Один в бескрайнем небе

Вполне вероятно, что они могли ошибиться и на этот раз, но они собирались направить самолет в глубь сверхзвуковой области для проверки своей новой гипотезы.

Официальное решение было принято в первых числах декабря. Для достижения «Скайрокетом» больших чисел М предполагалось последовать примеру фирмы Белл при испытании ею самолета Х-1, то есть поднять «Скайрокет» в воздух на самолете-носителе и на высоте запустить его в полет. Это было значительным отклонением от первоначальной программы и требовало продления контракта. Кроме того, в целесообразности и реальности такого испытания нужно было убедить командование авиации ВМС. Кардер, Джин Мей и главный аэродинамик летных испытаний фирмы Дуглас Чак Петтингалл выехали в Вашингтон, собираясь оперировать следующими аргументами: военно-морским силам не придется разрабатывать новый, фантастически дорогой экспериментальный самолет для достижения скорости, соответствующей М = 2, так как при известной модификации это мог обеспечить «Скайрокет». Чтобы достичь большего числа М, нужно только подготовить максимально облегченный самолет-носитель В-29 и два экземпляра модифицированного «Скайрокета», из которых у одного силовая установка должна состоять только из жидкостно-реактивного двигателя.

По логике вещей в случае продления контракта с ВМС для продолжения испытаний следовало пригласить Джина Мея, старшего летчика-испытателя «Скайрокета», назначенного теперь на летно-испытательную станцию в Санта-Монике. Мне было достаточно и того, что я уже пережил при взлетах на жидкостно-реактивном двигателе и во время полетов на сверхзвуковых скоростях. Я бы не хотел быть на месте Джина. Из того, что мне удалось выяснить на летно-испытательной станции, план испытаний «Скайрокета» в основном совпадал с планом ВВС при испытании самолета Х-1. Джина должны были поднять на двенадцать тысяч метров и оттуда сбросить в голубые просторы только с одним ЖРД, рассчитанным на работу в течение трех минут, а затем он должен был вернуться на свой аэродром с остановленным двигателем, бесшумно паря в воздухе, как птица.

* * *

Пока тройка находилась в Вашингтоне, вместо Кардера руководил делами Джордж Мабри. База была переполнена армейским и морским начальством, которое проверяло программы, находившиеся в стадии выполнения, а летчики-испытатели военно-воздушных сил круглосуточно испытывали новый всепогодный реактивный истребитель Локхид F-94. Это были ускоренные войсковые испытания: по военной программе выяснение эксплуатационных дефектов, обычно растягивавшееся на шесть месяцев, было втиснуто в один месяц. Некоторые летчики говорили мне в баре, что приходится летать по шесть часов в день. Отношение к работе изменилось — теперь у всех была новая цель. Прошли времена беспечности и выжидания, неожиданно для всех нашлась работа. Шла война.

Однажды высшие офицеры военно-морских сил, находившиеся на базе, зашли в ангар фирмы Дуглас, чтобы осмотреть самолет A2D, на котором летал Джордж. Янсен считал это посещение несколько преждевременным — требовалось еще добрых шесть месяцев испытаний, прежде чем этот сложный небольшой палубный самолет будет готов для принятия на вооружение.

Коммандер Хью Вуд был одним из трех летчиков, назначенных для поверочных облетов A2D. Джордж тщательно инструктировал Вуда, а ночами сочинял для молодого летчика военно-морских сил поверочные задания на каждый день. Как это часто бывает у летчиков-испытателей, Джорджу казалось, что он еще не все объяснил человеку, которому предстояло впервые полететь на его самолете. За две недели до рождества, после полудня, Джордж должен был передать свою машину коммандеру для контрольного облета. В это время я был в ангаре и разговаривал с Мак-Немаром. С покрытых снегом гор ветер дул вниз, в пустыню. Недалеко от самолетов находились два радиоавтомобиля, на переднем сиденье одного из них сидел Джордж с микрофоном в руках. Двери автомобилей были распахнуты, и я слышал, как поднявшийся в воздух летчик вызвал Джорджа. Джордж был возбужден, целиком поглощен работой. Он молча кивнул мне головой, с нетерпением ожидая, что скажет человек, который сейчас летал на его самолете. Ведущий инженер самолета A2D сидел рядом с Джорджем и тоже слушал и наблюдал за небом, отливавшим каким-то металлическим оттенком. Вдруг одновременно из обоих радиоавтомобилей донесся громкий голос летчика. Самолета не было видно с земли.

— Нахожусь над южной оконечностью озера, начинаю пологое пикирование с высоты шесть тысяч метров к северной оконечности…

Люди в машине невольно потянулись к громкоговорителю, но радио опять замолкло. Но вот из открытых дверей автомобиля над аэродромом прозвучал далекий голос:

— Неисправность в турбовинтовом двигателе. Кажется, он недодает мощности.

Все поняли: это скрытый призыв о помощи. Джордж выпрямился, его губы зашевелились, а глаза не отрывались от радиоприемника. Оттуда еще раз донесся голос:

— Разворачиваюсь в сторону озера для вынужденной посадки…

Голоса из самолета больше не было слышно.

Джордж выскочил из машины, и я отошел в сторону. Он смотрел в небо, пытаясь отыскать затерявшийся там самолет. Наконец мы заметили пятнышко: далеко на юге против солнца самолет приближался к нам, неестественно круто ныряя к озеру. Вот-вот, через минуту оборвется человеческая жизнь. Несколько мгновений мы наблюдали за крутой траекторией бешеного пикирования, слушали рев приближавшегося к озеру A2D. И вот рев прекратился… С дальнего конца аэродрома поднимался столб черного дыма, заволакивая чистое небо.

— Катастрофа на озере… Катастрофа на озере… Катастрофа на озере… — монотонно повторяло радио. К словам диспетчера присоединился вой пожарных и санитарных машин, предупреждая о несчастье. Еще не улеглась пыль, поднятая этими машинами, и не смолк вдали их оглушительный вой, как мы уже направились к тому месту, откуда поднимался черный дым. Я думал о том, что переживал молодой коммандер в долгие шестьдесят секунд, беспомощно наблюдая, как приближается дно озера. К месту катастрофы нельзя было подойти ближе чем на двадцать пять — тридцать метров. Там полыхал огонь. Джордж молча смотрел на пламя, бурлившее черным дымом, и наблюдал за пожарными в белых костюмах, касках и больших рукавицах, которые то исчезали в красном зареве, то появлялись из него со шлангами, разбрызгивавшими в огонь слабые струйки жидкости.

Джордж не отрывал глаз от огня и в бессильном гневе повторял:

— Господи, почему это не случилось со мной?

Он словно истязал себя, снова и снова произнося этот вопрос.

Из костра появились белые фигуры с черным, обуглившимся телом человека, чей голос я слышал всего десять минут назад…

— Почему это не случилось со мной? Почему это не случилось со мной?… Вдруг я чего-нибудь не сказал ему, и это вызвало катастрофу…

Но Джордж не получал ответа. Да и что я мог сказать ему в утешение? Едва ли все его старательные объяснения могли бы спасти человека, поднявшего этот самолет в воздух меньше часа назад. Если бы морской летчик Вуд знал A2D так же хорошо, как Джордж, он, может быть, выбросился бы из него, но в первом полете невозможно определить момент, когда это следует сделать.

И все-таки Джорджа продолжала мучить мысль, что он мог бы предотвратить несчастье, если бы более тщательно объяснил, какие признаки говорят о неисправности самолета. Среди летчиков-испытателей не было человека более добросовестного и внимательного, чем Джордж, но несчастье случилось именно с его машиной. Да, в первом полете человек нуждается в чем-то большем, чем самый подробный инструктаж и отличное знание самолета, — в удаче…

Один из инженеров пожаловался:

— Ну вот, шесть месяцев работы пошли прахом!

Стоя у места катастрофы, люди обсуждали ее возможные причины. Долгое молчание наконец прорвалось: каждому хотелось дать свое объяснение причинам трагического происшествия.

— Возможно, турбина двигателя была неисправна и это привело к ослаблению потока от винтов и уменьшению эффективности руля высоты.

Если это верно, летчик не мог вывести самолет из пикирования. Правда, можно было покинуть самолет, но летчик не сумел определить этот момент.

Когда на следующей неделе Ал Кардер вернулся в Мюрок, о катастрофе с A2D вспоминали уже как об очередном происшествии в длинном ряду привычных на аэродроме трагедий. Не так относился к этому только Джордж Янсен. Ему было трудно забыть о катастрофе, признать ее неизбежность. К тому же гибель A2D лишила его объекта работы, и ему оставалось только думать о катастрофе. Все новые самолеты были распределены между испытателями или находились еще в стадии постройки. Не раньше чем через год компания построит другой самолет A2D, но инженеры и летчики должны оставаться в Мюроке и работать консультантами до тех. пор, пока новая машина не будет доставлена на базу. У Джорджа потянулись бесконечные дни ожидания, но избыток свободного времени только усиливал его обычную неугомонность и язвительность.

Снова «Скайрокет» остался в ангаре один. Программа его испытаний теперь была еще более сложной, чем когда-либо ранее.

Судя по бодрому выражению лица Ала Кардера в день его возвращения из Вашингтона, все, кто находился в ангаре фирмы Дуглас, поняли, что военно-морские силы одобрили предложение о дальнейшем проникновении на «Скайрокете» в область сверхзвуковых скоростей. Бомбардировщик В-29 переделывался в самолет-носитель, две модификации «Скайрокета» — одна только с ЖРД, вторая с комбинацией ЖРД и ТРД — были заказаны заводу в Эль-Сегундо. «Скайрокет» с одним ЖРД будет иметь на борту в два раза больше топлива, чем раньше. Его опекуны были уверены, что это вместе с большим преимуществом в высоте даст их машине возможность обогнать Х-1 и стать самым быстроходным самолетом в мире. Второй вариант — с ЖРД и ТРД — будет таким же, как тот, на котором я летал. Но так как «Скайрокет» с полным запасом топлива будет доставлен на высоту в бомбовом отсеке самолета-носителя «Суперфортресс», то он сможет продержаться в воздухе значительно дольше, а это позволит существенно изменить программу испытаний. В моем контракте не был предусмотрен запуск в воздух с самолета-носителя. Похоже, что скоро придет конец моей работе на этом объекте. За год полетов на «Скайрокете» на мою долю выпало немало приключений.

Я сидел за столом в душной комнате, просматривая недельный график полетов, когда в комнату по пути в ангар зашел Кардер.

— Привет, Ал, с возвращением! Я слышал, вы не зря съездили в Вашингтон?

— Привет, Билл, — ответил он и, вдруг вспомнив что-то, остановился: — Да, все получилось очень хорошо, нам охотно пошли навстречу… Кстати, Билл, не знаю, слышали ли вы, что Джин Мей не собирается брать на себя выполнение программы по отцеплению и запуску в воздухе.

Этим было сказано все. Кардер подождал секунду, чтобы увидеть, как я буду реагировать, а затем пошел дальше, в ангар. Я пробормотал что-то вроде: «Вот как?» — но, разумеется, понял, что имел в виду Кардер. Инженеры уже держали меня на примете. Так Кардер мимоходом сообщил мне о решении, которое приняли, не посоветовавшись со мной. Неожиданно, без предупреждения, дилемма, стоявшая перед другим человеком, была теперь поставлена передо мной. После длительных тайных переговоров, от которых меня держали в стороне, раскаленный докрасна уголек был брошен мне. Предстоящие важные полеты обсуждались месяцами, но до меня доходили только обрывки разговоров — стоило приблизиться к говорившим, как они умолкали. И вот теперь, не дав подготовиться и все обдумать, мне отводили самую главную роль в выполнении программы испытаний. Формальное предложение поступит из конторы в Санта-Монике, но сообщение Кардера было первым намеком.

Итак, мне не дали подготовиться и все обдумать. Я был сыт по горло и больше раздражен, нежели обеспокоен внезапным предложением. Снова придется решать, но пока я не хотел думать об этом до поездки домой в конце недели. Лучше всего отложить принятие решения до поездки через пустыню, когда меня ничто не будет отвлекать и беспокоить.

* * *

Вдоль дороги росли какие-то деревья, угловатые стволы которых с поднятыми ветвями напоминали пугала в огороде. Неровными рядами тянулись они в глубь пустыни. Раздражение, которое охватило меня, когда я узнал, что Кардер именно мне предложил взяться за выполнение новой программы, уже прошло. Больше того, раздражение уступило место гордости. Да, ведь это очень ответственное задание.

Мы пытались достигнуть скоростей и высот, о которых люди до сих пор могли только мечтать, — это была область неведомого. Никто не мог сказать, чего следует ожидать в таких полетах. Я буду предоставлен самому себе. И я невольно думал о том, как отказаться от этого задания.

Во время войны, в Гонолулу, мне попалась книга французского летчика Антуана Сен-Экзюпери. Я запомнил из нее слова: «Нет иной свободы, кроме свободы человека, стремящегося к какой-либо цели». Какие бы доводы я ни придумывал против новой программы, я знал, что приму ее. Это была та разновидность свободы, о которой говорил французский летчик и к которой я, не отдавая себе отчета, стремился всю жизнь. И вот теперь она передо мной. Мне остается только протянуть руку и взять ее. Выбирай, Билл: если ты стремишься к новой цели, ты обретешь свободу, но если ты предпочтешь стоять на месте, ты обретешь безопасность. Либо одно, либо другое — компромисс невозможен. Я знал, что если отвергну свободу, то никогда не перестану жалеть об этом решении.

Впереди еще было два месяца — времени достаточно, чтобы подготовиться к предстоящему сражению. К нему будем приближаться этапами, постепенно. Первый этап — полет на самолете с комбинированной силовой установкой — ТРД и ЖРД, которая позволит обследовать границы неизведанной зоны. Игер уже проделывал это, и у него все кончалось благополучно. По всем признакам «Скайрокет» должен вести себя не хуже, чем Х-1. Правда, имея большую стреловидность крыла, он, вероятно, не располагал такой же подъемной силой, но это еще нужно было доказать. Пока до запуска оставалось много времени. К тому же за это испытание можно получить солидное денежное вознаграждение. Если я отложу переживания до дня полета, волнение будет длиться не больше двух часов. Как недолго придется испытывать страх!

Да, я отложу все переживания до последнего дня. Впереди еще много времени. Возможно, целых два месяца…

Теперь я должен попросить, чтобы эту работу поручили мне. Правда, и инженеры и начальство уже давно решили, что именно я буду летать на новых модификациях «Скайрокета», но все было подстроено так, что начинать переговоры придется мне.

* * *

В понедельник утром, после длинного воскресного дня, проведенного у костра в обществе друзей по пляжу и загорелой веселой девушки, я зашел в отдел летных испытаний на заводе в Санта-Монике, чтобы получить официальное предложение от Джонни Мартина. Расс Toy и Ларри Пейтон стали рассказывать местные новости. Когда Расс собрался дать какой-то совет о выводе самолета из пикирования, в летную комнату по пути в цехи зашел Мартин. Я извинился перед Рассом и Toy и подошел к главному летчику-испытателю.

— Джонни, я слышал, что Джин не хочет брать на себя выполнение программы по отцеплению самолета и запуску двигателя в полете.

Мартин остановился около картотеки.

— Да, я тоже слышал что-то в этом роде. — И затем, словно речь шла о пустяках, он приподнял брови и спросил: — Вы хотите взяться за эту работу?

— Да, я хотел бы заняться этим!

Итак, сделка была заключена.

Глава XVI

Пока мы ждали прибытия переделанного В-29 и модифицированных вариантов «Скайрокета», выполнение программы испытаний было прервано. Выполнив первоначальное задание, мы тщательно исследовали околозвуковую область полета и теперь дожидались переделок, которые позволили бы «Скайрокету» глубже проникнуть в область неведомого. Предстояло провести полеты на высотах порядка 20 000 метров, где плотность воздуха, а следовательно и сопротивление, меньше. Полеты на таких больших высотах требовали специального снаряжения. Чтобы летчик мог выдержать малое давление на этих высотах, которых самолет Х-1 уже достиг, в лаборатории авиационной медицины ВВС в Райт-Филде изобрели сложный высотный костюм. Чак Игер первым надел такой костюм, а за ним и другие военные летчики-испытатели, проводившие на разных стадиях испытания Х-1. До сих пор единственным самолетом, испытания на котором требовали применения высотного костюма, был Х-1. Теперь он понадобится испытателям «Скайрокета».

Кардер направил в Райт-Филд письмо, извещая военно-воздушные силы о том, что фирма Дуглас нуждается в двух высотных костюмах. Джордж Янсен тоже должен был поехать в Дейтол для подгонки костюмов — предполагалось, что новому A2D придется совершать высотные полеты.

А пока Джордж и я без дела шатались по ангару, дожидаясь ответа из Дейтона от ВВС о том, что мы можем отправиться в авиационный исследовательский центр для инструктажа и тренировки в пользовании высотными костюмами. Как мы слышали, обучение займет две — три недели.

Словно киноактер между съемками, Джордж бродил вблизи ангара — там собирался новый A2D, и консультация летчика-испытателя могла понадобиться. Лишившись своего самолета, он проявлял все больше интереса к работе на моем объекте. Он углубился в данные испытаний «Скайрокета», как будто сам был инженером, и не удивительно, что иногда он присоединялся к неофициальным совещаниям.

Через несколько дней после того, как я согласился на испытания по отцеплению самолета и запуску двигателя в воздухе, Джордж подошел ко мне со словами:

— Что скажешь, если я полечу на самолете-носителе В-29, Билл? Я бы хотел заняться этой частью испытаний. Ты не против?

— Имей в виду, Джордж, этот В-29 должен достигнуть заданной высоты точно в нужный момент, на строго определенной скорости и отцепить «Скайрокет» так, чтобы он смог сделать площадку, а затем вернуться на аэродром с достаточным запасом высоты — ведь двигатель может отказать, да не исключена и какая-нибудь другая неприятность…

— Все это куда сложнее, старина. Ты бы не хотел поговорить со мной на эту тему?

Джордж увлекся; в его распоряжении опять был самолет, который заставлял думать.

Итак, Джордж Янсен был назначен летчиком на самолет В-29. Не успели мы поглубже изучить программу испытаний по отцеплению в полете, как из Райт-Филда прибыло разрешение получить высотные костюмы. На самолете DC-6 мы прилетели в штат Огайо, где в то время стояла обычная для Среднего Запада жара.

* * *

Авиационный исследовательский центр в Райт-Филде был совсем не похож на базу Эдвардс. Казалось, его создали очень давно; зеленые газоны, асфальтированные улицы, капитальные здания из красного кирпича — все, как в опрятном университетском городке. В чистом, растянувшемся на десять миль городке насчитывалось тринадцать лабораторий: вооружения, силовых установок, воздушных винтов, авиационных материалов, аэрофотографии и другие. Там находилась и лаборатория авиационной медицины, в которой Джорджа и меня должны были проинструктировать, как пользоваться костюмами.

На втором этаже двухэтажного здания мы встретили начальника лаборатории полковника Уолтера Карлсона. Я видел его: он часто приезжал в Эдвардс проверять работу установки по созданию перегрузок. Как большинство сотрудников лаборатории, полковник был врачом.

— Когда вам понадобятся костюмы? — спросил он.

На прощанье Кардер попросил нас всю работу по освоению костюмов закончить как можно скорее.

— Они понадобятся нам через две недели, полковник.

— Две недели? Это слишком скоро, — ответил полковник и объяснил, на что уйдет немало времени: — Мы не можем подогнать костюмы и отпустить вас на все четыре стороны. Надо обучить вас пользоваться этим снаряжением. За две недели вы научитесь только обращаться с костюмом. А чтобы можно было начать высотную тренировку в барокамере, вам придется научиться «обратному дыханию». — Он нажал кнопку на письменном столе, и в комнате появился другой врач — капитан Махони, отвечавший за отдел костюмов. Полковник больше не стал убеждать и приказал капитану показать, что нас ожидает.

Махони на лифте доставил нас вниз, в полуподвальное помещение. Дверь лифта открылась, и мы очутились лицом к лицу с отрядом марсиан — манекенами, расставленными вдоль стен. Манекены были наряжены в странную смешную форму. Это и была одежда, которую придумал человек, чтобы приспособиться к небу и космическому пространству. В глубине зала находились три барокамеры в виде стальных шаров с рядом двойных смотровых иллюминаторов по бокам, расположенных на одной высоте. Продолговатые двери были герметически закрыты, как крышки люков на подводных лодках. Лампы внутри шаров освещали разбросанные в беспорядке маски, телефоны, несколько стульев и приборную доску. С потолка барокамеры свисал микрофон. Мрачное помещение походило на камеру пыток.

Махони провел нас по тесному полуподвалу с множеством воздухопроводов, маховиков, пультов и диаграмм. Судя по всему, капитана раздражала теснота в лаборатории, но он явно гордился ее достижениями.

— Чтобы вы яснее представили себе, зачем нужен высотный костюм, мы покажем вам кинофильм, — сказал он и провел нас в небольшой демонстрационный зал, где начался показ учебного фильма. В течение двух часов мы с Джорджем наблюдали, как в барокамерах проходили испытания люди в тщательно зашнурованных костюмах, с водолазными шлемами на головах.

Давление в барокамере уменьшается до величины, соответствующей высоте 21 000 метров. На мгновение человек на экране терял сознание и судорожно подергивался, пока костюм автоматически наполнялся воздухом и плотно обхватывал его тело. Постепенно зрение человека становилось нормальным. Тогда его заставляли считать до десяти и проделывать движения, имитирующие управление самолетом. Показали нам и цветную мультипликацию «Микки Маус». В ней просто и понятно объяснялось, какие физиологические процессы происходят в организме по мере достижения все большей высоты. В этом фильме мы увидели приспособления, необходимые для того, чтобы выдержать испытание в условиях, соответствующих условиям на больших высотах.

До высоты четырех с половиной тысяч метров организм летчика легко приспосабливается к окружающей среде. Но чтобы успешно управлять самолетом на большой высоте, летчик нуждается в кислородной маске. Правда, он мог бы обойтись и без маски, но тогда он быстро переутомился бы. На высоте девяти тысяч метров летчик, даже вполне здоровый, без кислородной маски сможет управлять самолетом всего около двух минут, а затем потеряет сознание. На высотах более девяти тысяч метров летчик без кислородного питания теряет сознание через несколько секунд.

На высоте от двенадцати до пятнадцати тысяч метров давление так мало, что летчик должен дышать кислородом под избыточным давлением, которое обеспечит поступление в легкие достаточного количества кислорода. Дыхание под избыточным давлением называют обратным дыханием. На больших высотах кислород не вдыхается летчиком, а под давлением нагнетается из баллона в его легкие. Чтобы избавиться от использованного воздуха, летчик должен с силой выдыхать его. Таким образом, основная задача летчика — не вдыхать, а выдыхать. Это и есть обратное дыхание.

На высотах от пятнадцати до девятнадцати тысяч метров, где давление воздуха близко к вакууму, требуются специальные высотные костюмы. Если герметизация кабины нарушена, то без такого костюма кровь человека начинает закипать, слюна во рту пенится, усиливается испарение жидкости под наружным покровом тела, увеличивается кровяное давление, что может привести к взрыву ткани организма, подобно взрыву воздушного шара. Возможен и взрыв кишечника.

К концу сеанса я был убежден в целесообразности высотного костюма. От меня никто не услышит никаких возражений!

Примерку костюмов мы наметили на утро следующего дня. В семь тридцать мы уже были в полуподвале и надевали снаряжение под бдительным оком капитана Махони. Сначала примерили шлем — большой металлический шар с толстым изогнутым лицевым щитком. Кислородный шланг, как длинный хобот, висел прямо на уровне рта. Шею облегала наполненная воздухом камера, герметизирующая шлем так, чтобы он не срывался с головы, когда надувался высотный костюм.

Махони предупредил меня:

— Будьте готовы… он плотно зажмет вас, и воздух независимо от вашего желания поступит в нос и рот. Позвольте ему войти в рот, сосчитайте до пяти и выдуйте обратно. Не старайтесь, чтобы внутрь поступало больше воздуха. Шлем все это сделает за вас.

Махони заставил меня учиться обратному дыханию в одном только шлеме.

Внутри шлема было создано огромное давление. Казалось, будто шар заполнен водой, с силой прорывающейся в мои легкие. Считая до пяти, я языком преграждал кислороду путь в горло, а затем с большим трудом выдувал воздух из легких в шлем. Ощущение, которое я испытывал при этом, напоминало удушье. Потребуется усиленная тренировка, чтобы свободно чувствовать себя в этом шлеме.

После пятиминутной тренировки в шлеме Махони принес остальную часть учебного костюма. Там была своя, отдельная система подачи кислорода. Чтобы засунуть меня в этот тесный колбасообразный футляр, капитану и его двум помощникам потребовалось сорок пять минут. Когда высотный костюм надут, в нем чувствуешь себя так же удобно, как в хорошо подогнанном нательном белье. Прежде чем разрешить мне испытать снаряжение в барокамере, в условиях реального понижения давления, костюмные камеры постепенно, с перерывами накачали вручную.

— А сейчас, Билл, позвольте костюму дышать за вас. Не сопротивляйтесь ему. Как только вы доверитесь костюму, у вас все пойдет на лад.

Тысяча один, тысяча два, тысяча три, тысяча четыре, тысяча пять… Я выдыхал воздух и позволял ему под давлением надувать мне легкие, словно через воздушный шланг. Накачанный костюм натягивался, сжимая меня, как в тисках. А Махони, постепенно передвигая на приборной доске различные рукоятки, управлял костюмом. Теперь, когда пришлось приспосабливаться к нагрузке на грудную клетку, выжимавшей из меня воздух, дышать стало труднее. Пятнадцать минут я сидел в кресле, выдерживая сжатие и добиваясь поступления кислорода в кровеносную систему. Я сидел в кресле, и руки толстыми дугами свисали вниз. Врач периодически заставлял меня считать вслух, чтобы видеть, как я себя чувствую.

После четырехдневной отработки обратного дыхания я достаточно подготовился для тренировки в камере.

Костюм оставался в ненакачанном состоянии до тех пор, пока давление в барокамере соответствовало высоте меньше двенадцати с половиной тысяч метров. Давление в камере уменьшалось постепенно, и по мере его уменьшения врачи вручную нагнетали воздух в шлем и костюм, чтобы я привыкал к энергичному сжатию костюма. Но на самом деле при нарушении герметизации кабины давление в костюме обрушивается на летчика сразу. Тщательно проинструктировав меня об особенностях барокамеры и научив действовать рукоятками для достижения в костюме того давления, которое устанавливается в барокамере, врачи оставили меня одного. Теперь я должен был сам управляться с высотным костюмом. За мной наблюдали через иллюминаторы и через громкоговоритель, висевший перед моим креслом, задавали вопросы, на которые я должен был отвечать.

* * *

Настал день, когда программа обучения была выполнена. Пора было в последний раз испытать костюм и летчика. Чтобы имитировать внезапное нарушение герметизации кабины на большой высоте, давление в камере хотели мгновенно уменьшить с давления на высоте 11 500 метров до давления на высоте 21 500 метров. Предполагалось, что при таком резком падении давления костюм должен сработать автоматически, предохранив меня от тяжелых последствий.

Три врача наблюдали, как меня втискивают в костюм, и задавали вопросы, желая убедиться, что я усвоил все необходимые манипуляции. Они выслушали мое сердце, проверили пульс. Вблизи главного входа в большую барокамеру находился стол с холодно поблескивавшими металлическими и стеклянными медицинскими инструментами и приборами. Были приняты все меры предосторожности — год назад здесь во время испытаний погиб человек.

В день нашего экзамена для наблюдения за испытанием, связанным с внезапным сбросом давления, у барокамеры собралось много людей, которых я ни разу не видел во время своего двухнедельного обучения. Даже в костюме, тщательно пригнанном по мне, я с трудом держался прямо. Слегка сгибаясь и поддерживая тяжелый шлем, я вошел в барокамеру. Так как шлем имел самостоятельную систему питания, то для больших высот под ним заранее создавалось давление, которое оставалось таким, каким оно должно было быть в фактическом полете. В течение всего подъема на высоту дыхание шло под давлением. Теперь обратное дыхание давалось мне гораздо легче, чем две недели назад. И все-таки дышать было тяжело, хотя теперь я задерживал воздух и выдыхал его автоматически. Считать меня больше не заставляли.

Все было в порядке. Толстая стена с круглым отверстием посредине, тщательно герметизированным пластмассовой мембраной, разделяла барокамеру на две части. В той части, где нахожусь я, давление будет доведено до величины, соответствующей высоте 11500 метров. Давление по другую сторону перегородки, в большей части камеры, уменьшат до давления, соответствующего высоте 27 000 метров. По сигналу Махони будет включен специальный механизм, который разрушит мембрану, и разреженный воздух из моего отсека устремится в камеру большего разрежения. Это и будет имитировать внезапную разгерметизацию кабины в полете на высоте 21 500 метров.

* * *

Махони обращается ко мне:

— Билл, вы готовы?

Я киваю головой.

— Нет, отвечайте словами.

— Да, я готов.

Я взял с собой в барокамеру номер журнала «Ридерс Дайджест» — операция продлится, вероятно, больше часа. Большие насосы, установленные рядом с барокамерой, медленно откачивают воздух. Через громкоговоритель, установленный внутри барокамеры, я слышу настойчивый голос Махони:

— Все готовы?

Все были готовы.

— О'кэй, Билл, вы поднимаетесь на высоту 11500, — говорит капитан и опять выкрикивает: — Главная камера поднимается вверх.