Артур-полководец (№1) - Артур-полководец

Быть может, Артус просто хочет избавиться от Ланселота? Питер остановился, оглянулся на стадион, обвел глазами виллу. Сквозь колоннаду проглядывал внутренний двор, был виден фонтан. Холодный ветер тоскливо завывал между колоннами и в арках. Питер поежился и сложил руки на груди.

«А разве так уж невероятно, — подумал Питер, — что Селли — это сам Артус? Если так, то как бы она поступила? Совершила бы самоубийство, чтобы лишить Англию величайшего из легендарных королей?»

Кто же он, это странный «Артус», и что случится в отсутствие Ланселота из Лангедока?

Глава 41

Корс Кант тайком шел за Анлоддой к Каэр Камланну. Она прошла вдоль колоннады, срезала путь, пройдя через изгородь из кустов к главному зданию. Немного не дойдя до входа во дворец. Корс Кант заметил центуриона Какамври. Тот что-то очень серьезно обсуждал со своим братцем, воином из третьего легиона. Корс Кант помнил, что Какамври пообещал ему взбучку, поэтому поспешно присоединился к кучке принцев-заложников, сынков окрестных вождей.

Те шли по двору, смеясь и передразнивая побежденного Кугу, и направляясь к триклинию. Корс Кант отстал от Анлодды. Вышивальщица прошествовала мимо Какамври, даже не глянув в его сторону.

Корс Кант отстал от принцев прежде, чем те вошли в виллу. Но тут какой-то эйр ухватил его за рукав и спросил по-эйрски, не прибыл ли еще Лири.

— Нет, — изумленно отозвался Корс Кант. — Я его не видел.

Затем он вырвался и бросился к боковой двери, ведущей к жилым покоям.

Лири? Король Эйра Лири должен прибыть в Камланн? Корс Кант, совершенно обескураженный, поплелся вверх по лестнице. Что же они такого могли замышлять — Артус, Меровий и Лири, самый жесточайший ненавистник всего римского в Британии?

Корс Кант оторвался от перил и на цыпочках пошел к покоям принцессы Гвинифры, где надеялся найти свою воительницу-принцессу-вышивальщицу-волшебницу.

И тут он понял, что в коридоре есть еще кто-то, кроме него. Корс Кант нырнул в нишу, вовсе не желая, чтобы кто-то застал его здесь. Этим кто-то оказался грубиян Бедивир, подручный Кея. Бедивир воровато оглянулся на лестницу и нырнул в комнату Ланселота. Героя Камланна либо не было дома, либо он был против обыкновения молчалив.

Корс Кант ждал. Он успел медленно досчитать до ста, Бедивир вышел из комнаты Ланселота и нарочито спокойно и даже небрежно зашагал к лестнице. Спускался он, перепрыгивая сразу через три ступеньки.

Бард на миг оторопел. В конце концов верность Артусу требовала, чтобы он немедленно разобрался, в чем дело, учитывая странное поведение Ланселота в последние дни. С какой бы стати Бедивиру заглядывать в покои Ланселота, когда того там явно не было?

С другой стороны, Ланселот бы не задумываясь прикончил Корса Канта на месте, застань его у себя. Несколько минут постояв в нерешительности, бард рванул к занавесу, загораживавшему вход в комнату Ланселота, пугливо оглянулся, вдохнул поглубже и заглянул за занавес.

Он чуть не ослеп от яркого солнца, заливавшего комнату. Бард долго моргал, но наконец его глаза привыкли к ослепительному свету. Поначалу тесная комнатушка показалась юноше точно такой же, как вчера, когда он торчал тут у Ланселота, который заставлял его в муках переводить исковерканные латинские фразы. Корс Кант стоял посреди комнаты, тупо озираясь по сторонам и в страхе прислушиваясь — не поднимается ли кто по лестнице.

Как консул Ланселот имел возможность избрать себе покои попросторнее. Но он отвергал роскошь как таковую, презирал ковры и удобную мебель. Воины боготворили его за этот аскетизм, а он управлял ими, как хорошо смазанной колесницей.

Он немилосердно терзал воинов во время учений, но что удивительно — они обожали его. У Артуса было еще пятеро полководцев, двое из них — легаты, и их почитали все жители Британии. Но никто из них не мог добиться такой преданности от своих воинов, как Ланселот.

Мирддин рассказывал Корсу Канту, что как-то раз Ланселоту выпало столкнуться в бою с эйрским войском, намного превосходящим числом его силы. Герой выехал вперед один и дал знак, что желает говорить с королем.

Войска встретились на берегу озера. Ланселот не произнес ни единого слова. Он просто знаком подозвал к себе командира небольшого отряда легионеров и указал на озеро.

Легионеры без слов вошли в озеро — со щитами, копьями, в доспехах — и, ничуть не колеблясь, утонули.

Эйрское войско безмолвно отступило и не приняло боя.

Бард отбросил задумчивость и поспешно осмотрел комнату — не изменилось ли что. И вот тут-то он заприметил непочатую бутылку вина, на дне которой белел толстый слой сахаристого осадка. Вчера ее на столе не было.

Осадок. Толстый слой осадка — чуть ли не до половины бутылки… Даже самое паршивое вино из Трансальпийской Галлии или Сикамбрии не могло иметь такого жуткого осадка.

С сердцем, бьющимся так, что, казалось, оно вот-вот выскочит из груди, Корс Кант вытащил пробку и принюхался. От вина исходил еле ощутимый маслянистый запах — так не пахло ни одно из тех вин, которые доводилось пробовать Корсу Канту. Отравленное? Корс Кант снова принюхался и вспомнил: он уже ощущал как-то раз такой же запах, когда готовил зелье для Мирддина.

«Паслен! Неужто Бедивир собрался отравить Ланселота?»

Корс Кант торопливо заткнул бутылку пробкой. Возможно, он принес эту бутылку Ланселоту, чтобы не он выпил отраву, а дал ее кому-то еще? Но на что принцу Ланселоту отравленное вино?

Вот тут-то Корс Кант и услышал тот самый звук, которого так боялся. Кто-то размеренно шагал, поднимаясь по лестнице. Несомненно, Ланселот, кто же еще?

Бард в ужасе посмотрел на дверь. Выскочи он из комнаты — Ланселот может его заметить. Куда спрятаться в этой пустой комнате?

Окно? Он бросился к окну, выглянул. Третий этаж… Он разобьется.

Шаги послышались уже в коридоре. Ланселот шел к комнате. Страшась мысли о том, что сейчас его разрубят на куски. Корс Кант, затаив дыхание, шагнул к окну, ступил на широкий дубовый подоконник. Ухватился за него, перебросил ноги. Он отчаянно искал какую-нибудь опору на стене.

В конце концов он нащупал небольшую выбоину в штукатурке, уперся в нее носком сандалии. Он висел на подоконнике, перенеся вес тела на ногу, упираясь, наверное, в одну-единственную трещинку на стене Каэр Камланна.

Качнулся занавес. Ланселот вошел в комнату, ругаясь, на чем свет стоит.

Корс Кант затаил дыхание. Обнаружь его Ланселот, он не смог бы объяснить, зачем он здесь оказался. Да тот ему и слова не дал бы сказать — заколол бы насмерть.

«А может, и того легче, — с горечью подумал юноша, — отцепит мои пальцы — и все. Мертвый бард во дворе, о, какое горе для всех!»

А Ланселот расхаживал по комнате — пять шагов туда, пять обратно, и снова, и снова…

Нога у Корса Канта заныла. Он немного опустился — теперь он, пожалуй, висел на руках, нежели стоял, опираясь на выбоину. Еще несколько секунд — у него онемеют пальцы. Он немного подтянулся.

Стену облизывал холодный ветер. Опять немилосердно свело ногу. Юноша зажмурился, сжал губы, чтобы из них не вырвался крик боли.

Ланселот перестал ходить по комнате. На миг Корсу Канту стало страшно — он боялся, что принц услышит его безмолвный крик. Но Ланселот и не думал подходить к окну.

Сикамбриец пробормотал имена Христа и Богородицы. Корс Кант забыл о боли. С какой бы стати Ланселоту из Лангедока поминать римских богов? «Уже отравился», — решил Корс Кант и услышал совершенно отчетливый звук:

Ланселот поставил бутылку на стол.

«Значит.., принц увидел вино и понял, что оно отравлено. Запах паслена ни с чем не спутаешь, и тем не менее он спокойно поставил бутылку на стол. Стало быть, Ланселот не слишком удивлен, и бутылка предназначена не для него.

Корса Канта пронял озноб. Отравление — трусливейшее из убийств, трусливейшее и по римским и по бриттским понятиям. Неужели сикамбриец докатился до такого варварства?

Шаги Ланселота зазвучали вновь, он направился к двери. «Диана, Рианнон, молю вас, пусть он уйдет!» — мысленно взмолился Корс Кант. Зашуршал занавес, но Ланселот не ушел — нет, он впустил в комнату гостя. Тот вошел почти бесшумно.

— Ланселот, дела складываются не совсем обычно… — произнес голос Аргуса.

«О боги, только не это. Теперь еще и Dux Bellorum здесь! — Корс Кант в отчаянии запрокинул голову. — Они никогда не уйдут! Буду тут висеть, пока не свалюсь!»

А голову он запрокинул зря. Потеряв равновесие, бард в страхе пытался покрепче уцепиться онемевшими пальцами за край подоконника, а нога неуклонно сползала вниз с выбоины в стене. Он падал.., но очень медленно… Левая рука отцепилась… Еще мгновение и…

«Возьми меч».

Нога соскользнула.

«Да возьми же меч!» — Снова этот голос в голове, тот самый, который говорил с ним со времени первой встречи с Меровием. Но что это значило, какой еще меч?

Корс Кант в ужасе посмотрел вниз. Красноватые булыжники, которыми был вымощен двор, ждали его, оскалившись, словно зубы дракона. Он ничего не мог поделать, его ожидала неминуемая гибель.

И вдруг страх исчез. Стало легко. Он понял, что покинул свое тело, он как бы глядел на него с высоты. «Я умру. Когда-нибудь я непременно умру, быть может — сегодня, быть может — прямо сейчас». Но почему-то от этой мысли ему было покойно и легко. И в этот миг он увидел меч.

Он торчал под подоконником, рукояткой к юноше, а лезвие было воткнуто в стену — совсем как в легенде о том мече, который Уртус, отец Аргуса, вырвал из камня, чтобы затем стать королем трех королевств .

Вот и вторая рука Корса Канта оторвалась. Он слишком сильно запрокинулся назад и не мог дотянуться до стены. Снова посмотрел вниз, гадая, выживет или погибнет. А красные булыжники так и звали к себе, так и манили…

Но и меч звал его к себе. «Хватайся за меч!» — приказывал внутренний голос. Корс Кант слышал его так явно, словно Меровий стоял совсем рядом с ним.

Время тянулось медленно, как тогда, когда герои сидели возле головы Брана, а голова повествовала им о царствах былых времен и о том мраке, что ждет их впереди. Голова вещала сто лет, но за это время герои состарились только на одну ночь.

Корс Кант протянул к призрачному клинку призрачную руку, всей душой пожелав, чтобы его рука во плоти коснулась меча. Левая, потом правая… Почему-то он не упал, а повис, вцепившись обеими руками в рукоятку.

«Ты кто — провидение? Это знамение? Разве меч — моя дорога, а не арфа?»

Кто-то за спиной у Корса Канта, быть может, сам Меровий, покачал головой. Юноша не сомневался в этом. «Взгляни вниз, оглянись назад. Меч не всегда меч, и чаша не всегда вмещает вино. Золото покупает не только хлеб, а в океане деревья вырастают выше, чем на суше».

Корс Кант потянулся к стене, к подоконнику, крепко ухватился за него. Меч растаял в туманной дымке, пронзив без боли его грудь и лицо.

Корсу Канту стало дурно. Он падал, падал… Ox! — и он очутился в собственном теле. Он удерживался за подоконник благодаря одному только необъяснимому чуду.

«Теперь ты понял, — с усмешкой произнес противный голос Меровия, — как просто порой любому из нас впасть в искушение и схватиться за меч. Помни об этом, когда в следующий раз будешь держать в объятиях свою возлюбленную».

Юноша прижался щекой к холодному камню стены. Страх вернулся. Он снова дрожал при мысли о падении, об ударе о мириады шершавых, острых булыжников. Постепенно, не сразу он пришел в себя и снова услышал голоса, доносившиеся из комнаты Ланселота.

— ..требует, чтобы я отпустил его с тобой в Харлек, — сказал Артус.

— Не может быть! Не может этого быть. Чтобы Куга…

— Он говорит, что юты такие же враги для него, как и для меня. Он хочет посмотреть, как нам удастся изгнать врагов, и поучиться у нас этому искусству.

— Но Куга же.., ведь я только что победил его на турнире, и он наверняка жаждет отмщения. Разве следует нам доверять ему на поле боя?

— Я не слышал, чтобы он так уж жаждал отмщения. Но спиной к нему все же не поворачивайся. — Артус пересек комнату справа налево. По лицу Корса Канта стекали струйки пота и засыхали на холодном ветру.

— Ты что-нибудь ищешь, государь? — спросил Ланселот.

— А? Да нет, просто хожу и думаю, Галахад. Как бы то ни было. Куга присягнет тебе на верность и будет подчиняться. — Артус снова прошел по комнате из конца в конец и отодвинул занавес.

— Если и это тебя не успокаивает, то учти: на пятерых саксов будет приходиться сорок воинов Камланна, причем на земле, принадлежащей нам, — в Гвинедде. При таком соотношении сил даже ярость берсекера не вынудит Кугу к нападению. Он не самоубийца. — На этот раз голос Артуса прозвучал приглушенно, словно из-за занавески или из шкафа. — Скажи, ты не видел Гвинифру?

Ланселот заговорил медленно, словно издалека.

— Что ж.., приказ есть приказ. Я всегда так и говорю своим воинам. Совершать поступки можно тремя способами: верно, неверно и по-военному. Гвинифру? Нет, не видал.

— Рад, что ты все верно понимаешь, Ланселот. Мне он тоже не по душе. Никогда не доверял людям, которые не смеются! Но сейчас у нас общее дело, и сейчас по-другому нельзя. Ну а теперь, если ты простишь меня…

И снова голос Артуса пропутешествовал вместе с ним из конца в конец комнаты. Корс Кант дрожал, словно осиновый лист на холодном ветру. Даже самый настоящий меч не спас бы его, соскользни его пальцы с подоконника.

— Государь, хочу попросить тебя о милости, — весьма осторожно проговорил Ланселот.

— Да? Чего желаешь?

— Мне бы хотелось взять с собой в поход кое-кого… Чтобы они поднабрались боевого опыта.

— Вот как? Принц Гормант просил, чтобы с тобой были Кей и Бедивир. Кого еще ты желал бы взять?

— Барда и.., и его — Корс Кант ахнул. Неужели Ланселот сейчас выдаст его тайну? — И его подругу, — закончил герой.

— Зачем тебе бард?

— Он мог бы развлекать воинов.

— Гмм-мм. А кто же станет развлекать меня? Мирддин еще не поправился после болезни. Говорит, пока не сумеет ни одной песни пропеть от начала до конца.

— Разве у тебя больше нет бардов, государь?

— Нет. Но есть жонглеры. Придется черпать увеселение в том, как они роняют шарики. Кого еще?

— Дай подумать… — Ланселот забурчал что-то себе под нос. Но почему-то Корс Кант не сомневался — он заранее знал, о ком будет говорить с Аргусом, а сейчас только делает вид, что соображает, кого ему еще взять с собой в поход.

— Как насчет Медраута? И Моргаузы?

— Великий Юпитер, Ланс! Моргауза? У тебя с ней, что, тоже…

— О нет! — обиженно воскликнул Ланселот — так, словно его застали в постели с обезьяной. — Пожалуй, обойдусь без Моргаузы.

— Принц Ланселот, ты едешь в Харлек не с визитом вежливости. Зачем тебе мои придворные? Зачем мой бард?

Ланселот отозвался, пожалуй, слишком быстро, что также говорило о том, что ответ был готов заранее.

— Что ж… Медрауту не мешало бы приобрести опыт командования небольшим отрядом, а бард сам умолял меня, говорил, что ему недостает приключений. Ему нужно о чем-то сложить песнь, чтобы спеть ее на следующем пиру, понимаешь?

Корс Кант чуть не свалился вниз от изумления. «Приключения? Если это приключение, усадите меня в ванну, подайте вина и…» Он не верил собственным ушам:

Ланселот беззастенчиво обманывает Аргуса!

— Юноша пришел ко мне вчера вечером и сказал, что его подруга полюбит его только тогда, когда он докажет ей, что он герой. Ты же не откажешь ему в попытке прославиться, государь? И еще мне, конечно, не помешал бы Меровий со своими воинами.

— Так тебе еще и Меровия подавай! — Артус произнес это так, что Корс понял, государь улыбается, и притом понимающе. — Ну все, Ланс, разговору конец. Существуют кое-какие ночные проявления свободы, которые он не поощряет — он не так цивилизован, как те из нас, кто возросли и достигли зрелости в Риме.

— Свободы?

— Это шутка, консул. Тебе знаком Либерциус? У него волосы цвета червонного золота. Когда он повзрослеет, он станет могущественным полководцем, способным навести страх на врагов.

Повисла долгая, мучительная пауза. Корс Кант отчаянно пытался вспомнить Либерция, но никак не мог припомнить, кто это такой.

— Доброй ночи, Артус, — сдавленным голосом попрощался с королем сикамбриец.

— Удачи в походе, друг мой. Бери с собой, кого пожелаешь и кого сможешь уговорить. С единственным исключением. Ты меня понимаешь.

И снова пауза.

— Понимаю, — наконец прошептал Ланселот. Они-то оба, похоже, понимали, о ком речь. Но ни тот ни другой не произнесли этого имени, и Корс Кант так и не понял, кого они имели в виду.

— Доброй ночи.

Прошуршал занавес. Аргус ушел. Через несколько мгновений за ним последовал Ланселот. Его сапоги, подбитые железом, гулко простучали по половицам коридора.

«Прекрасно! — с облегчением подумал Корс Кант. — Теперь и мне пора убираться отсюда подальше».

Он попробовал подтянуться, но руки так ослабли, что у него ничего не получилось.

В ужасе он повторил попытку. Безрезультатно. Неужели он свалится вниз теперь, когда пытке конец.

Он отчаянно дернулся вверх, напряг ставшие свинцовыми мышцы и, наконец, сумел подтянуться. Уперся локтем в подоконник и повис — ни туда, ни сюда.

«Никакого меча теперь не будет, — заверял он себя. — Жить хочешь? Перелезай через подоконник, да поживее!»

Он распрямил правую ногу и изо всех сил оттолкнулся от выбоины в стене. Тело стало чужим. Корс Кант заставлял его двигаться так, словно пытался перетащить через подоконник тяжеленный мешок. Нога сорвалась, он перестал ощущать опору.

Еще усилие, последнее.., и он преодолел подоконник и тяжело упал на пол, в комнату.

Там он пролежал, как ему показалось, довольно долго, не в силах пошевелиться. Ветер холодил разгоряченные щеки. Наконец у него хватило сил подняться. Таинственная бутылка исчезла.

Спотыкаясь, пошатываясь, он побрел по комнате и вышел в коридор. По ступеням он смог шагать, только навалившись всем весом на перила.

Наконец Корс Кант дотащился до триклиния. С трудом переставляя ноги, шаркая ими, словно глубокий старик, он доплелся до своей комнаты, шагнул за порог…

Его ждала заплаканная Анлодда.

— Меня отошлют домой, в Харлек, — сообщила она, утирая слезы. — Того и гляди, не сегодня-завтра сюда прибудет Лири. Он знает меня, Корс Кант.

Глава 42

— Король Лири? Но с какой стати королю Эйра интересоваться вышивальщицей? И даже… — Корс Кант умолк, не дав себе проговориться. У стен, у занавесов здесь были уши.

— Он знает меня, Корс Кант. А это значит, что ему знакома и та тайна, которую ты только что был готов прокричать. Вряд ли он позволит мне продолжать скрываться здесь под видом вышивальщицы Гвинифры. Непременно расскажет.., ну сам знаешь кому.

— Кому? О. Ну ясно.

Анлодда успела переодеться в черно-серую кемизу, но тунику поверх не надела. По груди шла вышивка из красных драконов, талию подпоясывала тонкая серебряная цепочка.

— Не эту ли кемизу я видел на Гвинифре в прошлый праздник в честь Луга? — спросил юноша.

— Догадайся, кто ее вышивал? Ну хотя бы чинил? Корс Кант, ты что, думаешь, я только топором умею махать, убивать саксов, скакать на лошади и воевать? Я могу вышивать туники, могу охотиться с собаками, прибирать и готовить оленину, печь пироги, болтать за игрой в кости, рассчитывать подати, сочинять песни — ну, конечно, не такие хорошие, как ты, — могу произнести приворотное заклинание (но это умеют все женщины), могу чистить свиней. Могу врать, как епископ, могу даже не засыпать на долгих и нудных заседаниях Сената. Но он меня знает. Лири. Он мой…

— Он твой.., кто? — Корс Кант, выпучив глаза, смотрел на свою возлюбленную. Она запнулась столь резко, что казалось, с ее губ могла сорваться величайшая тайна.

— Корс Кант, знаешь ли ты, почему я так просила тебя никому-никому не говорить о том, кто я на самом деле такая? Потому что иначе между нами выросла бы стена, такая же высокая и крепкая, как вал Адриана, защищающий наши города от набегов варваров. Как только все станет известно, меня тут же отправят в Харлек, к отцу, как потерянное и найденное сокровище.

Она слегка покраснела.

— Харлек, — нараспев проговорил Корс Кант, покатал название города по языку. У него был привкус Западного моря, тучных лугов, терпкого вина. — Анлодда, других связывает с Артусом клятва, данная под присягой. Меня — нет. Я бард, я волен прийти и уйти. Я смог бы жить с тобой в Харлеке, если пожелаешь. Я не овощ, что на грядке растет.

Она нахмурилась.

— Ты не понимаешь. И потом, ты нужен Артусу.

— Может ли мечта сбыться, когда все вокруг мешает этому? — горько вздохнув, чуть слышно прошептал юноша.

Анлодда покачала головой.

— И не сочту, сколько из того, что я совершила, было верно, но сколько боли это принесло, и все из-за этой глупой короны принцессы. Мой отец вечно заставлял меня возглавлять какие-то противные дела — шагать во главе триумфальных процессий и судить бои гладиаторов. Всем нам, даже Меровию, порой приходилось вышагивать перед ним по потрескавшимся булыжникам. Представь себе, как он переживает, когда видит, что какая-нибудь бедная женщина умирает от лихорадки или проказы, а ему не позволяется коснуться ее.

— Коснуться? Зачем?

Она умолкла и уставилась на собственные руки — так, словно никогда прежде их не видела.

— А-а-а… Ничего такого. Тебе и своих забот хватает, Корс Кант. Что бы ни случилось, ты должен остаться здесь. Здесь твое место.

Корс Кант угрюмо улыбнулся. Ведь он уже знал то, чего не знала Анлодда.

— Как говорится, из огня, да в полымя, принцесса. Ни тебя, ни меня не будет здесь, когда прибудет Лири. Ланселот берет нас обоих в поход с собой в Харлек.

— Что? — Анлодда широко открыла глаза. — В Харлек?!

— Я слышал, как он разговаривал с Артусом. Там юты, и их нужно оттуда выбить. Вроде бы так. Твой отец прислал Артусу послание с просьбой выслать ему на подмогу Ланселота, Кея и Бедивира, чтобы они прогнали ютов. Почему-то легат желает захватить с собой нас — тебя и меня.

— Что же ты молчал? Мог бы сказать такие важные вести, а ты позволил мне тут бормотать невесть что, что лучше было бы и не говорить!

Поблизости послышались знакомые шаги… Кто-то постучал в стену. Корс Кант выглянул.

Вот тебе и раз!

— А-а… Принц Ланселот! Миледи, принцесса Гвинифра… — прошептал юноша, не приглашая пришедших войти.

Анлодда закашлялась, забежала за спину Корса Канта. «Наверное, снимает кемизу Гвинифры», — решил бард, безмерно страдая из-за того, что не осмеливается обернуться и посмотреть на то, как она раздевается.

— Корс Кант, — еле слышно выговорил герой. — Принцессе и мне.., нужно где-то.., поговорить.

Он усмехнулся. Корс Кант кивнул. Они оба все прекрасно понимали.

Глава 43

Питер осторожно спускался по лестнице после разговора с Артусом, сжимая в руке загадочную бутылку. «Вино? Не его ли имел в виду Кей? Пахнет как-то странно. Отравленное? Для кого оно?»

А что искал в его комнате Артус, ведя разговор о Куге? Свою жену или эту бутылку? Нет, что-что определенно прогнило в Британском королевстве.

Но если Артус искал бутылку, что бы там ни было в ней налито, как он мог ее не заметить, когда она стояла на всеобщем обозрении на столе?

Питер никогда не верил в миф о проглоченном письме, поэтому, обыскивая комнату, он начал с самых очевидных мест, а уж потом шаг за шагом осмотрел каждый угол. Ну разве только Артус сам не знал, что ищет…

Но гораздо сильнее Питера тревожило другое: может ли он полагаться на Кея и Бедивира в сражении? Разговор в уборной не выходил из головы. Что конкретно имел в виду Кей? На самом деле, почему бы легионам Ланселота и кавалерии Бедивира не выступить под знаменем, на котором намалеван золотой вепрь Кея?

По крайней мере Кей мечтал о том, что Ланселот присоединится к нему, поэтому вряд ли бы Кей и Бедивир подвели Питера. Ну а если бы они вздумали убить Меровия и свалить все на саксов? Что, если бы они взяли да и попросили Питера помочь им в этом? Судя по тому, что Питер знал об истории — о той истории, которая в конечном счете вела к созданию Англии, а не к рождению необитаемого леса, мог он отказаться? Мог позволить Меровию остаться в живых?

Никакого альянса между Меровием и Артусом на самом деле никогда не существовало, как не существовало никакой «Кельтской Римской империи» и «Pax Britannicus». Питер постарался избавиться от мыслей о предательстве интересов страны. Его крайне интересовало: кого мучают эти мысли — его или варвара Ланселота, то и дело вырывавшегося на волю и пытавшегося водвориться на законное место обладателя собственного сознания.

У подножия лестницы кто-то резко ухватил его за рукав и рванул на себя. Питер пригнулся, схватил невидимого человека под локоть, выпрямился.., и вытаращил глаза — перед ним стояла принцесса Гвинифра. А он, оказывается, успел кинжал наполовину выхватить из ножен…

Он удержал ее под локоть, не дав упасть, и тут же отпустил руку.

— Принцесса! Ты напугала меня! Мои извинения.

— О, Ланселот, ну и проворен же ты! Но не мог бы ты действовать помедленнее, когда того потребует обстановка, а?

— Порой поединок длится несколько часов, и только потом удается нанести смертельный удар, — пробурчал Питер. «Тупица, — ругал он себя. — Вот опять ты позволил ей втянуть себя в бесконечный флирт!»

Одета она была очень скромно. Простенькая белая кемиза, подпоясанная обычным кожаным белым ремешком. Ну прямо-таки девственный вид. Ланселот снова вырвался на волю и похотливо заурчал.

«Нет! Питер! Я Питер Смит, никакой не Ланселот!»

— Девственница-весталка, светлейшая чистота. Желаешь запачкаться?

— Хотела одеться в черное с серебром — платье, вышитое красными драконами. Но моя вышивальщица сказала, что оно нуждается в починке и забрала его. Я хотела так нарядиться для тебя — ведь черное с серебром — твои цвета?

— Правда, о прелестная девственница? А ведь это тебе я обязан этими цветами! «Господи, Богородица пресвятая, неужели это я сказал? Я? Или Ланселот?»

Он ожидал новой фразы от Гвинфры, на которую ему надо будет ответить. А она нанесла ему удар ниже пояса.

— Я.., я ждала тебя, — сказала она и посмотрела ему прямо в глаза.

— Правда? Это хорошо, — промямлил Питер. «Что же я творю? Я же непоколебим, неуязвим, недоступен!» А вдруг ему это понравится? Что тогда?

«О Боже, что я творю? Кто говорит моими устами? Я сам или все-таки Ланселот?»

— Ну же! — Гвинифра сжала кулаки, она вся дрожала от страсти.

«Нет, драгоценнейшая любовь моя. У меня ужасное предчувствие: наша любовь доведет Артуса до могилы». Вот так, правильно. Сознание работало четко, оно должно спасти его от искушения. «После смерти Dux Bellonim вся Европа скатится в варварство, которое продлится тысячу лет!»

— Да, — ответил он надтреснутым голосом — чьим-то голосом, своим ли? — Но где?

«Мы должны удержаться от этого. Я люблю тебя всем сердцем, но мы должны навечно остаться друзьями».

Кровь! Бешено стучащие копыта, звон лезвий топоров, холод рукоятки «Инграма Мак-10». Он ногой открывает дверь и ждет, когда сержант МакМангль швырнет гранату в разъяренную толпу саксов и ютов!

— Не у меня в покоях, — шепотом отвечала Гвинифра. — У Артуса полно наушниц среди моих рабынь. И не у тебя — он наверняка услышит. — Дрожа от желания, она прошептала:

— Быть может, в чьих-нибудь покоях? Кому ты доверяешь всей душой, кто ответил на наши мольбы?

«Просто друзьями! О, мы должны остаться просто друзьями!»

— Это.., это юноша! — вырвалось у Питера. Или у Ланселота? Он уже и сам не понимал, кто из них двоих разговаривает с принцессой. — Бард, Корс Кант.

Она опустила голову, отвела глаза. Даже поворот ее головы — и тот пробуждал в нем желание. Почему? Почему? Самая обычная женщина. У него их были сотни!

— Я знаю его, — прошептала Гвинифра. — Он любит Артуса.

Питер тоже опустил глаза, — Он сделает, как я попрошу. Он в долгу предо мной. Я оказал ему услугу.

Он смотрел на Гвинифру. Та стояла, крепко закрыв глаза, стиснул зубы. «Интересно, а она-то сама в курсе дворцовых сплетен и интриг? Она понимает, каковы возможные последствия этого мезальянса? Если понимает, то что же — надеется их избежать?»

Для Питера речи о последствиях и быть не могло. Он отлично знал, из-за чего погиб Камелот, король Артур, из-за чего перестал существовать Круглый Стол. «Сознательное зло, — твердил он себе. — Непервородный грех». Но он ничего не мог с собой поделать. Ему некуда было деваться от желания обладать ею.

Но кто так страстно желал ее — Питер или Ланселот?

«Судьба. Рок. Фатум. Неизбежность истории, консервация реальности. Невидимая рука Адама Смита. Дьявол, невидимая школа, тайные вожди, тайные хозяева, скрытая переменная, универсальная константа, сила любви, обоюдная страсть, дезоксирибонуклеиновая кислота. Боже, твоя воля, будь что будет, что должно быть, ангел-хранитель, мама, указующий перст, настенные письмена, долг, повиновение властям, социобиология, Стэнли, Лаурел, куда же ты меня завел!

Не меня. Нет, сэр, это не моя вина».

Она взяла его за руку. Питер и не заметил, когда это произошло. Они пошли вверх по лестнице, не чувствуя под собой ног.

Животный магнетизм. Магнетическая личность. Роковое чувство, слепая любовь, слепая тупость, сердце, железы, серотонин и норэп нефрин, слияние двух душ, родственные души, любовь с первого взгляда, глаза словно озера, невозможность устоять, вековая страсть.

Он ничего не слышал, никого не видел. Ну почему ничего не происходило, что помешало бы неизбежному? Почему, когда это так необходимо, нигде нет ни пожара, ни драки, ни вторжения врагов? Еще один лестничный пролет — и вот они уже стоят у входа в комнату Корса Канта.

«Это не моя вина, я за это не в ответе.., смотри, до чего ты меня довел, полковник Купер! Третейский судья! Виновник нашего существования! Вселенная

— заводная игрушка!»

Питер услышал тихий разговор. То были голоса барда и его подружки. Сикамбриец схватил Гвинифру за руку, постучал в стену. Из-за занавеси выглянул Корс Кант. Он очумело переводил глаза с Питера на Гвинифру.