа только после подъема самого подводного крейсера».
