Красноярск-Шаолинь-Транзит

      На перроне душно, и атмосфера накаляется еще больше, когда выясняется, что в суматохе А.М. где-то потерял один билет. Китайские чиновники, в том числе проводники – существа довольно бездушные. Они привыкли работать в больших массах крикливых и суетливых людей, поэтому за пять минут до отправления не расположены к вникновению в чьи-то проблемы. Вот типичная для наших путешествий ситуация: паровоз уже гудит, билет потерян, разбить группу на части нет никакой возможности, остаться всем на вокзале до следующего поезда – потерять немало денег, времени и сил, проводник – как гранит, сзади напирают чертовы китайцы с сумками, все устали и хотят спать. Решение? Психологическая атака на проводника без оглядки на последствия типа «главное – вломиться в вагон, а там отобьемся». То есть А.М. хватает бедного вагонщика за воротник и используя все мыслимые китайские разговорные обороты, доказывает, что мы – самые иностранные из всех самых важных иностранцев, нам срочно нужно в Чжен-Чжоу, что по нам плачет Шаолинь и китайская культура понесет невосполнимую утрату, если мы не уедем прямо сейчас; при этом мы все дружно потрясаем рюкзаками, делаем честные и очень дружественные китайскому народу лица, зачем-то выдвигаем вперед Роберта и кричим, что он не китаец, просто слишком много занимался кунфу, оттого и монголоид. До проводника постепенно доходит, что через пару минут он должен иначе-голова-с-плеч-Пекин-есть-Пекин очистить тамбур и выкинуть флажок к отправлению, да и черт знает этих иностранцев – вдруг и вправду какая-то важная делегация, лучше не связываться… а, залезайте побыстрее, если что, будете сидеть на полу. Ура!
      Внутри почти холодно – это нормальный сидячий, но мягкий вагон с кондиционером, сиденьями типа самолетных и чистыми белыми шторками на окнах и наволочками-подголовниками. Естественно, на наших местах уже сидят несколько невозмутимых китайцев. Показываем билеты, нехотя уступают места. Путем сложных переговоров всем удается разместится, спасибо проводнику – теперь, когда мы уже внутри, он на нашей стороне, шугает зайцев в защиту бедных лаоваев, и вообще, оказывается милым парнем. Едва последний рюкзак укладывается на багажную полку, как поезд безшумно отталкивается от перрона, унося нас в ночь, подальше от столичного Пекина в направлении самого центра Поднебесной – провинции Хэнань.
      Ночь в мягком сидячем – не самое приятное времяпровождение, уступающее по мучительности лишь ночи в сидячем жестком. Основная проблема – очень хочется спать, а негде. Сидящие у окна – везунчики, они могут, в принципе, положить голову на маленький столик, где-то между термосом с кипятком (его можно получить в любом китайском поезде) и огрызками копченой курицы, купленной впрок на вокзале. В качестве подушки можно на выбор использовать свои руки (быстро немеют), свитер товарища (если таковой есть) или, на худой конец, упаковку китайского бисквита (в эту поездку он входил в стоимость билета, на пакетике надпись: «Хочэ мяньбао» – «Железнодорожный хлеб»). К тому же спросонья организм замедляет процессы метаболизма и начинаешь замерзать под щедрыми ветрами кондиционеров. Слева и справа тебя подпирают плечи товарищей, напротив два китайца режутся в карты и жутко орут в азарте всю ночь, третий же их земляк просто подстригает ногти на ногах, деликатно смахивая обрезки под сиденья. Закон «Что естественно – то небезобразно» для китайцев самый главный после закона «С полудня до двух часов – обед» (в это время не работает НИКТО) и неофициальной поправки к конституции, которая гласит: «Встретишь белого – заработай на нем». Я люблю китайцев и знаком со многими достойными представителями этого древнего народа, но порой хочется встать и на чистом путунхуа громко сказать: «Мужики! Курить, ковырять в носу и зевать на весь вагон – нехорошо!».
      Со скрипом разгибаем затекшие ноги, разминаем шеи, разлепляем веки – за окнами нашего скоростного мягкого уже светло, до Чжэнчжоу несколько минут, мимо пролетают все те же гаоляновые пейзажи пополам с какими-то угольными разрезами и трубами ТЭЦ. Тем не менее, настроение вполне боевое – в провинции Хэнань большинство из нас еще не бывало, поэтому даже прямоугольные дырки в желто-глиняных склонах гор, которые на поверку оказываются дверями в крестьянские мазанки-пещерки, встречаются на ура.
      Из тамбура появляется молоденькая, вся накрахмаленая и вышколенная стюардесса (другого слова не подобрать), и на чистом путунхуа начинает задорно вещать что-то очень патриотическое и положительное. Прислушиваюсь – ага, да ведь через несколько дней Гонконг (Сянган) официально возвращается в лоно Китая. Грядут большие праздники, и мы как раз будем свидетелями этого. Стюардесса переходит на весьма нечистый английский и, все так же глядя прямо перед собой ясным комсомольским взором, повторяет свой спич еще раз. Кроме нас, иностранцев в вагоне нет, но наша национальность ее, похоже, не волнует. В динамиках играет жизнеутверждающая китайская попса, стюардесса приступает к предпраздничной раздаче подарков – всем пассажирам достается по простенькому набору шариковых ручек с памятной надписью «Гонконг возвращается». Мелочь, но приятно – вроде как государство помнит о тебе, ручку тебе подарило – пиши, лаопайсин, на здоровье, кушай железнодорожную булку и слушайся компартию… Смех смехом, но мы невольно позавидовали китайцам – их страна на подъеме, экономика цветет, дома растут как грибы, в мировом сообществе Китай все больше вызывает уважение – и самое главное, люди там живут хоть зачастую и очень бедно, но как-то легко и весело, и правящая верхушка – а через нее, очевидно, и СМИ – делает немало для поддержания бодрого патриотического духа в массах, и похоже, пока им это удается. Великий Дэн Сяопин просто внимательно читал великого Лао-Цзы, написавшего еще тогда, когда на месте Парижа бродили дикие волки: «Мудрый правитель делает желудки людей полными, а сердца – пустыми», что значит – дай людям еду, работу и национальную гордость, а политикой и революциями пусть занимаются аристократы. Примерно вот с такими глубокими мыслями мы и сходим на перрон восьмимиллионнго города Чжэнчжоу, названного так по фамилии древнего принца Чжэн.

Глава 4

      «Китай прирастать будет Хэнанью!»
Из неопубликованных записок Дэн Сяопина.

 
      Чжэнчжоу – промышленный и транспортный центр провинции Хэнань, а ведь в ней населения больше, чем во всем бывшем Советском Союзе. Это уже не Пекин с его столичным лоском и европейскими замашками. Мы поняли это, когда протолкавшись сквозь толпу убывающих и прибывших разношерстных пассажиров, были окружены плотным кольцом местных аборигенов, никогда, видимо, не видавших живого лаовая. Скорее всего, это были крестьяне или наемные рабочие из глубинки, приехавшие в Чжэнчжоу на заработки, но так или иначе, ребята таращились на нас буквально с открытыми ртами без всякого стеснения и хорошо еще, что не трогали руками. Впрочем, мы не остались внакладе – обложишись рюкзаками по кругу, как те еще квакеры в Америке времен последних могикан, начали снимать китайцев в две камеры плюс еще пара кодаков, громко комментируя выражения их лиц, правда, по-русски. Неизвестно, чем закончилось бы это культурное противостояние, не приди А.М. с новостями – есть автобус до Шаолиня, в автобусе есть места, надо только протолкаться через привокзальную площадь (после Пекина – тесная и обшарпанная, куча нищих фантастически грязного вида, общественный туалет за треть юаня описывать не буду по этическим соображениям), перейти восьмиполосный проспект, просочиться между рядами велосипедистов (в Китае правило перехода дорог одно: иди так, как будто никого нет, и тебя объедут, если же начнешь вилять, то тебя задавят), отбиться от алчных таксистов (хорошо помогает какая-нибудь длинная вежливая фраза на хорошем путунхуа – сбивает с толку во-первых, сбивает цену сразу вдвое во-вторых; на крайняк все могут монотонно повторять «Бу яо, бу яо, бу яо…» (не надо, не надо…), тем более что в Хэнане свой, совершенно отвратительный диалект, после которого диктор пекинского телевидения кажется просто родным братом, кассету с голосом которого кто-то всего лишь поставил на ускоренное воспроизведение) и после всего этого втиснуться в раскаленный на солнце, по-японски узкий в коленях, видавший виды гор Суншань небольшой дизельный автобусик.
      Уважаемые дикие туристы, рискнувшие своими силами путешествовать по провинциальному Китаю, имейте ввиду! Если водитель автобуса поклялся вам, что отправление – в десять часов, не верьте этой старой прокуренной вобле! Автобус не тронется, пока последнее место в нем не будет занято, а значит, еще лишние десяток-другой юаней не будет заработан – и не помогут удивленные распросы, просьбы, требования и угрозы – водила будет холодно курить вам в лицо, сплевывая в окошко поверх проезжающих мимо велосипедистов, шеи которых медленно отворачиваются вслед вашим потным европейским рожам, и демонстрировать самоотверженную готовность умереть, но не вернуть уплаченные вами деньги. А хочешь, чтобы все было без осечек – плати баксами втридорога, желательно заранее, еще до въезда в Китай. Тогда солидная турфирма обеспечит вам комфортабельное путешествие в чистых светлых поездах и автобусах по красивым и с центральной канализацией местам культуры и отдыха, тем самым в корне задушив запах и вкус живого, вонючего и антисанитарного любимого вами Китая.
      Бодренько проезжаем сквозь пыльный и низкорослый Чжэнчжоу – масса автомастерских, мелких одно-двухэтажных магазинов, склады, жилые дома в большинстве нашего девятиэтажного блочного типа, грязные, в бурых потеках, с битыми стеклами. Это – недалекое индустриальное прошлое Китая, в то время как Пекин олицетворяет близкое интернационализированное будущее. Конечно, небоскребы и древние пагоды есть и в Чжэнчжоу, но как-то теряются в общей массе обветшавших «хрущевок по-китайски».
      За городом – прекрасное шоссе, сплав труда многотысячной армии дешевых рабочих и современной западной технологии. Наш шофер выжимает из автобуса все возможное, заставляя меня, водителя со стажем, по-крепче сжимать подлокотники кресла. Полагаю, китайцы сочли излишним вводить правила дорожного движения, ограничиваясь наглядной пропагандой (то есть – развесили плакаты с надписями типа «Пешеходы! Будьте бдительны!» с цветными фотографиями раздавленных трупов). Также я не заметил признаков какого-либо аналога нашего ГАИ, не считая регулировщиков в крупных городах. Манера вождения китайских водителей дает пищу для размышлений о бренности всего сущего: так, обычным делом считается двойной обгон по встречной полосе, обгон на поворотах без видимости, гонки на самосвалах и трехколесных фургончиках. Главное – почти непрерывно сигналить, не бояться за машину и верить в счастливую звезду притихших за спиной трех десятков пассажиров! И все же – никакой ругани и агрессии по отношению к таким же как ты раздолбаям за рулем. Нарушаешь сам – дай понарушать и другим.
      Горы Суншань возникают как-то внезапно, словно прятались за очередным холмом. Наши буддийские сердца взволнованно подпрыгивают на случайной кочке и уже не утихают, наверное, до самого Красноярска. Начинаются перевалы, щедрое солнце изредка выхватывает на вершине горы ступенчатые крыши одного из местных монастырей – возможно, буддийского, возможно – даосского. Цель нашего путешествия все ближе, это заметно по обилию придорожных гостиниц и школ ушу с иероглифами «Шаолинь» в названии. Автобус делает несколько коротких остановок возле некоторых из них с до смешного очевидной целью: подбегает толпа торговцев мелкими шаолиньскими сувенирами, баночной газировкой и какими-то безумно-безполезными побрякушками в надежде окучить пару-тройку лохов, в первый раз едущих в Шаолинь. Уставшие безконечно повторять «Бу яо!», мы лишь молча грустно глядим на их назойливые лица. Уйди, бабуля, я четверо суток не мылся в душе!
      Останавливаемся у своеобразного КПП: каждая полоса дороги контролируется шлагбаумом и очередной чистенькой форменной рубашкой. За проезд по хорошим дорогам надо платить, в среднем от 10 до 50 юаней. За это мы пронзаем насквозь большущую гору по современному, хорошо освещенному тоннелю и въезжаем в Шаолиньскую долину (как мы привыкли ее называть). Пара серпантинов, минуем искусственное водохранилище, последний рывок – и наш автобусик, пофыркивая дизелем, вкатывается на главную (и единственную) улицу шаолиньской деревни, начало которой охраняет пятиметровая гранитная статуя непомерно плечистого шаолиньского монаха, увесистый кулак коего упирается в рубленую ладонь на уровне груди, символизируя бдительное приветствие всем прибывающим в святая святых всего кунфу, колыбель всех боевых искусств мира, Мекку всех чань-буддистов и романтиков кулачного и оружейного дела – Северный (а ныне и единственный) Монастырь Суншань Шаолинь.

Глава 5

      «Давая обет безбрачия, предварительно грамотно оформите развод»
Из наставлений монахам.

 
      Неумолкая, поют цикады, некоторые из них – как-то странно, слишком уж однообразно. Это просто музыкальные шкатулки на фотоэлементах, в обилии разложенные по лоткам вездесущих торговцев. Закроешь – молчит, откроешь – сверчит. Мимо неторопливо проходит группка разморенных полуденным солнцем негров, из вестибюля гостиницы слышна английская речь. Сложив сумки на асфальт, мы слегка заторможенно перевариваем сложившуюся ситуацию: мы – в Шаолине. Конечно, мы еще не в самом храме, а всего лишь в гостинице для иностранцев, но – вот она, гора лежащего Будды, у подножия которой жил второй патриарх, а вот горы Ужуфэн, а за деревьями, наконец – гора Шаоши, где в пещере великий Дамо медитировал девять лет… А воздух! А деревья! А негры!… Внизу Роберт Васильевич в священном трансе прогуливается среди столбов мэйхуа, ловлю его в объектив – для потомков.
      Первый трепетный визит в храм – через центральный вход, навстречу улыбающемуся Майтрейе в маленьком полутемном зале, и далее, вдоль короткой аллеи, заставленной каменными стеллами, подаренными монастырю различными зарубежными школами или обществами шаолиньского кунфу. В сущности, если убрать пестрые толпы туристов, магазинчики сувениров и постоянно играющую музыку, то станет ясно, что Шаолинь невелик по размерам, очень уютный, пропорционально построенный, продуманный в мелочах, с обилием потайных уголков и маленьких площадок для тренировок. Расположенный ступенчато, террасами, он поднимается в гору от центрального входа, причем соседние уровни архитектурно изолированы друг от друга, образуя своеобразные «дворы». Ступени каменных лестниц весьма круты, порой даже, спускаясь вниз, не видишь их до последнего момента и невольно замедляешь шаг.
      Несмотря на обилие посетителей, во дворах чисто, оберток или сигаретных окурков не встретишь – следят, убирают, да и туристы в храме ведут себя сдержанно – атмосфера располагает. Даже в самую лютую летнюю жару в залах прохладно, царит легкий полумрак, все пропитано запахами благовоний. Суета и озабоченность сами собой улетучиваются, шаги замедляются, голос невольно понижается до полушепота. Если есть фраза «…слышны отголоски прошлого», то в Шаолине больше подходит «…слышна тишина прошлого». Когда-то здесь немало медитировали, и даже горластые экскурсоводы не в состоянии полностью разрушить веками создававшееся спокойствие.
      Если подниматься по лестницам последовательно, в конце концов упираешься в последний, самый верхний зал – Зал Тысячи Будд, тот самый легендарный, где сохранились вдавленные в пол прямоугольные камни – следы многих сотен лет упорных тренировок. Этот зал как-бы встроен в северную стену, замыкающую монастырь. Стена не слишком высока – метра три, не более, и явно не предназначена для обороны – скорее, она защищала спокойствие монахов от диких и домашних животных (а раньше в окрестностях Шаолиня водились и волки), да от нескромных взглядов случайных прохожих или любителей тайком понаблюдать за исполнением секретной техники.
      Если же свернуть в один из боковых проходов между залами, то можно попасть во внутренние служебные дворики – туристов туда не водят, смотреть в смысле истории особо не на что, да и монахам тоже хочется отдохнуть от бесконечной череды назойливых посетителей. Кроме собственно монахов, при храме живет довольно большой штат уборщиков, строителей (всегда что-нибудь нужно ремонтировать или реставрировать) и прочий обслуживающий персонал. Что поделать – сейчас Шаолинь по посещаемости – второй после Ватикана музей мира.
      Еще в первый день запомнился один из внутренних дворов на западной стороне. Довольно просторный, по периметру он ограничен одноэтажными галереями (судя по всему – недавней постройки, времен реставрации монастыря в 1980-х годах). Внутри галерей, за перилами, представлена экспозиция, призванная просвещать туристов в плане бурной истории Шаолиня. Неизвестный скульптор (а скорее, видимо – группа скульпторов) вырезали из дерева (возможно – гипс) фигуры монахов в полный рост, застывших во всевозможных стойках кунфу, практикующих всякие виды цигуна, сидящих в медитации или просто идущих на службу в длинных буддийских рясах. Надо сказать, фигуры срублены довольно грубо, к тому же некоторые уже слегка покосились от времени. Рядом изображена немая сцена нападения на Шаолинь японских пиратов (!). Какого рожна японские пираты поперлись в провинцию Хэнань за сотни километров от моря, осталось для нас неясным. Вообще, тема борьбы китайских мастеров боевых искусств с японскими – излюбленная в кинематографии китайских боевиков; надо сказать, что простые китайцы заочно недолюбливают японцев, считая их варварами и обзывая «жибэнь гуйцы», что значит «японские черти»… Другая сцена живописует один из знаменитейших моментов в боевой истории Шаолиня – тринадцать лучших бойцов Шаолиня, вооруженные железными шестами, помогают императору Ли Шиминю разбить войско мятежников. Действительно ли тринадцать человек разгромили целое войско, или же только подали пример своим непобедимым духом воинам императора – сейчас уже вряд ли можно установить, но верно то, что после победы Ли Шиминя Шаолинь был одарен всевозможными императорскими милостями, в числе которых был и известный специальный указ, которым монахам Шаолиня в пику остальным буддийским монахам было разрешено пить вино и есть мясо, как заслуживающим полного доверия в своей добродетели.
      В этом же дворе, в одной из угловых пристроек, расположена приемная главного (тогда еще; сейчас политика изменилась) инструктора монастыря Шаолинь по боевым искусствам – Ши Дэяна, старого знакомого А.М., одного из самых фотографируемых молодых монахов. Действительно, на фотографиях Дэян выглядит весьма фотогенично – гроза врагов и гордость Шаолиня, в повседневности же он оказался довольно спокойным и вежливым парнем, хотя и не без налета некоторой значительности, чуть большей, чем полагается людям его возраста. Мы, салаги, робко здороваемся с ним традиционным буддийским поклоном – ведь это почти легенда, сам Дэян, настоящий шаолиньский усэн (монах, тренирующий кунфу; есть и иные – вэньсэны – они практикуют в основном невоинские пути развития), альбомы с фотками которого мы еще недавно с трепетом рассматривали в Красноярске. Впрочем, А.М. беседует с ним относительно по-простому, без обилия церемоний, и мы немного расслабляемся. Гм…а, Дэян, помню такого, заходил как-то в гости…Да, как просто быть ближе, когда вместе с уверенностью вы излучаете долларовые бумажки!
      Впрочем, вернемся к нашему путешествию. После короткой беседы с Дэяном решено, наконец, заняться поисками жилья. Гостиница для иностранцев – для нас дороговато (порядка 100 юаней в сутки за двухместный номер), да и преимущества такого жилья неочевидны: горячей воды в Шаолине нет практически нигде, а чистота простынь и полотенец вызывает сомнения везде. В итоге останавливаемся в милом постоялом дворике 15 юаней за комнату со следующими плюсами и минусами: минусы – горячей воды нет и не будет ни за что, бетонный пол в комнате подметается естественным шарканием подошв постояльцев, единственная розетка расположена почему-то на уровне глаз, простыни и наволочки не то чтобы плохо пахнут, но как-то увяли, тонкая деревянная дверь в принципе закрывается на замок, но если некогда искать хозяйку с ключами, подходит и несильный прямой толчковый удар ногой; отдельного описания заслуживает ванная комната (она же туалет) – в нашей, увы, не было света (как и через год после этого!), пол кафельный с размазанными остатками цемента и неопознанными пятнами грязного цвета, унитаз одноразового пользования (можно спустить один раз, а дальше две недели мы бегали во двор в нормальный бетонный сортир); ванную же, полагаю, хозяева не мыли просто потому, что сами никогда не пользовались сиим изобретением западной цивилизации.
      А теперь о плюсах. Два самых главных – дешевизна и возможность утром, едва проснувшись, сквозь зарешеченное окно полюбоваться видом высящихся среди кущ платанов пагод монастыря – метров пятьдесят до Шаолиня, рукой подать. Кипяток всегда можно попросить у хозяев – наготове стоят несколько термосов и титан, внутренний дворик закрыт от уличной суеты – можно тренироваться без помех, и наконец – стоя во дворе, можно созерцать одинаково свободно гору Лежащего Будды на юго-западе и гору Шаоши с пещерой Дамо на северо-западе. Ночью, если нет туч, на небо высыпают тысячи звезд – ведь здесь почти тропики, и ясный светильник Луны вдохновляет на философские размышления или ночную прогулку по окрестностям. И – ура! – в Хэнани нигде нет комаров!
      Правда, в первый же день мы обнаружили, что другие животные в нашей гостинице все же водятся, и в немалом количестве. Я не биолог и точного названия этой живности не знаю, но между собой мы прозвали их многоножками. Возьмите кусок старого коричневого шнурка длиною с палец, снабдите его по бокам десятком пар тонких и длинных паучьих ножек и заставьте бегать по стенам и потолку со стремительностью ящерицы – и вы получите представление о многоножках. Позже, в Красноярске, один мой знакомый серпентолог добродушно уверял меня, что эти твари не ядовиты и питаются всяким органическим мусором, как тараканы, но тогда мы этого НЕ ЗНАЛИ. Например, ситуация: вечер, после длительных походов по горам надо помыться. Захожу в ванную, оставляя дверь полуоткрытой – света-то нет, включаю наощупь скудный ручеек холодной воды из крана, достаю чистую плошку из-под лапши – это мой ковшик, из него здоровой рукой буду обливаться, вынимаю голую ногу из сандалия, намереваясь опустить ее в трогательно грязную ванну – как вдруг трещина на кафеле, которую замечаю лишь боковым зрением, прыскает вбок и уносится на потолок! Ну, кто из нас больше испугался?
      Кроме того, в наличие обычный тропический набор бабочек, ночных пушистых мотыльков, цикады, лягушки в разрушенном (а работал ли он?) фонтане посередине двора, несколько крыс, дружелюбно попискивающих где-то на подоконнике, ящерки и даже пара настоящих ядовитых сколопендр, норовящих заползти погреться под простыню. Впрочем, сколопендры неторопливы и меньше размером, чем многоножки, так что судорожной паники не вызывают. Кошек и собак в деревне почти нет – наверное, перевели в ресторанах на блюда типа «битва тигра и дракона» (суп из кошки и змеи). Есть коровы коричнего цвета и огромные черные свиньи.
      Разложив вещи, слегка ополоснувшись и переодевшись по-простому – долой джинсы и туфли, да здравствуют тренировочные штаны и сандалии, направляем стопы в ближайший из приличных ресторанчиков. Конечно, мы не собираемся обедать там ежедневно – карман не позволяет, просто прибытие в Шаолинь и окончание (пусть временное) столь нелегкого пути требует небольшого отдыха в виде гастрономического праздника.

Глава 6

      «Кушать надо часто, но помногу»
Китайская диета.

 
      Конечно, описание китайской кухни не заменит ее поедание. Поэтому буду предельно краток. Обычно, в нормальных ресторанах есть общий зал, в котором стоят десяток-два столиков, и есть отдельные комнаты с одним столом на несколько персон – такой вариант подороже, зато там всегда есть кондиционер, новая чистая скатерть и возможность отдохнуть в тишине (что в Китае немаловажно). Мы выбрали именно отдельный вариант, дабы ничто не нарушало наши девственные впечатления от обеда, а также потому, что слегка перегрелись за день – ведь за бортом было +35!
      Традиционно китайский обеденный стол круглый, и в центре его установлен круглый же вращающийся поднос около метра в диаметре. Каждому клиенту ставят блюдца, плошки под суп, чайную пару, выдают палочки для еды и фарфоровые ложки для супа или соуса. В зависимости от класса заведения всего этого бывает больше или меньше, качеством лучше или хуже. Далее обычно приносят и разливают зеленый чай – его принято пить до еды, для улучшения пищеварения. Чай и ритуал чаепития – тема отдельной диссертации, скажу лишь, что хороший зеленый чай гораздо лучше утоляет жажду, чем газировка, к тому же он не возбуждает так, как черный; плохой же зеленый чай можно с успехом попить и в Красноярске!
      Затем следует приятная процедура разбора меню. В целом мы всегда придерживались примерно следующей схемы при выборе блюд: половину брали из тех, что хорошо знакомы и примерно одинаково готовятся в любом ресторане – это чтобы не прогадать, а половину брали на удачу – с целью расширить кругозор. В любом случае нельзя забывать о закуске – вегетерианских салатах, рисе или маньтхоу (паровые булочки почти без соли). Рис или пампушки призваны стабилизировать пищеварение и слегка погасить обилие красного перца и прочих специй; салаты прекрасно оттеняют основные блюда; а в конце неплохо заказать суп или тарелку лапши, как достойное завершение двух-трех-часового праздника желудка (в Китае обед – важное мероприятие и торопиться не принято). Все это, конечно, не означает, что каждый из полутора миллиардов китайцев ежедневно просиживают по несколько часов в изысканных ресторанах, вылавливая нефритовыми палочками кусочки морской змеи из яшмовой тарелочки с императорским соевым соусом. Напротив, большинство работяг едят дома (зачастую не отходя от прилавка) или в простецких уличных забегаловках, и довольствуются рисом, лапшой и тоуфу (соевый сыр), иногда запивая все это бутылочкой пива (оно в Китае дешевле кока-колы и бутилированной воды). Просто хочется подчеркнуть, что культура питания в Поднебесной на голову выше западных диет, и вполне доступна даже простым людям.
      Итак, заказ сделан, через 15-20 минут официантки приносят (по мере готовности) основные блюда и расставляют их на центральном подносе. Если речь не идет о солидном банкете, где бывает до 40-50 блюд, приносимых в несколько перемен, то соблюдать очередность в поедании угощений необязательно – вы можете брать палочками кусочки прямо из общих тарелок и отправлять в рот, а если не дотягиваетесь до чего-нибудь, то можно прокрутить поднос и блюдо подъедет к вам поближе. Практически вся еда в китайской кухне нарезана мелкими ломтиками или кубиками так, чтобы ее было удобно подхватывать палочками. К некоторым блюдам подают плошки с соусами – чаще всего это острый соевый соус или суперострый чесночно-перечный соус; берете ломтик палочками и макаете прямо в соус. Такие атрибуты западной кухни, как солонка, сахарница или бутылочка с уксусом на китайском столе отсутствуют – блюда подаются полностью готовыми под ответственность лаопана (хозяина или распорядителя), к тому же солью китайские повара почти не пользуются – заменяют ее соленым соевым соусом или вэй-цзином (у нас сейчас можно встретить его в составе разных комплексных приправ типа «Галина Бланка» и т.п.).
      Один из принципов китайской кулинарии – клиент не должен понять, из чего приготовлено кушание. То есть стараются так обработать мясо, чтобы оно по форме, вкусу и запаху напоминало рыбу, кабачки стали похожими на баранину, соевый полуфабрикат нельзя было отличить от курицы и так далее… Овощи никогда не подаются сырыми – слегка обжариваются или обвариваются, стерилизуясь снаружи, но сохраняя полезные вещества внутри. В китайской кухне отсутствует понятие десерта в европейском смысле этого слова – увы, заказать торт или пирожные в конце трапезы не удастся; но, при желании, вам могут пожарить яблоки в карамели или подать ассорти из арбуза, бананов и киви в сливочном креме. Да, отъявленным сладкоежкам в Китае поначалу будет грустновато, но недолго – обилие свежих и дешевых фруктов и овощей заставляет забыть о домашних пончиках.
      Пожалуй, на этом стоит закончить небольшой экскурс в теорию китайской кухни. Добавлю в конце, что процент желудочных заболеваний в Китае один из самых низких в мире; и за все время пребывания там мы не встретили ни одного заплывшего жиром китайца. Плотных, полных много, но это не болезненная одутловатость, а скорее, природная конституция. Замечу, что большинство полных китайцев весьма подвижны и, кажется, совсем не страдают от своего веса. Вероятно, это связано с тем, что в китайской еде мало животных жиров, много овощей и правильно сбалансированных приправ (например, многие блюда очень остры из-за большого количества красного перца – его кладут иногда целыми стручками – но никто из нас не жаловался на изжогу или гастрит). К тому же в китайском рационе мало мучного и молочного – китайцы не едят сдобу и совсем не пьют коровье молоко (только соевое). И еще: на улицах совершенно нет пьяных. Заслуга ли это милиции или наследие культуры, но ночью по китайским городам можно гулять довольно спокойно, не опасаясь нарваться на хулиганье или буйную попойку. Светлая память товарищу Мао!
      Первая ночь в Шаолине слегка волшебная. Хор цикад и лягушек навевает приятные воспоминания – в детстве не раз приходилось бывать в Сочи и Крыму. Поперек неба расстелился Млечный путь, такой же светящийся хоровод, только из неона, тянется вдоль главной аллеи Шаолиньской деревни – да, реклама добралась даже сюда. Мы сидим на теплых еще бетонных ступеньках перед нашей гостиницей и молча впитываем ночные запахи и шерохи Шаолиня. В темноте гор почти не видно, но их присутствие незримо ощущается – стоят, дышат спокойствием. Вот из-за призрачного хребта появилась крупная звезда и медленно двинулась на север – спутник, может быть, даже наш. Дневная суета утихла, торговцы позакрывали лавочки и смотрят телевизор прямо под открытым небом… Впрочем, если подойти прямо сейчас и попросить что-нибудь продать – без проблем, хоть в три часа ночи – деньги есть деньги. Откуда-то издалека доносится музыка – это караоке, в Китае оно сейчас очень популярно, наравне с бальными танцами. Мимо проезжает трехколесная мотоповозка – их еще много, даже в крупных городах; следом за ней трехколесный же трактор какого-то средневекового дизайна.