Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ураган Уайетта

ModernLib.Net / Исторические приключения / Бэгли Десмонд / Ураган Уайетта - Чтение (стр. 1)
Автор: Бэгли Десмонд
Жанр: Исторические приключения

 

 


Десмонд Бэгли
Ураган Уайетта

      От дуновения Твоего расступились воды, влага стала, как стена, огустели пучины в сердце моря.
      Враг сказал: «Погонюсь, настигну, разделю добычу; насытится ими душа моя, обнажу меч мой, истребит их рука моя».
      Ты дунул духом Твоим, и покрыло их море они погрузились, как свинец, в великих водах.
Исход: гл. 15, 8 – 10

Глава 1

I

      «Супер-констеллейшн» летел на юго-запад, оставив позади подкову зеленых островов, разбросанных по морщинистой поверхности моря, – островную цепь, известную под названием Малые Антиллы. Впереди, где-то за четкой линией горизонта, находился пункт назначения. Там, к северу от экватора, в той части Атлантики, что расположена между Северной Африкой и Южной Америкой, должна была произойти встреча с опасностью.
      Летчик, капитан-лейтенант Хансен, в точности не знал, где и когда это случится, – он во всем полагался на указания сидящего сзади штатского. Он не в первый раз участвовал в такого рода полетах и хорошо знал, с чем ему придется столкнуться и что от него потребуется, поэтому пока, расслабившись, сидел в своем кресле, передав управление Моргану, второму пилоту. Капитан-лейтенант уже больше двенадцати лет служил в морской авиации США и получал шестьсот шестьдесят долларов в месяц – явно меньше того, что он заслужил за свою работу.
      Самолет, один из самых удачных в истории авиации, когда-то гордо летал над Северной Америкой по одному из коммерческих маршрутов, пока не был вытеснен более современными реактивными лайнерами. Его законсервировали, но через некоторое время он понадобился флоту, и на нем появился знак военно-морских сил США. Самолет выглядел более изношенным, чем это приличествовало военному кораблю, крылья были покрыты вмятинами, крылатое облако, нарисованное на носу, поблекло и облупилось, но после многих такого рода полетов все это было более, чем естественно.
      Хансен посмотрел на горизонт и увидел на чистом голубом небе первые перистые облачка. Он включил переговорное устройство и сказал:
      – Я думаю, он приближается, Дейв. Какие будут распоряжения? Голос в его наушниках проговорил:
      – Я посмотрю, что там на дисплее.
      Хансен сложил руки на животе и взглянул на сгущающиеся впереди облака. Большинство военных летчиков терпеть не может получать приказы от гражданских лиц, тем более не американцев, но у Хансена было другое мнение. На данной работе ни чины, ни национальность не играли никакой роли. Главное было, чтобы люди, с которыми летишь, были компетентны и старались, насколько это было в их силах, не довести дело до катастрофы.
      Сразу за кабиной находилось помещение, бывшее прежде салоном, где сидели пассажиры первого класса и, потягивая напитки, обменивались шутками со стюардессами. Теперь там находилось множество приборов и люди, следившие за их работой. Приборные блоки стояли справа и слева по борту, высились в проходе, образуя острова, мешавшие движению трех человек, затерявшихся в лабиринте электронного оборудования.
      Дэвид Уайетт резко повернулся на вращающемся стуле и в который раз больно ударился коленкой о стойку радарного комплекса. Он поморщился и подумал, что печальный опыт не идет ему впрок. Одной рукой потирая ногу, он второй включил дисплей. Большой экран засветился мерцающим зеленым светом, и Уайетт уставился на него. Сделав несколько записей, он, порывшись в сумке, достал из нее кое-какие бумаги, встал и направился в пилотскую кабину.
      Он похлопал Хансена по плечу, сделал ему знак поднятыми вверх большими пальцами обеих рук и посмотрел вперед. Шелковистые пряди перистых облаков были теперь прямо перед ними, а у горизонта уже обозначилось скопление перисто-слоистых облаков. Под ними, Уайетт это хорошо знал, должна была быть сфера кучевых облаков, носителей дождя, пока еще скрытая за горизонтом.
      – Ну вот, – сказал он и улыбнулся.
      – Чему тут радоваться? – проворчал Хансен.
      Уайетт подал ему несколько фотографий.
      – Так он выглядит с верхнего этажа.
      Хансен взял слегка липкие листки и посмотрел на них.
      Это были снимки, сделанные с метеорологического спутника.
      – Это с Тироса-9? – спросил Хансен.
      – Ага.
      – У них все лучше и лучше получается. Эти совсем неплохи, – сказал Хансен. Он оценил размер белого завитка, сравнив его с масштабом, помещенным в углу снимка. – Этот, кажется, небольшой, слава Богу.
      – Тут дело не в размерах, – сказал Уайетт. – Ты же знаешь, что главное – перепад давлений. Для этого мы и летим туда.
      – Изменения в обычной процедуре будут?
      Уайетт покачал головой.
      – Нет, все как всегда: идем против часовой стрелки по ветру, постепенно смещаясь к центру. В юго-восточном квадранте поворачиваем и идем к нему по прямой.
      Хансен поскреб щеку.
      – Постарайтесь там, чтобы все измерения получились сразу. Мне не улыбается перспектива повторять все еще раз, – Он наклонил голову. – Надеюсь, твой инструментарий будет работать лучше, чем в прошлый раз.
      Уайетт скорчил гримасу.
      – Я тоже.
      Он махнул рукой и пошел на свое место, чтобы еще раз посмотреть на экран радара. Все было в норме – обычная опасная ситуация. Он взглянул на двух своих помощников. Оба они были флотские специалисты, до тонкостей знавшие аппаратуру, на которой работали, оба уже бывали в подобных экспедициях и знали, что их ждет впереди. Сейчас в ожидании перегрузок и толчков они проверяли, хорошо ли пристегнуты их плотные матерчатые ремни.
      Уайетт прошел на свое место и тоже пристегнулся к креслу. Когда он поворачивал рычаг, закрепляющий кресло в одном положении, он вынужден был признаться себе в том, что испуган. На этом этапе операции его всегда охватывал страх, больший, он был уверен в этом, чем всех других членов экипажа. Но он и знал об ураганах больше, чем все остальные, включая Хансена. Ураганы были его работой, его жизненным призванием, и он хорошо представлял себе силу ревущего ветра, который должен был вскоре обрушиться на самолет с тем, чтобы его уничтожить. А в данном случае было еще кое-что, совсем новое. В тот момент, когда он на мысе Саррат впервые увидел белое пятно на снимке с метеоспутника, он почувствовал, что тут дело худо. Он не мог дать отчет в своих чувствах, не мог выразить их на бумаге в виде холодных символов и формул метеорологической науки, но страх жил в глубине его души. И в этот раз он был испуган больше, чем обычно.
      Он передернул плечами, когда налетел первый, пока еще небольшой порыв ветра, и занялся работой. Зеленая полоса на экране точно соответствовала тому, что было на снимках, и он включил аппаратуру, которая запишет все данные приборов на магнитную ленту, чтобы потом в главном компьютере их можно было сравнить с другой информацией.
      А Хансен вглядывался в надвигающуюся на них тьму. Черные жирные дождевые облака под воздействием ветра неуклюже громоздились, образуя гроздья, перемешивались и распадались. Он, напряженно улыбнувшись, сказал Моргану:
      – Ну, что ж, начнем, – и мягко повернул вправо.
      Судя по показаниям приборов, скорость «Супер-констеллейшн» сейчас была около 220 узлов, но Хансен готов был биться об заклад, что, когда они попали в воздушную струю, относительно Земли она стала где-то узлов 270.
      В этом и состояла одна из дьявольских трудностей его работы: показания приборов были не точны, а вниз смотреть не имело никакого смысла, так как даже если бы и появился просвет в облаках – а он никогда не появлялся – кроме ровной поверхности океана ничего увидеть было нельзя.
      Внезапно самолет, как камень, провалился в воздушную яму, и Хансену пришлось активно заработать рычагами, следя, как ползет вверх стрелка альтиметра. Когда самолет был почти на прежней высоте, шквал налетел снизу, и опять пришлось активно работать, чтобы не быть выброшенным за пределы исследуемого пространства.
      Через переднее стекло он увидел надвигающуюся стену ливня, освещаемую голубым светом молний. Он бросил взгляд назад, и в глаза ему блеснула яркая и ветвистая, словно дерево, вспышка, прилепившаяся к кончику крыла. Он понял, что молния ударила в самолет, но в воздухе это не имело значения. В металле появится небольшая дырочка, которую заделает на земле команда техников, – вот и все. Кроме того, теперь и самолет, и его содержимое получили высоковольтный заряд электричества, который нужно будет как-то снять при посадке.
      Осторожно он подал машину вглубь бури, выдерживая курс по спирали и стремясь найти более быстрый воздушный поток. Молнии теперь били почти постоянно, но треск разрядов поглощался шумом работающих моторов. Он включил ларингофон и прокричал бортинженеру:
      – Микер, все в порядке?
      После большой паузы Микер ответил:
      – Все... на... то, – слова почти утонули в разрядах статического электричества.
      – Так держать! – вновь прокричал Хансен и решил заняться кое-какими подсчетами. Судя по фотографии со спутника, диаметр циклона должен был быть примерно 300 миль, что давало размер окружности около 950 миль. Чтобы добраться до юго-восточного квадранта, где ветры были не такими сильными и где было менее опасно повернуть к центру, надо было пролететь еще, скажем, двести тридцать миль. Спидометр на самолете сейчас был бесполезен, но по своему опыту Хансен знал, что скорость относительно Земли должна сейчас составлять чуть больше 300 узлов, то есть где-то 350 миль в час. Они находились в циклоне уже полчаса, значит, до поворота осталось еще полчаса.
      Лоб его покрылся испариной.
      Уайетта трясло и мотало в инструментальном отсеке, и он чувствовал, что набил синяки и шишки. Огоньки приборов мигали и вспыхивали, когда очередная молния ударяла в самолет, и Уайетт уповал на то, что перегрузка электроцепей все же не выведет приборы из строя.
      Он посмотрел на своих помощников. Смит сгорбился в кресле и умело нырял в стороны, когда самолет сильно накренялся. Время от времени он поворачивал какие-то ручки. С ним было все в порядке.
      Яблонски явно чувствовал себя плохо. Лицо его приняло зеленоватый оттенок, и когда Уайетт бросил взгляд в его сторону, он отвернулся, и его вывернуло наизнанку. Правда, он довольно скоро пришел в себя и принялся за работу. Уайетт улыбнулся.
      Взглянув на часы, он начал размышлять. Когда они повернут к центру урагана, им надо будет пролететь немногим более ста миль, чтобы оказаться в его «зрачке», таинственном островке спокойствия среди бушующего воздушного океана. Сначала их встретят там перехлестывающиеся потоки ветров разных направлений, и начнется приличная тряска – Уайетт положил на это минут сорок пять, – но затем можно будет перевести дыхание и осмотреться, прежде чем вновь ввязаться в драку. Хансен в течение пятнадцати минут будет кружить в этой чудесной тишине, а Уайетт займется измерениями. Все они будут потирать ушибленные места и настраивать себя на обратный полет.
      С момента поворота к центру заработают все приборы, регистрируя воздушное давление, влажность, температуру и прочие компоненты самых сильных ветров на Земле. Кроме того, с самолета будет сброшено то, что Уайетт называет «бомбовым грузом» – блоки сложнейших, замечательных приборов. Некоторые из них прежде, чем упасть, будут путешествовать в воздушных струях, другие сразу полетят вниз и будут плавать по поверхности потревоженного ураганом моря, а иные нырнут на определенную глубину. И все они будут посылать радиосигналы, которые должны регистрироваться аппаратурой на борту. Уайетт поудобнее устроился в кресле и, используя ларингофоны, соединенные с небольшим магнитофоном, стал наговаривать на пленку свои наблюдения.
      Полчаса спустя Хансен повернул к центру урагана, о чем предупредил Уайетта звонком. Угол ветровой атаки на самолет изменился, и это чувствовалось сразу. Возникли новые звуки, усилившие и без того невообразимую какофонию, рычаги управления повели себя по-другому. «Констеллейшн» стал хуже управляемым, попав в перекрестье ветров, мчавшихся, как летчик прекрасно знал, со скоростью миль 130 в час; самолет постоянно проваливался, кренился, и у Хансена, вынужденного без устали работать рычагами, скоро заболели руки. Гирокомпас давно вышел из строя, а катушка магнитного компаса бешено вертелась в своем кожухе.
      Уайетт и его команда были погружены в работу. Оглушенные убийственным ревом, измученные жуткой тряской, они все же находили в себе силы делать то, что нужно. Капсулы с приборами выбрасывались строго по графику и сразу же начинали подавать сигналы, они записывались на тридцать две дюймовых ленты, над которыми колдовали Смит и Яблонски. В перерывах между сбросами капсул Уайетт продолжал диктовать в свой микрофон, он знал: то, что он говорит, очень субъективно и не может быть использовано в качестве научных данных, но он любил позже сравнивать эти записи с цифровыми показаниями приборов.
      Внезапно шум и тряска прекратились, и Уайетт почувствовал облегчение, – они добрались до «зрачка» урагана. Самолет прекратило качать, и он словно заскользил по воздуху, и после рева бури звук работающих моторов показался чем-то невероятно тихим и мирным. Уайетт с трудом отстегнул ремни и спросил:
      – Ну, как дела?
      Смит помахал рукой.
      – Картина такая же, как обычно. Номер четыре не дал данных по влажности; нет данных по температуре с номера шесть; нет температуры моря с номера семь. – Он поморщился. – Ни клочка информации с номера три, а подводные капсулы все не сработали.
      – Черт бы их побрал! – в сердцах воскликнул Уайетт. – Я всегда говорил, что они слишком сложны. Что у вас, Яблонски?
      – У меня все в порядке, – ответил Яблонски.
      – Хорошо. Следите за приборами. Я пойду к летчикам.
      Он прошел к кабине и застал Хансена за массажем рук. Морган вел самолет по узкому кругу. Увидев Уайетта, он слегка улыбнулся.
      – Это просто какой-то ублюдок, – сказал Хансен. – Крепок, негодяй. Как там у вас?
      – Обычное число отказов, – этого мы ожидали. А под водой ни один не сработал.
      – А когда они хоть раз срабатывали?
      Уайетт криво улыбнулся.
      – Многого от них захотели. Чертовски сложные приборы, эти подводные капсулы. Вернемся, я напишу доклад и выскажу свое мнение, – мы без толку выбрасываем в море слишком много денег.
      – Если вернемся, – заметил Хансен. – Худшее еще впереди. На моей памяти таких ветров в юго-восточном квадранте не бывало. И чем севернее, тем будет хуже и хуже.
      – Если хотите, мы можем вернуться обратно тем же путем, – предложил Уайетт.
      – Если бы я мог, я так бы и сделал, – сказал Хансен. – Но, к сожалению, у нас не хватит горючего на то, чтобы опять идти по кругу. Так что придется прорываться кратчайшим путем. Предупреждаю, что полет будет дьявольским. – Он взглянул на Уайетта. – Это действительно препоганый циклон, Дейв.
      – Я знаю, – серьезно сказал Уайетт. – Позвони мне, когда будешь готов. – Он вернулся к приборам.
      Прошло всего пять минут, и звонок зазвенел. Уайетт понял, что Хансен нервничает. Обычно он старался побыть в «зрачке» урагана подольше. Быстро пристегнувшись, Уайетт напрягся, ожидая налета бури. Хансен был прав, этот циклон, несмотря на свои небольшие размеры, был исключительно злым, коварным и сильным. Интересно, каков должен быть перепад давлений, чтобы вызвать такой мощный ветер.
      Если то, через что они прошли, можно было назвать чистилищем, то теперь перед ними разверзся сущий ад. Все тело «Констеллейшн» скрипело и стонало от муки под ударами шквалов, во многих местах появились какие-то подтеки, и временами Уайетту казалось, что вот-вот от машины отвалятся крылья вместе со специальными дополнительными креплениями, корпус рухнет вниз и разобьется вдребезги о поверхность бушующего океана. Сверху на него откуда-то ручьем лилась вода, но тем не менее он умудрился сбросить оставшиеся приборные капсулы с точно рассчитанными интервалами.
      Почти в течение часа Хансен боролся с ураганом и был уже близок к отчаянию, когда самолет выбросило из облаков. Он был выплюнут совсем так же, как человек выплевывает вишневую косточку. Хансен дал знак Моргану принять управление и в полном изнеможении откинулся на своем кресле.
      Когда болтанка прекратилась, Уайетт подвел некоторые итоги. Половина оборудования Яблонски вышла из строя, счетчики просто стояли на нуле. Но запись на ленты шла, так что не все еще было потеряно. Результаты Смита были еще плачевнее – только три из двенадцати капсул стали подавать сигналы, да и те прекратились, когда прибор, который их принимал и записывал, от удара молнии заискрился и был почти сорван со своей стойки.
      – Ничего, – философски успокаивал себя Уайетт. – Мы все же прорвались.
      Яблонски стирал воду со своих приборов.
      – Вот это да, черт возьми, – заметил он. – Ничего себе ураган. Еще один такой же, как этот, и я буду искать себе работу на Земле.
      Смит усмехнулся.
      – И я тоже. Мы вместе.
      Уайетт посмотрел на них с улыбкой.
      – Такой, как этот, встретится нескоро, – сказал он. – Он был самым страшным из двадцати трех, с которыми я встречался.
      Уайетт двинулся в сторону кабины, и Яблонски, глядя ему вслед, произнес:
      – Двадцать три! Этот парень совсем свихнулся. Я больше десяти не выдержу. Осталось, кстати, еще два.
      Смит задумчиво тер рукой подбородок.
      – Может, он ищет смерть? Знаешь, есть такой комплекс – психология и все такое. А может, он просто любитель ураганов? Но он смелый малый, ничего не скажешь! Я никогда не видел такого хладнокровия.
      В кабине Хансен говорил усталым голосом:
      – Надеюсь, ты получил все, что хотел. Повторить это будет невозможно.
      – Думаю, этого достаточно, – сказал Уайетт. – Хотя точно можно будет сказать только, когда окажемся на земле. Сколько, кстати, нам еще лететь?
      – Три часа.
      В ровном реве машины послышался какой-то сбой, и из правого мотора появилась струйка черного дыма. Руки Хансена молниеносно метнулись к рычагам, и он заорал:
      – Микер? В чем дело?
      – Не знаю, – ответил Микер. – Давление масла падает. – Он сделал паузу. – Некоторое время назад были кое-какие неполадки, но тогда было бесполезно говорить вам об этом.
      Хансен глубоко вздохнул и, надув щеки, с шумом выпустил воздух.
      – О, Господи! – проговорил он серьезно и взглянул на Уайетта. – Теперь часа четыре, не меньше.
      Уайетт слабо кивнул и облокотился на перегородку. Он почувствовал, что напряжение внизу живота стало рассасываться, и теперь, когда все было позади, все его тело стала бить крупная дрожь.

II

      Уайетт сидел за своим столом. Тело его отдыхало, но мозг был готов к работе. Было раннее утро, солнечные лучи не обрели еще той жгучести, которая будет днем, и все кругом было свежо и ново. Уайетт чувствовал себя хорошо. По возвращении в прошлый полдень на базу он отправил все ленты с записями на компьютер и с наслаждением погрузился в горячую ванну, чтобы снять утомление его измочаленного тела. А вечером они с Хансеном выпили по паре пива.
      Теперь, при свете полного свежести утра, он предвкушал работу над полученными во время полета данными, хотя заранее знал: то, что он обнаружит, ему не понравится. Он, не отрываясь, просидел все утро, превращая сухие цифры в линии на листе бумаги, строя скелет этого явления природы, – схематичное изображение урагана. Закончив, он внимательно посмотрел на полученную таблицу и прикрепил ее кнопкой к большой доске, висевшей на стене кабинета.
      Только он начал составлять официальную справку, зазвенел телефон. Он взял трубку, и сердце его буквально подпрыгнуло, когда он услышал хорошо знакомый голос.
      – Джули! – воскликнул он. – Что ты тут делаешь, черт побери?
      Теплота ее голоса дошла до него сквозь электронные дебри телефонной связи.
      – У меня неделя отпуска, – сказала она. – Я была в Пуэрто-Рико, и один друг подкинул меня на своем самолете.
      – Где ты сейчас?
      – Я только что остановилась в «Империале». Это прямо сарай какой-то.
      – Пока у нас нет «Хилтона», это лучшее, что тут имеется, а он, ядумаю, не объявится. Он не такой дурак. Жаль, что тебе нельзя остановиться на базе.
      – Ничего, – сказала Джули. – Когда можно с тобой повидаться?
      – Ах, черт, – с досадой сказал Уайетт. – Боюсь, что я весь день буду занят. Дел по горло. Может, вечером? Как насчет обеда?
      – Отлично, – согласилась она, но Уайетту показалось, что она слегка разочарована. – Может, отправимся в Марака-клуб, – если он еще существует?
      – Он существует, хотя как удается Эвменидесу держаться на плаву, просто загадка. – Уайетт взглянул на часы. – Слушай, Джули, я сейчас, действительно, просто в запарке. Чтобы освободить вечер, надо успеть сделать уйму работы.
      Джули рассмеялась.
      – Ладно, ладно. Не будем болтать по телефону. Лучше при встрече. До вечера.
      Она положила трубку. Уайетт медленно положил свою и, повернувшись в кресле, посмотрел в окно на далекий Сен-Пьер, расположенный на другом берегу залива Сан-тего. Там, среди скопления строений, он смог различить маленький кубик «Империала». Улыбка тронула его губы. «Джули Марлоу, – с удивлением подумал он. – Так, так». Он познакомился с ней не так давно. Она работала стюардессой на линиях Карибского моря и Флориды, и ее представил ему гражданский летчик, друг Хансена.
      До поры до времени все складывалось удачно: она дважды в неделю пролетала через Сан-Фернандес, и они виделись регулярно. Прошли три приятных месяца, а затем руководство авиалинии решило, что правительство Сан-Фернандеса, в особенности президент Серрюрье, стали чинить препятствия нормальной ее деятельности, й Сан-Фернандес был исключен из маршрута.
      Уайетт стал вспоминать, когда же это было – два года? Нет, почти уже три года тому назад. Поначалу они с Джули активно переписывались, потом постепенна поток писем стал редеть. Дружбу трудно поддерживать перепиской, особенно дружбу между мужчиной и женщиной, и он каждый день ждал, что она сообщит ему о помолвке или замужестве, и тогда все вообще кончится.
      Он мотнул головой и посмотрел на часы, затем повернулся к столу и придвинул к себе бумагу. Он почти заполнил ее, когда в комнату вошел Шеллинг, главный метеоролог базы на мысе Саррат.
      – Последние данные с Тироса о вашей малышке, – сообщил он и бросил на стол пачку фотографий. – Хансен мне говорил, что вас изрядно поколотило.
      – Он не преувеличивал. Взгляните сюда, – Уайетт показал на таблицу, висевшую на стенде.
      Шеллинг подошел ближе и присвистнул.
      – Вы уверены, что ваши приборы не ошиблись?
      Уайетт тоже подошел к стене.
      – Да нет, у меня нет оснований так думать. – Он поднял кверху палец. – Восемьсот семьдесят миллибар в центре – такого низкого давления я что-то не припомню.
      Шеллинг опытным взглядом окинул таблицу.
      – А снаружи давление – тысяча сорок миллибар.
      – Перепад давления в сто семьдесят миллибар меньше, чем на сто пятьдесят миль. – Уайетт показал на северную часть урагана. – Теоретически здесь скорость ветра должна достигать ста семидесяти миль. После того, как мы там побывали, я в этом не сомневаюсь. И Хансен тоже.
      Шеллинг сказал:
      – Силен.
      – Да, – бросил Уайетт и вернулся к столу.
      Шеллинг последовал за ним, и они вместе стали разглядывать фотографии урагана.
      – Такое впечатление, что он немного сжимается, – сказал Уайетт. – Странно.
      – Это только ухудшает дело, – добавил Шеллинг мрачно. – Он положил две фотографии рядом. – Хотя движется он не так быстро.
      – Я полагаю, он делает восемь миль в час, то есть около двухсот миль в день. Давайте-ка уточним. Это важно. – Уайетт достал электронный калькулятор и стал нажимать кнопки. – Так и есть. Чуть-чуть меньше двухсот за последние двадцать четыре часа.
      Шеллинг надул щеки и с облегчением выдохнул.
      – Что же, это не так плохо. При такой скорости он должен добраться до восточного побережья Штатов дней через десять. А обычно такие ураганы держатся не больше недели. К тому же он, вероятно, будет двигаться не по прямой линии. Сила Кориолиса будет выталкивать его к востоку, и я думаю, что где-нибудь в северной Атлантике он рассосется, как это по большей части и бывает.
      – В вашем рассуждении есть два слабых пункта, – сказал Уайетт будничным голосом. – Нет никаких оснований быть уверенным в том, что его скорость не возрастет. Восемь миль в час – это страшно мало, в среднем их скорость – пятнадцать миль. Так что весьма вероятно, что он успеет дойти до Штатов. Что же касается силы Кориолиса, то есть другие факторы, которые могут ее подавить. К примеру, струя из турбины реактивного самолета на большой высоте может оказать сильное воздействие на траекторию урагана. Это мое предположение, ибо вообще-то нам известно об этом крайне мало. А о самолетах мы можем вообще никогда не узнать.
      Лицо Шеллинга вновь приняло унылое выражение.
      – Бюро погоды это все не понравится. Надо дать им знать.
      – Тут уж я ничего не смогу поделать, – сказал Уайетт, беря со стола специальный бланк. – Я не собираюсь ставить свою подпись под этим образчиком бюрократической писанины. Посмотрите, чего они хотят: «Сообщите продолжительность и направление движения урагана». Я не предсказатель и не работаю с магическими кристаллами.
      Шеллинг нетерпеливо пошевелил губами.
      – Все, что им нужно, предсказания согласно стандартной теории, – сказал он. – Это их вполне удовлетворит.
      – Вся наша теория выеденного яйца не стоит, – сказал Уайетт. – Это ведь все не то. Ну, вот, мы заполним эту форму, и какой-нибудь чиновник из Бюро погоды сочтет все, что тут написано, за святую истину. Мол, раз ученые говорят, значит, так оно и есть. А в результате тысячи людей могут погибнуть, так как действительность не сойдется с теорией. Возьмем Айону в 1955 году. Он менял направление семь раз за десять дней и угомонился прямо в бухте Святого Лаврентия. Ребята из метеорологических служб из кожи вон лезли, а он плевать хотел на всю их теорию. Нет, я не подпишу эту бумагу.
      – Хорошо, я подпишу, – сказал с раздражением Шеллинг. – Какое имя у этого урагана?
      Уайетт заглянул в какой-то справочник.
      – Имена довольно быстро идут на смену друг другу в этом году. Так, последний был Лаура. Значит, это будет Мейбл. – Он посмотрел на Шеллинга. – Еще одно. Как насчет островов?
      – А что острова? Мы дадим им обычное предупреждение.
      Он повернулся и вышел из кабинета. Уайетт смотрел ему вслед с нарастающим чувством отвращения.

III

      К вечеру Уайетт ехал по дороге, огибающей залив Сантего, к Сен-Пьеру, столице Сан-Фернандеса. Не велика была эта столица, но то же самое можно было сказать и обо всем острове. В угасающем свете дня он разглядывал привычные картины – банановые и ананасовые плантации, людей, работавших на них, – мужчин в грязных выцветших хлопчатобумажных рубашках и синих джинсах, женщин в ярких цветастых платьях и красивых косынках на головах. Все они, как обычно, смеялись, болтали друг с другом, их белые зубы и темные лоснящиеся лица блестели в лучах заходящего солнца. И как обычно, Уайетт с удивлением спросил себя: «Почему эти люди всегда кажутся такими радостными и счастливыми?»
      Причин радоваться у них было не много. Большинство из них было задавлено постоянной нищетой, результатом в первую очередь перенаселенности и неумелого обращения с землей. Когда-то, в восемнадцатом веке, Сан-Фернандес был богат сахарным тростником и кофе и был лакомым кусочком для боровшихся между собой европейских колониальных держав. Но в какой-то момент, когда хозяева отвлеклись на другие дела, рабы восстали и решили сами вершить свою судьбу.
      Может быть, это было хорошо, а может быть, и плохо. Правда, рабы теперь были свободны, но последовал ряд жестоких гражданских войн, истощивших экономику острова Сан-Фернандес. Непомерный рост населения довершил дело, и несчастные безграмотные крестьяне остались один на один со своими жалкими клочками земли и системой натурального обмена. Уайетт слышал, что в центральном, гористом районе острова люди за всю свою жизнь даже не видели денег.
      В начале двадцатого века дела на острове, кажется, стали поправляться. Окрепшее правительство открыло путь иностранному капиталу, кофе сменили бананы и ананасы, площади сахарного тростника значительно увеличились. Это были хорошие дни. Хотя заработок на плантациях, которыми владели американцы, был невысок, он все же был постоянен, и постепенно денежный рынок на острове оживал. Именно тогда был построен отель «Империал», и Сен-Пьер стал расширяться за пределы Старого города.
      Но Сан-Фернандес никак не мог выбраться из заколдованного круга своей истории. После второй мировой войны в результате кровавого переворота к власти пришел Серрюрье, самозванная Черная Звезда Антильских островов. Его кровавая клика правила неправедным путем судов, убийств, диктатуры армии. У него не было противников, он расправился с ними, и на острове установилась одна власть, власть черного кулака Серрюрье.
      И все же люди находили в себе силы смеяться.
      Сен-Пьер был замызганным городишкой с кое-как построенными кирпичными домами с ржавыми крышами и облупленными стенами. Повсюду стоял тяжелый запах гниющих фруктов, тухлой рыбы, людских и звериных экскрементов. Он ощущался и здесь, в «Империале», хранившем еще следы лучших времен.
      Уайетт вглядывался в полумрак плохо освещенного помещения – на городской станции опять что-то произошло – и наконец, увидел Джули. Она сидела за столом с каким-то мужчиной, и настроение у Уайетта вдруг неизвестно отчего упало. Впрочем, услышав знакомый теплый голос, он немного приободрился.
      – Хелло, Дейв. Очень рада вновь видеть тебя. Это Джон Костон. Он тоже здесь остановился. Он, как и я, летел из Майами в Сан-Хуан, и здесь мы опять наткнулись друг на друга.
      Уайетт стоял в нерешительности, ожидая, что, может быть, Джули извинится перед Костоном и покинет его, но она этого не сделала, и он сел за стол рядом с ними.
      Костон сказал:
      – Мисс Марлоу рассказывала мне о вас. Не могу понять одной вещи, почему англичанин работает на американской военно-морской базе.
      Прежде чем ответить, Уайетт посмотрел на Джули, затем оценивающе – на Костона. Тот был невысокого роста, крепкий человек с квадратным лицом, с сединой на висках и проницательными карими глазами. Судя по его акценту, он был англичанином, но его флоридский костюм мог ввести в заблуждение.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17