Записки странствующего энтузиаста

      Малыш, у человека одна одежда – тело. Все остальное – амуниция, эрудиция, амбиция, инквизиция. Речь не о том, чтобы ходить по морозу голым, а о том, что норма достигнута, а все остальное – турнюры, педикюры, маникюры, куафюры и другие покупные, а главное, продажные шкуры. Старухи и старики не тогда уродливы, когда постарели, а когда видно, что они всю жизнь жрали даром без очереди и лгали.
      Малыш, это обучение свободе. Свобода – это не выбор между заданностями, а торжество над выбором. А так ли уж они заданы, эти заданности, так ли уж они абсолютны? Пока что единственный живой детерминизм, живая причинность – это кто родился, тот умрет. Да и то неизвестно, навсегда ли это.
      Все остальное можно изменить. То есть повлиять на процесс, а стало быть, на результаты. Поэтому свобода – это не выбор, а творчество, новинка, то есть – выход. А этому надо учиться.
      Пожалуй, точно я знаю только одно: без универсального поведения в битком набитом троллейбусе все остальные выдумки – липа. «Универсальное» не значит одинаковое. Как раз наоборот. Поведение у всех должно быть разное, важно, чтоб цель была одна – не передавить друг друга в переполненном троллейбусе. А этого достигают восхищением. Земля переполнена, малыш, надо думать.
      Малыш, все мы появились самостоятельно. Но я был раньше тебя. И ничего с этим не поделаешь. Поэтому несколько слов о себе.
      Я избегал популярности, потому что она – западня. Становишься пленником даже тех, кому ты люб.
      Мое дело было сделать свое и идти дальше. Я и пел, закрыв глаза, чтобы не заискивать и не просить одобрения. Мое дело было развернуть картину о важном.
      В конце концов, каждому свое. Я все время думал о третьем тысячелетии. Есть много дел, где смеха не требуется, или он противопоказан, или уже запоздал. Но нет лучшего средства не допустить вражды или паники, чем хохот. Если хохот – значит, что-то ушло в прошлое.
      Смеющееся тысячелетие. Грядет смеющееся тысячелетие!
      Хватит упущенных из-под контроля несчастий, которым потом красиво сострадают. Смеющееся тысячелетие. А там посмотрим. Может быть, наступит восхищение. Малыш, я совершенно не умею воспитывать. Я могу только рождать идеи, которыми можно воспользоваться.
      Все равно ты не станешь меня слушать, когда вырастешь. Поэтому я сейчас, пользуясь твоей беззащитностью, выскажу одну мысль, которой я сам пользуюсь, когда ее вспоминаю, и потому жив.
      «Если тебе объективно плохо, не будь субъективно несчастным».
      Ты понял? Если уж тебе худо, то на хрена еще и страдать? Это трудно выполнить, но когда удается, то ты – свободен.
      Как ты думаешь, сколько лет было человеку, который к этому пришел? Восемнадцать. Мне было восемнадцать лет, когда я до этого додумался и записал. Значит, это мне было дано. И кончим на этом. Есть простой способ узнать, можешь ли ты быть художником. Не «должен», а «можешь ли?».
      Леонардо да Винчи был левша. Однажды я скопировал левой рукой его «Виндзорский» автопортрет. Знаешь, что получилось? Оказалось, что от моей левой руки вышло не хуже, чем от моей же правой. Не бог весть что, но и не хуже. Мне годится. Рисунок сохранился. Любой может себя проверить. И последнее, малыш, самое главное. Внимание! Любой обсосок знает, что «от любви до ненависти один шаг», но только художник знает, что и обратно – столько же.
      Потом я прочел письмо жены. Она должна была вернуться через час. Она сердцем почувствовала, что мне нужны будут новые штаны, и пошла их покупать. Вот оно: «Гошка! Наш «дорогой дядя», несмотря на свой возраст, решил заняться литературной работой. Этот оригинал решил создать не более не менее, как эпос. Представляешь? Он хочет сделать это в исконной форме – устно. Затея, конечно, дикая. Какой материал послужит основой, он пока не сказал, скрывает. Но судя по тому, что название эпоса и псевдоним, который наш «дорогой дядя» себе выбрал, одинаковы, думаю, что в произведении будет много автобиографичного.
      Название и псевдоним звучные и далекие от академизма. Я долго выспрашивала его, он отмалчивался, но вчера все же сказал. Оно звучит так: « Ги-ги-ляп». Что это означает, пока, кроме него, не знает никто.
      Ждите. Я вернусь через час с новыми для тебя штанами, а он скоро выйдет».
      И меня наконец-то отпустило. Наконец-то! Пришествие «дорогого дяди» состоится, моего «деос экс махина».
      Я сел на стул и так же, как и все остальные, смирно сложил руки на коленях и стал смотреть на дверь.
      Долго бухало и гремело. Потом дверь открылась и на пороге появился «Ги-ги-ляп» полутора лет – во фланелевой рубашке, без штанов и в валенках. Он оглядел всех и обидно сказал: – Эй!..
      Май 1981 г. – март 1985 г.