Шесть букв

      С ним явно что-то не так. Что-то произошло.
      Его трясло, но идти он не прекращал. Ему казалось, что на этой улице он уже был… Нет-нет, кажется, вот на этой, следующей. Чертов неонит, от него нет пользы, только вред!
      Вред. Опасность. Страх.
      FEAR ME.
      Кого должен был бояться Титус? И Титус ли?
      Нет.
       Послание было оставлено для него, Сато.
      Он должен бояться. И он в самом деле боится.
      Его трясет.
      Озноб?
      Он болен.
      Сато наконец-то обратил внимание на то, что в кармане у него вовсю разрывается сотофон. Он нажал кнопку приема. С экрана, страшно улыбаясь отвратительным разрезом горла, на него глядел Слоан:
      – Забыл про меня? Ты не продвигаешься, Майкл. Я не могу упокоиться до той поры, пока не буду отмщен. Мне не на кого больше рассчитывать, и ты это понимаешь. Келли и другие не заинтересованы в розыске моих убийц. Меня предали. Они жестоки и расчетливы, так же расчетливы, как мои убийцы. Они наверняка…
      – Кто они? Кто и в чем тебя предал? – перебил Слоана детектив. – Как ты можешь со мной разговаривать, ты ведь уже…
      – …наверняка с ними заодно, понимаешь? Не рассчитывай ни на кого, кроме себя. А мне не на кого больше рассчитывать, кроме тебя. Потому что ты прав: я мертв!
      Слоан медленно отвернулся. Сато затрясло в ужасе – затылка у покойника нет, вместо этого задняя часть его головы представляла собой морщинистую поверхность гриба-дождевика, складчатую кожу, которая конвульсивно шевелилась, очевидно, доставляя Слоану немало неприятных ощущений, потому что он пытался достать до нее рукой – и не мог… Поверхность вспухала на глазах. Что-то происходило там, внутри. Пришло время созревания… Кожа натянулась и вдруг лопнула, озаряя темноту вокруг Слоана мириадами светящихся спор…
      Майкл очнулся в «Каррере».
      Как он вернулся к ней? Неважно, главное, что он все же добрался. Но в таком состоянии он не может вести машину – автопилот в этом районе города еще не работает. И все же оставаться здесь не менее опасно…
      Тени-убийцы кружат вокруг него, словно акулы.
      Он вспомнил давний сюжет об акулах.
      Чаще всех на людей нападают белые акулы, потом гитровые… нет, тигровые… потом мако, потом рыбы-молоты. Почему их называют акулами? Они же рыбы-молоты. И потом, кажется, тигровые – самые опасные. Но молоты – самые гадкие. Их глаза разнесены на расстояние почти в метр. Что можно увидеть такими глазами? Вот если бы рыба-молот умела видеть как хамелеон, отдельно каждым глазом…
      Стоп. Хамелеоны не нападают на людей. Надо сосредоточиться на акулах.
      Боязнь акул называется целахофобия. Или как-то в этом роде.
      Люди с целахофобией боятся купаться даже в собственном бассейне.
      Майкл старательно дышал на стекло и водил по нему пальцем: «молот… молот…» – но надпись быстро исчезала, потому что кондиционер не работал.
      Дышать трудно.
      Бедняга Слоан, как он дышит-то, с перерезанным горлом…
      Сотофон продолжал надрываться. Сато судорожно хватанул воздух широко раскрытым ртом. Значит, разговор со Слоаном ему примерещился.
      Голос Кристы дрожал. Прием оставленного ей сообщения был очень плох, видео не проходило совсем – похоже, она разговаривала откуда-то из-за пределов «Агриппы», видеосети города.
       «…умоляю тебя, брось все и немедленно… домой…
       …постараюсь обязательно приехать…
       …хаос… в центре не контролируется…
       …хуже этого не было ничего…
       …кошмар…»
      Треск. Шипение. Голос контрольного устройства:« Абонент вышел за пределы устойчивой телефонной или видеосвязи…»
      Сато монотонно раскачивался в сиденье машины.
      О чем говорила Криста?
      Что-то случилось… случилось с ней? Причем тут тогда хаос? Что не контролируется? Зачем она умоляла его возвращаться домой?
      Он попытался завести мотор. Ни звука. Ну, понятно. Старый добрый бортовик: «Сэр, в таком состоянии вы не можете мной управлять! Хотите, я вызову вам такси?»
      Сато истерически захохотал: если сюда не ездит даже полиция… Бортовик участливо предложил: «Предлагаю немного поспать. Музыку?»
      Да пошел ты…
      Вязкие, неуклюжие мысли. Как трудно шевелить ими в такой маленькой голове.
      К открытому окну «Карреры» приблизилась тень.
      …Почему его в последнее время так навязчиво преследует запах хризантем?

Воскресенье, 01:25 ночи

      – Вставай, паренек, в школу проспишь!
      Гогот нескольких глоток. Разве он сумел добраться до своего участка?
      Кто-то пребольно хлещет его по щекам.
      Сколько времени он провел в отключке?
      Темнота. Ничего не разглядеть.
      Тонкий запах цветов. Так пахла…
      – Как тебя зовут? – тихо спросил Сато. Он не сомневался, что незнакомка с кладбища находится где-то рядом.
      – Ее зовут Наоми, – с одышкой ответил мужской голос. Майкл услышал в нем те самые хриплые интонации из утреннего звонка. Хрипун внезапно громко крикнул: – Дайте же больше света, скоты!
      Яркий сноп света ударил в глаза. Моргая и щурясь, Сато оглянулся вокруг. Он сидел кулем на полу автофургона, похоже, довольно объемистого. Рядом лежала девушка. Миниатюрно-хрупкая и пахнущая хризантемами. Теперь он мог разглядеть ее. Явно восточного происхождения, но не китаянка и не японка. Тайка? Одежды на ней почти нет, лишь короткая юбка, под которой виднелся край трусиков. Ее сильно избили, судя по обилию кровоподтеков и ссадин. Похоже, она была без сознания, дышала неровно… но дышала. Впрочем, сам Сато тоже пребывал далеко не в лучшей форме. Опасная это штука – безразличие. Даже проклятая дырка в боку не беспокоит, а это уж совсем никуда.
      – …так-то лучше. Детектив Сато, добро пожаловать!
      Голос принадлежал некоему силуэту, уродливой, гротескной фигуре, которая стояла по другую сторону помещения, в тени. Детектив попытался прикрыть глаза рукой, чтобы увидеть говорившего, но напрасно. Свет слепил. Единственным, что ему удалось разглядеть, был лишь диковинный наряд хрипуна.
      – Мы должны были… Гхх-м-м… Все же встретиться раньше. Всему виной эта несносная девчонка… Никогда бы и не подумал, что в таком тщедушном теле кроется столько упрямства! Агх-х-хх… Знаешь ли ты, Сато, во что влип?
      Он уже было открыл рот, чтобы с готовностью ответить: «Конечно, знаю – в дерьмо!», вспомнив то самое тоскливое чувство неотвратимой неприятности, которое он ощутил в пятницу утром – меньше двух суток тому, удивленно подумал Сато… – но безразличие заставило его лишь вяло пожать плечами.
      Боль в ключице стегнула мозг кнутом.
      Майкл прикрыл глаза. Блестящая штука из квартиры Титуса всплыла перед глазами.
      Там, в комнате крови, ему было не до нее. Теперь он явственно вспомнил, как она выглядела – лента Мёбиуса в виде мотоциклетного колеса. Бесконечная дорожка амальгамированной резины, сверкающая спицами, исходящая из ниоткуда и ведущая в никуда.
      Символ. Эмблема номадной группы «Мара Сальва-39», или МС-39. Сальвадорские нелегалы… подозрительные, алчные, предельно жестокие. Они перекочевали в Калифорнию из Невады, выкачав все соки из игорного бизнеса Рено и Карсон Сити.
      Титус заплатил жизнью за тайну. Похоже, он вел кого-то из номадной банды – автоматчика? – и последовал за ним на кладбище, когда тот выслеживал Наоми. Может, Титус был где-то неподалеку, когда Сато и автоматчик вступили в перестрелку, но информант наверняка не знал, что это был Майкл…
      Видел ли он, как Наоми и Пиньо откопали видеочип?
      Мог.
      Потом он позвонил в «Джин Милл».
      Зачем?
      Ответ очевиден – кто-то в баре ждал его звонка. Если бы Титус хотел связаться с Сато, он позвонил бы ему на сотофон.
      Как Титус попал на кладбище?
      Сато вспомнил, как жадно Титус пытался разглядеть, что было изображено на снимке – и, наверное, все же увидел. Но его информант не мог разглядеть номера, выштампованного на чипе, без компьютерной программы. Слишком мелко. Разве что…
      Разве что он рассказал тому, кто его держал на поводке, о фото Слоана с собакой в руках Майкла, и таинственный «тот» провернул в Интернете ту же немудреную операцию, что и Криста, чтобы увидеть номер. Разве что тот, кому он рассказал об этом, уже знал и о Слоане, и о фотографии, и о собаке, и о камере на чердаке, и даже об информанте Сато…
      Он похолодел.
      Какой же он кретин.
      Все легко объяснимо, если учесть одну вводную.
       Келли. ФБР.
      Похоже, детектив сказал это вслух, потому что хрипун расхохотался. Смех его внезапно оборвался мучительным кашлем – казалось, что его легкие выворачиваются наружу сквозь горло, так надсадно он разрывался.
      – Браво, Сато! Конечно же… Мораль и спецслужбы – несовместимые понятия. Келли спит и видит, когда он станет начальником отдела. Наше преимущество заключается в том, что когда мы приходим в новый регион, мы не представляем реальной угрозы законодательным органам… До поры, кх-х-х… кх-х-ха… до времени. Локальное законодательство истекает вонючим потом в борьбе с перманентным, местечковым злом, не волнуясь за сиюминутность, проходящесть транзитного зла. Сиюминутность – это мы, пришельцы. Перманентность – это местные гангстеры, это наркобизнес, это притоны и так далее. Если местному законнику выдать живьем всю перманентность, он будет благодарен по гроб жизни. Даже если этот самый гроб в итоге окажется транзитным злом, который помог ему в борьбе с местным злом…
      Хрипун вновь закашлялся. Ему было трудно говорить подолгу, он быстро терял дыхание и останавливался.
      – Примерно так же оперирует мозг коррумпированного госчиновника… Наш общий приятель Келли, к примеру, был совсем не против, когда я сдал ему всех наркодельцов центрального и северного Сан Франа. Во-первых, утереть нос муниципальной полиции, а уж тем более, АБН (сноска – Агентство по борьбе с наркотиками) для него – святое дело… А-а-гххх, святое… Во-вторых, это должно было, по его мнению, солидно подпереть его повышение…
      Пока хрипун разглагольствовал, Майкл старался исподволь рассмотреть тех, кто был в фургоне. Коротышка интересовал его в первую очередь: он был тут явно главным.
      На нем был именно наряд, не костюм и не одежда. Идиотская широкополая шляпа, с которой свисала волнами плотная вуаль или сетка. Свисала почти до самого пола, прикрывая приземистое тело на коротких ногах и подхватывая его где-то под икрами. Сато понял, что он не может порядком рассмотреть хрипуна не только из-за направленного в глаза света, но главным образом из-за этой гротескной вуали. Детективу показалось даже, что за пологом у того росла благостно-длинная борода, но поручиться он за это не мог. Коротышка не дышал – он сипел, как неисправный клапан пищераздатчика «Еда – воздухом!». Свист, клекот, переливы, кашель, хрип, булькание и другие звуки, не поддающиеся описанию… Хрипун был настолько колоритен, что Сато невольно отвлекся от оценки ситуации в фургоне.
      Кроме него самого, еще этой девушки… Наоми… и хрипуна, тут были… раз… два… три… четыре… нет, все-таки три… мужика с необогащенными интеллектом лицами. Охранники были все, как один, в масках-платках.
      Карантинный лагерь.
      Чего они опасаются? Сато вспомнил свой бред, вспомнил, что болен. Значит, и этот дедушка-лесовик не зря прячется под вуалью. Или зря? Да какая ему, Сато, разница?
      Майкл постарался сосредоточиться.
      Номады были вооружены; набор оружия разношерстный, но впечатляющий. Стоящий справа от него верзила, перехватив взгляд детектива, приветственно приподнял бровь и слегка покачал стволом автомата. Очень похоже на «Эйч-кей Курц»…
      Автоматчик с кладбища. Понятно.
      Сато попытался осторожно подвигать пальцами рук. Нет, не чувствуется ничего. Попытка пошевелить плечами отозвалась болью в левой ключице и сразу же – в кистях. Ясно, ему скрутили руки. Логично.
      Слова хрипуна не предвещали ничего хорошего:
      – …последнее, что ты увидишь в своей жизни. И она – тоже… она сама вырыла себе могилу. Очень старательно, начав еще в Бирме. Желаю вам обоим нелегкой смерти…
      Силуэт в балахоне-сетке исчез в двери, распахнувшейся в задней стенке кузова. Двое охранников последовали за ним. Владелец «Курца» остался. Захлопнув дверь, он медленно подошел к пленникам, уткнувшись взглядом в обнаженную грудь Наоми. Девушка все еще не двигалась. Однако Майкл вдруг увидел, что глаза ее были открыты – она вполне осмысленно смотрела на Сато, из чего следовало, что она находится в сознании и, более того, способна адекватно реагировать на окружающее.
      Лучше бы она оставалась без сознания.
      Машина тронулась.
      Похоже, они быстро выехали на улицу, потому что скорость движения увеличилась, и кузов почти не трясло. Номад повесил автомат на стойку и наклонился на девушкой. Он находился в пол-оборота к Сато, который не видел происходящего, потому что бандит прикрывал ее корпусом.
      По тому, как закряхтел номад, Сато понял, что сейчас произойдет.
      Девушка молчала.
      Звук удара был больше похож на шлепок… Номад резко приподнялся, отчего Сато стал видеть происходящее полностью. Разрезав ленту на ногах девушки, бандит, очевидно, начал сдирать с нее трусики, но в этот момент Наоми, развернувшись, ударила его ступней в кадык. Автоматчик не ожидал сопротивления – он выпрямился от удара, что позволило девушке юлой крутнуться на полу. Подсечка была выполнена безупречно. Номад рухнул на спину, едва не придавив Наоми. Увернувшись, она вскочила на ноги, неожиданно ловко пропустила голову номада между своими связанными руками и спиной… еще одно змееподобное движение… хруст шейных позвонков… И все было кончено.
      Сато безучастно смотрел на лицо убитого, не удивляясь и не радуясь. Наоми согнулась и без труда переступила через петлю своих рук, связанных в кистях. В течение секунд она зубами разорвала ленту на руках и помогла Сато освободиться от его пут. Все так же безэмоционально Сато поглядел на обнаженный торс девушки, находящийся в нескольких дюймах от его лица. Развязав детективу руки и ноги, Наоми по-кошачьи мягко отступила в тень лампы.
      Майкл попытался встать. Оказалось, что пол грузовика был для этого явно неподходящей поверхностью; его швырнуло к борту, и «Курц» мертвого номада, висевший на стойке, больно стукнул его по затылку. Похоже, водитель свернул с асфальта на неухоженную дорогу, потому что теперь кузов прыгал и раскачивался не хуже палубы корабля в шторме. Удар автоматом слегка отрезвил Сато. Он умудрился подняться на ноги, держась за скамью. Затем снял автомат и, качаясь как зомби, пошел в сторону кабины.
      Наоми вновь появилась рядом. Рубашка с короткими рукавами, в тон юбке, прикрыла ее наготу.
      – Кабина изолирована от кузова, а грузовая дверь заперта на замок… Когда машина остановится, водитель подойдет, чтобы открыть дверь снаружи. Ты сядешь напротив входа…
      – А ты его кокнешь, да? – Сато глупо хихикнул. Ее акцент был едва уловим, но придавал сказанному девушкой определенный шарм…
      Наоми покачала головой и сказала:
      – Съешь… вот это! – В ее руке оказался небольшого размера, меньше цента, зеленоватый катыш, наподобие пластилина или воска. – Только разжуй сначала, а потом глотай. Давай-давай, не бойся!
      Сато было абсолютно все равно: съесть так съесть. Единственным, что хоть как-то удивило его, был явственный запах хризантем, исходивший от катыша.
      Едва только он надкусил его, все разом изменилось. Казалось, что свет теперь исходил отовсюду. Куда бы он ни поворачивался, все было ярким до боли в глазах. Прошло несколько секунд… или минут… он все еще играл в прятки со светом у себя в мозгу. Калейдоскоп красок пришел на смену монохромному свету. Взрывы цветов, переливы оттенков… он был совершенно очарован – казалось, что жгуты цвета имели объем, они перетекали друг в друга, плавно меняя насыщенность… Галлюцинации были предельно ясными. Потом что-то сильно зашумело в ушах; музыка… чье-то пение? Нет, флейта… Да нет же, голос!
      Голос Наоми, выводящий односложную, но очень приятную мелодию…
      Прошло безразличие, отпустила усталость. Прилив сил заполнил освобождаемое ими тело. Он изумленно тряхнул головой – его болезненное состояние исчезло бесследно.
      – Это снадобье… Что это? – спросил Майкл.
      – Неважно. Потом расскажу. Тебе лучше? Это сейчас главное. У тебя была тяжелая ночь, но главное – еще впереди, поверь мне…
      – Мужик в сетке… Кто он? Главарь номадов?
      Она качнула головой:
      – И да, и нет. Номады называют его Шрум– гриб. Это… Длинная история, я обязательно расскажу тебе все, что знаю, но не сейчас.
      – Замешана ли ты в деле Слоана?
      – Если ты спрашиваешь, имею ли отношение к его гибели, то – нет. Однако если…
      Резко взвыли гидронные тормоза; грузовик дернулся и остановился. Хлопнула дверца кабины, послышались шаги – похоже, водитель приближался к грузовой двери.
      Девушка прижала палец к губам и отпрянула в угол. Сато уселся на пол за трупом автоматчика. Со стороны казалось, что руки детектива по-прежнему связаны за спиной.
      Скрипнула дверь.
      – Т-т-ты-ы-ы! Какого дьявола! Брэд, ты чего? – Вошедший приблизился к трупу, нагнулся, но вдруг охнул и неловко завалился на бок: подкравшаяся сзади Наоми вырубила его ударом в основание шеи.
      Сато связал водителю руки его же ремнем, усадил спиной к обшивке, потом привел в чувство парой пощечин.
      Наоми подобрала автомат, оставленный детективом.
      – Отойди в сторону!
      Он удивленно взглянул на девушку, но увидел такой шквал холода и жестокости в ее глазах, что не стал спорить. Наоми наклонилась к номаду:
      – Где Шрум? – Голос ее был искажен яростью.
      – Надо было все же трахнуть тебя, шлюшка… жаль, не успели мы! – Номад явно не оценил ситуацию. Наоми сняла ботинок с правой ноги водителя и приставила ствол «Курца» к большому пальцу.
      – Знаешь, сволочь, что я сейчас сделаю? – Раздельно спросила она.
      Водитель попытался привстать, но Сато прижал его к борту.
      – Значит, знаешь… Сколько у тебя пальцев на ногах, говоришь? Так вот, я буду отстреливать их один за другим, пока ты не скажешь мне, где он!
      – Да пошла ты… Все равно всем конец! Ты думаешь, ты до него дотянешься? Попробуй… Он в «Малиновом Дыме», как всегда… Давай-давай, торопись… – он зашелся в истерическом смехе.
      – Вставай, тварь! – Наоми пнула бандита ногой. Ее смуглое лицо побледнело; огромный багровый кровоподтек на левой скуле стал еще заметнее.
      Тот поднялся, не прекращая смеяться.
      – Вышвырни этого… – Наоми указала Майклу на труп. Стволом автомата она подтолкнула водителя в сторону раскрытой двери. Сато не верил в то, что она была способна на такое.
      До того момента, когда короткий лай «Курца» оборвал истерику водителя.
      …Черная вода под пирсом со всплеском приняла тела обоих номадов. Сато не стал выяснять у Наоми, зачем она убила водителя. Девушка вообще производила на него неясно-тревожное впечатление.
      Сато прикинул расстояние до огней Бэй Бридж и понял, что их вывезли куда-то в район Тридцатого пирса.
      Грузовик, в котором их везли, оказался подержанным трехосным «Стэнфордом», но с приличным двигателем и неразболтанной трансмиссией. Майкл хотел поскорее вернуться домой, надеясь, что Криста уже там. Его также подмывало связаться с Барлоу и вызвать подмогу к «Малиновому Дыму», поскольку, как он не без оснований полагал, одним им там было нечего делать… Однако Наоми была хоть сейчас готова лезть к черту в зубы за Шрумом – глаза ее полыхали диким огнем каждый раз при упоминании его имени.
      Ночь за стеклами кабины была по-прежнему жаркой. Майкл вел грузовик, стараясь не наезжать на выбоины и проваленные канализационные люки – Наоми дремала рядом, на пассажирском сиденье. Похоже, только теперь усталость навалилась на нее. После Третьей Стрит Майкл свернул на Марипозу, откуда через две-три мили рассчитывал выбраться на Пенсильвания Авеню, имеющую в конце выход на 280-й хайвэй, по которому можно было за полчаса добраться домой. Заброшенные пакгаузы Четного Порта сменились унылой чередой полуразрушенных домов Марипозы. Фары грузовика выхватывали фантасмагорические картины Негорода. Сато только качал головой, вспоминая свое возвращение в полубреду от квартиры убитого Титуса до «Карреры».
      Несмотря на то, что Титус, похоже, вел двойную игру, заложив Майкла федам, Сато все еще жалел непутевого бродягу. Жуткая смерть…
      – Меня зовут Наоми Кан. Я работала вместе с Грейс и Найджелом Слоан, родителями Джереми, в Бирме… – неожиданно произнесла девушка. Упреждая реакцию Сато, она просительно прикоснулась к его руке: – Не перебивай… Я понимаю, ты рвешься к своей девушке. Но то, что я сейчас расскажу, куда важнее… Поверь. Я не знаю, будет ли у меня другая возможность… Мне нужно, чтобы ты знал – если со мной что-то случится… Правда о Шруме, о Слоанах, о болезни… Выслушай меня, прошу…
      Притормозив на перекрестке, Сато оглянулся по сторонам. Никого. Он втиснул грузовик в узкий проулок между домами, выключил фары, заглушил движок и выжидательно посмотрел на девушку.

Часть третья
Наоми

Воскресенье, 2:30 ночи

      Мои родители погибли четыре года назад, в оползне.
      Я долго не могла заживить рану потери.
      До приезда в Штаты моя жизнь не отличалась от миллионов других таких же жизней там, в Азии. Я родилась в семье крестьян из крошечной деревушки у реки Салвиин, выше по течению от городка Та-Кау. Тебе эти названия ничего не говорят. Мне они говорят о многом… запахи родного дома, теплая рука отца, улыбка мамы, черная доска школы, на которой я впервые прочла слово «счастье», безопасность удаленной от остального мира кучки хижин на берегу быстрой реки…
      Когда мне было двенадцать лет, в нашу деревню пришли чужие. До того момента я не видела живого белого, лишь на фотографиях в книжках и несколько раз – по три-ди, когда мама брала нас с собой в Та-Кау. Белые уговаривали всю деревню переселиться на юго-запад, к границе штата Шан. Они оказались не врачами, как мы все сначала подумали, но чинами из международной организации… я тогда не запомнила, какой. У белых были серьезного вида бумаги из Рангуна и такие же серьезные глаза. Похоже, они действительно заботились о деревне, хотя я не знала тогда, чем именно был вызван их приход. Чужаки не угрожали, но были очень настойчивы.
      Я запомнила отца в тот день. Он не спал ночь накануне и был необычно сосредоточен. Ему доверили выступить от имени совета деревни и сказать чужим, что мы не уйдем. Белые остались недовольны, но все равно провели ночь в деревне и ушли только поздним утром – перед уходом они ходили по лесу вокруг наших хижин с приборами, что-то измеряли и собирали образцы. Когда они ушли, пересуды о поводе для их появления еще долго ходили по деревне, но меня это не интересовало.
      Еще через пять лет моя жизнь изменилась. Насовсем.
      Тогда я считала, что мне невероятно повезло.
      В то время в Рангуне шли беспрестанные митинги и демонстрации. Частыми были и теракты – студенты-повстанцы, похоже, всерьез решили покончить с хунтой… но в деревне обо всем этом знали только из редких посещений монахами-буддистами и из разговоров с родственниками, приходившими на Праздник Семей из соседних поселений. Наш совет предпочитал держать деревню в строгих традициях прошлого, у нас не было ни три-ди, ни даже простого радио.
      Правительство в Рангуне, все эти Комитеты по Миру и Развитию Государства, все генералы в золоте погон… они в конце концов сгинули… но оставили страну в кошмаре бедности и дремучей невежественности. Новая власть не справлялась. Мир поднялся на помощь. Молодежь Бирмы получила редкую возможность учиться за границей – в Европе, Австралии, Америке. По решению Комитета по Образованию нового правительства тысячи молодых людей отправились за рубеж в тот год.
      Я тоже уехала учиться, сначала в Бельгию, затем в Калифорнию. Совет нашей деревни выбрал двоих, меня и еще одну девушку. В Комитете по образованию мне предложили выучиться на медсестру, а если получится, то и на врача.
      Первые несколько месяцев ушли на изучение языков. Я учила английский, французский и хинди. Бельгия – красивая страна, чинная и ухоженная. Меня поразило то, что за каждым деревом там присматривают, как за ребенком или стариком… совсем не как у нас дома.
      Колледж в Лёвене запомнился и полюбился мне с первого же дня. Я сильно простуживалась поначалу, даже лето в Бельгии было для меня очень холодным, но я постепенно втянулась. Учиться было интересно и довольно легко. У меня хорошая память. Иногда я от этого здорово страдаю… Память о родителях, о Слоанах…
      Нет, не буду. Я должна рассказать тебе…
      Словом, для учебы такой дар природы приходится очень кстати. Через четыре года я закончила колледж, получила сертификат медсестры-анестезиолога. В Бирме тем временем происходили малопонятные мне вещи: новое правительство, которое поначалу завоевало огромную популярность среди простых людей, постепенно обросло бюрократами из предыдущей хунты и начало все сильнее отходить от курса на реформы. Из Тринета, передач по три-ди, из писем отца и мамы я понимала, что в стране не все ладится, но они просили меня не волноваться… я не очень им верила – до нашей деревни все новости и перемены докатывались с большими задержками, и властям часто не было до нас дела, что создавало ощущение ложной стабильности.
      Тем временем я подала документы на поступление в медицинскую школу Университета Калифорнии-Дэвис. Меня приняли, хотя и с серьезными оговорками, главной из которых было продолжение финансирования обучения правительством Бирмы.
      Этого не произошло.
      Я получила электронку из Комитета по Образованию, в котором меня оповещали о прекращении субсидий. К тому времени я уже перебралась в Штаты по учебной визе. Ситуация безвариантная: у меня нет денег на учебу, а это – единственное условие, на котором меня берут в университет…
      Я пошла работать в «неотложку», чтобы оплачивать обучение. Кошмар длился почти год. Ночами я ковырялась в ножевых и огнестрельных ранах, отхаживала нарков, в лучшем случае помогала беременным… днями боролась со сном на занятиях, хотя работа в «неотложке» шла мне впрок – я набиралась опыта куда быстрее, чем другие студенты.
      Личной жизни у меня не было… ну, почти не было. Я упоминаю об этом только потому, что парень, с которым я встречалась тогда… Впрочем, «встречалась» сказано громко, мы виделись не чаще, чем раз в две недели, а то и реже, он тоже подрабатывал на «скорой»… однажды у нас совпал выходной – совсем редкий случай, и мы решили поехать в долину Напа, в Калистогу, посетить два-три виноградника. Дино, мой знакомый, был родом из Италии, он любил вина. Мне очень понравилось в Калистоге. В долине все осталось так, как было, в моем понимании, сотню лет назад. Солнце, холмы со строгими рядами виноградных лоз, вежливые люди, неспешные разговоры за чашкой кофе. Мы оставляли машину незапертой. Я даже видела принесенную молочником стеклянную бутылку с молоком на пороге совсем уж традиционного домика – занавески на окнах с цветами в горшках и красный навес над входом.
      По дороге назад мы едва не попали в самую страшную авто-аварию, которую я видела в жизни. Ты, наверное, помнишь ее по сообщениям прессы – «Кровавое месиво Напы», или что-то в этом роде.
      Нет, не так – мы все-таки попали в нее, но не как пострадавшие…
      Туман опустился в долину вместе с закатом. Жара постепенно губила виноградники Напы, объяснял мне Дино. Туманы, которые раньше были редким явлением в долине, теперь стали ее ежедневным бичом. Мы ехали с включенными противотуманными фарами, но это не помогало. Туман был таким же густым, как в Бирме, когда ночной дождь сменяется парким рассветом… Мы только-только проехали под эстакадой, соединяющей одну из местных дорог с двадцать восьмым хайвэем, как услышали сзади, за спинами, леденящий душу протяжный скрежет, звук лопающегося металла и сразу же за ним – глухой удар чего-то тяжелого об асфальт.
      Дино затормозил. Мы стали всматриваться, обернувшись назад… напрасно. Туман скрывал подробности, но мы уже поняли – произошла авария. Потом начался кошмар. С интервалом в несколько мгновений машины, несшиеся по хайвэю, одна за другой влетали во что-то большое и темное, лежащее поперек автострады…
      Оставив машину, мы побежали к месту аварии.
      Водитель бензовоза не смог удержать тяжелую цистерну на крутом повороте эстакады в плотном тумане. Бензовоз пробил ограждение и упал с эстакады поперек хайвэя.
      Пока мы бежали, я насчитала до десятка ударов – каждый такой звук означал, что новая машина врезалась на большой скорости в свалку на дороге. Потом серая мгла озарилась яркой вспышкой, и сразу после этого раздался сильный взрыв.
      Те из несчастных, кто сумел выбраться из разбитых машин и старался помочь пострадавшим, теперь превратились в живые факелы…
      Десятки машин были изувечены на автостраде. Дино и я начали оказывать первую помощь сразу же. Через минут десять, которые казались нам целой вечностью, подоспели первые вертолеты и «скорые» из соседних поселков.
      Там, на хайвэе, я впервые встретила Грейс Слоан.
      Голос статной, с копной белых волос, женщины в синей униформе звучал спокойно и властно. Медики подчинялись ей с готовностью; все чувствовали ответственность и авторитет опытного врача. Мы работали на дороге почти шесть часов, без остановки… время слилось в одно длинное мгновение, во время которого ты остро чувствуешь, что от тебя зависит чья-то жизнь.
      На следующий день в университете меня хвалили и говорили много хорошего о моем поступке… но со странным чувством облегчения я поняла, что события той ночи сыграли очень важную роль в моей судьбе.
      Учеба уже не казалась главной обязанностью.
      Я ушла работать в госпиталь, на полную ставку.
      Грейс запомнила меня по работе на аварии и вскоре взяла в свое отделение. Она специализировалась в эпидемиологии. Ее появление на аварии в Напе было вызвано тем, что в тот вечер в госпитале дежурили лишь несколько специалистов-врачей, и сразу же по получению вызова их всех отправили на место происшествия.
      Работа в отделении эпидемиологии сильно отличалась от работы в «неотложке». Методичность, терпение, аккуратность ценились ничуть не меньше, чем знания и опыт… Я познакомилась с Найджелом Слоаном, ее мужем. Он был биохимиком и работал в университетском мед-центре, но часто заглядывал к Грейс, даже в течение дня – у Найджела часто были дела в госпитале. Несколько раз мы все вместе ходили ужинать после работы. Я знала, что у них есть сын, что он живет неподалеку, в Сан Фране, но тогдая с ним не встречалась…