Черный завет

– Два раза перебирала, – шепнула ей на ухо Кира и исчезла, оставив после себя облако сомненья.

Доната задумчиво ковыряла ложкой блюдо и искала приемлемый повод, чтобы отказаться. Но повода не было.

Ее выручил Ладимир.

– Это что же, всем десерт положен, или только девушкам? – спросил он, покосившись на Гурьяна.

– Всем! – облегченно вздохнула Доната. И не успел он оглянуться, как она поставила перед ним собственное блюдо со сладкими грибами. Организм у него молодой, здоровый, справится – если что.

И тут же заметила Киру. Та обратила внимание на перестановку и замерла буквально в нескольких шагах от их столика, переводя взгляд, полный искреннего недоумения с Донаты на Ладимира и обратно. И по тому, как внезапно краска бросилась ей в лицо, Доната поняла, та догадалась, почему вкусный десерт стремительно перекочевал с места на место. Не обращая внимания на окрики, Кира стояла у стойки, не отрывая от Донаты пламенного осуждающего взгляда.

Ладимир уплетал десерт за обе щеки, когда снова заговорил Гурьян.

– Да, мы тут умеем быть благодарными, что мы – нелюди какие? А тем более, что Ариночка спасла многих. Кого от болячек, а кого от бесславия…

Ладимир поднес было ложку ко рту, но тут же положил ее обратно.

– Выходит, я многое пропустил, пока купался?

– Выходит так, – многозначительно улыбнулся Гурьян. – Все хотел спросить, дорогие гости, вы в дороге, безлошадные, не устаете? Нам-то мужикам, привычно, а вот девке – по дорогам бродить, ноги сбивать – не особо приятно.

– А что ей, – сыто опираясь о стол рукой, ответил вместо Донаты Ладимир, – деревенские мы с сестрой.

– Это хорошо, это хорошо, – зачем-то два раза повторил Гурьян. – Я это… хотел спросить: если обстоятельства, там, деликатные какие гонят вас из дому, то я вполне могу… если удобно тебе будет, Влад… Ариночку здесь оставить. Сподручней тебе одному-то в Гранд идти… ты не подумай плохого. Я и жениться могу, если что. Потом, присмотрю за ней, пока ты туда-сюда ходишь. Я страсть как боевых девчонок люблю. В деревне-то у нас таких нет…

Ладимир ждал. Доната с опозданием поняла, что он ждал от нее ответа. Ждал и Гурьян. Пухлые щеки пылали, губы сдвинулись трубочкой, а сильные руки в волнении передвигали кружку с недопитым вином с места на место.

Доната пригладила расчесанные по случаю купания волосы, уже доходящие до плеч.

– Мне нужно в Бритоль, – просто сказала она. – Я не могу остаться.

С этими словами она поднялась, интуитивно полагая, что не стоит делать отказ нелепее, чем он прозвучал, но ее удержал быстрый жест Гурьяна. Он накрыл ее руку ладонью и тотчас убрал.

– Погоди, – глухо сказал он. – Скажу чего. Вы завтра хотите идти?

– Да, – Ладимир за двоих утвердительно качнул головой. – Нам надо спешить.

– Не ходите завтра. Ходите послезавтра. Будет торговый обоз до Гранда. Так безопасней.

– А что, в округе объявились разбойники? – насмешливо поинтересовался Ладимир. – Так с нас и взять нечего.

– В округе объявился мой брат, – обреченно сказал Гурьян, и у Донаты дрогнуло сердце. Некоторое время он молчал. Видно было, не хочется ему говорить, но раз начал – на полуслове не остановишься. – Двоюродный брат. Месяц назад дядя у меня умер. Перед смертью Истину сказал сыну…

Доната увидела, как при слове «Истина» окаменело лицо Ладимира.

– Много, говорит, на свете белом людского дерьма развелось. Так и сказал – людского дерьма… Пора проредить маленько. Вот ты, сынок, и станешь Мусорщиком.

Доната сдавленно ахнула. Нет, никогда не понять ей людей! Такое сказать – собственному сыну! Тут за просто так вырвавшиеся слова и морду набить можно, а за Истину…

– Послезавтра торговый обоз будет, с ним и идите, безопасней…

Он неуклюже поднялся из-за стола, едва не опрокинув пустую кружку.

– Ты… это, – обратился к Ладимиру. – Береги ее, Влад. Раз оставить не можешь.

Ближе к полуночи народ стал расходиться. Поднялись наверх проезжие. Шумная компания молодых людей, разбив напоследок толстостенный кувшин, с трудом вписалась в двери. Весело, привлекая к себе всеобщее внимание, откланялся кузнец. За ним увязались три приятеля, сидевшие за одним столом. В зале остались несколько крестьян, что вели задушевную беседу, да два старика, за которыми уже приходили родные и справлялись «не надо ли до дому проводить?», молчаливо допивали кувшин с вином.

– Пора, пожалуй, – распорядился Ладимир, будто решил в уме сложную задачку, – и честь знать.

Перед сном Доната прогулялась на двор, чтобы ночью не бегать.

Ярко светила Селия. На темном небе перемигивались звезды. Неумолчно, с надрывом, трещали сверчки. Такой ночью хорошо сидеть у костра, слушая песни птиц, замирая от далекого одиночного воя волка, радуясь, что ему не отвечают собратья.

Она возвращалась в комнату, когда у лестницы, в темном закутке, ее схватили за руку. Мгновенно поднырнув под руку нападавшему, Доната вывернулась, как змея, и оказалась у того за спиной. Он оборачивался, а она уже готовилась встретить его ударом в лицо. Сильные пальцы, привыкшие цепляться за ветви деревьев, сжались в кулак. Еще мгновенье, и она отклонилась назад, чтобы удар получился серьезней.

– Арина, это я – Гурьян, – растерялся тот, и Доната опустила занесенный для решительного отпора кулак. – Ну, боевая девка, боевая… Страсть одна в тебе… Такая девка – и не моя… Погоди, сказать чего хочу. Иди за мной.

Он прошел по коридору и открыл дверь на кухню. Видя, что она колеблется, позвал снова.

– Да иди же, чего бояться тебе? Не обижу.

– Смотри, как бы я тебя не обидела, – нашлась она и вошла за ним на кухню.

Здесь еще царили запахи. Остро пахло жгучим перцем, кружил голову запах укропа, будоражил детские воспоминания аромат печеных яблок. У окна стояли зажженные свечи, освещая начищенные до блеска кастрюли и сковороды.

Обернувшись, Доната оказалась лицом к лицу с Гурьяном. Пламя свечей колебалось в его глазах. Он долго молчал, но она терпеливо ждала.

– Останься, Арина, – попросил он. – Ты мне по нраву. Я честно сказал: я жениться могу. Мне мать Истину сказала: женись по любви и жить будешь долго. Нравишься ты мне. Оставайся. На кой тебе тащиться в Бритоль?

– Почем ты знаешь, что это любовь? – прищурилась она. – А вдруг ошибешься?

– Не было еще со мной такого. Потянуло меня к тебе со страшной силой, – он порывисто вздохнул, и Доната невольно отступила назад. – Оставайся. Жить будешь, как королева. Работать не дам – девки есть работать. Сам тебя в Бритоль повезу, нужно коли тебе. Ну, решайся. Обиды не сделаю. Тихий я с девками, Арина.

Он так просительно улыбнулся, что Доната решила тотчас уйти. Сраму не оберешься – здорового мужика успокаивать!

– Мне нужно в Бритоль, – упрямо повторила она, и, чуть подумав, снизошла до прощального, – прости.

– Ладно. Так и знал… Да за спрос денег не берут, – криво улыбнулся он. – Прими тогда подарок, пусть хоть он с тобой будет.

И Доната увидела в его руках роскошный черный пояс с тремя гнездами, из которых выглядывали рукояти метательных ножей. Они были настолько совершенны, что девушка не удержала восхищенного возгласа.

– Видел я, как ты в Киру ножик метнула.

– А еще чего видел? – подозрительно спросила она.

– Не бойся, за занавеску не заглядывал. Бери подарок, пока не передумал.

Доната с сожалением провела пальцем по выпуклым гнездам, прикинула на взгляд ожидаемую тяжесть.

– Не могу. Дорогой подарок.

– Так и знал. Не можешь с любовью, – Гурьян внезапно набычился и силой вручил ей черный пояс, да так, что пришлось подхватить его, чтобы не упал, – возьми с благодарностью. Ты сегодня стольких людей спасла! Представляешь, что было бы? И правильно ты в Киру ножиком запустила, поделом ей, растяпе! Наше заведенье и в Бритоле известно. А если случится что, то и останавливаться перестанут. Так это перед ярмаркой – смерть. Бери!

И она взяла. Потом развернулась, и, невзирая на робкие попытки ее удержать, вышла из кухни, плотно прикрыв за собой дверь.

Придя в комнату, она тихонько, чтобы не разбудить Ладимира, сняла сапоги и растянулась на лавке.

– Наболтались? – хрипло спросил он, и от неожиданности Доната вздрогнула.

– Наболтались.

– Уговаривал остаться?

– Уговаривал.

– А ты… ничего не хочешь у меня спросить? – после паузы снова заговорил он.

– Я ничего не хочу у тебя спрашивать.

– Да? – пауза. – А я вот хочу у тебя спросить: за каким хреном тебе нужен этот Бритоль?

– Я же не спрашиваю у тебя, – вспылила она, – почему ты не хочешь идти в Бритоль, если тебе все равно где бродить со своей Истиной!

На этот раз он молчал дольше. Доната уже засыпала, когда услышала, как он перевернулся с боку на бок.

– Хватить орать. Спи, давай, разоралась.

8

В путь двинулись с торговым обозом.

На соседней повозке весело смеялась Марица. Как в воду Доната смотрела, увязалась бесстыжая девка за ними. За ними? Точнее будет – за Ладимиром.

Марица сияла, как отчищенная песком кастрюля. Узелок, в тон хозяйке весело болтающийся у нее за плечами, заставил Донату убедиться в серьезности ее намерений.

Доната не стала утруждать себя духовными изысканиями, а попросту подхватила свои вещи и переместилась в соседнюю повозку, благо вознице – румяному парню с цепким взглядом – было все равно, с кем ехать. Поэтому, слушая зазывный говорок Марицы, Доната пыталась уверить себя, будто ни о какой ревности не может быть и речи. Единственная мысль, которая вызывала укол в сердце – эти двое удивительно подходили друг другу. Именно это заставляло Донату временами забываться и вздыхать.

Две лошадки, привыкшие ходить в одной упряжке, споро трусили по утоптанной дороге. Кроме Донаты и возницы, были еще двое мужчин. Один, седовласый, с короткой стриженой бородой, всю дорогу молчал. Единственное, что заставило Антипа, так его звали, отвлечься от дороги и неодобрительно покачать головой – взрывы хохота Марицы.

– И колокольчиков не надо, загодя слышно, что мы едем, – недовольно сказал он.

Второй – статный молодой мужчина. При знакомстве он крепко пожал ей руку и с уважением крякнул, когда она ответила ему тем же.

– Парфен, – представился он, и сделал это так, словно она прошла первое испытание.

Припекало. Дорога баюкала. Отросшие волосы, убранные в хвост, чтобы не мешали, от жары не спасали. Струйка пота, сползая по спине, щекотала между лопатками.

Вполне полноценные молодые деревца сменились чахлым кустарником. Трава, прежде сочная и радующая глаз, выгорела под лучами Гелиона. Но самое главное, к полудню стало жарко до такой степени, что захотелось снять не только рубаху, но и штаны. Донята поступилась принципами и сняла сапоги, справедливо рассудив, что никого из мужчин она своими голыми пятками не смутит. Так и получилось.

Парфен одобрительно хмыкнул и последовал ее примеру. Антип мужественно сносил посланное испытание, и только Марица по-прежнему веселилась, и жара ее не брала.

На одном из ухабов повозка накренилась. Чтобы удержаться, Донате пришлось навалиться всем телом на Парфена. Она тут же отскочила, как ужаленная. На нее пахнуло крепким потом и горьким запахом полыни – оберега от докучливых русалок. Старательно устраиваясь между тюками с поклажей, Доната отодвинулась на самый край. Потом не удержалась и взглянула на Парфена. Тот понимающе улыбался.

– Ты, девка, меня не боись, не опасный я для тебя, – сказал Парфен и растянул губы в улыбке. Его бритые щеки были смуглы, а темные, коротко стриженые волосы блестели от пота. Взгляд карих, глубоко посаженных глаз цеплялся за Донату, придирчиво ощупывая каждую выпуклость и впадину на ее теле.

– А чего мне тебя бояться? – подняла правую бровь Доната.

– Это верно, – согласился тот. – А чтобы ты совсем с повозки не свалилась, когда в следующий раз отодвигаться будешь, расскажу тебе историю.

– Точно, – подхватил румяный возница со смешным именем Кирик. – Расскажи, Парфен, дорога короче и покажется.

– Расскажу я тебе, девка, почему бояться меня не стоит. Лет пять назад это было. Была у меня тогда сестра. Надо сказать, девка на редкость вредная. Как получилось, что наша мамка ее не сберегла, не знаю. Но зимой заболела сеструха и слегла. А у нас знахарки в то время в деревне не было, померла, а новой обзавестись не сумели. Вот пока мы рты разевали и собирались из соседней деревни везти, сгорела сеструха в одночасье. Четырнадцать лет только и было. Перед смертью бредила много, а тут вдруг глаза открыла и говорит… Главное, и Озаренья-то не было. Знаю я как Озаренье бывает – глаза белыми становятся и человек светится весь. А тут, посмотрела на меня и говорит: хана тебе, братец, ни на кого у тебя не встанет, пока девку похожую на меня не встретишь.

– Вот вредная девка! – Кирик зыркнул на Донату, проверяя, будет она морщить нос или нет. Но та только с любопытством смотрела на Парфена.

– Да мы и за Истину это не приняли, – подытожил рассказ Парфен. – Думали, бредит девка. Ан нет. Как я ни старался, ничего у меня не выходило, а раньше по этой части горазд был. Вот Истина и была. А против Истины, как известно, не попрешь.

– Как же ты, – не удержался Антип, – пять лет без девки, что ли?

– Почему же? – лукаво улыбнулся Парфен. – Она же сказала – похожую на меня. А похожих девок много, ох, много…

Кирик залился веселым смехом, одобрительно усмехнулся и Антип.

– Она вроде вон той, Марицы была. Русоволосая, да полнотелая. Несмотря, что четырнадцать ей было. Но вредная – это да.

– Это разве вредная? – Антип заерзал, устраиваясь поудобнее. – Вот я расскажу, как это – вредная…

Он начал издалека. Доната узнала, откуда Антип родом. Как настрадались от тяжелой жизни его прадед и дед. Какой непростой была жизнь отца. Сколько напастей выпало на долю самого Антипа. Также ей стало известно, сколько коров он держит, сколько кур и свиней. Как велик урожай пшеницы и овса. Кроме того, не стал скрывать Антип и подробностей личной жизни: как познакомился с будущей женой и скольких завели детей. У непривычной к такому длинному монологу Донаты голова пошла кругом.

– Кто ж вредным-то был? – в конце концов не выдержал Парфен.

– Да погоди ты, куда торопиться? – спокойно сказал Антип. Но прошло еще немало времени, прежде чем он перешел к сути. – Вот когда умирала мать… А покойница, не к ночи будет помянута, характер тяжелый имела. Со всеми соседями в округе перессорилась, все от нее настрадались. Как мы не холили ее перед смертью, все без толку. Умирала она тяжко, болела долго. А перед смертью Истину сказала брату моему. Говорит: в реке нашей будет больше ума, чем у тебя, Увар.

И он надолго замолчал. Доната ждала продолжения, но его так и не последовало.

– Ну? – после долгой паузы догадался спросить Парфен.

– Что – ну? – не понял Антип. – И все. Истину сказала и умерла.

– А дальше-то что? Как Истина исполнилась?

– Известно как, – пожал плечами Антип, – как всегда и исполняется.

– Ты, Антип, то много говоришь, а то клещами из тебя не вытянешь. Говори уже, как дело потом было.

– Что говорить-то? С тех пор Увар наш малость того, поглупел. А река, того, поумнела, без меры. Но характер у нее, у реки-то, сдается мне, матушкин приключился. Захотел, например, соседский мальчишка в воду нырнуть, а река возьми, да отступи – чуть шею себе не сломал. Или девки собрались искупаться, одежду на берегу оставили, а тут река полноводной сделалась, одежду и унесло. Девки плакали потом, а что же – рубах да юбок не воротишь – голышом в деревню прибежали. А уж без просьбы, без поклонов челобитных за рыбой и не ходи, кукиш с маслом и принесешь только с рыбалки.

Так, за разговорами и вечер незаметно наступил. Как только Гелион застыл у кромки дальнего леса, Якоп – хозяин торгового обоза, дал распоряжение устраиваться на ночлег. Обоз круто свернул вправо, и через некоторое время перед глазами изумленной Донаты предстала поляна, полого спускающаяся к реке. Молодые деревья окружали свободное от кустарника пространство со всех сторон, а дальше – буквально рукой подать – брал начало настоящий Лес. Темно-зеленая, просвеченная лучами заходящего Гелиона, зелень манила девушку. Тоскливо окинув взглядом недоступное величие, Доната спрыгнула с повозки.

Кирик тотчас занялся лошадьми. Разминая затекшие ноги, Доната сняла с повозки котомку. Смирный каурый жеребец повел на нее влажным лиловым глазом и фыркнул. В углах рта у него клочьями свисала пена.

– Ты купаться пойдешь? – больше для вида поинтересовался Ладимир. Марица не отставала от него ни на шаг, и все скалила белые зубы.

– Не пойду, – ответила Доната. Хотя это единственное, чего ей хотелось больше всего.

– Ага, – кивнул головой. – Тогда вещи не потеряй в суматохе.

Сэтими словами он аккуратно положил у ее ног лук, которым разжился в деревне, и одноручный меч. Накануне вечером Ладимир торжественно вошел в комнату с приобретенным оружием и долго рассматривал меч при свете свечей. Потом недовольно нахмурился и убрал меч в ножны. Доната не стала спрашивать, умеет ли он с ним обращаться, и так понятно, не для красоты же купил?

И теперь, глядя на сложенное у ее ног оружие, Доната не спешила поднимать глаза. Ей ни к чему было видеть, как Марица повисла на крепком плече Ладимира.

Устраиваться на ночлег – дело хлопотное. Но и с ним вскоре было покончено. Когда на землю упали сумерки, весело затрещали костры, забулькало в котелках варево. Остро запахло дымом и вареным мясом, щедро сдобренным специями.

Доната все-таки искупалась. Дождалась, когда стемнеет и нырнула в кусты, в заранее присмотренное вдалеке от людских глаз место.

Когда разомлевшие после купания, с блестящими от мытья волосами, Ладимир с Марицей появились у костра, Доната смотрела на огонь и терпеливо дожидалась ужина.

Всадники, так же, как и ехали, устраивались на ночлег отдельно. У них был свой костер и своя компания. Как и у хозяина с помощниками. Не доверяя никому, Якоп дважды обошел поляну, проверил каждую повозку, не преминул собственноручно ощупать все мешки. Что-то прикрыл, что-то наоборот раскрыл. Но поздним вечером угомонился и он.

Языки огня зазывно гладили обожженные бока котелка. Парфен, которому единогласно доверили приготовление ужина, зачерпнул ложку и отправил в рот, проверяя варево на вкус. Бросив в котелок горсть сушеных трав, удовлетворенно кивнул головой.

– Осторожней с перцем, – Антип вертел в руках миску, ожидая конца священнодействия. – Острое я не того.

– Будь спокоен, – Парфен протянул Кирику миску, наполненную горячим варевом.

После настал черед Антипа. Донате досталось в последнюю очередь. Она оглянулась в поисках ложки, которую, насколько помнила, оставила рядом, на чистой тряпице, но ничего не нашла. Еще раз огляделась, на этот раз внимательней, но результат оказался тот же. Не есть же варево из кусков вяленого мяса, овощей и размоченных сухарей руками? И когда уж совсем собралась перетряхнуть котомку в поисках заветной ложки, вдруг обнаружила ее в руках у Марицы. Та, не обращая на Донату внимания, отправляла в рот порцию за порцией. Лишь когда в миске ничего не осталось, она слила остатки в рот и невинно посмотрела на Донату.

– Ложку ищешь, сестра? – сыто улыбнулась Марица. – Возьми свою ложку. Своей я чего-то не нашла. Не иначе – потеряла.

Доната ложку взяла, не сказав ни слова. Так, наверное, и становятся девки бесстыжими. Стоит взять у такой бесстыдницы какой-нибудь предмет, и готово. Заразишься распутством и будешь к парням приставать. С этой мыслью Доната преспокойно вытерла использованную ложку о чистую тряпицу, и только потом занялась едой. И поэтому не видела, какими глазами смотрит на нее оскорбленная Марица, иначе непременно бы поперхнулась.

Миска быстро опустела. Еще сожалея о том, что нельзя повторить ужина, Доната подняла взгляд и столкнулась со взглядом Марицы. Огромные глаза отражали языки пламени. Побледневшие губы и прикушенная нижняя губа говорили о сдерживаемой ярости.

– А вот еще у меня был случай, – начал долгий рассказ Антип, не обративший внимания на то, какие страсти бушуют у костра.

Но он не договорил.

– Брезгуешь значит мной, сестра, – и куда только подевался звонкий девичий голосок? – Думаешь, я бесстыжая, что на шею парням вешаюсь? Зато я все делаю по любви, не то что некоторые, которые из-за денег с кем угодно, хоть с лысым, хоть с хромым могут в постель завалиться. Думаешь, я не знаю, у кого прежде был поясок с метательными ножами, что на тебе красуется? И за какие такие утехи он тебе достался?

Доната не стала дожидаться окончания пылкой речи. Она неторопливо отставила миску и спокойно поднялась со своего места. Вскочила и Марица. Не успел никто и глазом моргнуть, как они застыли друг напротив друга. Но затишье длилось одно мгновенье, необходимое для того, чтобы коротко, без замаха отвесить Марице звонкую пощечину. Та не осталась в долгу. Но ответный жест не получился. Доната перехватила ее руку так же легко, как прежде хваталась за ветку, казавшуюся недоступной. Так, что вырваться было невозможно. Схватила и тут же завернула Марице за спину. Та пыталась извернуться и свободной рукой достать до волос обидчицы, но Доната нажала сильнее, и от всей решимости пышнотелой девицы остались ругательства и всхлипы.

Их разняли мужчины. Ладимир с Кириком придержали остервенело бьющуюся в их руках Марицу, а Парфен, которому досталась Доната, тут же отпустил ее. Надобности в том не было. Доната скинула его руку со своего плеча и отошла в сторону. Смотреть на то, как стремительно поменялась от злости внешность привлекательной девицы, у нее желания не было.

– Ревность, девка, плохой советчик, – шепнул ей на ухо Парфен.

Доната вскинула на него удивленные глаза – при чем тут ревность?

Когда Доната проснулась, деревья еще серебрились в свете Селии. Но туман – предвестник близкого рассвета, белой змеей вился в густой траве. Рядом, привалившись к колесу повозки, крепко спал Парфен. Природа, вбиравшая силу перед новым днем, чутко прислушивалась к звуку его храпа. Чуть поодаль глухо сопел Антип, а с другой стороны от повозки крепко спали Ладимир с Марицей. Он лежал на спине, вольготно раскинув руки, а под мышку ему уткнулась девица, даже во сне сохранявшая обиженный вид. У Ладимира шевелились губы, будто он разговаривал во сне. Донате хотелось верить, что не с отцом, наградившим сына такой Истиной. Хотя в свете последних событий – бродить неприкаянно по дорогам все же милосердней, чем зыбкое существование в виде Отверженного.

Предрассветный сон глубок и тяжел. Доната поднялась, не опасаясь никого разбудить. Уйти она решила еще вчера, но в последний момент одумалась. Они могли счесть ее поступок поступком сгорающей от ревности девицы.

Взвесив на спине котомку, Доната сдвинула ремешок вправо, чтобы не натер плечо. В последний раз оглянулась на спящих людей и содрогнулась от неприятного чувства, всколыхнувшегося в глубине души. Чужие, равнодушные, наполненные ненавистью и злобой – разве не те же люди гнали ее с матерью, как гонят дикого зверя? Какое ей дело до чужих страстей и чуждых Истин? Что ее связывает с ними, кроме общности формы, и связывает ли вообще? Ей не нужны Истины, она способна сдержать клятву, данную матери, и без всяких Истин, против которых не попрешь. В их клятвы давно уже никто не верит, поэтому и дается им свыше Истина – хочешь не хочешь, а исполняй.

Так им и надо, и ничуть не жаль.

За поворотом тропинки открылась поляна, на которой паслись стреноженные лошади. Рядом, пристроившись у мшистого пня, спал караульный. Девушка усмехнулась: хорош наблюдатель! Рассветный сон тяжел и беспробуден, только будь осторожен – как бы не стал он последним.

Буквально на глазах окружающий мир посерел, чувствуя близкое дыхание Гелиона. В белом тумане, скрывавшем траву, паслись лошади. Доната успела удивиться, как они умудряются отыскивать там сочные стебли?

Она почуяла то страшное, от которого нет спасенья, вместе с лошадьми. Конское ржание заглушил пронзительный крик, что вырвался из ее горла.

– Мусорщик!!

И в сознании отпечатался мощный прыжок огромного зверя – пса с человеческим лицом, в то время как страх погнал ее обратно к месту стоянки обоза. А в глазах стояло то, с какой легкостью Мусорщик, положив передние лапы на круп хрипящей от ужаса лошади, сломал ей хребет. Лошадь еще пыталась встать на дыбы, но стреноженная, не могла этого сделать. Она не хотела знать, что это вряд ли бы ей помогло но все равно пыталась и пыталась, в то время как задние ноги уже не повиновались.

В лагере царила суета. Кто-то разжигал остывший костер, кто-то дико кричал, доставая меч из ножен, кто-то отдавал распоряжение перевернуть повозки, чтобы из прикрытия попытаться достать Мусорщика стрелами, кто-то бестолково суетился и выл, закрыв голову руками. Никто даже отдаленно себе не представлял, что нужно делать, чтобы одолеть Мусорщика. Немногим удалось остаться в живых после встречи с ним, да и те – беспомощные калеки, без рук, без ног, часто с помутившимся рассудком.

– Доната! – в пылу беспомощных приготовлений Ладимир забыл, что назвал ее другим именем. – Сюда иди!

Вместе с мужчинами он перевернул повозку и поставил ее рядом с остальными, образовавшими нечто вроде полукруга с казавшимся безопасным пространством внутри. До полного круга не хватало как минимум двух или трех повозок. Мужчины подняли заряженные стрелами луки, некоторые вооружились мечами. Сосредоточенные лица, сжатые в напряжении зубы, лихорадочно блестевшие глаза, и теперь молчаливое, серо-белое лицо Марицы. Лагерь готовился дать отпор Отверженному зверю. Они еще не видели его, не представляли его размеров, они горели решимостью сражаться до конца.

Доната не стала лишать их надежды. Тем более, что жить им оставалось недолго.

– В любом случае – не беги, – шепнул ей на ухо Ладимир. – Это первый, за кем он бросится.

Ждать пришлось недолго. Зверь не вбежал на поляну – зверь возник в сером тумане. Огромный, ростом с хорошую лошадь, он вперил глаза в тесный ряд повозок. Проклятье извратило человеческие черты. Непропорционально большое лицо таило смертную муку. Такое выражение бывает у того, кто наметил себе грязную, вызывающую отвращение работу, без которой не обойтись. Причудливо вырезанные ноздри то раздувались, втягивая воздух, то опадали, шумно выталкивая его. Чудовищных размеров пасть, уже испачканная в лошадиной, а может, и человеческой крови, выпустила наружу длинную тягучую слюну.

Тяжелый тошнотворный запах зверя колпаком накрыл поляну. Стоящий рядом с Донатой Кирик тихо ахнул и закрыл рукой рот.

Установилась зыбкая тишина, нарушаемая мучительным ржанием лошади. Некому было ей помочь без страданий отойти в мир иной.

Чья-то рука дрогнула и одинокая стрела, сорвавшись с тетивы, разом отняла надежду. Железный наконечник отскочил от бурой безволосой шкуры зверя. Мускулы, канатами перекатывающиеся под кожей, дрогнули, и по рядам обороняющихся прокатился гулкий ропот.

На Мусорщика одновременно посыпалось больше десятка стрел, но их постигла та же участь. Толстую кожу не брал железный наконечник. Стрелки продолжали одну за другой посылать стрелы, доказывая себе то, что уже было доказано. Обреченный разум не хотел смиряться с тем, что исход битвы был предрешен, и победитель – вот он, упрямо мотает необъятной шеей, словно решает, с кого начать страшное пиршество.

И тут случилась неожиданность. Доната не знала, откуда взялся этот всадник. Пришпорив лошадь, лишенную пут, один из охранников обоза с ходу взял препятствие – повозку, заставив людей, стоящих в полный рост, пригнуться.

Что за сила им двигала: презрение к опасности или радость от возможной победы – неизвестно. На глазах у притихших людей он пустил коня галопом. Мусорщик застыл, ожидая столкновения. Из приоткрытой пасти капала слюна. Не доезжая до зверя, всадник неожиданно развернул коня, встречая врага справа, как удобно для замаха меча. Но конь не разделял его решимости. Бедное животное взвилось на дыбы. Передние копыта со свистом рассекали воздух. Всадник держался в седле, сжимая ногами круп коня, но о победном взмахе меча не могло быть и речи. Зверь кротко рыкнул и тяжело сел на задние лапы. Некоторое время конь отступал, неся на себе всадника. Тот еще пытался дотянуться до Мусорщика мечом. Мгновенье, и конь опустился на землю, и тогда зверь медленно, будто наслаждаясь содеянным, навалился сверху всей тяжестью. Хруст костей заполнил поляну. Предсмертные крики человека и коня слились в один. Мусорщик перевернулся на спину, не сходя со страшного пьедестала, как собака, кувыркающаяся в траве. В воздухе мелькнули лапы с мощными черными когтями.

Первым не выдержал Кирик.

– Я не хочу! Не хочу! Не хочу умирать! – оглушительный визг мечом вспорол кратковременное затишье.

Дальше все происходило так быстро, что взгляд Донаты едва успевал из череды событий выхватывать какое-то одно.

Якоп пытался удержать Кирика от панического бегства. Он схватил парня за грудки, но Кирик оказался проворней. Он с размаху ударил хозяина обоза в лицо. И свободный, никем более не удерживаемый, со всех ног кинулся к ближайшему дереву. Его прыти хватило на то, чтобы уцепиться за нижнюю ветку. Все смотрели в его сторону, и поэтому никто поначалу не заметил, как в несколько прыжков преодолев расстояние, что отделяло его от оборонительного сооружения, зверь с такой же легкостью перепрыгнул через ближайшую к Донате повозку. Над головами людей мелькнули вздувшиеся от напряжения жилы на буром животе.

Надо отдать должное Ладимиру, он не стоял, разинув рот. Но одноручный меч скользнул по бугристой шкуре, не причинив вреда. Ладимира сбило с ног, он едва удержал в руках бесполезный меч.

Кирик лез на следующую ветку, когда огромные челюсти сомкнулись на его ноге. От боли Кирик закричал – тонко и надрывно. Судорожно вцепившись в ветку, он некоторое время висел. Но чуда не произошло – Мусорщик без усилий стащил его вниз. Так и не выпуская из пасти человеческую плоть, он лапой наступил Кирику на спину и рванул ногу на себя.