Старые моряки - Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган

      – Вы капитан, сеньор.
      Это ему понравилось, а также твердость первого помощника, - славный парень этот Жеир Матос, он даст о нем хороший отзыв в отчете о плавании.
      За несколько часов плавания капитан стал популярен. Он беседовал то с одними, то с другими, сообщал данные о скорости судна - тринадцать миль в час (морских, конечно), - время прибытия в Ресифе, время отправления, а когда напоминали ему о его морских подвигах и спрашивали, за что он получил награду, капитан отвечал скромно, однако не заставлял себя долго упрашивать.
      И вот во второй половине дня в кают-компании вокруг него собралась целая толпа, с увлечением слушавшая его живописные рассказы о пережитых приключениях. Сначала капитан рассказал о буре в Бенгальском заливе, когда он вел английское торговое судно; команда почти сплошь состояла из индийцев. Корабль шел из Калькутты в Акьяб, что на бирманском побережье.
      Этот рейс вообще опасен из-за муссонов и волнений, вызываемых морскими течениями. Однако такой бешеной бури он еще никогда не видел, хотя ему не раз приходилось плавать в тех местах. Пожилые дамы отложили крючки и спицы, с тревогой слушая повествование.
      Можно ли считать петли, если в эту минуту капитан, рискуя жизнью, подвергаясь опасности быть смытым огромными высокими волнами, ползет по палубе, чтобы вытащить из-под обломков разбитой молнией мачты худого как скелет индийца с переломанными ногами и ребрами.
      Старший офицер, проходивший мимо, остановился в дверях, закурил сигарету и стал слушать в почтительном молчании. Капитан, увлеченный рассказом, не заметил его... Появился механик, старший офицер подозвал его, и оба стали слушать.
      К вечеру Васко поднялся на капитанский мостик, там старший офицер, первый помощник, врач и другие оживленно обсуждали его приключения. Он услышал обрывок фразы:
      – Полз по юту, как змея...
      Увидев капитана, старший офицер замолчал, а первый помощник сказал:
      – Чудесно, капитан. Мы здесь слушаем рассказы о ваших подвигах. Как-нибудь вечерком мы откупорим бутылку вина, и вы нам расскажете о себе. Мы всю жизнь ходим только вдоль этого побережья, - он указал пальцем, - а тут ничего не случается. Вы, сеньор, расскажете нам о своих плаваниях со всеми подробностями...
      – Все это такие пустяки, право, не стоит. Чтобы развлечь пассажиров, куда ни шло. Но вам, морякам...
      – Мы не отстанем от вас, капитан. Мы настаиваем.
      Васко смотрел на девиц на нижней палубе. Оттуда доносился мягкий голос мулатки, она пела популярную песенку, полную политических намеков:
 
Сеньор Жулио придет,
К власти Жулио придет,
Если главный в Минаев
Проворонит...
Сеньор Жулио придет,
К власти Жулио придет,
Горько плакать мы будем тогда.
 
      Он прошелся по палубам второго класса и спустился в третий. Там все кричало о потрясающей нищете - беженцы, эмигрировавшие в годы засухи в пресловутые южные края, где их якобы ждали работа и деньги, возвращались обратно на Северо-Восток. Надежда на перемену судьбы вела этих людей по дорогам каатинги, через сертан, через порожистые реки и степные равнины к Сан-Пауло. Теперь у них осталось только одно желание - вернуться на ту бесплодную и сухую землю, где они родились, чтобы умереть в родном краю.
      Это было тяжкое зрелище, и капитан вернулся во второй класс, где звенели песенки и самбы.
      Женщины, завидев капитана, принялись приводить себя в порядок, уселись прилично, одергивая платья на коленях, отталкивая студентов. Мулатка умолкла, только гитара все так же жалобно стонала. Капитан не хотел мешать веселью, у девушки был красивый голос. Он сказал:
      – Не стесняйтесь... Почему она перестала петь? Продолжайте, пожалуйста, я с удовольствием слушал.
      – Капитан - добрый человек, - рассмеялась одна из женщин, уже стареющая.
      – И хороший товарищ; - заявил студент. - Накануне прибытия в Форталезу мы вам споем серенаду.
      – Весьма благодарен, друг мой.
      Однако женщины по-прежнему держались натянуто, а мулатка молчала. "Жаль", - подумал Васко, удаляясь.
      Пассажиры первого класса, сменив после вечерней ванны рубашки с короткими рукавами и полотняные брюки на тонкие шерстяные костюмы, а легкие дневные платья на вечерние туалеты, появились на палубе, Ему тоже необходимо переодеться - облачиться в синюю форму.
      Однако капитан не сразу ушел с палубы - навстречу ему легко двигалась Клотилде, надушенная, с великолепными локонами, завивка которых заняла, вероятно, немало времени, в пышном платье и с шелковой шалью через руку. В глазах ее светилась печаль, но собачки (обнадеживающая деталь!) на этот раз с ней не было. Сердце капитана учащенно забилось.
      Клотилде заметила его и помахала ручкой, что могло означать и приветствие и призыв. Капитан подошел:
      – Вы прямо морская богиня...
      – Капитан... - она прикрыла глаза шалью, но тут же опустила ее и сказала томно:
      – Не хотите ли пройтись для улучшения аппетита?
      – Ничего иного и не желал бы. Но мне необходимо переодеться, чтобы на обеде быть достойным вашей красоты... Впрочем, если бы вы немного подождали, я зашел бы за вами в салон через несколько минут.
      – Я буду ждать, а вы поспешите, сеньор льстец.
      Когда он вернулся, в салоне надрывался расстроенный рояль - кто-то играл мелодию из "Богемы". Васко относился к серьезной Музыке с почтением, однако предпочитал любить ее издали и не отличался большими познаниями в этой области. Как-то раз полковник Педро де Аленкар затащил его в театр Сан-Жоан на оперу. Прогорающая итальянская труппа в конце неудачных гастролей по Латинской Америке забрела в Баию. Полковник обожал оперу, у него был патефон и множество пластинок с ариями в исполнении Карузо.
      Он убедил Васко, что судьба посылает ему единственную возможность послушать баритонов и теноров, известного баса, нежное сопрано и не менее нежное контральто и увидеть "Богему", во всей ее красе. Васко согласился, хотя Жорж и Жеронимо всячески его отговаривали. Но для Васко это был лишний повод показаться в парадной форме и с орденом Христа. Они отправились. Скука была невыносимая и жара тоже; пот лил с них градом. Сопрано весило, наверно, не меньше ста двадцати кило, зато тенор был худ, как щепка. Васко с трудом удержал смех, когда грузная матрона закудахтала:
 
Зовут меня Мими,
Но имя мне - Лючия.
 
      Полковник Педро де Аленкар наслаждался, он знал почти всю оперу наизусть. Задыхаясь от жары, Васко ругал себя за тщеславие - ведь он согласился на приглашение только ради того, чтобы надеть форму и орден. Когда пышущее здоровьем дородное сопрано, изображая хрупкую, чахоточную Мими, упало в объятия хилого тенора, который был явно не в состоянии удержать такую тяжесть, Васко не выдержал и расхохотался. Полковник пришел в негодование и обозвал его невеждой и ослом. С тех пор Васко держался на почтительном расстоянии от так называемой серьезной музыки, несомненно заслуживающей всяческого восхищения, но слишком возвышенной и недоступной его пониманию.
      Он тотчас же узнал недоброй памяти арию из "Богемы" и не сбежал только потому, что Клотилде, в платье из тафты и с локонами, томный голое которой дарил целый мир надежд, ожидала его для предобеденной прогулки по палубе. Может быть, удастся не заходить в салон: ведь он капитан, и ему полагается задерживаться по делам, и таким образом можно не выражать восторга игрой пианиста. Он заглянул в caлон через иллюминатор, стараясь не смотреть в тот угол, где стоял рояль, чтобы не встречаться глазами с пианистом. Однако Клотилде в салоне не видно. - Куда она могла уйти? Виртуоза, казалось, охватил порыв вдохновения, рояль звучал все громче. Куда же делась прекрасная дама? Капитан решился наконец взглянуть в сторону рояля, и... не отнимая рук от клавиатуры, она улыбнулась ему, голова ее томно склонилась, в глазах сиял экстаз, локоны подскакивали в такт музыке. Ах, да, ведь она учительница музыки - это она рассказала ему утром, - но скромность, как известно, мать всех добродетелей, и, конечно, именно скромность заставила ее умолчать о своем мастерстве, о своем артистическом даре, о том, что она умеет исполнять даже классическую музыку. Он думал, что она из тех провинциальных учительниц, которые обучают девиц на выданье кое-как тренькать на колченогом рояле марши, самбы, какие-нибудь фокстроты и в самом лучшем случае - вальс. Он не ожидал, что она способна на большее, чем мило сыграть несколько танцев на семейной вечеринке. А между тем она, склонив голову набок и закатив глаза, встряхивает развившимися локонами и вовсю расправляется с оперой. Она, оказывается, артистка! Капитан ощутил даже гордость и вошел в салон как раз вовремя, чтобы присоединиться к слушателям, которые наградили исполнительницу бурными аплодисментами (может быть, в благодарность за то, что она наконец захлопнула крышку рояля).
      Капитан, подойдя к заслужившей овации пианистке, скромно прятавшей лицо в шаль, протянул руки:
      – Боже, какая красота! Какая звучность, какое совершенство! Незабываемые минуты!
      – Вы любите классическую музыку?
      – Люблю ли я?.. У меня целая коллекция пластинок, без хвастовства, одна из крупнейших в Баие, может быть, даже во всей Бразилии.
      – А оперу?
      – Обожаю. Когда я еще не был в отставке, в любом порту моей первой заботой было узнать, есть ли там оперный театр...
      В продолжение всего разговора капитан держал руки Клотилде в своих. Вдруг она слегка вздрогнула и, спохватившись, отняла руки с нервным отрывистым смешком. Капитан несколько смутился, не зная, куда теперь девать свои руки.
      Она возобновила прерванный разговор:
      – Ну и рояль на вашем пароходе, никогда не встречала такого расстроенного.
      – Неужели настолько скверный?
      – Никуда не годится, просто неприятно играть.
      – Я приму меры в Ресифе, велю позвать настройщика. А теперь пройдемся, как собирались?
      Но было уже поздно, раздался гонг к обеду. Оба направились в ресторан, беседуя о "Богеме". Клотилде была без ума от Пуччини. Он заверил, что и его Пуччини восхищает и восторгает никак не меньше.
      Прогулку по палубе совершили после обеда, до лото в салоне. Они шли не спеша, она - играя шалью, он - покуривая трубку, и разговаривали о Рио, которым она восхищалась, о Баие, которая, по его мнению, была славным городом, где неплохо живется, о Белеме-до-Пара, где дождь идет каждый день в одно и то же время. Иногда беседу прерывал какой-нибудь пассажир, который здоровался с капитаном или спрашивал о чем-либо. Они поговорили о Ресифе, чьи пляжи очаровали ее. К сожалению, она плохо рассмотрела столицу Пернамбуко: шел проливной дождь, и к тому же с ней не было никого, кто показал бы ей достопримечательности города. Завтра будет иначе, сказала она, улыбаясь, теперь к ее услугам капитан, который покажет ей мосты и набережные, проспекты и парки.
      – Но я тоже не знаю Ресифе.
      – Как не знаете? Ведь вы же капитан, вы, наверно, плавали в этих местах десятки раз.
      – Конечно. Мне приходилось бывать здесь... Но у меня никогда не хватало времени как следует ознакомиться с городом. Я вряд ли способен служить вам чичероне. Я сказал, что не знаю Ресифе, это значит, что я знаю его мало. И прошло уже много лет с тех пор, как я был здесь в последний раз. Многое изменилось.
      – Вы просто не желаете меня сопровождать. Может быть, у вас есть в Ресифе возлюбленная и вы не хотите, чтобы вас увидели со мной? - И она снова рассмеялась своим волнующим, отрывистым смехом.
      Капитан остановился и взял ее руку:
      – Пожалуйста, не говорите так. Те времена давно миновали. С тех пор как я вышел в отставку, я никогда больше не взглянул ни на одну женщину и примирился с этим. Но теперь...
      – Что?
      К ним подошел один из пассажиров:
      – Начинается лото. Мы ждем только вас, сеньор капитан.
      Дама вздохнула. Васко тихонько сжал ее руку, и вместе с навязчивым пассажиром они направились в салон. Клотилде шла, машинально помахивая шалью и глядя на звездное небо, на зеленую воду... Капитан слушал бестактного пассажира, но мысли его были далеко, он ловил запах ее духов и еще ощущал в своей руке ее дрожащую руку. Не дойдя до дверей салона, Клотилде, скользя, как во сие, споткнулась о трубу, пересекавшую палубу, и упала в объятия капитана. Он подхватил ее и на какую-то долю минуты очутился на вершине блаженства - ее грудь дышала у груди Васко, локоны щекотали его щеку, и он даже ощутил тепло ее девственного чрева.
      Они уселись рядом за стол. Сенатор уже был тут.
      Положив перед собою две карты лото, он с упреком поглядывал на соседний стол. Там депутат Отон и актрисы шумели и громко требовали начала игры. Все пассажиры собрались в салоне. Полные дамы изо всех сил старались выразить свое возмущение, отворачиваясь с презрением от веселой компании. Дети хныкали, выпрашивая конфеты. Капитан тут же купил у слуги две карты для себя и для Клотилде.
      – Капитан, помогите мне отыскивать номера.
      Комиссар стоял около рояля и, держа мешочек с фишками, объявлял призы их всего было пять. Первым разыгрывался флакон одеколона. По знаку комиссара слуга показал его публике. Затем был продемонстрирован второй приз, на этот раз красивый серебряный чайник. Комиссар делал юмористические замечания, вызывавшие смех и реплики присутствующих, а слуга высоко поднимал чайник, чтобы все его видели, Далее следовала пепельница с гербом компании судоходства и изображением "Иты". Это был третий приз.
      Четвертый, на превосходное качество которого комиссар обратил внимание играющих, присуждался тому, кто первым заполнит всю карту. Приз представлял собой вазу для печенья, на которой были изображены дама и кавалер, сидевшие, держась за руки, на софе в стиле Людовика XV. Этот шедевр в мещанском вкусе вызвал восторженные восклицания у сеньоров и сеньор, у девиц и молодых людей, у сенатора и Клотилде. Каждый горел желанием выиграть вазу, и слуга вынужден был переходить от стола к столу, так как все, начиная с актрис, хотели рассмотреть ее поближе, Клотилде вздыхала:
      – Ах, мне бы ее выиграть...
      Последняя премия оставалась тайной, было известно лишь, что это вещь еще более ценная и красивая, чем предыдущая. Она стояла на рояле - что-то квадратное, большое, похожее на ящик, завернутое в шелковую бумагу. Полные любопытства, пассажиры высказывали различные догадки. Комиссар попросил внимания - начинается розыгрыш первой премии. Потом он обратился к детишкам, к "этим ангелочкам", умоляя их немного помолчать, и наконец начал выкликать номера. Одеколон выиграл фазендейро с эст паньолкой, заявивший под аплодисменты!
      – Отвезу своей хозяйке в Крато...
      Серебряный чайник достался тринадцатилетней девочке - после переигрывания: двое других игроков заполнили свои карты одновременно с ней. Пепельницу получила актриса-шатенка и тут же под осуждающими взорами добродетельных матерей семейств и сенатора подарила ее депутату. Наконец настал волнующий момент - розыгрыш приза за набор всей карты; тому, кто окажется здесь победителем, должна была достаться ваза, "эта прелесть, это совершенство, это произведение искусства, этот непревзойденный шедевр", как выразился комиссар.
      Он начал выкликать номера среди напряженного молчания.
      Клотилде, вздохи которой при каждом розыгрыше волновали капитана, разнервничалась до предела, она путала номера, и Васко позволялось то и дело дотрагиваться до ее руки, обращая ее внимание на объявленный номер, который она забыла отметить. Вдруг она заявила:
      – Мне осталось закрыть всего один номер...
      Но тут же какой-то субъект, сидевший около рояля, воскликнул:
      – Кончил!
      Это был элегантно одетый, весьма разговорчивый тип, представившийся как капиталист, совершающий путешествие по столицам штатов, чтобы полюбоваться северными пейзажами - старая его мечта, которую ему наконец-то удалось осуществить. Однако морскими пейзажами он что-то не слишком интересовался - проводил дни и ночи за покером, обыгрывая фазендейро и коммерсантов. Днем капитан зашел на несколько минут в салон и остановился посмотреть на игру. Он заметил, что элегантный капиталист начал волноваться; казалось, в присутствии Васко ему перестало везти, он начал проигрывать. Капитан был специалистом по покеру и, зная, что у игроков бывают всякие приметы, скромно удалился.
      Клотилде так огорчилась, что готова была расплакаться.
      – Из-за одного номера... А мне так хотелось выиграть эту вещь...
      Васко утешал ее: если ей суждено владеть вазой, то она еще попадет в ее руки, не стоит печалиться.
      – Но как же, ведь тот сеньор выиграл... Противный... - она топала ножкой и не смотрела на капитана.
      У Васко возникла одна идея, но он решил пока ничего не говорить. Комиссар снова стал выкликать номера. Последний приз достался новобрачной, которая все время обнимала своего молодого мужа и целовалась с ним во всех уголках. Они без конца говорили друг другу - "моя малышка", "мой зверек", "мой обожаемый котеночек", что вызывало улыбки и лукавые замечания пассажиров. Все столпились вокруг и смотрели, как новобрачная развязывала пакет. В пакете оказался ящик, в ящике еще один пакет, а в нем снова ящик, еще пакет, еще ящик и, наконец, в последнем маленьком пакетике - детская соска. Аплодисменты, смех и шутки обрушились на смущенно улыбавшуюся молодую женщину и растерявшегося супруга. Отон громко заявил:
      – Судьба умеет выбирать...
      Полногрудая шатенка тихонько прибавила:
      – Судя по тому, как у них идут дела, у нее родится по меньшей мере двойня...
      В продолжение игры капитан все время думал о том, как бы снова выйти с Клотилде на палубу и продолжить прогулку и беседу. Он был настроен лирически. Но только он собрался под предлогом жары предложить ей покинуть салон и выйти подышать бризом и полюбоваться звездами, как к их столу подошла целая компания молодежи.
      – С вашего разрешения, капитан, - они обратились к Клотилде: - Вы не согласились бы сыграть нам что-нибудь? Очень хочется потанцевать...
      Клотилде приняла важный, неприступный вид:
      – Я не люблю играть танцевальную музыку. Я исполняю лишь свои любимые...
      – Ах! Мы последний день на корабле, по крайней мере я, - умоляюще сказала очаровательная восемнадцатилетняя смуглянка из Пернамбуко. - Нам так хочется потанцевать.
      Стоявший рядом с нею высокий юноша просительно улыбался.
      – Сыграйте же, будьте добренькой... - умоляла другая девушка, смуглая красивая метиска с распущенными черными волосами и блестящими глазами.
      Они просили так настойчиво и казались такими юными, нежными, нетерпеливыми, что капитан растрогался. Он решил пожертвовать прогулкой и тоже обратился к Клотилде:
      – Сыграйте, пожалуйста. Мне так нравится слушать вас...
      – Ну хорошо... Раз вы хотите...
      Она пошла к роялю, сопровождаемая радостно оживленной молодежью, и, усаживаясь, предупредила:
      – Но только недолго... Меня ждет Жасмин...
      Едва послышались первые звуки, как пернамбукская смуглянка закружилась в объятиях атлетически сложенного возлюбленного - они познакомились здесь, на пароходе, это была любовь с первого взгляда. Он ехал домой в Форталезу, где работал в банке, и обещал в конце года, когда его пошлют в Натал, заехать к ней в Ресифе.
      Метиска с глубокими горящими глазами подошла к капитану и шутливо присела:
      – Окажите мне честь, капитан, и разрешите пригласить вас на кадриль?
      Васко поднялся и взял ее за руку, он был отменным танцором и славился своим мастерством еще в пансионе Монте-Карло. Да что Монте-Карло! О его искусстве до сего дня вспоминают старые моряки по всему побережью Среднего и Дальнего Востока, Средиземного и Северного морей. Были в ходу две манеры танцевать: "страстно", тесно прижавшись друг к другу, щекой к щеке (так танцевали в пансионе "Монте-Карло" и, конечно, в кабаре "Желтый дракон" в Гонконге и в таинственном подвале "Голубой Нил" в Александрии) или "чопорно" - едва касаясь пальцами спины дамы, держась очень прямо, на расстоянии от дамы не меньше чем в ладонь и ведя во время танца беседу.
      Так танцевали на празднествах во дворце, на великосветских приемах в Баие и еще на балах, устраивавшихся на больших пакетботах, плававших между Европой и Австралией. И именно так начал капитан свой танец с блиставшей манящей порочной красотой девушкой, в жилах которой текла индейская кровь. Почему эта метиска напоминала ему Дороти, ведь они совсем не похожи! И все-таки было что-то общее между женщиной легкого поведения из Фейра-де-Сант-Ана и сеньоритой из Белема: беспокойные, с золотистым отливом глаза, страстность, прорывающаяся в каждом, даже самом простом, жесте, неуемная жажда любви.
      Вдруг метиска, закрыв глаза и закусив нижнюю губу, прижалась к Васко, ее грудь касалась его груди, распущенные черные волосы щекотали его лицо. Васко испугался. Клотилде, сидя за роялем, нахмурившись, наблюдала за ними. Капитан хотел отстранить это страстное, безумное тело, но напрасно. Он испытывал то же чувство унижения, что а свое время с Дороти.
      Ведь он понимал, что не ему, седому шестидесятилетнему старику, она отдается в танце. Ей нужен мужчина, просто мужчина, ни возраст, ни цвет кожи, ни красота не имеет никакого значения...
      К счастью, музыка длилась недолго. Клотилде оборвала игру, пары разъединились, Васко поблагодарил свою даму:
      – Большое спасибо, сеньорита.
      – Вы хорошо танцуете, капитан. Это я должна вас благодарить.
      Он подошел к роялю. Клотилде сказала:
      – Вы ради этого просили меня играть, не так ли?
      Совершить прогулку так и не удалось. Когда Клотилде наконец дали подняться из-за рояля, была уже полночь и она беспокоилась о собачке, которая оставалась в каюте одна. Договорились завтра пойти вместе осматривать Ресифе. Клотилде немного дулась и назвала метиску бесстыдницей.
      Васко отправился в игорный зал. Молодые люди играли в кинг, за тремя покерными столами также царило оживление. Там блистал капиталист, совершающий увеселительную прогулку, возле него на стуле стояла знаменитая ваза для печенья. Коммерсанты и фазендейро проигрывали. Васко взял стул и сел рядом с удачливым игроком.
      – Разрешите?
      – Конечно, капитан, пожалуйста... - ответил один из фазендейро.
      – Вы играете, капитан? - спросил выигрывавший капиталист.
      – Нет, я ничего не понимаю в покере. Но смотреть люблю... Кто же выигрывает?
      – Разве вы не видите? - сказал другой фазендейро: - Сеньор Стенио. Никогда не встречал такого удачливого игрока! Берет ставку за ставкой.
      Упомянутый сеньор Стенио засмеялся, может быть, довольный тем, что капитан ничего не смыслит в покере. Васко сидел рядом и время от времени задавал какой-либо идиотский вопрос. А сам между тем внимательно следил, как Стенио сдает карты.
      – Вы в каком порту сходите, сеньор Стенио?
      – В Белеме. Я пробуду там несколько дней, а оттуда, возможно, поеду в Манаус на "Ватикане". Вернусь же, вероятно, на "Адмирале Жасегуай" Ллойда. Ваши тридцать два, и еще шестьдесят четыре, - прибавил он, обратясь к фазендейро.
      Около половины второго ночи один из партнеров, проигрыш которого достиг нескольких конто, предложил разгонный круг.
      Васко присутствовал при расчетах и прощании.
      Один из фазендейро сходил в Ресифе, он жалел, что не может продолжать путешествие, чтобы отыграться.
      Сеньор Стенио положил выигранные деньги в карман и хотел взять вазу, чтобы отнести ее к себе в каюту. Но капитан, подождав, пока остальные партнеры уйдут, остановил его:
      – Еще рано. Давайте поговорим немного, сеньор...
      – Мне до смерти хочется спать, капитан. Лучше завтра.
      – Сегодня и немедленно. Слушайте, вы, бродячий шулер, до Белема вам не доехать, ваше путешествие кончится в Ресифе...
      – Но, капитан, что это значит?
      – То, что я вам говорю. Я играю в покер чуть не с рождения, мой дорогой. Я сорок лет плаваю по морям, командовал двадцатью пароходами в Азии и знаю всех профессиональных игроков на всех судах... Вы незаметно сойдете в Ресифе, если не хотите очутиться за решеткой...
      – Но я заплатил за билет...
      – Хорошо поместили капитал, он уже дал вам сверхприбыль. Итак?
      – Если вы, сеньор, приказываете... - он не спорил, таковы правила игры, он подождет другого судна, чтобы добраться до Белема.
      Васко поднялся и взял фарфоровую вазу:
      – Спокойной ночи...
      – Но, капитан, извините, эта штука... она же моя...
      – Какая штука?
      – Вот эта красивая вещица... Я ее выиграл в лото, мне просто повезло. Честно...
      – Честно? Может быть... Но она приносит страшные неудачи в покере. Вы сами могли в этом убедиться... Пусть лучше она останется у меня.
      Ловкий профессионал был вне себя от досады: ведь принес же черт вместо умершего капитана такого вот старого моряка, который знает до тонкостей все уловки шулеров! Он пожал плечами и смирился. Что ж, придется попробовать в Ресифе, там, наверно, найдутся сахарозаводчики, которые купаются в деньгах и помешаны на покере. Он жалел только о фарфоровой вазе с влюбленными на софе, такая красивая вещь, он собирался подарить ее Даниэле, жене... Шулер был женат, имел четырех очаровательных детей - двух мальчиков и двух девочек, - обожал свою семью и был самым лучшим на свете отцом и мужем.
      Капитан вздохнул, взял вазу для печенья и вышел на темную палубу, где гулял ветер.

ГЛАВА ПЯТАЯ
О том, как капитан погрузился в глубокое раздумье, и о том, что ему довелось увидеть под сенью спасательной шлюпки

      В это раннее утро капитан осторожно поставил рядом с собой на палубу вазу для печенья и погрузился в глубокое раздумье. Время от времени он отрывал взгляд от бледных звезд, которые всегда располагают человека к задумчивости, и смотрел на влюбленных, изображенных на вазе. Всю жизнь прожил он в одиночестве, в долгом ожидании. Вот так, среди бесконечной водной пустыни, среди ветров и блуждающих огней, шел он из порта в порт, покуривая трубку. Он переходил с одного судна на другое, от одной женщины к другой. Его единственное пристанище - узкая койка моряка. В его жизни не было такого дня, когда он приплыл бы в гавань, где ждет изнывающая от тоски жена и детишки бросаются ему на шею, ожидая подарков, привезенных из далеких стран, полных чудес. Ни в одном порту у него не было дома, и негде ему преклонить усталую голову. Он одинок в этом мире, у него нет никого, только корабль да море.
      А разве может человек жить всегда один? Дом на Баррис никогда не был для него домашним очагом с того самого времени, как умерли отец и мать. Их образы изгладились из его памяти. Он вырос в конторе и на складе, среди тюков и накладных, среди вяленого мяса и писем клиентов. Первые ростки чувства, пугливый взгляд, робкая улыбка, взмах руки или торопливое пожатие, поцелуй, сорванный в темноте у порога, - ничего этого у него не было... ни в конторе, ни в море, когда бедный юнга издали любовался прекрасными гордыми пассажирками. После смерти деда Васко получил свободу, но ему было тогда уже около тридцати лёт. Время романтики, вздохов, сладких мук и цветущих девушек прошло навсегда. Он был одинок даже в компании приятелей, а когда наконец почувствовал себя им равным, они исчезли один за другим. Женщины уходили так же, как друзья. Некоторые задерживались на более долгий срок. Дороти оставила свое имя и сердце на его руке, и все же они были всего только пассажирками на трансатлантическом пароходе, который все плыл и плыл, продолжая свой вечный путь по бескрайним морским просторам. Чего стоят все приключения, все связи и интрижки в пансионах, страстные увлечения и исступленные ночи в таинственных туманных портах? Любовь, верная любовь, на основе которой создается семейный очаг, любовь, которая продолжается в детях и увековечивает имя человека... Нежная привязанность жены, звонкий голос сынишки, кудрявая головка, прильнувшая к его широкой груди...
      Да, он никогда не знал такой любви, не хватало времени, ведь он всегда в плавании, на торговых суднах и пакетботах... то в своем доме на Баррис, то в пансионах. Один на судне, в вечной борьбе с морем, с кораблекрушениями, бурями, морскими течениями, циклонами и ветрами.
      И вот сейчас, в последнем плавании он потерпел кораблекрушение. Потому что он знает - это его последнее плавание, он не вернется больше на качающуюся палубу и лишь с высоких скал Перипери будет смотреть в подзорную трубу, как приходят и уходят корабли. И он чувствовал себя все более одиноким, согбенным под бременем воспоминаний о жизни, полной опасностей и приключений. И около него нет никого, кто согласился бы разделить его ношу, ему некуда преклонить голову и не на кого опереться, кроме старой угрюмой кухарки. Он одинок и беспомощен, как в те далекие времена юности, когда он искал утешения на плече негритянки Розы в комнате без окон в доме на Ладейре-да-Монтанья.
      Да, жизнь капитана прекрасна и достойна зависти, когда он командует судном, как Васко сейчас командует "Итой"; сколько людей зависит от него, одни беззаботно смеются, другие полны безумных надежд...
      Сколько судеб держит он в своей сильной руке! Важные политические деятели, богатые землевладельцы и промышленники, скромные замужние женщины, смирившиеся с повседневной скукой существования, и погибшие создания, которым закрыты все пути, которые живут только сегодняшним днем, юноши и девушки, только начинающие жить, и шулера, каждую минуту рискующие своей свободой, - все они зависят от него, от его приказаний.
      Капитан не имеет даже права проявлять свои симпатии, он неуклонно выполняет свой долг. Ему, например, всегда нравились профессиональные игроки, их трудная жизнь полна риска: крапленые Карты, плутовство, передержки - все зависит от ловкости рук и изворотливости ума. В годы своей разгульной молодости Васко был знаком со многими шулерами, с некоторыми ему приходилось иметь дело, и он убедился, что они щедры, по-своему честны и умеют терпеливо переносить поражение; ведь достаточно незначительного просчета, и постоянно висящая над головою угроза превращается в реальность - оскорбления, побои, тюрьма. В часы веселых попоек Васко учился у шулеров разным махинациям. Не будь он сейчас капитаном, командующим судном и выполняющим свой долг, Стенио спокойно продолжал бы очищать карманы фазендейро, промышленников, коммерсантов и сахарозаводчиков - какое ему, Васко, было бы до этого дело? Он только улыбнулся бы, может быть, даже подмигнул бы, как сообщник, ловкому шулеру. Но капитан не может поступать, как ему заблагорассудится, и руководиться своими симпатиями. Он обязан защищать пассажиров не только от опасностей, которые сулит море, но и от превратностей жизни.