Черный завет

Доната хочет встать, но руки-ноги, прикованные цепями к плахе, не слушаются. Могильный холод, исходящий от камней, достигает сердца, пронизывая кости насквозь. Холодный ток крови готовит тело к смерти. Доната видит, что у смерти вместе с лицом есть руки, длинные руки, заканчивающиеся острыми ножами. Один взмах, и на обнаженном теле Донаты, растянутом на плахе, появляется алая полоса. Капли крови, не удерживаемые более тонкой кожей, струятся вниз, по камням, на пол, а дальше по дорожкам, выжженным колдовским огнем.

«Пусти… Я – …ли. Ви…», – крик подобен каплям крови, что стекают на пол.

…Она видит себя сидящей в кресле, в зале, полном черных зеркал, и как двойным кольцом окруженным светом сотен горящих свечей. Ее губы шепчут слова тайного ритуала, вызывающего из Иного мира того, кто откликнется на Зов.

Доната не знает, кто откликнется на Зов. Будет ли это сильный демон, с которым придется повозиться, прежде чем он окажется в обойме себе подобных, или слабак, на которого жаль тратить с таким трудом накопленную силу.

Тайные слова сказаны, и фиолетовое свечение расходится кругами как от камня, брошенного в воду. Силы тьмы приходят в волнение и Зов, исторгнутый Повелителем демонов, достигает ее глубины.

На измученное сознание обрушивается Боль. Разум поспешно покидает тело, оставляя его один на один с Болью, что несовместима с жизнью.

Доната с удивлением видит свое тело со стороны. Ее ждет сюрприз: то тело, из которого она вышла, принадлежать ей не может. Потому что это тело мужчины. Мускулистые плечи едва прикрыты тонкой туникой, золотые нити блестят в свете свечей, босые ноги с холеными ступнями отставлены вперед. Лицо… Постойте. Разве не те же глаза доводилось сотни раз видеть Донате, когда она гляделась в зеркало реки? Разве не такая же точно усмешка портит иногда и ее правильно очерченные губы?

Этот человек незнаком Донате. Но он ей близок. Она чувствует, что их связывает нечто большее, чем простое совпадение. Вполне может так статься, что именно ему обязана Доната своим появлением на свет.

Перед мужчиной, положив ему руки на колени, призывно сидит ослепительная черная женщина с белыми змеями волос.

– Имя! – кричит ей мужчина голосом Донаты.

Но черная демоница молчит. Ее кожа теряет притягательный блеск, на лбу жемчугом блестят капли пота.

«…на. Пусти!»

Стук капель, падающих на каменный пол.

– Пусти меня, – обреченно шепчет Доната.

– Рано, мамочка, рано, – колдун издевается над ней. – Терпи. Сейчас будет немного больно. Но не волнуйся, это в последний раз. Ты умрешь, и будешь свободна… от нее и от боли. Терпи, недолго осталось…

Ярко блестит лезвие ножа, и опускается Донате на грудь. Она чувствует скользящий удар, но боли нет. Боль ушла из тела вместе с теплом, вместе, кровью, вместе с жизнью.

Пламя черных свечей извивается, поднимается высоко, хохочет вместе с колдуном, мечется по залу.

Еще один взмах ножа, но кровь не выступает там, где порезана кожа. Кровь ушла вниз по выжженной дорожке. Она заполнила круг и соединила начало с концом.

– Пусти, – шепчут бескровные губы.

– Терпи. Сейчас будет очень больно. Но обещаю тебе – это будет последняя Боль.

…– Имя, сука! Ты потеряла много сил! Ты просто сдохнешь, если не останешься со мной! Имя!

Но черная женщина молчит. Колышущееся у ног Повелителя демонов сияние готовится принять ее в объятия вечного хаоса Иного мира.

– Имя, сука!

Были бы у Донаты силы, она помогла бы Повелителю схватить хрупкую тень за горло и вытряхнуть из нее повиновение.

– Лорисс-с… – шепчут мертвые губы. Но мужчина, и вместе с ним Доната, не верят ей.

– Лжешь! – рискуя, страшно рискуя, Доната подается вперед, прямо к мертвым, лишенным окраски губам. – Не может быть! Ты не можешь сейчас лгать, сука! Имя!

Но черная женщина продолжает таять. Фиолетово-черный свет колеблется под тем местом, где лежит она. Она лжет, но она не может лгать! У нее остался один инстинкт – выжить, выжить любой ценой! Она может молчать, но лгать не может!

Последняя свеча шипит, догорая.

Фиолетовое свечение разгорается, набирая силу.

– Лорисс-с…

Ее уже не существует. Что-то сродни серой тени угадывается на мраморном полу.

Свеча гаснет.

– Ты лжешь! Так не может быть! – кричат они. Их голос срывается, но черная демоница тает, постепенно сливаясь с сиянием.

Боль разрывает тело Повелителя демонов пополам, но та же боль лишает черную демоницу жизни.

– Имя!!

– Лорисс-с, – прощальный шорох эха.

В последний момент Повелитель демонов рукой Донаты выхватывает ее из небытия…

– Лорисс-с, – повторяя сон, кричит Доната, но незнакомое имя со свистом выходит из ее нутра.

Сознание покидает ее вместе с болью. Она проваливается в черную дрожащую муть. Она не видит того, что происходит дальше.

– Нет! – крик ужаса вырвался у колдуна и эхом заметался между близкими стенами. – Ты не можешь, дрянь! У вас не может быть Договора! Нет!!

Крик захлебнулся – увяз в густом воздухе, как в тумане, когда Черная Вилена зыбким облаком накрыла круглый зал. Колдун отступал к стене. Уже лелеявший победу разум не мог смириться с тем, что происходило помимо его воли. Черная тень плыла к нему, и узкие ступни едва касались мерцающего пламени свечей. Ее тело, подогретое ожиданием скорой расправы, горело восторгом. Белые змеи волос развивались в воздухе. Алые губы дрожали, выпуская на волю черные клыки.

– Никаких полутонов, – ехидно улыбнулась она. – Все, как ты любишь.

– Тварь! – закричал колдун, и клочья волос полетели на пол. – Тварь! У вас с ней не может быть Договора! Это не она вызвала тебя из тьмы! – он отступил к стене и остановился, не сводя с Черной Вилены горящего взора. – Кто она тебе? Оболочка! Пользованная рубаха! Ты – демон! Я не знаю, как вы очутились в одном теле, но ты не можешь ей принадлежать! Договор! Где Договор? Иди ко мне, черный демон! – от его зовущей улыбки по лицу разбежались морщины. – Я буду о тебе заботиться! Иди! Иначе, клянусь, я сам покорю тебя, когда она, – он кивнул в сторону распятой Донаты, – сдохнет! Но клянусь тебе, никакого Договора меж нами тогда не будет – я сломаю тебя! Иди по-хорошему…

– Ты – слабак, – хриплый голос перебил колдуна.

– А она – сильная? – глаза колдуна округлились и длинный палец указал на Донату. – Она не может быть Повелителем демонов! Она не могла вызвать тебя из тьмы! Она не могла покорить тебя…

– Она не могла, – легко согласилась Черная Вилена. – Меня вызвал ее отец.

– Ты врешь! – колдун сжал кулаки. – Я – последний Повелитель демонов на этой земле! Последний, оставшийся в живых! Я! Я!

Порочный хохот Черной Вилены заполнил зал, вызывая слезы боли на глазах у колдуна.

– Значит, я исполню свою мечту! – она перестала смеяться, и черные глаза без белков уставились на колдуна. – Я убью последнего оставшегося в живых Повелителя демонов!

Лицо колдуна застыло, и в глазах полыхнула ненависть.

– Все не так просто, черная тварь, все не так просто. Шанхиз, – шепнули его губы, и тотчас скривились в неприятной усмешке.

Круглый зал озарился отсветом красного пламени. И в этом отсвете возник демон. Толстая кожа едва прикрывала багровые вздувшиеся жилы. Почти человеческое, согнутое тело опиралось на мощные передние лапы, заканчивающиеся острыми, как ножи, когтями. Узкие, сжатые в щели глаза мерили Черную Вилену алчным взглядом. Огромная пасть раскрылась, и раздвоенный язык мгновенно проверил на вкус окружающее пространство.

– Хороший мальчик. Это все, что у тебя есть, последний Повелитель демонов? – вкрадчиво спросила Черная Вилена, но демон ее не слушал.

Демон прыгнул. Мощное тело стремительно развернулось, в воздухе искрометно мелькнули отточенные когти. Он почти достиг парящей в воздухе Черной Вилены, но в последний момент та отклонилась, пропуская летящего демона. Он с размаху вцепился всеми лапами в стену, и на пол дождем посыпались каменные осколки. Коротко рыкнув, демон в тот же миг прыгнул снова, красным пламенем мелькнув в темноте. Но не достиг вожделенного тела. Только челюсти сомкнулись на том месте, где только что была Черная Вилена.

– Теперь вижу, что ты действительно последний, – и толика сожаления скользнула в ее словах. – Это что у тебя – обезьяна на побегушках?

И, юлой завернувшись в воздухе, Черная Вилена обрушилась сверху на открывшего пасть демона. Он успел взмахнуть тяжелой лапой, но она оказалась проворней. Лапу, отставленную вперед, расчертили острые когти. Черная Вилена тотчас взвилась темным смерчем, замерев на плахе, рядом с лежащей без сознания Донатой.

Кожа на лапе демона разошлась, выпустив облако красного пара, тут же росой осевшего на стенах.

– Убей девку, убей, – едва слышно приказал колдун, прежде чем скрутила его боль, заставив осесть на пол, сжимая руками голову.

Демон послушно бросился выполнять приказ хозяина. Держа у груди поврежденную лапу, он плавно, не делая резких движений, сместился в сторону, чуть приблизившись к заветной плахе. Черная Вилена ждала. Она не шелохнулась, когда демон, не сводя с нее щелей глаз, сдвинулся по дуге в сторону, снова приблизившись к Донате.

Черные глаза Вилены не имели выражения. Оставалось непонятным, следит ли она за постепенно приближающимся к жертве демоном, или силы покинули ее. И все, что ей осталось: быть немым свидетелем смерти обреченной девушки.

Демон смелел. Припав мордой к полу, он сжался в комок, по-кошачьи подбираясь ближе. Только жилы перекатывались под толстой кожей.

Они прыгнули одновременно. Демон, отторгнутый Черной Виленой, отлетел к стене, и замок содрогнулся от страшного удара. Долгий вой слился с воплем колдуна. Демон дрожал, еще пытаясь подняться, его гнал вперед приказ хозяина, но сломанные кости не подчинялись ему. Из пасти вывалился раздвоенный язык. Бессмысленно расширившиеся щели глаз ловили вечный отблеск свечей. Он споткнулся на ровном месте, сделал попытку подняться, но не смог.

Вместе с последним вздохом у его тела возникло фиолетовое свечение. Тьма стремительно поглощала свое дитя, так неразумно откликнувшееся в свое время на чужой Зов.

Черная Вилена сошла с пьедестала, брезгливо обходя исчезающее в мерцании тело демона. Черные узкие ступни без боли ступали по острым камням.

Колдун поднялся, чувствуя ее приближение. Он вскинул руки, собираясь вызвать еще одного демона, быть может, последнего, оставшегося от былого величия. Но Черная Вилена опередила его. Правой рукой она вздернула его за шею, терпеливо пережидая робкие удары рук и ног, беспорядочно колотивших ее тело.

– Вот и все, последний Повелитель демонов, – с сожалением сказала она. – Ты больше не сможешь никого позвать. Пусть твои слуги уйдут спокойно, без мук. Вместе со своим хозяином.

Левую руку она погрузила в его хрипящий от боли рот, и с прежним вздохом сожаления легко разорвала его от уха до уха. Хлынувшая из раны кровь сплошным потоком заливала пол, стремительно огибая черную совершенную кожу.

Вдруг Черная Вилена склонила голову, к чему-то прислушиваясь, и в тот же миг истаяла без следа.

Мешком рухнувший на пол колдун поздно внял гулким шагам смерти. Пытаясь унять поток крови, еще не лишенный веры в то, что опасность миновала и ему суждено остаться в живых, он запоздало обернулся на звук шагов.

И лицом к лицу столкнулся с Ладимиром, сжимавшим в руке обнаженный меч.

В свете свечей разглядев обнаженное и распятое тело Донаты, изуродованное лицо колдуна, больше напоминающего чудовищную волчью пасть, Ладимир в какой-то момент отшатнулся, не решаясь нанести последнего удара. Но колдун сам подписал себе смертный приговор. Он вскинул вперед руку в повелительном жесте и Ладимир, не дожидаясь последствий, в стремительном выпаде пронзил тело колдуна.

Ее колотила такая крупная дрожь, что слова выпрыгивали, как детские шарики.

– Где… я…

Холод гнездился в каждой клетке души и тела. Холод поселился там прочно и навсегда. И как полновластный хозяин спешил расставить все по своим местам.

– Я… где, – еще одна попытка вытолкнуть слова из охрипшего горла не увенчалась успехом.

Никто не ответил Донате. Тогда она с трудом разлепила веки, покрытые шелухой долгого сна. Сквозь пелену множества незнакомых вещей взгляд выхватил из темноты режущие до боли языки близкого огня. Вот только протяни руку – и согреешься, и бежит холод, трусливо поджав куцый хвост. Она бы так и сделала. Но рука не желала подчиняться. Она отозвалась долгожданной болью в плече. Жалобный стон сорвался с губ, и напугал даже Донату. Она снова попыталась пошевелиться, но снова ничего не получилось.

– Очнулась? – тихий голос пробился к ней. – Лежи спокойно. Я еще один костер разожгу. Сразу станет теплее.

Доната успокоилась только тогда, когда Ладимир попал в поле ее зрения.

– Ты, – она хотела сказать «вернулся», но язык в иголках острой боли отказался повиноваться.

– Я. Кто же еще? – устало вздохнул он. – Потерпи, сейчас теплее будет.

– К… к… кол… дун, – она лязгнула зубами от холода.

– Спи спокойно, Доната, – торжественно сказал Ладимир, – нет больше твоего колдуна.

Если бы язык соизволил повернуться, она непременно огрызнулась бы «он не мой», но вместо этого закрыла глаза, и холодная вьюга снежной зимы закружила ее в белом танце.

Когда она очнулась, сквозь ветхую крышу пробивались лучи Гелиона. Столбы лучистого света изрешетили дырявую стену так, что видны были паучьи сети в углах и на потолке. Вокруг было так светло, что казалось, и пауки вместо мух охотились за светом, спеша упиться теплом вдоволь.

Костер догорал, но в нем еще теплилась жизнь. Черные угли покрывались огненными трещинами, выпуская накопленное тепло. Доната глупо улыбалась, с облегчением понимая, что тело по-прежнему ей подчиняется. Шевельнулись даже пальцы на руках и ногах. Вместе с тем она чувствовала слабое дыхание у себя на затылке. Рядом с ней лежал Ладимир, обнимая ее теплыми руками и согревая своим телом. От радости голова пошла кругом, и Доната не заметила, как заснула.

Следующее пробуждение далось не в пример легче. Стояло предрассветное затишье. Доната рывком села, поморщившись от саднящей боли в груди. Поспешно задрав рубаху, она обнаружила множество порезов, покрытых коричневой коркой. Это удивило ее. Хоть убей, она не могла вспомнить, где ее угораздило так основательно порезаться. Разве только сквозь колючие заросли пробиралась так неосторожно.

Основательно порывшись в воспоминаниях, касающихся ночи, проведенной в доме колдуна, Доната с ужасом убедилась в их отсутствии. Последнее, что она помнила: железная чаша в подтеках ржавчины. Так что же теперь? Она прислушалась к себе, но ничего нового в своих ощущениях не обнаружила. Свободна ли она от Черной?.. На всякий случай стоит воздержаться от упоминания имени. Или демоница осталась по-прежнему с ней? Самым верным было обратиться к ней напрямую, чтобы определить, с ней ли материнский довесок, как сказал колдун, или разошлись они, как в море корабли. Но в последний момент Доната спохватилась. Вызвать черную дрянь легко – избавиться сложнее. Если уж сидит она тихо, то и пусть сидит. До поры. Все равно путь лежит в Белый город. Получилось у колдуна избавить ее от напасти – прекрасно. А если нет, у него уже не спросишь.

От слабости кружилась голова, но Доната пересилила себя. Встав в полный рост, она шагнула через догорающий костер, едва не угодив в него. Сарай с дощатой крышей и покосившимися стенами навел на мысль о том, где она находится. Толкнув дверь, ответившую ей протяжным стоном, Доната вышла на крыльцо и оступилась – нога попала в дыру между прогнившими досками.

Ухватившись рукой за стену, Доната стояла на крыльце и вглядывалась в рассветную хмарь. А заброшенная деревня притихла, отвечая ей настороженным вниманием. Так они и молчали некоторое время, рассматривая друг друга.

В темноте с трудом угадывались обожженные остовы домов и черные шеи дымоходов. Туман не желал делиться тем, чем долгие годы владел единолично. Только ветер робко отрывал от тумана клочья и создавал свои призрачные творенья. У самой дороги вдруг почудилось несмелое движение. И околдованная страхом, девушка поспешно отпрянула. Мысль о том, что вряд ли озверелый народ, сжигавший деревню много лет назад, позволил местным жителям спокойно покинуть родные дома, пришла слишком поздно. Скорее всего, немало сожженных и по сей день не погребенных душ неприкаянно ходят по ночам, моля об успокоении.

Доната попыталась как можно тише, чтобы не потревожить неприкаянный дух, вернуться туда, где мертвый огонь еще можно было оживить. Но ветер – предатель поспешил обнаружить ее присутствие. Сильный порыв подхватил дверь, сорвал с уцелевшей петли и с грохотом отбросил прочь.

Белая дымка тумана, потревоженная ветром, соткалась в некое подобие человеческой фигуры.

– Мама, взываю к духу твоему, спаси и защити от чужой души неприкаянной, – забубнила Доната, в страхе отступая вглубь сарая. Но фигура, укрытая в тумане, подступала ближе к тому месту, где скрывалась девушка. В открытом дверном проеме она отлично видела, как выпрямляется лишенный жизни стан, и из клочьев тумана вырастает нечто зловещее.

И когда сердце уже готовилось выпрыгнуть из груди, раздался знакомый голос.

– Успокойся, Доната, это я, – Ладимир заговорил задолго до того, как оказался от нее в непосредственной близости. – Незачем было так греметь, я и так помню, где тебя оставил.

– Ты почти напугал меня, Влад…

Он дернулся, уже склоненный над костром.

– Не называй меня так. Так звали меня все, кроме матери. Мать звала меня Ладимиром. И ты зови меня так.

Доната задохнулась от невиданной чести, и долгое время не могла собраться с мыслями.

– Где ты был? – наконец, спросила она.

– В городе.

– И как там?

– Плохо, – глаза его слезились от пепла. – Надо уходить. Чем быстрее, тем лучше.

– Кого-нибудь убили? – похолодела она.

– Было дело. Всегда найдется кто-то, желающий прикрыть собственное злодеяние под чужой грех. Как ты?

– Я в порядке. Можем идти хоть сейчас.

Он кивнул.

– Жаль, – вздохнула она. – С дедом Селиваном не удалось проститься…

– О старике больше не жалей.

– Что? – не расслышала она.

– Убили старика этой ночью.

Доната ахнула, и ноги ее подкосились.

– Дознались, что ты у него жила. Город гудит. Только тупой не догадался, где мы скрываемся.

– А Берт? – выдавила она из себя.

– С Бертом все в порядке. Старик умер, но не сказал, кто нас к нему привел. Пусть земля ему будет пухом.

Доната всхлипнула, едва сдержав слезы.

– Не казни себя. Что случилось, того не поправить. Уходить надо. Хорошо, что тебе лучше. Они когда пойдут за нами, не будут подземным ходом пользоваться: ворота на севере есть. Одевайся. Берт тебе одежду передал. Перекусим и пойдем. Куда пойдем, кстати?

Он вынул из мешка одежду и остановился, глядя на нее.

– В Бритоль, как я понимаю, тебе идти расхотелось. У нас отсюда два пути – один лесом, в Бритоль. Другой по горам на восток, сначала город обойдем, а потом уже хоть на юг, хоть куда. Начни как обычно – «мне надо».

– Мне надо, – послушно повторила она. – Мне надо назад. На юг. В разрушенный Белый город.

Она ожидала, что он удивится и будет долго молчать, сосредоточенно хмуря брови. Но он только кивнул головой, как будто они условились заранее.

Доната смотрела на вещи, разложенные перед собой. Смотрела, смотрела и не удержалась.

– Ладимир, это же мужские вещи…

– А ты какие хотела? – обозлился тот. – Бабские юбки и рубахи? Если одеваешься, как не пойми кто, так отсюда и все неприятности! Не парень и не девка. Не хочешь быть девой, так будь хотя бы парнем!

Позволив себе краткий миг сомненья, Доната послушно одела на себя корсетный пояс, стягивающий грудь, сверху мужскую рубаху, с застежкой на боку. Подошли и мужские штаны, с пуговицами впереди. Сапоги также пришлись впору. Правда, после того, как теплые вязаные носки благополучно закрыли ступни, еще хранящие воспоминания о холоде. Доната с гордостью пристегнула любимый пояс, смотревшийся на мужском одеянии как нельзя более кстати. Взвесив в руке теплую куртку, подбитую волчьим мехом, Доната искоса посмотрела на Ладимира, сидевшего от нее вполоборота.

– В любом случае, путь отсюда один. Как знал, что в Бритоль тебя не потянет, – понял он ее молчаливый вопрос. – По горам путь неблизкий, и тепла там нет. Но зато потом сразу повернем на юг.

– Думаешь, они могут за нами Лесника послать? – не удержалась, чтобы не задать вопроса, занозой сидевшего в сердце.

Он некоторое время думал, пристально глядя на нее, словно в ее глазах пытался увидеть будущее.

– Думаю, могут, – после долгого раздумья согласился он.

5

Шли большей частью молча. Только раз, когда Ладимир остановился, чтобы наполнить флягу водой из горного ручья, она догадалась спросить – а знает ли он дорогу?

– Что здесь знать? – просто ответил он. – Дорога одна.

И снизошел до объяснений: идти не сложно. Сначала они поднимутся по горной тропе до перевала, а потом спустятся к реке. Горная речка и зовется соответствующе – Быстрая, мимо не пройдешь. А там, вдоль нее, и на юг повернут. Потом недели три-четыре пути, как дорога поведет, и к развалинам Белого города выйдут. Как раз к зиме. И хорошо, что домой вернутся, не так холодно будет зиму зимовать.

Горная дорога приятно удивила Донату. Широкая, каменистая. И зелень кое-какая у обочины имеется, и ручей – не редкость. Знай себе, поднимайся потихоньку в гору и дорогу благодари, что круто не забирает.

Горы, те самые, что маячили на горизонте белыми шапками, все отодвигались и отодвигались. Каждый вечер, устраиваясь на ночлег, Доната ловила взглядом далекие, утопающие в низких облаках вершины, и не могла сдержать возгласа нетерпения. Не лежала душа к горам, нет, не лежала. Далеко на юге еще виднелась узкая полоса леса. С каждым днем все менее заметная, она лишала душу привычной уверенности, внушая неприятное чувство сомнения в правильности выбранного пути.

Ладимир шел ровно, время от времени оглядываясь, словно проверяя, тут ли она еще, не сбежала ли в свой любимый лес. Но Донате деться было некуда.

Днем все мысли заменяла дорога – монотонным дыханием и размеренным движением натруженных ног. А вечером, сидя у костра – благо сушняка вокруг было много, Доната каждый вечер перед сном копалась в себе, ища доказательства того, что черная тварь теперь не делит с ней одно тело на двоих. Тело молчало. Молчали и горы, с вечной усмешкой взирая на двух людей, что вторглись в их пределы.

Погода баловала. Стояли на редкость погожие деньки. И Гелион не забывал радовать своих детей, согревая не столько тела, сколько души.

По мере того, как они поднимались, менялся и окружающий пейзаж. Холмистая местность по правую руку сменилась скалистым обрывом, подступающим вплотную к горной тропе. И если раньше Доната позволяла себе бездумно идти, временами подкидывая одинокие камни ногой, то теперь требовалась оглядка.

К исходу третьего дня похолодало. Внезапно налетел северный ветер, забрался под одежду, проверяя людей на прочность. Волчий мех не подпустил холод близко к сердцу. Однако Ладимир сделал непредвиденную остановку и торжественно вручил Донате вязаную шапку, закрывающую уши, и рукавицы. Она приняла это с такой искренней благодарностью, что Ладимир поспешил отвернуться и продолжить путь.

Внезапное похолодание может и принесло бы с собой грустные мысли, если бы не случай. Дорога огибала скальный выступ, и замешкавшийся Ладимир пропустил Донату вперед. Он пытался поменять местами мешок и одноручный меч, пристроенный в ножнах за спиной для быстроты передвижения. Он объяснил это нововведение тем, что мало приятного ходить по горам, когда тебя постоянно бьют по бедру ножны.

У поворота перед Донатой предстала сказочная картинка: выщипывая низкорослые стебли, паслась горная коза. Еще не успев как следует взвесить достоинства и недостатки быстрой охоты, Доната уже провожала глазами мелькнувший, как молния, метательный нож. А испугалась после. Чего стоило промахнуться – тогда подраненная коза перескочила бы через расщелину и была такова. Вместе с ее ножом. Расщелина широкая, ничто не заставило бы через нее перебираться. Но все обошлось. Расстояние было невелико, а коза молоденькой – нож по рукоять вошел в шею, перебив артерию. Тонкие ноги подогнулись, и животное упало рядом с низкорослым кустарником, так и оставшимся зимовать на радость другим козам.

Вывернувший из-за поворота Ладимир остановился как вкопанный, оглядывая будущий ужин.

Они нашли пристанище недалеко от ручья, в небольшой пещере, щедро защищенной от ветра кустарником.

– Может, еще какая козочка сунется сюда травки пощипать, – глотая слюну в предвкушении жареного мяса, шутил Ладимир.

Доната так и не заметила бы ничего странного в его поведении, если бы он, неловко перевернув вертел с нанизанными на нем кусками козы, внезапно не зашипел от боли. Девушка насторожилась и не сводила с него глаз, как бы он не старался улыбаться. Чуть позже она поняла, в чем дело.

– Сними рубаху, – решительно сказала она, заметив, как он насилу сдержался, неосторожно облокотившись на левую руку.

– Зачем это еще? – подозрительно прищурился он.

Доната хотела пошутить, что он-де видел ее без одежды десятки раз, а она его еще ни разу – вот, решила наверстать упущенное. Но вспомнив его ожесточенное, полубезумное лицо, каким оно было в подземелье, сдержалась. Да, судя по всему, он не способен был оценить шутку.

– Снимай, – настояла она и потянула рубаху вверх.

Дело обстояло даже хуже, чем она успела себе вообразить, пока снимала рубаху. Левое плечо вспухло. Края резаной раны сочились гноем, а чернота пустила свои щупальца под ключицу. Доната едва сдержала горький стон. Не следовало пугать Ладимира – вон как глазищи раскрыл, смотрит.

– Почему не промыл, как я сказала тогда? – сухо спросила она.

– Не до того было, – нахмурился он и потянулся за рубахой.

– А вчера? А позавчера? – она чуть не сорвалась в крик. – Тоже не до того было?

– Оставь. Еще день-два…

– Еще день-два, – зарычала она от злости, но перебила сама себя. – Так…

Она решительно поднялась, лихорадочно соображая, что будет делать, если в горных ручьях не водится то средство, что однажды спасло ей жизнь.

– Посвети мне, хоть ветку возьми. Я в темноте вряд ли что разгляжу.

– А мясо? – только спросил он, но подчинился безропотно.

– Успеем.

В свете ярких, но быстро отгорающих факелов ручей, сквозь расщелину в скале бодро искавший путь среди камней и травы, радовал глаз чистотой. Сперва Донате показалось, что ее надежда так и останется надеждой, и уж лучше сразу признаться себе в этом. Только настойчивость и желание, перед которым отступила природа, повернули удачу в ее сторону. Она разглядела их случайно. Очередной факел, подпаленный от предыдущей ветки, стал гаснуть и белые пиявки проявились в прозрачной воде, при ярком свете незаметные совершенно.

Когда она схватила их – сразу двух, редкая удача! – они извивались у нее в руках, готовые впиться в тело крохотными шипами.

– Я не стану этого делать! – услышала она, но радость от этого меньше не стала.

– Куда ты денешься? – веско сказала она. – И моли Отца, чтобы не было поздно.

Ладимир согласился с одним условием: она сделает то, что задумала, после того, как он поест. Ей пришлось так и нести их за извивающиеся хвосты. И терпеливо ждать, пока Ладимир насытится, глотая слюну и вдыхая запах готового мяса.

Ладимир тоскливо косился в ее сторону, отрывая зубами кусок за куском, и жаловался на то, что стоит ему посмотреть на белых червей, как у него пропадает аппетит. Насытившись, он стал покладистым. Не тратя понапрасну слов, он подставил ей плечо, малодушно отвернувшись в сторону.

Доната тщательно проследила за тем, чтобы лечебные пиявки присосались туда, куда нужно. Ладимир морщился, но она ему не верила: скорее всего больное место уже потеряло чувствительность.

Всю ночь она молилась матери. Ладимир спал беспокойно, дышал часто, то и дело облизывал сохнущие губы. И как только забрезжил рассвет, Доната уже тянулась беспокойной рукой к его лбу, моля небо о том, чтобы у него не было жара.

– С добрым утром, – он открыл глаза и улыбнулся.

Но она не поверила в его улыбку, пока не осмотрела рану.

Белые пиявки имели отнюдь не белый цвет. Раздувшиеся бока отливали черно-красным. Когда Доната тронула их пальцем, они отвалились. Они были мертвы, но все, что могли, сделали. Чернота вокруг раны никуда не делась, но края очистились от гноя и прилив свежей крови соединил их, наметив путь к выздоровлению.

Доната потратила время на то, чтобы в неярком свете начинающегося дня выудить из ручья еще двух белых пиявок и с гордостью приставить их к ране не ожидавшего подобной выходки Ладимира. На сей раз он не сопротивлялся, лишь ограничился коротким высказыванием о своей нелюбви к червям.

– До вечера должно хватить, – твердо пресекла Доната его неловкие попытки сослаться на то, что так неудобно нести мешок.

Чтобы облегчить его участь, она взяла меч. Идти было неудобно, к вечеру омерзительно саднила та часть тела, что находилась пониже спины, и по которой постоянно лупили ножны. Но согревала мысль, что положительные сдвиги в лечении наметились, и теперь дело за временем. Она позволила себе жалобный стон, устраиваясь на камне, накрытом курткой, пока Ладимир ушел за водой.

На третий день, меняя на ране очередных – с великим трудом добытых белых пиявок, Доната с радостью заметила, что помощь «червяков» больше не нужна. Она наложила повязку, предварительно смазав рану смесью из заваренных листьев Придорожника. И, счастливая, улеглась спать.