Зависть

– Спасибо, я возьму сам, – коротко ответил Дэниэл и вышел. Ной остался в гостиной. Его буквально трясло от волнения и возбуждения. Ной вытянулся в кресле и сделал вид, что его до крайности занимают колечки дыма, которые он пускал к потолку.

Наконец вернулся Дэниэл. Он долго усаживался, потом раскурил трубку, отпил несколько глотков из своего бокала и наконец заговорил:

– Если это, как ты говоришь, семейный разговор, тогда почему ты начал его в отсутствие одного из ближайших родственников?

Ной ответил не сразу. Разглядывая тлеющий кончик сигары, он тщательно подбирал слова. Наконец он проговорил:

– Это очень непростой вопрос, мистер Мадерли. Я бы даже сказал – деликатный.

– Именно это я и имел в виду, – кивнул Дэниэл.

– Тогда вы, несомненно, должны понимать, почему я не стал обсуждать его с Марис. Ведь по телефону такие проблемы обычно не решаются.

Ной в свою очередь сделал глоток рейнвейна. Он бы предпочел виски, но пришлось пить вино, чтобы составить старику компанию. Возвращая бокал на стол, Ной коснулся пальцами рамки, в которую была заключена их свадебная фотография, и улыбнулся – с нежностью и чуть печально.

– Марис думает не столько головой, сколько сердцем, – проговорил он, снова поднимая взгляд на Дэниэла. – Ее первая реакция всегда бывает слишком эмоциональной. Впрочем, вы знаете это лучше меня – ведь вы ее вырастили.

– Но Марис уже не ребенок.

– Да, она женщина, и у нее чисто женские реакции. Они мне очень нравятся; можно даже сказать, что именно они делают Марис такой привлекательной личностью. Однако с профессиональной точки зрения излишняя эмоциональность ей вредит. Помните, как она рассердилась, когда узнала о моей встрече с представителями «Уорлд Вью»? Не может быть никаких сомнений, что, когда Марис увидит этот документ, ее реакция будет еще более острой!

Ной сделал небольшую паузу и посмотрел на бумаги, которые теперь лежали между ними на журнальном столике.

– Насколько знаю свою жену, – добавил он, – Марис способна удариться в панику. Она решит, что мы что-то от нее скрываем. Например, что у вас рак. Или что вам срочно необходима пересадка сердца. Или… В общем, вы меня поняли. – Ной покачал головой и негромко рассмеялся. – Вы же помните, как на прошлой неделе она обвинила нас в том, что мы намеренно держали ее в неведении, оберегая от ненужных волнений. И если…

– Но если я подпишу этот документ, не посоветовавшись предварительно с ней, она будет в ярости, – перебил Дэниэл.

– Без сомнения, мистер Мадерли, без сомнения! Так что в данном случае весь выбор сводится к одному: произойдет ли этот скандал до того, как будет подписан документ, или после. Однако, мне кажется, что в первом случае нам понадобится гораздо больше времени, чтобы убедить Марис в разумности принятого решения. Когда же документ вступит в силу, Марис будет проще примириться с неизбежным. – Ной вздохнул.

– Например, с неизбежностью моей возможной смерти? Ной кивнул утвердительно:

– Вы верно уловили мою мысль. Впрочем, к реальностям, которые Марис отказывается признавать, можно отнести самые разнообразные жизненные обстоятельства. Вы – ее кумир, поэтому она просто не верит, что с вами может случиться что-то плохое. Подписать эту доверенность для нее все равно что признать: вас может разбить паралич или – простите меня, мистер Мадерли, – вы можете впасть в старческое слабоумие. Да что там подписать!.. Сама мысль о существовании подобного документа может показаться ей невыносимой. Марис немного суеверна; не буди лихо, пока оно тихо – вот ее девиз, поэтому для нее подписать эту доверенность равнозначно тому, чтобы самой накликать беду.

Ной выдержал еще одну хорошо рассчитанную паузу.

– Вот почему я уверен, что Марис не станет подписывать документ, пока этого не сделаете вы, – сказал он наконец. – Поступив так, вы снимете с ее плеч львиную долю ответственности за события, которые могут произойти – а могут и не произойти в самом ближайшем будущем. По крайней мере тогда совесть не будет особенно ее терзать.

Дэниэл снова взял документ со стола и, пощипывая нижнюю губу двумя пальцами, проговорил:

– Я не глупец, Ной…

При этих его словах Ной едва не поперхнулся.

– И я вижу, что необходимость в составлении такого документа давно назрела…

Сдержав вздох облегчения, Ной кивнул.

– Несомненно, так считал и Говард Бэнкрофт. Это он подготовил бумаги.

– Ты уже говорил. И, говоря по совести, мне это не совсем понятно. Ведь он не мог не знать, что сходный документ уже давно готов и лежит в одной папке с моим завещанием и прочими личными бумагами. Мой личный адвокат составил его несколько лет назад, но у Говарда должна была быть копия.

– Как объяснил мне мистер Бэнкрофт, составленные вашим поверенным документы устарели…

Ной потянулся к пепельнице и с хорошо разыгранной небрежностью стряхнул с сигары пепел. Он вступал на зыбкую почву и сам знал это. До сих пор Ной только убеждал Дэниэла, и его доводы были достаточно разумны и аргументированы – это признал и сам старик. Настала пора совершить ловкий обходной маневр, и ошибиться он не мог. Один неверный шаг мог погубить все.

– Я думаю, – прибавил он задумчиво, – Говард Бэнкрофт решил обсудить эту проблему со мной, а не с Марис, руководствуясь теми же причинами, о которых мы с вами только что говорили. Он не хотел расстраивать ее раньше времени.

– Тогда почему он не поговорил со мной? – удивился Дэниэл.

– По той же причине, мистер Мадерли. – Ной потупился, словно ему было трудно говорить. – Говард Бэнкрофт боялся, что и вы можете отреагировать… гм-м… болезненно. Кроме того, вам могло показаться, будто ваши служащие начинают считать вас неспособным эффективно руководить издательством и принимать столь важные решения.

– Чушь! – резко перебил Дэниэл. – Мы с Говардом были близкими друзьями, и он никогда бы не побоялся сказать мне правду в глаза. Мы ничего не скрывали друг от друга, Ной. Черт побери, мы даже спорили, кому из нас придется первым отправиться на пенсию по состоянию здоровья, и жаловались друг другу на артрит, ревматизм, давление и прочие стариковские болячки.

– Охотно верю, но этот документ будет посерьезнее ревматизма, – возразил Ной. – Несомненно, Говард Бэнкрофт хорошо понимал, насколько щекотливым может оказаться это дело… – Он знаком остановил Дэниэла, пытавшегося что-то сказать. – Как бы там ни было, я рассказал вам то, что узнал от него. В двух словах это можно определить так: из врожденной ли деликатности или по какой-то другой причине мистер Бэнкрофт предпочел действовать через меня.

– Ты имеешь в виду – он боялся, что я прикажу повесить гонца, принесшего дурную весть?

Ной пожал плечами, словно хотел сказать: «Что-то в этом роде…» Вслух же он проговорил:

– Как бы там ни было, это действительно очень личный вопрос, и Бэнкрофт мог посчитать, что будет лучше, если первым с вами побеседует кто-то из близких.

Дэниэл фыркнул, отпил еще глоток рейнвейна и снова пролистал документ. Неожиданно он остановился, чтобы перечитать какой-то абзац. Ной уже знал, о чем пойдет речь.

– До тех пор, пока Марис не поставит свою подпись, все полномочия по управлению компанией будут находиться…

– В моих руках. Я знаю, Дэниэл. Мне этот пункт тоже не понравился.

– Но почему Говард составил доверенность именно таким образом? Ведь он не мог не понимать, что это противоречит моей воле! Не то чтобы я не доверял тебе, Ной, но… «Мадерли-пресс» – это Марис, и наоборот, поэтому ни одно важное решение не может быть принято без ее непосредственного участия и прямого и недвусмысленного согласия.

– Разумеется, Дэниэл, разумеется! И Говарду Бэнкрофту – так же, как мне и любому другому сотруднику издательства, – это, несомненно, было известно. И когда я указал ему на этот пункт, он очень расстроился и признался, что проглядел его. – Ной усмехнулся. – Лично я считаю, что в данном случае его подвело традиционное европейское воспитание. В Старом Свете до сих пор уверены, что женщина может быть только женой, любовницей, дочерью или матерью. Поэтому европейцам трудно свыкнуться с мыслью, что женщина может быть вице-президентом фирмы с оборотом в несколько миллионов долларов. Кроме того, я знаю, что мистер Бэнкрофт всегда любил Марис. Не исключено, что для него она до самого конца оставалась просто маленькой девочкой с косичками, которую он когда-то качал на колене. Вот почему я настоял, чтобы мистер Бэнкрофт добавил к документу соответствующую оговорку, согласно которой доверенность считается недействительной, если ее не подпишет хотя бы один из вас.

Расчет Ноя строился на том, что Дэниэл не обратит внимания – упомянутая оговорка помещается на самой последней странице, которую можно легко удалить, не вызывая подозрений. Этот ход он придумал буквально несколько дней назад и теперь жалел, что нечто подобное не пришло ему в голову раньше. Оговорку составил по его просьбе тот самый не слишком щепетильный адвокат, о котором Ной упоминал во время своей последней беседы с Бэнкрофтом. Правда, стиль оговорки не отличался присущими Говарду Бэнкрофту блеском и лаконичной точностью, исключавшей двойное толкование, однако Ной был уверен, что Дэниэл не заметит и этого.

В последний раз затянувшись сигарой, Ной потушил ее и оставил лежать в пепельнице. Сам он слегка хлопнул себя по коленям и, поднявшись, сдержанно зевнул.

– Что-то устал я сегодня, – пожаловался он. – Да и вам тоже надо отдохнуть. Давайте вернемся к этому вопросу завтра, мистер Мадерли. Как говорится, утро вечера мудренее. Кстати, что бы вы хотели на завтрак?

– Мне бы не хотелось больше к этому возвращаться, – внезапно сказал Дэниэл. – Давай я подпишу эту чертову бумажку, и покончим с этим. Есть у тебя ручка?

Ной заколебался.

– Может быть, не стоит решать вот так, сгоряча? – спросил он. – Возьмите эти бумаги с собой в Нью-Йорк и покажите их мистеру Штерну. Пусть он тоже выскажет свое мнение.

Дэниэл упрямо покачал головой.

– Если бы я так поступил, я тем самым подверг бы сомнению честность и порядочность моего покойного друга, – заявил он. – Его смерть и так породила множество слухов и кривотолков, и я не хочу, чтобы люди говорили, будто Говард начал совершать ошибки и утратил мое доверие. Дай мне ручку, Ной!..

– Но ваша подпись еще не делает документ действительным с точки зрения закона. Ее еще надо удостоверить нотариально. – Это, кстати, тоже могло оказаться серьезной проблемой, однако Ной решил ее достаточно просто: в Нью-Йорке хватало нотариусов, готовых оценить свою профессиональную честь в кругленькую сумму наличными. У Ноя даже имелся на примете один такой тип, оказывавший подобные услуги каждому, кто готов был платить. Единственное, чего Ной пока не знал, – это как потом от него избавиться, чтобы не сделаться объектом шантажа, однако этот вопрос можно решить позже.

– Удостоверить подпись у нотариуса можно потом, когда мы вернемся, – проворчал Дэниэл. – А я хочу покончить с этой проблемой сейчас. Это необходимо мне ради собственного спокойствия, иначе я просто буду не в состоянии в полной мере наслаждаться отдыхом. Ты не забыл, что завтра утром мы идем на рыбалку? Так вот – на рыбалке я хочу думать о рыбе, которую поймаю, а не об этом документе. Говард был прав – мне уже давно следовало подумать о чем-то подобном. – Дэниэл снова фыркнул. – Так я получу сегодня ручку или нет?!

Ной и сам был поражен своим актерским мастерством. С видимой неохотой он вытащил из кармана свою любимую ручку с золотым пером и протянул тестю. Но прежде чем выпустить ее из рук, он пристально посмотрел Дэниэлу в глаза.

– Вы много выпили, мистер Мадерли, – заботливо сказал Ной. – Может быть, все-таки лучше подождать до завтра? Ничего не случится, если…

Но Дэниэл решительно вырвал перо из его пальцев и размашисто расписался в конце основной части документа…

Ужин решено было закончить на веранде за домом, где было заметно прохладнее. Но не успели они подняться из-за стола, чтобы перейти на веранду, как вдруг в обеденном зале появился откуда-то крупный желто-коричневый шершень. Сделав круг над столом, он опустился на край чашки с кофе, которую Марис как раз взяла в руки. При виде насекомого Марис не удержалась и вскрикнула – что было очень некстати, так как ее вопль можно было принять за ответ на реплику Паркера, касавшуюся ее сокровенных желаний.

Впрочем, сейчас Марис об этом не думала. Припомнив, что говорил им в детстве инструктор летнего лагеря скаутов, она застыла на месте, ибо это считалось лучшим способом избежать укуса насекомым или змеей.

Паркер сперва насмешливо поднял брови, но потом, увидев истинную причину ее тревоги, воскликнул:

– Майкл! Спрей от насекомых, живо!

Майкл метнулся в кухню и вернулся с большим баллоном «Черного флага». Хладнокровно прицелившись, он пустил в шершня шипящую струю. Шершень свалился на стол, несколько раз дернул лапкой и затих.

Паркер первым пришел в себя. Он предложил перебраться на веранду.

Розовый клубничный шербет в высоких вазочках был украшен листочками душистой мяты.

Паркер, нахмурившись, долго рассматривал свою крошечную кофейную чашку, потом мрачно изрек:

– Кофеина здесь не хватит, чтобы взбодрить и муху. Где моя большая кружка, Майкл?

Но ни Марис, ни Майкл не обратили на его ворчание ни малейшего внимания. Осторожно потягивая горячий кофе, Марис слегка покачивалась на качалке и прислушивалась к ночным звукам.

– О чем ты задумалась? – спросил наконец Паркер.

– Я думала, сумею ли я когда-нибудь снова привыкнуть к шуму ночного Манхэттена – к реву машин и пароходных сирен, – ответила Марис. – Теперь мне гораздо больше нравится звон цикад и пение лягушек.

Майкл собрал на поднос пустые вазочки от десерта и унес в дом. Как только дверь за ним закрылась, Паркер наклонился вперед и спросил:

– Собираешься нас покинуть?..

Вентиляторы под потолком раздували его волосы, а свет, лившийся из окон возле двери, освещал только половину его лица; другая же половина пряталась в тени, и Марис никак не могла уловить выражение его глаз.

– Рано или поздно мне все равно придется уехать, – вздохнула она. – Когда ты закончишь первый вариант «Зависти», моя помощь будет тебе не нужна. И тогда…

– Одно никак не связано с другим, Марис, – перебил Паркер нетерпеливо.

Одного звука его голоса оказалось достаточно, чтобы Марис снова почувствовала, как разгорается ее смятение.

Входная дверь по-домашнему уютно скрипнула – это вернулся Майкл.

– Ужин был неплох, – неожиданно сказал Паркер. – Спасибо, Майкл.

– На здоровье. Но чтобы достойно завершить вечер, – добавил он, – нам не хватает какой-нибудь занятной истории.

– Действительно! Вот если бы среди нас был хороший рассказчик!.. – подыграла ему Марис, лукаво поглядев на Паркера.

Паркер состроил страшную гримасу, однако их интерес явно ему польстил. Сцепив пальцы, он поднял вытянутые над головой руки, громко хрустнув суставами.

– О'кей, против вас двоих мне не выстоять, – проговорил он. – Где ты остановилась?

– Я дошла до того места, где Рурк и Тодд отправились на пляж, напились и чуть не подрались, – проговорила она. – Тодд обвинил Рурка в том, что он скрывает от него критические отзывы профессора Хедли. То есть скрывает, что они достаточно благоприятны.

– А ты уже прочла, как Рурк обиделся?

– Да, и должна сказать, он имел для этого все основания. Насколько я заметила, Рурк еще ни разу не дал Тодду повода подозревать его в преднамеренном обмане. Тодд же, напротив, то и дело ему лжет…

– Да, как в случае с Мэри-Шейлой. Похоже, мне придется добавить пару-тройку сцен с ее участием, – задумчиво проговорил Паркер. – Например, пусть она признается Рурку, что ребенок, которого она выкинула, действительно был от Тодда.

– Мне казалось, ты собирался дать читателям возможность самим решать, кто тут виноват.

– Да, собирался, но я, может быть, передумаю. Эта сцена еще больше усилит антагонизм между главными действующими лицами. А что, если… – Паркер немного подумал. – Что, если Тодд расстанется с Мэри-Шейлой? Просто бросит ее – и все: надоела мне, дескать, эта дурища! Только представь: он демонстративно избегает встречаться с ней и даже жалуется Рурку, что у нее совсем нет гордости, что она, мол, сама вешается ему на шею и все такое… Шейла со своей стороны открывает Рурку душу и признается, что забеременела от Тодда, потому что влюбилась в него. Рурку Шейла давно нравится. Кроме того, в ту ночь он ей очень помог, поэтому ему не все равно, как обращается с ней его приятель…

– А Тодд в конце концов узнает про ребенка? – перебила Марис.

– Вряд ли. Мария Катарина не хочет ему говорить, и Рурк решает не подводить девушку, которая доверила ему свою тайну.

– Я же говорила – этот парень знает, что такое порядочность!

– Не спеши делать выводы, – негромко возразил Паркер. – Разве ты не заметила, как бурно он протестует, когда Тодд обвиняет его в неискренности?

Марис немного подумала, потом кивнула:

– Теперь, когда ты об этом сказал, мне тоже кажется, что… Значит, отзывы профессора действительно были лучше, чем Рурк готов признать?

Улыбнувшись, Паркер достал из кармана рубашки несколько сложенных пополам страниц.

– Я набросал это сегодня утром…

Марис потянулась было к бумагам, но Майкл попросил Паркера прочесть написанное вслух.

– Ты тоже этого хочешь? – спросил Паркер у Марис, и она кивнула.

– Очень хочу, – сказала она.

27

Развернув сложенные страницы, Паркер положил их так, чтобы на них падал свет.

– «Уважаемый мистер Слейд, – начал читать он. – Если я правильно вас понял, вы выразили желание, чтобы в будущем я направлял свои письма не на ваш адрес, а на почтовое отделение, где вы арендуете ящик для корреспонденции. Поскольку лично для себя я не вижу в этом никаких преимуществ, позволю себе предположить – вы сделали это исключительно ради собственного удобства!» – Паркер поморщился. – Велеречивый старый баран!

– В конце концов, профессор Хедли специализируется на изящной словесности, – пожала плечами Марис. – И мне кажется, некоторая экспансивность в манерах и способе выражать свои мысли вполне простительны… Хотя мне тоже показалось, что профессор выражается чересчур цветисто, Паркер, – сказала она. – Надо его немного подсократить. Совсем капельку! Впрочем, продолжай, пожалуйста.

Кивнув, Паркер принялся читать дальше:

– «…Человеческие отношения, которые годами строились на каком-то определенном фундаменте, очень трудно перевести, так сказать, „на новые рельсы“ – для этого сначала необходимо разрушить старый фундамент. Когда же он оказывается разрушен, отношения приходится фактически строить заново; при этом можно быть совершенно уверенным, что они уже никогда не будут прежними…»

– О чем он говорит? – вмешался Майкл. – Я что-то не пойму!

– Мы ведь договорились, что я буду выкидывать лишнее? – Паркер с показным смирением пожал плечами и заскользил пальцем по строкам. – Вкратце, речь идет о том, что поначалу отношения между Рурком и Хедли были отношениями между студентом и преподавателем, и поэтому профессору трудно справиться с привычкой поучать, наставлять, критиковать и относиться к Рурку как к равному. – На секунду оторвавшись от текста, Паркер посмотрел на Майкла:

– Теперь тебе понятно?

– Да, спасибо. Теперь мне все понятно.

– Вот, здесь он пишет… «При этом я вовсе не хочу сказать, мистер Слейд, будто я обрел в вас равного себе. Мои знания и способности больше не позволяют мне адекватно оценивать то, что вы, пишете. Вы переросли их – вот почему давать вам советы должен кто-то более сведущий, нежели ваш покорный слуга. Впрочем, боюсь, что найти человека, чей талант критика и редактора был бы по крайней мере равен вашему таланту писателя, будет очень непросто. Редко, очень редко заурядному преподавателю вроде меня выпадает возможность работать с талантом такого масштаба, как ваш. Я считаю, что мне выпала большая честь наблюдать становление великого американского романиста, каковым вы, я надеюсь, когда-нибудь станете!»… – В этом месте Паркер поднял вверх указательный палец, давая своим слушателям понять – он подбирается к самому важному месту. – «Ваши работы – то, что вы пишете и как пишете, – намного превосходят работы всех студентов, какие у меня были и есть, не исключая и вашего друга Тодда Грейсона. Он написал захватывающий роман, в котором вывел несколько любопытных характеров, однако ему недостает эмоциональной глубины, души, если угодно, в то время как ваша проза буквально пульсирует горячей, живой кровью.

У меня нет никаких сомнений, что его роман будет опубликован. Мистер Грейсон вполне способен создать технически безупречную рукопись, включающую все формальные признаки художественной прозы, однако сие вовсе не означает, что он пишет хорошо.

Я могу обучить студентов основам творческого письма, могу познакомить их со всем арсеналом художественных приемов, существующих в американской и мировой литературе, могу, наконец, познакомить с произведениями авторов, в совершенстве владеющих упомянутыми приемами, но я не могу дать человеку талант – это прерогатива бога. А между тем талант – это неопределимое, неуловимое нечто – и есть самое главное, без чего не может состояться писатель, как бы прилежно он ни учился. Эту печальную истину я постиг на собственном опыте. Если бы талант можно было приобрести путем долгих упражнений и накопления знаний, сейчас бы я был одним из известнейших писателей Америки.

Так возблагодарите же бога, которому вы молитесь, за тот удивительный талант, которым он наградил вас при рождении. Писательский дар – это поистине волшебная способность, хотя благословение он или проклятье, я сказать не берусь. У вас, мистер Слейд, этот дар есть. У вашего друга, к сожалению, нет, и я боюсь, что рано или поздно это обстоятельство приведет вас к разрыву.

За десятилетия своей преподавательской деятельности я повидал сотни молодых мужчин и девушек. Все они были совершенно разными, и я льщу себе надеждой, что за это время я научился разбираться в человеческих характерах. Во всяком случае, я способен разглядеть, кто на что способен.

Некоторые качества в равной степени присущи всем нам и зависят от внешних обстоятельств, в какие мы по воле случае попадаем. Каждый из нас в тех или иных случаях испытывает страх или радость, разочарование или любовь.

Но существуют и другие качества, которые определяют характер или, лучше сказать, индивидуальность каждого человека. Некоторые из них достойны всяческого восхищения – я имею в виду милосердие, смирение, храбрость. Другие заслуживают порицания и осуждения – это такие качества, как зависть, эгоизм, скупость. К сожалению, люди, в которых эти последние качества преобладают, как правило, скрывают их под личиной обаяния или хороших манер и проделывают это весьма успешно.

Но, как бы хорошо их ни скрывали, отрицательные черты характера никуда не исчезают. Напротив, они все глубже проникают в человеческое естество, отравляют человека своим ядовитым соком. Представьте себе угря в норе под берегом, который терпеливо ждет и даже предвкушает тот краткий миг, когда он сможет нанести удар тому, кто ему угрожает.

Я бы не хотел плохо говорить о вашем друге. Уж лучше бы моя интуиция меня подвела и я допустил бы ошибку, пытаясь оценить движущие им скрытые мотивы! Увы, я слишком хорошо помню, из-за чего, а вернее – из-за кого вы однажды опоздали ко мне на консультацию. Тогда все мы притворились, будто это был просто неудачный розыгрыш, тогда как на самом деле шутка (если только можно назвать подобный поступок шуткой) мистера Грейсона попахивает чем-то большим, чем грубость и недомыслие. И, между нами говоря, я немало удивлен тем, что после этого вы остались друзьями. Несомненно, это целиком ваша заслуга, ибо я убежден: поменяйся вы ролями, и мистер Грейсон вряд ли сумел бы простить вас так легко. Насколько я успел заметить, он вообще чужд снисходительности и прощения, и это – еще одно качество души, которое делает вас такими непохожими друг на друга.

Поймите меня правильно, мистер Слейд, я вовсе не присваиваю себе право выбирать вам друзей за вас. Даже если бы вы сами попросили меня о чем-то подобном, я бы постарался уклониться от столь серьезной ответственности. И все же позвольте мне в заключение привести выражение, которое я на днях вычитал в одной книге и которое, несомненно, относится к одной из тех старинных идиом, которые так украшают английский язык.

Итак, мистер Слейд, „берегитесь бед, пока их нет“.

В заключение еще несколько слов. С нетерпением жду очередного варианта рукописи с вашей последней правкой. В сопроводительных письмах вы неизменно извиняетесь за то, что позволяете себе злоупотреблять моим добрым расположением и тратить мое время, и благодарите за тот подробный анализ, которому я подвергаю вашу работу. Давайте договоримся раз и навсегда: работать с вами для меня не наказание, а большая честь, которой я когда-нибудь буду гордиться. Искренне ваш – профессор Хедли».

Паркер сложил листы и вернул их в нагрудный карман. Несколько секунд все молчали. Наконец Марис, которую монотонный голос Паркера едва не убаюкал, стряхнула с себя сонное оцепенение и выпрямилась.

– Итак, интуиция не подвела Тодда – отзывы профессора Хедли о работе Рурка действительно были намного лучше, чем те, которые получал он, – подвела она итог.

Паркер кивнул:

– И Рурк скрывал это от него. Попросту говоря – лгал…

– Мне почему-то кажется, что такая ложь не в счет. Паркер посмотрел на нее пристально, и Марис почувствовала, что должна объяснить свою позицию.

– Я уверена, Тодду было бы очень неприятно, если бы Рурк сказал, что Хедли считает талантливым его, в то время как сам Тодд просто дисциплинированный компилятор, способный лишь правильно составлять фразы.

– Если бы Тодд узнал, что профессор называл Рурка вторым Стейнбеком, он бы прекратил с ним всякие отношения тогда же, на берегу, – добавил Майкл. – И тогда никакого романа бы не было.

Паркер пробормотал что-то невнятное. Чтение, похоже, утомило его; во всяком случае, его настроение заметно упало, хотя Марис и не могла понять, что было тому причиной.

– Что тебя беспокоит, Паркер? – решилась она на прямой вопрос.

– Ведь Рурк – положительный герой, так? И в паре «агнец и лев» именно он является агнцем, не правда ли?

– Можно сказать и так, – подтвердила Марис.

– И тебя не смущает, что этот положительный герой нагло обманывает своего друга?

– Не смущает, – без колебаний ответила Марис. – Ведь Рурк лжет не ради корысти. Наоборот, он жалеет друга, во всяком случае – щадит его самолюбие. Я не исключаю, что Рурк с самого начала их знакомства чувствовал… – Марис прищелкнула пальцами. – …Нет, он знал, что Тодд одарен не так щедро, как он сам. Рурк просто не мог этого не понимать! Иначе зачем бы он арендовал для своей корреспонденции почтовый ящик?! Ведь, кроме профессора, ему никто больше не писал! Но он сделал это, потому что не хотел, чтобы отзывы Хедли попали в руки Тодда.

– Ничего-то от тебя не ускользает! – заметил Паркер, заметно повеселев. – А теперь, Марис, постарайся об этом забыть.

– Почему? – удивилась она.

– Потому что об этом подробно рассказывается в следующих главах.

– То есть это упоминание о почтовом ящике было не случайным? Это был своего рода намек на… Паркер загадочно улыбнулся.

– Тодд перехватит одно из писем – я правильно догадалась? – Марис обрадовалась собственной проницательности. – Понимаю… Быть может, ему в руки попадет то самое письмо, которое ты только что прочитал, потому что именно оно способно нанести их приятельским отношениям наибольший вред!.. Но как оно могло к нему попасть?.. – Марис на мгновение задумалась. – Ага, я, кажется, знаю! Тодд взял у приятеля взаймы джинсы или рубашку, – быть может, даже без разрешения хозяина, – а письмо оказалось в кармане?!

– Прекрасно! – сухо сказал Паркер и трижды хлопнул в ладоши. – Ты подала мне неплохую идею. Честно говоря, я еще не думал, каким способом лучше подсунуть письмо Тодду. Сначала я хотел написать, будто Рурк случайно оставил его на видном месте…

– …На бачке унитаза, – подсказал Майкл.

– …Но на него это не похоже. Еще раз спасибо, Марис. Марис просияла.

– Тодд читает письмо, – сказала она. – Как он поведет себя дальше? Сначала он просто не верит своим глазам – не верит, что подтвердились самые худшие его опасения. Но в конце концов он убеждается, что Рурк и профессор… нет, не то чтобы в заговоре против него – просто они не говорят ему всей правды. Тодд взбешен – в том числе и потому, что его попытка поссорить Рурка и профессора не удалась. Напротив, она привела к совершенно противоположному результату. Тодд ошибся, раскрыл карты раньше времени, и профессор догадался, в чем дело. Кроме того, профессор хвалит Рурка, а этого Тодд уже не в силах вынести. Он решает… Что же он решает?

– Ну, подумай сама – у тебя неплохо получается, – подбодрил ее Паркер.

Марис сосредоточилась, прикусив нижнюю губу.

– Я было подумала, что Тодд будет уничтожен, раздавлен, но это маловероятно, – промолвила она задумчиво. – У Тодда есть и характер, и воля, и просто так он не сдастся. И он чересчур эгоистичен, чтобы позволить суждениям какого-то профессора помешать осуществлению его честолюбивых планов. Но и не обратить на них внимания Тодд не может – слишком уж глубоко задето его самолюбие. – Марис подняла руки и сжала ими виски. – Тодд возненавидит обоих лютой ненавистью – это как пить дать! Он будет в ярости!

– Но какой выход даст он своей ярости?

– Он покажет письмо Рурку и потребует объяснений. Паркер покачал головой:

– Нет, Тодд этого не сделает.

– Послушай, Паркер… – начал было Майкл, но он только отмахнулся от старшего товарища.

– Тодду отнюдь не свойственна подобная откровенность. Он скорее…

– Паркер!.. – повторил Майкл, слегка повысив голос.