Артур-полководец (№1) - Артур-полководец

Каждое утро начиналось с построения под флагом, которое было явно не по нраву воинам. Волынщик играл «Короля-медведя» — по всей вероятности, эта мелодия служила чем-то вроде «национального гимна» Артуса. Воины по-римски салютовали поднимавшемуся на мачте алому с золотом штандарту Пендрагона. Остальную часть дня проводились учения, посвященные освоению римской военной тактики с бриттскими нововведениями.

Питер с удовольствием наблюдал за тем, как Кей муштрует воинов. Кей отрабатывал свой любимый военный прием: бойцы выстраивались в две шеренги, закрывались щитами и бросались друг на друга. Стукнувшись щитами, воины одновременно поднимали их. Таким образом, ни один из нападающих не имел возможности достать мечом противника, стоящего прямо перед ним.

Каждый воин разворачивался и «колол» противника, располагавшегося правее, гладиусом. Кей уверял, что за счет такой неожиданной атаки можно уложить наповал половину передовой шеренги врагов за считанные минуты.

Питер наблюдал за тем, как воины послушно отрабатывают каждый выпад по очереди, как затем они соединяют движения воедино. Прижать щит к себе, поднять, снова прижать, поднять, ударить.

— Жаль, нельзя кавалерию помуштровать, — вздохнул Питер.

— Не понял? — изумленно воззрился на него Кей.

— Места на палубе маловато. А лошади остались в Кардиффе.

— Государь, — осторожно проговорил Кей. — Но ведь мы готовим к бою и конников, разве нет?

Только теперь Питер заметил, что вместе с простыми воинами в шеренге стоят Медраут, Анлодда, Корс Кант и Бедивир, а также люди Меровия все до одного, строго говоря, кавалеристы.

— Что бы там ни было, — подозрительно прищурившись, продолжал Кей, — уж они как-нибудь не забудут, как это делается — садиться верхом да спешиваться. А на что нам, спрашивается, тащить кляч на борту? Причалим в Харлеке, да и возьмем лошадей у Горманта.

Питер покраснел — он совсем забыл, что в эти времена кавалерийская тактика сводилась к тому, чтобы доскакать до врага, спешиться и вступить в рукопашную схватку.

Ветер раздувал алые с золотом накидки, словно знамена, а под накидками — никакой единой формы, каждый тут одевался кто во что горазд.

Анлодда оделась в серо-зеленую хламиду, почти невидимую в постоянном тумане, наплывавшем на палубу с моря. Корс Кант, легко узнаваемый по неуклюжим движениям — он явно был в числе новичков, — нацепил тунику темно-персикового цвета, которая была ему велика размера на три, если не больше. Рукава свисали чуть не до колен. Они то и дело путались у него под ногами. Разок он действительно запутался в них и упал.

Медраут красовался в черно-белом платье — видимо, подыгрывал цветам Ланселота, заменив серебристый на белый. В нарядах Кея и Бедивира белый сочетался с красным и синим.

Словом, одето войско было разношерстно — дальше некуда. От грубых домотканых хламид до кожаных штанов и сапог из телячьей кожи. А вот люди Меровия, напротив, все до одного щеголяли в одежде черно-белой, хотя и разного фасона.

Сам же король был в белом. В учениях он участия не принимал. Все дни просиживал на корме и читал.

Кей перешел к освоению воинами новой тактики. Передовая шеренга смыкала щиты и шла вперед, а в это время над их головами появлялись лучники и осыпали противника градом стрел. На учениях дрались в полную силу, но на лезвия топоров надевали кожаные чехлы, а гладиусы убирали в деревянные ножны. Все было настолько приближено к реальности, что Питер даже заволновался: выдержат ли воины настоящее сражение, когда их за время плавания так отколотят их же товарищи?

На закате третьего дня плавания, к концу девятого дня пребывания Питера в кроличьей норе, корабль обогнул мыс и вошел в водное пространство, которое во времена Питера называлось заливом Тремадог. Харлек завиднелся, как только село солнце. Дозорные на берегу не смогли бы сейчас увидеть корабль. Все затмевали краски заката.

Нав приказал гребцам сушить весла, после чего отдал новый приказ:

— Бросать якорь!

— Зачем! — вмешался Питер. — Мы всего в миле от берега. Давайте сегодня высадимся!

Капитан Нав покачал головой, и в бороде его мелькнула едва заметная улыбка. Рулевой, не оборачиваясь, произнес:

— Не выйдет. Рифы. В темноте опасно будет. Он глянул на капитана, и Питер был готов поклясться: рулевой подмигнул Наву.

— Рифы? — проревел Питер. — Какие близ Харлека рифы? Что-то не припомню! Нав пожал плечами.

— Если кормчий говорит «рифы» — значит рифы! — с этими словами он отвернулся и уставился на успевшие порядком поднадоесть Питеру волны.

Питер злился. «Так, капитан Нав все-таки мстит мне. Сказал „четыре дня“ и гнет свою линию, засранец!» В голове у Питера складывалось послание Артусу. Он требовал принятия самых строгих мер в отношении строптивого, наглого и мерзкого капитана «Бладевведд».

Алый закат, играя красками, прочертил дорожку по волнам от «Бладевведд» до Харлека и обжег городские стены жарким пламенем. Питер вздохнул. Казалось, кузнец вылил расплавленное железо на море и город.

И вдруг Анлодда громко вскрикнула, безмолвно указав на город. Другой рукой она схватилась за горло.

Питер проследил за тем, куда она указывала, и понял, что дело вовсе не в закате. Харлек действительно горел, и языки пламени вздымались к сумеречному небу. Несколько огромных кораблей стояли в гавани. На берегу, уткнувшись носами в песок, лежали четыре длинные лодки.

Не нужно быть военным гением, чтобы понять: треклятые юты неожиданно захватили город. Харлек в опасности!

Глава 50

Марк Бланделл нервно расхаживал по комнате. Он посмотрел на часы. Два тридцать. Прошло полтора часа с той минуты, как он выпросил у Раундхейвена разрешение нырнуть в прошлое следом за Питером Смитом и Селли Корвин.

Бланделл был единственным, кто мог сообщить Питеру о том, что Селли действует в одиночку, что она не подчиняется командованию ИРА. К тому же он был единственным, кто мог уговорить Питера вернуться — ради Сына Вдовы.

Еще через полтора часа полковник свалится на голову участникам проекта, словно сапог Санта-Клауса в дымоход, и потребует, чтобы они вернули Питера в наше время любыми средствами вплоть до грубой физической силы. И проблема будет решена, что скорее всего будет стоить Питеру жизни.

Итак, кто быстрее? Будет ли машина отремонтирована раньше четырех — то есть раньше часа, назначенного полковником? Если да и если полковник не явится раньше, то у Марка хватит времени забраться внутрь контура и стартовать. Уж наверняка Уиллкс не помчится будить полковника и докладывать ему об этом.

Джейкоб Гамильтон прошмыгнул мимо Бланделла. Руки были опутаны экранированными проводами, лоб Джейкоба покрылся капельками испарины, но он улыбался.

— Похоже, все отлажено, дружище. Опередим полковника на часок.

— Спасибо, Джейкоб. Наверху тихо?

— Молчит. Не спускался. Скрести пальцы на всякий случай. Не сглазить бы.

— Гамильтон торопливо обогнул машину и заменил вышедшую из строя микросхему новой, которая будет содержать программу.

Загвоздочка. Единственным человеком в команде, который мог запрограммировать чип и запустить его в работу, был только Генри Уиллкс — тот, кто это сделал и в первый раз. Генри, которого бы никто вслух не осмелился назвать «стариной Уиллксом».

Бланделл принялся было покусывать костяшки пальцев, но остановил себя. Он скрестил руки на груди, безумно сожалея о том, что его часть работы выполнена и теперь ему положительно нечем заняться.

— Марк.

«Может быть, Селли в конце концов права. Что и кому из нас известно о том, как сегодняшний день зависит от вчерашнего? Какое мы имеем право?»

— Марк, — повторил Джейкоб.

Бланделл вздрогнул, когда Гамильтон коснулся его плеча. За спиной у них стоял Уиллкс, потирая заспанные глаза.

— Закончили, надеюсь? — проворчал Уиллкс. — Нам всем конец, если вы и эту вскипятите.

Гамильтон поспешно взял у Уиллкса коробку, на цыпочках обошел вокруг контура к кабелям, осторожно подсоединил устройство и стал ждать соединения. Рядом с ухом Бланделла послышался хрипловатый шепот. Это был Вилли Розенфельд.

— Пять против одного: треклятые штекеры не совпадут. — Он хихикнул и даже заставил Бланделла улыбнуться.

— Порядок, — сообщил Гамильтон. — Питание подсоединено. Запах озона чувствует кто-нибудь?

Бланделл склонился к своему пульту, инициировал стартовую программу. Как обычно, он задумался о том, кой черт вообще сдались эти программы инициализации — они были одной из множества шуточек Розенфельда.

Замерцали огоньки, но кто-то тут же отключил их. Марк слушал знакомые звуки включения «пончика» — временного контура — тонкий, едва различимый свист, от которого у него всегда волосы вставали дыбом, тихое жужжание — это прогревались цепи, щелчки статических разрядов, шум на мониторах, транслирующих широковолновый сигнал и преобразующих его в видео— и аудиосоставляющие. А за всеми этими звуками неслышный, но почему-то явственно ощущающийся пульс времени — пойманный и крепко схваченный полем.

Платформа озарилась голубоватым свечением, она манила, звала к себе… Марку вдруг показалось, что он спускается на скоростном лифте — так вдруг засосало под ложечкой.

— Питание усилено, — громко объявил он, когда на экране его монитора в соответствующих окошечках возникло пять «радостных мордашек». Он рукавом вытер пот со лба. — Слушайте, что-то жарковато тут у нас, ничего не горит, а?

— Включен временной поиск, — сообщил Уиллкс. — Через несколько минут постараюсь лоцировать Смита и Селли, попробую сделать это как можно точнее.

— Томограмма осознания Селли без изменений. У Смита… — Гамильтон умолк, глядя на колеблющееся изображение. — Гм. Никогда такого раньше не видел. Проклятие!

— Что там? — чересчур громко спросил Марк. «Возьми себя в руки. Дыши спокойно!»

Гамильтон склонился к экрану, он вертел головой то вправо, то влево, словно изображение было объемным и он попытался рассмотреть его с разных сторон.

— Такое впечатление, что внутри сознания Питера появилась чужая «капелька», чужое сознание. Сам не пойму, что бы это значило. Увеличивается с каждой секундой, и уже заполнило почти четверть или даже треть сознания Питера.

Уиллкс кашлянул.

— Может, нам стоит забыть об отправке туда кого бы то ни было, а просто вернуть Питера и все?

— Нет, — решительно возразил Бланделл. — Последний раз мы таким образом чуть было не прикончили Селли. Если Питер начнет сопротивляться, да еще в таком состоянии.., ему этого не вынести. — Он глубоко вздохнул, закрыл глаза, тут же открыл, посмотрел на залитую сиянием платформу. — Нет, Хэнк. Придется мне отправиться в прошлое. Выбора нет.

Бланделл вытер ладони о брюки и с замиранием сердца шагнул к платформе.

— Хорошо, Марк. Теперь твоя очередь.

— Как бы не так! — раздался со стороны лестницы Голос Власти.

Бланделл окаменел. Ему не было нужды оборачиваться, он и так знал, что это сказал полковник Купер.

— Держитесь подальше от этой машины, профессор Бланделл. Задача перед нами одна-единственная, и выполнять ее не вам.

Все молчали. Наконец Гамильтон задал неизбежный вопрос:

— Кто.., кто вас разбудил? Купер улыбнулся улыбкой Шерлока Холмса.

— Свет тут у вас мигал. Вот я и решил, что все уже на мази.

— Сэр! — запротестовал Бланделл. — Вы не понимаете! Если мы никого не пошлем, чтобы сказать Питеру.., чтобы попросить его перестать сопротивляться…

— Хорошо поработали, ребята, на час раньше управились. Та-ак, давайте-ка перенесем тело майора внутрь контура. Так, потише, потише, это вам не мешок с картошкой. — Купер подошел поближе к Бланделлу. Аспиранты Коннер и Зеблински подкатили каталку и поставили ее рядом с платформой. — Сынок, — фамильярно обратился Купер к Бланделлу, — ты не думай, что я на тебя плюю. Я не плюю. Я очень даже хорошо понимаю, что ты хотел сделать, и это черт знает какой героизм с твоей стороны. Но решение принято, Бланделл, — в голосе Купера зазвучали командные нотки. — А менять решения — знаете, это дурно пахнет.

Гамильтон вопросительно посмотрел на Уиллкса, тот отвернулся и махнул рукой.

— Вот ведь дерьмо, — пробормотал Гамильтон, в очередной раз склонившись к экрану, после чего проверил жизненно важные показатели Питера. — Ладно, братцы, переносите его внутрь.

Аспиранты согласно кивнули и внесли тело Питера внутрь контура. Кожа его была бледно-голубой, словно могильный камень при свете луны.

— Готово, — сообщил Гамильтон.

— Питание? — спросил Уиллкс.

— В порядке, — отозвался Бланделл и тяжело опустился на обитый кожей стул.

— Чипы?

Марк переключил на пятый экран.

— В норме.

— Обратная связь?

— Есть, — бросил Гамильтон несчастным голосом, Они продолжали проверку, отвечая друг другу сдержанно, односложно. Приближался роковой момент.

— Порядок, порядок, порядок, — отчеканил Бланделл, когда на экране возникли три «счастливые мордашки». В противном случае оставалось только соврать.

Уиллкс, двигаясь, словно зомби, дважды нажал на клавиши «Макинтоша».

Тоненький свист преобразился в вопль. У Бланделла заболели барабанные перепонки. Он успел заметить, что Купер еще более чувствителен к высоким частотам, и злорадно усмехнулся. А полковник зажал ладонями уши и зажмурился.

Скачок напряжения. Марк быстро отладил показатели. Теперь в лаборатории действительно запахло озоном, да так сильно, что Бланделлу стало трудно дышать из-за нехватки кислорода.

— Перерасход энергии, — процедил он. — Один и семьдесят одна сотая процента.

Он покачал головой. Микросхемы поджарятся — они не предназначены для того, чтобы вытаскивать человека из прошлого посредством грубой силы.

Бланделл быстро просмотрел все энергетические экраны. На этот раз никакой утечки по микросхемам не было. По всей вероятности, Уиллкс внес в контур кое-какие изменения.

— Утечки нет, — сказал Марк.

«Не смотри на монитор когни-сканера. Следи за энергетическими экранами. Не смотри на монитор. Не смотри».

Марк смотрел на монитор когни-сканера и ничего не мог с собой поделать. «Капля» увеличивалась, вскоре она заняла собой границы нормы. Внутри нее продолжала находиться и увеличиваться вторая «капля».

Марк затаил дыхание. Звук сейчас исходил только от «пончика». Контур напрягался, словно силился родить, исторгнуть майора Смита.

— Держим… — прокричал Гамильтон. Он так пристально смотрел на «каплю» на экране, будто надувал из мощного насоса детский воздушный шарик. — Держим.., еще держим… Прорываемся!

Бланделл окаменел. Он не отрывал глаза от монитора. Вмешательство сначала было еле заметным, края «капли» чуть-чуть подернулись серым. Нет! Ему это только показалось! Сейчас «капля» снова «подрастет», заполнит собой границы мозга.., и.., и тогда Питер вернется.

Слабая надежда. Один маленький укол и… Да, было очень и очень похоже на воздушный шарик.

И тут словно лопнул мыльный пузырь — только медленно, постепенно. Заклубились спирали, задрожала «капля». На линии времени закружились «времявороты», они пытались подхватить, унести сознание Питера.

«У него не было шанса, не было ни единого шанса», — пришла в голову Бланделлу банальнейшая мысль, ее принесло то самое течение времени, которое превратило сознание Питера из аккуратной «капли» в кляксу Роршаха.

Марк ничего не чувствовал. Он как бы оглох. Пальцы его автоматически бегали по клавишам, в отчаянии ища какую-нибудь техническую неполадку. Найди он ее, можно будет все наладить, и тогда Питер вернется!

Но никаких неполадок не обнаруживалось. «Все в полном порядке, сэр. Никаких микроутечек. Коротких замыканий. Ни профессиональных шпионов, ни пакистанских бомб».

В ушах у Бланделла звенело. Воздух, казалось, плывет и колеблется, как при летнем мареве. Сквозь это марево Бланделл увидел, как Питера снова перекладывают на каталку, вывозят из контура, как Гамильтон что-то кому-то кричит и прижимает пальцы к сонной артерии Питера. А потом все вдруг замолчали.

А потом звуки снова вернулись в лабораторию.

— Дефибриллятор! — вот что, оказывается, кричал Гамильтон. Он прижался губами к губам Питера, начал делать искусственное дыхание. — Реанимация начата в три двадцать, — через несколько секунд холодно прозвучал его голос.

«Один два три четыре пять шесть семь восемь девять десять одиннадцать двенадцать тринадцать четырнадцать пятнадцать.., вдох-выдох.., один два три четыре пять… — Марк старательно считал вместе с Джейкобом, следя за тем, чтобы не пропустить ни мгновения. — Идиот! — обругал он себя. — Я-то тут при чем? Он в армии был медиком… Тринадцать четырнадцать пятнадцать».

— Остановка сердца, — констатировал Уиллкс несколько запоздало.

Купер что-то неразборчиво бормотал. Только Бланделл был близко к нему и смог расслышать.

— Господи, Питер, не уходи, Питер! «Вдох-выдох».

— Вызовем неотложку, — предложил Уиллкс.

— Уже, сэр, — сообщил Зеблински, сменивший Гамильтона около аппарата искусственного дыхания. Джейкоб поднес к груди Питера электроды дефибриллятора.

«Вдох-выдох».

— Четыре, — сказал Гамильтон. — Давай! Зеблински отскочил в сторону, когда разряд сотряс тело Питера. Тело дернулось. На экране монитора когни-сканера на короткую долю секунды возникла обычная картинка.

— Отрицательная конверсия, — констатировал Гамильтон и вытер лицо рукавом. — Три-четыре. Давай. — И он снова ударил по Питеру электрическим эквивалентом кувалды.

— Неотложку вызвал кто-нибудь?

— Отрицательная конверсия.

— Она в пути, профессор.

«Вдох-выдох».

Марк в отчаянии глянул на монитор когни-сканера. Экран почти почернел. Остаточное свечение напоминало то, что наблюдается после выключения телевизора.

— Коробку с лекарствами, — распорядился Гамильтон и щелкнул пальцами. Ногти его украшала немыслимо черная бахрома, Бланделл понял, о какой коробке речь, быстро оправился от шока и подал ее Джейкобу.

Гамильтон схватил шприц с поразительно длинной иглой.

— Придержи-ка на минутку, дружок, — сказал он Зеблински. Когда аспирант перестал работать насосом, Гамильтон вогнал иглу в грудную клетку Питера.

«Господи, не уходи, не уходи, Питер!»

— Когда же она доедет, эта неотложка, — голосом, лишенным каких-либо эмоций, проговорил Уиллкс, чем очень напугал Бланделла. Кто-то должен взять на себя ответственность за происходящее, кто-то должен отдавать приказы. Купер только хлопал глазами, Уиллкс бродил по лаборатории словно сомнамбула. Только Гамильтон был занят делом, да те, кому он отдавал распоряжения.

— Ничего, — сообщил Зеблински, глянув на ЭКГ.

— Еще минуту.

— Отрицательная конверсия.

Гамильтон все пытался оживить сердце Питера с помощью дефибриллятора. Во время разрядов монитор когни-сканера на миг озарялся стандартной картинкой, и снова гас. Фауст и Коннер сменяли Зеблински на аппарате искусственного дыхания.

— Три сорок пять, — произнес Гамильтон таким тоном, что всем все сразу стало понятно.

— Он не умер, — побелевшими губами проговорил Бланделл.

— Где же неотложка? Мне послышалось? Они подъехали?

— Я не врач, Марк, — вздохнул Гамильтон. — Я не имею права со всей ответственностью объявить его мертвым. — Коннер перестал работать с аппаратом искусственного дыхания, но Гамильтон велел ему продолжать. — Работай пока. Куда тебе спешить?

Через пятнадцать минут прибыли пожарные. Гамильтон негромко переговорил с ними в углу. До Марка долетела фраза «В три сорок пять утра». У аппарата искусственного дыхания работал Фауст. Он продолжал устало нажимать на поршень.

Никто никуда не торопился. Пожарные глянули на ленту ЭКГ, послушали грудную клетку Питера. Купер принес им телефон, и они позвонили в отделение неотложной помощи больницы.

Лицо у Питера стало землистым, старого-престарого пепла. Одно веко опустилось, второе осталось чуть приоткрытым. Глаз был сухой, не блестящий. Марк коснулся ладонью щеки Питера. Она была как восковая.

Глупость какая! Он не мертв! Если и мертв, то всего несколько минут.

Фауст перестал качать — Питер не дышал. Пожарные сложили руки Питера на груди.

— Пойдем, Марк, — сказал Джейкоб. Мертвое тело накрыли и повезли на каталке к лестнице. Пожарные подняли каталку и понесли ее наверх.

— Пойдем. — Джейкоб обнял Бланделла за плечи и повел к лестнице.

Бланделл оглянулся через плечо. Зеблински и Уиллкс выключали аппаратуру. Вскоре в лаборатории погас свет.

Глава 51

Трирема взлетала и падала на волнах, и я взлетала и падала вместе с ней. Я не моряк, и у меня пока не выросли «морские ноги». Мне было ужасно тяжело расхаживать по качающейся палубе, но я старалась, как могла.

Я гадала: «Он узнал меня или нет?» Узнал меня Этот Мальчишка, когда увидел в покоях Dux Bellorum той ночью? Страх снедал меня, он грыз мой желудок, жег его, словно перченые колбаски, которые готовила моя мать.

Но куда сильнее меня волновало другое. Передо мной стояла очень опасная задача: нужно было переговорить с харлекской ночной стражей, попросить стражников передать отцу весть о том, что Артус все еще жив.., и что поэтому ему надо бы отказаться от своего замысла убить или пленить Ланселота. Теперь это совершенно бесполезно.

Я опасливо оглянулась, посмотрела в сторону кубрика. Все тихо. Все огни на триреме погасили, чтобы никто не заметил корабля в заливе. Увы, я была должна нарушить эту тайну.

Как ни в чем не бывало я прошла на нос. Кивнула рулевому, прошла мимо него. К счастью, он не удосужился заглянуть мне под плащ — тогда бы он точно поинтересовался, зачем я прячу под полой маленький горящий фонарик. На всякий случай я заготовила ответ: я бы сказала, что перед сном всегда немного читаю, и у меня даже был с собой свиток — история строительства римских бань.

Добравшись до носа триремы, я убедилась, что за мной никто не следит, пригнулась, нырнула под канат, ведущий к бушприту, и осторожно ступила на влажное бревно. Я старалась не думать о том, сумею ли я вернуться на палубу и будет ли виден оттуда свет моего фонарика.

Старательно удерживая равновесие и не обращая внимания на волны, окатывавшие мои ноги при каждом покачивании судна, я на миг приоткрыла фонарик и тут же закрыла. После третьей попытки я наконец увидела ответную вспышку на берегу.

С помощью тайного шифра, которым пользовалась харлекская ночная стража, я отправила на берег послание.

— Анлодда. Весть для Горманта. Очень важно.

— Готовы принять весть, — ответили с берега.

— Неудача. Dux Bellorum жив. Повторяю. Dux Bellorum жив. Канастир мертв.

Долго-долго на берегу было темно. Наконец оттуда спросили:

— Ланселот на борту?

— Да.

— Кей?

— Да.

— Ваши корабли опасны для флота Харлека?

— Всего один корабль. Римская трирема. Матросы. Рыцари. Меровий, сикамбрийцы.

— Сколько?

— Пятьдесят, да десять матросов. — Я растерялась, затем задала собственный вопрос:

— Что случилось?

С берега долго не отвечали, затем, когда я не на шутку растревожилась, пришел ответ:

— Случайный пожар. Не очень опасный. Я вытаращила глаза. Что они такое болтали? Ведь огнем был охвачен почти весь город!

— Что мне делать? — спросила я. — Задача не исполнена. Артус жив, — добавила я, боясь, что вдруг в первый раз меня не поняли.

— Приходи, — ответили мне.

— В каком настроении Гормант? Он убьет меня за неудачу? Канастир, Артус. Ответили сразу же.

— Канастир, Гормант тебя прощает. Артуса убьешь позже.

Сначала я не поняла, о чем это они. Но тут меня осенило и мне стало совсем плохо.

Они что, не поняли, что Канастир мертв? Но как они могли подумать, что это Канастира отец послал убить Артуса?

Стражник не то знал о замысле Горманта, не то не знал.., если не знал, то не должен был ничего говорить, но если знал, то должен был знать и то, что это меня, Анлодду, послали убить Артуса!

В ужасе я бросила фонарик в море. Он зашипел и мгновенно утонул.

Единственным достойным объяснением происшедшему было то, что я переговаривалась не с харлекской ночной стражей, не с теми, кого высылал на берег отец, чтобы они поджидали меня с вестями об Артусе.

А если я переговаривалась не со стражей.., значит, переговаривалась я с теми, кто захватил мой город.., или с их союзниками-саксами.

Мой неизвестный собеседник несколько раз попытался возобновить разговор, но в конце концов сдался. И тут я заметила то, что напугало меня еще сильнее. Далеко на юге начал вспыхивать и гаснуть еще один фонарь. Шифр был ужасно сложный, я никак не могла разобрать, что говорят. Время от времени человек, державший фонарь, делал паузы, а это означало только одно: кто-то еще тайно посылал сигналы с «Бладевведд» на берег.

Я опустила глаза, посмотрела на черные волны. Черные, как вино, подумала я. Но нет, пожалуй, лучше было бы сказать «черные, как кровь».

Я снова потерпела неудачу… Сначала позволила страсти помешать мне исполнить мой долг, потом по глупости полезла на рожон и теперь подвергла опасности жизнь всех на корабле. Даже жизнь Этого Мальчишки.

Я смотрела на волны и гадала: каково это — броситься в воду, в ледяную воду и опускаться все ниже и ниже…

Никогда еще я не была так близка к тому, чтобы заколоть себя своим собственным клинком, как в этот миг, когда стояла на скользком бревне бушприта и смотрела на горящий родной город. При мысли о том, что я только что разговаривала с теми, кто повинен в гибели Харлека, по спине у меня пробежали мурашки. Ведь я им все-все рассказала, а им только того и надо было…

Я присела, опустила руку. Волна лизнула мою ладонь, и почему-то я вспомнила о короле — Меровии, про которого говорили, что он — наполовину рыба.

И тут я услышала голос. Он звучал у меня в голове. То ли я сошла с ума, то ли со мной заговорили бесы.

«Почему ты думаешь, что там, внизу, теплее, чем здесь, наверху, дочка?»

— Я старалась, как могла, но у меня ничего не получилось, — прошептала я.

— Я не воин, я не человек, я даже не девушка. Никакая не принцесса. С кем бы я ни встречалась, я приношу всем только беду.

«Ты — Строительница, а это что-то да значит».

— И в этом я потерпела крах. Какой Строитель устрашился бы исполнения своего долга?

«Что есть долг? Разве ты знаешь наверняка? Знает ли это хоть кто-то из нас? Учись, и все у тебя получится!»

— Я не могу учиться!

«Тогда прыгай» — а вот это уже было сказано вслух. Или мне показалось? Испугалась я так, что покачнулась, ноги мои соскользнули с бревна, словно кто-то меня подтолкнул, и я упала в воду.

Меня спасло то, что в последнее мгновение я успела ухватиться за бушпритный канат. Глотнула соленой воды и вынырнула, отплевываясь.

В отчаяний и страхе я принялась перебирать руками канат, но меня словно кто-то тянул вниз и не отпускал, хотел утащить в водяную могилу!

Я рванулась что было сил и в конце концов освободилась от смертельной хватки волн. Никогда в жизни я так быстро не поднималась по веревке. Наконец я добралась до палубы, перевалилась через поручень и упала на доски.

Я долго сидела. Кашляла, дрожала. Вода с меня текла, как из перевернутого ведра.

«Ну-ну, — смеялся голос у меня в голове. — Похоже, ты еще не совсем готова заколоться собственным мечом, а?»

Я выругалась. Ледяная вода стекала с волос по щекам.

«Странные у тебя уроки», — мысленно сказала я своему невидимому собеседнику.

Странный то был урок, или нет, однако он состоялся. Мое самоуничижение волной смыло за борт. Яснее ясного я поняла: «дело воина — война, а не вина».

Я посмотрела на небеса, все еще злясь на Афину (а может, на Дискордию) за то, каким способом она обучала меня мудрости. Уж можно было поучить меня в каком-нибудь сухом месте!

— Ладно, — процедила я сквозь зубы. — Я все поняла, спасибо.

Я встала, вся дрожа, и, покачиваясь, пошла поискать место, где бы укрыться на ночь. Дозорный поприветствовал меня, затем уставился на мою вымокшую до нитки одежду и свисавшие на лицо мокрые волосы.

— Ты что, девушек после бани никогда не видал? — огрызнулась я и поскорее прошла мимо, пока он не начал задавать вопросы.

Будь проклят Этот Мальчишка!

Глава 52

Корс Кант дремал под навесом, скрючившись, как кусок дыни, обняв рукой свою любимую арфу, словно защищал ее от кого-то. Его познабливало от холода. Раскачивающаяся палуба, позвякивание оружия и доспехов рядом с низким навесом не давали ему заснуть. Даже доносившиеся с берега еле слышные звуки пожара казались оглушительными воплями.

Он предложил было Анлодде лечь рядом с ним, положить голову вместо подушки ему на руку, но она не дала ему договорить, она только сердито махнула рукой в сторону берега:

— Корс Кант Эвин, ты что? Ты только посмотри, что они творят с городом — с моим городом! Не представляю, о чем там думает Ланселот, и почему он до сих пор не отдал приказа о высадке и атаке. Я бы наплевала на темноту! Это же все равно что наблюдать за тем, как злобная кошка терзает несчастную беспомощную мышку, а ты стоишь за дверью и не можешь освободить бедняжку! Я точно знаю: я нынче ночью глаз не сомкну, буду мечтать о том, что я сделаю с королем Грундалем, как только увижу его! Да я его своими руками придушу! А ты мне говоришь о каких-то глупостях. Корс Кант! — Она стояла и бессмысленно, злобно тыкала кинжалом в парус и не уходила с палубы, хотя капитан Нав не раз повторял, что дамочкам во время войны на палубе не место.

— Н-нет, ничего, госпожа… То есть я хотел сказать, Анлодда.

Да она все равно его не слушала.

Этот разговор происходил уже давно. Корс Кант понятия не имел, куда с тех пор подевалась Анлодда. Юноша ютился под навесом с матросами, гребцами и воинами Ланселота. Все лежали вповалку, впритирку друг к дружке, словно селедки в бочке, приготовленной для отправки на рынок. Пахло дегтем и мочой, пролитым вином и потом от десятков грязных тел.

Бард выбрал для себя верхнюю койку — больше никто на нее не позарился, все боялись свалиться. Сам бард с трудом разместился на ней. Не будь он таким худым, ему бы тут ни за что не поместиться вместе с арфой.