Всадники Перна: прочее - Мастер-арфист

* * *

      Когда Каренхок наконец начал хорошо ходить и вновь смог ездить верхом, Робинтон после внутренних борений оставил ему своего руатанского скакуна — тот был куда спокойнее и умнее хилого низкорослого животного, некогда сбросившего Каренхока. Поскольку другого скакуна под рукой не случилось, Робинтону пришлось возвращаться в цех на бывшем скакуне Каренхока, и он полностью согласился со всеми эпитетами, которыми Каренхок награждал незадачливого зверюгу.
      Первое, что сделал Робинтон, добравшись до цеха арфистов, это потребовал у смотрителя конюшен забрать у него тупой мешок с костями и подыскать нового скакуна. Но затем он сразу отправился искать маму. А когда нашел, Робинтону совсем не понравился ее внешний вид, и он засыпал Мерелан вопросами о самочувствии.
      — Все в порядке, милый, не волнуйся. Я действительно хорошо себя чувствую. Просто устала немного. Зима была напряженная — ты же и сам знаешь.
      Но Робинтон не успокоился, и на следующее утро изловил мастера-целительницу Джинию.
      — Если не приглядываться, она вроде бы выглядит хорошо, — медленно произнесла Джиния. — Но я — да и ты тоже — понимаю, что это не так. Она теряет вес, хотя я вижу, что ест она хорошо. Но не бойся, я за ней присматриваю. И за Бетрис тоже.
      — За Бетрис? — Робинтон вдруг осознал, что после возвращения он так и не встречал супругу мастера-арфиста — а ведь обычно Бетрис всегда была на виду, в самой гуще событий. — А что с Бетрис?
      Неужели весь его мир рушится? Неужели все, кого он любил и кем восхищался, вдруг решили вспомнить, что они смертны?
      Джиния коснулась руки Робинтона. Ее большие, выразительные глаза сделались печальны.
      — На свете много такого, чего мы не знаем. И не всегда мы можем помочь… — Она помолчала и вздохнула. — Иногда люди просто тратят все отпущенные им силы… Но я обещаю, что буду внимательно следить за твоей мамой.
      — И за Бетрис?
      — И за Бетрис, — подтвердила Джиния.
      В тот вечер Робинтон уселся за ужином рядом с Бетрис — и заметил, что руки ее слегка дрожат. И тогда он, стараясь не обращать на это внимания, принялся потчевать Бетрис рассказами о самых забавных происшествиях, какие только мог припомнить, а Бетрис смеялась так же охотно, как и всегда. На мгновение их взгляды встретились; Бетрис странно улыбнулась и погладила Робинтона по руке.
      — Не волнуйся, Роб, — негромко сказала она, повернувшись так, чтобы ее не услышал супруг. Дженелл как раз принялся многословно объяснять некую законоведческую тонкость молодому подмастерью — Робинтон узнал в нем одного из учеников Шонегара.
      — Ладно, только ты хорошенько следи за собой, Бетрис, — негромко сказал Робинтон, постаравшись выразить в этой краткой реплике всю свою любовь.
      — Да, конечно. Обязательно.
      Пришлось Робинтону удовольствоваться этим обещанием. А назавтра мастер Дженелл сообщил ему о новом назначении: на этот раз — в Керун.
      — Ты ведь еще не бывал на равнинах, верно? Полезный опыт, Poб, полезный опыт. Да и контракт недолгий.
      Дженелл вручил Робинтону лист пергамента.
      — Вот холды, в которых тебе не следует появляться.
      — Не следует появляться?.. — Изумленный Робинтон принялся просматривать список из девяти названий.
      — Да, — отозвался мастер-арфист. — Как мне ни прискорбно об этом говорить, но теперь к арфистам не везде относятся с прежним почтением. Думаю, тебе и самому случалось разок-другой с этим сталкиваться. Робинтон невольно состроил гримасу.
      — Но почему? Мы же всего лишь пытаемся помочь людям. Мы никого не обманываем…
      Дженелл склонил голову набок и печально улыбнулся уголком рта.
      — Многим сейчас кажется, что Баллада о Долге лжет.
      — Та, что воздает честь всадникам?
      Дженелл кивнул.
      — Вот тебе одна так называемая ложь. Ты уже мог понять, что даже в больших холдах некоторые считают, что Вейр с его всадниками — пережиток ушедших времен, минувшей опасности, с которой можно более не считаться.
      — Но, мастер Дженелл…
      Мастер-арфист поднял руку и коротко улыбнулся.
      — Ты давно и хорошо знаком с единственным сохранившимся Вейром. А многие даже никогда не видели дракона в небе — где уж тут говорить о знакомстве со всадником? Иногда Поиск тоже воспринимают неправильно — хотя в последнее время он проводится редко. — Он постучал по листку со списком. — В общем, как это ни огорчительно, но в этих холдах тебе бывать не следует. Мы не можем заставлять людей учиться тому, чего они знать не желают.

* * *

      Когда Робинтон уже выезжал со двора на своем новом, молодом руатанском скакуне, он увидел рысящего навстречу другого скакуна. И его владелец показался Робинтону очень знакомым.
      Робинтону уже дважды случалось видеться с незримым приспешником Дженелла — в кабинете у мастера-арфиста, по официальному делу.
      — Если вас смущает отсутствие имени, зовите меня Шнырок, — весело усмехнувшись, сказал тогда этот человек. — Видите ли, я шныряю то там, то тут…
      Мастер Дженелл улыбнулся.
      — И ты его никогда в глаза не видал, Роб.
      — Ясно, — ответил тогда Робинтон. Но сейчас ему очень нужно было узнать одну вещь — и сообщить ее мог только этот скороход.
      — Э-э… скороход, подождите минутку… Робинтон натянул поводья своего скакуна. Скороход послушно остановился и повернулся к нему. Робинтон улыбнулся.
      — Я так и думал, что это вы.
      Шнырок коротко улыбнулся в ответ.
      — Я много кого одурачил.
      — Да, но ведь я — арфист, и меня тоже учили подмечать разные мелочи — как и вас. Вы нашли Маллана? — нетерпеливо поинтересовался Робинтон.
      Лицо скорохода сделалось настолько бесстрастным, что вспыхнувшая было в груди Робинтона надежда угасла. Шнырок покачал головой.
      — Он умер на рудниках. Это все, что мне удалось разузнать. — Затем бесстрастность его сменилась жгучей ненавистью. — И я еще доберусь до Фэкса!
      — А если не вы, так я.
      И, пообещав это, Робинтон тронул скакуна.

* * *

      Хотя на всем пути по равнинам Керуна Робинтона принимали хорошо, временами он чувствовал, что некоторые обучающие Баллады вызывают у людей неприятие. Тогда Робинтон принимался беседовать со взрослыми обитателями этих холдов, напоминая им о положениях Хартии. Частенько он вечера напролет делал копии документов, способных опровергнуть слухи о «лжи» арфистов. По большей части ему удавалось переубедить скептиков.
      Несколько раз хозяева приютивших Робинтона холдов предупреждали арфиста, что «вашего брата тут не сильно любят», и, если Робинтона вечером просили поиграть, он предусмотрительно выбирал невинные любовные песенки и танцевальные мелодии. Но даже на простого музыканта иногда поглядывали угрюмо и неприязненно.
      Однажды вечером в холде Красный Утес Робинтон, к своему удивлению, увидел Шнырка, одетого скороходом. Он принес местному холдеру ответ на его послание в какой-то из цехов. Робинтон дождался возможности переговорить со Шнырком и попросил передать письмо Мерелан — а убедившись, что никто сейчас их не слышит, перекинулся со Шнырком еще парой слов.
      — Вот уж не ожидал увидеть вас здесь, — сказал Робинтон, помахивая письмом и делая вид, будто речь идет о нем.
      — Что ж, по-вашему, мастер Дженелл не знает, куда посылает своих арфистов? — поинтересовался Шнырок. — И кстати, если у вас будут возникать какие-то сомнения, можете наводить справки у станционного смотрителя.
      Взяв у Робинтона письмо, он уже более громко и совсем другим тоном произнес:
      — Ладненько, арфист, я пригляжу за этим письмецом, раз уж ты так просишь.

* * *

      Когда Робинтон завершил поездку по Керуну, мастер Дженелл отправил его в Нерат, в поселение, соблюдавшее, по счастью, старые традиции. Робинтон с радостью воспользовался возможностью хоть на время забыть о непрерывной бдительности и ревностно принялся учить детей обязательным песням и Балладам. Он с облегчением отметил, что всадники частенько появляются в этих краях— прилетают за свежей рыбой для Вейра. Робинтон каждый раз передавал с ними приветы Ф'лону и пытался поговорить с драконами. Те с изумлением смотрели на него, но так ни разу и не ответили.
      Их молчание немного обижало Робинтона — ведь Сайманит' всегда охотно с ним разговаривал. Хотя, с другой стороны, Ф'лон ведь был его другом, а с всадниками этих драконов он едва знаком…
      Весной Робинтон вернулся в цех арфистов — и при виде матери его охватил ужас. Она ужасно исхудала, остались лишь кожа да кости. Болезнь выпила всю ее красоту, и даже волосы Мерелан сделались сухими и ломкими. Певицу постоянно терзали жестокие приступы кашля. Она почти не могла ходить сама — ей приходилось на кого-нибудь опираться.
      — Что-то с тобой неладно, мама, совсем неладно, — сказал Робинтон и взглянул на Петирона, поддерживавшего Мерелан. Тот кивнул. Лицо его было страдальческим и обеспокоенным.
      — Именно потому тебя и вызвали обратно, — сказала Робинтону Джиния, когда он вихрем ворвался в цех целителей.
      Робинтон застыл, словно громом пораженный.
      — Что значит — «именно поэтому»?
      Джиния взяла его за руку. Лицо целительницы было исполнено сострадания и боли.
      — Да, Мерелан хотела тебя видеть. Ей осталось не так уж много времени.
      — Но… Я же только что потерял Касию!
      — Я знаю, милый мой Роб. Я знаю. — В глазах у Джинии стояли слезы. — Мерелан — лучшая моя подруга. И все, что мне под силу теперь сделать, — позаботиться, чтобы она не страдала от боли.
      Робинтон кивнул, чувствуя, как его сковывает холодное оцепенение горя.
      — Ты должен помочь ей. И Петирону.
      — Ей — обязательно. Петирону…
      — Робинтон, он посвятил ей всю свою жизнь.
      «А я так и не смог посвятить жизнь Касии», — с горечью подумал Робинтон.
      Когда-то он думал, что дни, последовавшие за кончиной его супруги, были тяжелыми. Но теперь, наблюдая за медленным угасанием матери, Робинтон понял, что бывает и тяжелее. Робинтон часто играл для матери разные песни — даже переделанную на юмористический лад «Сам залез — сам вылезай»; Мерелан улыбалась и даже иногда тихонько посмеивалась. Петирон тоже много играл для жены; похоже было, что музыка действует на нее умиротворяюще.
      Три дня спустя Джиния разбудила Робинтона перед рассветом.
      — Конец близок.
      Робинтон поспешно натянул штаны и рубаху и бросился вслед за целительницей. Его переполнял ужас.
      Конец Мерелан оказался неожиданно мирным. Робинтон держал одну ее руку, а Петирон — другую. Мерелан слабо улыбнулась и едва заметно сжала исхудавшие пальцы. А потом она вздохнула, как некогда Касия, и застыла. Робинтон и Петирон не шевелились. Ни у одного не хватало сил выпустить безжизненную руку.
      Джинии пришлось взять это на себя. Она мягко заставила их разжать пальцы и сложила руки Мерелан на груди.
      Первым не выдержал Петирон. Он захлебнулся рыданиями.
      — Мерелан, как ты могла покинуть меня? Как ты могла?!
      Робинтон посмотрел на человека, некогда его породившего; Петирон воспринял смерть Мерелан как личное оскорбление. Но ведь Петирон всю свою жизнь был по натуре собственником. Так с чего же ему меняться теперь? И все же Робинтону было бесконечно жаль этого человека.
      — Отец… — произнес он, медленно поднимаясь на ноги.
      Петирон моргнул и уставился на сына с таким видом, словно тому не полагалось здесь находиться.
      — Уйди. Она была для меня всем. Мне нужно побыть наедине с ней и с моим горем.
      — Я тоже горюю. Она — моя мать.
      — Да что ты можешь знать о моей боли?! Петирон схватил сына за отворот рубахи. Робинтон едва не расхохотался. Он услышал невнятный возглас Джинии и предостерегающе вскинул руку. На этот вопрос он собирался ответить сам.
      — Что я могу знать, Петирон? И ты говоришь это мне? Мне слишком хорошо известно, как ты сейчас себя чувствуешь.
      Глаза Петирона округлились, он наконец-то начал что-то понимать. А потом он снова разрыдался. Он был так раздавлен горем, что Робинтон, не думая о том, что делает, шагнул к кровати и обнял отца, пытаясь его утешить.
      С этого дня Петирон больше не писал музыку. Его музой была Мерелан; она ушла — и с нею ушло вдохновение. Но ее смерть произвела перемены, о которых она лишь мечтала всю свою жизнь. Петирон и Робинтон так никогда и не стали друзьями, но Петирон начал намного спокойнее относиться к обществу сына. Мастер Дженелл даже удивился как-то — до чего же горе смягчило этого человека! Ученики и подмастерья, изучающие теорию композиции, вряд ли согласились бы с мастером-арфистом — на Петирона по-прежнему было трудно угодить. Но никто из них не мог пожаловаться на глубину знаний, которые Петирон им давал.

* * *

      Когда умерла Бетрис — у нее внезапно остановилось сердце, — Робинтон все еще жил в цехе. Так что он помогал мастеру Дженеллу пережить первое, самое тяжелое время. Эта кончина стала потерей для всего цеха, от самого младшего из учеников до Петирона. Но все-таки приезд Халанны, превратившейся теперь в степенную полную матрону, счастливую супругу и мать семейства, стал для Робинтона полной неожиданностью.
      — Я очень многим обязана этой женщине, — сказала она. — Почти как твоей матери, подмастерье Робинтон. — С этими словами Халанна странно, искоса взглянула на Робинтона. — Я тогда была на редкость дрянной девчонкой, а Бетрис и Мерелан все-таки удалось вколотить в мою дурную голову хоть немного здравого смысла. Можно, я спою для Бетрис — вместе с тобой? И для Мерелан. Я до сих пор слежу за своим голосом, ты же знаешь.
      — Нет, не знаю. Но я рад, что это так. Мама была бы рада, — вполне чистосердечно ответил Робинтон.
      Так и вышло, что Халанна спела произведение, выбранное Петироном для этого случая, и голос ее звучал теплее и выразительнее, чем за все то время, что она обучалась в цехе арфистов. Голос Халанны был столь прекрасен, что мастер Дженелл, вытерев слезы, вслух пожалел о том, что по нынешним временам в цехе обучается мало женщин.
      — Робинтон, может, ты во время путешествий кого-нибудь подыщешь? — спросил мастер Дженелл. — Конечно, то, что твоя мать отдала пению всю жизнь, — это редкий случай. Но вот Халанна до сих пор поет, и Майзелла, насколько я понимаю, тоже. Найди мне еще несколько одаренных девушек, ладно?
      — Я непременно поищу! — горячо отозвался Робинтон. Он сейчас готов был пообещать все, что угодно, лишь бы глаза мастера вновь зажглись прежним светом.

* * *

      И он честно старался выполнить свое обещание. Он прослушивал не только мальчиков, но и подающих надежды девочек и пытался уговорить обладателей наилучших голосов отправиться на обучение в цех арфистов.
      На следующий Оборот Робинтон получил статус мастера; Дженелл продолжал давать ему непростые поручения: управиться с упрямым холдером, подменить заболевшего арфиста или посетить Встречу в отдаленном холде. Кроме того, ему частенько приходилось выступать в качестве арбитра в Форт-холде и самом цехе. Всякий раз, как представлялась такая возможность, Робинтон отправлял по барабанной связи послание в Бенден-Вейр и просил помощи у Ф'лона — и слушал рассказы всадника о его сыне, Фалларноне. Мальчика взяла на воспитание Манора, та самая девушка, на которую Робинтон обратил внимание еще тогда, в ночь смерти С'лонера и Майдира. И Робинтон ничуть не удивился, узнав, что через три Оборота после рождения Фалларнона Манора подарила Ф'лону второго сына, Фаманорана.
      Ф'лона снедали две заботы. Первой и самой важной было то, что ленивая Неморт'а так и не желала выползти из королевского Вейра и вновь подняться в брачный полет, предоставив тем самым ему, Ф'лону, возможность стать предводителем Вейра и покончить с правлением К'врела, К'роба, М'ридина и М'одона. А вторая забота заключалась в том, что никто не желал серьезно относиться к угрозе, исходящей от «этого самозваного лорда-холдера Фэкса».
      Йора, похоже, благоволила К'врелу, и это еще сильнее бесило Ф'лона.
      — С тех самых пор, как С'лонер завез лорда Майдира в Промежуток, К'врел боится лишний раз пальцем пошевелить — как бы не вызвать чем неудовольствия лордов-холдеров. Я могу еще понять, когда он старается потише себя вести с Райдом — но есть и другие узколобые идиоты…
      Робинтон робко попытался возразить. Всадник смерил его сердитым взглядом.
      — Именно так! Райд — узколобый идиот. Он старается действовать в точности так же, как его отец, только Майдир был намного умнее и терпимее. Правда, Райд продолжает присылать в Вейр десятину, и все ему за это благодарны. — Ф'лон скривился. — До чего же мне противно быть обязанным этому человеку!
      — Но это — его долг, — мягко произнес Робинтон.
      Ф'лон нахмурился.
      — Ну, мы объясним ему, в чем его долг, когда я догоню Неморт'у. — Он сделался еще мрачнее. — Хотя этого я тоже боюсь, Роб. Йора совсем уже превратилась в жирного слизняка. За Неморт'ой мы еще хоть как-то присматриваем и не даем ей слишком сильно обжираться — а то ведь она даже не сможет набрать приличную высоту… Хотя ее и так только что не пинать приходится, чтобы она поднялась в воздух. Эта мне Йора! — Всадник воздел руки. На лице у него читалось живейшее отвращение. — Нет, ты можешь себе такое представить: госпожа Вейра, которая боится высоты?!
      — Я не раз думал: а как такое могло получиться? — пробормотал Робинтон.
      Ф'лон фыркнул.
      — Она понравилась моему отцу больше прочих кандидаток. Их и было-то всего четыре; вот до чего низко Вейр пал в глазах обитателей Перна, которых поклялся защищать.
      Робинтон резко выпрямился.
      — Что, Алая звезда возвращается?!
      — Нет, — отмахнулся Ф'лон. — Пока еще нет. И я этому очень рад. До ее возвращения, по моим подсчетам, остается еще около трех десятков Оборотов.
      — Но ты к этому времени будешь уже старым всадником.
      — У меня два сына, и они меня сменят, если вдруг я не доживу, — Ф'лон с вызовом улыбнулся. Но затем он снова помрачнел. — Они будут знать, для чего существуют Вейры. Они будут знать — от меня, — заявил он, ткнув себя в грудь, — что должны делать всадники.
      — А что нового слышно о Фэксе?
      Робинтон никогда не называл этого человека узурпированным титулом. В конце концов, Конклав, состоящий из владетелей Великих холдов, главных мастеров и предводителя Вейра, так никогда и не утверждал Фэкса лордом холда Плоскогорье. По закону холд принадлежал Баргену, старшему из оставшихся в живых сыновей прежнего лорда-холдера — если, конечно, Барген и вправду еще жив.
      — О, он очень занят, — Ф'лон снова улыбнулся, на этот раз злорадно. — Он все никак не может заполучить потомка мужеска пола, а потому хватает каждую хорошенькую женщину, какую только может отыскать. Опасно в нынешние времена быть женщиной и жить на землях Плоскогорья. А эти его поединки? Ха! — Всадник снова воздел руки. — Он очень лихо убирает со своей дороги всякого, кто мог бы ему противостоять. Просто берет и оскорбляет человека, чтобы создать повод для драки. И всегда выигрывает. Потом он ставит в процветающие холды своих кретинов… и продолжает точить зубы на все, до чего только можно дотянуться.
      — Да, я слыхал.
      Робинтон регулярно читал донесения о вылазках Шнырка, а потому был в курсе дела — насколько это вообще представлялось возможным.
      — А что ты слыхал, Роб? — поинтересовался Ф'лон.
      — Что он пробует на прочность границы Крома и Набола. Фокусничать так с Тиллеком или Телгаром он не решается. И Мелонгель, и Тарафел завели у себя пограничную стражу — на скакунах! — и устроили цепь сигнальных вышек, чтобы можно было быстро поднять тревогу.
      — Отлично! — отозвался Ф'лон и с одобрением кивнул. — Но ты мне лучше вот что скажи: когда прочие наши разленившиеся лорды начнут предпринимать хоть какие-то действия против Фэкса? Все равно ведь когда-то придется!
      Робинтон говорил об этом с Грогелланом, лордом Форта, и Ашмичелем, лордом Руата — но безуспешно. К счастью, Грож относился к этому вопросу куда серьезнее, чем его отец. Что же касается Кейла, наследника Ашмичеля, то он не присутствовал при той беседе, когда Робинтон осторожно пытался выведать настроения его отца. Лорд Ашмичель отнесся к опасениям Робинтона скептически, и это очень беспокоило арфиста: ведь Руат не только граничил с Наболом, но и был процветающим Холдом— его скакуны славились по всему Перну. Руат — заманчивая добыча для Фэкса. А скакуны ему очень понадобятся, когда он обратит свой алчный взор на равнины Телгара и Керуна.
      — Лорды-холдеры не могут подозревать одного из них — это противно их природе, — ровным тоном произнес Робинтон.
      — Но им, однако же, не полагается игнорировать всякие неприятные вещи, которые не хотелось бы признавать.
      — Верно. И я делаю все, что могу, чтобы они забеспокоились.
      — Ты знаешь, что Фэкс взял в жены женщину из рода руатанских властителей?
      — Нет, этого я не знал, — Робинтон подался вперед. — И кого же?
      — Гемму.
      Робинтон нахмурился, не в силах вот так вот с ходу сообразить, о ком же идет речь.
      — Она, кажется, всего лишь четвероюродная сестра нынешнего лорда, — подсказал ему Ф'лон. — Но, однако же, она руатанской крови. И Фэкс наверняка воспользуется этим, чтобы придать своим притязаниям на Руат видимость законности. В принципе, племянник ведь тоже может унаследовать холд — равно как и муж дочери.
      — Да сколько же у него сейчас жен? — не выдержав, возмутился Робинтон.
      — Должно быть, столько же, сколько холдов, — сказал Ф'лон и добавил с нехорошей усмешкой: — Этот тип ненасытен, и не только тогда, когда дело идет о землях.
      — Но ведь должен же быть какой-то предел!..
      — Будем на это надеяться, — отозвался Ф'лон.

* * *

      Через Оборот после рождения Фаманорана Неморт'а все-таки поднялась в брачный полет, и догнал ее Сайманит'. Ф'лон наконец-то стал предводителем Вейра. М'одон, старейший из всадников, однажды утром просто не проснулся — скончался во сне. Зима выдалась нелегкой. Двадцать четыре всадника умерли от лихорадки, и Вейр наполнился плачем драконов. Вторая кладка Неморт'ы составила девятнадцать яиц — этого не хватило, даже чтобы возместить потери.

* * *

      Недовольство цехом арфистов мало-помалу расползалось все шире. Несколько раз случалось, что арфистов подкарауливали на дороге и избивали. Но самый паршивый случай произошел в Кроме. Лорд Крома, Лесселден, пригласил к себе в холд молодого арфиста Эвенека. Он должен был, по просьбе леди Релны, отыскать в холде людей с музыкальными способностями; леди хотелось, чтобы кто-нибудь аккомпанировал ей и помогал играть небольшие пьесы, которые она сочиняла. Эвенек сообщил со скороходом, что принимает предложенный ему пост.
      У леди Релны обнаружился хороший голос, да и сама она оказалась женщиной приятной. А Эвенек был совершенно уверен, что сумеет выполнить ее просьбу и обучить нескольких музыкантов. Еще он сообщил в письме, что заниматься ему придется только музыкой, поскольку лорд Лесселден недвусмысленно намекнул, что условия контракта не требуют от него обучать детей «обычной чуши, которую несут арфисты». Мастер Дженелл несколько беспокоился за Эвенека, но и он, и другие мастера считали, что молодой тенор достаточно умен, чтобы справиться с любой проблемой, особенно если учесть особые условия контракта.
      А затем к мастеру Дженеллу прибыл скороход — на этот раз не Шнырок. Он даже не остановился на станции Форта, как это обычно делали посланцы. Мастер Дженелл тут же вызвал к себе Робинтона.
      — Эвенека жестоко избили и вышвырнули из холда. Если б на него случайно не наткнулся скороход, он мог бы и умереть. Возьми целителя и прихвати с собой пятерых самых сильных подмастерьев. Скороходы перенесли Эвенека от границы Крома в Набол, на станцию номер сто девяносто три. Знаешь, где она расположена?
      Робинтон знал, поскольку частенько изучал расположение станций скороходов. Он собрал группу, включив в нее самого крепкого целителя из числа подмастерьев, находившихся сейчас в цехе, и усадил их на самых быстрых скакунов, какие только нашлись под рукой. Они гнали скакунов во весь опор — в Руате их пришлось сменить, — зато быстро добрались до нужной станции.
      Эвенека приютил у себя станционный смотритель; он даже умудрился найти в окрестностях целителя.
      — Я сделал все, что мог. — Целитель Джерматен покачал головой. Прискорбное происшествие глубоко его потрясло. — Они переломали ему руки в нескольких местах. И так искалечили горло, что я даже не знаю, сможет ли он теперь петь.
      — Он знает, кто это сделал? — спросил Робинтон, заставив умолкнуть товарищей; те роптали, требуя мести. Ему самому стоило немалых трудов совладать с захлестнувшим его гневом, но Робинтон знал, что возмездие — как бы им ни хотелось его осуществить, — не принесет пользы цеху арфистов.
      Джерматен пожал плечами.
      — Думаю, знает, но сказать не может — ему больно говорить. Кости я сложил, как сумел, но хорошо бы, чтобы его осмотрел более опытный целитель.
      — Он в состоянии выдержать дорогу?
      Робинтон отметил про себя, что этот вопрос заинтересовал и станционного смотрителя.
      — Если вы будете ехать медленно и осторожно — да, — отозвался Джерматен. — На самом деле, мне думается, что Эвенек почувствует себя в безопасности лишь после того, как вернется в родной цех.
      — Если только мы и там можем чувствовать себя в безопасности… — пробормотал один из учеников.
      — Форт и Руат будут защищать цех арфистов до последнего человека, — твердо произнес Робинтон. — Можно мне сейчас повидаться с Эвом?
      Больного поместили в самой дальней — и самой безопасной — спальне станции. Трое скороходов постарше караулили под дверью, а супруга смотрителя сидела в самой комнате и занималась рукодельем. Когда арфисты вошли в комнату, женщина привстала и на всякий случай потянулась за дубинкой.
      Эвенек спал; его перебинтованные руки лежали на подушках. Лицо молодого арфиста было сплошным синяком, шею тоже закрывали бинты. Робинтона замутило, а один из подмастерьев поспешно выскочил из комнаты. Робинтон почувствовал, как в нем поднимается горечь. Он даже не подозревал, что способен на столь сильное чувство — оно было даже глубже того, что владело им после смерти Касии. У Робинтона мелькнула было мысль — не попросить ли Ф'лона, чтобы тот помог перевезти Эвенека, но арфист сразу отказался от этой мысли. С такими травмами в Промежуток лучше не соваться.
      Радость и облегчение, вспыхнувшие в глазах Эвенека, и его неловкие попытки поблагодарить друзей произвели на арфистов еще более сильное впечатление. Он даже сумел дать понять, что готов выдержать любые трудности и неудобства, сопряженные с путешествием.
      — Домой… в цех… — постоянно повторял он.
      Джерматен и целитель-подмастерье быстро обсудили ситуацию с профессиональной точки зрения и сообщили Робинтону, что на следующее утро можно будет отправляться. Обитатели станции явно испытали немалое облегчение — но все же они приютили Эвенека в трудный час, и потому Робинтон сказал, что цех арфистов считает себя их должником.
      — Вот уж не думал, Робинтон, что мне доведется такое видеть — чтобы кто-то так обошелся с арфистом! — сказал станционный смотритель, покачав головой. — Прямо нe знаю, куда катится этот мир. Нет, не знаю.
      После ужина арфисты устроили для обитателей станции небольшое представление — но на всякий случай старались играть и петь потише.
      Они без происшествий доставили Эвенека обратно в цex. Увидев юношу, мастер Дженелл не удержался от слез. Чуть позднее мастер-целительница Джиния и подмастерье Олдайв, осмотрев Эвенека, объявили, что хотя они и полагают, что сумеют вернуть Эвенеку способность владеть руками, трудно сейчас сказать, сможет ли он играть на музыкальных инструментах с прежним мастерством. В том же, что касалось его голоса, они ничего обнадеживающего сказать не могли — слишком сильно была повреждена трахея.
      Случай с Эвенеком потряс весь цех. Но лорд Грогеллан вместе с сыновьями нанес мастеру Дженеллу официальный визит и заверил, что цех арфистов может твердо рассчитывать на его поддержку и защиту — и весь цех, и любой арфист, которому это понадобится.
      Хотя столь страшных инцидентов более не случалось, всем арфистам отныне было велено держаться настороже и путешествовать только вместе с торговцами или другими заведомо дружелюбными путниками.

* * *

      Мастер Дженелл, которого с возрастом стали мучить сильные боли в суставах, в важных случаях отправлял теперь своим представителем Робинтона, как другие отправляют «глаза и уши». В то утро Дженелл снова прислал к Робинтону подмастерье с просьбой явиться к нему в кабинет. Робинтон позволил себе с усмешкой посетовать:
      — И куда же вы хотите отправить меня на сей раз, мастер? По-моему, я уже встречался с каждым владетелем каждого Великого холда и с большинством холдеров помельче и побывал в каждом цехе. Неужели я что-то упустил в своих странствиях?
      — Я заставил тебя побывать в каждом крупном холде и каждом цехе не просто так, а с определенной целью.
      — В самом деле?
      Этот ответ вызвал у Робинтона живейшее любопытство. Робинтон попытался его скрыть, но не особенно преуспел.
      — Да. Я старею, Роб, и ищу себе преемника. Конечно же, мастера цеха проголосуют так, как того потребует их совесть, но я намерен ясно и недвусмысленно высказать свое пожелание, И я желаю, чтобы меня сменил ты!
      Робинтон изумленно уставился на старого друга. Такого он не ожидал.
      — Да вы еще много Оборотов будете нами руководить, Дженелл! — выпалил он со смехом. Но когда Робинтон увидел выражение лица мастера-арфиста, смех его оборвался.
      — А я так не думаю, — сказал Дженелл. — Суставы меня доканывают, а Бетрис больше нет, и хлопотать над ними некому. — При воспоминании о супруге Дженелл нежно улыбнулся. — И сердце у меня не в порядке. Так что я могу просто объявить о выборах и провести остаток отпущенного мне время на теплом бережке Исты.
      — Нет, Дженелл, погодите минутку! Я слишком молод…
      — Цеху нужен молодой и энергичный мастер-арфист, Роб, — решительно и вместе с тем обеспокоенно оборвал его Дженелл. — И сейчас — больше, чем когда бы то ни было. Я могу оставить цех лишь на человека, который в полной мере осознает угрозу, исходящую от Фэкса. Я должен знать, что другим холдам не грозит судьба, постигшая все Плоскогорье и нависшая ныне над Кромом, — неграмотность и угнетение.