Одиссея времени (№1) - Око времени

Коля не представлял себе, как закончится это приключение лично для него.

«Но уж если придется застрять здесь, на Мире, — думал он, — то лучшая надежда на будущее — в таких людях, как Йе-Лю».

Поэтому он с большим удовольствием разговаривал с Йе-Лю о сущности нового мира, размышлял о том, как быть.

Йе-Лю очень заинтересовала первая попытка Сейбл нарисовать на земляном полу карту мира. Теперь они с Николаем составили подробную карту планеты — по воспоминаниям Коли и снимкам, сделанным с борта «Союза». Йе-Лю был умным человеком и без труда воспринял понятие о том, что Земля представляет собой шар: как и древние греки, китайские ученые давно обратили внимание на кривизну тени Земли, падающей на Луну во время лунных затмений. Также Йе-Лю довольно легко воспринял проекцию шара на плоскости.

После того как были сделаны предварительные наброски, Йе-Лю собрал нескольких китайских художников-каллиграфов, и они начали рисовать огромную карту мира на шелке. В завершенном виде эта карта должна была стать украшением стены в одной из юрт дворцового павильона.

Постепенно появлявшееся изображение зачаровывало Йе-Лю. Он был поражен тем, как мало осталось в Евразии земель, еще не покоренных монголами. Им, мыслившим в масштабах материков, казалось, что от России до побережья Атлантики — всего один маленький шаг через страны Западной Европы. Но Йе-Лю волновало то, как он покажет карту Чингисхану. Так много земель в Новом Свете, на Дальнем Востоке, в Австралии и Океании, в Южной Африке и Антарктике — и обо всех этих землях Чингисхан не ведал.

На взгляд Коли, каллиграфы работали превосходно. Полярные шапки они вышивали тонкими белыми нитями, течение крупных рек — золотыми, большие города обозначали драгоценными камнями и всюду ставили аккуратные надписи монгольскими буквами. Правда, к своему изумлению, Николай узнал, что до начала правления Чингисхана у монголов вообще не было письменности, а он позаимствовал буквы у соседнего племени уйгуров.

Трудившиеся не покладая рук каллиграфы явно гордились своей работой. Йе-Лю относился к ним очень хорошо и хвалил их. Но они, как выяснилось, были рабами, захваченными в ходе набегов монголов на Китай. Раньше Николай никогда не видел рабов и поэтому смотрел на них с интересом и удивлением. Они все время держались скованно, сутулились и опускали глаза. Женщины-рабыни всеми силами старались сторониться монголов. Возможно, всем им нравилось общество Йе-Лю, но все равно они вели себя как люди побежденные, являющиеся собственностью победителей.

Коля тосковал по дому: по жене, по детям, потерявшимся в потоках времени. А ведь каждая из этих несчастных рабынь была оторвана от своего дома, ее жизнь была разбита — и вовсе не чьими-то грандиозными манипуляциями со временем и пространством, а жестокостью других людей. Горе рабов не убивало в Коле горечь потери, но глядя на них, он удерживался от жалости к себе.

Если ему становилось не по себе в обществе рабов-каллиграфов и вышивальщиц, Коля находил утешение в общении с цивилизованным и умным Йе-Лю. Через некоторое время он стал ловить себя на том, что ему легче доверять Йе-Лю, человеку из тринадцатого века, чем Сейбл, женщине из своего времени.

Скрупулезная подготовка карты нервировала Сейбл. Ее совсем не радовали те планы, которые Йе-Лю разрабатывал с такой осторожностью, чтобы затем представить их Чингисхану.

Важнее всего, по мнению Йе-Лю, сейчас было объединение. Монголы стали зависеть от ввоза зерна, тканей и многих других товаров первой необходимости, поэтому для них была важна торговля. Поскольку налаженных линий связи с Китаем осталось очень мало, прежде всего нужно было обследовать эту, первейшую и богатейшую часть азиатской империи Чингисхана. Николай же настаивал на том, что одновременно желательно отправить отряд в долину Инда, чтобы разыскать там Кейси и других его уцелевших современников.

Но для Сейбл во всем этом было мало смелости и быстроты. Миновала неделя, и она стремительно вошла в покои Йе-Лю и вонзила нож в карту мира. Рабы-каллиграфы разлетелись в стороны, как стайка перепуганных птиц. Йе-Лю устремил на Сейбл взгляд, наполненный холодным интересом.

Николай негромко проговорил:

— Сейбл, мы все еще чужие здесь...

— Вавилон, — не слушая его, объявила она и указала на свой нож, покачивающийся в самой середине Ирака. — Вот куда хану нужно направить свои силы. Житницы, торговые пути, жалкое блеяние китайских крестьян — все это пыль под ногами в сравнении с этим. Вавилон — вот где сосредоточена та сила, которая способна разрывать пространство и время. Ты не хуже меня знаешь о том, Ник, что сила, правящая новым миром, находится именно там. Если хан сумеет овладеть Вавилоном, если он победит эту силу, то его мечта стать властелином всего мира сбудется при его жизни.

— Такая чудовищная сила — в руках Чингисхана? Сейбл, да ты с ума сошла.

Сейбл смотрела на него сверкающими от волнения глазами.

— Мы — на восемь веков впереди них, не забывай об этом. Мы сможем приструнить этих монголов. — Она махнула рукой над картой мира, словно бы показывая, что мир принадлежит ей. — Для того чтобы создать современную цивилизацию на обломках истории, доставшихся нам, потребуется несколько столетий. Но опиревшись на монголов, мы сократим этот срок настолько, что уже следующее поколение будет жить так, как жили мы. Коля, мы сумеем это сделать. На самом деле это не просто шанс. Это наш долг.

Николай чувствовал себя слабаком рядом с этой страстной и яростной женщиной.

— Но ты собираешься оседлать дикого коня... Йе-Лю наклонился к Базилю, и тот перевел его слова:

— Вы будете говорить на понятном языке.

Коля и Сейбл извинились, и Николай пересказал в усеченном виде их разговор.

Йе-Лю осторожно извлек нож из шелковой карты, подержал в пальцах порванные нити. Обратившись к Сейбл, он сказал:

— Ты меня не убедила. Возможно, мы могли бы прибрать к рукам бьющееся сердце этого нового мира. Но удержать его надолго мы не сможем, если будем голодать.

Она покачала головой.

— Я пойду с этим к хану. Он не станет трусить и не упустит такую возможность.

Впервые за все время Николай увидел на лице Йе-Лю выражение, хоть сколько-то похожее на гнев.

— Посланница Небес, — сказал Йе-Лю. — Тебе пока недоступен слух Чингисхана.

— Погоди, скоро будет доступен, — проговорила Сейбл по-английски и нагло и бесстрашно ухмыльнулась.

23

ПЕРЕГОВОРЫ

По зову Александра к его шатру отправились капитан Гроув и офицеры — Бисеза и Абдыкадыр, а также Сесил де Морган в роли переводчика и Редди с Джошем, взявшие на себя труд записать все, что будет сказано на этих необычных переговорах, в свои блокноты. С македонской стороны должны были присутствовать сам Александр, Евмен, Гефестион, царский лекарь Филипп и немыслимое число придворной челяди, советников и слуг.

Обставлено все было грандиозно. Огромный шатер Александра, который сюда привезли из дельты Инда, был сшит из ткани, украшенной звездами, и покоился на золотых столбах. Для гостей перед золотым троном царя были поставлены сиденья с серебряными ножками. Между тем атмосфера была напряженная: всего в шатре, помимо участников переговоров, находилось не меньше ста вооруженных и готовых к бою воинов, называемых щитоносцами и одетых в алые с голубым туники, а также Бессмертные из Персии в чудесно вышитых, но совершенно непрактичных одеждах.

Евмен, пытаясь избежать ненужных трений, предварительно ознакомил Бисезу с тем, как полагается вести себя в присутствии царя. Поэтому все гости из будущего, войдя, приветствовали Александра, исполняя prosky-nesis. Так по-гречески именовался персидский обряд, заключавшийся в том, чтобы послать царю воздушный поцелуй и поклониться*[19]. Ясное дело, это не очень понравилось Абдыкадыру, а вот капитан Гроув и его подчиненные все сделали как надо, не моргнув глазом. Видимо, эти британцы, волею судеб оказавшиеся на задворках своей империи и окруженные всевозможными князьками, раджами и эмирами, научились уважать необычные местные традиции.

Но только этот обряд и вызвал у Абдыкадыра внутренний протест, а в остальном, как видела Бисеза, он получал от происходящего огромное удовольствие. Бисеза знала мало таких здравомыслящих людей, как Абдыкадыр, но сейчас он явно окунулся в приятные фантазии, представляя себе, что эти потрясающие македоняне — и в самом деле его предки.

Гости расселись по красивым сиденьям, пажи и слуги обошли всех с блюдами, уставленными угощеньями и напитками, и переговоры начались. Перевод, который вели греческие ученые и де Морган, шел медленно и порой обескураживал и раздражал и ту, и другую сторону. Но все же мало-помалу переговорщики продвигались вперед с помощью карт, рисунков или даже надписей на македонских восковых табличках или на листках бумаги, которые Джош и Редди вырывали из своих блокнотов.

Начали с обмена имеющимися сведениями. Людей Александра совсем не удивило Око Зла, повисшее в воздухе над плацем около крепости Джамруд. С того самого дня, когда, по выражению македонян, «солнце скакнуло по небу», их разведчики видели подобные шары по всей долине Инда. Как и британцы, македоняне быстро привыкли к этим безмолвным и неподвижным «соглядатаям» и относились к ним без всякого почтения.

Весьма практичного и здравомыслящего секретаря Евмена гораздо меньше интересовали эти безмолвные загадки. Более ему была интересна политика, проводимая в будущем и заставившая этих людей оказаться здесь. Некоторое время ушло на то, чтобы втолковать Евмену и всем остальным, что британцы под командованием капитана Гроува и группа Бисезы на самом деле — из разных времен, что между ними пропасть примерно в сто пятьдесят лет. Правда, такое расстояние во времени выглядело крошечным в сравнении с двадцатью четырьмя столетиями, отделявшими время Александра от времени Бисезы. И все же Евмен довольно-таки быстро уяснил картину событий века девятнадцатого, когда капитан Гроув вкратце обрисовал обстановку.

Бисеза ожидала, что конфликтная ситуация двадцать первого века будет менее понятна македонянам, но когда Абдыкадыр упомянул о запасах нефти в Средней Азии, в разговор вступил Евмен. Он вспомнил о том, что на берегах реки в некоей стране (как поняла Бисеза, это было на территории современного ей Ирана) прямо рядом с тем местом, где поставили царский шатер, в земле было два источника, из которых вытекала странная жидкость.

— По вкусу и цвету эта жидкость ничем не отличалась от оливкового масла, — объяснил Евмен, — но тамошняя почва вовсе не годилась для оливковых деревьев.

Но все же, по его словам, Александр размышлял о том, какую выгоду можно извлечь из таких запасов этой странной жидкости, если они окажутся большими. Правда, придворный прорицатель объявил, что это масло — предвестие больших грядущих трудов.

— Мы пришли сюда в разные времена, и привели нас разные цели, — сказал Евмен. — Возможно, здесь сосредоточены стремления мира к вечности.

Сам Александр говорил мало. Он восседал на троне, подперев подбородок кулаком и полуприкрыв глаза. Лишь изредка он приоткрывал их и смотрел на собравшихся чуть искоса с непонятным, обманчивым смущением. Ведение переговоров он практически целиком отдал на откуп Евмену, который представлялся Бисезе человеком дальновидным и умным, а также Гефестиону, а этот время от времени прерывал Евмена и просил разъяснить ему что-то или принимался спорить с секретарем царя. Было совершенно ясно, что отношения у Евмена с Гефестионом напряженные.

«Но наверное, — подумала Бисеза, — Александр доволен тем, что эти двое потенциальных соперников вот так разделены».

Постепенно разговор перешел на то, что произошло со всеми сразу, — каким образом история могла распасться на куски и почему.

На взгляд Бисезы, случившееся должно было бы повергнуть македонян в ужас, но это оказалось не так. Они были твердо убеждены в том, что все происходящее — деяния богов, замыслы которых неисповедимы: мировоззрение этих людей, не имевшее ничего общего с наукой, для Бисезы было абсолютно чуждым, но между тем мыслили македоняне достаточно гибко для того, чтобы принимать подобные загадки как данность и не шарахаться от них в страхе. Это были закаленные и решительные воины, прошагавшие по неведомым землям не одну тысячу километров. Они, как и их греческие советники-ученые, были далеко не дураки.

Александра явно занимали философские вопросы.

— Могут ли умершие жить снова? — негромко вопросил он гортанным баритоном. — Ведь я для вас давным-давно мертв... И можно ли воссоздать прошлое — вернуться туда, где ты еще не совершил будущих прегрешений и не испытал горечи утрат?

Абдыкадыр шепнул Бисезе:

— Человеку, на руках у которого столько крови, как у этого парня, мысль о том, что прошлое можно подправить, должна казаться весьма привлекательной...

Гефестион сказал:

— Большинство философов смотрят на время как на циклы повторений. Как биение сердца, как прохождение времен года, как прибывание и убывание Луны. В Вавилоне астрономы создали календарь, высчитав движение планет, они говорят о Великом Годе, который длится, если я не ошибаюсь, четыреста тысяч лет. Когда планеты собираются в одно, особенное созвездие, происходит большой пожар, а когда планеты собираются воедино в другом месте, наступает «зима» и приходят потопы... Некоторые даже утверждают, что события прошлого повторяются в точности от одного цикла до другого...

— Однако эта мысль не давала покоя Аристотелю, — вставил Александр, и Бисеза вспомнила, что он действительно был учеником этого философа. — Если я живу за столько же лет до падения Трои, на сколько и после ее падения, то что же вызвало эту войну?

— Но все же, — продолжал Гефестион, — если в понятии повторяемости циклов есть что-то верное, то можно объяснить немало странных вещей. К примеру, оракулы и пророки... Если время построено из циклов, то, возможно, предсказание будущего не только видение будущего, но и память о прошедшем. Если так, то странная смесь времен, которой мы теперь стали свидетелями, не так уж необъяснима. Ты согласен со мною, Аристандр?

Старик-прорицатель склонил голову.

Тут Александр, Гефестион и Аристандр начали переговариваться между собой. Порой — слишком взволнованно и быстро, и толмачи не успевали за ними.

Редди был зачарован происходящим.

— Как удивительны эти люди! — шептал он.

— Довольно философии, — вмешался прагматик Евмен и призвал собравшихся решить, что предпринять в дальнейшем.

Капитан Гроув сообщил, что у него имеется предложение. Британский офицер захватил с собой атлас — книгу довольно древнюю даже по его меркам. Наверное, ею пользовались школьники викторианских времен.

С картами и их составлением македоняне были знакомы. На самом деле в свои походы Александр всегда брал греков, искушенных в искусстве изучения местности и рисования карт. Они и составляли карты покоренных Александром и до тех пор почти неведомых древним грекам земель. Поэтому македоняне очень заинтересовались атласом и взволнованно сгрудились вокруг небольшой книжицы. Их поразило качество печати, точность повторения изображения одних и тех же стран на разных страницах, яркие краски. Они без особого труда восприняли тот факт, что мир с центром в Средиземноморье, знакомый им, — всего лишь малая часть планеты, что сама планета представляет собой шар, о чем говорил Пифагор за несколько столетий до рождения Александра. На самом деле Аристотель, учитель Александра, написал отдельную книгу об этом. А Бисезу довольно сильно удивили обширнейшие территории, закрашенные розовым цветом и обозначавшие земли, принадлежавшие Британии в пору ее расцвета.

Наконец Александр с некоторой долей недовольства потребовал, чтобы атлас поднесли к его трону. Однако он сильно разочаровался, когда увидел, что его империя была обозначена карандашом на карте мира.

— Я полагал, что оставил могущественный след в мире, — сказал он. — Но сколь многого я даже не увидел.

Пользуясь атласом, капитан Гроув объяснил, что его предложение состоит в том, чтобы, объединив силы, выступить маршем на Вавилон.

Абдыкадыр попробовал рассказать о радиосигналах, пойманных космонавтами с борта «Союза». Это, естественно, вконец обескуражило греков и македонян, но, на счастье, Джош и Редди сумели подыскать подходящие красочные выражения.

— Это — как звук неслышимых труб, — сказал Редди. — Или как вспышка солнца в невидимых зеркалах...

Абдыкадыр продолжал:

— И единственный сигнал, услышанный нами, исходил вот отсюда. — Он указал на Вавилон. — Именно здесь мы, скорее всего, сумеем понять, что случилось со всеми нами и со всем миром.

Все это было переведено Александру.

При упоминании о Вавилоне македоняне заволновались. Уже много дней они не имели никаких вестей ни из Македонии, ни откуда бы то ни было еще за пределами долины Инда — да и британцы давно не получали весточек из дома, из своего времени. И всем было понятно, куда надо двигаться, если все так и будет продолжаться: Александр всегда намеревался превратить Вавилон в столицу империи, протянувшейся от Средиземного моря до Индии — империи, где земли были бы соединены между собой морскими и речными путями. Возможно, именно теперь его мечта могла осуществиться даже с помощью тех сил, что были сосредоточены в его руках, и даже при том, что весь прочий ведомый ему мир исчез.

Исходя из всего этого, наилучший путь был ясен. Как только было достигнуто согласие, Редди ужасно разволновался.

— Вавилон! Боже мой, куда же заведут нас все эти приключения?

Переговоры быстро скатились к обсуждению практических вопросов — времени начала похода, снабжению продовольствием. Свет за стенами шатра потускнел. Слуги подносили и подносили вино. Собравшиеся все более расслаблялись, встреча становилась все более шумной.

Отойдя в сторону от македонян, Джош, Абдыкадыр, Бисеза и Редди собрались вчетвером.

Бисеза сказала:

— Нужно что-то оставить для Сейбл и Коли на тот случай, если они все-таки доберутся сюда.

Стали обсуждать такие ориентиры, как большие стрелы на земле, выложенные из камней, каменные пирамидки, внутри которых лежали бы записки. Было даже предложение оставить для космонавтов рации.

— Скажите, а вам нравится то, — осведомился Абдыкадыр, — что мы доверяем свою судьбу Александру и его войску?

— Да, — без раздумий отозвался Редди. — Аристотель учил этих парней открытости ума и сердца, учил любознательному отношению к миру. Поход Александра был настолько же завоевательской кампанией, насколько и исследовательской экспедицией...

— Капитан Кук с армией в пятьдесят тысяч человек, — проворчал Абдыкадыр.

— И конечно же, — продолжал свою мысль Редди, — именно эта открытость позволила им воспринять традиции незнакомых народов и так спаять воедино империю, что, если бы не безвременная смерть Александра, это громадное государство просуществовало бы не одно столетие, опережая остальные цивилизаций.

— Но здесь, — заметил Джош, — Александр пока не мертв.

Бисеза видела, что Александр наблюдает за ними. Вот он запрокинул голову и что-то негромко сказал евнуху.

«Уж не услышал ли он то, о чем мы говорили? — подумала Бисеза.

Редди закончил свою мысль:

— Мне не приходит на ум лучшей идеи, чем основать «Британскую империю» в Азии и Европе за две тысячи лет до того времени, когда она возникла!

— Но империя Александра, — возразил Джош, — не имеет ничего общего с демократией и духовными ценностями древних греков. Он совершал отвратительные зверства — например, сжег город Персеполь. Каждый новый этап его бесконечного похода оплачивался добром, награбленным за время предыдущего этапа. Он бросался чужими жизнями, как спичками. По некоторым оценкам, на его совести три четверти миллиона погибших.

— Он был человеком своего времени, — заявил Редди так упрямо и цинично, словно лет ему было в два раза больше, чем на самом деле. — Чего тут ожидать? В его мире порядок исходил только от империи. Внутри границ империи существовали культура, порядок, возможность развития цивилизации. За ее границами — только варварство и хаос. И не было другого способа управлять миром! И между прочим, достижения Александра его пережили, хотя самой империи это было не суждено. Он распространил греческий язык от Александрии до Сирии так гладко, будто варенье на хлеб намазал. Когда римляне двинулись на восток, они обнаружили там не варваров, а людей, говорящих по-гречески. Если бы не это греческое наследие, христианство из Иудеи распространялось бы с гораздо большим трудом.

— Возможно, — не стал спорить Абдыкадыр. — Но не забывай, Киплинг, — добавил он с усмешкой, — я — не христианин!

К ним подошел капитан Гроув.

— Полагаю, мы свое дело сделали, — негромко произнес он. — Я необыкновенно рад тому, что нам удалось так быстро достигнуть соглашения, и просто поразительно, как много у нас общего. Получается, что когда дело доходит до того, что нужно переместить войско из одного места в другое, за две тысячи лет ничего так уж сильно не изменилось... Но послушайте: я заметил, что встреча стала носить не самый деловой характер... Я слышал об Александре и том разврате, который его окружал, — с печальной усмешкой заметил капитан. — И я бы, несомненно, предпочел ретироваться отсюда, но боюсь, с точки зрения политики надо еще немного тут послоняться и свести с этими ребятами знакомство поближе. Не волнуйтесь: с вином я не переусердствую! Мои парни тоже побудут тут со мной, но если вы хотите удалиться...

Бисеза воспользовалась этим предложением. Редди и Джош тоже решили уйти. Правда, на выходе Редди с некоторой завистью оглянулся на мерцающий интерьер царского шатра, где перед троном начала танцевать весьма недурственная собой девица в легкой накидке.

Снаружи, у входа в шатер, Бисезу поджидал Филипп, грек, лекарь Александра. Бисеза поспешно позвала де Моргана. Снабженец был полупьян, но переводить еще мог.

Филипп сказал:

— Царь знает, что ты говорила о его смерти.

— О... Мне очень жаль.

— И он хочет, чтобы ты сказала ему, как он умрет. Бисеза растерялась.

— У нас есть только предание. Рассказ о том, что с ним случилось...

— Он скоро умрет, — выдохнул Филипп.

— Да. Ничего не поделаешь.

— Где?

Она вновь растерялась, но ответила:

— В Вавилоне.

— Значит, он умрет молодым, как Ахилл, его любимый герой. Как это похоже на Александра! — Филипп оглянулся на царский шатер, где, судя по доносящемуся шуму, пирушка набирала обороты. Вид у лекаря был встревоженный, но решительный. — Что ж, дивиться нечему. Он пьет, как и дерется, за десятерых. И ему в легкое вонзилась стрела, он чуть не погиб. Боюсь, он не даст себе времени на выздоровление, но...

— Он не станет слушать своего лекаря. — Филипп улыбнулся.

— Кое-что остается без перемен.

Бисеза быстро приняла решение. Она сунула руку во внутренний карман комбинезона, где у нее лежала аптечка первой помощи, и вынула пластиковую упаковку таблеток от малярии. Она показала Филиппу, как выдавливать таблетки из пластиковых лунок.

— Пусть твой царь примет это, — сказала она. — На самом деле никто точно не знает, как все было. Истина была окружена слухами, ссорами и враньем. Но некоторые верят, что все вышло из-за той болезни, от которой помогают эти таблетки.

Филипп нахмурил брови.

— Зачем ты даешь мне это?

— Потому что я думаю, что твой царь очень важен для будущего всех нас. Если он умрет, то хотя бы не так...

Филипп сжал в кулаке упаковку таблеток и улыбнулся.

— Благодарю тебя, госпожа. Но скажи мне...

— Да?

— Будут ли помнить о нем — в будущем?

И снова она возникла, эта странная дилемма — стоит ли рассказывать слишком много. А Бисеза успела довольно многое узнать об Александре и его эпохе из рассказов своего телефона.

— Да, будут. Будут помнить даже о его коне! — Буцефал погиб в битве у реки Джелум*[20]. — За тысячу лет до нынешнего времени в стране за Оксусом*[21] правители будут утверждать, что у их коней на голове когда-то росли рога и что они — потомки Буцефала, некогда прошедшего по этим краям вместе с Александром.

Филипп был в полном восторге.

— Александр велел изготовить для Буцефала шлем с золотыми рогами и надевал его на голову своего коня перед битвами. Госпожа... если царь будет при смерти...

— Тогда расскажи ему об этом.

Когда лекарь ушел, Бисеза строго сказала де Моргану:

— А вы об этом помалкивайте. — Он развел руками.

— Конечно, конечно. Мы должны сохранить Александру жизнь — ведь если уж мы тут застряли, он наша надежда хоть на какое-то будущее. Но заклинаю вас всеми богами, Бисеза! Почему вы просто так отдали этому врачу таблетки? Почему не продали? Александр в тысячу раз богаче любого из людей его времени! Какая расточительность...

Но она, смеясь, ушла прочь.

24

ОХОТА

Наконец все было готово к началу battue.

Для охоты, представлявшей собой одновременно и упражнение в воинском искусстве, была отведена огромная территория в степи. Части войска развертывались широкими кордонами, и каждой из этих частей командовал один из главных полководцев. Загонщики направились к центру, передвигаясь будто на маневрах. Впереди и по обе стороны от каждой группировки двигались разведчики. Части войска перекликались между собой с помощью труб. В конце концов образовался очень точный круг.

Как только загонщики приступили к делу, Чингисхан сам возглавил царскую процессию и вывел ее на гряду невысоких холмов, откуда открывался хороший вид на всю окружающую местность. На охоте обязаны были присутствовать все члены Золотого рода — жены, наложницы, слуги. Йе-Лю также отправился с царской процессией и взял с собой Колю, Сейбл и толмачей.

Масштаб учений потрясал воображение. Заняв место на вершине холма, Николай увидел только два-три полка, выстроившихся на равнине внизу. Реяли яркие вымпелы, взволнованно переступали с ноги на ногу лошади. Остальные полки находились далеко, где-то за линией горизонта. Для царской семьи и сопровождающих ее лиц было приготовлено обильное и роскошное угощение.

Покуда работали загонщики, членов Золотого рода развлекали сокольники. Один монгол вынес большого орла, сидевшего поверх толстой рукавицы. Когда орел расправил крылья, оказалось, что их размах больше роста охотника. Выпустили ягненка, и огромная птица догнала его и набросилась с такой страстью, что сокольничий, державший орла на длинном ремешке, не удержался на ногах и упал, что весьма развеселило хана и его окружение.

После соколиной охоты начались конные скачки. Маршрут растянулся на несколько километров, и оттуда, где стоял Николай, было видно только место финиша. Наездники не старше семи-восьми лет скакали на взрослых лошадях без седла и босиком. Скорость скачки была просто бешеная. В густом облаке пыли всадники приближались к финишу. Члены Золотого рода бросали победителям золотые монеты и драгоценные камни.

На взгляд Коли, все это было еще одним примером монгольской смеси варварства с вульгарной показухой. Сейбл об этом отзывалась по-своему.

«У этих людей совсем нет вкуса», — ворчала она.

Однако Николай не мог не восхищаться удивительным хладнокровием Чингисхана.

Вышколенный воин, твердый политик, целеустремленный и неподкупный человек, Чингисхан родился в семье вождя одного из монгольских кланов. При рождении ему было дано имя Темучин, что означает «кузнец», а впоследствии он взял себе имя Чингисхан, то есть «властелин мира». Около десяти лет длился братоубийственный конфликт, но в конце концов Темучину впервые за много столетий удалось сплотить монголов в единый народ, и он стал «правителем всех племен, живущих в войлочных шатрах».

Монгольские войска состояли почти поголовно из кавалерии, отличавшейся удивительной быстротой перемещения и строжайшей дисциплиной. Стиль ведения боя монголы оттачивали на протяжении жизни многих поколений, занимаясь охотой и ведя войны на равнинах. Для оседлых народов, имевших крестьянские хозяйства и города по краям степей, монголы были трудными соседями, но не только они. На бескрайних как океан просторах Азии несколько столетий бесчинствовали орды конников-грабителей. Монголы просто оказались последними в этой долгой кровавой цепочке. А под властью Чингисхана они стали поистине страшной силой.

Свои боевые походы Чингисхан начал с покорения трех народов, обитавших на территории Китая. Быстро богатея за счет грабежей, монголы затем обратили свое внимание на запад и напали на Хорезм — древнее и богатое государство, простиравшееся от Ирана до Каспийского моря. После этого прошли по Кавказу на территорию нынешней Украины, в Крым, а потом совершили страшный набег на север, на Русь. Ко времени смерти Чингисхана его империя, созданная при его жизни, уже в четыре раза превышала по площади государство Александра Македонского и в два раза — Римскую империю.

Но при этом Чингисхан оставался варваром, и его единственной целью было усиление власти и обогащение Золотого рода. К тому же монголы были безжалостными убийцами. Их жестокость объяснялась их собственными традициями: безграмотные кочевники, они не понимали, зачем нужно сельское хозяйство. Города для них представляли смысл только как источники добычи, а человеческую жизнь они не ценили вовсе. С этими принципами они и осуществляли каждое очередное завоевание.

И вот теперь Коля чудесным образом оказался в самом сердце монгольской империи. Здесь преимущества имперского строя были видны более ярко, чем на страницах любого из учебников истории, написанных потомками покоренных народов. Впервые за все свое существование Азия была объединена — от границ с Европой до Южно-Китайского моря: на гобеленах, украшавших шатры Чингисхана, китайские драконы соседствовали с персидскими фениксами. И несмотря на то что все связи прервались после упадка монгольской империи, на смену мифам о народах Востока пришли воспоминания — воспоминания, которые в один прекрасный день вдохновят Христофора Колумба пуститься в плавание через Атлантический океан в поисках нового пути в Индию.