Пляска на бойне

      - Он говорит с господином из Антверпена, - сказал он. - По-моему, это в Бельгии.
      - По-моему, тоже. Я не знал, что ты работаешь здесь, Кид.
      - И уже довольно давно, мистер Скаддер. - Накануне вечером в Маспете я сказал, что он может называть меня Мэтт, но я зря старался. - Вы знаете, я бросил бокс. Ничего у меня не получалось.
      - Мне кажется, у тебя отлично получалось.
      Он усмехнулся:
      - Понимаете, мне попались подряд три человека, у которых получалось лучше. Я бросил и стал присматривать себе работу, а мистер Чанс спросил, не хочу ли поработать у него. То есть мистер Коултер.
      Его оговорка была вполне понятна. Когда я впервые познакомился с Чансом, никто его иначе и не звал - инициал и фамилия появились у него только тогда, когда он занялся торговлей произведениями искусства.
      - Ну и как тебе тут нравится?
      - Лучше, чем все время получать по морде. Да, очень нравится. Я много чему научился. Каждый день узнаю что-то новое.
      - Жаль, что не могу сказать того же про себя, - сказал вошедший Чанс. Давно пора вам ко мне заглянуть, Мэттью. Я думал, вчера вы пойдете с нами вы и ваш друг. Мы все отправились к Элдону в раздевалку, а когда я обернулся, чтобы вас представить, вас уже не было.
      - Мы решили не задерживаться допоздна.
      - А мы засиделись. Вы все еще любите хороший кофе?
      - У тебя еще остался тот особый сорт?
      - "Блю Маунтин" с Ямайки. Стоит, конечно, бешеных денег, но вы посмотрите вокруг. - Он показал на маски и статуэтки. - Здесь все стоит бешеных денег. Вам черного, да? Артур, принеси-ка нам кофе. А потом займешься счетами.
      Впервые он угостил меня этим кофе с Ямайки у себя дома, в перестроенном пожарном депо на тихой улочке в Гринпойнте. Его соседи-поляки были убеждены, что дом принадлежит престарелому врачу по фамилии Левандовски, который по дряхлости не показывается на улице, а Чанс - его помощник по хозяйству и шофер. На самом деле Чанс жил один, а в доме был прекрасно оборудованный спортзал и огромный бильярд, и все стены были увешаны такими произведениями африканского искусства, что хоть сейчас в музей.
      Я спросил его, живет ли он все еще в пожарном депо.
      - Мне очень не хотелось оттуда съезжать, - ответил он. - Я думал, придется его продать, чтобы открыть дело, но обошлось без этого. В конце концов закупать товар мне не понадобилось. У меня был его полон дом.
      - А твоя коллекция еще цела?
      - Еще лучше стала. В каком-то смысле все это - моя коллекция, а в другом смысле все, что у меня есть, продается, так что вся она - товар. Помните ту бронзовую вещь из Бенина? Голову царицы?
      - Со всеми ожерельями.
      - Я переплатил за нее на аукционе, и каждые три месяца, что она стояла непроданная, повышал цену. В конце концов она стала такая дорогая, что кто-то не устоял перед искушением. Мне жаль было с ней расставаться, но я получил за нее хорошие деньги и купил кое-что еще. - Он взял меня под руку. - Сейчас покажу. Этой весной я на месяц ездил в Африку. Две недели провел в Мали, в стране догонов. Прелестный первобытный народец - хижины точь-в-точь как у племени анасази на плато Меса Верде. Вот эта вещь оттуда. Вместо глаз - квадратные дырки, все очень непосредственно, никаких лишних красот.
      - Ты далеко пошел, - сказал я.
      - Ого, - отозвался он. - И в самом деле, правда? Когда я впервые познакомился с Чансом, он тоже преуспевал, но совсем по другой части. Он был сутенером, хоть и непохожим на обычных представителей этой профессии, которые разъезжают на розовых "кадиллаках" и носят лиловые широкополые шляпы. Он тогда нанял меня, чтобы найти человека, который убил одну из его девиц.
      - Всем этим я обязан вам, - сказал он. - Из-за вас я тогда бросил свое дело.
      В каком-то смысле это была правда. К тому времени, как я выполнил его задание, убили еще одну его девицу, а остальные разбежались.
      - Тебе так или иначе пора было менять профессию, - сказал я. - У тебя начинался критический возраст - полжизни ты уже прожил.
      - Да нет, я тогда был еще слишком молод. Я все еще слишком молод. Послушайте, Мэттью, ведь вы пришли не просто для того, чтобы со мной поболтать?
      - Нет.
      - Или выпить чашку кофе?
      - И не для этого. Вчера вечером я кое-кого видел на боксе. И подумал может, ты мне скажешь, кто это.
      - Кого-то из тех, что сидели со мной? Из угла Рашида?
      Я отрицательно покачал головой.
      - Он сидел в первом ряду, у самого ринга, в центральном секторе. - Я нарисовал пальцем в воздухе схему. - Вот ринг, вот где сидел ты - у самого синего угла. Вот где сидели мы с Баллу. А тот тип, который меня интересует, сидел примерно вот здесь.
      - Как он выглядел?
      - Белый, с залысинами, рост - приблизительно метр восемьдесят, вес что-нибудь около восьмидесяти пяти.
      - Тяжеловес. Как был одет?
      - Голубой блейзер, серые брюки. Светло-голубой галстук в крупный горошек.
      - Ах, галстук? Остальное в точности, как у всех. Я бы его, наверное, заметил, только что-то такого не помню.
      - С ним был мальчик. Лет пятнадцати, светло-каштановые волосы, возможно, его сын.
      - А, видел я их, - сказал Чанс. - Во всяком случае какого-то отца с сыном в первом ряду, только не смог бы описать, как они выглядели. Да и заметил их только потому, что это был, пожалуй, единственный ребенок во всем зале.
      - Но ты знаешь, о ком я говорю.
      - Да, но кто он, сказать не могу. - Он прикрыл глаза. - Я почти могу себе его представить, понимаете? Почти вижу, как он там сидит, - но если бы вы попросили меня его описать, я бы не смог, а только пересказал бы ваши же слова. А что он сделал?
      - Сделал?
      - Ведь он замешан в какое-то дело, верно? Я думал, вы пришли в Маспет только посмотреть на бокс, а вы, наверно, были там по делу, да?
      Я был там совсем по другому делу, но вдаваться в такие подробности было незачем.
      - Да, по делу, - сказал я.
      - И этот тип в него замешан, но вы не знаете, кто он.
      - Возможно, и замешан. Чтобы знать точно, мне надо выяснить, кто он.
      - Понял. - Чанс задумался. - Он сидел прямо у ринга. Видимо, заядлый болельщик. Может быть, постоянно туда ходит. Я чуть не сказал, что ни разу не видел его в Медисон-Сквер-Гарден или где-нибудь еще, но, по совести говоря, я начал более или менее регулярно ходить на бокс только после того, как вложил деньги в Рашида.
      - И много ты в него вложил?
      - Очень мало, можно сказать, минимально возможную долю. Он вам все еще нравится? Вчера вечером вы сказали, что да.
      - Производит хорошее впечатление. Только пропустил слишком много ударов правой.
      - Знаю. Кид сказал то же самое. Но у этого Домингеса очень резкий удар правой.
      - Да, неожиданный.
      - В самом деле. А потом он вдруг скис. - Чанс улыбнулся. - Люблю бокс.
      - Я тоже.
      - Жестокий, варварский спорт, я его не оправдываю. Но мне на это наплевать. Люблю его, и все тут.
      - Знаю. А в Маспете ты раньше бывал. Чанс?
      Он покачал головой:
      - Это же черт знает где. Правда, не так уж и далеко от того места, где я живу, - от Гринпойнта, только я ехал туда не из Гринпойнта и оттуда не в Гринпойнт, так что это не играло никакой роли. Я поехал туда только потому, что у нас там был бой.
      - Ты будешь там еще?
      - Если нам снова назначат там бой и если мне не понадобится быть где-нибудь еще. Следующий бой у нас через три недели, считая с будущего вторника, в Атлантик-Сити. - Он улыбнулся. - В зале Дональда Трампа надеюсь, это не такая дыра, как "Нью-Маспет".
      Он рассказал мне, с кем предстоит драться Рашиду, и сказал, что надо бы и мне приехать. Я ответил, что постараюсь. Еще он сказал, что по их плану Рашид должен драться каждые три недели, но пока что получается примерно раз в месяц.
      - Жаль, что не смог вам помочь, - сказал он. - Я могу порасспросить кое-кого, если хотите. Эти ребята из нашего угла - они все время ходят на бокс. Вы все еще живете в том отеле?
      - Да.
      - Если я что-нибудь услышу...
      - Буду благодарен. Чанс. И, знаешь, я рад, что у тебя все хорошо.
      - Спасибо.
      Уже в дверях я сказал:
      - Да, чуть не забыл. Ты что-нибудь знаешь о той девице с плакатом?
      - О какой?
      - Ну, о той, что скакала по рингу и показывала номер следующего раунда.
      - Сказал бы, если бы что-нибудь знал. Но знаю только, что ноги у нее длинные.
      - Это я тоже заметил.
      - И тело красивое. Помнится, его довольно много было видно. Но боюсь, что больше о ней ничего не знаю. Благодаря вам, Мэттью, я этими делами уже не занимаюсь.
      - "Этими делами"? По-твоему, она похожа на девушку, которая этим занимается?
      - Что вы, нет, конечно, - сказал он. - По-моему, она вылитая монашка.
      8
      На Шестой авеню, наискосок от башни из стекла и стали, где помещается штаб-квартира Эф-би-си-эс, есть бар, который называется "Хэрли". Много лет его постоянными посетителями были сотрудники Эн-би-си, а прославил бар Джонни Карсон,* когда вел свои прямые передачи из Нью-Йорка: с этим заведением были связаны все шуточки его персонажа Эда Макмэхена, когда тот немного выпьет. "Хэрли" до сих пор находится на прежнем месте - в одном из немногих старых домов, еще сохранившихся на этом отрезке Шестой авеню. Телевизионщики и сейчас ходят сюда, чтобы скоротать свободный час или свободные полдня, и одним из таких постоянных посетителей был Ричард Термен. Он часто заглядывал в "Хэрли" после работы и выпивал рюмку-другую, прежде чем ехать домой.
      * Карсон Джонни - американский тележурналист, который с 1962 г. вел программы встреч с интересными личностями.
      Чтобы узнать все это, не нужно быть великим детективом, потому что об этом говорилось в деле, которое дал мне почитать Джо Деркин. Я явился в "Хэрли" около четырех тридцати и занял место у стойки со стаканом содовой. У меня мелькнула мысль вытянуть что-нибудь из бармена, но вокруг толпились посетители, и он был слишком занят для такого разговора. К тому же нам пришлось бы кричать во всю глотку, чтобы слышать друг друга.
      Человеку, стоявшему у стойки рядом со мной, очень хотелось поговорить о бейсбольном финале, который состоялся в прошлое воскресенье. Правда, силы команд были слишком неравны, чтобы стоило много говорить об этом матче, и скоро выяснилось, что оба мы не стали смотреть вторую его половину. Такая общность взглядов побудила его угостить меня, однако весь его энтузиазм потускнел, когда он узнал, что я пью содовую, и окончательно угас, когда я попытался перевести разговор на бокс.
      - Это не спорт, - сказал он. - Двое мальчишек из негритянского гетто стараются исколошматить друг друга до смерти. Уж лучше бы отпустить тормоза, вручить им по пистолету, и пусть палят себе на здоровье.
      Вскоре после пяти я увидел, что вошел Термен. С ним был еще какой-то человек примерно того же возраста. Они отыскали свободное место у дальнего от меня конца стойки и заказали себе выпить. Минут через десять-пятнадцать Термен ушел один.
      Спустя несколько минут я сделал то же самое.
      Ресторан, занимавший первый этаж дома на Западной Пятьдесят Второй, где жил Термен, назывался "Радиккио".* Стоя напротив, я убедился, что в квартире на верхнем этаже свет не горит. Этажом ниже, в квартире Готшальков, тоже было темно: Рут и Альфред проводили зиму в Палм-Бич.
      * Редиска, а также острый красный салат (ит.)
      Я пропустил ленч и решил пораньше пообедать в "Радиккио". Там было занято только два столика, кроме моего, - за обоими сидели молодые пары, увлеченные беседой. Мне захотелось позвонить Элейн и предложить ей поймать такси и приехать сюда, но потом я подумал, что это, возможно, не такая уж удачная идея.
      Я заказал себе телятину и полпорции блюда, которое называется, по-моему, "фарфала"*, - это макароны, завязанные в узел наподобие галстука-бабочки, с острым красным соусом. В крохотной порции овощей, которые подали к обеду, было очень много красного салата, по которому ресторан и получил свое название. В меню было написано, что обед без вина подобен дню без солнечного света. Но я запивал еду водой, а потом выпил чашку кофе. Официант принес мне бутылку анисовой, которой я не заказывал, но я жестом велел унести ее обратно.
      - Это не платить, - сказал он. - Одну каплю в кофе, чтобы лучше вкус.
      - А мне не надо, чтобы у него был лучше вкус.
      - Scusi?**
      * Бабочка (ит.).
      ** Извините? (ит).
      Я снова показал ему жестом, чтобы он унес бутылку, он пожал плечами и отнес ее назад, на стойку. Я выпил кофе, стараясь не думать о том, какой вкус был бы у него, если добавить анисовой. Потому что мне чего-то очень хотелось, только вкус был тут ни при чем. Да и не ради вкуса они приносят эту бутылку. Если бы анис улучшал вкус кофе, все просто варили бы кофе с семенами аниса, а этого никто не делает.
      Дело было в алкоголе - вот к чему меня тянуло. Должно быть, его голос, словно песня сирен, манил меня весь день, но в последние час-два он звучал все громче и громче. Я не собирался пить, я не желал пить, но какой-то сигнал извне заставил откликнуться клетки моего организма и пробудил в глубине его что-то такое, от чего мне не избавиться никогда.
      Но уж если я и позволю себе сорваться, если когда-нибудь решусь выпить, то сделаю это у себя дома, и это будет кварта бурбона или, может быть, бутылка ирландского виски двенадцатилетней выдержки, какое пьет Мик. А не полчашечки кофе-эспрессо с чайной ложкой этой вонючей анисовой, плавающей сверху.
      Я посмотрел на часы. Было самое начало восьмого, а собрание в церкви Святого Павла начинается только в восемь тридцать. Правда, двери там открывают за час до начала, и не будет ничего плохого, если я приду пораньше. Я могу помочь расставлять стулья, раскладывать литературу и печенье. По пятницам наши собрания посвящены какой-нибудь из Двенадцати Ступеней, из которых состоит духовная программа "А. А.". На этой неделе у нас снова Первая Ступень: "Мы признаем, что не смогли устоять перед алкоголем и что жизнь каждого из нас стала невыносимой".
      Я поймал взгляд официанта и жестом попросил счет.
      В конце собрания Джим Фейбер подошел ко мне и подтвердил нашу договоренность пообедать вместе в воскресенье. Он мой наставник, и мы обедаем вместе каждое воскресенье, если только кто-нибудь из нас не отменит встречу.
      - Я думаю сейчас заглянуть в "Огонек", - сказал он. - Сегодня я не спешу домой.
      - Что-то случилось?
      - В воскресенье расскажу. А ты как - не хочешь выпить кофе?
      Я отказался, прошел до Шестьдесят Первой и очутился на Бродвее. Пункт видеопроката был открыт и выглядел точно так же, как и шесть месяцев назад. На этот раз, правда, народу было больше: все старались запастись развлечением на весь скучный уик-энд. У прилавка собралась небольшая очередь, и я пристроился к ней. Женщина, стоявшая передо мной, взяла три фильма и три пакетика кукурузы, чтобы жарить в микроволновой печи.
      Хозяин был по-прежнему небрит. Я сказал:
      - У вас, должно быть, хорошо идет кукуруза.
      - Товар ходовой, - согласился он. - Им торгуют почти во всех прокатных пунктах. Я вас где-то видел, да?
      Я дал ему свою карточку. Там указано мое имя и номер телефона и больше ничего. Джим Фейбер напечатал для меня целую коробку. Хозяин посмотрел на карточку, потом на меня, и я сказал:
      - Еще в июле. Один мой приятель брал у вас "Грязную дюжину", а я...
      - Помню. А в чем дело на этот раз? Только не говорите, что это случилось опять.
      - Ничего похожего. Просто кое-что выяснилось, и теперь мне очень нужно узнать, откуда взялась та кассета.
      - По-моему, я вам уже говорил. Одна пожилая женщина принесла ее вместе с целой кучей других.
      - Говорили.
      - А я не говорил, что ни до, ни после того этой женщины больше не встречал? Так вот, прошло шесть месяцев, и я ее до сих пор ни разу не видел. Я бы рад вам помочь, но...
      - Но сейчас вы заняты.
      - Это точно. В пятницу вечером всегда так.
      - Я хотел бы прийти снова, когда народу будет поменьше.
      - Это было бы лучше, - сказал он. - Только не знаю, что я смогу вам рассказать. Больше никаких жалоб не было - эта пленка, наверное, единственная, куда записали похабный фильм. А про ту женщину, которая ее принесла, вам известно все, что знаю я.
      - Возможно, вы знаете больше, чем думаете. Какое время для вас будет удобнее всего завтра?
      - Завтра? Завтра суббота. Мы открываем в десять утра, и до полудня здесь довольно тихо.
      - Я приду в десять.
      - Знаете что? Давайте лучше в девять тридцать. Я обычно прихожу пораньше, чтобы заняться бумагами. Я впущу вас, и у нас будет полчаса до открытия.
      На следующее утро я пил кофе, ел яичницу и читал "Дэйли ньюс". Одна пожилая женщина убита на Вашингтон-Хайтс в то время, как смотрела телевизор, - ей попала в голову шальная пуля, когда на улице напротив ее дома открыли стрельбу из проезжавшей машины. Тому, в кого стреляли, сделана срочная операция в Пресвитерианской больнице "Колумбия", и положение его остается критическим. Ему шестнадцать лет, и полиция предполагает, что тут замешаны наркотики.
      Эта женщина стала четвертой случайной жертвой с начала года. В прошлом году в городе был установлен рекорд - от пуль погибло тридцать четыре случайных прохожих. В "Ньюс" говорилось, что, если так будет продолжаться и дальше, рекорд будет побит к середине сентября.
      На Парк-авеню, в нескольких кварталах от галереи Чанса, какой-то человек высунулся из окна белого автофургона без всяких надписей на борту и хотел выхватить сумочку у женщины средних лет, стоявшей у перехода в ожидании зеленого света. Ремешок сумочки был у нее перекинут через шею вероятно, чтобы сумочку не украли, - и, когда фургон рванул с места, ее потащило за ним, и она задохнулась. В комментарии к статье женщинам рекомендовали носить сумочки так, чтобы свести к минимуму риск увечья, когда сумочку будут у них отнимать. "Или вообще не носите сумочек", - советовал один специалист.
      В Куинсе группа молодежи, пересекая площадку для гольфа в Форест-парке, наткнулась на труп молодой женщины, похищенной несколько дней назад в Вудхейвене. Она покупала продукты на Джамейка-авеню, когда другой автофургон, светло-голубого цвета, остановился у тротуара. Из задней дверцы выскочили двое мужчин, схватили ее, затолкали в фургон и сели туда сами. Фургон скрылся прежде, чем кому-нибудь пришло в голову запомнить его номер. Предварительное медицинское обследование показало, что на теле женщины имеются следы изнасилования и множественные ножевые раны груди и живота.
      Не смотрите телевизор, не носите с собой сумочек, не ходите по улице. Господи Боже мой!
      Я подошел к прокатному пункту ровно в девять тридцать. Хозяин, свежевыбритый и в чистой рубашке, провел меня в заднюю комнату. Он вспомнил мое имя и назвал свое - Фил Филдинг. Мы обменялись рукопожатием, и он сказал:
      - У вас на карточке это не написано, но вы ведете какое-то расследование или что-то в этом роде?
      - Что-то в этом роде.
      - Прямо как в кино, - сказал он. - Я бы рад помочь, если бы мог, но я ничего не знал, когда мы с вами виделись в последний раз, а это было шесть месяцев назад. Вчера вечером, после закрытия, я задержался и просмотрел книгу регистрации на случай, если где-нибудь записано имя той женщины, но ничего не нашел. Разве что у вас есть какая-нибудь идея - что-нибудь такое, что не пришло мне в голову...
      - Жилец, - сказал я.
      - Это вы про ее жильца? Того, чьи пленки она принесла?
      - Правильно.
      - Она говорила, что он умер. Или сбежал, не заплатив? Я плохо помню, мне тогда незачем было это запоминать. Уверен только, что, по ее словам, она продавала его вещи, чтобы вернуть то, что он задолжал ей за жилье.
      - Так вы говорили и в июле.
      - Значит, если он умер или просто уехал...
      - Мне все-таки хотелось бы знать, кто он был, -сказал я. - Много ли людей, у которых столько видеокассет с фильмами? Насколько я понимаю, большинство берет их напрокат.
      - Вы удивитесь, - сказал он, - когда узнаете, сколько мы их продаем. Особенно детскую классику, даже здесь, где живет не так уж много родителей с детьми. "Белоснежка", "Волшебник из Страны Оз". Продали целую тонну "Пришельцев", а сейчас торгуем "Бэтменом", только он идет не так хорошо, как мы рассчитывали. Многие время от времени покупают свой любимый фильм. И конечно, всегда есть спрос на учебные и образовательные пленки, но это совсем другое дело, это не кино.
      - Как вы думаете, у многих людей может быть целых тридцать фильмов?
      - Нет, - ответил он. - Точно не скажу, но думаю, что редко у кого найдется больше десятка. Это не считая учебных и спортивных. Или порнографии, но я этим не торгую.
      - Я вот к чему клоню - не был ли тот жилец, владелец тридцати кассет, большим любителем кино?
      - Конечно, никакого сомнения, - сказал он. - У этого типа были все три версии "Мальтийского сокола". Самая первая, с Рикардо Кортесом...
      - Вы мне говорили.
      - Да? Ничего удивительного, случай довольно редкий. Не знаю, где он все это добыл, - я никогда не видел их в каталогах. Да, конечно, он был большой любитель.
      - Значит, он, наверное, брал фильмы и напрокат, кроме тех, которые у него были?
      - А, понимаю, куда вы гнете. Да, пожалуй, так оно и есть. Покупают фильмы многие, но напрокат берут все.
      - И жил он где-то по соседству.
      - Откуда вы знаете?
      - Если его квартирная хозяйка живет по соседству...
      - А, ну да.
      - Значит, он мог быть вашим постоянным клиентом.
      Он задумался.
      - Конечно. Очень возможно. Может быть, мы даже когда-нибудь болтали с ним о чернухе, только я ничего такого не помню.
      - Но ведь все постоянные клиенты занесены у вас в компьютер, верно?
      - Да, это очень облегчает жизнь.
      - Вы сказали, что она принесла свою сумку с кассетами в начале июня. Значит, если он был постоянный клиент, он не должен был ничего у вас брать последние семь-восемь месяцев.
      - Ну, таких окажется довольно много, - сказал он. - Люди переезжают, умирают, какие-нибудь накурившиеся юнцы крадут у них видики. Или они начинают ходить в другой пункт по соседству, а ко мне больше не заходят. У меня есть клиенты, которых я не вижу по нескольку месяцев, а потом они вдруг появляются снова.
      - Как я по-вашему, сколько у вас клиентов, которые ничего не брали с июня?
      - Представления не имею, - сказал он. - Но, конечно, могу выяснить. Вы не присядете? Или пошарьте по полкам, глядишь, и найдете что-нибудь такое, что вам захочется посмотреть.
      Когда он вышел ко мне снова, был уже одиннадцатый час, но в дверь так никто и не постучал.
      - Я же говорил, что по утрам здесь никого не бывает, - сказал он. Нашел двадцать шесть человек. Это те, кто ничего не брал с четвертого июня, но брал по меньшей мере одну кассету за первые пять месяцев этого года. Конечно, если он долго болел или лежал в больнице...
      - Давайте начнем с того, что у вас есть.
      - Хорошо. Я переписал фамилии и адреса, и еще телефоны, если они указаны. Многие не говорят номера своих телефонов, особенно женщины, и я их понимаю. У меня есть еще номера кредитных карточек, но их я не стал переписывать: считается, что это конфиденциальная информация. Хотя, думаю, на это можно бы посмотреть сквозь пальцы, если вам не удастся разыскать кого-то из них никаким другим способом.
      - Не думаю, чтобы до этого дошло.
      Он переписал фамилии на двух листках из блокнота. Я просмотрел их и спросил, не говорят ли они ему что-нибудь.
      - Пожалуй, нет, - ответил он. - Я каждый день вижу столько людей, что запоминаю только постоянных посетителей, да и тех не всегда узнаю и не всегда помню фамилии. А что до этих двадцати шести, то я посмотрел, что они брали в прошлом году, - вот почему столько времени возился. Я думал, а вдруг хоть про кого-то можно будет определенно сказать, что он интересуется кино, и по тому, что он у меня брал, понять, что есть у него дома, но я ничего такого не нашел.
      - И все-таки попробовать стоило.
      - Я так и подумал. Почти уверен, что это был мужчина: та квартирная хозяйка говорила про своего жильца "он". Среди этих двадцати шести есть женщины, но на всякий случай я записал и их.
      - Хорошо. - Я сложил листки и сунул в карман пиджака. - Простите, что побеспокоил вас. Я вам очень благодарен.
      - Ну, если подумать, с каким удовольствием я смотрю на ваших парней в кино, то как я мог вам не помочь? - усмехнулся он, потом его лицо стало серьезным. - Вы хотите разоблачить банду, которая занимается порнографией? В этом все дело, да?
      Видя мои колебания, он заверил, что поймет, если я ничего не скажу, но попросил хотя бы, когда дело будет раскрыто, заглянуть к нему и рассказать, чем оно кончилось.
      Я пообещал.
      У меня было двадцать шесть фамилий, и только одиннадцать из них - с номерами телефонов. Я начал с телефонов, потому что это намного легче, чем таскаться по всему городу. Но у меня ничего не получилось: я никуда не мог дозвониться, а если дозванивался натыкался на автоответчик. Таких случаев было три - один раз я услышал целое шуточное обращение, а два раза автомат просто повторял последние четыре цифры номера и предлагал мне записать свое сообщение. По поводу четырех телефонов компьютер телефонной сети сообщил мне, что номера отключены. Один раз он сообщил новый номер, я записал его и позвонил, но никто не ответил.
      Когда я наконец услышал человеческий голос, то сначала даже растерялся. Быстро заглянув в список, я сказал:
      - Это мистер Аккардо? Джозеф Аккардо?
      - Я слушаю.
      - Вы постоянный клиент нашего пункта видеопроката... - Как же он называется? - ...На углу Бродвея и Шестьдесят Первой.
      - Угол Бродвея и Шестьдесят Первой? - переспросил он. - Это который?
      - Рядом с баром "Мартин".
      - А, да, конечно. В чем дело - я что-то не вернул?
      - Нет-нет, - ответил я. - Я просто обратил внимание на то, что вы уже несколько месяцев ничего не брали, мистер Аккардо, и хотел пригласить вас зайти и посмотреть наши новые поступления.
      - Ах, вот как? - удивленно сказал он. - Что ж, очень любезно с вашей стороны. Обязательно это сделаю. Я теперь хожу в другой пункт, около моей работы, но как-нибудь вечером постараюсь к вам заглянуть.
      Я повесил трубку и вычеркнул Аккардо из списка. Оставалось двадцать пять человек, и похоже было, что за ними придется побегать.
      Около половины пятого я решил, что на сегодня хватит. К этому времени мне удалось вычеркнуть еще десять фамилий. Дело шло медленно - медленнее, чем я ожидал. Все адреса находились более или менее поблизости, пешком можно дойти, так что с этим затруднений не было, но выяснить, живут ли еще по этим адресам те, кто меня интересует, или нет, оказалось не так легко.
      В пять я вернулся к себе в отель, принял душ, побрился и уселся перед телевизором. В семь встретился с Элейн в марокканском ресторанчике на Корнелия-стрит в Гринич-Виллидж. Мы заказали себе кускус. Она сказала:
      - Если еда будет такая же вкусная, как здесь пахнет, то нам повезло. А знаешь, где в мире лучше всего готовят кускус?
      - Не знаю. В Касабланке?
      - В Уолла-Уолла.
      - А-а.
      - Не сообразил? Кускус. Уолла-Уолла. А если хочешь поесть кускус в Германии, надо ехать в Баден-Баден.
      - Теперь, кажется, понял.
      - Я знала, что поймешь, ты же у нас умник. А где можно поесть кускус на острове Самоа?
      - В Паго-Паго. Извини, пожалуйста, я на минуту выйду, мне надо пи-пи.
      Кускус был потрясающий, порции - просто огромные. За едой я рассказал ей, как провел день.
      - Сплошное огорчение, - сказал я. - Не мог же я по табличкам на дверях установить, живут ли там люди, которых я ищу, или нет.
      - Да уж только не в Нью-Йорке.
      - Еще бы. Очень многие не указывают свою фамилию на табличке из принципа. Наверное, меня это не должно удивлять, ведь я член общества, где особо ценится анонимность, но кое-кто счел бы это странным. А у Других указаны фамилии, но это не их фамилии, потому что им сдают квартиру незаконно и они не хотят, чтобы это стало известно. Так что если я разыскиваю, скажем, Билла Уильямса...
      - Это будет Уильям Уильямс, - сказала она. - Король кускуса в Уолла-Уолла.
      - Он самый. Если его фамилия не указана на табличке, это не значит, что он там не живет. А если указана, то это тоже ничего не значит.
      - Бедный мальчик. Так что ты делаешь - разыскиваешь управляющего домом?
      - Если он живет в этом же доме. Только чаще всего, когда дом небольшой, он там не живет. И его, кстати, тоже может не оказаться на месте. А уж если на то пошло, то и управляющий необязательно знает фамилии своих жильцов. В общем, остается звонить в двери, стучаться и расспрашивать людей, которые большей частью мало что знают о своих соседях и ничуть не рвутся поделиться своими знаниями.
      - Что и говорить, нелегкий хлеб.
      - Иногда мне тоже так кажется.
      - Хорошо, что тебе это занятие нравится.
      - Разве? Наверное.
      - Конечно, нравится.
      - Скорее всего. Приятно, когда копаешь, копаешь и в конце концов начинаешь что-то понимать. Но так бывает не всегда.
      Мы уже добрались до десерта - какого-то липкого пирога с медом, слишком сладкого на мой вкус, я его даже не доел. Официантка принесла нам марокканский кофе - это примерно то же самое, что и турецкий, очень густой и горький, с гущей, которая занимает треть чашки.
      - Я сегодня хорошо поработал, - сказал я. - Это приятно. Но я занимаюсь не тем делом, которое мне поручено.
      - А ты не можешь заниматься сразу двумя делами?
      - Наверное, могу, но за расследование по поводу этого паскудного фильма мне никто не платит. Предполагается, что я выясняю, убил Ричард Термен свою жену или нет.
      - А ты этим и занимаешься.
      - Разве? В четверг вечером я пошел на бокс под тем предлогом, что он продюсер телепередачи, которая ведется оттуда. Я выяснил несколько вещей. Выяснил, что он из тех, кто во время работы снимает галстук и пиджак. И что он энергичный человек - скачет на ринг и с ринга и даже не вспотеет. Я видел, как он похлопал по заднице девушку с плакатом, и...