Приключения Билли Чаки (№2) - Эскимо с Хоккайдо

 – Команда быстрого криореагирования в составе четырех человек прибыла в отель «Шарм» в Сибуя спустя примерно полчаса. Ёси потерял сознания в результате передозировки героином, но еще дышал. Мы загрузили его в нашу машину и поехали на базу. Пока Ёси лежал в машине, между жизнью и смертью, члены команды ожесточенно заспорили. Следует ли приступить к процедуре криоприостановки, пока он еще не умер? Нет, потому что это противоречит законам и этике. Следует ли просто дождаться его смерти? Нет, потому что таким образом мы способствуем его смерти, становимся по сути дела убийцами. Следует ли доставить его в больницу? Нет, потому что, если врачи не сумеют спасти Ёси, получить его тело из больницы мы уже не сможем. Администрация будет тянуть с выдачей, а тем временем начнется разложение и тканям тела будет нанесен непоправимый ущерб. Медицинские учреждения и гражданские власти чрезвычайно мало считаются с такими организациями, как «Общество Феникса».

В кои-то веки гражданские власти правы.

– Ситуация осложнилась еще более, когда мы перехватили разговор на полицейской волне – в отель «Шарм» направлялась «скорая». Кто-то сообщил о передозировке. Теперь уже встал вопрос, не заметил ли кто в Сибуя наш автомобиль, не станет ли полиция нас искать. Мы проголосовали. Двое настаивали на том, чтобы везти Ёси в больницу, двое предлагали дать ему умереть и перейти к процедуре остановки жизни.

– Действительно, четыре – несчастливое число.

– Этот урок мы усвоили. Отныне все автомобили неотложной криопомощи будут экипированы пятью членами команды на случай голосования.

– Остальное я сам угадаю, – предложил я. – Вы решили: если уж вы не везете Ёси в больницу и не собираетесь дожидаться его смерти, чтобы спокойно заморозить, остается бросить его в том виде, в каком подобрали. И лучше всего – сделать это в лав-отеле «Челси», где вашего появления никто не заметит. Оттуда вы позвонили в полицию и повторно заявили о передозировке. Но на этот раз полицейские не спешили, поскольку обозлились на ложный вызов из «Шарма». Пока они добрались, Ёси умер. Вы вляпались в сложную ситуацию и непоправимо запутали дело. Но зачем вам понадобилось убивать Такэси?

– Из-за вас, – ответила она. – Вы все это начали, украв удостоверение моего деда. Когда местная команда приостановки жизни прибыла на место и не обнаружила удостоверения, мы забеспокоились.

– Какая еще команда? Не было никакой команды приостановки жизни.

– Неужели вы не поняли, откуда явилась «скорая» в ту ночь, когда умер дедушка? – удивилась Сэцуко. – Здесь на много миль – ни одной больницы. К тому же машинам «скорой» запрещено перевозить умерших, для этого существует особый транспорт. Вы вообще не видели ни «скорой», ни других специальных машин, правда же?

Я кивнул. От той ночи в памяти мало что сохранилось, кроме взгляда Ночного Портье, когда он осел, прислонясь спиной к стене.

– Само по себе пропавшее удостоверение опасности не представляло. Но вы начали звонить из Токио на наш оперативный номер, и тут мы забеспокоились. Дедушка страдал старческим маразмом, мог проболтаться. Вот для чего появилась та, другая Сэцуко – чтобы вызнать, что вам известно. Как она вам понравилась, кстати говоря? Я так и не поняла.

– Слегка чудная, – ответил я. – Но та Сэцуко мне нравилась гораздо больше этой.

– Я знаю ваш тип, – заявила она. – Несчастная девушка, бедная малютка, нужно ее утешить. Спасти. Вы нуждаетесь в таких женщинах для подкрепления своих фундаментальных предрассудков.

– Конечно, – подтвердил я. Подобные речи произносила Сара. Я невольно улыбнулся. Похоже, я по ней соскучился. – Дальше вы скажете, что я испытываю трудности с выражением эмоций, и что пушка, отобранная у Дневного Менеджера, – всего лишь продолжение моего члена. Пропустим это и перейдем к Такэси.

– Прекрасно, – безо всяких эмоций отозвалась она. – Потом вы обнаружили татуировку Ёси на обложке журнала, и «Общество Феникса» поняло, что вы чересчур близки к отгадке. Выделились информацией с Такэси. Мы проследили за ним, когда он сунул нос в отель «Шарм». После всех осложнений с приостановкой жизни Ёси нам не хотелось привлекать к себе внимание.

– И вы убили Такэси. И попытались убить меня.

– Мы приостановили его, – уточнила Сэцуко. – И планировали так же поступить с вами. Вы поставили под угрозу наши операции, а научный прогресс и благополучие наших пациентов гораздо важнее статьи в тинейджерском журнале. Увы, эти два гигантских близнеца сумели опередить нашу криокоманду. Вам очень повезло, что вы не покоитесь уже в нашем Криотории. Или не повезло. Подумайте – вы бы вернулись к жизни, увидели будущее.

– Боюсь, в будущем я не придусь ко двору, – возразил я. – Все мои анекдоты устареют.

Внезапно вмешался Дневной Менеджер.

– Поймите, пожалуйста, – еле выговорил он, – я не имею к этому никакого отношения. Я только о кошках заботился.

– Обратившись к Ёси, мы пошли на большой риск, – признала Сэцуко. – Задним числом мы поняли: не стоило этого делать. Конечно, он мог бы создать позитивную рекламу для «Общества Феникса», но он был такой непредсказуемый.

– По упущенной рекламе не горюйте. Я позабочусь, чтобы на вашу долю печатной краски хватило.

– Не стоит, – отрезала Сэцуко. – Вы представите нас некомпетентными идиотами. А мы вовсе не идиоты, что бы вы ни думали по этому поводу. Мы пользуемся безупречными научными методами. Первоклассной аппаратурой. Криоприостановка жизни – современная идея, время настало, и…

– Я ознакомился с вашей литературой, – перебил я. – Вы меня сочтете невеждой, но, по-моему, вся идея сводится к тому, чтобы засунуть в холодильник бифштекс и рассчитывать, что обратно выйдет живая корова.

– Вот именно, – подхватила Сэцуко. – Вы – невежда. Ваша метафора и близко не передает столь сложный процесс, как криоприостановка. В конечном итоге, кризисная ситуация с Ёси доказала наше мастерство. Мы преодолели множество препятствий, чтобы сохранить дело Ёси в тайне. Вы, конечно, тоже кое-чего достигли, пытаясь нашу тайну раскрыть. Но много ли добра вы принесли?

– Я выяснил истину.

– Возможно, – сказала она. – И погубили своего друга Такэси. Велика ли польза от истины, которую вы так цените? «Общество Феникса» никогда не предстанет перед судом. Мы ушли в подполье. Несколько дней – и не останется и следа от многих лет работы, от самого нашего существования. И все это – ради того, чтобы прыщавые подростки могли полистать журнал, сидя на унитазе? Бессмысленная потеря, а?

– А как же люди в криобаллонах?

По ее лицу скользнула тревожная тень. На миг она показалась мне усталой, разочарованной, похожей на ту Сэцуко Нисимура, что сидела на берегу печального пруда без уток.

– Полагаю, вы расскажете полиции о нашем Криотории. Тела эксгумируют и произведут кремацию. Будущая жизнь для них не состоится.

– Не я обещал им бессмертие.

– Никто ничего не обещал, – сказала она. – Все наши пациенты сознательно шли на риск. Воскрешение гарантировать невозможно. Эта отрасль науки очень молода, предстоит еще множество сражений. Люди слишком консервативно относятся к смерти. Конечно, вы обратитесь к властям. Хотя это и означает, что ваш Друг Такэси Исикава никогда не вернется к жизни.

Я припомнил лицо Ночного Портье в тот миг, когда он понял: все кончено. Подумал о Такэси. Даже если через сто лет его сумеют оживить, проценты по ссудам к тому времени достигнут астрономических сумм.

И вдруг я заметил, что кошки ринулись к нам со всех сторон, из каждого угла, они скользили, как тени, задрав кверху пятнистые розовые носы, и глаза их сверкали. Я покосился на Дневного Менеджера – тот держал пакет с каким-то зеленоватым порошком.

– Мне очень жаль, господин Чака, – пробормотал он.

Не успел я спросить, за что он извиняется, как Менеджер швырнул пакетом в меня. Пакет ударил меня в грудь и взорвался. Я пошатнулся и отступил на шаг, крепко сжимая в руке револьвер. Порошок засыпал мне лицо, забился в нос и в рот.

Безошибочно знакомый запах. Судя по густому аромату, не дешевая уличная смесь, а концентрированная, многократно очищенная кошачья мята.

Наркотик для котика.

От первых двух зверюг я увернулся, но третий мутант впился мне в лицо, запустил когти в распухший нос. Я с воплем отодрал кота. Но уже подоспели его чуть более медлительные товарищи, прыгнули мне на живот, ударили в плечи и грудь. Я бился, как припадочный, стряхивая их с себя. Падая, они бороздили мое тело когтями. Бороться смысла не было. Слишком много котов набежало.

Я мог бы выстрелить. Дневной Менеджер и Сэцуко стояли всего в нескольких шагах от меня. Кого-нибудь из них я мог подстрелить. Но что толку?

Зубы и когти, шерсть и кровь, почти беззвучный шорох моей раздираемой плоти. Я упал, перекатился на живот. Сверху наваливались все новые и новые. Пригвоздили меня к полу, погребли под извивающейся массой одуревших четвероногих. Холодный ветер пахнул из двери – Дневной Менеджер и Сэцуко спешили уйти. Я слышал, как хлопают дверцы фургона, слышал, как он отъехал. Но гораздо отчетливее я слышал урчанье и визги котов, дравших мне плечи, затылок, докуда только доставали их когти.

ПРИПЕВ

Интервьюер: Если бы от «Святой стрелы» уцелел только один альбом, какой альбом вы бы хотели сохранить?

Ёси: Тот, который я еще не записал.

(«Мощный аккорд Японии». Последнее интервью)

26

– Дохните на меня.

Доктор Ник в кремовом смокинге, будто сделанном из гофрированной бумаги. То ли сознательно оделся попроще, то ли кто-то украл половину его драгоценностей, и все равно в раздевалке «Павильона № 2 Кикбоксинга Иокогамы» он выглядел чужаком.

А вот Суда в кои-то веки выглядел на своем месте. Длинные светлые и рыжие пряди исчезли, с короткой стрижкой Суда походил на страуса. Аки и Маки растирали его, проделывая при этом странный ритуал (нечто вроде хороший коп/плохой коп), чтобы подготовить его к завтрашнему бою.

– Ты – мужик! Ты, нафиг, – мужик! – орал Аки.

– Представь себе отражение луны в тихих водах, – шептал Маки.

– Ты – прирожденный убийца, чел! Убийца!

– Стань луной и стань ее отражением.

– Ты порвешь это парня в куски, нафиг!

Суда сидел, слушал близнецов, виду него был слегка нездоровый. Двадцать четыре часа до гонга, которым откроется первый профессиональный матч в жизни Суды, и бабочки, видимо, уже порхали у него в животе.

– Дохните на меня! – повторил доктор Ник.

Даже доктор содрогнулся при виде моей физиономии. Сара говорит, что со временем каждый обретает то лицо, которого заслуживает. Хотел бы я знать, мое лицо – правило или исключение, которое подтверждает правило? В зеркало я не заглядывал, но хорошо представлял себе, как выглядит моя физия. «Видок дерьмовый» – так выразился поутру инспектор Арадзиро. Лицо распухло, все в порезах и гноящихся ранках от когтей, но ничего выразительней инспектор Арадзиро не придумал. Видок мой ему не понравился, но врача он вызывать не стал. Его куда больше интересовали мои показания.

Я дохнул на доктора Ника. Грудь сдавлена, глотку словно толченым стеклом забили. Доктор Ник повел носом и слегка покачался на пятках.

– Доброкачественный лимфоретикулез, – объявил он, отходя в сторону и снимая с шеи стетоскоп, которым так и не воспользовался. – Лихорадка от кошачьих царапин.

Аки и Маки дружно повернулись на его слова, оба приоткрыли рот – кто быстрее вспомнит подходящий пример. Но оба не нашлись, что сказать. Так и замерли – глаза вытаращены, рот приоткрыт, близнецы-статуи недоумения.

– Тед Ньюджент, – подсказал я. – Псих из Моторного Города[149].

Комментарий излечил их временный паралич, но ребята явно расстроились. Я пожал плечами – мол, прошу прощения, – и сосредоточился на докторе Нике.

– Лечить-то как? – спросил я.

Доктор Ник изогнул бровь, поиграл мелочью в кармане. Полез в свою медицинскую сумку, все тот же черный кожаный антиквариат, с каким Сэцуко Ниси-мура таскалась по отелю «Кис-Кис», и вытащил самый большой в мире рулон бинтов. Расстелил на полу, достал бутылку антисептика, марлю и ватные тампоны и давай обрабатывать мне лицо. Жгло, точно адским пламенем, я бы заорал, но после этих кошек во мне сил вопить не осталось. Потом он принялся за марлю с бинтами. Несколько мгновений – и моя голова полностью мумифицировалась. Вылитый Клод Рен в «Человеке-невидимке»[150]. Зато хоть переодеться позволили. Как только Суда увидел, во что кошки превратили футболку «Мерцбоу» и кожаную куртку Ёси, он отправил близнецов Фудзотао за приличными белыми рубашками и новой парой штанов для меня.

Из коридора кто-то окликнул:

– Эй, доктор Ник!

Вошел сэнсэй Фудзотао, папаша Аки и Маки. Доктор Ник повернулся ему навстречу.

– Сходи-ка посмотри! – рявкнул сэнсэй Фудзотао. – По мне, так Ратановонгу вот-вот понадобится лекарь. – Он глянул в сторону спортзала и содрогнулся. – Точно, – сказал он, – кровопускатель ему понадобится.

Доктор Ник поднялся со вздохом.

– Варварство, – пробормотал он, устремляясь в зал. – Взрослые люди ради забавы до полусмерти друг друга избивают.

– Согласен! – подхватил я. – Надо бы всем объединиться и побить кошек!

Доктор вышел за дверь, и тут Суда нарушил обет молчания. Как-то загадочно покосившись на меня, он спросил, слыхал ли я новую песенку. Я покачал забинтованной головой и спросил, что за песня.

– Новая песня Ёси, – пояснил Суда. – То бишь новая песня «Святой стрелы». «Сэппуку» выпускает сингл во вторник. Новый альбом выйдет примерно через месяц.

– Нашли демоверсию?

Вместо ответа Суда кивнул Аки. Аки подошел к проигрывателю, стоявшему на скамье, и нажал кнопку. Суда пристально следил за мной, ожидая моей реакции. Я вспомнил историю о том, как Ёси присматривался к служащим звукозаписывающей компании во время предварительных прослушиваний. По слухам, те две песни, которые больше всего устраивали «пиджаков», он в окончательной версии снимал.

Комнату наполнило шипение.

Вступили гитары, заскользили поверх намеченного басом пунктира. Ворвались барабаны, за ними – электроперкуссия и дикий скрежет. Мрачный, минорный звук, но мелодия гораздо танцевальнее, чем все знакомые мне песни «Святой стрелы». Вот и голос:

Она не оставила мне ничего…

Голос не столько пел, сколько произносил слова, и этот голос принадлежал не Ёси. Я глянул на Суду, тот ответил нервозной ухмылкой и отвел глаза. Обрывки диалога прорывались сквозь мешанину звуков:

Ни ключа,

ни поцелуя на прощанье

Ничего.

Музыка почти затихла. Теперь зазвучал голос Ёси, он пел, повторяя те же слова:

Ни ключа, ни поцелуя

Ни ключа, ни поцелуя

Взяла и разбила

Все инструменты отпали, кроме ударных. Искаженный голос произнес не вполне отчетливо:

Одинокое сердце мое.

Пушечный грохот неистовствующих гитар, нарастающий вихрь аудиоблицкрига. Мигрень была мне обеспечена, даже если бы громкость и прикрутили. Не в том беда, что не слишком понравилась песня, а в том, что едва я все сообразил и расчислил, мне вдруг ставят запись, и покойник поет слова, которые я произнес всего несколько дней назад. И так, сидя и слушая до самого конца, я невольно подумал: смерть Ёси превращается в эпическую песню в стиле металл, из тех, которые продолжаются бесконечно, ложный финал за ложным финалом.

Наконец песня завершилась. Аки выключил проигрыватель.

– Что скажете? – спросил Суда.

– Как ни странно, я лично полагаю, что слова принадлежат не Ёси. И если он каким-то образом не вернулся из могилы, вряд ли это он поет.

Суда посмотрел мне в глаза, печальная улыбка вернулась и сделалась шире прежнего.

– Тут и поудивительней вещи происходят, – сказал он. – Помните «Темную сущность», кавер-группу «Святой стрелы», которые на мемориальном концерте играли? Только что они подписали контракт с «Сэппуку».

Я вышел из метро на станции Хигаси-Гиндза и поспешил в сторону Гиндза 13-тёме. Когда я проходил мимо кучки народу, стоявшего за билетами на дневной спектакль в театр «Кабукидза», какой-то малыш в зеленой курточке с портретом мультяшного супергероя Анпанмана ткнул в меня пальцем и заревел. Мать зашикала на него, виновато улыбаясь, но разглядывая меня с неменьшей жадностью. Стольких любопытных взглядов не удостоится и черномазый в провинциальном городке где-нибудь на Кюсю, но я не обижался. На их месте я бы тоже вытаращился. Во всех этих бинтах я, должно быть, выглядел, точно Майкл Джексон, замаскировавшийся для тайного визита в магазин игрушек.

«Сэппуку» уже запустили новый клип на экране, украшавшем их здание. Поспешный монтаж выступлений «Святой стрелы», главным образом – сам Ёси. Зернистые кадры, снятые внутри «Клуба Кватро» в начале карьеры. Ёси позирует с гитарой на утесе Накадакэ, гора Асо. Ёси в садомазохистском ковбойском прикиде тщетно кокетничает с камерой. Ёси влезает в люк вертолета, машет рукой на прощание. Последние кадры – вид с высоты птичьего полета на гражданскую панихиду у храма Цукидзи Хонгандзи. Я высматривал в толпе Билли Чаку, но так и не обнаружил.

Лицо Ёси растворилось, сменившись логотипом «Святой стрелы» и словами: Ре/ин/троспекция «Индустрия развлечений „Сэппуку“» – скоро!

Траур, по-видимому, подошел к концу.

Охранник по-прежнему охранял белую вывеску «Индустрия развлечений "Сэппуку"» и по-прежнему выглядел расписным индейцем из дешевой лавки. Женщина-мышка в синей блузе со времени моего последнего визита открыла в себе источник гиперсексуальности. Сегодня она сидела за конторкой в облегающем красном свитере (по нему я мог сделать вывод о температуре помещения) и в черной юбке (по ней я мог сделать вывод о том, что девица не щадит себя на «Стэйрмастере»). А по улыбке красных губ я мог сделать вывод, что девица не ожидала меня.

– Чем могу помочь? – От ее голоса у меня волосы зашевелились. Таким бы голосом стекло резать.

– Я пришел к господину Сугаваре.

– Не могли бы вы представиться?

– Майкл Джексон, – пропищал я.

Она повторила имя, взяв октавой выше.

– Точно, – сказал я. – Тигры Сугавары исполняют песни «Битлз» без моего разрешения. Я пришел положить этому конец.

Девушка выпятила нижнюю губу и склонила голову набок. Наверное, решила, что я передразниваю ее голосок, а я просто довольно скверно изображал Майкла Джексона. Подражаю знаменитостям я из рук вон плохо, но удержаться не могу. Я понимаю так: если Джона Бон Джови[151] снимают в кино, а Киану Ривза[152] пустили играть в рок-группу, я лично вправе изображать звезд.

Секретарша смотрела на это иначе. Она схватила трубку и набрала номер. В шести футах слева от нее запищал пейджер охранника. Тот ожил, словно ему в прорезь бросили монетку, шагнул вперед и спросил меня:

– Если вы – Майкл Джексон, где же ваша ручная обезьянка?

– Прямо передо мной.

Охранник только фыркнул:

– Двигай!

– О'кей! Вы сами этого хотели. – И прежде чем охранник осмыслил каламбур, я врезал ему по морде и вырвал из нагрудного кармана магнитную карту-ключ. Секретарша охнула, когда я врезал охраннику во второй раз, и испустила пронзительный вопль. Когда я попытался нанести третий удар, охранник перехватил мои запястья, но я отреагировал на это приемом тэнти-нагэ, броском из айкидо, и он пролетел полкомнаты. Я мог бы еще много движений продемонстрировать, но усовестился. Полицейских я готов расшвыривать во все стороны, но бить охранников – все равно что заику передразнивать.

Я подошел к двери, сунул магнитную карточку в щель и, подавив желание изобразить походку астронавта на Луне, затопал по длинному извилистому коридору. Несколько мгновений спустя я распахнул дверь в кабинет господина Сугавары.

Сугавара, все в том же желтом кардигане мистера Роджерса, стоял у дальней стены спиной ко мне. Факс молчал, Синих Костюмов в поле зрения не наблюдалось. Я тихонько прикрыл и запер дверь. Вместо электроники тут имелся старомодный металлический замок. Сугавара стоял неподвижно, глядя в окно.

– Не хочу портить праздник, – заговорил я, делая шаг вперед, – но при всем вашем чутье на шоу-бизнес кто-то вас одурачил.

Сугавара не шелохнулся. Я обошел стол.

– Если вздумаете еще использовать мой голос, – прорычал я, – сначала разрешения попросите.

А он все стоял и таращился на улицы Гиндзы. Я затопал ногами, подходя к нему, но он не двигался. Я хлопнул в ладоши – ноль эмоций.

Тогда я похлопал его по плечу.

Сугавара резко обернулся. Подбородок отвис, как пустой носок, все лицо свела резиновая гримаса ужаса. Слои пудры взметнулись, скрыв его черты. Сугавара двинулся бочком в сторону, точно осьминог, удирающий в облаке чернил. Даже швабра-паричок съежилась в страхе, сдвинулась к затылку, когда Сугавара отшатнулся от меня.

– Кто-нибудь! – завопил он. – Скорей на помощь!

– Успокойтесь! – попросил я, показывая пустые ладони.

Осознав, что я не собираюсь на него наброситься, Сугавара отчасти пришел в себя. Он сфокусировал на мне взгляд сквозь туман распылившейся косметики и выжал слабую улыбку.

– Доброе утро, доброе утро! – тревожно и слишком громко произнес он.

Я отметил, как Сугавара цепляется за спинку стула, будто теряя равновесие. Отметил, как странные голубоватые глаза сосредоточились на моих губах – вернее, там, где мои губы прятались под бинтами.

И внезапно я все понял.

– Я СХОРОНИЛ ПОЛА!

Сугавара не дрогнул от моего крика, только наклонил голову и с выжидательной полуулыбкой вперился в мой рот. Он не разобрал ни слова.

– Об-ла-ди, об-ла-да, – произнес за моей спиной издевательский голос. – Отосклероз.

Я обернулся и увидел, как Кидзугути входит в кабинет, убирая ключи в карман. В строгом костюме цвета васаби, под стать освеженной прическе «Цезарь». Шрамы на лбу уже не так бросались в глаза. Наверное, их эффект ослабел по сравнению с отрезанным языком на полу. Но все-таки шрамы были кстати, они напомнили мне об укусах, покрывавших все тело Кидзугути. Нельзя забывать, что я имею дело с опасным психом.

Синие Костюмы ввалились по пятам за Кидзугути. И – последний, но немаловажный, любимый всеми немой, тот, кто вертится юлой, и ни слова долой, единственный и неповторимый диджей Това. Он так и не избавился от тюремных джинсов, но свой огромный двухкассетник где-то оставил. Без него Това лишился равновесия, тело его все так же клонилось вперед под тяжестью отсутствующего предмета. Исчез и микрофон, но огромные нелепые наушники остались. Бессильно свисал ни к чему не подключенный провод.

– Авто – что? – переспросил я.

– Отосклероз, – повторил Кидзугути, произнося термин с густым акцентом осакского гангстера.

– Это медицинское название неизлечимой битломании?

– Отосклероз вызывается разрастанием губчатой кости во внутреннее ухо, – продолжал Кидзугути. – Поначалу отрубаются только низкие частоты, но со временем человек полностью глохнет. Так объяснил мне отоларинголог Сугавары, а мы проследили, чтобы некое дело о медицинской халатности растворилось. В общем, Сугавара-сан утратил слух много лет назад. Единственный внятный ему голос – это голос его секретарши.

Так вот каким образом Кидзугути влез в этот бизнес. Обтяпал грязное дельце для врача и получил в обмен материал для доброго старого шантажа. Болезнью Сугавары вполне объяснялись и некоторые выпущенные в последнее время диски «Сэппуку». Непонятно другое – почему ребятишки покупают такое дерьмо, – но подобного рода неразрешимые вопросы лучше передать на усмотрение учителей дзэн и эндокринологов.

Кидзугути обошел меня, вплотную приблизившись к дефективным ушам Сугавары. Голова Сугавары дергалась вправо-влево, он тщетно пытался уследить за нашим разговором.

– Сугавара-сама уходит в отставку. – Кидзугути положил руку на плечо босса. – Он создал империю. Настало время: выключи мысль, расслабься, с потоком плыви. Правильно? – Улыбка Сугавары отнюдь не казалась умиротворенной. Он таращился на Кидзугути, стараясь уловить смысл его слов. – Господин Сугавара! – Произнес Кидзугути, преувеличенно шевеля губами. – Этот человек в бинтах – Билли Чака. Вы его помните?

– Приветик! Приветик! – закричал Сугавара, просветлев лицом. – День – то что надо, спору нет.

– Ну еще бы, – подтвердил Кидзугути. – А теперь мистер Сугавара должен извиниться перед вами – время пить чай.

Время пить чай – это Сугавара улавливал на любой частоте. Он радостно закивал, и двое Синих Костюмов выступили вперед, чтобы его проводить. Глядя ему вслед, я видел, как исчезает иллюзия человека, неподвластного возрасту. Сугавара превратился в усталого старика. Что-то станется с его тиграми?

– Значит, вы – новый оябун[153]? – теперь я сосредоточил внимание на Кидзугути. Жаль, что он стал боссом. Сугавара был глух, но, по крайней мере, любил музыку. И, насколько мне известно, Сугавара людей не убивал.

Кидзугути ухмыльнулся, чертовски довольный собой.

– Отчасти благодаря вам, господин Чака, – сказал он. – И, разумеется, благодаря нашему диджею Тове. Он – маг и волшебник. Из дерьмовых записей такую конфетку слепил. Если наркотики так на мозги действуют, я готов посылать всех продюсеров «Сэппуку» хоть в Амстердам, хоть в Индию. Вы уже слышали сингл?

Я глянул украдкой на диджея. Лицо Товы слегка передернулось и вновь застыло в режиме зомби. Я вспомнил, как во время первого моего визита во «Взлетную Полосу Талантов Продакшнз» Това стоял в углу с микрофоном наготове, и пленка продолжала перематываться, когда Санта нес свою чушь и требовал ключ. Вот, значит, каким образом мой голос попал на новый диск. Мало мне было Рэнди Шанса – так я скоро превращусь в псевдонимную мульмедийную суперзвезду.

– Я слышал песню, – заговорил я. – Крепкая музыка, танцевать под нее можно. Но я думал, что дид-жей Това – подручный Хидзимэ Сампо. Как это вы его сманили?

– Без проблем, – ответил Кидзугути. – На Санту напали – вы, может быть, не слышали? Он мертв. Убит клиентом-наркоманом. С ним довольно жестоко разделались. Ничего подобного я не видел – на воле, то есть.

– Значит, вы это видели?

– Нет, – сказал он. – В газете прочел.

– Вы сказали, что никогда не видели…

– Не говорите мне, что я сказал и чего не говорил. «Никогда не видел ничего подобного» – общепринятое выражение.

– Фигура речи! – кашлянул один из Синих Костюмов.

– Фигура речи, – повторил Кидзугути. Он снова включил мертвый тюремный взгляд, и мне припомнилась небольшая лекция, которую Кидзугути произносил в сауне. Насчет недолговечности секретов. Не знаю, почему Кидзугути не убрал Санту сразу же, если ему так важно было сохранить в тайне заговор против Ёси. Согласно моей теории, Санта продлил себе жизнь, обещая отнять у Ольги записи. Когда ничего не получилось, Санта превратился в лишнее бремя, и к тому же он не умел держать язык за зубами. Не хотелось бы, чтобы мой язык довел меня до такой же беды, но я не удержался и надавил еще чуть-чуть:

– Говорят, «Сэппуку» подписала контракт с «Темной сущностью»?

– С кем? – переспросил Кидзугути.

– Вообще-то, – вмешался Синий Костюм, слегка откашлявшись, – «Темная сущность» более не существует. Теперь они зовутся «Фантомная боль» и пишут новые песни, совершенно оригинальные.

Теперь я понял, как все получилось. Эта банда из «Сэппуку» отчаялась вернуть пропавшие записи Ёси и вместо этого предложила «Темной сущности» сделать собственную версию – быстро и кое-как. Только «Сущность» не предупредили, что запись пойдет в продажу под видом нового альбома «Святой стрелы». В качестве компенсации с группой заключили договор на запись их собственного диска. Держу пари, в этом контракте имелся пункт: «Темная сущность» – э-э, «Фантомная боль» – будет хранить молчание о своем «вкладе» в «Ре/ин/троспекцию». А может быть, «Фантомная боль» участвовала в обмане и сочла фальшивый прощальный альбом лучшей данью своему кумиру. Может быть, когда приходится выбирать между участью всю жизнь играть каверы и шансом прорваться наверх, это нельзя даже назвать выбором. А может быть, эти ребята, как большинство рокеров, даже не собрались прочесть злосчастный контракт.

– «Фантомная боль», – с нажимом сказал Кидзугути. – С этой группой мы связываем большие надежды. Они заполнят пустоту, оставленную «Святой стрелой».

– Интересная формулировка, – заметил я.

В глазах Кидзугути вспыхнула тревога. Я улыбнулся ему, улыбнулся всем присутствующим, каждому поочередно – Кидзугути, диджею Тове, троим Синим Костюмам. Доулыбался до того, что щеки заболели. Все равно улыбку никто не видел. Ее скрывали бинты. И вдруг кто-то рявкнул:

– Бэби, ты теперь богат!

– А? – всполошился Кидзугути, оглядываясь по сторонам.

– Бэби, ты теперь богат!

Хриплый, пропыленный голос, короткую фразу он мучительно выдавал по слогам. Хотя все мы дружно озирались, источник звуков обнаружился не сразу.

– Бэби, ты богат, как я!

Больше всех, похоже, удивился сам диджей Това. Неуклюжее тело выпрямилось, угловато застыло, обеими руками он обхватил наушники, на лице – припадочный ужас, а челюсть словно сама собой вибрирует с каждым словом. Он казался одержимым или человеком-антенной, принимающим сигналы из астрального мира.

– Ты держишь деньги в толстой сумке в зоопарке средь зверья!

Легче было догадаться, к кому обращены эти слова. Глаза диджея расширились в изумлении, дергались в орбитах, но смотрели прямо на меня. Мои глаза не отвечали им взаимностью. Они судорожно шарили по комнате, ловя реакцию окружающих.