– Круто, - удивился Дамкин. - А почему Охотское море называется Охотским? Наверно, там охота на моржей хорошая?
– Нет, - сказал тунгус. - Моржей там истребили еще до войны. А Охотское море называется так, потому что в нем когда-то охотник утонул.
На что Дамкин многозначительно заметил:
– А в Японском море японец утонул, да? А в Татарском проливе татарин?
– Широка земля Сахалинская! - понимающе кивнул первый секретарь. - На девятьсот сорок восемь километров простирается она в длину от Охотского до Японского моря.
Чувствовалось, что товарищ Журдымбабаев болеет душой за доверенный ему город и край, доверенный нашей партией и нашим народом. А, как известно, народ и партия - едины.
Не теряя своего драгоценного времени, Иван Семенович стал подробно рассказывать об успехах сахалинцев, но обнаружив, что столичные журналисты пытаются конспектировать его слова в толстые записные книжки, улыбнулся.
– Не стоит упоминать в статье количество разных процентов, - заметил он. - Не успеете вы вернуться в столицу, как эти проценты увеличатся в два, а то и в три раза! Только вчера я вручил еще пять знамен победителям социалистического соревнования!
– Это все очень хорошо, - одобрил действия первого секретаря журналист Стрекозов. - Но есть, наверно, у вас и какие-нибудь проблемы, с которыми вы собираетесь бороться?
– Не без этого...
Первый секретарь вздохнул и поделился с московскими гостями нарастающей проблемой осложнения отношений с местными националистами. С одной стороны, руководство острова беспокоят постоянные набеги коренного населения Сахалина - айнов, которые по какому-то недоразумению считаются вымершими. Эти айны время от времени нападают на окраины Южно-Сахалинска, воруют женщин и водку. Есть версия, будто это шалят беглые уголовники, которых сюда ссылали как при царе, так и при Советской власти, но народ считает, что все-таки это хулиганят айны. С другой стороны, науськиваемые японскими милитаристами, буянят местные корейцы, в незапамятные времена заброшенные разведслужбами на остров. Корейцы не только спаивают население отвратительной жень-шеневой водкой, но и устраивают по праздникам кровавую резню и мордобой.
– Им помогают японские самураи, - тревожно покачал головой товарищ Журдымбабаев. - Мы весьма опасаемся, как бы не было инцидентов на сегодняшнем празднике открытия памятника Павлику Морозову. Ох, как не любят эти выродки нашего Павлика...
Иван Семенович горестно вздохнул и громко высморкался в белоснежный носовой платок.
Машина подкатила к огромному зданию гостиницы "Сахалин". Красивый холл был выложен мраморными плитами, как гробница Тутанхамона. Мягкие ковры приглушали шаги. Первый секретарь подошел к стойке дежурного и взял услужливо протянутые ключи.
– Ваш номер на третьем этаже. На этом же этаже бар, но вам не обязательно туда ходить: вы можете заказать все, что хотите, по телефону. Ну, а мне пора. Открытие памятника через три часа. Машину за вами я пришлю. Отдыхайте с дороги.
Дамкин и Стрекозов поднялись на лифте на третий этаж и нашли свой номер. Номер был просто классный, двухместный. Две комнаты, два туалета, две ванны. В каждой комнате по телевизору. На столе горделиво красовалась бутылка "Наполеона".
– Странно, - удивился Дамкин. - Номер двухместный, а бутылка одна. Надо по телефону вторую попросить.
– Интересно, - сказал Стрекозов. - А женщин по телефону можно заказать?
– Можно, - раздался мягкий голос за спиной у литераторов. Дамкин и Стрекозов обернулись. Перед ними стояла красивая блондинка, как раз такая, каких больше всего любил Дамкин. - Я ваш гид. Зовут меня Света.
– Как нашу секретаршу! - поразился Дамкин.
– И даже без телефона! - в тон ему воскликнул Стрекозов.
– После торжества, посвященного открытию памятника пионеру-герою Павлику Морозову, - сказала гид Света, - я покажу вам все достопримечательности Южно-Сахалинска.
– Одну из достопримечательностей я уже имею удовольствие перед собой видеть, - заявил Дамкин, пожирая глазами внушительную грудь блондинки. - И она мне очень даже нравится!
– А после показа достопримечательностей, - с деланно-равнодушным видом произнес Стрекозов, - вы останетесь у нас ночевать?
– Вы нахал! - покачала головой Света, но не обиделась.
– Да, Стрекозов - известная сволочь, - Дамкин галантно подхватил гида под ручку и усадил в мягкое кресло, покрытое пятнистой шкурой шанхайского барса. - Что будете пить?
– Я на работе...
– Значит, коньяк, - Дамкин оперативно открыл "Наполеон" и разлил в стоящие рядом с бутылкой рюмочки. - Кстати, по телефону действительно можно все, что угодно, заказать?
– Попробуйте, - блондинка очаровательно улыбнулась, продемонстрировав два ряда белоснежных зубов.
– Стрекозов, заказывай!
Стрекозов достал из внутреннего кармана пиджака список на двух листах и поднял трубку. За десять минут надиктовав массу всякой снеди, Стрекозов скромно добавил:
– И побыстрей, пожалуйста!
Дамкин, одобрительно кивавший на каждое блюдо, названное Стрекозовым, поднял рюмку.
– Ну, за знакомство! - провозгласил он и опрокинул "Наполеон" в рот.
Света слегка пригубила и поставила коньяк на стол.
– Отлично! - молвил Дамкин, почмокав губами. - Скажите, милая, а у вас тут французскую косметику продают?
– А как же! - отозвалась Света. - Французской косметики у нас завались! Тут же Тихоокеанский флот неподалеку, матросы чего только не привозят! Любые французские шмотки можно купить на любом углу. В том числе и в холле нашей гостиницы. Вам для жены?
– Он не женат, - сказал Стрекозов. - Ему для трех любовниц надо купить французские духи, для двух - чулочки, и еще для одной - и духи, и чулки, и специальные презервативы с усиками. Ну, вы, наверно, знаете, - и, не обращая внимания на смутившуюся блондинку, Стрекозов выпил предложенную рюмку.
Постучавшись в дверь, в номер вошел вежливый официант, таща коробку с заказанной Стрекозовым провизией.
– А кофе вы не могли бы принести? - спросил литератор.
– Есть! - как в армии, козырнул официант и побежал за кофе.
– Сервис, - оценил Стрекозов. - Дамкин, тут целых две ванных. Я тебе не помешаю, если займу одну из них? Хочется, понимаешь ли, после дальней дороги принять ванну, выпить чашечку кофе...
– Ясное дело, - кивнул Дамкин, обнимаясь с блондинкой. - Одной ванной можешь смело попользоваться.
Официант принес поднос с дымящимися чашечками кофе.
– Вы тут без меня не скучайте, - сказал Стрекозов и, захватив с собой чашечку кофе, удалился в ванную.
– Не соскучимся, - пообещал Дамкин.
Вскоре из ванной послышался плеск воды и счастливое пение Стрекозова. Что он пел, неизвестно, так как шум воды все заглушал.
Глава очередная
Сахалин вчера, сегодня, завтра и послезавтра
(Продолжение статьи Дамкина и Стрекозова)
Журналист - творческий работник средств массовой информации и пропаганды.
Коммунистическое воспитание (толстый словарь)
Памятник Павлику Морозову был установлен на проспекте Ленина. На этом проспекте уже был раньше один памятник - Ленину, а теперь стало два, стоящих друг напротив друга. Ильич, держа в одной руке кепку, со счастливой улыбкой показывал другой рукой на Павлика Морозова, как бы говоря: вот она, наша смена! А Павлик, видимо подражая любимому вождю, сжимал одной рукой пионерский горн, а другой указывал на Ленина, всем своим видом внушая мысль: за детство счастливое наше спасибо, Владимир Ильич!
Вся площадь перед двумя памятниками празднично алела от транспарантов, букетов гвоздик и галстуков пионеров. Пришло около двух тысяч рабочих с заводов Южно-Сахалинска, которых ради такого случая освободили от работы. Парторги со списками в руках суетливо копошились в толпе, проверяя стопроцентное наличие. Ровными шеренгами стояла подрастающая пионерия. В красных галстуках и с горнами, дети были так похожи на памятник Павлику Морозову - такие же приглаженные, причесанные, страшненькие! У Стрекозова даже мурашки побежали по спине.
Присутствовали на площади и бравые пограничники в зеленых фуражках. Со скучающим видом защитники Родины переминались с ноги на ногу, но так как после праздника им обещали дать увольнительную - молча терпели.
Тут же, чтобы не было беспорядков, прогуливались по двое, по трое южно-сахалинские милиционеры, ничем, впрочем, не отличающиеся от московских ментов. Милиционеры деловито разговаривали по рациям и командовали гражданам, в каком месте им лучше всего стоять. Дамкин все высматривал буржуазно-настроенных корейцев, которые могли бы устроить провокационную резню, но ни одного не заметил. Боятся милиции, подумал Дамкин.
Московские литераторы стояли на трибуне вместе с отцами города и передовиками производства. Первый секретарь горкома товарищ Журдымбабаев взял в руки микрофон и откашлялся. Площадь оцепенела от внимания.
Стрекозов вначале начал было конспектировать, но потом подумал, что такую речь он и сам напишет, убрал блокнот и стал просто смотреть по сторонам, время от времени попивая через соломинку пиво из банки, спрятанной во внутреннем кармане пиджака. Дамкин неутомимо улыбался стоящей рядом с ним Свете и исподтишка щипал ее за различные части тела.
– Товарищи! - вещал Иван Семенович. - Вы только посмотрите на наш памятник. Павлик Морозов стоит с открытым, непримиримым к врагам народа взглядом. Так и приходят на ум слова классика: "Если враг не сдается, в него кидают гранату!". Павлик мог бы жить и жить, мог бы стоять сейчас рядом с нами на этой трибуне, если бы не враги народа, отнявшие жизнь у пионера-героя. Но они просчитались, эти враги. Павлик и сейчас живее всех живых!
После торжества горкомовские "Волги" отвезли руководство города и области, а с ними и литераторов Дамкина и Стрекозова, в лучший ресторан Южно-Сахалинска, который так и назывался: "Южно-Сахалинск". Чего только не было на столах! Литераторы как бы в натуре увидели кулинарную книгу с цветными картинками.
Не успели отцы города разместиться за столом, как откуда ни возьмись рядом с ними появились молоденькие девушки, которые с удовольствием садились к этим достойным гражданам на колени, смеялись и целовались. Дамкина и Стрекозова усадили рядом с первым секретарем.
– Ну, как вам наш праздник? - спросил Иван Семенович, обильно намазывая на хлеб с маслом сначала слой черной, потом красной икры.
– Весьма, весьма! - похвалил Дамкин, еле двигая набитым ртом. Праздник - это просто великолепно. А города такого я еще ни разу не видел!
– Замечательный город! - подхватил Стрекозов, обнимая севшую к нему на колени Свету, которая по какой-то загадочной причине обиделась на Дамкина. - Я думаю, это все благодаря вашим заботам?
– Да, - с удовольствием подтвердил товарищ Журдымбабаев. - Я много сделал для нашего города. Вот недавно построили новый горком на проспекте Ленина. Он затмил собой даже старинный дворец наместника японского императора. Во дворце только два этажа, а у нас в горкоме - целых пять!
– Очень, очень круто! - жевал Дамкин.
После ресторана литераторов отвезли в гостиницу. Отдуваясь после всего съеденного, Дамкин еле-еле нашел в себе силы заказать по телефону кофе.
– Дамкин, - намекнул Стрекозов, расположившись вместе с блондинкой Светой на диване, - а может, ты хочешь принять ванну? С чашечкой кофе?
– А что, - согласился Дамкин. - Было бы неплохо. А вы без меня не будете скучать?
– Постараемся.
Кивнув головой, Дамкин захватил чашечку ароматного дымящегося кофе и отправился принимать ванну.
На следующее утро литераторов повозили на машине по городу, показали новый горком, старый дворец японского наместника, еще раз накормили в ресторане. Дамкин и Стрекозов купили подарки для своих московских девушек. И, наконец, под вечер их привезли в аэропорт.
– До свидания! - жал литераторам руки товарищ Журдымбабаев. - Я надеюсь, вы напишете достойную статью о нашем городе.
– А как же! - заверил его Дамкин. - Мы всегда хорошие статьи пишем.
– Тогда приезжайте к нам еще!
Литераторы сели на самолет, который тут же загудел моторами, пронесся по взлетной полосе и поднялся в вечернее небо. Дамкин и Стрекозов некоторое время смотрели на мелькающие внизу сопки, а после того, как самолет пролетел над Татарским проливом, распили захваченную из гостиницы бутылку "Наполеона" и заснули. Их ждала хлебосольная Москва...
Глава еще одна,
в которой Сократов и Карамелькин критикуют статью о Сахалине
Когда я слышу слово "культура", я хватаюсь за пистолет!
Доктор Геббельс
Я хочу прожить жизнь так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Чтобы каждый мальчик в моем городе мог подойти и сказать: "Здравствуй, папа!"
Доктор Кинчев
На кухне шумно закипел чайник. Стрекозов сбегал, заварил свежий чай и принес чайник в комнату, накрыв полотенцем. Они сидели у Карамелькина за маленьким журнальным столиком (другого у Карамелькина не было), Дамкин и Карамелькин курили, а Сократов с выражением читал статью литераторов о Сахалине.
– Ну, как? - спросил Дамкин, когда Сократов отложил стопу исписанных листов.
– Да фигня какая-то, - заметил Сократов, наливая чай в граненый стакан и кидая два кусочка сахара.
– Как это, фигня? Мы эту статью два часа писали. Извольте объясниться!
– Вы начинаете статью в лучших советских традициях: восхваляете трудовые будни, изображаете симпатичного первого секретаря. Но в некоторых местах вдруг скатываетесь на типичный для вас иронически-антисоветский стиль: корейцы гонят жень-шеневую водку, Ленин смотрит на Павлика Морозова, а потом вообще испошляетесь полностью. Надо было выбрать что-либо одно: или все хвалить, или все обгадить. А так как, если вы все обгадите, вас выгонят с работы, значит, надо все хвалить.
– Мы писали только то, что думаем. Мы честные журналисты, - сказал Стрекозов.
– А репортеры мы еще более честные. Директор одного санатория предлагал нам двадцатку, чтобы мы не писали об отсутствии горячей воды, а мы отказались.
– Было дело, - вспомнил Стрекозов, - вернее, двадцать рублей мы взяли, а потом все равно написали, что в санатории нет горячей воды и в номерах убирают очень плохо.
– Очень интересно, - саркастически произнес Сократов, так что стеклышки его позолоченных очков воинственно блеснули. - В таком случае, совершенно непонятно, откуда вы в конце своей статьи взяли ресторан, отцов города и молоденьких девушек... Очень сильно все это напоминает вашего "Билла Штоффа".
– Ну и что? Художник имеет право на некоторый исторический вымысел.
– Имеет, имеет. Это вы все Однодневному скажете. Такую статью нельзя нести в редакцию, - Сократов отхлебнул чай и с удовольствием зажмурился. Вас выгонят с работы.
– Да брось ты! - сказал Стрекозов. - За что? Как Однодневный может нас выгнать за такой блистательный репортаж?
– Сократов прав, - глубокомысленно молвил Карамелькин, стряхивая пепел на пустое блюдце. - Это очень плохая статья.
– Да ты вообще ни в чем не разбираешься! - накинулся на него Дамкин. Тоже мне, критик!
Карамелькин обиженно засопел.
– А кроме того, - усмехнулся Стрекозов, - мы и нормальную просоветскую статью тоже написали. Если первая не пройдет, отдадим вторую.
– Так что все схвачено! - торжествующе воскликнул Дамкин.
– Арнольд, - спросил Стрекозов. - Ты говорил, курить вредно! Разве ты не бросил? Какого черта ты тут куришь? Сам отравляешься и нас отравляешь!
– Я постепенно бросаю, - объяснил Карамелькин. - Неделю не курю, потом немножко курю, потом опять не курю...
– А Шварценеггер вообще не курит!
– Я тоже брошу в конце концов.
– Ну, ну! - бросил Стрекозов.
– Да! - вспомнил Дамкин. - Мы же секретарше главного редактора обещали духи купить!
– И чулочки, - добавил Стрекозов. - И не мы, а ты!
– Вы бы ей еще японский телевизор пообещали привезти, - усмехнулся Сократов.
– Где бы деньги взять на эти духи? Сократов, одолжи сто рублей!
– Да пошел ты! Нашел у кого спросить. Я сам от зарплаты до зарплаты еле дотягиваю.
– Дамкин, - задумчиво произнес Стрекозов. - А у нас дома еще куча утюгов есть.
– Много на них не заработаешь, - махнул рукой Дамкин. - Что же делать?
– Завтра что-нибудь придумаем, - Стрекозов налил себе еще стакан. Арнольд, а как твоя пэтэушница?
– Не пэтэушница она! - возмутился Карамелькин. - Сколько раз можно говорить!
– Откуда ты знаешь? Ты что, с ней уже встречался?
– Нет, но я думаю, что скоро встречусь.
– Потом расскажешь? Мы напишем об этом любовный роман.
– Расскажу, - пообещал Карамелькин. - Но роман я вам об этом писать не позволю!
– А жаль, крутой был бы роман, - подумал Стрекозов вслух. - Как "Анна Каренина"! Но смешнее...
Глава следующая,
в которой Карамелькин получил второе письмо
...И кушать творог - так полезней,
И покупать себе цветы,
Уже на ты не мыслить сверстниц,
Бежать от всякой суеты,
И таять северной болезнью,
Бродя по комнатам пустым.
Аня Мамченко "Не-врастения"
Утром Дамкин и Стрекозов встали пораньше. День предстоял хлопотный, надо было придумать, где взять денег на духи для секретарши Люси. И, по возможности, не только придумать, но и достать эти деньги!
На единственной в комнате кровати спал Карамелькин. Около балконной двери укрытый спальником на надувном матрасе храпел Шлезинский, вернувшийся поздно ночью.
Дамкин поставил чайник. Стрекозов обнаружил, что в доме Карамелькина нечего есть - нет даже хлеба. Дамкин, горько вздохнув, выключил чайник, и литераторы, собрав последнюю мелочь, пошли за хлебом.
Спустившись на лифте вниз, соавторы обнаружили на почтовом ящике Карамелькина жирный крест, нарисованный красным фломастером.
– Карамелькин - старый бабник, - осудил Дамкин. - На молоденьких девочек его, видишь ли, потянуло!
Стрекозов ухмыльнулся, и они вышли из подъезда.
На скамеечке возле дома сидели две старушки, и одна из них, сильно переживая, говорила другой:
– Совсем эта молодежь распоясалась! Нету никакой управы! Вот неделю назад Васька из 148 квартиры у бабки Маруси пододеяльник украл и в Карлсона играл. Такой маленький, а уже преступник! А позавчера какой-то хулиган в подъезде выключатель свинтил. Теперь свет не включишь!
Дамкин тихо сказал Стрекозову:
– Кажется, я знаю, что за мерзавец скрутил в подъезде выключатель.
– А ты думал, Карамелькин его купил? Станет он деньги тратить!
Литераторы зашли в магазин, купили хлеба, масла и вернулись домой. Шлезинский все так же храпел, а Карамелькин, к великому удивлению Дамкина и Стрекозова, уже проснулся и, повесив на стену кипу газет, озлобленно долбил по ним кулаками.
– Арнольд, ты что, пришизел? - спросил Стрекозов, в то время, как Дамкин вновь ставил чайник.
– Я тренируюсь, - тяжело дыша, сказал Карамелькин. - Кулаки должны быть набиты, а то можно о чью-нибудь морду пальцы разбить.
– Стенку проломишь!
– Не проломлю, она крепкая. Я так уже две недели тренируюсь.
– И помогает?
– Еще как! Тут недавно такой случай был! - глаза Карамелькина воинственно засверкали. - Сидел я в очереди в домоуправлении рядом с симпатичной девушкой. Она так неприятно ела эскимо, просто кошмар! Я сидел, сидел, а потом и говорю ей: "Девушка, вы так мерзко пожираете мороженое, у вас при этом такое дебильное выражение лица, что вы становитесь похожи на анацефала!"
– Так и сказал? Ну ты даешь! Так это ты с ней подрался?
– Да нет же! Тут подбегает мужик и вопит: "Что вы себе позволяете? Это моя жена!". Я ему вежливо отвечаю: "Я вам искренне сочувствую". Он мне: "Пойдем выйдем!". Я говорю: "Пойдем". Ну, вышли. Он попытался меня ударить, попал по уху, я подставил блок, а потом как врезал ему промеж глаз! Он и отвалился!
– Карамелькин, мужик вступился за свою жену, а ты ему навесил, разве это хорошо? - спросил Стрекозов.
– Но у нее действительно было дебильное лицо, когда она с таким отупением ела мороженое. Я ей просто чисто по-дружески посоветовал, ей же на пользу - красивее будет. Так-то она ничего была, симпатичная...
Арнольд перестал избивать стенку, достал из-под кровати канализационный люк, лег на пол и начал, отдуваясь, поднимать его над собой.
– Кошмар какой! - Стрекозов округлил глаза. - Вылитый Шварценеггер! и литератор прошел на кухню.
Дамкин налил чай в стаканы, порезал хлеб и намазал его маслом. Литераторы позавтракали. Карамелькин крикнул из коридора:
– Я ушел заниматься бегом!
– Совсем Карамелькин свихнулся на своей физкультуре! - сказал Стрекозов.
– И главное, заметь, у него все это наплывами. Посмотрит фильм про каратэ, вдохновится. Целую неделю занимается спортом, не курит, встает рано утром. А потом расслабляется, опять спит до двенадцати...
Литераторы попили чай. Дамкин выкурил папиросу.
Хлопнула дверь, и в кухню вбежал Карамелькин.
– Вот! - воскликнул программист, помахивая письмом.
– Пэтэушница? - спросил Стрекозов.
– Она! - выдохнул Карамелькин. - Только она не пэтэушница!
– Это мы уже слышали. Ты уже прочитал?
– Сейчас прочитаем! - заверил друзей Карамелькин, присел к столу, вытащил из конверта густо исписанный листок в клеточку и стал читать.
– "Милый, любимый, единственный мой!"
– Какой высокий слог, а! - вставил Стрекозов. - Как у Пушкина в "Евгении Онегине"!
– Да не перебивай ты, а то я читать не буду! - нетерпеливо подпрыгнул Карамелькин.
– Я ведь только похвалил!
– "Милый, любимый, единственный мой! - начал читать Карамелькин. Милый друг! Снова пишу вам. Я видела вас в последний раз каким-то озабоченным. Может быть вы поссорились со своей возлюбленной? И потому так напились? Я думаю, что у вас было много женщин, это всегда сразу видно. Вы так красивы, ловки. Я так боялась, что слишком настойчива, и как же я была рада, что ты нарисовал на почтовом ящике знак нашей любви! Я так скучаю по тебе, так хочется, чтобы ты меня обнял, прижал к своему сердцу! Я так много думала о тебе, что в школе по географии получила тройку..."
– Что я говорил! Школьница! - воскликнул Стрекозов. - Да еще и троечница!
– Да не перебивай ты, урод! - возмутился Карамелькин. - "Вообще-то, я отличница, но сейчас не могу ни о чем думать, кроме моей любви к тебе, поэтому получаю тройки. А вообще я круглая отличница, и все мальчики из нашего класса за мной ухаживают. Ты бы им запросто дал в нос, они все слюнтяи, грубые и неженственные. Предлагаю встретиться. Только не в нашем районе, а в парке культуры и отдыха имени Горького, где можно погулять по тенистым аллеям, посидеть в кафе, поговорить о нашей любви! Приходи сегодня в три часа дня к главному входу в парк. Я сама к тебе подойду. До встречи, дорогой! Твоя..." Подпись неразборчива.
– И ты пойдешь? - спросил Дамкин.
– А как же! - радостно вскочил Карамелькин. - Цветы куплю, свожу девушку в кафе!
– А как же растление малолетних? - поинтересовался Стрекозов.
– Дурак ты, Стрекозов! Это ты, может, ее сразу бы изнасиловал, а у меня будет к ней чистая любовь!
– Да, - протянул Дамкин. - Это очень романтично! А может, и нам с тобой сходить? Посмотрим на твою школьницу, оценим...
– Нет уж, спасибо! - отмахнулся Карамелькин. - Вы мне все испортите!
– А чего портить-то, если это у тебя будет только чистая любовь?
– Да идите вы! Никакой любви не будет! У меня самые честные намерения. Мы встретимся, я угощу девушку мороженым и объясню ей, что когда-нибудь она действительно познакомится с молодым человеком, которого сможет по настоящему полюбить...
– Дамкин, - сказал Стрекозов. - Не приставай к влюбленному юноше. Нам с тобой надо думать, где денег взять.
– Да, Карамелькин, а на какие шиши ты ее в кафе поведешь?
– Есть у меня пять рублей...
– Богатенький Буратино, - завистливо покачал головой Дамкин.
– Ладно, - Стрекозов встал. - Собирайся, Дамкин. Пойдем деньги зарабатывать.
– Как это ты их заработаешь?
– Легко! - объяснил Стрекозов. - Если найдем у Карамелькина шляпу, можно почитать стихи на Арбате. Там кого-нибудь из знакомых встретим, одолжимся. А еще помнится, мы недели две назад относили с десяток рассказов в редакцию журнала "Колхозное раздолье". Может, там что обломится. Пошли.
– Ну, пошли, - сказал Дамкин, допивая чай. - Только я кофейку бы вмазал в какой-нибудь кофейне.
– Кофейку - это не помешает, - согласился Стрекозов.
Глава следующая
Дамкин и Стрекозов встречаются с чутким редактором и еще одним литератором
Всего же больше он мечтал о славе писателя.
И. А. Гончаров "Обыкновенная история"
Дамкин и Стрекозов прокатились на метро, вылезли из душных подземелий на свежий воздух и, размышляя по поводу вечной нехватки денежных средств, поплелись по улице в сторону редакции журнала "Колхозное раздолье", куда две недели назад предприимчивый Дамкин отнес с десяток рассказов и стихотворений.
– Там редактор - вполне симпатичный мужик, - говорил Дамкин. - Так вежливо разговаривал, даже спасибо сказал. Обещал, что обязательно чего-нибудь напечатает.
– А он читал "Билла Штоффа"? - ревниво спросил Стрекозов.
– Говорит, не читал. Но очень наслышан.
– Надо будет ему подарить экземпляр с дарственной надписью.
– Подарим, - Дамкин закурил. - О! Смотри-ка! Евсиков!
– Привет, литераторы, - важно поздоровался студент Евсиков, шагающий навстречу Дамкину и Стрекозову с огромным рюкзаком за плечами и двумя баулами в руках.
– Ты что, Евсиков, за колбасой собрался, мешочником стал? - миролюбиво поинтересовался Дамкин.
– Какая еще колбаса? В поход иду, - пояснил студент. - Такие клевые места обнаружили! Уже третий раз туда едем. Хотите, поехали с нами, у нас компания веселая.
– Опять без женщин? - спросил Стрекозов.
– Ну, почему же, - Евсиков поставил баулы на асфальт и подпрыгнул, поправляя рюкзак. - Идут с нами три девочки.
– Так ведь от женщин в лесу одни неприятности!
– Да нет, - возразил Евсиков, снова подхватывая баулы. - Есть определенная польза. Обед сварить, посуду помыть...
– Эксплуататор, - заклеймил Дамкин. - Разве можно женщин заставлять так работать?
– А чего им еще в лесу делать? - удивился студент. - Ну, ладно, заболтался я тут с вами, на электричку опаздываю!
И Евсиков побежал дальше.
– Интересная у людей жизнь, - заметил Стрекозов завистливо. - В походы ходят... Надо было у него денег стрельнуть.
– Брось, - Дамкин выплюнул недокуренную папиросу и взялся за ручку двери здания редакции. - Сейчас редактор нас расцелует, выдаст гонорар, вот тебе и деньги.
Литераторы прошли по длинному коридору мимо разных дверей, из-за которых слышались звуки музыки, стук пишущих машинок, громкие, хорошо поставленные мужские голоса, читающие нечто похожее на статьи, женские визги. Наконец, Дамкин и Стрекозов остановились у двери с табличкой: "Аркадий Натанович Равнодушный. Главный редактор".
– Кажется, нам сюда, - сказал Дамкин.
– Как же ты любишь, Дамкин, общаться с главными редакторами, вздохнул Стрекозов, и литераторы, постучавшись, вошли.
– Здравствуйте, - сказал вежливый Дамкин.
– Вы к кому? - поинтересовалась симпатичная секретарша-брюнетка, сидевшая за столом перед пишущей машинкой.
– К Аркадию Натановичу. Мы - литераторы Дамкин и Стрекозов.
– Подождите, - сказала секретарша. - У него там уже сидит один литератор.
– Вот как? - Дамкин подошел к секретарше. - А как вас зовут?
– А вам зачем?
– Ну, как же! Мы теперь сюда часто будем ходить. Ваш журнал будет наши рассказы печатать.
– Надя.
– Надежда, - с восторгом произнес Дамкин. - Какое имя, а, Стрекозов! Мы сюда пришли с надеждой, повстречали здесь Надежду!
Стрекозов уселся в кресло возле огромного фикуса, стоящего в горшке, и закинул ногу на ногу.
– Сразу возникает целая масса вопросов. Вот интересно, а что вы делаете сегодня вечером? - не отставал Дамкин.
– Вечером я учусь в вечернем институте.
– Не может быть! - восхищению Дамкина не было пределов. - Ну, надо же! Мало того, что девушка красива, она еще и умна! Это, скажу я вам, такая редкость в наше время!
Дверь в кабинет главного редактора открылась, и оттуда выпорхнул чернявый молодой человек с бегающими глазками.
– Хорошо! Завтра же принесу переделанный вариант повести, - закончил он начатый разговор. - До свидания, Аркадий Натанович!
Склонив голову, еще один литератор закрыл дверь и, повернувшись к секретарше, восторженно проговорил:
– Замечательный человек! Все объяснил, указал на все недочеты! Ах, чернявый заметил Дамкин и Стрекозова. - Это, кажется, литераторы Дамкин и Стрекозов? Авторы "Билла Штоффа"? Я вас недавно видел на Арбате! Очень был поражен! Я думал, вы - мистификация, чей-нибудь розыгрыш, а вы оказались вполне живыми людьми...
Секретарша с уважением посмотрела на таких известных литераторов.
– А я тоже литератор, - молодой человек бросился пожимать руки Дамкину и Стрекозову. - Моя фамилия Торчков! Я тоже когда-нибудь стану известным. Вступлю в Союз писателей. Или, на худой конец, в Союз журналистов! Вы к редактору? Идите, идите! Это такой замечательный человек! Я вас здесь подожду! Возле Наденьки!
Оставив словоохотливого Торчкова наедине с секретаршей, Дамкин и Стрекозов вошли в кабинет главного редактора.
– Здравствуйте, - смущенно молвил Дамкин. - Я заходил к вам недавно, приносил несколько рассказов...
