Тетраграмматон микрорая

Он к женщинам относится свысока. Всех считает «бабами», но это между нами. В общении он предупредителен и даже не лишён изысканности манер. Такой вот странный тип. Эстонец. У него сейчас моральный кризис в связи с политическими дрязгами. Человек потерял веру. Но мне кажется, он излечится. Я попробовал ему доказать, что вера во что-то конкретное это хорошо, но не стоит терять вкус к жизни, если объект приложения веры изменился. Трансформировался. То, что в нём было, а потом исчезло, преобразовалось во что-то иное. Я этот ориентир дал ему немного иносказательно, но он умный, должен понять. А то, когда в лоб, люди закрываются, и до них потом не достучишься. Надо будет вас обязательно познакомить. Мне кажется, он тебя примет очень хорошо. И совсем не из-за того, что для меня это важно. Он умеет ценить хороших людей и легко отличает истинное от напускного. От того и не любит многих. Признаюсь, что кое-какие детали биографии К.С. я написал с его слов. Изменил кое-что, конечно. Ну а если тебя пугает, что он с осторожностью относится к женщинам, так его можно понять. Но главное в другом! Есть исключение — Алёна. Я-то знаю её очень давно. Она живёт в нашем подъезде, но на другом этаже. Лёха с ней быстро подружился. Но у Алёны давно есть молодой человек, так что про меня или Лёху ты ничего такого не думай. Наша троица — живое доказательство, что дружба между людьми разного пола это не выдумка идеалистов. Алёна иногда приходит ко мне, и кормит моих рыбок. А то я частенько забываю. Стыдно, конечно, да вот такой у меня характер. Не привык ещё к ответственности, а пора. И заметь, постепенно привыкаю. Рыбок покормил, как приехал с севера, даже до того, как сел писать тебе этот ответ. Ты не обижайся, ладно? Они же маленькие, и сами себя покормить не могут. Ты можешь меня понять, я знаю. У тебя есть твоя лапушка, а это настоящий родной человек, хотя пока, наверное, маленький и во взрослых делах не очень смышлёный. А в самых обыкновенных, душевных, может разобраться лучше взрослых. Но это по догадке пишу, на основании пословицы «устами младенца», ну и так, где чего услышал. А ведь я тебе так и не рассказал, как побывал на севере. Главное впечатление оттуда это спокойствие природы. В промышленных зонах там беда, деревья стоят сухие и мёртвые, но стоит отойти подальше, и всё преображается. Лес шумит или молчит так, словно нет ему никакого дела до человека. По правде так и есть. Кто соберётся покорять неприветливые, суровые от холода просторы? Видел я жалкие попытки. Домики на сваях между талыми лужами вечной мерзлоты, изъеденные ветром, сухие и серые доски. Человеку потребуется не одно тысячелетие, чтобы стать там хозяином. И то если сумеет природу изуродовать. От этих глобальных потеплений и таянья ледников можно ждать любого возмездия. Ведь Мирокрай, это сущность неделимая. Людям надо было прожить много веков, чтобы понять это. Понять-то вроде поняли, а выводов не сделали. Там аукнется, а откликнуться может на другом полюсе планеты. Грустно. Но мне кажется, люди сумеют вовремя остановиться. Или природа Мирокрая остановит. Я вот верю в это, а больше ничего не остаётся. А ещё мне кажется, с Мирокраем можно ладить, если не разрушать. Где взял, в другом месте отдай. Простая, разумная логика. Закон сохранения энергии. Мне вот как-то даже теплее стало, когда я это написал. Талисман у меня на руке — чётки с крестиком. Сейчас показалось, погладили меня. Да наваждения всё это. Излишне обострённые чувства. Ты вот говоришь, не спеши. А я и не спешу. Просто держу себя в руках. А ведь и правда, чуть не приехал. Выхожу с вокзала…
      Экран компьютера тренькунл сигналом. Дурные у меня колонки, в монитор встроенные. Ладно, посмотрим, что там за письмо привалило в одиннадцать вечера.
      А письмо оказалось очень деловое и срочное. Ну да, стоило взять отпуск на несколько дней, как тут же нашлось наисрочнейшее дело. Завтра в 9.30 в офисе, приезжает заказчик, и нужно с умным видом проконсультировать. А потом по списку. Список на три страницы, всё по жёсткому, по календарной сетке. Да, на ближайшие дни про свободное время можно забыть. И переписка с Машей будет не такой многостраничной. Хорошо, что ещё на мобильный не названивают. Стоп, а где он? Вот я балда! Надо же подзарядить, а то батарейка села.
      Пришпиленный к розетке, телефон прожужжал новым смс сообщением:

      Ты дома?

      Я быстро отправил Алёне ответ:

      Srochnoe chto? Ya xotel otoiti na polchasa.

      Новое сообщение пришло незамедлительно:

      Хорошо. Не бери в голову.

      Ну не брать, так не брать. Тем более, первое сообщение отправлено час назад, а была бы срочность, может позвонить на домашний или зайти прямо ко мне домой. Уж для неё-то двери моего дома всегда открыты. На оба входных ключа и на домофонную таблетку.
      И я решил закончить письмо:

      Вот так с вокзала и бегаю. Но это не беда, мне нравится. Как говорится, чувствую себя в тонусе. Вот у нас сейчас четверть двенадцатого, а у вас третий час ночи. Или второй? Сложно это представить. Знаешь, я ведь когда пишу тебе, как будто прямо вживую беседую. Странно, да? Я сейчас сбегаю в кофейню, отправлю тебе это послание, а потом сразу домой. Спать, а то завтра с утра на работу. Подпрягли так неожиданно, а я думал несколько дней попинать балду, может, ещё куда съездить. На берег океана, например. На восток. Но это путь долгий, так что не скоро смогу себе позволить. Кстати, если поеду, в окна увижу твой дом. Он должен быть виден с железной дороги, я почему-то это точно знаю. И ещё дело не только в раннем приезде в офис. Надо вернуться, может быть Алёна в гости зайдёт. Она прислала сообщение. Какое-то очень резкое, вот и боюсь, а не случилось ли что. Надеюсь, ничего серьёзного. Ладно, таинственная девушка из другого времени, на этом прощаюсь. Ты ведь и правда из другого времени, а живём в одном Мирокрае. До чего же всё-таки странно.

      Сброшенный на флэшку файл уютно пристроился в пёстрой толпе разнообразных документов. Все они относятся к давно забытым рабочим текстам. А у него из имени только дата. Ни с чем не спутать. И не забыть.
      Дата. Странная всё-таки штука — время. Зависит от поворота солнца. Там — у Маши уже два ночи, а здесь у меня ещё не кончился день. Но при этом и я, и она существуем в одном и том же пространстве, даже дышим, должно быть, одновременно. А что, если посмотреть глубже? Взять, к примеру, того же Персеваля. Если посмотреть на вещи под определённым углом, он может всё ещё существовать, только не за несколько градусов поворота Земли вокруг оси, а за сотни, тысячи, или большее число оборотов. А в масштабе вселенной это большая разница, или нет? Один поворот земли, тысяча, несколько тысяч.
      Хватит, приказал я себе. Иной раз влезаешь в такие дебри, что лучше быстрее обратно. Иначе разум вполне может дать сбой и пойти в разнос.
      Да уж, потерянный в мыслях. Так я сам себя обозвал на пол пути в кофейню. Надо быть таким психом, тащиться в полночь за три перекрёстка? Дежурный сисадмин разделил моё мнение о маразме и пробурчал себе под нос что-то про выделенку. Не со зла, а скорее сочувственно. А что ему сказать? Я молча вставил флэшку в компьютер, отправил письмо, расплатился и пошёл домой.
      В подъезде объёмным эхом зазвучали шаги, но между шагами я услышал посторонее эхо. За два пролёта стало ясно, что на моей лестничной площадке кто-то есть. Слышалось неровное, сдавленное дыхание и шелест одежды.
      — Ты? — удивлся я.
      — Ну да, — кивнула Алёна, — Не ждал?
      — А чего ты не зашла, у тебя же ключи есть? — только тут я стал замечать следы переживаний. Слёзы подпортили тушь, но Алёна с ней почти справилась. Другой бы не заметил, а я связал в одну логическую цепь напряжение мимики, красные глаза и мокрый платок между пальцев. Алёна тщетно пыталась совладать с дрожью в руках, платок упал на бетон. Она подобрала его, скомкала в карман и виновато посмотрела мне в глаза.
      — А вдруг ты не один? Вдруг с Машей, а тут я вся в соплях. Влезу и помешаю.
      Вот тебе на, подумал я. С каких это пор Алёна щемится? Ай-ай-ай, а ведь прицепилось Машино слово. Что же с ней происходит, с Алёной?
      — Знаешь, будь я не один, а хоть бы и с Машей, я бы тебя впустил. Более того, был бы рад тебя видеть. Даже, хм… даже в разных обстоятельствах.
      Она как-то резко засмеялась и прищурилась. В тёмном офисном костюме, со строгой укладкой волос Алёна выглядела немного нелепо на пыльных ступеньках полутёмного пролёта. Туда, где сесть, она подложила свежую рекламную газету, а с подоконника взяла пыльную консервную банку и приспособила под пепельницу. Глянцевую сумочку припрятала подальше, чтобы не запачкать окурком. А вот на замшевые туфли уже насыпала. Но я так понял, сейчас ей глубоко безразличны все эти пустяки.
      Алёна закурила очередную сигарету, искоса посмотрела на меня и стала ещё больше похожа не обиженную учительницу младших классов. Ещё бы добавить очки и указку.
      Она очень хотела что-то сказать, да никак не решалась. Я пару раз намекнул, что так ей станет легче, но девушка меня будто не слышала. Пропел соловьём мобильный. Она вздрогнула, зашуршала сумочкой и стала набирать ответ.
      — Пошли ко мне, а?
      Она громко цыкнула на меня и отмахнулась. Сигаретный пепел попал на брюки, и она машинально его стряхнула. Если точнее, размазала.
      Пришлось ждать окончания сеанса переписки.
      — У тебя есть чего выпить? — Алёна покраснела. Признаюсь, такой смущённой я видел её впервые. Сколько лет друг друга знаем, чего только вместе не переживали, и тут нате вам.
      — Найдётся. Кагор есть.
      Вот как всплыло из памяти, а я и забыл совсем. Сколько месяцев назад покупал, так и не допил. Кстати, Маша тоже писала про кагор.
      — Кагор? — Нахмурилась Алёна, — ни фига себе.
      — Что?
      — Ой, Тамплиер, не обращай внимания. Пойдём. Открывай давай, я тут замёрзла сидеть уже, не май месяц.
      Мы вошли в сумрак пустой квартиры. Зря я выключил свет, тогда бы Алёна точно вошла, а не сидела бы не мёрзла. Пока я возился с плащом и ботинками, она прямо в туфлях прошла на кухню и щёлкнула тумблером чайника.
      — Кофе тоже будем, — по-хозяйски сказала Алёна и зазвенела стаканами для кагора.
      Когда я вошёл в комнату, на столике уже стояли бутылка, два стакана и пепельница. Та самая, из коридора. Я поморщился, но Алёна и бровью не повела. Спасибо форточку открыла. Не прошло и минуты, а у неё между пальцев дымилась новая сигарета.
      — Есть что на закуску? — требовательно поинтересовалась девушка, когда освежила в памяти крепость вина.
      — Креветки, только их варить надо.
      — Надо… Слушай, Тамплиер, можно, я не стану их варить?
      — Сырыми есть, что ли, будешь?
      — Ну, хватит глумиться! Сам свари, или ещё чего придумай.
      Ага, вот она «она», как говорится. Узнаю Алёну. Стоило ей немного выпить и расслабиться на мягком кресле, как напускной скромности и не видать. А мне так даже привычнее. В ответ на наглость можно и кольнуть, если что. Не со зла и не в обиду, а так, для равновесия. Только не то сейчас время. Я-то вижу, что на душе у неё полный кавардак. Что-то острой занозой попало прямо в сердце и жить не даёт, будто по капелькам сок выпивает. Видел я её такой. Однажды. Несколько лет назад. Потом она исчезла на три года, дома не появлялась, институт осчастливила академическим отпуском. Я тогда понял — влюбилась. Это бывает. Вернулась потом, но никогда не рассказывала об оставленных в прошлом годах. Сколько я не пытался расспрашивать, всё без толку. Потом появился этот самый Олег. Я уже устал гадать, когда же они поженятся. И тут нате вам здравствуйте. Или я чего-то я в этой жизни не понимаю?
      — Шоколад есть, — вспомнил я больше не ради закуски, а чтобы отвлечься.
      — Какой такой? Ах, да. Белый. И где?
      — Сейчас. Дай ключ от почты, я оставил у тебя в ящике.
      Она даже не посмотрела в мою сторону, когда протягивала ключи. Хотелось хлопнуть за собой дверью от бессилия но я сдержался. Я ничего не мог понять, а дверь закрылась мягко и тихо.
      Когда я вернулся, обнаружил перестановку. Столик с вином оказался придвинут к дивану, там же образовалась вазочка для конфет. Надо же, а про трюфели я совсем забыл. Когда куплены, где лежали? По сути, тот же шоколад. Если в фольге, то чего ему сделается?
      Алёна сбросила туфли и устроилась на диване. Будет сидеть спиной к стене, да ещё в такой позе, костюм придется заново гладить. Только девушку это совсем не беспокоило. Она укрыла ноги пледом и пребывала в глубокой задумчивости, похожей на кому. Слава Богу, не ревела, а то что бы я с ней тогда делал? У Алёны если истерика, то летают тарелки. Тарелок поблизости нет, а вот зашвырнуть чем-нибудь тяжёлым это запросто. Той же бутылкой вина, даром что полупустая. У Айсамана случился удар. Правда, товарищ Штирлиц?
      Но это вряд ли. В других местах с другими людьми я видел её закидоны. Мне же никогда таких радостей не доставалось. Значит, и сейчас не достанется. Дружба крепкая. Не развалится. Не расклеится. От дождей и вьюг…
      — Ох, — вздохнула Алёна, — ну, где твой шоколад?
      Теперь стало понятно, что это не задумчивость. Алёна наблюдала за мной. Незаметно так, с глубокомысленной твёрдостью на лице. Знаете, что бывает от такого пристального внимания? Становится не по себе.
      — Иди сюда, Тамплиер, — тихо сказала Алёна.
      Думаете, так просто отказать? Самый громкий, строгий приказ ничего не стоит рядом с такими тихими словами, полными усталого бессилия. Мне было всё равно, что именно вызвало её состояние. Нет, не так. Я был готов принять любую причину и встать на сторону Алёны. Если ей сейчас нужно моё внимание, она получит его целиком. Это из области необъяснимого. Больше, чем долг или человеческое сострадание.
      — Знаешь, — Алёна взяла мою руку своей.
      Только теперь я узнал, какие тонкие и нежные у неё пальцы. Словно созданные из мягкого хрусталя, если допустить существование такого материала. Холодные и слабые.
      — Что?
      Глаза Алёны снова переполнились бессильной тоской. Она смотрела в сторону. А по щекам тонкими прозрачными линиями пролились слёзы.
      — Я ведь такая сволочь. Ты совсем ничего про меня не знаешь. Ты даже никогда не знал, где я была все те три года.
      — Сколько раз я тебя спрашивал.
      — Знаю! — хрипло выкрикнула Алёна и сглотнула горячий спазм, — Только я бы и не сказала. Дело не в тебе, и даже не во мне, наверное. Дело в законах, в человеческой слабости, в любви, наконец. Чёрт бы побрал эту любовь! Тамплиер ты мой, знал бы ты, что такое отдать половинку себя ради любви. Причём не ради настоящей, а ради прошлой. Но такой, рядом с которой меркнут звёзды, превращаются в чёрные дыры. Ты можешь такое представить? Нет, не можешь. И дай тебе Бог никогда не пережить такую же любовь. Знаешь, а ведь я и прав-то никаких не имею. То есть, могу попробовать что-то сделать, но всё это бессильные порывы, они не разорвут сети, в которую я попала. Я знаю, знаю, что пройдёт время. Прошли уже два года, и пройдёт ещё столько же. Я всё думала, думала, что Олег когда-нибудь узнает и поймёт. Он узнал. Да, понимаешь? Узнал! Но он мямля и рохля. Соплевыжималка коматозная. Нет, он хороший парень, и… ну во всех смыслах хороший, я улетала с ним. От иных мгновений кроме его дыхания и вспомнить ничего не могу, остальное словами не охватишь. Класс, что тебя не пугает такая откровенность. Ценю я тебя, Тамплиер, больше всех на свете. Маму только больше. Надо будет в гости заехать, а то месяц не виделись. Ну вот, о чём я, а? Ах, да, он узнал и сказал своим предкам. Я просто волокусь от его ребячества! Ну, надо было ума набраться, или это он за свои силёнки испугался? Не сдюжит? Да, такое не каждый примет, а я-то думала, что он меня любил. Так же как я его. Только он раз и в кусты. Вежливо так, со смущением. Бычара, рыцаря из себя строил. Прошу, говорит, прости мне эти слова. Да что слова? Мне одного взгляда хватило, чтобы я уже не смогла простить. Могла бы простить, если бы сам. Поняла бы, ведь принять такое, правда, не просто. А так… Размазня майонезная он, а не мужик. Понимаешь?
      Между тем я кусал губы в попытке понять, о чём таком говорит Алёна. Разумный подбор причин вертелся в диапазоне от гарема или наркотиков до отсидки в колонии за убийство. Сказал бы я ей это в лицо? Конечно. Если бы хоть на мгноевения уверился, что правда блико. Но я ловил её осторожный взгляд, и там, на его глубине, было что-то такое неопознанное. Твёрдое и беззащитное одновременно. Это необъяснимое нечто беззвучно отрицало любое моё предположение. Интуиция тоже не сидела без дела. Кричала и разве что за волосы не дёргала. И почему-то в этот момент я подумал о Маше.
      — Не понимаю, — как можно спокойнее сказал я Алёне, — Если ты расскажешь мне, что было в те три года, и как это связано с Олегом, то есть — нет, я не это хотел сказать. Если скажешь, я попробую понять, чего же он так испугался. Или не он, а его родня.
      Девушка вздохнула. Очередная крошка пепла с сигареты упала прямо в вино. Я не успел остановить Алёну. Ладно, Бог с ним с пеплом, говорят, даже полезно. Она попросила снова наполнить бокал. Мне тоже хватило. Ровно на половину тары. Алёна скептически осмотрела бокалы и долила в мой из своего.
      — Ещё есть?
      — Откуда?
      — Сходи, а? Дать? — она зашуршала содержимым сумочки.
      — Да ладно тебе, есть у меня.
      На бутылку хорошего вина хватит, а нет так банкомат недалеко.
      Алёна взглядом проводила меня до двери. Одним движением глаз, словно индийская танцовщица. Сигаретный дым тихой змейкой тёк к потолку в направлении форточки. Было боязно оставлять так Алёну, но вытаскивать её из-под пледа противилась совесть. Интуиция сказала: ничего с ней не случится.
      Сейчас на улице глубокой ночью совсем не жарко. Вот я и надел тёплый свитер и глухо застегнуть пальто. Вино я нашёл там, где ожидал, и за приемлемую цену. По часам меня не было минут пятнадцать.
      Входная дверь тихо скрипнула в темноту квартиры, и на миг показалось, будто пусто, но едва зрачки привыкли к темноте, я разглядел силуэт на диване.
      Алёна безмятежно спала, едва прикрытая пледом. Костюму точно хана, весело подумал я. Ещё бы не весело. Секунду назад было страшно за Алёну, а тут внезапно отпустило. Да Бог с ним, с костюмом, на пепельницу с окурками тоже плевать. Утром разберёмся. Пакет с вином осторожно звякнул в коридорной тишине.
      Я прилёг рядом с Алёной. Она дёрнулась, а потом глубоко вздохнула и сонно прошептала:
      — Ты пахнешь ночным городом.
      Энергично пихнулась пару раз, но потом нашла себе уютное место. Ткнулась носом мне в плечо, и через минуту спала ровным, крепким сном.

— 6 -

      Она встала и ушла намного раньше, чем я заставил себя проснуться. Не сказала ни слова про вчерашний инцидент, вела себя, как ни в чём не бывало. Единственным напоминанием прозвучало смущённое «сорри». Консервная пепельница вместе с пустой бутылкой улетели в помойное ведро. Остальной бардак она оставила на мою заботу. Конечно, Алёна пообещала зайти вечером и всё прибрать. Даже если не брать во внимание её пунктуальность, кстати, это ничуть ей не в укор, ну не могут же все на свете быть такими пунктуальными, как Лёха, то есть даже если она и правда решила прийти вечером и навести порядок, настроение у девушки может опять зашкалить. Как бы в историю какую не попала. А впрочем, что я знаю? Вдруг рядом с историей, которая так напугала предков Олега, любой инцидент покажется лёгким недоразумением? Пока сама не расскажет, гадать бесполезно.
      Надо же, как рано спешат в офис сотрудники туристических фирм. Я бы на месте Алёны поспешил сменить место работы. Но она жаворонок, ей нормально. Или просто привыкла.
      Надо так надо. Офисный костюм, флэшка и свежая до пустоты голова. Самое лучшее состояние для сотрудника вроде меня. Пока не поставлены узкие рамки, чувство такое, будто можешь своротить горы, и любая задача по плечу.
      Я оставил позади воспоминание о долгом и непростом вечере и покинул дом. Думаете, я сосредоточился на работе? Не угадали! В мыслях безраздельно царил образ Маши.
      Даже у сотрудника с такой странной должностью, как у меня, есть своё рабочее место. Барахло, каких свет не видывал, но с выходом в сеть и офисными приложениями. Как это часто бывает в деловом районе, заказчик попал в пробку, и у меня появилось немного свободного времени. Камила сурово предупредила, насколько будет лучше, если удастся ознакомиться с протоколом прошлого мозгового штурма. Разумеется, Камила, заверил я коллегу и взялся за текст. Беглый обзор на две страницы отнял у меня считанные минуты, это поручение и делом-то назвать нельзя. Зато с распечаткой в руках мой променад в сторону кулера на предмет чашки кофе выглядел обоснованно и даже солидно.
      Соответственно, первым делом на рабочем месте стала проверка почты. А заказчик пусть себе торчит в пробке столько, сколько получится. Дай Бог, у них там, в машине, есть кондиционер.

       1bibaby: Представляешь, не знаю, с чего начать. Письмо твоё утром прочитала, как только почту открыли. Я вижу, как ты зеркалишь. Глупо так говорить, да? У тебя нет вебкамеры, да не нужно это. Кто мне позволит такую роскошь на почте? Слушай, камера — это всё чушь. Но ты не бойся, что зеркалишь. Я не обижу, честно-честно. Другая лапки потрёт, как наглая муха, да ещё крылышки почешет. Ага, вот ты какой северный олень! Я тебя заполучила, взяла на крючок и кручу — верчу как хочу. Да, есть такие, и много таких, милый мой Тамплиер, ой как много. Но я не такая. Сразу тебе скажу, и повторюсь, не щемись со мной. Страх он хорош там, где есть неволя, а когда всё по доброй воле, он только мешает. Знаешь, я не историк, но думается мне, как много было бед из-за страха. В государстве, наверное, и нельзя иначе. Но если страх, то трудно найти равновесие. Понимаешь о чём я? Это я мыслью по клаве растекаюся, у меня тут утро. Прохладненькое, но не морозное. Солнышко светит, даже из-за этих арматурных решёток на окнах. Видел, какие в учреждениях солнышки? Зелёным обычно крашены. Ну ладно, это в ту же тему, хотя и в сторону. Страх доводит до того, что появляется, ой, как же это слово, то. Вспомнила! Оппозиция. Вот, сила силу порождает. Слушай, вот меня несёт, а? А знаешь почему? Всё потому, как мне легко писать тебе. Как зайчики солнечные по клавиатуре. Тук-тук, и светло и тепло и весело. Это я про ноготки. Вчера классным лаком намазала. Но не ярким, я не люблю яркий лак. Он как будто мёртвый. Вот я всё пишу разные глупости, то о том, то о сём. Наверное, твой Леха сочтёт меня болтушкой, если узнает. Только ты не говори ему, какая я болтушка. Пусть потом, если мы познакомимся, он узнает это как бы невзначай. Я в его присутствии лучше помолчу. Не потому, что смущена, а потому, что будет чего послушать. Вот такая уверенная я, а, каково? А всё от того, Сталкер, что ты как-то нечаянно попал в такую точку, которую не то что меткач не заденет, вообще никто не увидит. Занешь что? Это я про твой рассказ. Про конструктора. Ты говоришь, взял многое из биографии Лёхи? Ой, тогда он очень интересный и необычный человек. Прямо как мой отец. Обиженный, да, закомплексованный, ну и так, пожалуй. Вот того я не помню, но, кажется, так и было. А ещё он был очень талантливый. Это всё слова, слова, общие как будто, да? Так о любом художнике сказать можно и нужно, ведь художника обидеть может каждый. А тут другое. Послушай меня сейчас очень внимательно. Это не шутка и не пит-стоп моей горемычной черепичной подстилки. Как прочитала, многое запало в душу. И так странно, что может быть одна фраза, как будто не значимая, красной нитью, конвой такой жгучей. Насчёт «судили по законам и по понятиям». Я всю ночь об этом думала, а утром не выдержала и спросила у мамы, а правда, что мой папа сидел в тюрьме? Видел бы ты маму, Тамплиер. Она побледнела, сглотнула и шепчет мне: «Откуда? Мы никогда не говорили тебе об этом. Я ждала его три года, и в один из дней, когда нам давали увидеться, ты и получила начало жизни. Только это всё такая боль и грязь, доченька, что лучше бы тебе и не знать, как пускают туда погостить. Я тебе как мать скажу, что не выпытывай, но знай, что именно он твой отец, а никто другой. Не трави рану, на душе ещё горше. А папа твой был из таких людей, которым эта ужасная ноша тяжелее иных даётся. Он не стал таким, как они, только и прежним уже никогда не был. За что сидел, так дело молодое и лихое, но без всяких смертоубийств, а больше по удали да пьяной лавочке. Он, как вышел, совсем завязал, даже меня отучил. Вот потому так и принято дома у нас, что даже вино-то твоё доброе, да, правильно, кагор, у нас как бы и прятать положено. Не сердись, доченька, что молчала тебе про это, не держи на мать обиды. Только скажи ты мне, откуда узнала, родимая». Представляешь, Сталкер, как я обомлела. Сижу, ни жива, ни мертва, а боязно-то как. Слышала я как-то ухом детским, что лучше не связываться с батей моим, а то он в три года мог лютости научиться. Тогда не поняла, что за пустяк такой сосед сказал, да вот теперь и поняла. Думала, соврать маме, или нельзя? Нельзя, думаю. Такое она мне в нескольких словах из души на ладошке протянула, что дунуть боязно, будто голая боль живьём трепещет. Тогда я ей и сказала про тебя. То есть она-то знала о тебе, но тут я не выдержала и дала ей почитать твой рассказ. Вот за тем и оставила дома. Мне кажется, поймёт она. Может и поплачет-вспомнит. Наверное, нет там ничего такого, чем бы с папой моим сильно сходилось, но это и не важно. Иной раз словом одним тронешь за душу, и как нитка из клубка потянется. А ниточка длинная, узелки на ней разные. Иную такую за всю жизнь не распутаешь. Но я сейчас побегу домой, лапушку-то в сад отвела, а вещицы постирать надо. Я тебе не говорила, как мне с садиком повезло? Никакой очереди, никакой возни с документами. Одноклассника встретила, а он там, оказывается, инспектор. Не в саду, конечно, а в этом, в районном, как их там сейчас. Собес, управа, да шут разберёт, над дверями десять табличек. Вот люди понапридумывают, нет, чтобы чётко всё по графам разложить. Ну, это я так, ворчу, как программистка. Представь, если в каждой новой версии среды одни и те же операторы будут по-разному зваться. Ни одного умника не хватит во всём этом хаосе — ещё и логикой орудовать. Как связи и циклы правильно выстраивать? Вот он-то и устроил её. Вчера позвонил поздно-поздно. Говорит — приходи. Что, прямо так? — спрашиваю. Да, говорит, приводи прямо так, потом сочтёмся. Он хороший, я его давно знаю. И правда, привела, всё как полагается. У меня-то всё давно на потом было собрано. Я и не ждала радости такой, что всё так быстро будет. У нас же как, садик либо сносят, либо какой филиал банка учудят. За оградой, с камерами и собаками. Вот, представляешь, а заведующая говорит мне с порога: Да, проходите. Вы мама новенькой нашей, Леоновой, да? Как вас? Просто Маша? Хорошо, Маша. Степан Иванович обо всём со мной договорился. Ну всё, Сталкер, я побежала. Заберу потом лапушку пораньше, всё-таки первый раз, боязно. Но пусть оно лучше так, чем как у конструктора твоего в рассказе. Пусть научится среди таких же, как она, жить и выживать. Тогда может не так надо было, а сейчас времена вон какое. Сожрут да не подавятся. Это я умею колючкой быть, не подцепишь, не подступишься. А ей надо учиться. Добрая она у меня. Побежала.

      Очень мило. У меня начало образоваться странное чувство. Что есть весь мир, который кругом, а есть мир, где я и Маша. Чушь, конечно, всё у нас Мирокрай. А ведь не избавиться. Крепко проросло. Ну, пусть будет тайный союз. Эпистолярный роман на современный манер. Эх, увидеть бы её. Но это потом, сейчас не время. Самое время заняться ответом.
      Ага, как же. Дали мне ответ написать. Требовательно зазвенел домофон, и секретарь впустила в офис запоздальцев с фарфоровыми зубами, в немыслимо строгих костюмах и тонких золочёных очках. Пришлось покинуть насест и переместиться в переговорную.
      Оторвали основательно. И дальше будет не лучше, понял я по мелким табличным ячейкам календарного плана. Денег будет много, но свободное время уживается с ними по правилам обратной пропорции.
 
      Повторный визит на электронный почтамт выдался поздним вечером. И там, как не трудно догадаться, было письмо от Маши. Короткое, но очень взволнованное. Мне оно показалось очень странным.

       1bibaby: Здравствуй снова. Не пишешь, значит — дела. Но ничего, Тамплиер, я подожду. Ждать я умею, это женская такая доля, мне то известно. Вот как домой пришла, так и вижу, сидит моя мама, а слёзы почти высохли. Смотрит на меня и робко улыбается. Ты, говорит, осторожнее с ним. С Тамплиером этим. Он хоть и добрый вроде, а странный совсем. Мне непонятный. Ну и ладно, вы одно поколение, мы другое. Это так и надо, чтобы не всегда всё понимали, а то получится, будто мир стоит на месте. Ты не сердись, но там письмо от него я целиком прочитала, у тебя там оно всё было открыто. Там и не разберёшь, говорит мама, где начало, где конец. Как-то всё сплошным текстом. Но это так сейчас в Интернете пишут, она хоть и старенькая, а знает. Тут она мне в глаза посмотрела и произнесла: ты мне вот, что скажи… И тут она мне кое-что сказала. Напомнила, уж не знаю, как объяснить, но объяснять не стану. Пока, во всяком случае. Я как-то слишком быстро это пропустила. То ли примелькалось мне давно, то ли, ой, нет, молчу. А то скажу чего не то, и ты мне больше не напишешь. Но я вот что спрошу тебя. Это уже как-то и стрёмно спрашивать, но ты не знаешь всего, а может, и хорошо. Только скажи мне, Тамплиер, что такое за украшение у тебя на руке? Крестик и чётки деревянные? Опиши мне их, Сталкер. Очень это для меня важно, ты даже не знаешь насколько. Может я бы не заметила, мне-то куда до Божьей правды, грехов на мне много будет, и не все замолишь. Я и не подумала. А вот мама увидела. Вспомнила, наверное. Но нет, всё, молчу-молчу. Нельзя. А то будет всё неправда. Пиши. Жду. Пока-пока.

      Кто угодно решит: ну что за нелепость. К чему искать совпадения там, где и быть-то не может. Только одно дело искать, а совсем другое — закрывать глаза на очевидное. Последнее неразумно. Деревянный крестик, у Маши отец был резчиком по дереву. Я встретил Машу после того, как нашёл крестик. Не сразу, а полгода спустя.