Он положил трубку на рычаг и вновь повернулся к Шеллингу.
– Не переживайте так, капитан. Это было мое решение – оставаться, не ваше. А у Уайетта ведь не было твердых фактов, он опирался на интуицию.
– Но, может быть, я был слишком негибок в этом вопросе, сэр.
Брукс махнул рукой.
– Я это тоже принял во внимание. Я знаю возможности своих подчиненных. – Он обернулся и посмотрел к окно. – Единственное, о чем я сожалею, это то, что мы никак не сможем помочь населению Сен-Пьера. Сейчас это невозможно. Разумеется, как только мы возвратимся, мы начнем работу по ликвидации последствий урагана, но и это будет нелегко. Наши корабли, видимо, понесут ущерб. – Он посмотрел на Шеллинга. – Вы знаете ваши обязанности по плану "К"?
– Да, сэр.
– Идите и приступайте к их выполнению.
Он проводил Шеллинга взором, в котором было, что-то от сострадания, затем позвал своего адъютанта и отдал ему несколько распоряжений. Оставшись один, он подошел к сейфу в стене, открыл его и стал перекладывать документы в портфель с отделениями, выложенными свинцом. Только когда он выполнил свои обязанности командующего базой на мысе Саррат, он собрал немногие личные вещи, которые хотел взять с собой, в том числе фотографию жены с двумя сыновьями из ящика своего стола.
II
Эвменидес Папегайкос был человеком робким. Он был сделан не из того теста, из какого вылеплены герои, и положение, в котором он очутился, ему вовсе не нравилось. Конечно, содержание ночного клуба имело свои трудности, но они были такого рода, что вполне решались с помощью денег, как от коррумпированной полиции Серрюрье, так и от местных рэкетиров можно было откупиться, чем частично объяснялись высокие цены в клубе. Но откупиться от гражданской войны было немыслимо, равно как за все золото мира нельзя было спастись от урагана.
Он надеялся, что отправится на мыс Саррат вместе с американкой, но Уайетт и война помешали этому. В некотором роде он был рад, что очутился среди иностранцев – плохое знание английского языка скрывало его страхи и нерешительность. Он сам не предлагал своих услуг, но с повышенной готовностью делал то, что ему говорили, вследствие чего он в данный момент полз по банановой плантации к верху гряды, откуда было видно море.
Тишину вокруг нарушали какие-то звуки, и помимо пенья цикад был слышен шум, происхождение которого оставалось непонятным. Он, впрочем, различал металлическое позвякивание, смутные голоса, шорох банановых листьев, странный в эту сухую безветренную ночь.
Обливаясь потом, он добрался до вершины гряды и посмотрел вниз на прибрежную дорогу. Там урчали грузовики, то и дело вспыхивали огоньки, и в ярком свете луны были видны толпы движущихся людей. Карьер, где они оставили машину Росторна, был теперь заполнен машинами, а по проселку шло интенсивное движение в ту и другую сторону.
Спустя некоторое время Эвменидес повернулся, чтобы идти обратно. Тут он увидел, что среди бананов вспыхивали огни, двигались какие-то люди. Он спустился к лощине, где схоронились его спутники, стараясь держаться в тени банановых стволов.
– Эвменидес? – окликнула его Джули, лежавшая в своем окопе под банановыми листьями.
– Да. Где Росторн?
– Еще не вернулся. Что там происходит?
Эвменидес с видимым усилием подбирал английские слова.
– Много людей. Солдаты. Армия.
– Правительственная армия? Солдаты Серрюрье?
– Да, – он провел рукой в воздухе. – Кругом.
Миссис Вормингтон негромко захныкала. Джули сказала:
– Наверное, Серрюрье потерпел поражение. Его выбили из Сен-Пьера. Что же нам делать?
Эвменидес потерянно молчал. Он совершенно не знал, что делать. Если они попытаются уйти отсюда куда-нибудь сейчас, их наверняка схватят. Если дождаться утра, их схватят утром. Джули спросила:
– Солдаты близко от нас?
– Может быть, двести футов. Вы говорите громко, они слышат.
– Как хорошо, что нашли эту выемку. Забирайтесь в свою дыру, Эвменидес. Накройте себя листьями. Подождем Росторна.
– Я боюсь, – заскулила миссис Вормингтон в темноте.
– А вы думаете, я не боюсь? – прошептала Джули. – Не шумите.
– Но они же убьют нас, – проговорила миссис Вормингтон еще громче. – Они изнасилуют нас, убьют.
– Ради Бога, тише, – яростно зашипела на нее Джули. – Они же услышат вас.
Миссис Вормингтон издала низкий стон и погрузилась в молчание. Джули лежала в окопе, думая о том, куда же делся Росторн, когда он вернется и что они должны предпринять.
А Росторн попал в трудное положение. Пересекши дорогу внутри плантации, он теперь никак не мог вернуться обратно. По дороге постоянно двигались грузовики с зажженными фарами, и даже подходить к ней было опасно. К тому же сначала он вообще ее потерял. Обнаружив себя посреди армии Серрюрье, он стал ходить кругами, запутался в рядах бананов, в ужасе натыкаясь то на одну группу солдат, то на другую и с колотящимся сердцем отбегая от них.
К тому времени, когда он немного пришел в себя, он оказался так далеко от дороги, что для возвращения к ней ему понадобилось полтора часа. У него не было иллюзий относительно того, что будет с ним, если его обнаружат солдаты. Пропаганда Серрюрье работала хорошо, и мозги этих людей были одурманены, представление об окружающем мире искажено. Для них все белые были американцами, а американцы были злыми духами в той мифологии, которой их накачал Серрюрье и его сподручные. И Росторн прекрасно знал, что его просто пристрелят на месте.
Поэтому, пробираясь между бананами, он был предельно осторожен. Однажды ему пришлось замереть почти на полчаса, прячась за стволом банана, по другую сторону которого сидела группа лениво переговаривающихся между собой солдат. Он молил Бога, чтобы никому из них не пришла в голову мысль встать и двинуться в его сторону.
Обрывки разговоров, невольным свидетелем которых он стал, сказали ему многое. Войска Серрюрье устали и были деморализованы. Солдаты жаловались на никчемность офицеров и испытывали ужас перед артиллерией Фавеля. Назойливой темой была: где же наши пушки? Никто не мог ответить на этот вопрос. В то же время говорили о том, что армия перегруппируется под командованием генерала Рокамбо и наутро готовится атака на Сен-Пьер. Хотя большое количество вооружения было потеряно и захвачено Фавелем, отступающие части Рокамбо сумели захватить арсенал и пополнить запасы боеприпасов. Когда люди говорили о Рокамбо, в их голосах звучали воодушевление и новая надежда.
Наконец, Росторн вышел к дороге и стал ждать, когда можно будет перейти ее, но удобного случая все никак не предоставлялось. Тогда он пошел вдоль дороги и добрался доее поворота. Здесь шансов перебежать дорогу, не попав под свет фар, было больше. Он подождал, пока пройдет один из грузовиков, тут же бросился вперед и уже на другой стороне упал на землю. Свет фар следующего грузовика скользнул выше его сжавшейся фигуры, приткнувшейся к стволу банана.
Когда он определил направление на выемку и двинулся в ее сторону, небо на востоке начало розоветь. Он шел, пошатываясь и спотыкаясь, и думал о том, что такого рода испытания были бы под стать более молодым людям, таким как Уайетт и Костон, но для него, пожилого человека, они смертельно опасны.
Джули приподнялась на локте, затем осторожно села, осматриваясь. Небо начинало светлеть. Росторна не было. К их выемке никто не подходил, и, возможно, у них все же был шанс остаться незамеченными. Она прошептала Эвменидесу:
– Я подползу к краю, посмотрю.
Банановые листья рядом зашевелились.
– Хорошо.
– Не оставляйте меня, – умоляющим голосом произнесла миссис Вормингтон, садясь, – пожалуйста, не уходите, я боюсь.
– Тсс... Я не ухожу далеко, всего несколько ярдов. Оставайтесь на месте и молчите.
Она подползла к кромке их убежища и нашла удобное место для наблюдения. В сером свете раннего утра она увидела движущихся людей, услышала приглушенные голоса. Ближайшая группа была всего в пятидесяти ярдах, несколько бесформенных фигур, лежавших вокруг остывающего костра.
Джули обернулась, чтобы посмотреть, как выглядит их убежище со стороны. Выкопанная земля была все же подозрительно свежей, но ее можно было прикрыть дополнительными банановыми листьями. Сами же окопы были незаметны, во всяком случае до тех пор, пока эта чертова женщина будет вести себя тихо.
Миссис Вормингтон сидела, поминутно нервно оглядываясь, и прижимала к груди свою сумочку. Затем она открыла ее, достала оттуда гребень и стала причесываться. Ей ничего не втолкуешь, подумала Джули в отчаянии. Она не хочет отказываться ни от одной из своих привычек. Причесывание волос по утрам, несомненно, похвальное занятие, но здесь оно могло означать смерть.
Джули была готова соскользнуть вниз и заставить эту женщину залезть в окопчик, даже если для этого придется затолкать ее туда, когда ее внимание привлекло движение на другой стороне выемки. К ней медленно подходил солдат, подняв руки вверх и потягиваясь после сна. На его шее висела винтовка. Джули замерла и перевела взгляд на миссис Вормингтон, которая смотрела на себя в маленькое зеркальце. Она отчетливо услышала возглас неодобрения, вырвавшийся из уст миссис Вормингтон при виде своей растрепанной головы.
Солдат тоже слышал его. Он снял винтовку, взял ее наперевес и начал спускаться в лощину. До миссис Вормингтон донеслось металлическое клацанье затвора, и она, обернувшись и увидев приближающегося солдата, вцепилась в свою сумочку и завизжала. Солдат в удивлении остановился, затем рот его растянулся в улыбке до ушей, и он, подняв винтовку, шагнул ближе.
Раздались три хлопка, гулко прозвучавшие в утреннем воздухе. Солдат крикнул что-то, повернулся вокруг себя и упал прямо к ногам миссис Вормингтон, извиваясь, как пойманная рыба. На его гимнастерке разлилось пятно крови.
Эвменидес выскочил из своей норы, как чертик из шкатулки. Джули побежала вниз. Когда она оказалась на дне лощины, грек стоял, наклонившись над стонавшим солдатом и тупо смотрел на его окровавленную руку.
– В него стреляли, – сказал он.
– Он напал на меня! – кричала миссис Вормингтон. – Он собирался убить меня! – В ее руке был револьвер.
Джули была охвачена яростью и отчаянием. Надо было во что бы то ни стало заставить замолчать эту истеричку. Она размахнулась и изо всех сил ударила ее по щеке. Та резко замолчала, и револьвер выпал из ее пальцев. Эвменидес подхватил его, и его глаза расширились от изумления.
– Это мой, – выдохнул он.
Сзади раздался крик, и Джули резко обернулась. Трое солдат быстро спускались к ним. Первый из них увидел распростертую фигуру, револьвер в руке Эвменидеса и не стал терять времени. Он вскинул винтовку и выстрелил греку в живот.
Эвменидес застонал, согнулся вдвое и, прижав руки к животу, опустился на колени. Солдат еще раз поднял винтовку и вонзил штык в его спину. Эвменидес повалился набок, а солдат вновь и вновь колол его тело, пока оно не оказалось буквально залитым кровью.
Росторн, видевший все это из-за кромки лощины, был охвачен ужасом, но не мог оторвать взора от жуткой картины. Теперь солдаты с криками окружили женщин. Один из них стал тыкать в них штыком, и Росторн заметил, как по руке Джули потекла кровь. Он решил, что сейчас их, видно, расстреляют, но тут появился офицер, и их вывели из лощины, в которой осталось лежать безжизненное тело Эвменидеса Папегайкоса.
Прошло немало времени, прежде чем Росторн оправился от шока. Он стал отползать от лощины, но в какую сторону ему надо было двигаться и что теперь делать, он не имел ни малейшего представления.
III
Уайетта с Доусоном передали младшему командиру, который был целиком погружен в решение какой-то тактической задачи и поэтому не обратил на них особого внимания. Чтобы освободиться от помехи, он отправил их куда-то вместе с одним-единственным солдатом, огорченным тем, что его отстранили от боевых действий. Доусон бросил взгляд на солдата и сказал:
– У этих ребят высокий боевой дух.
– Они побеждают, – бросил Уайетт. Он сгорал от нетерпения встретиться с Фавелем, но видел, что это будет не так легко. Война как бы разделилась на две части – к востоку и западу от Сен-Пьера. Сокрушительный удар Фавеля по центру расколол армию Серрюрье. Большая ее часть с боями отходила на восток, а меньшая в беспорядке бежала к западу, чтобы воссоединиться со свежими ее частями, сосредоточившимися на мысе Саррат.
Другой командир рассмеялся в лицо Уайетту, когда тот заявил, что хочет видеть Фавеля.
– Ты хочешь видеть Фавеля! – воскликнул он, словно не веря своим ушам. – Белый человек, я тоже хочу видеть его, все его хотят видеть. Но он все время в движении. Он человек занятой.
– Будет ли он здесь?
Командир вздохнул.
– Мне это не ведомо. Он появляется там, где возникают затруднения, и я не хочу быть причиной его прибытия сюда. Но он может наведаться и ко мне, – предположил он. – Мы идем навстречу Рокамбо.
– Можно мы останемся с вами?
– Пожалуйста, только не мешайте.
И они остались при батальонном штабе. Уайетт изложил Доусону суть своего разговора с командиром, и тот сказал:
– Думаю, что у вас нет никаких шансов встретиться с Фавелем. Вы бы стали слушать в разгар боевых действий какого-то ученого?
– Наверное, не стал бы, – понуро сказал Уайетт.
Из разговоров, ведущихся вокруг него, он начал понимать, как складывается военная ситуация. Имя Серрюрье почти не упоминалось, зато у всех на устах был Рокамбо.
– Кто этот Рокамбо, черт возьми? – поинтересовался Доусон.
– Он был одним из младших генералов, – начал Уайетт. – Потом его назначили вместо убитого Дерюйе, и Фавель сразу почувствовал, что Рокамбо значительно сильнее своего предшественника. Фавель думал закончить войну одним ударом, но Рокамбо удалось провести успешную операцию по выводу войск из опасной зоны. Он отошел к востоку, и сейчас его части перегруппировываются. К тому же ему удалось опустошить арсенал Сан-Хуан. У него теперь достаточно оружия и боеприпасов, чтобы закончить войну не так, как хочется Фавелю.
– А Фавель не сможет предупредить его, добить его, пока он еще не готов?
Уайетт покачал головой.
– Фавель устал. Он уже давно борется против превосходящих сил. Его люди еле стоят на ногах. Ему тоже нужна передышка.
– Ну, и что же теперь будет?
Уайетт поморщился.
– Фавель остановятся в Сен-Пьере, он не может идти дальше. В городе он будет держать оборону, а потом налетит Мейбл и сметет всю его армию. Впрочем, и другую тоже. В этой войне не будет победителей.
Доусон искоса посмотрел на Уайетта.
– Может, нам как-нибудь удрать отсюда? – предложил он. – Мы могли бы подняться вверх по Негрито.
– Только после того, как я повидаюсь с Фавелем, – твердо сказал Уайетт.
– Ну, ладно, – вздохнул Доусон. – Останемся и повидаемся с Фавелем, может быть. – Он помолчал. – А где именно Рокамбо перегруппирует свои части?
– К востоку, в стороне от прежней дороги, милях в пяти от города.
– Святые угодники! – воскликнул Доусон. – Да ведь туда, кажется, отправились Росторн и другие?
– Я стараюсь не думать об этом, – сухо сказал Уайетт.
– Извините, – угрюмо сказал Доусон. – Извините меня за мой глупый поступок, ну, с автомобилем. Если б не я, мы все были бы вместе.
Уайетт с удивлением посмотрел на него. Что случилось с Доусоном? Это был не тот человек, которого он в первый раз увидел в клубе Марака, – большой известный писатель. И не тот, который в камере послал его к черту.
– Я как-то уже спрашивал вас об этом, – осторожно сказал Уайетт, – но вы чуть не съели меня...
Доусон поднял глаза.
– Вы хотите спросить, почему я пытался украсть вашу машину? Я вам скажу. Я испугался. Большой Джим Доусон испугался.
– Вот это меня все время смущало, – задумчиво сказал Уайетт. – Это не похоже на то, что я слышал о вас.
Доусон горько усмехнулся и ответил без тени юмора:
– То, что вы слышали, муть. Я трус.
Уайетт бросил взгляд на его руки.
– Я бы так не сказал.
– Понимаете, какая смешная вещь. Когда я столкнулся с Розо и понял, что мои слова на него не действуют, я должен был бы испугаться, но вместо этого пришел в ярость. Со мной ведь раньше ничего подобного не случалось. А что касается моей репутации, то это все подделка, грим. Да в этом не было ничего трудного – поехал в Африку, подстрелил льва, и ты уже герой. С помощью таких вещей я заработал себе репутацию, как говорят китайцы, создал бумажного тигра. А журналисты! Просто диву даешься, до чего они неразборчивы.
– Но для чего все это? – спросил Уайетт. – Вы же хороший писатель, все критики согласны в этом, вам не нужны никакие ходули.
– То, что думают критики и что думаю я, – разные вещи, – сказал Доусон, разглядывая пыльный носок своего ботинка. – Когда я сижу перед пишущей машинкой с чистым листом бумаги, у меня в животе появляется противное сосущее чувство. И когда я заполняю этот лист своими текстами, выпускаю книгу, это чувство усиливается. И каждый раз, когда выходит очередной роман, я предполагаю страшный провал и должен что-то придумать, чтобы читатели покупали его. Так и появился Большой Джим Доусон.
– Вы все время стремитесь к невозможному – к совершенству.
Доусон улыбнулся.
– И буду стремиться снова, – сказало он бодро. – Но теперь я думаю, что не буду бояться.
Несколько часов спустя Уайетта разбудили. Он не помнил, как заснул, и когда открыл глаза, почувствовал, что все части тела затекли, суставы ныли. Он зажмурился от яркого света фонаря.
– Кто из вас Уайетт? Вы?
– Я Уайетт, – сказал он. – А вы кто? – Он отбросил одеяло, которым кто-то заботливо укрыл его, и, взглянув вверх, увидел крупного бородатого человека, смотревшего на него.
– Я Фуллер. Я искал вас по всему Сен-Пьеру. Вас хочет видеть Фавель.
– Фавель хочет видеть меня? – воскликнул Уайетт. – Откуда ему известно о моем существовании?
– Это целая история. Пошли.
Уайетт с трудом поднялся на ноги и посмотрел через открытую дверь на улицу. Начало светать, и Уайетт смог различить силуэт стоявшего там джипа. Мотор его тихо урчал. Он повернулся к бородатому.
– Фуллер? Вы – англичанин, один из тех, кто живет на Северном побережье, в Кампо-де-лас-Перлас?
– Точно.
– Вы и Мэннинг.
– Да, да, – подтвердил Фуллер в нетерпении. – Пошли, у нас нет времени на болтовню.
– Подождите, я разбужу Доусона.
– Времени нет, – повторил Фуллер. – Пусть он останется здесь.
Уайетт сурово посмотрел на Фуллера.
– Послушайте, этого человека избили головорезы Серрюрье из-за вас. Мы были на волоске от расстрела. Нет, он поедет со мной.
К чести Фуллера, он слегка смутился.
– Ладно, давайте в темпе.
Уайетт разбудил Доусона, быстро объяснил ему ситуацию, и Доусон встал.
– Как же, черт возьми, он узнал о вас? – был первый его вопрос.
– Фуллер объяснит нам это по дороге, – сказал Уайетт тоном, не оставлявшим сомнений в том, что Фуллеру и впрямь придется заняться разъяснениями.
Они сели в джип и отъехали. Фуллер сказал:
– Фавель со своим штабом разместился в «Империале».
– Черт, – воскликнул Доусон. – Мы могли бы не двигаться оттуда ни на йоту. Мы там были вчера.
– Правительственные здания подверглись бомбардировке, – сказал Фуллер, – ими какое-то время нельзя будет пользоваться.
– Вы это говорите нам, – с чувством произнес Уайетт. – Мы все это испытали на себе.
– Да, я слышал. Сочувствую вам.
Уайетт посмотрел на небо, втянул в себя воздух. Было очень жарко, странно жарко для утреннего часа. «Днем будет просто пекло», – подумал он, нахмурившись.
– Почему Фавель послал за мной?
– Там появился один английский журналист, который произносил какие-то странные речи, что-то насчет урагана. В общем, какую-то чушь. Однако Фавеля это почему-то заинтересовало, и он распорядился отыскать вас. Вы ведь метеорологический бог, не так ли?
– Да, – сказал Уайетт бесцветным голосом.
– Значит, Костону удалось прорваться, – сказал Доусон. – Что ж, хорошо.
Фуллер захихикал.
– Но прежде ему пришлось отступать в правительственной армии. Он-то и сообщил нам, что вас посадили в кутузку в участке на площади Свободы. Но это не очень обнадеживало. Мы прилично ее расколошматили, но ваших трупов там не нашли, поэтому мы решили, что, может быть, вам удалось удрать. Я искал вас всю ночь – Фавель очень настаивал на том, чтобы вас найти. А когда он настаивает, дела делаются.
– Когда возобновится война? – спросил Уайетт.
– Как только Рокамбо начнет наступление. Мы сейчас будем обороняться, у нас нет сил для атаки.
– А что делают правительственные войска на западе?
– Они сосредоточены около базы. Серрюрье все еще боится, что янки вылезут оттуда и ударят его с тыла.
– Пойдут ли они на это?
– Да нет, что вы! Это местная война, американцам в ней делать нечего. Они, конечно, предпочитают Фавеля Серрюрье, а кто нет? Но вмешиваться в их борьбу не будут. Слава Богу, Серрюрье придерживается другого мнения.
Уайетта заинтересовал Фуллер. Он говорил авторитетно, как представитель командования и человек, безусловно, близкий Фавелю. Но задавать ему много вопросов было сейчас не время, были вещи гораздо более серьезные. Самое главное – Фавель хочет его видеть. И Уайетт решил мысленно повторить то, что он скажет Фавелю.
Фуллер остановил машину возле «Империала», и они вылезли из нее. Люди постоянно входили в отель, выходили из него, и Уайетт обратил внимание на то, что дверь-вертушка была снята, чтобы не мешать проходу. Он отметил про себя эту небольшую, но значительную деталь как знак деловитости и расторопности Фавеля. Он последовал за Фуллером в фойе и увидел, что внутри произошли изменения. Фойе было очищено от посторонних предметов, а бар превращен в помещение для стратегических карт.
Фуллер сказал:
– Подождите. Я пойду доложу, что вы прибыли.
Он ушел, и Доусон заметил:
– Здесь война мне больше нравится.
– Вполне вероятно, вы измените свое мнение, когда Рокамбо начнет наступление.
– Очень может быть, – сказал Доусон, – но я не собираюсь горевать по этому поводу.
На лестнице раздался приветливый окрик, и они увидели Костона, спешащего к ним.
– Рад вас видеть. Здорово, что вам удалось вырваться из кутузки.
Уайетт улыбнулся.
– Нас выбили оттуда.
– Не верьте ему, – сказал Доусон. – Уайетт сделал большое дело. Он, собственно, вызволил нас обоих оттуда. – Он уставился на Костона. – Что это у вас на лице?
– Сапожный крем. Никак не могу его смыть. Вы, наверное, хотите умыться и переодеться?
– А где Джули и Росторн? – спросил Уайетт.
Костон помрачнел.
– Мы очень скоро потеряли друг друга из виду. Сначала мы планировали двигаться на восток.
– Они и двинулись на восток, – сказал Уайетт. – Но там сейчас армия Серрюрье.
Наступило неловкое молчание, потом Костон сказал:
– Сходите оба помойтесь, пока есть время. Фавель все равно сейчас вас не примет, у него совещание. Они стараются выжать из ситуации все, что возможно.
Он провел их в свою комнату, где их ожидали вода и мыло. Одного взгляда на руки Доусона было достаточно, чтобы появился врач и увел его к себе. Костон подал Уайетту чистую рубашку и механическую бритву. Уайетт сел на постель и, когда начал бриться, сразу почувствовал себя лучше.
– Как вы отделились от других? – спросил он Костона.
Костон поведал Уайетту о своих приключениях и, заканчивая, сказал:
– В конце концов, добрался до Фавеля, и мне удалось убедить его в том, что ему нужно поговорить с вами. – Он почесал затылок. – То ли вообще его не нужно было убеждать, то ли моя сила убеждения больше, чем я думал, не знаю. Во всяком случае он быстро все схватил. Интересный парень.
– Если не принимать во внимание ураган, как вы думаете, есть у него шанс победить в этой войне?
Костон усмехнулся.
– На этот вопрос невозможно ответить. Правительственная армия куда сильней, и покамест он выигрывает за счет неожиданности действий и тонкого расчета. Он планирует каждый свой шаг, основы его наступательной операции были заложены несколько месяцев тому назад. – Он помолчал. – Вы знаете, ведь главные силы правительственной артиллерии до сих пор так и не были введены в дело. Пушки стреляли в какой-то жуткой каше почти у самого устья Негрито, и Фавель захватил их. Я сначала думал, что ему так повезло, но теперь знаю, что он никогда не полагается на удачу. Он и в данном случае все организовал. Он подкупил Лескюйе, командующего правительственной артиллерией; тот издал серию противоречащих один другому приказов, и две колонны артиллерии столкнулись лоб в лоб на узкой дороге. Затем Лескюйе сбежал, и пока Дейрюйе разбирался, что к чему, все было кончено. К тому же сам Дерюйе погиб.
– Именно тогда командующим стал Рокамбо, – сказал Уайетт.
Костон кивнул головой.
– Да, к сожалению. Потому что Рокамбо – чертовски умелый командир, он намного лучше Дерюйе. Он вывел правительственную армию из ловушки. И что теперь будет, Бог знает.
– А бронетехника сильно беспокоила Фавеля, когда он вышел на равнину?
– Да нет. Он отсортировал захваченные им пушки, безжалостно выбросил всякую рухлядь, а из оставшихся сформировал шесть мобильных колонн и начал поливать огнем бронетехнику Серрюрье. Стоило какому-нибудь танку или броневику только показаться на поле боя, как дюжина орудий начинала их обрабатывать. В общем, Фавель с самого начала держал все в своих руках, правительственные генералы плясали под его дудку до тех пор, пока не появился Рокамбо. Вот, к примеру, как Фавель расправился с третьим полком на площади Черной Свободы. Он заранее заслал в город корректировщиков огня, снабдил их рациями, и они зажали этот полк в клещи, когда он еще только формировался.
– Я знаю, – сказал Уайетт сумрачно. – Я видел результат.
Лицо Костона расплылось в улыбке.
– Столь же эффективно Фавель расправился с опереточными военно-воздушными силами Серрюрье. Самолеты поднялись в воздух, провели по три боевые атаки, это верно, но затем обнаружилось, что в их баках нет горючего. Бросились открывать запасные емкости, заправили баки, и тут же выяснилось, что в горючем растворен сахар – его, как вы знаете, на Сан-Фернандесе навалом, так что все самолеты застыли на земле с заклиненными моторами.
– Что ж, ему надо поставить пятерку за прилежание, – заметил Уайетт.
– А какова роль Мэннинга и Фуллера во всем этом?
– Мне еще не все до конца ясно. Я думаю, что они связаны с поставками вооружения. У Фавеля четкое представление о том, что ему нужно, – винтовки, автоматы, подвижная артиллерия, в том числе горные пушки и минометы, ну и, конечно, боеприпасы. Все это, разумеется, стоит дорого, и мне пока не удалось выяснить, кто финансировал поставки. Полиция, кажется, подозревала, что Мэннинг и Фуллер связаны с Фавелем. Они избили Доусона до полусмерти, пытаясь добыть у него информацию.
– Я видел его руки, – сказал Костон. – И что он им сказал?
– А что он им мог сказать? Он просто уперся и все.
– Удивительно. У журналистов он имел репутацию мыльного пузыря. Мы знаем, к примеру, что авиакатастрофа на Аляске пару лет тому назад была срежиссирована для того, чтобы поднять тиражи его книг. Ее организовал Дон Вайсман, а исполнил один оставшийся без работы летчик.
– А кто это Дон Вайсман?
– Агент Доусона по прессе. Я всегда полагал, что нам приходится видеть Доусона в образе, который создает Вайсман.
– Я думаю, что теперь Вайсман может считаться бывшим агентом Доусона, – заметил Уайетт.
Костон поднял брови.
– А что, с Доусоном что-нибудь не в порядке?
– Нет, с Доусоном все в порядке. – Он отложил бритву. – Когда же я увижусь с Фавелем?
Костон пожал плечами.
– Когда он будет готов вас принять. У него сейчас забот по горло. Мне кажется, запас его военных хитростей подошел к концу. Его первоначальный план был хорош, но он уже выполнен, и дела могут обернуться не в пользу Фавеля. Перед ним маячит угроза прямого военного столкновения с Рокамбо, а он не в той форме, чтобы рассчитывать в нем на успех. У него всего пять тысяч человек, а у правительства – пятнадцать. Если он станет меряться силами с Рокамбо, ему конец. Уж лучше ему сразу отойти к себе в горы.
Уайетт застегнул рубашку.
– Ему надо принимать решение быстрее, – сказал он мрачно. – Мейбл не будет ждать.
Костон некоторое время молчал, затем с чувством спросил:
– Кроме ваших догадок, у вас все же есть какие-нибудь конкретные данные? Что вы можете предложить Фавелю?
Уайетт подошел к окну и посмотрел на горячее синее небо.
– Немного, – сказал он. – Если бы я был на базе, я бы посмотрел на свои приборы, их показания дали бы мне что-то, а так... – Он пожал плечами.
Костон выглядел разочарованным. Уайетт сказал:
– А знаете, сейчас погода – как раз для урагана. Эта тишина и жара неестественны. Что-то остановило отток воздуха с юго-востока, и я полагаю, это Мейбл. – Он кивнул в сторону моря. – Он там, за горизонтом. Я не могу ничем доказать, что он движется сюда, но это, безусловно, так.
– Там внизу есть барометр. Может, взглянуть на него? – с некоторой надеждой в голосе предложил Костон.
– Я взгляну, – сказал Уайетт. – Но думаю, это вряд ли что-нибудь даст.
Они спустились вниз, в суматоху армейского штаба, и Костон показал Уайетту барометр, висевший на стене в кабинете метрдотеля.
– Господи Боже мой! Барометр Торичелли! Это же музейная редкость. – Он прикоснулся к нему рукой. – Ему никак не меньше ста лет. – Вглядевшись в него внимательнее, он поправился. – Нет, чуть меньше. Вот: Адамеус Копенганс – Амстердам – 1872.
– Ну, а им можно пользоваться? – спросил Костон.
– Это, знаете ли, все равно, что предложить физику топор для расщепления атома. – Он постучал по стеклу рукой. – Эта штука сообщает нам о том, что происходит сейчас, а это не так важно. Важно знать, что произошло за последние двадцать четыре часа. Я бы сейчас дорого дал за анероид с барографом и с данными за последние три дня.
