Военные приключения - Огненное лето

– Я же из деревни, ваших городских обычаев не знаю…

Улыбаюсь ей в ответ:

– Знаешь, а я ведь сам деревенский.

– Да ты что?!

Начинается бурный рассказ о своей деревне, о сенокосе, о видах на урожай, о новых тракторах и комбайнах, полученных колхозом. В ответ я рассказываю ей о себе. Девушка слушает, открыв рот. Танцы давно кончились, все уже разошлись, а мы и не замечаем, как летит время. Наконец, к нам подходит официант и, извинившись, объявляет о закрытии заведения. Обидно! В этот момент брат приглашает продолжить веселье у него на квартире. Поскольку мы все навеселе, то его предложение вызывает бурный энтузиазм и согласие всех заинтересованных лиц.

Пока он расплачивается, я заказываю у официанта энное количество спиртного с собой, а заодно и подходящую закуску. Затем мы весело шагаем по ночному городу к брату на квартиру, где веселье продолжается бурным потоком. Оказывается, у Вовки имеется даже патефон и кое-какая мебель, оставшиеся от прежнего жильца, сбежавшего за границу. Музыка играет, а мы усиленно накачиваемся тем, что я прихватил с собой.

Девушки уже прикончили вино и, поскольку ничего другого не осталось, тоже переходят на мужской напиток. Тане явно понравилось пить со мной на брудершафт, поэтому каждый тост она заканчивает поцелуем. Тем временем Володька вместе с Катериной исчезают в другой комнате, слышно, как щелкает дверной замок. Что ж, красным танкистам не положено быть вторыми. Пусть соколы летают высоко, зато «броня крепка, и танки наши быстры»…

Через мгновение «случайно» гаснет свет, затем слышен жаркий шепот в ухо. Нахожу облитую лунным светом широченную кровать и увлекаю девушку за собой. Шуршит сброшенное покрывало, негромко стучит об пол оторвавшаяся пуговка платья, щелкают крючки…

Глава 4

…Вот за что я и не люблю водку, так это за то, что за пять минут удовольствия приходится платить целым днем страданий. Вроде и выпили-то всего бутылку-другую на двоих, а голова болит, как после цистерны. А что это мне мешает под боком? Интересно, что это такое? Вроде круглой щетки…

Тут наконец я разлепляю глаза и меня всего передергивает: влип на все сто! «Круглая щетка» оказывается симпатичной девичьей головкой! Правда, совсем не той, с которой я пришел в ресторан. А где Таня?! Стоп! Краскомы не паникуют! Хм… а оказывается, приятные ощущения, когда у тебя под боком сопит что-то такое мягкое, теплое и симпатичное!..

В этот момент открывается пронзительной голубизны, чуть припухший со сна омут, и с таким же недоумением смотрит на меня. Затем рот округляется для крика, и я внутренне уже готов заткнуть незнакомке рот, чтобы не подняла паники и не перебудила соседей. Вот, блин. Ну, точно, влип! Между тем моя подруга смотрит на меня, затем заглядывает украдкой под покрывало и тихонько ойкает, спрашивая чуть охрипшим голоском:

– Ты… кто?

Интересно девки пляшут…

– А ты кто?

– Я? Екатерина…

– А я – Владимир. Владимир Столяров.

Девушка опять смотрит на меня, затем осматривает комнату и натыкается на мой мундир. На лице мелькает какое-то воспоминание, и она, покраснев, спрашивает:

– Ты Татьяну, кладовщицу с фабрики знаешь?

Торопливо натягивая трусы, буркаю в ответ:

– Вообще-то, да. Мы вчера в ресторане сидели. Она, брат мой и…

Меня наконец прошибает мысль-воспоминание: Катя, подруга Татьяны! Ох, и набрались же мы! Поднимаю с пола смятое ситцевое платье и подаю ей, остальные женские причиндалы сама подберет. Я же занят приведением себя в порядок, одеваюсь, расчесываюсь. Так… Только этого мне не хватало. Сидит, носом хлюпает.

– Чего ревешь-то? Ну, случилось, так случилось. Никто тебя силой не тянул. Сама согласилась.

– Да-а? А может, ты обманываешь!

В лицо мне летит подушка.

– Да! Обманываешь, обманываешь!

Ее плач прерывают голоса за стеной – мать-перемать! Сашка! Все, пропал! А она ничего… Да и я уже не мальчик…

– Ты замужем?

– А-а-а… Нет…

– Значит – будешь.

Тишина. Даже слышно воробьев за окном. Глаза – как пятаки. Затем бурчание.

– Издеваешься?

– Еще чего…

– Выйди.

– Не понял…

– Ну, выйди, пожалуйста, мне одеться надо.

Пожимаю плечами и ухожу на кухню. Устраиваюсь у стола, приготавливая между тем все необходимое для бритья. Заодно любуюсь картиной в висящем под углом зеркале – Катя не подозревает, что в нем все видно. Ух ты! Вот это да! Вот это… Едва удерживаясь от того, чтобы не присвистнуть от восхищения. Стройная фигура, крупная грудь, легкий загар. И это все мое! Ну, будет…

Из комнаты слышен голос:

– У тебя умыться можно?

– Иди сюда.

Проверяю умывальник – вода есть. Через мгновение шлепают босые ноги. Появляется фигура, закутанная в покрывало.

– Выйди.

Молча киваю и ухожу в комнату. Плещет вода, я пока навожу порядок в разгромленной комнате. Кое-что привлекает мое внимание, и я удовлетворенно киваю головой. Минут через десять молодая женщина возвращается и развешивает мокрое покрывало на спинах стульев. Дождавшись, пока она развернется ко мне, с невинным видом выдаю:

– Красивая у тебя родинка на левой груди.

– А?!.

В результате короткой, но уже откровенно шутливой борьбы мы опять оказываемся в койке… после чего вновь приводим себя в порядок и наконец вылезаем на свет божий.

Сашка и Татьяна уже во всеоружии, то есть в одежде. На лицах – блаженство. Похоже, что у них тоже все сладилось. Я знакомлю брата и будущую невестку, затем мы идем завтракать на кухню и провожаем девушек, договорившись о времени следующей встречи. Я украдкой сую Катерине ключ от квартиры, нечего ей в общежитии жить. Теперь – нечего. Не положено…

Командир вновь не утвердил план практических занятий. Мотивирует тем, что необходимо экономно расходовать ресурс двигателей и боевые запасы. Страна, мол, и так напрягает все силы, а мы бензин и патроны почем зря жжем. Это, конечно, понятно, но что делать, если немцы начнут? То, что война будет – ясно и без всяких Пактов о ненападении. Вроде и в Польском походе на одной стороне выступили, только после этого столько всего произошло…

Сейчас вон почти каждый день их моторы над головой гудят, а нас предупреждают, чтобы огня ни в коем случае не открывали! А их «юнкерсы» чуть не на бреющем над нами ходят, фотографируют. Наверняка уже знают все наши аэродромы, запасные площадки. А судя по тому, что мне известно об их оптике – и о каждой бородавке на лысине нашего замполита тоже.

А у меня в эскадрилье – больше половины молодые, только из ленинградского училища прибыли. По десять часов налета на «Чайке», штурмовой практики – и вовсе ноль. Стрелять не умеют – один Чумаков чего стоит! А ведь он – лучший из прибывшего пополнения! Что же о других говорить?

Ох, чует мое сердце, обойдется нам эта «экономия» большой кровью. Гитлер уже всю Европу под себя подмял. А значит, силен немец, что бы там нам на занятиях ни говорили, силен!

И ведь не только в нашем полку – везде подобное творится: вон и брат мне рассказывал, что и у них то же самое: «на провокации не поддаваться» да «лишние ресурсы не расходовать». Плюс еще переформировка – собрали со всех частей полки и дивизии, да в корпуса сводят, аж по тыще машин в каждом. И что толку? Эх, непонятно мне, чем наши командиры думают? И что, товарищ Сталин неужто не знает, что в армии творится?! Да нет, знает, конечно, просто меры ко всем сразу принять не может. Он один, а этих «экономистов» – море. Пока до каждого руки дойдут…

– Вы что-то хотите сказать, товарищ Столяров?

Забивалов! Как всегда, со своим мертвым лицом…

– Так точно, товарищ начальник особого отдела. Я считаю недопустимым экономить на обучении молодого пополнения и слаживании боевого подразделения.

– Правильно говорите, товарищ старший лейтенант. А как же экономия?

– Боюсь, что будем мы оплачивать эту экономию кровью наших пилотов.

– Верно сказано, товарищ Столяров. Если посчитать, сколько страна оторвала от себя для того, чтобы создать наши самолеты, вырастить и обучить летчиков, то экономия трех тонн бензина на один вылет для эскадрильи не стоит того. Я считаю, что это прямое вредительство, направленное на понижение боеготовности нашего подразделения. Так, товарищ Столяров?

С трудом киваю разом загудевшей головой. Все-таки подставил, гад! Ой, как подставил…

Между тем Забивалов поворачивается к побледневшему командиру и внимательно на него смотрит:

– Так что, товарищ полковник, верно говорит товарищ Столяров?

Усольцев выдавливает трясущимися губами:

– Верно, товарищ Забивалов… Но у меня приказ командующего округом…

Удар кулаком по столу звучит, будто пушечный выстрел, все присутствующие в кабинете вздрагивают от неожиданности, а особист уже кричит срывающимся голосом:

– Приказ, говоришь?! А своя башка у тебя на плечах есть, полковник? Или Ежов вас вообще думать отучил?! Так сейчас у нас Лаврентий Павлович Берия командует! Он людей зря не стреляет и не сажает! По вине таких экономистов я в Монголии за один вылет из двенадцати машин десять потерял, потому что пацаны только по картинкам стрелять учились, понял?! И если у меня завтра же полк летать, как положено, не начнет – оформлю как саботаж и вредительство! Вон, Столяров пускай командует полком, меня в Округе послушают!..

Что-то гундосит Розенбаум, пыхтит Телегин, начальник снабжения полка, но Забивалов никого не слушает…

Вечером встречаемся с Сашкой, и я рассказываю ему об инциденте. Он качает головой и говорит:

– Значит, свезло вам с особистом, грамотный мужик попался! А то у нас в соседнем батальоне решили новые танки на показ начальству вывести, помнишь, ты в Финляндии садился? Так вот, представь – их бензином в парке заправили!

– Ну и что?

Старший брат смотрит на меня с удивлением, потом спохватывается:

– Они ж дизельные. Им солярка нужна.

– А…

…Появляются наши дамы, и мы идем в парк, гулять. Эту традицию соблюдаем уже два месяца. Когда девушки на минуточку нас оставляют, Сашка шепчет:

– Ты как себя чувствуешь?

– Паршиво. Финляндия снится без перерыва… Что за напасть такая?..

– И мне…

…Отсчитываю витки штопора. Первый, второй, третий… Пора! Ручку влево, толкаю педаль – и в этот момент… Яркая зелень полей мгновенно меняет свой цвет на белый; откуда ни возьмись появляются вековые сосны леса. Вот она, фашистская Финляндия, выборгские леса…

Тяжелые пули рвут перкаль плоскости. «Фоккер» с горизонтальной голубой свастикой вывалился из-за тучи, когда моя тройка как раз выходила из пике. Идущий ведущим Костя Родионов, по-моему, даже и понять ничего не успел, прежде чем прямо в воздухе взорвался. Мы в разные стороны шарахнулись – это меня и спасло. Финн за Рахметкуловым погнался: «Чайка» хоть и юркая, да и враг ей не уступит – опытный гад попался! Рахим вспыхнул уже после второй очереди и пошел со снижением в сторону наших окопов. И, пока D-21 набирал высоту, я успел уйти на разворот, попытавшись пристроиться ему в хвост. Куда там! У него скорость выше, так и оторвался. То ли патроны кончились, то ли еще что…

…Четверг, восемнадцатое июня. Возвращаюсь после учебных полетов (по земле, в смысле, возвращаюсь, приземлился уже), когда меня окликает Забивалов. Он только что вернулся из командировки в ПрибВО, прилетел на У-2. Взъерошенный какой-то, словно на его плечах лежит неимоверная тяжесть:

– А, Столяров… здорово. Зайди ко мне, дело есть.

Пожав плечами, иду следом в его служебный кабинет. Особист делает знак занять свободный стул, молча открывает пачку «Казбека»:

– Угощайся.

Мягко стелет… К чему бы это? Неужели решил из меня сексота сделать? Так ведь не выйдет! Хороший ты мужик, Забивалов, только и я не из таких! Но он молча смотрит мне в глаза своим тяжелым взглядом:

– Слушай, комэск, у нас ничего сегодня в части не объявляли?

– Да нет. Все как обычно, по распорядку. Полеты, потом учебные классы.

– А самолеты не велели готовить? Запасные площадки?

– Да нет, ничего такого не было.

Он делает глубокую затяжку, несколько секунд молчит, затем глухо роняет:

– Я сегодня перед отлетом из Шауляя приказ получил, во исполнение директивы товарища Сталина. Немедленно привести полк в боевую готовность в связи с началом войны с фашистской Германией 22 июня. В воскресенье.

Я молчу, потом до меня доходит:

– Как война? В воскресенье начнется?!

– Да, комэск. Утром приказ пришел, прямо из Кремля позвонили. Велели немедленно готовить войска к войне. Укрепрайоны, боеприпасы, вывести войска, танки и авиацию – в районы сосредоточения, занять позиции. Приготовиться к обороне и удерживать врага минимум пятнадцать дней, пока не пройдет мобилизация.

– ?!

– Ну, раз тут пока не говорили, значит, незачем. Ты вот что, комэск, иди домой. И помалкивай о том, что я тебе сказал. Ни одной живой душе, понял?

– Так точно…

…Оглушенный такой новостью, бреду домой, сна, несмотря на усталость, дело ясное, ни в одном глазу. Неужели оно? Война?..

…Пятница. Двадцатое июня. У нас сегодня показательное выступление. Летим я, комэск-один Сидорович, капитан Ветров, заместитель командира полка по боевой подготовке. Полная тройка, как положено по уставу. Единственное, что мне не нравится – хитрая улыбочка Розенбаума.

Наверняка какую-нибудь гадость приготовил – любит он такое делать. И командир полка такой же. Думаете, забыл, как его «особняк» припер? Не-ет… Ладно, мне последний день, собственно говоря, отслужить осталось. С завтрашнего дня, двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года, я получаю отпуск по семейным обстоятельствам и еду домой. Сашка, кстати, тоже.

На воскресенье билеты на поезд взяли – даже странно, что никаких попыток приготовиться к войне нет. Я звонил другу в Вильнюс – говорит, у них все готовятся. Правда, намеками – а как иначе? – но дал понять, что ОНИ ЗНАЮТ… А мы, получается, жениться едем. Словно и не будет ничего. Вот то-то и оно…

…«Чайки» на форсаже уходят в небо. Перегрузка вдавливает в кресло, и я физически ощущаю, как скрипит дермантин спинки. Мои напарники – молодцы, тоже все с боевым опытом. У кого финская, у кого Халхин-Гол… Держимся плотно, как приклеенные друг к другу. Боевой разворот, «иммельман», горка с набором высоты, бочка, петля Пегу…

Эх, наверное, красиво со стороны выглядит! В реве надсаживаемых моторов заходим на полигон со стороны солнца. Гудит в растяжках ветер, гулко бьют крупнокалиберные пулеметы, в щепки разнося мишени. Со зловещим ревом срываются с направляющих «эрэсы», вспухая внизу огненно-пыльными буграми разрывов… Красота! Все снесли. А сейчас мой любимый трюк: уход на высоту, переворот и брюхом кверху из мертвой петли; выхватываю машину буквально метрах в десяти над землей, снося воздушной струей пилотки со зрителей…

Мать! Это еще что?! Вижу, как на меня пикирует незнакомый мне И-16 с полосатым капотом! На его плоскостях вспыхивают огоньки выстрелов, но хоть они и холостые, мне ничего не остается делать, как уходить от огня скольжением в левую сторону.

«Ишак» беспрерывно атакует, пытаясь зайти то слева, то снизу, но пользуясь маневренностью своего штурмовика, я уворачиваюсь от него. Пот заливает глаза, но откуда-то изнутри меня накачивает поднимающаяся ярость. Отмечаю, что неизвестный противник предпочитает выход из атаки вправо. И кстати, где мои ребята? Где напарники? Где? Бросаю взгляд в стороны – никого! Бросили, паразиты! Ну, ничего, на поле разберемся…

Между тем «шестнадцатый» уходит вверх и прячется за солнцем. Самый опасный момент. Высота! Только высота спасет меня от атаки! А он этого и ждет! Если я сейчас начну уходить вверх, машина на мгновение зависнет. И все, отлетаешься, Столяров. Так… У него скорость, у меня – вираж! Восемь секунд! Есть, вон он! Замечаю крохотную черточку, заходящую со стороны слепящего диска, еще немного, еще чуть, слегка поддергиваю нос и выпускаю в него очереди, фиксируя результат кинофотопулеметом. Есть! Есть!!! Был бы настоящий бой – сбил, без сомнения! Неизвестный пилот это явно понимает, потому прекращает атаку и идет в сторону нашего аэродрома. Кто же это? Всех полковых настоящих летунов я знаю, да и машина незнакомая…

И-16 аккуратно притирается возле посадочного Т, я захожу следом. Вон и мои напарнички, мать их через так… Стоят оба с виноватым видом. Так кто же? Механики помогают отвалить борта и расстегивают замки привязной системы.

Вылезаю наружу и стаскиваю шлем, вытирая протянутым полотенцем лицо. Меня обступают молодые лейтенанты, все взбудоражены, что-то галдят, на лицах восторг… Внезапно наступает тишина. Забивалов! Он подходит ко мне и протягивает руку. И только тут я понимаю, что он тоже в летном комбинезоне – так вот кто меня гонял! Здорово! Молоток! От всей души, искренне жму руку. Классный летчик!

– Ну, старший лейтенант, молодец! Вертелся, как юла, считай, что ни разу в прицеле не был. А под конец – вообще…

Затем поворачивается к молодежи:

– Повезло вам, орлы!

Слышу срывающийся голос кого-то из молодых, вроде бы Олежки Петренко:

– Мы сталинские соколы, товарищ старший лейтенант!

– Соколы – это истребители! А вы – штурмовики, значит, орлы! Учитесь у командира! Если все так летать будете – никакой враг вам не страшен. Ну, бывай, старшой…

На прощание он еще раз крепко жмет мне руку, хлопает по плечу и уходит прочь. Лейтенанты в полном обалдении, а я, хоть и доволен, но устал. Хорошо, кто-то догадывается подать мне глечик с холодным молоком – молодец. Жадно пью, затем отправляю молодых в учебный класс, сдаю механикам машину, расписываюсь в журнале. Лишь сейчас становится понятно, чего так строили рожи комполка и замполит. Сюрприз устроили, мать их… ничего, просчитались, что уж тут…

Глава 5

…Я стою у края железнодорожной платформы, встречаю. Нет, не девушку – если бы! Новую технику. Уже почти вся бригада перевооружилась новенькими ленинградскими КВ. И вот теперь настал черед моего батальона.

Старые танки уехали неделю назад, а вчера нам объявили о том, что сегодня прибывают новые машины. Весь вечер батальон находился в эйфории от предвкушения долгожданной радости. В конце концов, сколько можно завидовать другим подразделениям бригады, которые уже катаются на новеньких красавцах?

Но теперь и мы пересядем на грозные танки, названные в честь первого рабочего маршала Ворошилова. Чу, вроде гудок! Вскоре появляется мощный «фэдэ», с видимой натугой тянущий тяжеленный эшелон. Но что это?! На платформах стоят все те же Т-28…

Мое горло сжимает обида: за что?! Вся бригада имеет новейшие танки, а моему батальону опять устаревшие «двадцать восьмые»?! На лицах бойцов разочарование, да и сам я едва сдерживаюсь, чтобы не выматериться в голос и не бежать устраивать разборку с командиром корпуса генералом Хацкилевичем. Приказ никто не отменял. А он гласит четко: принять и разгрузить новую технику. И нигде не сказано, что новая техника должна быть именно КВ или Т-34…

Паровоз из последних сил дотаскивает вагоны и замирает, выпуская последние клубы пара. Резкое шипение, и из белого облака появляется сержант НКВД, сопровождающий эшелон:

– Вы капитан Столяров?

– Так точно, я.

– Сержант Иванов. Сопровождаю эшелон. Получите и распишитесь.

Он открывает полевую сумку и извлекает из нее толстенный пакет. Это паспорта и бумаги на танки. Расписываюсь в нужной форме, козыряю на прощание, и «энкэвэдэшник» уводит конвой в здание вокзала. Подаю команду:

– К разгрузке эшелона приступить!

Сам достаю папиросу и закуриваю, надеясь, что горечь табака отобьет горечь обиды. Между тем замечаю, что эти танки чем-то все же отличаются от наших прежних машин: вон и пушки другие, вроде как подлиннее. И броня… Лихорадочно открываю книжку руководства по эксплуатации и обалдеваю: однако! Лоб – восемьдесят мэмэ, борт – сорок, пушка – КТ.

Мое настроение начинает медленно подниматься вверх. Ничего себе: двигатель мощнее старого на целых сто лошадок! Танковое переговорное устройство, система автоматического пожаротушения, установка дымопуска, внутреннее переговорное устройство вместо древнего «Сафара» – теперь все должно быть нормально слышно.

И главное – рация! Антенна – вот она, чуть сзади башни, и даже поручень больше не выдает командирскую машину врагам! Хм… Может, это и хорошо, что нам достались старые машины, но новой модификации. Бойцы освоили их на «отлично», а учитывая новшества, введенные конструкторами и заводом, мы, пожалуй, не станем обузой новым моделям. Ого! У них еще и зенитный пулемет на крыше главной башни установлен! Вот здорово…

Тем временем оживают моторы и громадные трехбашенные танки начинают медленно съезжать с платформ. Похрустывают деревянные настилы грузовых платформ, машут флажками контролеры, отдавая команды механикам-водителям…

Через два часа все «двадцать восьмые» разгружены и выстроены в колонну. Занимаю место в башне первой машины, надеваю шлемофон и подключаюсь к ТПУ:

– Трогай!

Мехвод обрадованно жмет на педали, и тридцатидвухтонная махина плавно трогается с места, быстро наращивая скорость – идем уже километров под тридцать. Внимательно прислушиваюсь, но привычного на старом танке скрежета шестерен и писка фрикционов не слышно. Да и рывки в трансмиссии не ощущаются, плавно идем, как по льду на коньках…

Улыбаетесь? Зря, ребята, ой, зря! Через три дня выезд на учения, вот посмотрим, кто кого! Вы на своих КВ – или мы на верных «двадцать восьмых»… Честное слово, посмотрим! Так что не веселитесь! Нам-то быстрее машины поменяют, чем вам!

Танки первых выпусков еще «детскими болезнями» страдают, а мы – получим уже улучшенные. Сколько ждать? До Нового года максимум, а там и покатаемся…

…Завтра мы с Таней должны ехать на Север, знакомиться с моими родителям. Надо все ж таки показать ее моим старикам!

Рапорт командир подписал, билеты купили с пересадкой в Ленинграде, так что в воскресенье, двадцать второго июня, выезжаем. Поезд отправляется со станции в десять утра, а из Гродно – в шесть вечера. Выедем пораньше, чтобы походить по магазинам, купить подарки моим родственникам – их хоть и немного, но все-таки…

А пока будущая супруга мирно посапывает у меня под боком, уткнувшись аккуратным носиком в плечо. Моя рука лежит у нее на голове, слегка поглаживая по непокорной гриве волос, сейчас расплетенных и раскинувшихся веером по подушке. Вообще, волосы у нее – это нечто. Нынче модно носить короткую прическу, а у нее коса почти до пят. Волосы, хоть и крашеные, но густые, блестящие. Когда распускает – никакой ночнушки не нужно! Красота просто неописуемая! Свадьбу будем играть в моей деревне, решили с братом вместе…

Сейчас уже почти полночь, но я не могу заснуть, курю, уж не помню какую по счету папиросу, дым вытягивает в открытое настежь окно. Лето. Июнь. Прохладно только ночью. За окном тихонько попискивает какая-то пичуга. Ярко светит луна. Сегодня она полная, но выглядит жутковато, словно череп. Да и давит меня как-то.

Танюшка здесь ни при чем – как, собственно, и то, что кончается моя холостяцкая жизнь. Другое что-то, не пойму что. На душе как-то муторно и тяжело – такое же состояние у меня было в январе сорокового, когда наши соседи попали в артиллерийскую засаду и потеряли шесть машин вместе с экипажами. Мы когда отбили поле боя, нашли своих ребят, сваленных в кучу: обгорелых, припорошенных снегом – их побросали, словно груду ненужного мусора. Запомнилось это мне на всю жизнь…

Незаметно мои глаза смыкаются, и чудится, что я опять в танке. Снова бой, финны стреляют по нам из крупнокалиберного пулемета, башня звенит под ударами пуль. Странно как-то звенит, словно стучат… стучат? Я открываю глаза – точно, в дверь колотят. Осторожно, чтобы не разбудить невесту, соскакиваю с кровати и шлепаю в коридор:

– Кто?

– Товарищ капитан! Это я, рядовой Сидоров! Тревога!

– Ясно. Возвращайтесь товарищ, рядовой. Бегу…

Как и положено, через сорок секунд уже обмундирован и затянут, ласково целую будущую жену. Она сонно бормочет:

– Ты куда?

– Не волнуйся, милая, скоро вернусь…

И выбегаю из комнаты, закрыв дверь. В коридоре шум: ого! Оказывается, вызывают всех, не только меня. Носятся посыльные, стучат каблуки сапог. Хорошо, что уже светает. На улице аккуратно ползут последние языки ночного тумана, который скоро осядет сладкой росой на ярко-зеленых травинках.

Я бегу к боксам, где находятся танки моего батальона, и возле которых уже суетятся бойцы. Время от времени взрыкивают моторы, с подъехавших грузовиков сгружают положенный по штату боезапас. Ко мне подбегает дежурный по части майор Клочков:

– Слышали, товарищ капитан?

– О чем? Опять внеплановые учения?

– Какие учения?! Война!

– А, война… Что?! Какая война?!!

– Только что звонили из штаба округа: немцы внезапно перешли границу. Бомбили Минск, Гродно, другие приграничные города. Война, товарищ капитан!!!

Подбегает дежурный по штабу, младший сержант:

– Товарищи краскомы, командир бригады собирает всех в красном уголке!

Я подзываю своего заместителя, старшего лейтенанта Иванина, и приказываю загрузить двойной боезапас, долить все баки по пробку, проверить наличие и комплектность ЗИПов, а сам вместе с майором бегу в штаб бригады. Командир полка, полковник Студнев растерян, вместо него выступает заместитель по политической части старший политрук Рабинович. Говорит долго и трескуче, но все ясно и без громких ненужных фраз: враг напал внезапно и коварно, нужно его разбить и к осени закончить войну в Берлине. Бросаю взгляд на часы: мы здесь уже пятнадцать минут, а кроме того, что «товарищ Сталин», «товарищу Сталину», «товарищем Сталиным» я ничего не услышал. Где же постановка боевой задачи подразделениям? Когда поступят распоряжения службам? Куда нам следует выдвигаться? Не выдержав, я поднимаюсь, и, завидев меня, Исидор Моисеевич внезапно замолкает:

– Вы что-то хотите сказать, товарищ капитан?

– Никак нет. Я хотел бы получить боевую задачу для моего батальона. Куда мне выдвигаться? Какими силами? Кто прикреплен в качестве пехотного сопровождения?

Челюсть Рабиновича от удивления слегка отвисает, затем он наливается кровью и визгливым фальцетом визжит:

– Да как ты смеешь, капитан?!

Спокоен. Я спокоен. Действительно спокоен:

– Во-первых, вы мне не тыкайте, товарищ старший политрук. Во-вторых, пока мы слушаем ваши речи, немцы там, на границе, убивают наших товарищей, которые ждут помощи от танкистов.

Слышу одобрительный гул сидящих сзади офицеров. А чего мне бояться? У меня орден! Мне его лично Калинин вручал в Кремле, и сам товарищ Сталин руку жал. Тем более что я правду говорю. Коммунист верность Родине и Партии должен делом доказывать, а не языком. Николай Петрович растерянно произносит:

– Связи нет. Ни с командованием бригады, ни с округом.

В это время слышу дикий крик на улице:

– Воздух!

Словно спрыснутые кипятком, все выскакивают на улицу, благо красный уголок находится на первом этаже. Высоко в небе проплывают четкие девятки чужих силуэтов. До нас доносится надрывный гул немецких моторов. Кто-то за спиной произносит:

– Ничего, сейчас наши соколы им всыплют…

Я тоже надеюсь на это, очень надеюсь. В этот момент подкатывает броневичок БА-20, и я вижу, как Рабинович заскакивает в него. Машина резко газует и, выскочив за ворота КПП, исчезает в клубах пыли. Студнев удивлен не меньше всех. Затем обращается к нам:

– Товарищи командиры, слушайте боевой приказ: немедленно загрузить и заправить все машины, приступить к погрузке боеприпасов на автотранспорт. Начальникам служб приступить к исполнению своих обязанностей. Выдать бойцам сухой паек на три дня. Товарищ начсвязи, попытайтесь связаться с кем-нибудь, кто может прояснить обстановку.

– А что с семьями делать?

– Начальнику автослужбы выделить два грузовика для эвакуации женщин и детей. Пусть вывезут на станцию и отправят в Гродно первым же эшелоном. Приступайте, товарищи.

Да… Бегство Рабиновича явно вывело полковника из растерянности. Вспомнил, что все-таки он красный командир! Не зря про нашего политрука темные слухи ходили, что он быструю карьеру доносами делал, ой, не зря…

Рассуждая подобным образом, я бегу к нашему дому. Взбежав на второй этаж, открываю дверь и бужу Таню. Она открывает глаза и тянется ко мне, но сейчас, увы, не до этого.

– Одевайся, милая. Сейчас будет машина.

– Куда одеваться? А ты разве не едешь?

– Солнышко! Милая! Война началась! С немцами.

Она ойкает и зажимает руками рот, чтобы не кричать. Машинально смотрю на ее обнажившуюся грудь, показавшуюся из-под свалившейся простыни.

– К… как война?

– Война. Я не шучу. Но ты не беспокойся, месяц, самое большее – два, и она кончится. Не успеешь до замужества родить, не беспокойся. Обещаю.

Танюша начинает суетливо одеваться, а я тем временем торопливо пишу родителям несколько строк, запечатываю конверт и надписываю на нем адрес. Моя половина уже готова. Одной рукой я подхватываю чемодан, второй – невесту, и мы спешим к зданию штаба полка, где уже стоят грузовики, выделенные для эвакуации.

– Доберешься до Мурманска, обратишься в порт. Скажешь, что необходимо в «Тарму» попасть. Тебя посадят на судно. Наши баркасы почти каждый день ходят, рыбу сдают. Так что не засидишься, ну а в деревне любого спросишь, покажут…

Она крепко-крепко целует меня на прощание, а я глажу ее по голове.

– Не плачь, милая. До осени разобьем фашистов и поженимся. Не плачь…

Сколько могу – смотрю вслед уезжающим машинам, моя будущая жена сидит сзади и машет мне рукой. Но прощаться долго некогда, и вот уже я в парке.

Иванин – молодец! Все машины уже выведены из боксов и выстроены в походную колонну, заканчивается погрузка боеприпасов – дополнительный боекомплект, согласно приказа комполка. Я торопливо натягиваю комбинезон и лезу в свой танк. Включаю рацию и начинаю проводить перекличку. Вот это номер: еще ни один экипаж не включил средства связи! Твою ж мать!!! Высовываюсь из башни и ору во всю глотку, стараясь перекрыть шум работающих моторов: