Красноярск-Шаолинь-Транзит

      Центральная аллея тянется вдоль мелкой, почти пересыхающей летом речки – мы прозвали ее Сяо-Хэ (речка). Несмотря на обилие лягушек, крестьяне частенько стирают в ней одежду, а мелкое пацанье с успехом купается-плескается. Мы и монастырь находимся по одну сторону реки, а большая часть мелких гостиниц и ресторанов – по другую. Увы, сейчас, в 2003-м, когда пишутся эти строки, все эти домишки уже снесены – об этом разговор чуть позже.
      Воздух мягкий, от дневной давящей жары не осталось и следа – теперь понятно, почему в хрониках упоминаются ночные тренировки монахов – самое время: и свежо, и никто не увидит. Летом в центральном Китае темнеет около девяти, рассветает в пять; до полуночи можно успеть потренироваться, и к пяти-шести утра как следует выспаться – свежий горный воздух, правильное питание и регулярные медитации делают долгий сон необязательным. Ну а сейчас у практикующих кунфу монахов просто нет выбора – ведь днем толпы туристов делают занятия невозможными.
      В одиннадцать хозяева гостиницы запирают ворота, и нам приходится возвращаться в комнаты. Глаза слипаются, ноги гудят – ведь с тех пор, как мы сошли с поезда в Пекине, прошло более полутора суток – почти без сна и лежачего отдыха, по жаре и с рюкзаками на горбу. Мы заслужили сладкий сон на мятых простынях, и под монотонный скрип настольного вентилятора, раздающего направо и налево волны теплого воздуха, отправляемся в объятия Морфея.

Глава 7

      «Сколько женщину не тренируй, она все равно замуж хочет!»
В. Гончаревич

 
      В полшестого утра спать в Китае уже невозможно – солнце уже высоко, торговцы разворачивают палатки, скрипят тачки и тележки рабочих, по узкой центральной аллее с грохотом протискиваются самосвалы (где-то сносят старые мазанки), многочисленные ушуистские школы высыпали на улицу и с речевками и дружным топотом отправляются на пробежку, громкоговорители пронзают окрестности бодрящими звуками горна. И надо сказать, что просыпаться спозаранку в Китае совсем не в напряг – говорю это как заслуженная сова с многолетним стажем.
      Воды в кранике пока нет, бежим во двор и виртуозно умываемся под струйкой водопровода. Несколько минут можно уделить дыхательным упражнениям и привести в порядок сохшее на веревке еще с вечера белье. Легкий завтрак обычно состоит из печенья или лепешек (печенье типа наших галет, лепешки похожи на маленький пресный лаваш); иногда нас разбирает ностальгия и мы починаем баночку сгущенки, привезенной еще из дома, да так и не съеденной в поезде. Чай первое время допивали свой, черный, в пакетиках. В шесть-семь утра аппетит весьма умеренный, да и нельзя наполнять желудок – ведь к восьми всем на тренировку, и к этому времени солнце печет уже всерьез.
      В спортивных школах режим тренировок очень жесткий. Первая тренировка в семь – после пробежки, и ее отнюдь не назовешь разминочной, щадящей недавно проснувшийся организм; мы частенько наблюдали, как мальчишки и юноши отрабатывают сальто, высокие прыжки, работают по лапам или на гимнастических матах. Часов в восемь все завтракают – что-нибудь простое, никакого мяса – соевые ростки, лапша, тоуфу или лепешки, и отправляются на учебу. В спортивных школах-интернатах обычно преподают один-два предмета (помимо кунфу), как правило, это основы математики и так называемая вэнь-хуа – культура, куда, полагаю, входят и начала истории, и письмо (иероглифы), и элементарные сведения по географии и естествознанию. Скажем прямо, будущих спортсменов не перегружают знаниями (впрочем, сейчас китайское образование серьезно реформируют, вкладывают деньги, двигают иностранные языки и компьютерную грамоту – глядишь, через десяток лет по уровню обучения догонят и нас).
      После учебы, с двенадцати до двух, конечно, обед. Затем вторая тренировка – никаких спортзалов, под палящим солнцем – обычно посвящается отработке базовой техники, растяжке, силовым упражнениям. Перерыв на отдых или стирку часа полтора, и часам к пяти-шести третья тренировка – чаще всего это спарринги (саньда, китайский кикбоксинг) или работа со спортивным оружием – шест, пика, меч, цепочка и т.д.
      К восьми вечера спортсмены возвращаются в свои школы, горны играют отбой, усталые ребятишки предоставлены сами себе – можно пошататься по окрестностям, сбегать к торговцам – купить арбуз вскладчину или погрызть маленькие острые шашлыки из баранины на деревянных палочках – разнообразие угощений зависит от финансовых возможностей. Обучаться в Шаолине до последнего времени было довольно престижно, и родители готовы платить несколько тысяч юаней в год за своих чад. Детям это нравится больше, чем обычная провинциальная средняя школа, а на учебу в Пекинской академии ушу или хорошую частную школу (не говоря уже о загранице) средства есть не у всех.
      Но у нас, бледнолицых, длинноногих и неуклюжих, запросы поскромнее. А.М. договорился с Ши Дэяном, что он выделит нам тренера по традиционному ушу – спортивное нам ни к чему, мы не собираемся участвовать в соревнованиях – в режиме две тренировки в день, кроме воскресенья. Утренняя – с восьми до десяти, вечерняя – с четырех до шести. Но даже такое расписание практически никто из нас не оказался способен выдержать до конца. Причин этому много: сильная жара сибирякам не по нутру, резкая перемена климата, питания и культурного окружения требует времени для акклиматизации, и главное – мы отнюдь не сидели на месте в промежутках между тренировками, постоянные походы по горам и местным достопримечательностям отнимали много сил. Словом, заниматься в Шаолине в июле – бесплатный рецепт всем фанатам похудения.
      О нашем тренере стоит сказать отдельно. Его зовут Фу Цзыцян, ему шестьдесят восемь лет, рост – примерно метр шестьдесят с лишним, круглое морщинистое лицо простого хэнаньского крестьянина, зачастую небритое, но всегда готовое расплыться в хитренькой улыбке; на правой руке нет половины среднего пальца, одет в простую рубаху поверх коротковатых серых брюк, на ногах старенькие сланцы. Когда-то в детстве он сам пришел в Шаолинь и попросился в монахи – это было в конце тридцатых; но монахом пробыл недолго – настали времена Мао, начались гонения на ушуистов, Шаолинь горел, большинство монахов вынуждены были уйти в другие места или искать счастья в мирской жизни. Фу Цзыцян вернулся в родную деревню и долгое время жил там. Узнать что-либо подробнее довольно сложно – Фу лао-ши (учитель Фу) не склонен в пространным воспоминаниям, к тому же он говорит только на хэнаньском диалекте, который даже привыкший к языковому разнообразию А.М. понимает с трудом. Сейчас Фу не монах, живет при школе Дэяна, вероятно, в качестве консультанта по старым традициям кунфу.
      Фу – настоящий традиционный тренер, и этим сказано все. Заниматься у него – сущее мучение, особенно для избалованных западной демократией европейцев. Основной принцип его тренировок выражает дух древнего китайского искусства вообще – не существует неважных мелочей, ничего не должно быть оставлено на потом, великое большое рождается из простого малого. Только так можно построить такое крепкое здание, как китайская цивилизация, только так можно овладеть таким искусством, как шаолиньское кунфу. И так проще простого можно за два часа спустить семь потов с глупых наивных иностранцев – ишь че захотели, кунфу им подавай!
      Хотя учителю Фу скоро семьдесят и годы не прошли для него бесследно – спешу разочаровать тех, кто восхищается легендами о седых китайских старичках, летающих с горы на гору и разбивающих стены ударом пальца – тем не менее он чувствовал себя на жаре гораздо бодрее нас, при случае мог оглушительно рявкнуть (в некоторых старых техниках Шаолиня используется особый энергетический крик), а руки его вполне соответствовали известной формуле «мягкие, как пух, но жесткие, как железо» – двигался он очень мягко, внешне никак не напрягаясь, но все, на ком он показывал приемы и объяснял удары, утверждали, что его предплечья словно сделаны из дерева. Кроме того, во взгляде у него было порой нечто, заставляющее не то чтобы бояться – нет, как-то относиться очень внимательно, без самоуверенности и демократичной фамильярности. Когда он подходил к тебе поближе, чтобы поправить стойку или подсказать движение, ты начинал чувствовать себя очень незащищенным. И в то же время Фу никогда не был злым или раздраженным – всегда хитро ухмылялся, раздавая учебные пощечины (такая техника, терпи, бледнолицый), посмеивался над нами, наблюдая попытки правильно сесть в стойку мабу (аналог кибадати в каратэ). Когда было особенно жарко, он сам приносил нам пару термосов с кипятком – холодную воду во время тренировки пить нельзя, а горячую – можно и даже полезно. Надо отдать должное нашим девчонкам – тренировались наравне со всеми, без всяких скидок, а порой, может быть, и более терпеливо, чем парни. И Фу также не делал им никаких поблажек, разве что не лупил по физиономии и руки не заламывал – предпочитал отрываться на Сан-Сеиче, как на наиболее опытном и активном в вопросах из нас. Естественно, что А.М. сам с нами не тренировался, лишь иногда помогал с переводом, сочувственно поглядывая на наши бардовые лица и мокрые футболки.
      Если бы не Ши Дэян, конечно, Фу замучил бы нас уже за неделю. Ведь он мало общался с иностранцами, пожилой крестьянин ортодоксальных взглядов – он никак не мог понять, как можно выучить комплекс (набор движений – таолу, ката) «примерно», чтобы потом, в России, отрабатывать его до нужной кондиции. И если бы не просьбы Дэяна «просто показывать технику, а там они сами разберутся», боюсь, мы бы все тренировки посвятили одной лишь стойке мабу, в которую, по большому счету, нормальному длинноногому европейцу сесть правильно практически невозможно – даже сейчас, по прошествии шести лет, и то находишь, что еще можно в ней улучшить и какие еще неизвестные тонкости расположения суставов и связок, оказывается, существуют. Можно лишь гадать, какие порядки царили в обучении шаолиньских монахов век или более назад, когда времена были жестокие и голодные, и порой от уровня подготовки зависела вся жизнь. Правда, тогда и времени у людей было больше – куда торопиться монаху, долгие годы не выходящему за стены родного монастыря?
      Утренняя тренировка закончена. Хлюпая лужицами собственного пота, мы благодарим учителя Фу – «Се-се, Фу лао-ши», и уставшие, но довольные, плетемся домой. (В 97-98-м годах мы тренировались на территории спортивной школы, возглавлял которую – формально или нет – сам Ши Дэян. Конечно, подростков обучал не он, а молодые инструктора-спортсмены. Самому Дэяну, похоже, было откровенно скучно появляться изредка на этапных соревнованиях и символизировать собой авторитетное монашеское жюри. А в 2001-м школу и вовсе снесли). Проходим вдоль боковой, восточной стены монастыря и оказываемся на центральной аллее, в гуще торговцев фруктами и лавочек с сувенирами. Время – одиннадцатый час, жизнь кипит вовсю. До обеда еще далеко, в запасе пара часов свободного времени, а выбор развлечений весьма широк. К концу тренировки всем казалось, что сил уже нет, но теперь, когда мабу и гунбу отложены до вечера, неожиданно возникает вдохновение к приключениям. Конечно, на крайняк можно вернуться в номер и в блаженном отупении проваляться часик, давая отдых ногам; можно купить пачку мороженного и в блаженном ничего-неделании просидеть часик в тенечке, наблюдая за одной из тренировок в спортивной школе (есть две вещи, на которые можно смотреть бесконечно – горящий огонь и как другие работают…); но можно выбрать и более активный отдых. Экстремалы полуденного пекла могут рвануть на гору Шаоши к пещере Бодхидхармы (мы говорили – «на пещеру Дамо») – час туда, час обратно, и если у вас здоровое сердце, то килограмм сброшенного веса вам обеспечен; любители экзотики могут достать из кармана смятый билет, купленный при первом въезде в Шаолиньскую деревню – по нему один раз бесплатно разрешается посетить храм, птичник (да, построили и это), канатную дорогу на гору второго патриарха, Зал Тысячи Архатов – ну, или караоке, на худой конец. Но обо всем этом – чуть позже… Для тех же, кому не чужд дух азарта и театрального авантюризма, ходить далеко не обязательно – достаточно просто посетить РЫНОК.

Глава 8

      «Торгуйтесь, но не размножайтесь!»
Девиз хунвэйбинов.

 
      О, китайский базар! Средоточие сансары, круговерть красок и смешение запахов, шум, антисанитария и легкий аромат загадочности – все это по колоритности может сравниться только с китайским вокзалом, уступающим пальму познавательного первенства китайскому музею – с той лишь разницей, что вокзалы и музеи есть в Китае все же не везде, а вот рынок – ВЕЗДЕ. Разве есть в мире страна, где бы не продавались китайские товары? Умение торговать у китайцев в крови, для огромной массы простых людей рынок – дом родной, они буквально живут за прилавком. Это нелегкий хлеб, но, судя по всему, китайцы не склонны унывать и полны энергии навесить лапши на уши любому прохожему в попытке заработать юань-другой. И – удивительное дело – на них как-то не очень хочется обижаться, может быть потому, что коммерческий обман всегда вершится весело и ненапряжно.
      Культура обслуживания… Это почти как искусство обольщения, не так ли? Я прошу прощения, но мне уже больше тридцати, и я хорошо помню советские магазины конца 70-х – начала 80-х. Говорят, что если бы мы не поссорились в свое время с Китаем в период холодной войны и соединили бы свою тяжелую промышленность с их сельским хозяйством – Америка сейчас бы отдыхала в джунглях Миссисипи. Мощная пищевая индустрия, динамичная легкая промышленность и армия умеющих торговать и обслуживать людей – прибавьте либеральную политику партии в экономике и свободу иностранным инвестициям – и Дэн Сяопин вывел Китай едва ли не на первое место по темпам экономического развития в мире.
      Нет, я не голодал в детстве, я жил хорошо. Но мое сердце всегда сжимается при виде каменного лица той самой женщины за прилавком, готовой убить разделочным ножом любого, кто скажет лишнее слово по поводу цвета кефира или веса кулька карамелек «Зуб за зуб». Конечно, сейчас все немного иначе, рынок давит тормозов от коммерции, но все же – дорогие российские продавцы! Будьте ласковее к покупателям, будьте общительнее и предупредительнее – и бабки придут к вам!
      Торговля с китайцами – это немного игра. Ты знаешь, что он слегка надувает тебя – ну, в два-три раза от стоимости, не больше; он знает, что ты это знаешь, и вы оба знаете, чем примерно кончится торг – и все же торг происходит. Таков закон рынка, ведь в результате у вас обоих создается иллюзия проделанной работы, выигранной партии – и жить веселее.
      В 97-м почти вся центральная аллея Шаолиньской деревни была заставлена ларьками, лавочками, мелкими магазинчиками, ресторанчиками, фруктовыми развалами, мастерскими художников, повозками мороженщиков, штативами телескопов (за два мао посмотреть на гору Дамо) и т.д и т.п. Торговля кипела и произрастала вовсю. Одним из наших предобеденных развлечений было окунуться в этот котел товарно-денежных отношений, отнюдь не наживы ради, а скорее для души. Вот лишь несколько моментов из жизни лаоваев.
      Безусловно, превалирующие по количеству товары – сувениры и оружие. Четки наручные, нашейные, четки с огромными, как сливы, зернами; четки из сандала, из пластика, из камня, из стекла, поддельного нефрита и яшмы… Всякого рода погремушки и амулеты – для здоровья, на счастье, к богатству, для похудения и наоборот, к забеременению… Статуэтки Будд и Боддхисатв, колокольчики и чаши для подаяний, всех размеров монашеские одеяния и обувания, благовония всех ароматов и цветов, деревянные рыбы (для отбивания ритма во время буддийской службы, конечно – специальный инструмент, выдолбленный из цельного куска дерева и полый внутри, с колотушкой в комплекте) и рисовые подушки для сидения… Шары катальные для катания по ладони – особенно полезны гитаристам для развития гибкости кисти; веера от карманного до огромного – размах крыльев как у американского кондора… значки с буддийской символикой, майки с надписью «Чань» или «Любовь», смотря кто что предпочитает… Оружие – вполне достаточно для вооружения армии тайпинов, хотя большая часть его не выдерживает классификации «холодное оружие» – хрупкая или мягкая сталь, отсутствие заточки. Однако продают и увесистые острые катаны – прямо на улице, покупай кому не лень! И надо сказать, никому и в голову не приходит учинить вооруженный дебош по пьяной лавочке – нет, по улицам можно ходить совершенно спокойно даже ночью, разборки с кухонными топориками остались лишь в гонконговских боевиках. По слухам, мафия в Китае все же есть (Триада), но она настолько сплелась с политикой и крупным бизнесом, что простым людям ее не видать, а милиция и законы очень жесткие, хулиганство и мелкое мошенничество сведено к минимуму.
      Оружейные развалы – раздолье для ушуистов. Шесты, мечи всех видов и размеров, пики, топоры, цепочки, цепы, хлысты и еще много видов вооружения, перевод названий которого на русский язык пока еще не определен… Естественно, как дань современности, много спортивного инвентаря – груши, перчатки, защитные шлемы, одежда для парадных выступлений. По меркам Красноярска все очень дешево, правда и качество зачастую соответствующее.
      Подходим к мечам. Хозяин бросается навстречу, возбужденный таким количеством лаоваев. Он хватает самый дорогой и нам совершенно не нужный меч и начинает долбить им по железной трубе, демонстрируя отсутствие зарубок (на мече, конечно). Мы скептически молчим. Появляется другой меч, который сгибают в кольцо – смотри, фрэнда, какой гибкий! – всего за сто юаней. Мы делаем круглые глаза – сто юаней? Ха, да пятнадцать – красная цена этому кривому пыльному мечу. Хозяин кипит от возмущения – кривой?! пыльный?! Да я вам… Восемьдесят юаней, пусть огнем горит ваша лаовайская страна, и кстати – вы откуда? Из России. А, русские! Хозяин расплывается в широкой улыбке – карашо! Сталин! Е-ли-цин! Да, да, вяло киваем мы, Хрущев, Горбачев, сорок юаней и отдаешь нам меч, гори огнем твоя кривая хэнаньская рожа. Борьба чувств, вид доставаемых бумажек катализирует процесс и мы уходим с мечом, оставляя в коричневых цепких руках сорок пять китайских рублей. И ведь это было понятно с самого начала!
      Следующий прилавок завален сувенирами. Некоторые из них пищат, некоторые мелодично стрекочут, прочие молча пылятся врассыпную. Нам приглянулись позолоченные колокольчики с фрагментами сутр на боках. Но мы берем первую попавшуюся курильницу и начинаем пристально и дотошно ее рассматривать. Хозяйка, тертая смуглая дама лет сорока пяти, затаилась в глубине лавочки подобно опытному пауку и ждет, пока добыча начнет дергаться в паутине собственного интереса. Мы хладнокровно молчим, придирчиво изучая все заусеницы курильницы. Напряжение понемногу нарастает. Наглядевшись на в общем-то неплохую вещицу вдоволь, мы изображаем глубокое разочарование и медленно поворачиваемся к выходу… Двумя стремительными прыжками хозяйка настигает нас с криком «Эй! Эй! Вам отдам подешевле!» За сколько, апатично интересуемся мы. За двадцать! Это близко к истине, но раскрывать карты еще рано. Ну, мнемся мы, цвет-то не очень, вот тут вроде трещинка, не знаем, не знаем… Пятнадцать! – это почти правда, но мы грустно качаем головой и норовим уйти. Хозяйка перекрывает выход нехудым телом и, явно отрывая от сердца, выносит приговор – двенадцать! Один из нас делает вид, что срочно пора идти и тянет за руку остальных – мол, хватит возиться, пошли. Мы делаем пару шагов к двери, у хозяйки микроинсульт… и тут наносится решительный удар: резко разворачиваемся и выдаем без задержки – платим двадцать, но еще два вон тех колокольчика впридачу! Этого она не ожидала и лихорадочно подсчитывает: двадцать больше, чем двенадцать, но колокольчики-то по пять, а вдруг не купят, а, была-не была… Так свершается сделка, и стороны расходятся по своим делам, еще несколько секунд соображая задним числом, а не прогадали ли чего в пылу оживленной торговли.
      У фруктовой лавки почти немая сцена: Миша Натуральный по-китайски почти ни в зуб ногой, но внушительный рост и харизматически злодейская внешность позволяют обрести психологическое преимущество. Происходит примерно такой диалог:
      Миша: – Сколько стоит цзинь абрикосов?
      Продавец: – Пять мао. (мао – это десятая часть юаня)
      Миша: – А четыре цзиня?
      Продавец: – Два юаня.
      Миша: – Давай четыре цзиня за юань и пять мао!
      Продавец: – Нет, давай за юань и семь мао!
      Миша: (от волнения слегка забывая счет) – Нет, давай за юань и восемь!
      Продавец бледнеет, он понимает, что это какой-то неслыханной хитрости коммерческий ход, и под грозным мишкиным взглядом отдает за полтора юаня. Под всеобщее хихиканье Миша с достоинством удаляется с абрикосами, гордо озирая китайцев с высоты голубиного налета.
      Были среди продавцов наши или А.М. уже давние знакомые, не первый год работающие здесь. Они всегда делали нам скидки и вообще относились очень дружелюбно. К тому же дружба с лаоваями явно делала рекламу их бизнесу и потому была им на руку. Возвращаясь домой после тренировки, можно было взять арбуз в кредит – деньги отдать завтра или по частям.
      По дороге домой усаживаемся на каменный парапет передохнуть минутку в теньке, вполглаза поглядывая на проходящих мимо китайских девчонок – группа туристов, они направляются на экскурсию в храм, все в одинаковых ярко-желтых бейсболках – чтобы не растеряться в толпе таких же идентично-черноволосых земляков. Да, здесь у китайцев и других монголоидов большие проблемы: ведь девяносто девять процентов из них – жгучие брюнеты, и выделиться в толпе непросто. Встречаются рыжеватые китайцы, но крайне редко. Как выход, сейчас модно краситься – в рыжий, красный, желтый, порой даже фиолетовый оттенок. Кроме того, в отличии от России, принято или допустимо одеваться весьма ярко – ядовито-зеленые майки, ярко-желтые или почти фосфоресцирующе-розовые штаны; у женщин, конечно, выбор средств богаче – цветастые платья, мелированные волосы, всякие платочки-сумочки цвета колибри и так далее… У нас неизменно вызывали смех носки у некоторых мужчин – создавалось впечатление, что их сделали из женских подследников, лишь подтянули на голень. Но самих китайцев это не волновало – летний вариант, практично.
      Бывают и редкие, запоминающиеся встречи. Однажды сидим около нашего завсегдашнего ресторанчика, дожидаемся запаздывающих членов группы. Подходит дедуля, лет семьдесят, седенький и тощенький, в потрепанной одежде и с котомкой за плечами. Что его привлекло в нас – непонятно, в Шаолине иностранцев немало. Тем не менее завязался разговор, выяснилось, что по молодости он пел в Пекинской опере, профессиональный артист. Когда мы поинтересовались, какие именно роли он исполнял – ведь в пекинской опере у каждого артиста строго определенное амплуа, причем в древности все женские роли исполнялись мужчинами – дедок просто отложил рюкзачок и тут же, посреди бредущей толпы туристов и праздных зевак, завел высоким голосом какую-то традиционную мелодию, пританцовывая и подыгрывая себе руками, и делал это весьма умело. Из текста мы не поняли почти ничего – поэтический вэньянь, язык поэтов и философов, почти так же сложен, как древний санскрит – но были зачарованы искусной сменой тонов и неожиданно тонким звонким голосом старого артиста. Допел до конца, подхватил котомку и пошел своей дорогой, подарив нам на прощание щербатую улыбку. Собравшаяся было поглазеть кучка прохожих автоматически рассосалась…
      Вечером, когда тысячи звезд рассыпаются по черному небу над горами Суншань, когда лягушки практикуются в вокале и свежий ветерок разгоняет воспоминания о полуденном мареве, мы собираемся в одной из комнат попить чайку, подвести итоги дня и поделиться впечатлениями. У каждого накопилось масса наблюдений за китайской жизнью, кто-то приобрел новые знакомства, кто-то обнаружил магазинчик, где ушуистские кеды на юань дешевле, чем везде… Почти всегда на компанию покупался арбуз, как всегда в Китае – большой и сладкий; но иногда отрабатывались и другие варианты – например, помидоры с луком. Да, это сочетание, как ни странно, оказалось весьма плодотворным для нашего интернационального вкуса: огромные спелые помидоры (а-ля минусинские) и столь же крупный розовый, совершенно сладкий и не едкий лук головками – вместе с пресной лепешкой и солью (оставшейся еще с поезда) создавали нам ностальгическое ощущение родины в этом экзотическом краю. Конечно, никто не порывался сыграть на балалайке, но поймите правильно, за несколько дней непрерывно-экстремального общения с чужой культурой на чужом языке хотелось хотя бы на часик почувствовать себя дома, где нет необходимости быть в каждый момент готовым ринуться по жаре с рюкзаком из пункта А в пункт Б, по пути внятно объясняя продавцам и таксистам, что именно ты от них хочешь.
      Единственная лампочка тускло освещает комнату, где расположились все одиннадцать участников поездки, жутко скрипит вентилятор, с видимым радикулитом поворачиваясь на подставке и обдавая нас волнами теплого воздуха, под потолком танцуют безумный танец мухи и мотыльки, изредка шмыгает под ногами шпионка-многоножка… К счастью, в центральном Китае напрочь отсутствуют комары и москиты, иначе спать было бы невозможно. На маленьком столике с трудом теснятся чашки с чаем, термоса с кипятком, арбузные корки и дары местного кондитер-прома: вяленые финики, мармелад из соепродуктов, печенье-галеты. Посреди всего этого гордо топорщится только что открытая баночка назаровской сгущенки (пробовали угощать местных – вежливо кивают головой, но от добавки всячески отказываются – слишком сладко на хэнаньский вкус). Беседа вьется вокруг наболевшего – кому сколько раз сегодня старик Фу съездил по мордасам на тренировке, у кого насколько отнимаются ноженьки после марафона до пещеры Дамо, почем нынче прямые мечи-цзиэни и почему некоторые архаты в Зале Тысячи Архатов зеленого цвета. Позеленели от времени? Питались крапивой, как великий тибетский йог Миларепа? Остатки прежней, доледниковой расы? Инопланетяне? Кто-то из девчонок высказывается в том смысле, что еще пара тренировок при тридцатиградусной жаре, и они сами станут такими же… Речь заходит о различиях в строении тазовых костей европейцев и китайцев. Предлагается сложить Роберта пополам, чтобы убедиться, что он при этом достает зубами до носочков ног. Роберт горячо возражает против этого акта вандализма.
      Неожиданно на пороге комнаты возникают два полицейских с не очень-то приветливыми лицами. В чем дело? Проверка документов. Понятно – скоро присоединение Гонконга, ожидаются массовые празднества, а где массовые гулянья, там могут быть и массовые беспорядки. Строго говоря, в Шаолине, как и в других туристических местах, официально не одобряется проживание иностранцев в таких захолустных постоялых дворах, как наш; однако, если хозяин ловкий малый и имеет знакомства среди чиновников, то на это смотрят сквозь пальцы. А.М. показывает наши паспорта и визу, нас пересчитывают и этим удовлетворяются. Вообще в Китае людей в форме гораздо больше, чем в России – кто-то же должен следить за порядком среди полутора миллиардов граждан; кроме того, на службе тебе гарантированно платят, часто еще одевают и кормят – как в армии – а это большая ценность в Китае, где слои бедноты все еще велики, и найти работу нелегко – высока конкуренция. Много военных, много полицейских, много всяких «промежуточных» служб типа почты, охраны, персонала гостиниц и ресторанов и т.п. и т.д. Форма дает человеку власть, она поднимает его на полголовы выше общей массы прохожих – что еще нужно простому китайцу, черты индивидуальности которого и так голографически продублированы на десятки тысяч живущих рядом земляков?!

Глава 9

      «Конечно, я хотел встать и уйти -
      но было поздно, ноги затекли!»
Боддхидхарма.

 
      Раннее утро. Цикады проснулись еще не все. Нам явно повезло – легкий туман скрадывает жаркое даже на восходе солнце, ветерок приятно бодрит, долгий гул монастырского колокола тянется нам вслед. Все ушли на тренировку, лишь я, Андрей и Володя решили сегодняшнее утро потратить на другое. Мы перелазим через каменный забор нашего постоялого двора и через гаоляновые и фасолевые поля выдвигаемся к горе Шаоши, через середину которой вьется узкой змейкой каменная лестница наверх – к пещере Дамо. У нас две камеры и фотоаппарат, одеты мы одинаково – футболка, черные широкие тренировочные штаны, прихваченные шнурками у щиколоток, и китайские кеды. Вероятно, прохожим крестьянам мы кажемся близнецами, также как порой взгляд европейца с трудом находит отличия в толпе китайцев или корейцев. Вчера вечером было бурное чаепитие с поеданием арбузов и местной сдобы (ее готовят специально в расчете на иностранцев), поэтому Андрюха и Вовка, которые вдобавок еще и злоупотребили местным вариантом «Спрайта», с тревогой прислушиваются к ощущениям в животе. Однако мы продолжаем движение.
      Природа в Шаолиньской долине удивительно гармонична – не зря для строительства монастыря было выбрано именно это место. Законы фэн-шуй явно реализовались здесь в полной мере на благо медитирующим монахам. Горные склоны за долгие столетия оформлены ступенчатыми террасами, засаженные культурами и пирамидальными кипарисами, кустарниками и бамбуком. Охристая глина, голубоватые кипарисы и темнозеленые магнолии (или их китайский аналог) составляют в лучах утреннего солнца удачную композицию, слегка смягченную пастельными слоями тумана, постепенно разгоняемого ветерком. Шум центральной аллеи остался далеко позади, лишь цикады и птицы, а иногда стрекот мотоколяски нарушают спокойствие окрестностей.
      Впереди проявляется контуры старинной загнутой крыши – это дом первого патриарха Шаолиня, какое-то время после девятилетней медитации в пещере Бодхидхарма жил здесь. Сейчас это действующий женский монастырь – да-да, есть в Шаолине и монахини. Правда, они не тренируют кунфу, но цигуном занимаются. В тот день ворота в женский монастырь были закрыты, и мы прошли мимо (мне удалось побывать внутри лишь четыре года спустя). Дорога постепенно забирает круче вверх, появляются отрезки каменных лестниц.