Но передо мной был психопат.
– Я не буду в вас стрелять, – объяснил он, откидывая назад волосы рукой, свободной от револьвера, и поправляя очки в золотой оправе. – Я просто провожу вас вниз до следующего этажа.
– А почему бы не сделать это здесь, с полным комфортом? – спросила я, думая о зияющей бездне между бетонными панелями и железными балками но холодных стенах с зашитыми листовым пластиком оконными проемами. Это не то место, где я хотела бы провести последние секунды своей жизни. Я предпочла бы мягкий персидский ковер.
«О чем ты думаешь, женщина? – спросила я себя. – Выбираешь место смерти, как больная старая собака, вместо того, чтобы бороться? Боб называл нас воинственными ирландцами, и, черт побери, он был прав». Кроме того, я знала, что с минуты на минуту должна войти Шэннон, и подумала, что, может быть, мне удастся чем-то отвлечь Джейкея.
И в этот момент зазвонил телефон. Джейкей повернулся и взял трубку. Я тут же промчалась по комнате к двери, но услышала его удивленный голос:
– Шэннон?
Звонила она. «Проклятие! – подумала я, – она не придет ведь я сама просила ее об этом, теперь мне неоткуда ждать помощи, и можно считать, что со мною покончено». Я нажала кнопку лифта, но лампочка не загорелась, и я поняла, что Джейкей выключил лифт. Я услышала его шаги по паркету, толкнула дверь, выходившую на лестницу, и устремилась вниз, семеня своими маленькими, ногами с такой скоростью, как, бывало, Бриджид, сбегая вниз по склонам холмов в Коннемэйре.
Сердце вырывалось из груди, когда я добежала до следующего этажа. Я слышала, как хлопнула дверь и как он побежал вслед за мною. «Господи! – думала я, – беги, Моди», – и пробежала вниз следующий пролет лестницы.
Для женщины моего возраста это было нелегко. Лестница была едва освещена, и я боялась сломать ногу, если не шею, хотя чувство это и было непонятно – ведь все равно это сделает Джейкей. Если, конечно, сумеет меня схватить.
Я метнулась в сторону, в темноту, где переплетались балки и стояки и лежали листы пластиковой обшивки, спотыкаясь о тросы, мотки проволоки и об какие-то ведра, едва удерживаясь, чтобы не упасть. Наткнувшись на бетонную колонну, я укрылась за нею, вслушиваясь в тишину и надеясь на то, что он меня не заметит и не услышит моего хриплого старческого дыхания, как мне казалось, громкого, как шум проходящего экспресса.
Я огляделась и поняла, что нахожусь на одном из незаконченных перекрытий, которые видела из лифта, поднимаясь наверх. Единственный путь вниз был по лестнице с ее бесконечными пролетами, мимо сотни пустых этажей. Я слышала едва долетавший на эту высоту уличный шум и, когда ветер отгибал какой-нибудь лист обшивки, видела черную пустоту и свет в окнах дома на другой стороне улицы. Меня проняла дрожь. Было очень холодно, и между недостроенными стенами свистел ветер. Сквозь этот шум я услышала звук мягких шагов.
– Моди, – спокойно окликнул меня Джейкей, – я знаю, что вы здесь. Не бойтесь этого. В конце концов, вы же старуха, и вам самое время отойти в мир иной.
Конечно, я старуха. Но «самое время»… Во мне вскипела ярость, обдавшая меня жаром и бросившая в сердце весь мой адреналин. И я злобно вцепилась в свою ореховую палку. Как он смеет называть меня старухой, кто ему дал право решать, когда я должна расстаться с этим миром? Будь я проклята, если поддамся ему. У меня есть палка и черный пояс каратэ, и мы еще посмотрим, кто выйдет победителем, если дело дойдет до схватки. К тому же я надеялась на то, что в решающий момент подоспеют Шэннон с Эдди.
Моя надежда рухнула, когда я услышала звук выстрела. Увидев из-за своей колонны оранжевую вспышку, я задохнулась и закрыла глаза, убеждая себя в том, что он не решится стрелять в меня, потому что в моем теле окажется пуля, которая станет уликой против него. И ему тогда не выпутаться, потому что уже слишком много людей знают о Бобе О'Киффи.
Подкравшись в темноте, он обхватил меня сзади, но я, вывернувшись из его рук, как захваченный врасплох угорь, нанесла ему свой коронный удар локтем и с треском обрушила на него свою палку. Я, спотыкаясь, побежала к двери, но он схватил меня снова. И в этот момент вспыхнули лампы, так как снова включили электричество, и мы услышали шум поднимавшегося к нам лифта.
«Наконец-то», – подумала я.
Джейкей понял, что ему нельзя терять времени. Зажав мне шею борцовским приемом, он поволок меня к пустому оконному проему, за которым зияла бездна, и я поняла, что он хочет сделать.
Закричав изо всей силы, я ударила его палкой, но он лишь крепче зажал мне шею. В ушах у меня зазвенело, и кровь с трудом пробивалась по жилам. Силы меня оставляли, и хотя я подумала, что уже слишком поздно, все же сделала попытку вырваться, но перед моими закрытыми глазами поплыли пурпурные пятна. Я проигрывала схватку.
– Моди! – услышала я крик Шэннон, и тогда Джейкей выпустил меня из рук, и я, как мешок костей, упала на твердый бетонный пол. Послышался шум бегущих ног, и грянул выстрел. Я, как потом мне сказали, в этот момент потеряла сознание.
58
Меня хотели положить в больницу, но я воспротивилась этому.
– Если уж мне суждено лежать целыми днями в постели, то пусть это будет в роскошной обстановке, – возразила я.
Вернувшись в «Ритц-Карлтон», я улеглась в свою великолепную, царских размеров кровать, окруженная вниманием, цветами и подарками, и решительно все, от горничной до официантов, от портье до администратора, старались выпить со мной чаю и посплетничать.
Каждый день ко мне приходила Джоанна, приносила книги и журналы, очень милые стеганые ночные кофточки и улыбалась очаровательной улыбкой Дорис Дэй. Теперь ее больше не терзали мысли о причинах смерти Боба, и я надеялась на то, что она найдет в будущем свое счастье.
Впоследствии Эдди рассказал мне, как все было, а бедняжка Шэннон была так расстроена, что у меня навернулись на глаза слезы, когда она, рыдая, твердила: «Во всем виновата я. Мне следовало раньше раскусить этого Джейкея. Это же было так очевидно, если здраво поразмыслить».
– Не говорите глупостей, дорогая девочка, – успокоила я ее. – Меня потянуло туда мое собственное любопытство и собственная глупость, за что я и поплатилась несколькими царапинами и синяками. И я очень рада, что появились вы оба.
– В решающий момент, – добавил Эдди с ласковой улыбкой. Он держал одну мою руку, а Шэннон другую; я рассмеялась и сказала хлопотавшей над чем-то Бриджид:
– Как насчет шампанского, Бриджид?
– «Роудерер Кристал», – твердо сказала она, набрав телефон официанта, обслуживавшего номера. Она быстро соображает, моя Бриджид.
Меня спасла быстрая реакция Шэннон и Эдди. Они прочли мою записку, и Бриджид сказала им о наших подозрениях. Они позвонили в полицию и в службу охраны, и полицейские поспешили ко мне на выручку на пяти машинах – разве могло бы случиться так, чтобы меня не спасли?
В свою очередь, я сделала крупное пожертвование в Полицейский пансион и в Рождественский фонд и послала благодарственное письмо участникам операции с приглашением любого из них, кому случится проезжать через Коннемэйру, быть моим гостем в Арднаварнхе. И я искренне желала этого.
Появилось шампанское с бесплатным приложением в виде баночки икры от кого-то из постояльцев гостиницы, прослышавшего о моих подвигах, и я, нарядившись в небольшую розовую ночную кофточку, подумала, кто бы это мог быть и не пригласить ли его распить с нами бутылку шампанского.
– Еще один воздыхатель, Моди! – воскликнула Шэннон, потому что и до этого было очень много визитных карточек и подарков от доброжелателей, прочитавших о происшествии в газетах и видевших нас по телевидению. Мы стали знаменитостями, и, надо сказать, меня радовало это внимание.
– Я предлагаю тост, – сказала Бриджид с несколько мрачным видом, потому что все еще не оправилась от того, что едва не потеряла меня. Но вместо меня на тот свет отправился этот отвратительный Джейкей. Он застрелился раньше, чем до него добрались полицейские. Он понял, что это ему было «самое время».
– Тост за Лилли, – проговорила я, поднимая бокал, – потому что не будь ее, мы могли никогда не встретиться.
– И за моего прадеда, Нэда Шеридана, – добавил Эдди.
– И за моего отца, – тихо сказала Шэннон. – Земля ему пухом.
В ее глазах стояли слезы, и Бриджид шумно потянула носом. Она могла наплакать целые ведра, и я посоветовала ей выпить еще, не быть такой глупой старушкой, и она впервые мне не возразила.
Я смотрела на обоих улыбавшихся мне молодых людей и спрашивала себя, понимают ли они, что любят друг друга.
Я просила их не провожать нас на морском вокзале, когда мы на следующей неделе отплывали в Англию. Я знала, что расставание может оказаться очень печальным. Мы попрощались в гостинице в достаточно интимной обстановке, где можно было вволю наплакаться. Однако никто из нас не проронил ни слезинки. Мы смеялись и шутили, обнимались и целовались, клялись любить друг друга и увидеться снова в ближайшем будущем.
Последнее, что я увидела, были их улыбающиеся лица, когда я помахала им рукой из окна лимузина. Я послала им воздушный поцелуй, и на этом все кончилось. Наша каюта на прекрасном лайнере была уставлена цветами, и, глядя на них, я думала о Лилли на старой «Хайбернии» и о том, как понравилось бы ей путешествие с одного континента на другой с такой скоростью и в такой роскоши. Это вполне бы соответствовало ее стилю. Мы с Бриджид, опершись на перила палубы, долго смотрели на статую Свободы, исчезавшую в сгущавшейся дымке, а потом с печальным вздохом, сожалея, что все кончилось, присоединились к остальным пассажирам за обеденным столом.
Но последним, о чем я подумала, засыпая в тот вечер под убаюкивающее покачивание судна, уносившего нас в бесконечность Атлантического океана, были дорогие, юные, улыбающиеся лица, которые я так полюбила.
Эпилог
Зная меня так, как вы знаете теперь, вы поймете, что последнее слово всегда остается за мной. Даже после «финала».
Я только что вернулась из долгой прогулки верхом по берегу, подобной одной из тех, которые совершали Лилли с Финном и о которых вы теперь так хорошо наслышаны. Я сижу в своем кресле у окна, с примостившимися рядом, как всегда, собаками, подергивающимися во сне от приснившейся гонки за зайцами через густолиственные леса сказочной страны. На землю падают лепестки розы «Слава Дижона», а другие еще держатся на стеблях, но уже скручиваются по краям, и их доносящийся до меня аромат все еще прекрасен. Великолепная свежесть воздуха словно разбавлена запахом вездесущего дымка от горящего торфа.
Бриджид готовит на кухне очередную партию ячменных лепешек к чаю, рассказывая девушкам об Америке. Она стала теперь настоящей знаменитостью в деревне со своими рассказами о богатой жизни в Нью-Йорке и Вашингтоне, весьма импозантная в своих платьях из «Блумингдейла» и в ковбойских сапогах, которые, слава Богу, заменили старые зеленые «веллингтоны» и стали теперь ее любимой обувью.
Все это, разумеется, дает нам, двум старым леди, повод говорить о пережитом долгими, быстро удлиняющимися осенними вечерами, и мы согреваем свои сердца воспоминаниями, вытянув ноги к топке кухонной плиты. И я тешу себя мыслью о том, что могла бы сделать сыск своей профессией. Моди Молино – частный сыщик. Такое было бы впервые в роду Молино!
Я часто думаю о своих дорогих «внуках». Они звонят мне по телефону каждую неделю и шлют письма. Эдди из Лос-Анджелеса, где снимается в какой-то роли в новом фильме. Роль небольшая, но важная, писал он мне, и все наши лучшие надежды сводятся к тому, что он достигнет такого же успеха, как и Нэд Шеридан. Шэннон тоже в Лос-Анджелесе. Она решила пойти по стопам отца и, может быть, переориентирует активы своей компании, и имея в виду это, а также состояние Лилли, лежащее на ее банковском счету, она теперь изучает архитектуру в очень прогрессивном заведении там же, в Лос-Анджелесе. Оба они собираются навестить меня весной, и я не могу этого дождаться.
Я, знаете ли, все время думаю о них. О том, как увижу их свадьбу здесь, в Арднаварнхе, увижу Шэнион, красавицу невесту в белом шелке и кружевах, и Эдди, красивейшего из женихов со времен моего па.
Может быть, сами они пока еще об этом не думают, потому что, как всем молодым, им, возможно, кажется, что времени у них полно. Но я уже подумываю о почетном эскорте из местных жителей верхом на своих лошадях, в их лучших розовых охотничьих камзолах, с кнутовищами в руках, поднятыми в виде триумфальной арки, и также с собаками, украшенными роскошными красными лентами. Одетые в лучшее платье, гости соберутся со всей многомильной округи. Будет сиять солнце, сверкать море, розы «Слава Дижона» будут в полном цвету, и их аромат, как всегда, будет смешиваться с запахом торфяного дыма, вкусной еды и пыли времен здесь, в Арднаварнхе.
Ах, дорогие мои друзья, пусть это покажется вам смешным, но старой леди позволительно помечтать, разве нет? И кто знает, может быть, мы с вами когда-нибудь увидимся снова. Когда-нибудь.
