Дуэт (№1) - Роза Черного Меча

За один короткий миг они поменялись ролями.

Уже не она побуждала его к новым и новым поцелуям — теперь она принимала нарастающую мощь его желаний. Рука Эрика скользнула вдоль бедра Розалинды, находя мягкую плоть под юбками ее наряда. Все поплыло у нее перед глазами; она мота бы упасть, если бы ее не поддерживала другая рука Эрика, — но никогда она не чувствовала себя в такой безопасности, как сейчас, под напором его твердых губ. Их языки встречались и отступали, совершая ритуальный танец чувственного общения. Его рука поднялась выше, к мягким округлостям, и пальцы, двигаясь легко, но целеустремленно, приблизились к сердцевине ее женского естества, и в ней самой разгорался всепожирающий ответный огонь. Его поцелуи тем временем ложились ниже: он целовал шею под подбородком, он целовал то место, где светлая кожа уже пряталась под платьем. А потом спрятал лицо у нее на груди.

— Ох, еще минута, и я сгорю! Моя лесная нимфа, я хочу почувствовать тебя подо мной — здесь, перед лицом всего леса! Ты моя, женщина!

Розалинда слишком хорошо чувствовала, как напрягается и наливается силой его мужская плоть. Ей было все равно-где они находятся и каким образом могут дать волю своим желаниям. Она стремилась лишь доказать ему свою любовь и дать ему возможность доказать свою. Ее руки и губы, язык и пальцы — каждая частичка ее тела жила сейчас восторженной готовностью к торжеству безграничной любви. Только бы дожить до момента единения, момента завершенности — а все прочее можно будет уладить либо позабыть. Если бы она могла оказаться достаточно близко к нему…

Но если Розалинда и не задумывалась об опасностях, что подстерегали их в окрестностях замка ее отца, то, по крайней мере, Эрик был начеку: охнув, словно от боли, он убрал руку из-под юбок Розалинды. Он поднял голову, до того лежавшую у нее на груди, помог выпрямиться Розалинде, в последний раз крепко обнял ее, а потом резко вздохнул, словно пытаясь стряхнуть опьянение.

— Только женщина способна довести мужчину до такого полнейшего безумия, — проворчал он, словно насмехаясь над самим собой. — Только одна женщина.

Затем он резко натянул поводья и направил лошадь в чащу.

Лошадью управлял Эрик, и Розалинда не обращала внимание на то, куда они держат путь в ночном лесу. Все, что ей оставалось, — это прильнуть к нему, прижаться к его груди и слушать биение его сердца. За последние часы случилось слишком многое, и ей не приходилось долго размышлять над этим новым поворотом событий. Турнир и рукопашная вспоминались как некий давний сон, как ночной кошмар, едва не лишивший ее всего, чем она действительно дорожила. Но теперь стали явью эти ровные удары сердца, неизменное тепло и укрепляющее душу присутствие человека, которого она любила. А все остальное… все остальное пусть останется сном, который забывается после пробуждения.

И минуты не прошло, когда Эрик остановил лошадь. На небольшой лесной полянке мирно пощипывал какую-то мягкую траву гот самый могучий боевой конь, который унес Эрика с арены. При их приближении конь поднял горделивую голову.

— Это твой конь, правда? — спросила Розалинда приглушенно, как того требовал притихший лес.

— Мой, — ответил Эрик, легко соскользнув на землю. Затем он снял с седла Розалинду и еще раз крепко прижал к себе. — Он мой, а теперь ты тоже моя.

Его глаза потемнели, но горевший в них огонь заставил загореться и Розалинду.

— И ты теперь мой, — ответила Розалинда, не выпуская из рук его тупику. Она поднялась на цыпочки и коснулась его губ быстрым я нежным поцелуем.

Он отстранил ее от себя почти сразу же, отстранил на расстояние вытянутой руки. Но дышал он с трудом, и Розалинда понимала, что это движение стоило ему немалых усилий.

— Здесь небезопасно. Отсюда нужно уходить. Эти слова вернули ее к действительности. На нее внезапно накатил страх, и она подняла руки к плечам Эрика, словно к источнику силы и спокойствия.

— Куда же мы поедем?

— У меня есть на уме одно место, где мы будем в безопасности… и одни. — Он достаточно выразительно посмотрел ей в глаза. — Я хочу тебя, Роза. Тебе это известно. Но моя месть еще не совершена. Даже если бы твой отец хотел отпустить меня на все четыре стороны — теперь, когда ты со мной, он должен пуститься в погоню. Но Гилберт понимает, что должен найти меня первым

— Гилберт… — Она с отвращением произнесла это имя. — Почему он так упорно преследует тебя?

Сначала он не ответил; молча усадил ее на своего коня и привязал к седлу поводья кобылки. Затем взлетел в седло позади Розалинды и пришпорил коня.

— Из-за чего у вас такая вражда с Гилбертом? — настаивала она. — Почему у него оказался твой конь?

— Сейчас не время толковать об этом, — ответил он, устраивая ее в седле поудобнее. — Я все тебе объясню, когда мы окажемся в безопасном месте. А сейчас… просто верь мне.

Верь мне… Эти простые слова наполнили душу Розалинды светом Она верила ему. Верила, что он человек чести. Верила, что он заботится о ней. Верила, что он стремится к ней, а не к ее наследному владению.

Но ко всем прочим она не испытывала такого доверия, и, пока они ехали сквозь темный ночной лес, покоя на душе у нее не было

27

Когда они остановились, рассвет являл собою не более чем смутное обещание зари на востоке. По дороге Эрик молчал, а Розалинда, измученная и обессилевшая после всего пережитого, просто сидела в седле, и сильная рука Эрика не давала ей упасть. Время от времени она задремывала и снова просыпалась; ее неизменно поддерживало сознание, что с Эриком не случилось ничего ужасного и что с каждым шагом они удаляются от Стенвуда. Местность казалась знакомой, но только тогда, когда неутомимый конь вступил в неглубокие воды реки и брызги разлетелись от его копыт, Розалинда поняла, где они находятся. В пурпурном полумраке раннего утра несли свою угрюмую стражу на холмах у реки Стур громадные развалины замка-беззаконника.

От реки потянуло холодом, и Розалинда вздрогнула. Она не знала, что и подумать, — беду или радость сулит им возвращение в покинутый людьми замок.

— Мы здесь отдохнем? — спросила она, когда Эрик придержал лошадей и отпустил поводья, предоставив своему скакуну спокойно подниматься к развалинам по заросшей травой колее.

— Мы здесь подождем, — ответил он, направляя коня лишь едва заметным нажимом колен.

Сидя к нему вплотную, Розалинда невольно расслабилась: она доверилась ему — крепости гранитных бедер, к которым была прижата, силе рук, что гак властно удерживали ее в седле, теплу дыхания, которое она ощущала у себя на шее. Однако неожиданный ответ заставил ее стряхнуть это блаженное оцепенение.

— Подождем? Чего?

— Мы будем ждать Гилберта. И твоего отца.

— Но зачем?! — воскликнула Розалинда в испуге. Она повернулась, чтобы взглянуть на его лицо. — Зачем их дожидаться, когда мы с такой легкостью можем скрыться?

Эрик смотрел куда-то в сторону. Его лицо не выражало никаких чувств — ни гнева, ни даже простой озабоченности.

— В мои намерения вовсе не входило покинуть Стенвуд. И тебе пора уже было бы это понять.

— Но теперь все изменилось. Теперь ты выдал себя.

Он повернул коня туда, где некогда простирался двор замка, а затем взглянул в ее побледневшее лицо:

— Единственное отличие заключается в том, что все участники игры теперь знают друг друга. Тайн больше нет. Однако ты все еще моя жена. А Гилберт все еще мой враг.

— Но… но если он тебя найдет… тебя убьют! Он и его люди! У тебя не останется ни единого шанса!

— Предоставь Гилберта мне, Розалинда.

— Но мы можем спастись! Просто скакать и не останавливаться.

— Так жить, как ты предлагаешь, трудно. Достаточно трудно даже для мужчины, когда он один. И просто невозможно, когда с ним жена. Нет, мне понравилось в Стенвуде. И никто нас оттуда не выкурит.

Положив таким образом конец спору, он остановил коня. Они находились у той самой маленькой каменной кладовой, где Розалинда прятала раненого Клива… казалось, что с того времени миновал год, а не какие-то жалкие недели.

Соскочив с коня, Эрик обернулся к Розалинде и, подняв руки, положил ладони ей на талию, чтобы снять с седла и ее. Она наклонилась, оперлась руками на его плечи и, как только он поставил ее на землю, поспешила вернуться к разговору, который не считала завершенным.

— Затевать сейчас новую стычку с Гилбертом — бессмысленный риск, — начала она, не дожидаясь, пока он уберет руки с ее талии.

— Я не хочу говорить о Гилберте.

— Отец не станет тебе помогать…

— Обсуждать действия твоего отца я также не хочу.

— Но они найдут нас…

— В конце концов — да. Но еще не сейчас. А пока они нас ищут, у меня другое на уме.

Он привлек ее к себе. Она уперлась руками ему в грудь — надо же заставить его прислушаться к ее доводам. Но он не собирался отказываться от своих намерений и, наклонив голову, заставил ее принять его поцелуй.

И тут же рассыпались прахом все доводы рассудка, которые казались Розалинде такими основательными. В пламени, охватившем обоих, сгорели ее бессильные протесты. Но каким бы яростным ни был его натиск, каким бы жгучим ни был ее ответный порыв — не просто плотская страсть владела сейчас Розалиндой. Она прильнула к нему так, как могла бы припасть к источнику самой жизни, ибо у нее уже не оставалось сомнений, что без Эрика ей незачем жить. Если жизнь чего-нибудь стоит — они должны быть вместе.

Его рука скользнула по спине Розалинды, не оставляя без внимания и ласки ни один изгиб ее тела, а потом опустилась ниже, чтобы прижать ее к себе покрепче и дать ей почувствовать твердые контуры его тела. Она с готовностью откликнулась на этот молчаливый призыв: голова у нее слегка закружилась, и кровь радостно зашумела в ушах. Здесь бьет родник жизни, подумала Розалинда. У них двоих достаточно силы, чтобы породить новую жизнь.

В этот момент она поняла, что хочет родить ему ребенка, и счастливые слезы подступили к глазам.

— Я люблю тебя, — повторяла она едва слышно, не уклоняясь от его поцелуев. — Я люблю тебя. Люблю. Люблю…

Глухо застонав, Эрик поднял голову и спрятал ее в мягкий шелк волос Розалинды.

— Ах, проклятье, не в таком месте я хотел бы обладать тобой. Не на кучах листвы в руинах замка! — Он хрипло засмеялся, а потом вздохнул:

— Тебя следовало бы ласкать на шелковых простынях или на самых мягких мехах…

— Мне не нужны эти…

— Но они у тебя будут.

Он помолчал; сейчас его глаза поражали прозрачной ясностью

— Есть вещи, о которых я тебе не рассказывал, — сказал он тихо, не отводя от нее взгляда. — Но ты должна о них узнать

— Мне безразлично, что это за вещи, — перебила его Розалинда. — Просто приди и ляг рядом со мной. Мы устроим постель — одеяла у меня с собой. — Она погладила его по плечу и взяла за руку. — Пойдем.

Эрик молча взглянул на нее, словно вбирал в себя ее образ, а потом склонился к руке и поднес эту руку к губам. Один поцелуй он запечатлел на пальцах, другой — на нижней стороне запястья, третий — в самом центре ладони. Затем выпрямился и прижал руку Розалинды к груди, чтобы она почувствовала, как бьется его сердце

— Ты пришла ко мне, когда я не смел на это надеяться. За это, моя колючая Роза… — Его голос прервался, и дивный холодок пробежал по ее спине. — Моя Розалинда…

Они вместе занялись тючками с нехитрой поклажей, которые отвязали от седел, и пустили лошадей пастись на свободе. Из одеяла получился чудесный ковер. Из собранной листвы — ложе невиданной формы. Небеса раскинулись над ними, как голубой шатер, расшитый золотом, затмевающий своим сиянием самый великолепный из расписных церковных куполов. Пение бесчисленных птиц и стрекотание кузнечиков слились в ликующую серенаду, а вокруг расцветала красота, с какой никогда не сравнится прелесть творений человеческих рук.

Когда Эрик привлек Розалинду к себе, она знала, что ничего иного ей не нужно. Он осторожно снял с нее плащ, а потом обеими руками отвел длинные пряди с ее щек и пригладил их.

И ее пальцы также пробежали по его волосам, которые казались слишком мягкими и шелковистыми для такого загрубелого мужчины, как он. Подбородок Эрика был колючим из-за отрастающей щетины, но зато получался волшебный контраст: мягкие волосы, шершавый подбородок, мягкие губы. Ее пальцы скитались по его лицу, словно пытаясь изучить лицо ее мужчины. Розалинде открывалось все: и какие густые у него ресницы, и как вьются волосы у него на висках.

И как чувствительны его уши к ее прикосновениям.

Когда она легким касанием пальца обвела контур его уха, глаза у него потемнели и он с трудом вдохнул воздух, но не успела она вполне насладиться своими новыми познаниями, как Эрик уже стоял перед пей на одном колене, крепко прижимая ладони к ее талии.

— Платье нужно снять, — сказал он, неловко управляясь со шнурками на боках. Шнуровка была распущена, и его руки скользнули в открывшиеся прорези.

— Эрик… — только и смогла выдохнуть Розалинда, наклоняясь, чтобы поцеловать его макушку.

— Всем святым клянусь, из-за тебя у меня кровь загорается! С этим полузадушенным возгласом, все еще стоя на колене, он схватил ее в охапку и притянул к себе. Прижав к груди его голову, Розалинда замерла, упиваясь его близостью, его влечением к ней — и собственным влечением к нему. Потом он поднял голову, обратив к ней лицо, а она накрыла ладонями его щеки.

— Ты не хочешь мне показать, как приходит муж к жене, которая всем сердцем любит его?

— Которая любит его…

Голос Эрика дрогнул, но взгляд не отрывался от ее лица. Потом легкая улыбка осветила его резкие черты, и он встал из своего коленопреклоненного положения, не выпустив Розалинду из руки подняв ее над землей. Долгами показались обоим эти мгновения в тишине заброшенного замка, когда они просто смотрели друг на друга. И такой любовью полнилось сейчас сердце Розалинды, что, казалось, вот-вот оно разорвется.

Наконец он медленно опустил ее, и она почувствовала под ногами землю.

И снова они встретились в поцелуе, в нерасторжимом объятии, в тесном единении двоих. Шнурки уже не удерживали платье, и оно оказалось на земле; отлетели в сторону и его пояс и туника. Розалинда и Эрик вместе упали на их роскошную постель — постель из листвы и протертой шерстяной ткани, — не видя и не желая знать ничего, кроме друг друга.

— Ты воистину моя жена, Розалинда? Перед Богом и людьми?

Ответить было легко,

— Во веки веков, потому что ты мой муж.

— Ах… — Он опустил голову, коснувшись лбом ее лба. — Моя жена. Моя любовь.

Он перекатился на спину, так что она оказалась сверху. Вытянувшись во весь рост, она опиралась на его твердое и напряженное тело.

Его любовь.

Волна небывалой, совершенной радости окатила Розалинду при этих словах — ей хотелось слышать их еще и еще. Но Эрик перешел. от слов к действию. Он подтянул ее повыше; его руки устремились под полотняную сорочку и развели в стороны ноги Розалинды; теперь, прижатая к нему, она ощущала пульсирующую силу его возбуждения. Дыхание у обоих участилось. Руки Эрика сдвинули вверх подол сорочки: теперь ноги Розалинды были полностью открыты, и его ладони лежали на ее обнаженных бедрах.

— Ну что же, женушка… — Он все еще пробовал шутить. — Повинуйся своему супругу и господину.

Розалинда с улыбкой взглянула в лицо, которое так любила. Она провела рукой вниз по широкой груди и подняла край его рубашки, чтобы и ее рука могла касаться его кожи. Улыбка стала шире, когда , она услышала его вздох — вздох полнейшего удовольствия. Потом ее руки легли к нему на верх живота и пустились в извилистый, узорный путь к его маленьким плоским соскам, и вырвавшийся у него стон доказал, что она наверняка делает что-то правильное. И о том же сказали руки, еще крепче сжавшие ее бедра. Но когда она взялась за завязки на поясе его штанов, он шумно выдохнул воздух.

— Так не пойдет… — сказал он и сел, выпрямив спину и удерживая ее у себя на коленях. — Эти тряпки…

Одним молниеносным движением он сдернул через голову рубашку и отбросил ее в сторону. Затем настала очередь сорочки Розалинды, и теперь ее укрывали только распущенные пряди длинных темных волос. Но для стыдливости уже не было места. Он поднял Розалинду у себя с колен, уложил ее рядом, на самодельное ложе, и рывком освободился от постылых штанов. И теперь они, оба нагие, лежали вместе в лишенном крыши замке-беззаконнике, готовые наконец встретиться как муж и жена.

Розалинда попыталась было вернуть себе роль зачинщицы, но Эрик ей этого не позволил. Он перехватил ее руку, когда она погладила его по плечу; он остановил ее поцелуй; он не дал ее пальцам поиграть с мочкой его уха; он сжал обе ее руки в одной своей и тем пресек ее дальнейшие затеи.

— Если ты будешь так дотрагиваться до меня… — хрипло выговорил он, в свой черед прижимаясь к ее разомкнутым губам страстным поцелуем, — если ты и дальше будешь так меня искушать, я просто разорвусь на куски…

Она не успела бы возразить. Его поцелуи теперь ложились на подбородок, шею, грудь… Его свободная рука потянулась ниже, к упругому холмику груди, и туда же устремились ненасытные губы. А потом его ладонь накрыла один из этих холмиков, и Розалинда изогнулась в беззастенчивом порыве. Его дыхание согревало; отяжелевшую грудь, и жажда еще большей близости становилась почти непереносимой.

— Эрик!.. Эрик!.. — беспомощно взывала она.

Он внял мольбе, вдохнув истомившийся сосок и зажав его между губами; он покачивал эту вершинку и оставлял на ней осязаемый, но не болезненный оттиск своих зубов. Однако такое исполнение желаний оказалось еще более мучительным, чем жажда их утоления. Несмотря на тяжесть, прижимающую Розалинду к постели, ее молодое сильное тело изогнулось дугой в молчаливом призыве, более красноречивом, чем любые слова.

Эрик ответил тем, что воздал те же почести и другой груди. Розалинда металась, пытаясь освободить руки, но он выпустил их только тогда, когда слезы хлынули у нее из глаз. Тогда он подвинулся вдоль ее тела, от головы к ногам, запечатлевая горячие поцелуи у нее под грудью, вокруг пупка, на мягкой плоти живота.

Руки Розалинды метнулись к его волосам; они обежали его щеки и плечи — ив это время он раздвинул ее ноги. Его губы нашли пульсирующий источник ее эротических желаний — и она снова изогнулась в сладчайшей муке. Восхитительно-дерзкому вторжению языка вторил ритм тайной ласки пальцев. Его губы, язык, руки лишали ее воли, требовали повиновения и обретали в ответ радостную покорность. Потом его большой палец отыскал влажный вход — и у нее вырвался ликующий крик. Он подводил ее к обрыву, куда они неминуемо должны были сорваться, и она уцепилась за его волосы, словно пытаясь удержаться на краю этой бездны. Опаляющие волны страсти накатывали на нее одна за другой. Все ее существо — сердце, тело, душа — открывалось в безудержной жажде соединения с этим одним, единственным для нее человеком. И прежде чем Розалинда шагнула через край в темную пучину неизъяснимого наслаждения, он поднялся над ней и ринулся вниз, заполнив ее собою целиком.

Его горячий нажим внутри нее отзывался в каждой частичке ее тела ответным восторгом. Он вновь возвращался в глубину и вновь почти покидал ее; и каждый такой натиск дарил ей упоение и ввергал в муку, вовлекая в завораживающий ритм. Влажные и разгоряченные, они устремлялись навстречу друг другу, и оба взлетали на высоты, каких им не дано было узнать раньше. Прижав лицо к могучей мускулистой шее Эрика, она обвила его руками, а его движения становились все быстрее и быстрее. Он вторгался в нее безжалостно, и при каждом безумном толчке она вскрикивала от наслаждения; наконец их движения приобрели такую слитность, словно то были не два тела, а одно.

— Я люблю тебя, — услышала она его хриплый голос. — Бог свидетель, я люблю тебя.

Если бы возможно было на земле совершенство — Розалинда знала бы, что в этот момент оно выпало на ее долю. В сердце уже не было места ни для чего, кроме любви, а все тело наливалось чувством благодатной наполненности. То была полнейшая гармония души и тела. Новый порыв страсти заставил Розалинду содрогнуться, и, словно в ответ, Эрик напрягся, на мгновение замер — и, приглушенно застонав, отдал ей всю силу своей страсти.

Он с усилием ловил ртом воздух — но даже и это казалось знамением близости, которая возникла между ними. Оба дышали с трудом, но не размыкали объятий.

— Я люблю тебя, — только и могла выговорить Розалинда, словно в одурманивающем тумане. — Люблю…

Эти слова заставили Эрика поднять голову и всмотреться ей в лицо. Рассвет еще только набирал силу, но теперь Розалинда могла разглядеть каждую черточку его лица. Темно-золотистые пряди волос спадали на лоб и щеки; потемневшие глаза смотрели серьезно и испытующе, но она понимала, что он ею доволен — и более чем доволен.

— То, что ты чувствуешь, — это действительно любовь?

Розалинда кивнула, не отводя глаз от его лица.

— Я люблю тебя, — повторила она без колебаний.

— Почему?

Маленькая морщинка прорезала ее лоб, когда она обдумывала прозвучавший вопрос. Неужели он сомневается в глубине ее чувств? Она протянула руку и накрыла ладонью его колючую щеку.

— Я люблю тебя, потому что должна. Чтобы жить, я должна дышать. И есть. И должна любить тебя.

Она ощутила, как расслабились его стиснутые челюсти, а потом ее глаза закрылись и дремотная улыбка осветила лицо.

— Я люблю тебя, — снова повторила она… и сладко зевнула. Когда он уложил Розалинду поудобнее, пристроив ее голову у себя на плече, она погрузилась в глубокий сон, убаюканная собственным изнеможением и благословенным звуком его шепота: «Я люблю тебя»

28

В ожидании момента, когда сэр Гилберт уберется из залы, Клив притаился в закутке за большим камином.

— Будь я проклят, если не поймаю его! — громогласно возвестил Гилберт, сверля взглядом лорда Эдварда, словно именно хозяин Стенвуда подстроил все случившееся. В свою очередь сэр Эдвард выглядел на удивление спокойным, если принять во внимание вопиющее нарушение правил в конце рукопашной схватки и долгие часы, проведенные им и его людьми в безуспешной погоне за Эриком.

— Утром мы продолжим поиски все вместе, — мягко перебил он Гилберта.

— Однажды он уже был в моих руках, и мне не нужна ничья помощь, чтобы схватить его снова, — возразил тот, — И уж на этот раз я его повешу на месте — Не ожидая ответа, Гилберт в бешенстве покинул залу.

После его ухода лицо Эдварда помрачнело. Заметив Клива, который как раз в этот момент надумал оставить свое убежище за каминов, он жестом подозвал юношу к себе.

— Клив, сходи за моей дочерью и попроси ее прийти ко мне. Я очень опасаюсь, что именно у нее найдутся ответы на многие вопросы, которые сегодня нас озадачили, добавил он, обращаясь скорее к себе, нежели к молодому оруженосцу.

— Милорд, леди Розалинда… — Клив осекся, невольно усмехнувшись. Приходилось сказать правду — другого выхода не было. — Леди Розалинду не могут найти. Я обшарил весь замок, но ее нигде нет. И лошадь с седлом исчезла из…

— Исчезла?! — Сэр Эдвард вскочил на ноги. Его сдержанное раздражение сменилось гневным недоверием. — Розалинда уехала, не спросив моего дозволения? С кем? И куда?

— Боюсь, она уехала одна… разыскивать Эрика.

На лице лорда Эдварда последовательно отразились сначала ярость, затем страх и наконец растерянность. Когда он тяжело опустился в кресло, не спуская глаз с Клива, тот подошел ближе.

— Милорд, — тихо начал он, оглядев залу, дабы убедиться, что они одни. — У меня есть основания предполагать, что леди Розалинда неравнодушна к Эрику. Меня бы не удивило, если бы она отправилась к нему на помощь.

— К нему на помощь? Да парень уже за много лиг отсюда. Он покинул Стенвуд, прихватив с собой коня, оружие и приличную одежду — гораздо больше того, что имел, когда появился здесь. Он был бы последним глупцом, если бы околачивался поблизости после сегодняшних безобразий.

Клив прикусил губу. Он сам не был уверен, насколько правильна его догадка.

— По-моему, Эрик не уедет отсюда… без леди Розалинды. И пока не сведет счеты с сэром Гилбертом.

Услышав такое, лорд Эдвард выпрямился в кресле и, сузив глаза, пристально уставился на Клива:

— Рассказывай все, что тебе известно, малыш.

С рассветом преследователи снова пустились в погоню, и хотя лорд Эдвард делал все, чтобы не привлекать всеобщего внимания к отсутствию дочери, слишком многие уже шушукались об этом по углам. Весть понеслась из господских покоев в кухню, из кухни — в конюшню, на скотный двор и в оружейные мастерские… и вскоре стало невозможно скрывать правду от рыцарей, которые гостили в Стенвуде. Те из них, кто спокойно покинул бы замок, не придавая ни малейшего значения бегству какого-то буяна, теперь остались, вне себя от гнева: благородную даму посмели похитить из ее собственного дома! Сам лорд Эдвард втайне допускал — хотя и весьма неохотно, — что леди Розалинда сбежала по собственной воле, но позаботился, чтобы ни у кого не возникло и тени подозрения о чем-либо подобном. Когда кони всадников взвихрили копытами пыль на дороге, ведущей за ворота замка, все участники вылазки были едины в убеждении: бродяга, затеявший опасный бой во время рукопашной схватки и затем скрывшийся от погони, каким-то образом умудрился похитить и увезти с собой невинную леди Розалинду. И каждый поклялся, что злодей ответит за это головой.

Клив озабоченно хмурил брови, наблюдая за сборами во дворе замка. Он тоже собирался пуститься на поиски Розалинды и Эрика, не сомневаясь, что они где-то неподалеку. Однако преследователей набралось так много, что Клив начал всерьез опасаться за жизнь Эрика. Он криво усмехнулся: ведь было время — и не так уж давно, — когда его привел бы в восторг бесславный конец подлого Черного Меча. Петля казалась слишком хороша для него. Но теперь все стало намного сложнее: совершенно очевидно, что леди Розалинда любит его, и, судя по всему, Эрик вовсе не такой злодей, каким выглядел поначалу.

Клив прищурился, глядя, как сэр Гилберт садится на коня. Стремясь поскорее возобновить поиски, прерванные накануне с наступлением темноты, разъяренный рыцарь резко дернул повод, развернул коня, послал его вперед и в сопровождении своих людей устремился через двор к воротам, разгоняя по дороге цыплят и собак.

Вот этого человека стоит опасаться, решил про себя юноша. Этот человек не должен найти сбежавших любовников раньше, чем их найдет он сам.

Когда Клив в одиночку выехал из Стенвуд-Касла на коренастой низкорослой лошадке, его не провожали звуки фанфар. Только одни глаза отметили его отъезд — глаза сэра Эдварда, который задумчиво хмурился, глядя ему вслед. Лес уже прочесали из конца в конец, от самой узенькой лощинки до самого высокого холма, но Клив погонял свою кобылку, движимый догадкой, всю ночь напролет не дававшей ему спать. Хотя он видел других всадников, но избегал приближаться к ним, не желая привлекать к себе лишнее любопытство. Дело шло к полудню, и Клив, уже отдалившийся от Стенвуда на несколько лиг, немного расслабился и даже начал задремывать в седле. Ведь прошлой ночью ему почти не удалось поспать.

Он и не подозревал, что поодаль за ним следуют четверо всадников, соблюдая все меры предосторожности, чтобы остаться незамеченными. Да если бы даже он увидел их, то вряд ли узнал бы кого-либо. Поскольку на них были напялены не поддающиеся описанию капюшоны и туники. Зато сэр Гилберт Дакстон узнал юного Клива без труда.

— Интересно, каким ветром сюда занесло этого замухрышку? — пробормотал он себе под нос, когда Клив попался ему на глаза. Гилберт чуть было не упустил из виду скромного оруженосца, приняв его за одного из честолюбивых юнцов, жаждавших снискать и славу, и награду, обещанную сэром Эдвардом за спасение дочери. Но затем неутомимый преследователь счел, что дело обстоит не так просто. Молодой оруженосец держался особняком, и не похоже было, чтобы он кого-нибудь искал. Напротив, он настегивал свою лошадку так, как будто точно знал, куда держит путь. По какому-то наитию Гилберт отослал остальных со строгим наказом прикончить бродячего рыцаря Эрика, если им повезет изловить оного, а сам с тремя спутниками отправился вслед за Кливом.

Было далеко за полдень, когда Клив добрался до берега реки Стур. Косые лучи солнца, склоняющегося к западу, золотили гранитные глыбы развалины замка-беззаконника. Посреди руин не ощущалось ни малейших признаков жизни. Юноша припомнил, что сюда, по слухам, любят наведываться призраки, и по спине у него пробежал холодок, но Клив строго напомнил себе, что однажды они уже укрывались здесь от опасности и никакие нераскаявшиеся души тогда их не допекали. Не тронут и теперь. Живые страшнее мертвых.

Низко опустив голову, его усталая лошадка тихим шагом брела по заброшенной ухабистой дороге, ведущей к замку. Временами тропа почти терялась в зарослях малины и падуба, где оживленно сновали малые обитатели леса. Наверху, в ветвях деревьев, звонко перекликались птицы, пони один звук не говорил о присутствии человеческого существа. Клив чертыхнулся от разочарования, но вдруг резко осадил лошадь.

На влажной земле, еще не просохшей после недавнего дождя, отчетливо виднелся след лошадиного копыта. А рядом еще один. Воспрянув духом, Клив пришпорил кобылку. Подъехав к наружной стене замка, он спешился и привязал измученное животное к выступающей из стены балке. Затем быстро перелез через пролом, вскарабкался по нагромождению камней и спрыгнул в пустынный двор.

У Клива остались весьма смутные воспоминания о времени, проведенном в этом мрачном глухом замке, — только темные дрожащие тени да стены под открытым небом. И сейчас, когда он оглядывался вокруг, место казалось почти незнакомым. Он с трудом отыскивал дорогу — мимо одичавшего разросшегося сада, мимо сломанной каменной скамьи. Там, где когда-то была кухня, как одинокий часовой, возвышалась дымовая труба. До слуха юноши донеслись отдаленные голоса, и он замер в неподвижности.

Кто же это? Леди Розалинда? Все ли с ней благополучно? Клив бесшумно обогнул пристройку и осторожно выглянул из-за угла. Картина, открывшаяся его взору, заставила его застыть на месте с открытым от удивления ртом.