Черный завет

Она ничего не ответила. Тогда сил на ответы не было. А кличка прицепилась.

– Я говорил тебе, Вавила, – стараясь сделать голос грубее, сказала Доната, – чтобы ты так меня не называл? – и для подтверждения слов повертела в руках вытянутый из гнезда нож. – В следующий раз, когда тренироваться буду, ты мимо не ходи. Я от злости промазать могу. Вот, господин десятник знает, что такое бывает.

– А чего я! – пожал плечами здоровяк Вавила. Его глаза, и так на выкате, чуть не выпали из глазниц. – Забыл я, бывает. Ладно, Дон. В следующий раз не забуду.

– Ты уж постарайся, – и не сдержалась. Метнула нож так, чтобы свистнул он у самого уха отшатнувшегося в испуге парня и воткнулся, дрожа от возбуждения в деревянный столб, что поддерживал крышу.

– Ты что, – побелел тот от страха, а больше оттого, что выдал свой страх. – Смотри, за такие-то дела парни могут и темную устроить.

И ушел, заставив Донату кусать губы от ярости.

За это стремление отстаивать свое имя, пусть даже ту малую часть, что от него осталась, Ладимир тоже ее ругал.

– Не лезь на рожон! – шипел ей в ухо. – Привязалось прозвище, ножом не отрежешь. Каждому доказывать – себе дороже. Захотят парни тебя наказать, что делать будешь? С такими настырными не церемонятся. И запомни – ты слабее самого отъявленного хлюпика! Сиди тихо!

Но она не слушала, каждый раз занимаясь тем, что Ладимир называл «пересчитывать шакалу зубы».

Доната поднялась с лавки, опираясь на здоровую ногу. Надо привести в порядок оружие, и лучше сделать это до ужина. Раненная нога давно не болела, но привычка хромать оказалась Донате на руку. Исидор за ужином непременно интересовался ее здоровьем, но на общие учения направлять не спешил.

Проходя мимо Веселого домика, Доната сознательно отвернулась в сторону. Однако толку от этого не было: отворачивайся – не отворачивайся, если угораздило влипнуть вчера в историю, от тебя ничего уже не зависит. Оставалось терпеливо пожинать плоды.

– Эй, Дон!

Вот и первый плод, в лице шикарной по меркам мужчин девицы. Тереса щурилась под лучами закатного Гелиона. Темно-каштановые пряди на затылке стянула заколка. Пухлые щеки, вздернутый нос, а уж то богатство, которое из отворота рубахи, расстегнутой чуть ли не до пояса, просилось на белый свет, не оставляло равнодушным никого.

– Зайдешь вечерком? Дон, не смотри на меня, как на врага. Запомни, Тереса умеет быть благодарной. Видишь? – она крутанула головой, и на белой шее Доната увидела укус – красные полукружья, почти слитые в овал. – Это Сазон. Если бы не ты, вообще вчера бы загрыз, поганец.

А что такого Доната вчера сделала? Да почти ничего. Так же, как и сегодня шла себе в оружейную мимо Веселого домика. Правда, дело было уже после ужина. Шла, стараясь не смотреть по сторонам. И не остановилась бы, если бы не раздался болезненный визг, тут же сменившийся полузадушенным стоном.

– Я сказал тебе, не ори, тварь, не убудет, – услышала Доната мужской голос. И тут же, не отдавая себе отчета, пнула ногой в дверь, ведущую в сени Веселого домика. Чутье не обмануло. Невысокий темноволосый парень прижимал девицу. Добро бы просто прижимал, уж разобрались бы как-нибудь без ее помощи. Но когда он обернулся на шум, зажимая рот девицы рукой, Донату передернуло от отвращения. Его рот был испачкан в крови, а на шее девицы выступили красные капли. Обругав себя за отличный слух, Доната ступила в сени.

– Отпусти ее, – тихо сказала она. – Видишь, она тебя не хочет.

– А кого она хочет? – огрызнулся парень. – Тебя что ли, сопляк? Вали отсюда, дойдет и до тебя очередь.

– В каком смысле? – оторопела Доната. Кто их поймет, этих мужчин? – Ты на что намекаешь, говнюк?

По всей видимости, озабоченная желанием подражать мужской манере в разговоре, она переборщила. Но слово, как известно, что птица – в руке не удержишь.

Парень отшвырнул в сторону пискнувшую девицу. В отличие от Вавилы, он не мог похвастаться развитой мускулатурой – это Доната отметила с удовольствием. Темноволосый не стал долго раздумывать. Воспользовавшись тем, что их разделяла пара шагов, он ударил Донату ногой в живот. Однако настоящего удара не получилось. Ей было грех, глядя в сузившиеся от ярости глаза, пропустить ожидаемый удар. А куда было бить такому злобному зверьку, если на силу мускул он не полагался?

Доната цепко схватила его за щиколотку, как хваталась за ускользавшие из рук ветви деревьев. И резко крутанула, заставив перевернуться. Чтобы не ткнуться лицом в пол, он упал на руки. И надо было сдержаться, просто толкнуть его посильнее, чтобы влетел в распахнутую в комнату дверь. Но увидела в последний момент, как в углу сидит девица, размазывая по пухлым щекам кровь и слезы. Не сдержалась – как подтолкнуло что. Правой ногой крепко ударила темноволосого в беззащитное лицо. И оттолкнула подальше от греха – не убить бы.

Что было у парня на уме, то ясно отразилось на лице, когда он поднялся с пола, вытирая кровавый рот руками и выплевывая зуб – нечем кусаться будет. Имел бы возможность – убил бы. Он и оглядывался вокруг, в поисках чего потяжелее.

Но уже тонко визжала очнувшаяся девица, и в открытую дверь входил Ладимир.

– Сочтемся, – на прощанье парень улыбнулся Донате разбитыми губами.

А Ладимир, переводя недоуменный взгляд с враз успокоившейся девицы на Донату, не удержался.

– На девочек уже потянуло, Дон? – и добавил, чтобы фраза не прозвучала двусмысленно: – Нога зажила, стало быть?

Это было вчера. А сегодня:

– В оружейную, Дон? Помочь?

А вот и второй плод. Рядом с дверью в оружейную, картинно облокотившись на косяк, стоял темноволосый парень. Как выяснилось, звали его Сазон. Стоял, и улыбался щербатым ртом. Вот этот зуб она вчера и выбила. Доната хмуро глянула на него и смело вошла в оружейную.

– Сам справлюсь. Помощников мне не надо, – буркнула она, смерив его дотошным взглядом с ног до головы. Точно змей лесной. Напасть сразу не решился, остыл. Теперь будет искать больное место, подкараулит и укусит. Мало не покажется. Если выжить доведется.

– А я все-таки помогу. Добрый я. За свою доброту и страдаю, – и ненавистью так и ожог. Эх, сушняка бы ему – как бы полыхнуло!

Но Доната не успела ответить.

– Дон! Где ты ходишь? – из глубины оружейной раздался знакомый голос. – Один я тут за тебя отдуваться буду? Шевелись, давай!

– А, Влад, – Сазон столкнулся в дверях с Ладимиром. – Ладно, тогда. И без меня справитесь. Хотел по доброте душевной помочь Дону.

Волчком крутанулся между открытой дверью и Донатой, и был таков.

– А с ним ты что успела не поделить? – простонал Ладимир, как только Сазона и след простыл.

– А то не знаешь? – удивилась Доната. – Девку, конечно.

– Ага, – Ладимир от злости чуть не задохнулся. – Нам затаиться надо и о побеге думать, а она все шутит! Вавила уже на тебя зуб имеет, очень ты ему не нравишься, а теперь еще и Сазон! Гнилой парень… И Исидор к тебе по-дружески относится – тоже отнеси к неприятностям!

– Почему это еще?

– Да потому! Не всем нравится, что пока мы там по доскам стреляем, да чучела на полном скаку рубим, кто-то с ножами упражняется! Как нарочно, ты на неприятности нарываешься! Неужели понять трудно, случись что, я и защитить тебя толком не сумею. Короче, хватит дурака играть. Что за отношения между парнями бывают кроме дружбы, знаешь? То-то и оно. Припишут что такое, не отмоешься по гроб, будешь кроме учения и другим заниматься… не скажу чем. После Веселый домик тебе Небесной Обителью покажется.

– Нет, парень, так мы с тобой ни о чем не договоримся, – голос Исидора стал вкрадчивым, и подслушивающей у двери Донате стало не по себе. – Этак ко мне завтра все придут и скажут: прости, десятник, у меня Истина, не могу я здесь оставаться, мне отец запретил.

– Господин десятник, я не обманываю вас, – Доната расслышала в его словах сдерживаемую злость и мысленно пожалела – сорвется парень, а Исидор шутить не любит, наказания тогда не миновать.

– Да и не сможешь, даже не пытайся, – довольно усмехнулся Исидор. – Что такое Истина, без тебя знаю. Вот и посмотрим, как подыхать начнешь… Так и все равно, парень, от войны не уйдешь. Скоро мы все с места тронемся, вот тебе и дорога – вперед, за родину!

– Но у меня уже сейчас…

– Без разницы мне, что там у тебя сейчас. Когда это «сейчас» начнется, я увижу. А сейчас бери пример хоть с Дона. У парня только нога зажила, а он в строю со всеми. Боец!

Доната поспешила убраться подальше от двери. К Исидору она заглянет позже, а сталкиваться лицом к лицу с разъяренным Ладимиром не хотелось.

Несмотря на похвалы Исидора, последняя неделя далась Донате потом и кровью. Исидор перевел ее на общий режим и поблажек не делал. Но Донате сдавалось, что оказалась она в общем строю с подсказки злых языков, что постоянно твердили десятнику о любимчиках. Упражняясь на мечах, бросая на бегу нож по мишени, проводя в седле весь день в полном снаряжении: кирасе и шлеме, она то и дело ловила на себе заинтересованные взгляды Исидора.

Кстати, о мечах. Часто, наблюдая со стороны за поединком, Исидор срывался с места и становился в пару с Донатой.

– Дон, – с досадой поучал он. – Куда ты все время отступаешь? Ты же заранее неудачу себе приписал! Чего бояться? Да, с приемами у тебя не очень, и видно, что дело для тебя незнакомое, но руки цепкие. Попробуй у такого меч из рук выбить! А удержал – давай бей смелее! Верткий ты, такие и нужны в боевом деле, сила решает, когда у тебя ни оружия, ни умения нет. А ты и без оружия, как я знаю, из себя чего-то представляешь…

И уже не раз, не два, ловила она на себе мечущийся в желании напакостить взгляд Сазона. Но время шло, и если тот что задумал, то взвешивал тщательно и к вопросу мести подходил дотошно. Доната чувствовала, как нечто зреет в гнилом нутре, но идти на обострение не спешила. Что бы ее ни ждало, больше, чем мысли о Сазоне, занимали мысли о возможном побеге.

Частокол, окружающий поселок, был высоким, караульные на вышках не дремали. Кроме того, по ночам вдоль забора вышагивали часовые – не один Ладимир пополнил ряды новобранцев, взятых насильно. Дело осложнялось еще и тем, что до настоящего Леса было далеко, а редколесье – плохой попутчик. Любой беглец, как на ладони. Как быстро ни беги, а на лошадях в два счета догонят, и мало не покажется. У загона для скота, на видном месте, висел истлевший труп – в назидание прытким бегунам.

– Родину защищать – не пирожное с кремом лопать, – пояснил новобранцам Исидор после первого же утреннего построения.

У Донаты не было желания разделить перекладину с трупом, на котором гроздьями висели вороны. Поэтому она сидела тихо, мало-помалу наживая себе врагов.

Даже Тереса, бьющая себя в пышную грудь со словами благодарности, подстерегала ее в укромных уголках, и так настойчиво приглашала зайти вечером, что Донату, задолго до похода в оружейную, начинало тошнить при одном воспоминании о запахе пудры.

Никто не спорит, были в общем распорядке и положительные моменты. Когда Доната птицей летела в седле и ветер свистел в ушах, или когда руки чесались, так хотелось поразить далекую мишень. Или когда Исидор позволял себе скупо похвалить ее незавидные успехи в упражнениях с мечом.

– Боец Дон, – Исидор улыбался в усы, – чем дольше наблюдаю за тобой, тем скорее убеждаюсь: правильно говорят в поселке, что ты чей-то бастард, из высокородных, искусство владеть мечом у тебя в крови. Хвалю. Все бы так. А то ходят тут со своими Истинами…

И совсем уж собирался хлопнуть ее по плечу, как делал десятки раз на дню. Но в тот раз чаша терпения Донаты переполнилась, и она решилась на откровенное неповиновение. Тяжелая ладонь почти коснулась ее плеча, только не нашла его. Доната вовремя отодвинула плечо в сторону и успела скривиться «дескать, нога раненная дает о себе знать». Исидор, потеряв опору, споткнулся на ровном месте. Выпрямившись, он перевел недоуменный взгляд на Донату, но та уверенно морщилась, растирая «раненную» ногу. С тех пор что-то сдвинулось в голове у Исидора. Уже настроенный на дружеский хлопок, он вдруг замирал, задумчиво смотрел на нее и бормотал нечто среднее между «ну-ну» и «посмотрим».

Были положительные моменты, никто не спорит. Но были и отрицательные. К ним Доната в первую очередь относила отправление естественных надобностей. И если с уборной, где имелись укромные уголки, дело обстояло неплохо, то с помывочной, где ежедневно мылись три десятка потных мужчин, дело обстояло с точностью до наоборот. К радости Донаты, не все парни отличались избыточным стремлением к чистоте тела, поэтому никого особенно не волновал вопрос, почему она ни разу не мылась со всеми. Кто-то успевал помыться до света, кто-то поздним вечером. А кто-то вставал и ночью. Всегда оставалась возможность скрыть свое пагубное пристрастие к мытью в полном одиночестве.

В тот вечер праздновали день Милосердной Истины. Только услышав ненавистное слово, ее как ветром сдуло из-за стола. Исидор расщедрился и выкатил новобранцам бочку молодого вина. Сидеть за столом, выслушивая бесконечные рассказы о бессмысленных Истинах, не было ни малейшего желания. Доната повела глазом в сторону Ладимира, убедилась, что он ее понял, и ужом выскользнула из-за стола.

Последние закатные лучи Гелиона чертили в небе огненные дорожки. Воздух пах свежестью и ожиданием близкого снега. Но до настоящей зимы было далеко. Да и какая зима на юге? Выпадет снежок, и тут же растает, чтобы назавтра повторить все сначала.

Доната не стала дожидаться Ладимира у дверей столового зала: и так знает, куда идти.

В помывочной устало села на лавку и прислушалась к звуку шагов. Тело так и чесалось от въевшегося в кожу пота. Весь день Исидор гонял их, как зайцев, заставляя бегать в полном снаряжении.

– Я быстро, – сказала Доната, и застывший в дверях Ладимир кивнул головой.

Она с наслаждением натирала себя куском золы, смешанной с травами, дававшими обильную пену, и поливала водой из ведра, когда открылась дверь и появился Ладимир. Как только она поймала тяжелый, остановившийся взгляд, сразу поняла, зачем он здесь.

– Ты сошел с ума! – Кошкой зашипела она, отступая к стене.

– Да, – его губы шевельнулись.

– Нас услышат.

– Да.

И подходил ближе. Она нагнулась, чтобы окатить его водой из ведра, но не успела. Сильные руки сомкнулись у нее за спиной, и горячие губы закрыли ей рот. Она сопротивлялась, выворачиваясь из его рук, боясь позволить себе хоть один громкий звук. Рот в рот – и привкус крови на губах – она прокусила ему язык, но ничто не могло его остановить. Он жал ее тело, разрывая ее на части, стремясь слиться, стремясь навсегда потерять себя в душном, жестком объятии. Она схватила его за волосы, но как ни старалась, оторвать от себя не могла. Более того, чем ожесточенней она сопротивлялась, чем больше прикладывала усилий к тому, чтобы образумить лишенного человеческого подобия зверя, тем менее ей этого хотелось.

Собственное тело предательски подвело ее. Боль, которую ей причинял каждый поцелуй, каждое движение Ладимира, скорее вернула к памяти ту забытую ночь у реки. Молча, не издавая ни звука, он держал ее тело, бьющееся в трепетном желании освободиться, и срывал с себя последнее препятствие между ним и его желанием. Его обнаженная кожа коснулась ее, и в тот же миг тонкая корка льда, за которой скрывалось то, что таило до поры ее тело, истаяла.

И вот тогда Доната поняла, что даже явление черной твари ее не остановит.

Остановил тихий хлопок входной двери. От которой до двери, ведущей в помывочную, пара десятков шагов. И шаги приближались.

Оглушенная, потерявшая представление о реальности, она сидела на полу у стены. Ладимир, застегивая на ходу штаны, схватил валяющуюся тут же рубаху и уже отрывал дверь, готовясь встречать непрошенного гостя.

– Чё, Влад, помыться решил? – голосок с трещиной вернул Донату к жизни.

Она стояла в небрежно накинутой на мокрые плечи рубахе и застегивала штаны, когда дверь распахнулась, пропуская Сазона.

– Ага, – кивнул он головой, словно ему сообщили о том, что давно уже не тайна. – И ты, Дон. Тоже решил помыться. Так я и знал, – он жадно улыбнулся. – Доигрались, голубки.

В дверях темной тенью возник Ладимир, но Доната остановила его взглядом.

– Ты, Сазон, перепил, что ли малость? – Доната старательно выговаривала слова – ток крови рвал дыхание на части. Хорошо, что в помывочной было темно: не видно, какой краской покрыты ее щеки.

– Я не пил сегодня вообще. За вами, голубками, наблюдал. Как все перемигивались вы, и шасть в помывочную. Все видел, чем вы здесь занимались…

– Тебе, Сазон, если мерещится что, – Доната сделала полшага в сторону ведра с водой, – ты к девкам лишний раз сходи. Или не пускают девки к себе? С того и бесишься?

– Да ты, падла… Да я… А тебе и до девок дела нет! Из вас двоих девкой-то кто будет? – он оглянулся на Ладимира.

И в тот же момент на него обрушилось ведро воды. Он успел отклониться, но часть воды вылилась ему на голову, стекая на рубаху.

– Остынь, говнюк, – Доната кривила губы в насмешливой улыбке. – С больной головы на здоровую…

Надо отдать должное той быстроте, с которой в руках Сазона появился нож. Доната оглянулась в поисках куртки – она не собиралась подпускать к собственному телу эту гадину. Мысленно поблагодарила себя за то, что ее ножи остались на лавке перед дверью в помывочную – иначе Сазон был бы уже мертв.

Он бросился на нее, опережаемый криком Ладимира. Но Доната оказалась шустрее. Она отскочила в сторону, противоположную той, к которой присматривалась, и одновременно подставила ему подножку. Сазон с грохотом растянулся на мокром полу.

Когда он поднялся, по-прежнему сжимая в руках нож, Доната свернула в руках куртку, решив в случае стремительного выпада пожертвовать казенной вещью. Сазон волком ходил по кругу, меряя ее злым взглядом, но нападать не решался. Она повторяла его движения, сохраняя то расстояние, которое их разделяло. Но с каждым мгновением становилось темнее, и хождение по кругу стало ей порядком надоедать.

– Слышь, козел вонючий, – тягуче сказала она. – Я не собираюсь тут с тобой танцевать до утра. Или штаны с ж… валятся, что со страху уделал?

Она добилась своего. С криком он бросился на нее, целя ножом в грудь. Нож увяз в подставленной скатке из кожаной куртки. В то же время она ударила его коленом в пах. И от души добавила еще в согнутое от боли тело. Потом для верности саданула что было сил по склоненному затылку локтем, чтобы он окончательно уяснил непростой вопрос: даже с оружием он слабее.

Когда она уходила, рассматривая на свет порезанную куртку, Сазон лежал на мокром полу, прижимая руки к паху. Она с сожалением оглянулась. Разве боль может закрыть этот грязный рот? Этот рот может закрыть только смерть.

8

Чутье не обмануло Донату.

Если в бочку с водой попадет лесной клоп, бесполезно доставать его оттуда, вода все равно не станет прежней.

По поселку ползли слухи. Прямо в глаза никто ничего не говорил. Но доводили до белого каления ухмылки, недосказанные намеки, загадочные взгляды. На мутной волне всплыли подмеченные кем-то вещи. В частности, Дона ни разу не видели у девок, а время от времени замечали с Ладимиром наедине. Слухи множились, росли. Изголодавшийся от духовного безделья народ с радостью набросился на кость, отдающую гнильцой. Ладимир ходил мрачнее тучи, но как ни странно, к нему предпочитали не приставать. Что-то в его глазах лишало уверенности в себе и самого отъявленного балагура. Ладимир мог убить – не пугал его ни Исидор, ни последующее наказание.

С Донатой дело обстояло по-другому. Словно тем, что не убила тогда Сазона за оскорбление, что смывается только кровью, расписалась в собственной беспомощности. Это чувствовали те, кто украдкой, играя на товарищей, оглядывал ее с ног до головы, как оглядывают женщину. Это поняли те, кто кривился ей в лицо, не произнося ни звука. Ни единого оскорбительного слова. Взгляды, насмешки, намеки – замеченные краем глаза. Так, что и к ответственности не привлечешь и морду не набьешь.

Доната молча бесилась, вглядываясь в улыбчивые лица, гася иронические ухмылки бешеным взглядом. Но от этого становилось хуже.

На военных занятиях Доната заставляла мысли отступать, тренируя тело до изнеможения. Там, где пел меч и дрожал от нетерпения нож, вбитый по рукоять в долго не поддающуюся мишень – для недовольства не было места. Недовольство толкало меч в грудь поверженного противника. Недовольство на полном скаку рубило набитое чучело. Недовольство пинало противника носком сапога в колено.

Дело дошло до того, что однажды ее позвал на откровенный разговор Исидор. Усадил по-отечески на лавку и долго молчал, глядя на нее исподлобья.

– Влип ты, парень, – терпеливо вздохнул он. – Что делать будем?

– Доказывать на поле боя, кто чего стоит, – она ответила ему то, что он хотел услышать.

Во взгляде Исидора дрожало сожаление.

– Эх, парень. Слишком ты хорош для крестьянского сына. И не думай, что я этого не понимаю. Иногда нужно быть и хуже, и уметь слабину дать, не выделяясь из общей массы. Не тому я тебя учил. Но… Не смог удержаться. Очень ты на меня в молодости похож. Вот потому я в десятниках и засиделся. Что я тебе скажу? Да ничего, – он поднялся и пошел к окну, заложив руки за спину. – Всем замолчать не прикажешь. Это как Истина, против которой, сам знаешь. Могу только сказать: терпи. Скоро все кончится. Потому как скоро выступаем. Между нами, – он обернулся к Донате и понизил голос: – После первого же боя к себе возьму, если стрелу в спину не получишь. И… Ты бы, Дон, все-таки к девкам сходил. Предъяви себя во всеоружии – разом все бы и заткнулись.

Что она могла ему сказать? Улыбнулась и согласно кивнула головой. Чего хорошего мужика расстраивать? Но как ни крути – девкам предъявлять нечего. Несмотря на то, что Тереса пускалась во все тяжкие, увидев ненароком Донату – только что из платья не выпрыгивала.

– Если у тебя в первый раз, Дон, – шептала она, поднимая в воздух пыль от той пудры, что слоем лежала на ее лице, – я тебе такое сделаю, что ни одному мужику здесь не делала, не бойся, Дон. Иди ко мне, глупый!

Но Доната, отрывая от куртки судорожно вцепившиеся пальцы, не говорила ей, что своей «благодарностью» та только способствует слухам, что росли, как грибы после дождя.

– Общее построение, быстрей, парни! Торопитесь! Живо, живо! – громкий голос Исидора оторвал Донату от подушки. – Живо! Живо! Ну-ка, парни, покажите, кто на что способен! Его светлость лентяев ждать не будет! Поторопитесь!

С утра подморозило. Доната, стоя в первой шеренге, с удовольствием вдыхала свежий воздух. Только рассвело. Гелион, похоже, тоже разбуженный общим построением, слал на землю первые сонные лучи.

Справа от нее, в напряженной позе «чего изволите, хозяин», сложил руки по швам Вавила. Слева раскрыл восторженные глаза голубоглазый Аггей. Как будто не его светлость ожидал, а нечто, способное раз и навсегда изменить его жизнь в лучшую сторону.

Установилась тишина. И в этой тишине раскрытые ворота пропустили группу всадников, из которой только слепой не выделил бы его светлость. Гордая посадка, тонкие перчатки с раструбами, обшитые серебряной нитью, черный развевающийся плащ, сливающийся с такими же черными, как воронье крыло, волосами.

Доната узнала его еще до того, как орлиный профиль застыл напротив воинства, взирающего на его светлость в немом восторге. Задолго до того, как, перекатываясь многочисленными «р-р-р», прозвучало в рассветной тишине его полное имя. Задолго до того, как четко печатая шаг его светлость начал обход воинства.

Он узнал ее позже. Лишь природное самообладание спасло его оттого, чтобы не споткнуться на ходу, в то время как соколиный взор выхватил ее спокойное лицо из общего строя. Он не замедлил шаг, закончил обход и ни разу на нее не оглянулся.

Но Доната вздохнула украдкой – Берт ее узнал.

Показательные выступления, устроенные в честь приезда его светлости, удались на славу. Граф снисходительно кивал головой, наблюдая за тем, как новобранцы рубят набитые травой чучела на полном скаку. Граф иронично улыбался, взирая на мастерство лучников. Граф надменно поднимал брови, оценивая полет ножей в деревянную мишень. Граф высокомерно хмурился, указывая на ошибки мечников, излишне увлеченных защитой в ближнем бою.

И вдруг граф совершенно по-простонародному открыл рот, когда на ристалище для показательного поединка Исидор вызвал Сазона и… Дона.

Больше лица графа Доната не видела. Перед ней ухмылялось худое, с приоткрытым ртом и намечающимися усами лицо Сазона.

Она не задавалась вопросом, что подвигло Исидора поставить ей в пару Сазона.

Ей было все равно, что мечом он владел лучше, и наверняка постарается навязать ей долгий поединок, чтобы в один момент поразить ее серией хитросплетенных ударов. Для нее имело значение лишь одно: жаль, искренне жаль, что затупленное острие меча не могло хоть сколько-нибудь серьезно поразить противника!

Сазон разгадал по ее глазам, что она настроена решительно, и поменял обычную тактику. Он обрушил на нее каскад ударов со все нарастающим темпом. Она легко отбила их, задержав свой меч на последнем отбитом выпаде в звонком скольжении клинка о клинок. Их лица оказались рядом, почти на одном уровне – Сазон был не намного ниже ее. Доната кровожадно оскалилась и вдруг на миг потеряла себя от желания откусить ему нос. Сазон побледнел и тотчас, собрав все силы, попытался оттолкнуть ее от себя. Но Доната, опережая его, первой отступила назад. Не поняв еще, что случилось, Сазон подался вперед, продолжая начатое движение. И напоролся на меч Донаты, с готовностью подставленный под падающее на нее тело. Удар получился жестким, и Сазон сдавленно охнул. Доната надеялась хотя бы кровоподтеком под кирасой воздать тому за все, что он для нее сделал.

Обычно подобный удар символизировал окончание поединка. Но Исидор молчал.

И тогда Доната позволила себе если не все, то многое. Не дав Сазону перевести дух, она ринулась на него, как разъяренная волчица, нанося удар за ударом. Сазон парировал и отступал. Доната торжествовала, с каждым разом все сильнее дожимая скользящий удар, с тем, чтобы с силой ткнуть острием меча противнику в плечо. У Сазона немела рука. Он сбил дыхание и с видимым усилием отражал выпады. Только внимание товарищей и графа, наблюдавших за поединком, держало его на ногах.

Доната поступила так, как когда-то поступил в кабацкой драке его светлость. Скользнув ближе к гарде противника, она крутанула кистью руки, даже не выбивая, а выламывая меч из рук Сазона. Так, видимо, и было. Сазон, выронив меч, схватился за поврежденную кисть. Он держал дыхание, чтобы не застонать.

– Достаточно, – услышала она голос Исидора. – Теперь видите, ваша светлость, каких настоящих воинов можно воспитать из неумех всего лишь за три месяца!

– Теперь вижу, – угрюмо сказал его светлость, развернулся и пошел прочь.

Доната размеренно посылала в мишень нож за ножом, еще разгоряченная после боя, когда к ней подошел его светлость. Неизменный Исидор вышагивал рядом, по левую руку. Он что-то увлеченно доказывал, размахивая руками, и надменный граф старался держаться от него подальше.

– Это и есть ваш хваленый Дон? – снисходительно осведомился граф, не отрывая от Донаты пронизывающего насквозь взгляда.

– Да, ваша светлость. Настоящий воин. За последнее время такие успехи! А, помнится, когда пришел наниматься, и меча толком в руках не мог держать. Говорит, господин десятник, сделайте из меня человека, а у самого чуть слезы из глаз не льются. Что было делать? Не бросать же парня? Так сотню раз потом не пожалел, что казенное на него надел, да меч с ножом в руки дал.

Рука Донаты дрогнула, и нож поразил цель далеко от центра.

– Да… нож, – Берт потянулся и Исидор с готовностью подал ему нож. – Я сам неплохо ножи бросал. Может, молодость вспомнить? Кстати, Исидор, распорядись, чтобы ужин был на славу: хочу новобранцев вином угостить. Позаботься… за счет казны, разумеется.

Дождавшись, пока Исидор удалится на безопасное расстояние, Берт обернулся к ней, сжимая в руке нож.

– Звезда моя, Донатэ, – тихо сказал он, пожирая ее глазами, – ты сошла с ума? Одна, среди крестьянских мужиков, в казарме? Тебя скорее можно принять за бастарда давно усопшего короля, чем за крестьянина – даже в мужском платье! Как ты можешь жить здесь, звезда моя, алмаз, среди коровьего дерьма? Объясни мне, если я чего-нибудь не понимаю? И как Он это позволил? Все ли в порядке у тебя с головой, звезда моя? Какого, прости меня, хрена, ты пришла сюда наниматься? Тебя интересует карьера наемника?

– Наниматься? – Доната уловила главное слово и перевела дух, чтобы не закричать. – Куда наниматься?

– Не делай из меня дурака, Донатэ, – посоветовал ей Берт, – я и так с утра чувствую себя не в своей тарелке.

– Тогда и ты, твоя светлость, не задавай глупых вопросов. Хорошо?

– Оставь свой насмешливый тон мне, – нахмурился Берт, – ты теперь подчиняешься воинским приказам, и я могу делать с тобой все, что хочу. Отвечай, как положено уважающей себя девушке: быстро и четко. Какого хрена ты здесь делаешь? Зачем тебе понадобилось наниматься?

– Мне? – она со злостью пустила нож, точно поразивший цель. – Мне здесь даром ничего не нужно. Ладимира, избитого, насильно взяли в деревне родину защищать. А меня в лесу.

– Как это насильно? Меня уверяют…

– Не верь. Некоторые, действительно, идут по доброй воле, прославиться мечтают на поле брани. Но есть и такие, которых подбирают на дороге, особенно тех, за кого некому постоять, и насильно впрягают в одну упряжку. Частокол вокруг видел? Высокий, специально для того, чтобы добровольцы не разбежались. А труп, что висит у загона?