Двери кафе закрылись за его спиной, но следом снова открылись. Миша встал рядом и так же, как автор идеи, посмотрел в чистое небо.
— Надо же, как будто сработало.
— Похоже, что так. Будешь? — он протянул другу шестую папку.
— Даже не знаю. Я это не ты, у меня может не получится. И потом, все ли скажут нам спасибо?
— Не знаю, — вздохнул коллекционер сновидений, — Ты сам видел, как совершенно разные люди просто так сели и стали общаться. Никто не принуждал, могли уйти.
— Им просто было любопытно, — пожал плечами Миша.
Человек тихо рассмеялся и вновь посмотрел в небо.
Может ему показалось, а может, и нет. Как будто воздух стал немного теплее, чем полчаса назад. До того, как он вошел в кафе.
Впрочем, всё субъективно.
Он улыбнулся и сделал шаг. А вокруг продолжался мир, полный людей и снов.
— 8 -
Утро встретило меня за работой. Очень хотелось спать, даром, что ли, пол ночи просидел над тетрадью? Почерк неразборчивый, да и как иначе, когда кругом вагонная трясучка. Надо было посмотреть на часы, узнать какой час. А с другой стороны, какая разница? Спешить некуда, поезд везёт и везёт. До парома ещё несколько дней, а там и место, куда мне хочется попасть. Очень странно, что в поисках Грааля меня потянуло на восток. Сомневаюсь, что вообще была реальная связь между Святым Граалем и крестовыми походами, но ничего в Мирокрае не происходит бессмысленно или хотя бы безрезультатно.
Крестик на руке опять коснулся пальцев, когда я устало закрыл глаза и погрузился в сон.
Пока я спал, на мобильный пришло сообщение:
Привет, Тамплиер! Хорошо ты сделал рыбкам. Пришла, оценила. Но на душе не спокойно, сердце ноет. Всё-таки, приедешь, расскажу. Ты меня точно поймёшь. А может, подскажешь, как быть. У меня руки опустились, выхода нет. Знаю надо потерпеть, время вылечит. Вот если дадут командировку куда, будет легче. Лёха прислал мне твой рассказ. Ты у нас всегда был способный, другого и не ждала. Интересно было, пиши дальше.
Наконец я пробудился. За окном поезда переливалось солнцем тёплое небо позднего апреля. Проводница расщедрилась подстаканником и чайным набором. От пирожков с сомнительной начинкой я отказался, а пакет дешёвых круассанов пришёлся по вкусу. Пока кулер цедил в стакан крепкий кипяток и брызгал в такт покачиваниям вагона, я и прочитал сообщение. Посмотрел на время.
— Скажите, тут какая разница по времени?
Проводница сверилась со списком на стене и ткнула пальцем в нужную цифру.
— Плюс шесть.
— Да? — удивился я.
На самом деле, и правда должно быть плюс шесть, то есть плюс три от моего родного пояса, прикинул я в уме. Вчера телефонные часы уже корректировал, а сегодня не успел. Вчера было плюс два, и они шли точно. А сейчас они вернулись в то же положение, в котором были перед отъездом. Чушь какая-то. Так не бывает. Неужели телефон сломался?
— Это от нашего, значит, плюс три? — должно быть, вопрос прозвучал глупо.
— Если вы имеете в виду пояс точки отправления, то — да, — она проявляла достойное терпение. Должно быть, её разжалобил мой помятый, заспанный вид. Основательно небритый, скажем прямо.
— Спасибо.
— Пожалуйста, если надо — обращайтесь.
Может и правду говорят, что нынче в Мирокрае, проводницы стали вежливее? Хотелось бы верить.
Купе со мной делили люди, сильно погружённые в свои заботы и мысли. Пожилая чета спокойно пребывала в равновесии, когда каждый уважает мысли и увлечения другого. Пока он хмыкал над томиком Юнга, она разгадывала пухлый сборник сканвордов. Кажется, разговаривали они только за обеденным походом в вагон-ресторан. Четвёртое место бытовало за каким-то отставным военным. Он большую часть времени проводил в полудрёме на верхней полке, а бывало — часами стоял в тамбуре, курил и следил за размеренным бегом километровых столбов.
А меня не оставляли странные мысли. Должно быть, Грааль это что-то такое, чего обязательно хочет найти каждый. Я шёл по светлой, прямой дороге. Даже не в прямом, а в переносном, эдаком метафизическом смысле. И как будто с каждым шагом приближался к Граалю. Это казалось невероятным, но теперь не оставляло места сомнениям. Не зря, ох не зря что-то толкнуло меня на эту поездку в древнюю столицу. И всё же странно. Произошло что-то очень странное. Часы отползли назад, ровно на сто двадцать минут. Это ладно, сбой программы. Но вот мысленный контакт с Машей. Не просто мысленный, а всесторонне психо-физический Что в нём странного? Ничего. Либо это галлюцинация, либо.
Стоп.
Дело не в контакте, чем бы он не был на самом деле.
Дело в Машином письме.
Она упомянула мои «перчатки». Пергамент Персеваля.
Я не давал ей читать рассказ без названия, и в переписке не упоминал об этой маленькой детали.
Сейчас я готов был поделиться самым невероятным, немыслимым ощущением в своей жизни.
Мне стало страшно.
Украшение-амулет на руке показался мне очень горячим, С чего бы?
Ну да, рука лежала рядом с подстаканником. И крестик нагрелся.
Я поспешил упрятать его за обшлаг рукава, но перехватил настороженный взгляд старушки. Не знаю, чего она про меня подумала, только на лице отразились совсем не простые мысли.
А страх внутри меня начал набирать силу. Кажется, я оказался втянутым в какую-то немыслимую череду событий и причин. Когда мне казалось, мои действия нарушают законы природы, не произошло ли так, что я, и правда, их нарушил? Что мне теперь в расплату: хаос, безумие, или расшатанный до Апокалипсиса мир?
Пришлось встать и выйти в тамбур. Прокурено, гулко от стука, но как-то спокойнее. Не давят на психику настороженные взгляды.
Надо же, я сдавленно рассмеялся своему отражению. В тамбурной полутьме на годами немытом стекле. Какие-то нереальные мысли в голову лезут. Не падают с неба птицы, не текут кровавые реки. Вон за окошком мост ажурной радугой через мягкую голубизну реки, рябой под задорным ветром. Солнышко светит, поезд катит. Что за мысли такие мрачные, а, Тамплиер?
Какие мысли? Подозрения. Смутные, неоформленные догадки. Как будто только и надо, протянуть руку, взять да ухватить за хвост пёстрый серпантин хитросплетений. И сразу всё станет ясно. Ну да, конечно. Протяни руку, пойми всё и разложи по полочкам. Неужели всё так просто?
Я тронул пальцами пыльные жерди оконной решётки, и в этот миг поезд дёрнулся. Крестик больно врезался в запястье, и я даже вскрикнул.
Дверь в тамбур отворилась, и мы с отставным военным столкнулись взглядами.
— Молодой человек, с вами всё в порядке?
— Да, — выдавил я, хотя это было очень далеко от истины.
— Такой у вас вид, словно вы не здоровы, мучаетесь болью.
— Нет, всё в порядке, — слабая улыбка, вот всё, на что хватило сил, — Просто есть некоторые сложности.
Он вздохнул и как-то по особому долго посмотрел мне в лицо.
— Да, всё в порядке. Ты счастливый, парень, и у тебя всё будет в порядке.
— Почему? — изумился я.
— Да хотя бы потому, что ты войны не видел, — Он быстро поднёс ко рту руку, и моему изумлению предстала искусно сделанная вставная челюсть, — Думаешь, так зубы кулаком выбивают?
Я промолчал, а он убрал челюсть обратно в рот и, как ни в чём не бывало, закурил. Протянул пачку, но я отказался.
— Будет хорошо и в порядке. У таких, как ты, должно быть хорошо. Хотя бы у таких, как ты.
Это он проговорил куда-то в сторону и скорее для себя, чем для меня, нечаянного собеседника.
Остаток пути до паромной суеты прошёл без приключений. Попутчики не обращали на меня внимания, да и я, признаться, был этому только рад.
Настал день, когда вагоны медленно втянулись на гигантский паром-катамаран. Пассажиров попросили покинуть свои места и перейти на верхнюю палубу. Впереди морсокой путь на много часов, и на радость путешественникам администрация снабдила судно всем необходимым. Тут нашлись и кафе, и комнаты отдыха, и даже массажные салоны. Но меня интересовало другое.
Цифровая кофейня тут тоже была, только выход в сеть через спутник стоил запредельных денег. Может, оно и к лучшему. Мне очень хотелось написать Маше и прочесть её письма, но меня продолжали терзать страх и сомнения. Возникло слишком много вопросов, осталось много недосказанного и неопределённого. Кажется, настало время плюнуть на все взаимные опасения и встретиться. Главное непонимание образовалось в области рассказа, написанного для Лёхи. По сравнению с ним все остальные странности, даже контакт в осознанном сновидении, выглядели простыми вещами, которым конечно найдётся объяснение, стоит только немного подумать.
И я усиленно думал, пока стоял на палубе под порывами нескромного морского ветра. Он швырял на людей брызги, терзал одежду и мешал чайкам кружить над морем, заниматься привычными морскими заботами. Птицы недовольно кричали и искали приюта на человеческом судне.
Но ненастье продолжалось недолго. Стоило мне собраться с духом и пойти в кафе, перенести на флэшку текст рассказа, как ветер утих. Частный случай закона бутерброда. А паром продолжал уверенно резать волны и нести состав к островам. Вообще-то идея сделать паром с переходником на рельсы очень смелая, но она себя быстро оправдала. Перемещение грузов с континента на острова упростилось на целое звено, и ускорилась работа портовой таможенной зоны. Мирокрай то он Мирокорай, а логистику и транспортные налоги никто не отменял.
Берег приближался. Издали нестерпимой белизной сверкали прибрежные небоскрёбы. Острова обернулись к морю новейшим блеском мегаполисов. Там бетон и сталь вспыхивали радугой стекла, зажженного неоном витрин. Мелькали улыбки, яркие фотографии и сказочно непонятные иероглифы. Эти места как будто кричали в мир, сколь много они вязли от западной цивилизации. Но я-то знал, как много в этом блеске напускного. Здесь мужчины и женщины пребывали на работу в невообразимо ранее время, и уезжали не рано. Среди небоскрёбов уместно смотрелись гладкие линии автомобильных кузовов, строгие костюмы и передовая электроника. Но позже, люди оставляли за спиной офисные заботы, костюмы менялись на кимоно, а автоматизированная цифровая утварь занимала положенное место в уюте домов, изнутри совсем не европейских. Люди сумели сохранить культуру и традиции прошлого, а современный лоск подчинили, не стали его рабами. Мимикрировали в западный образ, но не больше, чем того требовал международный бизнес.
Таможня формально осмотрела паспорт, пожелала на трёх языках приятного времяпрепровождения и потеряла ко мне интерес. Я оказался в окружении немного чуждого мира, но ничуть не враждебного. Вокруг сновали толпы народа, и улицы пестрели всевозможными одеяниями. Деловые и повседневные, строгие и пёстрые одежды мелькали то тут, то там. Школьники в смешных униформах стайками носились по им одним понятным маршрутам, но нисколько не мешали пешеходам, велосипедистам и роллерам. Многие дороги отгородились от пешеходов изогнутыми щитами прозрачного пластика. Вдоль дорог ровнялись места под парковку, забитые до упора и не очень. Оттуда летели алюминиевые стрелы эскалаторов или лестниц. На тротуары, в тенистые парки или на ярусы монорельсовых трамваев.
Мне не понравился деловой ритм, в котором пребывал город. Странно, но он казался чужим и неправильным. Стоило посмотреть в лица людей. Там мелькали сосредоточение и забота, радость и веселье. Люди выглядели живыми, а вот город — нет. Это было странно и поразительно. Люди естественно обращались с высокотехнологичным городом, но словно держались от него на расстоянии. Удобная глиняная посуда и простые палочки никак не уживались с плазменными экранами и «цифровой бумагой» в руках посетителей кафе. Я купил билет на электричку и зашёл туда подкрепиться простым бэнто. На гладких деревянных полочках стояли недопитые бутылки с этикетками на разных языках, а на горлышках висели цветные бирки с иероглифами. Лёху бы сюда. Вот кто оценил бы подход к спиртному. Должно быть, бутылки хранятся тут неделями, а то и месяцами, ждут своих гурманов. А гурманы уверены, что здесь найдётся любимая выпивка. Я заказал себе бутылку розового вина с экстрактом цветов за шестьсот йен, и положил визитку в папку со счётом. В тонком стекле осталось не меньше половины вина, так пусть оно меня тут подождёт.
Девушка-официантка с пониманием кивнула и отнесла бутылку на кухню. Не прошло и десяти минут, как она оказалась на той же полке с новым пёстрым ярлыком, куда аккуратно вписали моё имя кириллицей. От такой заботы я даже засмущался и поспешил покинуть кафе. Приближалось время отправления электропоезда.
Местный транспорт, узкоколейный и тихий порадовал наличием кафе в каждом вагоне, душевой кабиной и бесплатным доступом в локальную сеть района. Там оказалось несколько сайтов с русским и английским содержанием, но все они касались международной новостной ленты-тянучки, и сильного интереса не представляли. О самых важных событиях я и так был в курсе, спасибо бесплатной рассылке на телефон.
Вот я и полюбовался на непонятные иероглифы, полистал картинки, да и закрыл терминал, всё равно ничего не понятно.
За окном мегаполисные небоскрёбы быстро закончились, и потянулся обычный сельский пейзаж. От виденного не раз за прошедшую неделю его отличали разве что аккуратные техногенные перроны с электронными кассами и автоматами продажи мелочей в дорогу. Да над крышами домов колосился невообразимо густой рой антенн и тарелок. Ещё надписи на незнакомом языке. Широк Мирокрай, а если приглядеться, так, оказывается, простые люди всюду живут едва ли не одинаково. Кое-где больше гарантий и уверенности в завтрашнем дне, но и тут всё относительно.
За полчаса до моей остановки двери вагона раскрылись, и я с изумлением увидел квартет молодых ребят. Сейчас не сразу угадаешь, кто откуда, но треугольный струнный инструмент легко узнать даже до того, как он звучит.
Я не знал, что именно они играли. Две гитары, скрипка и балалайка слаженно и от души играли какую-то мелодию, знакомую с детства. Играли очень долго. В наших электричках концерты гораздо короче. А тут три парня и девчонка не просто отыгрывали программу, они импровизировали. Раздались робкие аплодисменты, но они попали в неожиданную, хотя и логичную паузу.
Я сунул девушке купюру, и мы м радостью обменялись улыбками. А бас-гитаристу я пожал руку и от души поблагодарил.
— И вам спасибо, — ответил он.
Неудобно смотреть в чужие подаянья, но я и так видел, что молодёжь не бедствовала. С флёром тихой зависти я проводил их взглядом и подумал, что не всем удаётся так быстро, легко и искренне поднимать людям настроение. Пассажиры затараторили на своём языке, мне непонятном. Люди смеялись, делились впечатлениями, и я видел, как лица отражают внутренний восторг.
Так и я не смог сдержать улыбку. Но не стеснялся её. Незнакомые люди улыбались в ответ. Я всегда поражался людям этого края. Они могли говорить о самых горьких и тяжёлых вещах с улыбкой на лице. И будь у автора фразы «улыбайся, это всех раздражает», хоть капля понимания сути вещей, он бы промолчал. В чём причина такого оптимизма, неведомо. Должно быть, не обошлось без наставления Токугавы, но главное где-то в другой области. Это и правда может вызвать удивление, когда в разговоре отвечают вежливым, категоричным отказом с улыбкой на лице, но это не тот «чиз» из-за Атлантики, от которого мне иногда противно.
Чтобы понять японца, надо им стать. И тогда легко забыть такие слова, как «лень» или «не хватило духа». Хорошо или нет? Это кому как нужно, но поверьте, стоит попробовать.
И вот я на месте. Это горный край, и улочки вьются то вверх, то вниз. Древняя столица может похвастаться высокими домами, но им далеко до стремительных небоскрёбов Эдо. На станции можно купить многоязычный путеводитель. Пришлось потратить время на изучение, но усилия того стоили. Даже сомнений не было, куда надо идти. Один из крупнейших синтоистских храмов, дзингу, называемый Хэйян.
Он и был моей целью.
Пёстрая анфилада пагод сверкала красным, жёлтым и белым. Храм был воздвигнут в древней кедровой роще, и находился на большом удалении от центральных кварталов. Везение продолжало радовать меня своим вниманием. В храме оказалась группа туристов из России, и я удачно вписался в толпу, послушную тихому голосу экскурсовода.
— Синтоистский храм состоит из двух помещений. Хондэна, то есть места, где хранится объект культа, или синтай, и хайдена — молитвенного зала. Этот храм построен не так давно, но божество, которое он олицетворяет, Аматэрасу Омиками, это великая священная богиня, сияющая на небе…
Тут я заметил в просвете между колонн синтоистского священника, каннуси. Он медленно шёл по своим делам, но остановился посмотреть на экскурсию.
Надо было что-то сделать. Как-то привлечь его внимание. А почему бы и нет?
— Добрый день, уважаемый господин, — я заговорил по-английски.
Экскурсовод нахмурилась, ведь моя речь сбила её с мысли.
Чтобы не мешать рассказчице и слушателям, я подошёл к пожилому японцу и поклонился. Он ответил сдержанным поклоном.
— Добрый день, — его английский звучал с сильным акцентом, но я сумел разобрать слова.
— Я должен задать вопрос, и лишь надеюсь получить ответ. Вы можете мне рассказать, не связан ли как-то культ божества Аматэрасу Омиками и древнего философа, имя которого могло звучать как Фейрефиз или как-то похоже?
— Пожалуйста, говорите медленнее, мой английский не так хорош как ваш.
Пришлось тщательно повторить странный вопрос.
— Да, — кивнул священник, — Всё-таки сны не врут. Вы не поверите, но я знал, что однажды придёт человек вроде вас и задаст такой вопрос. Странно, что этого не случилось раньше. Но это значит, что всему своё время. Был такой монах-философ, но не в этом храме, а в Киёмидзу дэра, это буддийский храм.
— Мне нужно туда?
— Не думаю, что вы найдёте там больше, чем здесь, мой друг. Я, кажется, знаю, чего вы ищите. Хотите узнать историю, пожара 1200 года по вашему календарю, когда храм обратился в пепел?
— Да? Здесь были люди из Европы? Крестоносцы?
Священник в длинном светлом одеянии и высокой чёрной шляпе чуть отвернулся.
— Я уже хотел изложить вам официальную версию. А вы, оказывается, знаете гораздо больше, чем хотите показать. Но не всю историю легко вспоминать, иные страницы надо забыть, понимаете? Всем будет легче. Тот философ действительно жил в этих краях и утверждал, что имя божества начертано на небе узором созвездий. Я думаю, он имел в виду Будду. Вы это хотели узнать? Или думали, что сумеете отыскать тут Святой Грааль? Такого никогда не было, тем более здесь. Его здесь никто и не искал. Ни тогда, ни позже.
По короткому кивку головы я понял, что беседа окончена. Кое-как я отблагодарил пожилого каннуси. Здесь мне нечего больше делать. Всё что можно было, узнал, об остальном можно лишь догадываться.
Старик окликнул меня.
— Эй, путник.
Мы встретились взглядами, и он подмигнул мне, словно с одобрением.
— Если захочешь, найдёшь то, что ищешь. Удачи тебе!
Я сглотнул от удивления и замер, бессильный сказать хоть слово. Последнюю фразу старик сказал по-русски. Или мне это показалось? Теперь я ни в чём уже не был уверен. Точнее, иначе. Не видел возможности и смысла опровергать реальность событий, участником которых становился по воле случая или по чьей-то иной воле.
Была мысль остаться на несколько дней, но таинственный зов тянул меня обратно. Там, в местах привычных мне с детства, ждала Алёна, измученная какой-то внутренней раной. Но самое главное, там меня ждали письма от Маши. А может, и сама Маша.
На обратном пути…
Кто знает, что будет на обратном пути? Может, я сойду с поезда и встречу её на пол пути из края в край Мирокрая.
А он, Мирокрай, дышал вокруг своим вкусным восточным запахом, и я поспешил в обратный путь. Здесь опасно вдыхать полной грудью. А всё потому, как стремительно эта древняя земля побуждает путников к любви. Да, влюбляет в себя раз и навсегда. Неспешной тишиной, лаской солнца, почти тропического. Таинственными тенями храмов, спрятанных в прохладе ухоженных рощ и садов. Загадочной графикой рисунков, иероглифами, этим живым продолжением внутренней гармонии и чувства красоты. Нет, надо возвращаться. А то уйти становится всё труднее.
Постепенно древняя земля отпускала. Электричка мчалась к берегу, где под лучами закатного солнца не то белел, не то алел могучими бортами паром, готовый плыть на материк. Высоченные башни префектуры Эдо сверкнули арками и тарелками антенн на прощание. А сакура осыпала мои следы лёгким розовым цветом. Это промчался над площадью резвый прибрежный ветерок.
Потом я вернулся в привычный мир и помчался на железных колёсах в сторону дома. Вернулась память о плеере, забытом в кармане плаща. Странно, но там, на островах, я о нём и не вспоминал. Казалось, воздух сам пел песни и пульсировал живой музыкой.
День шёл за днём, и внутри нарастал странный, тревожный поток. Приближался Машин дом, а значит, и она сама. В нужный день точно по расписанию поезд притормозил возле пыльного перрона, и я спрыгнул на асфальт. Разгорячённый майским солнцем вокзал гудел заботами и толкотнёй, а я смотрел на часы и всматривался в лица. Нелепо, да? Ждать, а вдруг она окажется здесь. Выйдет к поезду в тот день и час, когда я оказался так близко. Мелькали лица и одежды, взгляды цеплялись и скользили мимо.
А я смеялся своим гаданиям и догадкам. Мысль появилась где-то там, в глубине подсознания, и, что было сил, обретала форму, достойную содержания. Может ли быть так, что Маша не придёт, даже если я попрошу её об этом? Вон, цифровая кофейня напротив. До отправления ещё целых пятнадцать минут. Стоит того, чтобы попробовать?
Пожалуй, да, но я ещё не был готов получить ответ, который рвался наружу. Не сейчас.
И как тогда я объясню сам себе странный опыт сновидения?
Или…
Ну и кто тебя кормит, странный зверь-воображение?
Нет ответа, и где искать — не знаю.
Пока мысли топтались на месте, а я рядом с ними у подножки вагона, истекло отпущенное время. Проводница засуетилась:
— Давайте, заходите. Сейчас отправляемся.
Вот и всё. Время не только лечит, оно отбрасывает варианты, на которые не хватило духа. Странное оно, время. Я посмотрел на часы. Да, поезду пора в путь.
За спиной захлопнулся тамбур, и я, как ни в чём не бывало, снова очутился внутри вагона.
Металл под ногами ритмично задвигался, и перрон поплыл мимо взгляда.
И тут…
Я не мог ошибиться.
С другой стороны, конечно мог. Кто же разглядит с такого расстояния?
Там, в глубине вокзала, у высоких садовых решёток стояла одинокая фигурка. Синие джинсы, кремовая толстовка, и капюшон на голове, чтобы не напекло. Над ней тенисто мерцали листья какого-то дерева. Её лицо я не мог разглядеть, но видел, куда направлен взгляд. Прямо в мою сторону. Безмолвно, стремительно и ясно воздух снова сгустился, но сейчас ему и так положено дрожать от зноя. Так в чём же разница?
И что это было? Кто была она, эта девушка? Маша?
Смешно думать, будто это так. Нелепо думать, что она опоздала к поезду, если хотела меня встретить. Не стояла же она тут в ожидании каждого поезда из дальних краёв?
Прошло немало часов прежде, чем странное переживание поутихло. Над полем вдоль железной дороги ветер гнал траву, срывал и подбрасывал в воздух белый пух одуванчиков. Заворожённый зрелищем я простоял довольно долго. Не слишком ли рано, для семян-парашютистов? А они летели вдоль рельс, словно нарушали законы природы.
Сколько продолжалось странное зрелище? Минуту, максимум две.
Крестик на руке молчал и не напоминал о своём существовании. Как будто успокоился тем, что успокоил меня. Но потом произошла случайность.
Я посмотрел на экран телефона и вздрогнул.
Часы снова отстали. Ровно на сто двадцать минут.
— 9-
Ещё раз переставить часы — дело не долгое. А дальше как по анекдоту о прыгуне с десятого этажа. Один раз — случайность, два — совпадение, три — привычка. Был бы повод усомниться в том, что попытка мысленного контакта с Машей приводит к замедлению времени, я бы усомнился. Но факты говорили сами за себя. Кстати, тут же вспомнилась цитата из какой-то умной книжки про холотропное дыхание. Эффект замедления процессов старения, а то и фундаментальнее. Будет время и желание — рекомендую попробовать, если не верите.
Тянулись часы и дни, и на исходе предпоследнего, отведённого мне на место-время в поезде, пришло сообщение от Алёны:
Ты приезжаешь завтра в 5.35? Я встречу. Давно надо поговорить, ты ведь не против?
Ничего себе прыть. Это ей не лень за мной в такую рань, да на такси? Значит, не лень. Как-то давно я просил Алёну помочь мне в деликатном личном деле, история давняя. О таких говорят: было давно и неправда. Правда в том, что Алёна сорвалась среди ночи и выручила меня, чем сумела. Кто я такой, чтобы теперь отвечать отказом? Подождёт желание выспаться с дороги, принять душ и позавтракать по-человечески. Чипсы с чаем это хорошо, да и в вагоне-ресторане кормят неплохо. Да и обратную дорогу я большей частью проспал на своей полке. Женщина-попутчица даже посмеялась:
— Сдал зачёт на пожарника.
Отказать Алёне я не смел, да и не хотел.
Странная мысль продолжала обретать правильность формы и становилась всё более настойчивой. Пока это была лишь смутная догадка, но разве этого мало? Разговор давно назрел, ещё тогда, на лестничной площадке. А может и раньше, но теперь это не важно.
Главное: он нужен нам двоим.
Вагон зашуршал. Этот ленивый подъездной стук нельзя назвать иначе. Сквозь сумрачный туман сонного вокзала медленно проступили силуэты города. На перроне редкие и заспанные люди с нетерпением ждали встречи. Кто-то дул на руки, кто-то согревался кофе или коктейлем покрепче.
Несколько минут спустя поезд замер. Коридор и тамбур наполнились голосами, ранее будто неслышными за стуком и скрипом железа. И я влился в поток, жадный до утренней прохлады.
Она стояла в самом начале перрона и зябко прятала ладони за воротом свитера. Как всегда в костюме, одном из дюжины любимых. Строгая и неприступная издали. А вблизи её глаза переполняла какая-то очень отзывчивая, мягкая теплота. Она и правда ждала этой встречи.
— Господи, Тамплиер, а беспокоилась, — она ступила мне на встречу, и мы обнялись. Со стороны дружеский поцелуй мог показаться как-то иначе, да и пусть кажется, это не наши проблемы.
— Я тоже рад тебя видеть. Даже в такую рань несусветную.
— Ай, да выспишься ещё, больно тебе надо сегодня на работу. Что я не знаю?
Мы посмеялись, а потом Алёна предложила.
— А пошли просто погуляем. Я знаю, ты любишь гулять по городу. В одиночестве. Сделаешь для меня исключение?
— Ну да, — для откровенного разговора пустота и тишина утреннего города вполне подходят.
— Прекрасно. Может, по пиву?
Алёна нервничала. Ей надо на работу, а она вон что задумала.
— У меня сегодня выходной. Я отпросилась.
— Ради меня?
— Нет, Сталкер, ради прикола. Конечно, для тебя.
Мы медленно брели по тихому шуршанию асфальта, а вокруг просыпались птицы. Где-то за домами звенели проводами ранние троллейбусы, и с оглушительным усердием скребли город дворники.
Говорили о всяких пустяках. Отрывочные впечатления от поездки на восток Алёна слушала, но делала это в пол уха. Мыслями она была где-то далеко, но часто подолгу смотрела на меня. Как будто слушала взглядом. По дороге попался супермаркет. Там вместо пива мы решили взять вина в бумажных пакетах. На закуску нашлись круассаны. Мы отыскали уютный сквер, отделённый от магистралей и шумных улиц, и там оккупировали дощатую лавку.
— Давай, ты меня сейчас выслушаешь, а потом скажешь, как быть, хорошо? Я не прошу немедленного ответа. Хочу, чтобы ты сам долго и обстоятельно подумал. У меня, как у женщины своя логика. Сама не всегда её понимаю. Чем дольше думаю, тем меньше понимаю. У тебя никогда так не бывало?
Глоток вина и мне не добавил ясности. Алёна, а о чём ты сейчас думаешь? У меня так и происходит. Думаю, думаю, и как будто всё больше путаюсь.
— Было, — я ограничился коротким ответом.
— Ладно, — неожиданно она взяла мою руку своей.
Ранее утро не жаловало теплом, но даже для такой прохлады её пальцы показались слишком холодными. К тому же он едва заметно дрожали.
— Мы познакомились на фестивале Северного Калотта. Как всегда, его проводят летом, но лето там сам знаешь какое. Ну нет, ты не знаешь. Скорее Лёха знает. Он у нас с севера. Ну да, там и познакомились. По паспорту он финн, но это не важно. В тех краях свои законы и правила. Знаешь, какая это прелесть, северная природа? Я бы там всю жизнь прожила, не важно, что холодно. У меня и тут пальцы мёрзнут. Какие они мастера, если бы знал. И печи кладут, и бани строят. Ты когда-нибудь был в финской бане? Не в такой, как в каком-нибудь пансионате, а в настоящей. Там даже огонь трещит так, будто сказывает Калевалу. Ну, и остальное. Хм… да. Конечно, есть свои причуды и обычаи. Они такие не разговорчивые, как вот мы с тобой, но это и не нужно. Там воздух такой тонкий-тонкий, как будто и нет его. Дышать не сложно, просто с каждым вдохом пьёшь этот простор, и сам в нём растворяешься. Такие силы внутри просыпаются, не передать словами. Мы жили в лесном доме, по нашим меркам шикарная вилла, а там так себе домишко. Чистое дерево, никаких там этих сайдингов новомодных. Из цифровых удобств выход в сеть через спутник и выборочный лист каналов. У него странное для финна имя. Любой еврей посмеётся, а мне оно очень нравится. Има. Смешно какое не мужское, да? А фамилия — не выговоришь. Даже я путаюсь, а ведь честно старалась выучить. Вот такое там место, у реки, от пригорка вид на лесотундру, озёра. Такая даль, что видно как земля клубком сворачивается, не дать не взять котёнок. Одежда простая и практичная, то же и остальное. Посуда, мебель. О цивилизации вспомнишь только если в сеть выбираться, или в то окошко посмотреть, где видно гараж с джипом. Я лазила в Интернет, книжки оттуда закачивала. У него библиотека так себе, но знала бы финский или английский как ты, тогда да.
