Военные приключения - Огненное лето

– Рации включить!

Они что, совсем, что ли, с ума сошли?! Учил-учил, а все без толку. Что же будет, когда бой начнется?! Ага, слышу. Дошло. Начинают отзываться. Вот и меня вызывают:

– Тайга два, Тайга два, ответьте седьмому.

– Слышу вас, седьмой.

– Погрузку прекратить, немедленно выдвигаемся в район Августова. Как поняли?

– Понял вас хорошо. Августов.

– Выступайте, Тайга два…

Высовываюсь опять из машины и кричу:

– Прекратить погрузку! Выступаем немедленно! По машинам!

Экипажи торопливо занимают свои места, а я рычу уже по внутренней связи:

– Вперед!

Слышу знакомые звуки включаемой передачи, и наша махина плавно трогается с места. Даю направление механику, а сам высовываюсь из люка и оглядываюсь назад: вроде все.

Форсированным маршем движемся в сторону Гродно…

Танки моего батальона вытягиваются в длинную колонну. Поднимаемая гусеницами пыль заметна издалека, и это меня беспокоит. Сильно беспокоит, и я даю команду усилить наблюдение. Эх, будто накаркал! Буквально через пару минут раздается «воздух» – с запада надвигается целая туча хищного вида одномоторных машин с характерно расставленными неубирающимися шасси в уродливых обтекателях: Ю-87, она же «штука»! Грозный символ польской кампании и «люфтваффе»…

– Зенитчики, приготовиться к отражению воздушной атаки!

Стрелки занимают места за пулеметами, установленными на главных башнях машин. Шевелятся стволы ДТ, отслеживая движение врага.

– Рассредоточиться!

Невдалеке виднеется лес, и я приказываю двигаться туда. Танки съезжают с дороги и устремляются к деревьям. Кто успеет первый? Мы или они? Они… Ведущий самолет почти минует нас… и вдруг переворачивается в воздухе, устремляясь вниз. Я одновременно ору и в рацию, и в ТПУ:

– Огонь! Не стоять, маневрировать! К лесу!

Доносится захлебывающееся стаккато «дягтерева», затем раздается жуткой силы грохот, и танк начинает швырять из стороны в сторону. Осколки и камни с жалобным воем барабанят по броне. Я приникаю к перископу, но практически ничего не вижу: все вокруг заволокло пылью и дымом. Командую в танкофон: «включить систему дымопуска»! Попробуем обмануть гадов…

Спустя несколько мгновений из шести круглых отверстий в бортах машины начинает валить густой черный дым. Сработало! «Юнкерсы» отваливают в сторону и уходят обратно. То ли потому, что посчитали нашу колонну уничтоженной, то ли у них просто кончился боезапас. Но, как бы ни было, нужно торопиться. Провожу перекличку и… не отзываются девять машин. Что за чушь, я же вижу, что один из молчащих стоит прямо рядом со мной, вроде целый? И в этот момент он с чудовищным грохотом взрывается. Медленно-медленно парит в воздухе массивная главная башня с бессильно болтающимся хоботом пушки…

Наскоро похоронив погибших, выдвигаемся дальше, но буквально через час на нас опять налетают пикирующие бомбардировщики немцев. И еще раз, и еще… Каждый раз мы несем потери: пять, семь, девять машин. Если так пойдет и дальше, то до Гродно не доберется никто! Между тем в наушниках слышны звуки какого-то боя: мат, проклятия, вопли о помощи на всех языках; какой-то грохот и треск. Судя по всему – километрах в десяти-пятнадцати от нас идет большая драка. И кому-то очень сильно достается! Хоть бы немцам, хоть бы… Внезапно башенный стрелок, сидящий за зенитным пулеметом трясет меня за плечо:

– Товарищ капитан! Товарищ капитан!

Я высовываюсь наружу и замираю от удивления: навстречу нам движется беспорядочная колонна людей. Бойцы, гражданские, до отказа забитые барахлом грузовики, легковушки… Самое удивительное, что большинство солдат без оружия. Они что, дезертировали, что ли?! К нам бросается какой-то лейтенант и кричит:

– Танки! Немцы прорвались!

– Колонна, стой!

Мой Т-28 замирает на месте, я соскакиваю с брони и хватаю труса за грудки:

– Какие немцы? Где, сколько?

– Там! Много!

Его губы дрожат, парнишка явно не владеет собой. Грязный подворотничок, выступившая щетина на щеках… паникер! Отшвыриваю его от себя и забираюсь на броню. Так, впереди какое-то движение: вижу мотоциклиста, похожего на делегата связи. Тем не менее он, не обращая внимания на мои сигналы, проскакивает мимо нас вместе с беженцами. Что же делать? Впрочем, приказ есть, нужно его выполнять. К тому же до места назначения осталось не так уж и далеко…

На всякий случай командую усилить бдительность и мы трогаемся…

Над Августовым густой дым, с небес пикируют бомбардировщики и высыпают на городок свои бомбы. Множество пожаров, улицы сплошь завалены обломками. Пожары никто не тушит, руины – не разбирает, но на въезде в город нас останавливают:

– Кто такие?

– Капитан Столяров. Двадцать девятая дивизия, батальон средних танков. Прибыл согласно распоряжению командира полка.

– Извините, товарищ капитан, не разобрал ваше звание! Сейчас доложу!

Старшина-пехотинец крутит ручку полевого телефона и докладывает срывающимся голосом. Через минуту зовет меня к трубке, в которой рокочет густой начальственный бас:

– Столяров?

– Слушаю.

– А где остальные?

– Сзади должны идти. А кто говорит? Представьтесь, пожалуйста.

– Это Мостовенко. Давай, быстро ко мне!..

Старшина любезно предоставляет мотоцикл, и через пятнадцать минут я в штабе, который размещается в подвале бывшего Дома культуры. После краткого доклада генерал ставит задачу моему батальону: нанести встречный удар по частям противника, остановить и уничтожить врага. Сведений о силах немцев у него нет, впрочем, как и карт местности. Зато имеется целая кипа листов с территорией Польши.

Кое-как выясняю у заместителя, где могут быть наши части – вроде бы севернее города. Попутно интересуюсь насчет бензина, но в ответ получаю только унылое «не знаю, товарищ капитан, бомбят нас»…

Конечно, на один бой горючего и боеприпасов хватит, а дальше-то что? Но большому начальству на это, по большому счету, наплевать, и меня быстро выпроваживают прочь, так и не дав ни карты, ни топлива, ни снарядов, ни патронов. Делать нечего, нужно возвращаться. Пешком, конечно, ведь мотоцикл уже уехал, а улицы завалены вывернутыми с корнем деревьями, разбитым стеклом и кирпичами, кое-где попадаются трупы лошадей и людей… Война…

Глава 6

Вся суббота прошла в беготне по магазинам, поскольку завтра утром едем домой. Ходили вчетвером – я с Катей, Сашка, понятно, с Татьяной. Билеты взяли на поезд до Гродно, а оттуда уже на Ленинград и Мурманск. Дорога некороткая, так что надо и продукты на дорогу купить, и, само собой, подарки родителям.

Отцу достали в комиссионке настоящую немецкую бритву марки «Золинген», матушке нашей – на шикарную кружевную шаль с братом скинулись. Ну, а для сестренки уж девушки расстарались, какие-то духи и отрез на платье приобрели. Надеюсь, понравится.

Все мы взволнованы предстоящим путешествием, особенно Таня. Впрочем, понятно, почему: Сашка шепнул, что она в положении, так что надо будет за ней присматривать. Вот что значит, старший брат – и тут опередил!

Наконец этот невыносимо длинный день подходит к концу, и мы, навьюченные, словно саамские олени, разбегаемся по своим домам. Утомленная и взбудораженная завтрашними событиями Катя проваливается в сон, едва коснувшись подушки, а мне отчего-то не спится, ворочаюсь, наверное, уже часа три. И покурить на кухню пару раз ходил, и крутился, а сна ни в одном глазу, да еще и на душе как-то муторно, плохо…

Ведь завтра… то есть нет, уже СЕГОДНЯ, начнется война!!! А может, в Москве все-таки ошиблись? Может, ложные сведения? Эх, поскорей бы утро! Если ничего не случится – в вагоне отосплюсь. Глубоко вздохнув, прикрываю внезапно отяжелевшие веки и незаметно для себя начинаю дремать…

…Рахметкулов тянет в сторону наших войск. Его «Чайка» болтается из стороны в сторону, словно пьяная, но мотор работает, изо всех стараясь спасти летчика. Но что это? Финский ас вновь вываливается из-за низких зимних туч, пикируя на краснозвездную машину с явным намерением добить раненого противника. Ах, ты сволочь!

Увлекшийся атакой враг меня или не замечает (что, в принципе, вряд ли), или игнорирует. Гад! Ну, я сейчас… Я жму на гашетку, но пулеметы молчат. Что же теперь делать?! А если так? Сорвав предохранительный колпачок, изо всех сил утапливаю кнопку пуска: с подкрыльевых «флейт» срывается пара реактивных снарядов РС-82 со шрапнельными боеголовками! Оставляя за собой струи белого от мороза дыма, они несутся к «фоккеру» и попадают точно в цель! Вспыхивает огненный шар разрыва, в разные стороны летят обломки металла и дерева, мимо головы проносится, чудом не врезавшись в мою машину, колесо шасси, болтающееся на остатках стойки… Готов!

А где же Рахим?! Вон он! Из последних сил его машина переваливает через аккуратную линейку окопов и плюхается немного дальше, прямо в расположении четких коробочек танков. Взметается в разные стороны снежная пыль, «Чайка», подпрыгивая на незаметных под белым покровом буграх, несется дальше и исчезает под заснеженными шатрами огромных елей. Секунда – и одна из них вздрагивает, обрушивая вниз целую гору снега – видимо, самолет столкнулся с деревом. Ну, это ничего, зато пожара гарантированно не будет. Но что делать мне?

Заваливаю вираж, торопливо крутя головой «на все триста шестьдесят» – никого! Похоже, финны, увидев с земли кончину своего аса, предупредили остальных пилотов. Ладно, тогда вниз… Высмотрев подходящую полянку, я перевожу машину в плавное скольжение, сбрасываю обороты двигателя и захожу на посадку. Толчок, короткая тряска… и я с трудом уворачиваюсь от выкрашенного в белый цвет незнакомого огромного двухбашенного танка! Влево! Что есть силы заваливаю ручку управления в сторону… Мать!!! Еще один…

В облаке снежной пыли машина крутится практически на месте, пока я не выключаю зажигание… Секунду сижу неподвижно, осознавая факт удачного приземления, затем отстегиваюсь и неуклюже вылезаю из кабины. От опушки к самолету бегут, глубоко увязая в снегу, обмундированные в короткие полушубки танкисты. Хорошо еще, что поляна укатана танковыми траками.

– Твою мать, летун! Мы уж думали хана тебе!

– Сашка?!

– Вовка, ты?!

Мы обнимаемся. Родной брат! Как в армию ушли, так, почитай три года и не виделись! Тискаем друг друга так, что трещат кости.

– Погоди, дай отдышаться. Рахим жив?

– Живехонек твой друг! Уже в санбат отправили, пока ты петли тут выписывал!

– А что с ним?

Сашка суровеет.

– Плохо. Пуля в живот, и осколками ноги посекло. Как машину приземлил – непонятно. Когда мы его вытаскивали, он уже без сознания был. Но врач сказал, надежда есть.

– Врач? Санбат? Откуда?! Шикарно живете!

– У нас тут все есть. Видишь, новые машины испытываем, так что сам понимаешь…

Я пытаюсь рассмотреть технику, но солнце слепит глаза. В это время над головой рассерженным тюленем шипит крупнокалиберный снаряд и взрывается метрах в ста от нас. Сашка отпихивает меня и рычит:

– Лейтенант Столяров! Приказываю, немедленно на взлет! – и уже обычным голосом добавляет:

– Давай скорее, Вальдар, сейчас здесь жарко будет!

Вальдар… Так меня называла мать, а его – Свен…

– Подержите мне хвост!

Короткий кивок в ответ, команда, танкисты повисают на оперении. Шипит воздух высокого давления из окрашенного в синий цвет баллона, винт нехотя проворачивается, затем грохот артобстрела перекрывается рассерженным ревом запущенного двигателя. Бешеная воздушная струя бьет в лицо танкистам. Некоторые отворачиваются, и я машу рукой, делая знак отпустить, одновременно двигая сектор газа до упора вперед. Максимальные обороты, короткая пробежка – и машина взмывает в воздух, петляя между вершин. Прощаясь, покачиваю плоскостями из стороны в сторону, но ребята уже разбежались. Аккуратные, словно игрушечные коробочки танков начинают свое движение в сторону фронта, я же кладу самолет на обратный курс…

На аэродроме при моем появлении начинается суматоха. Все носятся, словно очумелые, и показывают руками в мою сторону. Непонятная суета проясняется после посадки – оказывается, кто-то из пехотинцев доложил, что все звено погибло, и меня не ждали… Ну, что ж, значит, не зря говорят, что есть такая примета: коль похоронили ошибочно, то точно уцелеешь! Так и вышло. Даже не поцарапало ни разу…

Опять я чего-то отвлекся… Ой, не к добру это все. Помню, перед Финской, тоже за месяц до начала, всякая хренотень снилась, прямо как сейчас…

Машина приближается издалека, шум нарастает, и вот уже взблеск фар пробегает из угла в угол по беленому мелом потолку. Автомобиль замирает возле нашего подъезда. Осторожно вылезаю и выглядываю в окно: вот это номер! Возле крылечка стоит черная «эмка» особого отдела нашего полка… А вот и шаги. Они гулко бухают по коридору, приближаются, останавливаются перед дверью. Осторожный стук. И тихий голос:

– Товарищ старший лейтенант, товарищ Столяров! Вас начальник особого отдела Забивалов вызывает. Срочно! Товарищ старший лейтенант, это я, водитель!

Открываю дверь – действительно, знакомый шофер. Парень чем-то здорово напуган, но при виде меня торопливо выпаливает:

– Товарищ комэск, вас товарищ старший лейтенант НКВД просит срочно прибыть в полк!

– Зачем?

– Не знаю, товарищ старший лейтенант, приказано вас вызвать, а также товарищей Сидоровича и Ветрова. Приказано, срочно!

И, видимо, прочитав что-то на моем перекошенном лице, торопливо добавляет:

– Товарищ старший лейтенант НКВД сказал, что если все будет нормально, отвезти вас вместе с супругой в Гродно на машине…

Ну, «особняк»! Конспиратор! А вообще-то, правильно, нечего лишнюю панику поднимать… Но это приходит на ум, уже когда я сижу в машине, едва успев оставить Катюше записку, чтобы не волновалась. По дороге «эмка» заезжает за остальными вызванными летчиками, и мы, рассекая лучами фар вязкую ночную тьму, мчимся на аэродром.

Забивалов встречает нас, сидя на крыльце в клубах густого табачного дыма, однако при виде машины он поднимается, с ходу переходя к делу:

– Товарищи командиры, доброе утро. Извините, товарищ Столяров, знаю, что вы в отпуске, но… Товарищ Столяров знает, а вам сообщаю сейчас – существует возможность нападения фашистской Германии на СССР сегодня утром.

Вроде бы знакомая новость – все равно обжигает, будто огонь. Между тем сгорбленный от невыносимой тяжести, висящей на его плечах, Забивалов продолжает своим глухим голосом:

– Я доложил командиру полка, посыльные за личным составом уже разосланы, но пока они соберутся, мы потеряем время. Да и уровень их подготовки вам самим прекрасно известен… Поэтому приказываю: приступить к дежурству до шести часов ноль-ноль минут. Если ничего не произойдет, то после сдачи дежурства вас, товарищ Столяров, и членов вашей семьи машина отвезет прямо в Гродно. Так что на поезд до Ленинграда успеете…

– Есть! И – спасибо…

– К сожалению, пока не за что… – угрюмо отвечает «особняк» и, махнув нам рукой, отворачивается.

А мы торопливо бежим надевать летные комбинезоны. В столовой уже готов завтрак, и мы пьем обжигающий какао, заедая его бутербродами с колбасой. Дежурный врач «на комиссии» встревожен, суетливо заполняет журнал, выдает какие-то таблетки, следит, чтобы мы их тут же и приняли. Быстро запиваем лекарство водой и мчимся на стоянку.

Вот это да: наши «Чайки» уже ждут, оружейник и механик торопливо докладывают о готовности машин. Ставлю размашистый автограф в журнале приемки, забираюсь внутрь. Руки слегка подрагивают от избытка адреналина, нервного возбуждения… и отчаянной надежды, что все обойдется.

От снадобья, выданного врачом, слегка шумит в голове, но сна абсолютно нет. Между тем край неба окрашивается багрянцем, потихоньку начинает светать… Над летным полем стоит предрассветная тишина, прерываемая лишь далекими соловьиными трелями; на перкалевые плоскости и вороненые стволы пулеметов выпала роса. Мучительно хочется курить, но нельзя.

Может, все-таки обойдется?..

Вдруг на поле поднимается какая-то суета. Наш замполит строит полк, начинает читать речь, размахивая руками не хуже пропеллера… И что это он? Нашел время… Я отворачиваюсь, разглядывая появившиеся на розовеющем небе разлапистые силуэты далеких пока самолетов. На СБ, вроде не похожи, что-то незнакомое… Вскоре доносится и противный завывающий гул моторов. Немцы?! Розенбаум все машет, до меня доносятся лишь отдельные слова: «Провокации… малой кровью… сталинские соколы… могучим ударом…»

Чего ждем?! Это же немцы, точно, немцы!!! Ю-87!!! Поздно…

Не обращая внимания на вдохновляющего личный состав замполита, ведущий самолет с характерным изломанным крылом и растопыренными шасси в уродливых обтекателях переворачивается в воздухе, пикируя прямо на нас. Миг – и от самолета отрывается стремительная черная капля, с рвущим душу воем несущаяся к земле. Все, ждать больше нельзя!!!

Рука тянется к воздушному крану баллона. Короткий свист и рассерженное шипение сжатого воздуха, начинающего медленно проворачивать винт. Впрочем, ждать я не собираюсь: зажигание! «Г-ррм… Чих!» – возмущенно рычит и чихает мотор, заводясь. Облако сизого дыма на мгновение попадает в кабину и тут же выдувается наружу могучим воздушным потоком. Газ! Полный газ!

И-153, стреляя непрогретым мотором, нехотя начинает движение, и в этот момент прямо посреди строя летчиков взлетает к небу гигантский фонтан огня и земли, разметывая людей в разные стороны… Дроссель до отказа! Давай, родимая! Давай!

Изо всех сил тяну ручку на себя, краем глаза замечая, как с другой стороны поля мчится мне наперерез «ишачок» особиста. Столкнемся! Нет, «шестнадцатый» резко уходит вверх и свечой начинает набирать высоту. Толкаю педаль, уворачиваясь от бегущей ко мне полосы взвихривающих землю пуль. Скорость, скорость! Ну-у-ууу…

Надсаживаемый двигатель наконец отрывает меня от земли. Добираю скорость, одновременно уходя в левый вираж.

На земле творится нечто ужасное: всюду огонь и дым. Взлетают к небу столбы разрывов, вражеские пикировщики по очереди устремляются вниз, освобождаясь от своего смертоносного груза. Воздушные стрелки с бомбардировщиков ведут непрерывную стрельбу по мечущимся в панике людям, а чуть в стороне уже полыхают строгие линейки наших самолетов, так и не сделавших ни одного боевого вылета, не сбросивших ни одной бомбы…

– Гады… – яростно шепчу я, даже не уточняя, кто именно. Торопливо выискиваю взглядом лобастый истребитель Забивалова, и в этот момент слышу далекое татаканье ШКАСов. Он! Перекладываю рули, уходя вверх, сейчас главное – высота.

Немцы пока не обращают на меня ни малейшего внимания, зато в сторону «ишака» уже тянутся первые дымчатые трассы фашистских пулеметов. Но юркая машина уворачивается от них, ведя огонь по ведущему. Есть, попал – взбрызгивают искрами стекла разбитого фонаря, вражеский самолет клюет носом и, кувыркаясь, валится вниз. Вываливается из кабины летчик, спустя несколько секунд скрываясь под куполом раскрывшегося парашюта.

Что ж, теперь моя очередь…

«Юнкерс» идет мне прямо в лоб, изрыгая смерть из всех стволов. Подныриваю под него, ухожу в иммельман. Пулеметная спарка на капоте трясется от ярости выпускаемых очередей, легонько подрагивают ящики гильзоулавливателей. От стабилизатора врага летят обломки, но и моя машина тоже вздрагивает от ответных попаданий. Правая плоскость вспухает клочьями рвущегося перкаля, «Чайка» мгновенно тяжелеет, но руля пока слушается, и я судорожно рву ручку в сторону. Самолет разворачивается чуть ли не на месте, и я вижу своего противника – «мессер»!

Ныряю вниз, однако противник не отстает, прочно повисая у меня на хвосте. Кручу истребитель так, что у самого темнеет в глазах от перегрузки, но враг не отваливает, считая «Чайку» легкой добычей. Это его и губит – увлекшись погоней, он не замечает появившегося откуда-то Забивалова, очередью из скорострельных изделий Шпитального вспарывающего ему весь центроплан. Пробитый пулями двигатель Bf-109 выплескивает пламя и хищная остроносая машина, беспорядочно кувыркаясь в воздухе, входит в свой последний штопор…

Немцы напуганы, начинают сбиваться в оборонительный круг, когда каждая машина прикрывает хвост другой. Прекрасно, это мне тоже подходит! Доворачиваю свою «Чайку» и, поймав в прицел желтоносый силуэт вражеского пикировщика, даю залп реактивными снарядами. Огненные струи РСов устремляются в сторону врага, но тот уворачивается… и в этот миг срабатывают снарядные самоликвидаторы. Взрыв! Летят в разные стороны обломки, пылающий авиационный бензин прорисовывает в воздухе огненную струю, тут же превращающуюся в черную полосу дыма.

Немцы, распуская чадные хвосты форсажа, уносятся на запад. Преследовать? Бросаю взгляд на бензомер. Ого, почти ноль! Только-только сесть… повезло фрицам.

Закладываю вираж прямо над полем, выискивая место для приземления. Вся полоса изрыта воронками, черный дым от горящих самолетов и пылающего склада ГСМ вздымается в небо. Уцелевшие люди беспорядочно суетятся, пытаются тушить машины, кто-то оказывает помощь раненым.

Прикидываю траекторию и веду «Чайку» к аэродрому. Подпрыгивая на выброшенных взрывами кусках дерна, машина катится по земле и наконец останавливается. Осматриваюсь, пока не вылезая из кабины… что делается вокруг! Повсюду обломки, вывороченная взрывами земля, лужи крови, мертвые тела, окровавленные бинты… И это всего один налет…

К самолету подбегает бледный оружейник, помогает мне выбраться из кабины. Неподалеку замирает на месте И-16 Забивалова. Особист тоже измучен, но из кабины выбирается сам. Спрыгивает на землю, осматривается, зло сплевывает на закопченную траву:

– Домолчали, сволочи, досекретничали!

Я его понимаю. И понимаю, кто «сволочи» на этот раз. У нас на двоих – три сбитых, а на земле сгорело сорок четыре И-153. Скольких врагов они могли ссадить на землю? Скольких навсегда уложить в могилу? И что? Вместо этого мы будем драться вдвоем против целой армады… надолго ли нас хватит двоих? И кто вообще остался из полка? Что с остальными дежурными штурмовиками?..

…На месте «Чайки» Сидоровича едким тротиловым дымом исходит огромная воронка. Прямое попадание… Ветрова находим за границей взлетной полосы. Его тело превратилось в сморщенную коричневую куклу с непропорционально большой головой, застывшую среди оплавленных труб набора фюзеляжа. Сожгли на взлете…

Замполита Розенбаума вместе с командиром полка разорвало на куски прямым попаданием, видел собственными глазами, о чем и докладываю Забивалову. В этот момент земля под ногами вздрагивает, нас бросает на землю, над головами проносится шквал обломков дерева, кирпича, металлических листов. Склад боезапаса взорвался!

Со всех сторон слышатся крики о помощи, стоны, вопли. Народ деморализован, и даже наш воздушный бой их не воодушевил… Отослав бойцов из БАО найти выпрыгнувшего с парашютом немца, которого отнесло немного в сторону, собираем уцелевших пилотов. Очень много людей убито, уцелело всего двенадцать летчиков – и, естественно, все молодые, из последнего пополнения.

Кроме командира полка и замполита погиб начштаба, его заместитель, зампотыл, короче говоря, практически все командование. Все они, вместо того чтобы готовить согласно полученному приказу полк к вылету, стояли возле Розенбаума. Холодок пробегает по спине при мысли, что и на других аэродромах то же самое…

Но, как бы оно ни было, мы – люди военные, офицеры, и командование принимает на себя Забивалов как старший по званию из всех уцелевших. Ну, а что? Я, например, не против – он мужик нормальный, проверенный. Да и летчик, каких поискать, в чем я недавно убедился лично. Правда, я начальником штаба полка вряд ли потяну, пусть и осталось от того полка всего две машины да четырнадцать пилотов…

Война…

Глава 7

…Вылез я из подвала, в затылке почесал… ну и приказы у наших начальников! От Гродно до Августова – почти полсотни километров. При самом благоприятном раскладе мне с орлами два часа шлепать. Да и то, если дороги свободны да вражеской авиации не будет…

И только я о самолетах подумал, слышу, снова вопят: «Во-о-оздух!». И вой знакомый, хуже пилы режущий, сразу со всех сторон. Куда деваться?! Убежищ нет, назад в подвал – ага, сейчас, куда там… Двери в бункер наглухо задраили, сволочи.

Смотрю, а во дворе, на грузовике счетверенный «максим» зенитный стоит и – никого… и эти тоже сбежали, попрятались! А сирена все воет – ближе, ближе. Уж слушать невозможно, я даже уши ладонями зажал да под грибок караульный нырнул. Это сейчас смешно, а тогда не до смеха было, ой, не до смеха…

Только я под гриб этот дурацкий заскочить успел, как что-то грохнет! Мамочка родная! «Ну, все, – думаю, – отвоевался…» А потом… потом глаза открываю – твою ж мать фрицевскую за обе ноги да через пень тридцать три раза! Бочка пустая, железная, из-под топлива, а в ней дырки понаверчены. Вот она и выла дурным голосом. Сволочи! Ржут, наверное, сейчас над нами. Сверху-то небось видно, как мы, словно тараканы по разным углам сыпанули! Ох, сволочи…

Ладно, поднялся я – и бегом к своим. По местности сориентировался и бегу себе по азимуту. А как добрался до расположения, как увидел, что там творится, так и сел прямо на землю… Пока я в штабе болтался, маразмы генеральские выслушивал да под грибом от пустой бочки прятался, немцы на мои танки целую кучу бомб высыпали…

Осмотрелся я, зубами скрежетнул да велел бойцам топливо да боекомплекты из поврежденных машин в уцелевшие танки перегружать. Ну, ребята зашевелились, принялись приказ выполнять, а я гляжу – механик один, новенький, из крымских татар, сел на пулеметную башню и смотрит, как все работают. Я к нему: «В чем, мол, дело, боец?». А тот меня матом: «Отвали, капитан, пускай русские работают, я – татарин. Мне не положено». И пару приложений бесплатных, погрязнее – урки так не выражаются, как этот… Постоял я чуток, посмотрел на него – сидит, скалится – потом ТТ из кобуры вытащил – и в лобешник сволочи. Прямо между глаз. Все так и ахнули…

Откуда ни возьмись – особист прискакивает: «Кто стрелял, почему стрелял?». Я ему докладываю: так, мол, и так, за неисполнение приказа командира, по законам военного времени и согласно обстановке и военному положению. Ничего тот не сказал, глянул только странно и отошел.

Зато бойцы мои, вижу, как-то шустрее забегали, зашевелились. «Безлошадных» я вместе с лейтенантом из первой роты в ближайший лесок отправил, приказал из подбитых машин все, что уцелело, повытаскивать и в Августов следом за нами отправляться…

Идем маршем, на всю, как говорится, железку давим. Час в таком темпе проехали – догоняет нас «особый отдел» на мотоцикле, машет мне «тормозни, мол». «Ну, все, – думаю, – хана, сейчас прямо здесь и шлепнут. Тоже по закону военного времени…» Но вида не показываю: вылез из башни, на землю спрыгнул, а Шпильман – особист наш – мне и говорит:

– Дай ребятам команду, привал десять минут. А мы с тобой чуток поговорим.

Делать нечего, распорядился я да к нему возвращаюсь. А он меня метров на пятнадцать в сторону отвел, портсигар достал, папиросами угощает – знает, что я курящий. Задымили мы «Казбеком», тут «особняк» и выдал:

– Слушай, капитан, позволь руку тебе пожать, если не побрезгуешь.

Оторопел я, молча ему свою клешню протянул, а он ее крепко, по-мужски, сдавил. И после негромко так, чтоб не услышал никто:

– Правильно ты сделал с этим дураком – сволочью он еще той был. Не ты, так я бы к стенке его поставил. И впредь… впредь, капитан, не стесняйся, обращайся, если что. Да, и вот еще что: ты за то, предвоенное, не обижайся. Неправильно я на тебя косился. Извини. Замполит, сука, доносы клепал…

Выбросил окурок, честь мне отдал и рванул назад, отставших подгонять.

Честно говоря, я только тогда дух и перевел. Докурил, в танк забрался – двинулись. Километра за четыре до города грохот даже сквозь шум мотора пробиваться стал, и дымы впереди сплошным столбом, неба не видно. Чувствую, мясорубка там страшенная. Велел радисту штаб вызывать, а сам в бинокль уставился, высматриваю, что видно.

Минут через пять кричит мой радист:

– Товарищ капитан! Поймал волну, слушайте!

Я подключился – мамочки мои! В наушниках чего только нет: мат, стоны, визг какой-то, грохот… Ну, мы еще чуток ближе подошли – связной с приказом прибегает. Мол, всеми силами…

Ну, я и рванул «всеми силами». Двадцать восемь машин – шутка разве? Это потом уже выяснилось, что в этом месте Гот тремя танковыми дивизиями наступал…

– Скала один, два, три! Уступом влево… ВПЕРЕД!!!

…Вот они, сволочи! Темно-мышиного цвета вражеские танки. Сплошной стеной, излюбленным немцами клином рвутся вперед. На передней линии – средние «четверки», образующие боковые грани «свиньи», в середине – легкие машины: «двойки», чешские трофеи, «тройки». И все ведут беглый огонь с ходу по наспех отрытым ячейкам пехотного полка. Поле перед «махрой» забито подбитыми машинами, и я с ужасом понимаю, что это в основном наши же Т-26 и БТ…

Надо срочно что-то решать, и я ору в микрофон:

– Окопы не пересекать! За линию обороны НЕ ВЫХОДИТЬ!!!

Показывая пример, останавливаю свою машину, не спеша ловлю в прицел головной немецкий танк:

– Бронебойным…

– Готов!

Глухо лязгает затвор танковой пушки, скрывая от взглядов желтоватую латунь донца гильзы. Я непрерывно подкручиваю маховички наводки, держа в прицеле срез угловатой вражеской башни. Еще немного, еще… пятьдесят метров, тридцать, двадцать…

– Огонь!

Гулко ахает выстрел. Есть! Мой противник словно спотыкается и замирает на месте, откидывается верхний люк, но из машины выскакивают не люди, а мощный язык пламени. Тут же открывают огонь другие танки моего батальона. Пулеметчики малых башен бьют из ДШК по удирающим немцам и легким танкам. Отбили! Ура! Слышу радостные крики пехоты, кто-то начинает барабанить по броне. Откидываю люк и высовываюсь: вот это да! Неожиданная картина: позади башни стоит политрук и молотит по броне рукояткой пистолета.