'От разбойника'

      Кресло поддельного прелата с трудом удерживало вес самой существенной - занимающейся перевариванием пищи - части его туши. В громадном брюхе имитации этого священнослужителя и вправду могли поместиться муляжи всех изысканных блюд, заталкиваемых дрожащими от возбуждениями протезами рук, которыми кардинал сносил с тарелок все новые и новые горы "хлеба нашего насущного".
      За время первого часа пиршества ректору ни разу не удалось отвлечь внимания кардинала от искусственных блюд, беспрерывно вносимых в ящик, где мы находились, одетыми в бумажные ливреи лакеями. На любые зацепки фальшивого Его Ученства ненастоящее Его Преосвященство отвечало только лишь усиленной гастрономической деятельностью.
      В половину третьего кардинал подал ректору руку для поцелуя, и это означало, что Его Преосвященство уже спускается с небес на землю, чтобы во время перерыва между пирами более милостиво глянуть на серые будничные проблемы. Я немедленно приступил к ведению протокола.
      Поначалу стороны обменялись взглядами на целостный вопрос отношений между наукой и церковью и без всяческих дискуссий сошлись в том, что первая сторона посылает вторую сторону именно туда, куда вторая посылает первую, и где темней, чем у негра в желудке. Но - и это "но" в протоколе мне было приказано подчеркнуть - перед лицом общего врага, каким и для ученых в писании, и для священнослужителей является уличный пророк, стороны обязаны объединиться, чтобы действенно обвинить Блеклого Джека перед лицом генерального прокурора Кройвена.
      Затем кардинал выразил свое удовлетворение по поводу отсутствия в городе губернатора, утверждая, что административной власти, сконцентрированной в руках генерального прокурора, должно быть достаточно для реализации целей, уже давно указанных духовенством при помощи ученых активистов. Последние слова прелата были реверансом в сторону ректора, посему, после принятия тезиса, что зараженного безумными мыслями Блеклого Джека следует изолировать от общества, а когда пришло время дальнейших предложений по процедурным вопросам, Его Ученость - оценив жест хозяина предложил, чтобы ведущую роль в процессе над пророком приняло на себя духовенство, поскольку представители науки отличаются легкомысленным отношением к тем идейным противникам, к которым церковь всегда относилась со свойственной ей нетерпимостью.
      Объявленный ректором проект был выставлен на голосование, и кардинал его единогласно принял. Его Преосвященство при этом заметило, что среди учеников, сопровождающих бунтовщика, духовенство уже имеет одного подкупленного человека. Тогда ректор обратил внимание кардинала на одну весьма серьезную опасность.
      - Ходят слухи, - сказал он, - будто два ученика пророка и двое из его слушателей (помимо дюжины самых активных фанатиков) носятся с намерением написания Нового Завета. В этом документе очевидцы происходящего должны будут передать будущим поколениям всю правду о жизни и смерти Режиссера мира. Поскольку церковь не сможет изолировать и перебить всех сторонников нового проповедника, следовало бы, по меньшей мере, отыскать четверку будущих евангелистов и вместе с вдохновителем грозного движения бросить их в тюрьму.
      Выслушав это замечание, кардинал расхохотался во всю глотку. Его веселье было вызвано двумя причинами, и потому он хихикал с удвоенной силой.
      - Во-первых, - воскликнул он с ораторским задором, - кто тут говорит о тюремном заключении? А во-вторых, нет никаких оснований этих евангелистов опасаться.
      - Так о чем же мы тут говорим, если не о потребности немедленной изоляции этих людей? - обеспокоился ректор.
      - Мы говорим о необходимости исполнения смертного приговора над главным врагом церкви, - объяснил кардинал.
      - А разве недостаточно ли будет, чтобы его осудили на пожизненное заключение?
      - Этого будет мало, поскольку из-за тюремных стен узурпатор мог бы и дальше рассеивать свои отравленные зерна. Только лишь высшая мера могла бы выявить абсолютное бессилие этого якобы-мессии, что скомпрометирует его в глазах прежних почитателей.
      - Но ведь мы не осуществляем собственные цели с помощью методов, типичных для духовенства, милосердие которого, вечно подчеркиваемое в программах, нашло свое выражение в многочисленнейших проявлениях бессмысленной жестокости и кровавого террора.
      - Поэтому вам и не следует вмешиваться в это дело. Церковь принимает на себя всяческую ответственность за обвинение Блеклого Джека.
      Кардинал не стал уточнять, какую ответственность имеет он здесь в виду. Вместо этого он вернулся к вопросу будущих евангелистов. По мнению прелата, этих людей вообще не стоило преследовать, поскольку с их стороны никакая опасность церкви не угрожала.
      - Они же разорят вас! - пророчествовал ректор.
      - Да пусть я никогда не сяду за этот стол, - со смехом отвечал кардинал, - если ученики Блеклого Джека изымут из нашей кассы хотя бы медяк. Оглашая в печати правду о жизни и учении Спасителя, евангелисты вместо того, чтобы нас скомпрометировать в глазах верующих, что, естественно, входит в их намерения - дадут нам такие доходы, которых до сих пор не имели никакие финансисты во всем мире.
      - Ваше Преосвященство смотрит в будущее излишне легкомысленно. Ведь, после дополнения старой Библии книгами Нового Завета у каждого появится возможность прочесть их и сделать вывод, что искаженный церемониальными и административными наростами золотой храм церкви имеет мало общего с учением, провозглашаемым Спасителем.
      - Да ведь практически никто Евангелия сам не прочтет.
      - Почему же? Ведь тот, кто серьезно относится к собственной вере, имеет не только право, но и обязанность черпать знания непосредственно из источника более-менее правдоподобного, каким станет объявленное в печати учение самого Пророка. Поэтому, мне кажется, что как только новая Библия появится в книжных магазинах, каждый верующий, пусть даже будет бедняком и должен будет снять с себя последнюю рубашку, продаст ее и побежит в...
      - ...церковь, чтобы бросить их в нашу кружку для пожертвований и упасть перед нами на колени, поскольку в сознании верующего Богом является не Спаситель, но само церковное здание, - ласковым голосом закончил кардинал.
      XVII
      Пока главный священник Кройвена продолжал дальше открывать карты перед книжником, я поднялся из-за стола, вышел из макета резиденции фальшивого прелата и уселся в машину ректора. У меня не было никаких обязательств перед куклой ученого, поэтому я решил машину у него просто реквизировать.
      На полной скорости я отправился по Десятой Улице в сторону Вота Нуфо. При этом мне пришлось проехать полосу искусственных садов; декорации, установленные в переходной зоне, но остановился я только лишь в районе Шестой Аллеи, обрамленной с обеих сторон настоящими домами, в районе станции метро, где мне удалось заметить неподдельную телефонную будку.
      С самого начала я позвонил в Темаль и попросил соединить меня с Линдой.
      - Тиназана в отпуске, - послышался в трубке голос знакомой телефонистки.
      - Так она не у вас? - удивился я, но тут же вспомнил, что Линда сама говорила о том, что возьмет на работе недельный отпуск.
      Тогда я набрал номер домашнего телефона Линды и ждал довольно долго, потому что у меня не было уверенности, настоящий ли у нее аппарат.
      Трубку взял младший брат Линды и сказал, что сестра поехала днем к Долли и пока еще не возвращалась. Это сообщение я воспринял с вздохом облегчения, так как все сильнее беспокоился при мысли о нашей последней встрече, неудачном прощании и раненой ноге Линды. Выходит, рана не была опасной, раз моя девушка смогла поехать в гости в Уджиофорте. Только вот квартира Йоренов наверняка не соединялась с Центром какой-либо телефонной линией. Кроме того, я побаивался представителей дорожной полиции и карабинеров. Я и представить не мог, что буду делать, если какой-нибудь живой представитель закона заинтересуется краденой машиной и при этом под мундиром ректорского шофера распознает Карлоса Онтену.
      По дороге к Йоренам я остановился у бара на углу Двадцатой Улицы, где перед тем выслушивал проповеди Блеклого Джека. Там я выпил большую порцию виски. Затем я отправился по Шестой Аллее, но - чтобы поглядеть на дом Линды - свернул на Двадцать Девятую Улицу. Оставляя район, застроенный настоящими небоскребами, я почувствовал себя в безопасности. Там, где здания изображали декорации, уличное движение имитировалось только лишь манекенами.
      Я проехал мимо дома Линды, так и не решив до конца: подняться сейчас наверх или же искать свою девушку у Йоренов, как вдруг увидал ее в группе искусственных людей. Она сидела на высоком табурете в баре Кальпата. Я завел машину на тротуар и припарковался точнехонько в том месте, где во вторник Блеклый Джек поставил на ноги и вернул способность двигаться кукле парализованного нищего.
      - Я с трудом узнала тебя! - воскликнула Линда, увидав меня.
      Эти слова один раз я уже слыхал. В Темале. В бар я вошел, приветствуемый не только изумленным восклицанием Линды, но и поклоном искусственного вышибалы, а также доброжелательным приглашением самого Кальпата, которому парик был к лицу. Виски дало знать как раз вовремя: я уже почувствовал, как в жилах кружит спиртное.
      Я подал Линде руку и, видя, что она вовсе не собирается отталкивать меня, быстренько поцеловал ее в губы.
      - Что это ты напялил? - с некоторым беспокойством спросила она.
      - Любимая, - шепнул я ей. - Я чертовски извиняюсь за свое дурацкое поведение в метро.
      - Вот именно, дурацкое!
      - Нога не болит?
      Линда встала с табурета.
      - Почему вчера ты не вышел со мной из вагона?
      - Ты понимаешь, у самого выхода у меня с руки слетели часы, а когда я вернулся за ними, двери уже закрылись, и мне не удалось выскочить, - слова вылетели без малейшей запинки
      За эту небольшую, но гаденькую ложь мне было стыдно гораздо сильнее, чем за все свои мнимые преступления. Но через эту придумку вела кратчайшая дорога к согласию, ибо для описания настоящей причины, задержавшей меня тогда в поезде, мне пришлось бы потратить весь вечер и вновь рассказывать Линде про "съемочную площадку" и рисковать тем, что она просто уйдет, не дослушав до конца. Только она и сама уже четыре дня видела во мне сумасшедшего, поскольку лишь умственным расстройством можно было бы объяснить описанные в газетах убийства. Нашел бы я во всем Кройвене другую женщину, которая после всего этого отважилась бы находиться рядом со мной?
      Линда глядела мне прямо в глаза печальным и неподвижным взглядом.
      - После того со мной случилось несколько приключений, - продолжал я, а днем меня сделали шофером одного выдающегося ученого.
      - И поэтому все это время не давал о себе знать?
      Я отложил сигарету в сторону и прижался лицом к ее щеке. Когда же она медленно повернулась ко мне, когда я почувствовал прикосновение ее губ к своим, у меня неожиданно родилось решение уйти от этой лжи.
      Мы поехали на Сороковую Улицу и пообедали в одном из настоящих ресторанчиков. Целых два часа я рассказывал Линде историю своего пребывания на съемочном плане. Но, чтобы она могла понять, за чем я гонялся по городу вот уже четыре дня, какую тайну желал расшифровать, пусть даже и рискуя жизнью, и почему с помощью афиш был начат розыск моей персоны, вначале мне пришлось ввести ее в необычную атмосферу гигантской сцены, то есть, мне следовало ее убедить, что, она, подобно всем другим, с самого детства носит в себе фальшивый образ мира, не замечая в нем многоэтажных лесов декоративных планов, чтобы после этого перейти к описанию актеров, статистов и громадных декораций.
      Линда позволила мне уговаривать себя и даже принимала все мои аргументы с неподдельным сочувствием. Но мне пришлось разговаривать с ней так, будто она с самого рождения была слепой. Поэтому, практически все время - как и Блеклый Джек на берегу Вота Нуфо - я обращался к притчам, сравнениям и метафорам, чтобы пробить разделяющий нас барьер непонимания. Эти тщательно подбираемые сравнения, что подтверждают примеры, взятые из древнейшей истории, давали единственную возможность сообщить кому-либо о приблизительной картине невидимой для обучающегося стороны мира.
      А в самом конце этой теоретической муки, в самый неожиданный момент, когда мне уже казалось, что я почти что достиг своей цели - Линда внезапно расплакалась. Она закрыла лицо руками и в ответ на всю мою длиннючую лекцию изменившимся от рыданий голосом прошептала всего лишь несколько слов:
      - Карлос, - сглотнула она слюну, - я тебе верю. Разве я сидела бы с тобой, сейчас, если бы тебя не любила?
      "Верю". Я глядел вдаль, по ходу Сороковой Улицы, на макеты Уджиофорте, Стены и окна вокруг нас блестели в алых лучах закатного солнца. После двух часов напрасной болтовни меж нами осталось и продолжало звенеть в тишине одно только это слово: "верю". Я крутил его про себя во все стороны, не доверяя ему, как будто слышал нечто подобное впервые в жизни.
      И вдруг - с трогательным волнением, заставившим меня закрыть глаза до меня дошло, что это я слеп. Верю! Вместе с этим простым словом она даввала мне все: любовь, надежду и смысл существования! А я, идиот, еще требовал от нее понимания и пытался выдавить нечто, которое здесь, на съемочной площадке - в мире иллюзий и скомканных мнимых ценностей - никогда никакого значения не имело.
      Еще раз я сел вместе с Линдой в краденую машину. По автостраде, ведущей вдоль западного берега Вота Нуфо, мы на полной скорости направились в Пиал Эдин. Плоская, окруженная садами верхушка Солнечной Горы уже погрузилась в темноту. Здесь, на закате, Блеклый Джек должен был собрать своих учеников. Я хотел предупредить его о возможных результатах заговора священников и книжников.
      По дороге мне вспомнились слова проповедника: "Это касается тех, кому указано", произнесенные в таборе манекенов, когда он говорил о верности. Тогда мне показалось, что они звучат многозначно. Теперь же я знал, что он имел в виду. Линда была указана, но чувством, а не штемпельком, отпечатанным на бумажке.
      - Что слышно у Йоренов? - спросил я у Линды, когда мы въехали в зону прибрежных декораций.
      - Ну, ты же знаешь, как у них всегда: Том проецирует слайды, а Долли лежит на софе и стонет, что сегодня уже не успеет убрать, хотя этот вечный бардак в конце концов ее когда-то доведет до могилы. Ничего, как-то справляются. Но, вообще-то, им уже осточертела их монотонная жизнь, и потому они собирают деньги на путешествие за рубеж.
      - А ты бы поехала посмотреть на дальние страны?
      - С огромным удовольствием. Но только с тобой.
      Я обнял ее свободной рукой и прижал к себе. Впервые за все эти четыре дня я почувствовал себя счастливым.
      - Сегодня у нас четверг? - спросил я.
      Линда кивнула. Я уже хотел было сказать, что если ей так хочется, то завтра мы вместе уедем куда-нибудь далеко-далеко, где никто не знает о существовании Карлоса-убийцы. Но буквально в последний момент меня посетила мысль, чтобы подождать с этой великолепной идеей до утра.
      - Ты помнишь ночь с воскресенья на понедельник? - неожиданно спросила Линда после довольно долгого молчания.
      - Ты имеешь в виду ночь, что предшествовала скандалу в Темале?
      - Да.
      - Странно, но практически все, что происходило до той ночи, в моей памяти покрыто как бы туманом. Мне помнится, что где-то часа в три ночи мы танцевали в кафе "Глаз Циклона".
      - А потом мы поднялись в бистро наверху, где Блеклый Джек проповедовал глухонемым и хиппи. Впрочем, там было много разных слушателей. Он еще спорил со своими идейными противниками. Какой-то священник грозил ему адским пламенем за провозглашаемые ереси, на что тот заявил, что если бы только пожелал, то разрушил бы храм и отстроил бы его в три дня.
      - Вот этого уже не помню.
      - Но ведь ты и пьяным не был, потому что денег нам хватило только лишь на входные билеты. А уже в начале пятого, когда мы шли пешком на метро, ты всю дорогу подсмеивался над Блеклым Джеком, требуя, чтобы тот признался, где находится его киностудия, и чтобы он - если и вправду является Режиссером мира - дал тебе в своем фильме роль какого-нибудь преступника. Ты доставал его до самой станции "Кройвен-Центральная". Знаешь, Карлос, я вспоминаю эту ночь потому...
      - Погоди, погоди, - перебил я ее, остановив машину возле тропки, ведущей через фальшивые сады к Солнечной Горе. - И что же он мне тогда ответил?
      - Он сказал так: "Возвращайся в Таведу, Там ты найдешь и свою роль, и мою съемочную площадку".
      У горы был пологий склон. От вершины до автострады было несколько сотен метров. По дороге Линда сошла с тропки и села на лавочке под стеной какого-то дома, мимо которого мы как раз проходили. Когда она сняла туфли, чтобы наклеить новый пластырь на раненую ногу, до нас донесся голос Блеклого Джека:
      - Близится час мой.
      Голос доносился из открытого окна деревянного гаража, стоявшего чуть ниже по склону, буквально напротив нас, и прикрытого редкой растительностью. Забитое старой рухлядью помещение освещалось грязной лампочкой, подвешенной на голом проводе под дырявой крышей. На лысых покрышках, пустых канистрах и кирпичах, расставленных вокруг покрытого пятнами смазки ящика, вместе с пророком сидели двенадцать его апостолов. Все тянулись к этому центральному ящику, заставленному тарелками с какой-то едой и винными бутылками. Сегодня учитель был одет иначе - так же прилично и чисто, как и его ученики. На нем были новые брюки, стянутые в бедрах широким поясом с большой серебряной пряжкой, и рубашка с оригинальной вышивкой.
      Некоторое время пирующие молча ели, а мы - как будто загипнотизированные - приглядывались к ним. Весь склон горы был залит снежным сиянием полной луны, шар которой поднимался над Уза Не Хуто, начиная свое путешествие по темносинему куполу неба.
      - Воистину говорю вам, что один из вас предаст меня.
      - Я ли это?
      Блеклый Джек молчал.
      - А может я?
      - Опустивший со мною руку в блюдо выдаст меня.
      - Не я ли это, учитель?
      - Ты сказал.
      Все глядели на него, а Блеклый Джек, взяв в руки хлеб, ломал его на куски и раздавал, а затем, взяв в руки бокал с вином, подавал ученикам со словами:
      - Ешьте и пейте. Хлеб этот - тело мое, которое отдаю за вас здесь, а чаша эта - кровь моя Нового Завета, изливаемая за вас. Пускай же плоть и кровь дела моего останутся с вами на все дни вплоть до конца света.
      У одного из учеников была гитара, и он подыгрывал на ней ученикам, когда те с песней поднимались на Солнечную Гору. Блеклый Джек остался чуточку сзади. Я отошел от Линды и приблизился к учителю. Мне не хотелось надоедать ему какими бы-то ни было предупреждениями, зная, что он разбирается в ситуации лучше кого-либо.
      - Учитель, - тихим шепотом попросил я, - если можешь, поставь на ноги того кретина, который разбил лицо моей головой.
      - А ты веришь, что я могу это сделать?
      - Я уверен в этом.
      - Тогда гляди, - и он показал на другой берег озера, в сторону Парайо, где в шести километрах отсюда валялся шофер с разбитой головой. - Он уже поднимается там.
      Блеклый Джек оставил меня и присоединился к ученикам, я же почувствовал легкость. Какое-то время причину этой легкости я видел в успокоившейся совести, и только потом заметил, что на мне уже нет ни куртки, ни шоферской фуражки, которые неизвестно куда пропали.
      Эта ночь была ужасно жаркой. Мы провели ее вместе, на Солнечной Горе. Я лежал с Линдой в фальшивой траве, под ненастоящими оливами, рядом с поляной, где залитый лунным сиянием Блеклый Джек отвечал на вопросы учеников.
      - Ответь нам, когда это произойдет, и каковы будут знамения конца света.
      - Глядите, чтобы никто не обманул бы вас фальшивыми пророчествами, Ибо множество их прийдет под именем моим, провозглашая: "Это я Режиссер мира!". Покуда будут проповедоваться те Евангелия, вы будете слыхать плохие вести. Но небо и земля уйдут, но слова мои останутся. И тогда люди восстанут против людей, познаете вы голод и болезни, землетрясения станут опустошать дома ваши. И в конце скорбей дней тех затмится Солнце, и Луна не даст полной яркости. И как молния исходит с востока до запада, так и вы узрите меня в облаках Зрителя живого, когда вернусь я с силами и славой Его.
      - Когда же это случится?
      - Воистину говорю вам: Не прейдет род сей, свершится все сие окончательно. Когда ветви смоковницы становятся мягкими и выпускают листья, вы с легкостью узнаете, что близко лето. Так же и вы, когда увидите знаки сии, подумайте, что близко, у дверей. О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, что трубою громогласною соберут вас на Страшный Суд, а только сам Отец мой. Так что бодрствуйте неустанно, потому что не знаете, в который час Господь вас призовет. Вот и все мои слова.
      XVIII
      Когда я открыл глаза, была уже ночь. Ясная луна все еще просвечивала сквозь пластмассовые листья, а жаркий ветер доносил из Таведы собачий лай. Линда продолжала спать в моих объятиях.
      Я осторожно поднялся и, проходя мимо спящих под оливами одиннадцати апостолов, направился к близкой вершине горы, откуда мне хотелось поглядеть на Таведу, где стоял мой дом.
      Не доходя до места, я услыхал тихий голос Блеклого Джека:
      - Отче, если возможно это, да минет меня чаша сия. И все же, не яко сам ее желаю, но яко ты.
      Пророк стоял на поляне, у самой границы света и тени, которую отбрасывала на фальшивую траву кучка ненастоящих пальм. Его лицо было обращено к звездам.
      Я тихонько вернулся к Линде и тут же, с другой стороны поляны, услыхал чей-то шепот:
      - Которого я поцелую, того и хватайте!
      Через мгновение Блеклый Джек, спустившись с вершины горы, появился из темноты на поляне.
      - Дух охотен, но тело слабо, - громко сказал он то ли самому себе, то ли спящим ученикам. Затем он еще раз посмотрел в небо. - Встаньте! Уже приблизился тот, кто меня предает.
      И не успел еще он сказать это, из зарослей вышел один из двенадцати, ведя за собой толпу манекенов, вооруженных револьверами и дубинками.
      - Приветствую тебя, учитель, - сказал он своему наставнику.
      И поцеловал его. А Блеклый Джек спросил у него:
      - Друг мой, за чем ты пришел?
      И тогда статисты - обступив его со всех сторон - набросились на Режиссера мира и схватили его.
      Но тут один из проснувшихся учеников достал нож и, ударив кардинальского служаку, отрезал тому ухо. Блеклый Джек не поблагодарил за это:
      - Верни нож на место его, - сказал он своему защитнику и, всего лишь коснувшись отрубленного уха, приставил его слуге на место. - Кто мечом воюет, тот от него и гибнет. Разве не думаешь ты, что сейчас я не мог бы попросить Отца моего, и сюда бы на помощь мне поспешили двенадцать армий ангелов? Только как бы тогда исполнилось, что и так выполниться должно?
      Слыша подобные слова, все ученики бросили своего наставника и разбежались по садам. Я сам - не долго думая - схватил Линду за руку и отступил подальше в заросли. Из своего укрытия мы слышали недолгое совещание марионеточных защитников церкви. Согласовав меж собою, что допрос пророка будет происходить в доме верховного священнослужителя, десяток манекенов, вооруженных лучше всех, провел Блеклого Джека вниз, к шоссе, где их ожидали машины, остальные же статисты спустились по северному склону Солнечной Горы, через Пиал Эдин, к ближайшей станции метро.
      Только лишь когда это сборище разошлось, и голоса затихли, мы с Линдой вышли на поляну. На ней осталась одна лишь истоптанная трава, лунный свет и жаркий ветер, который уже сдул куда-то к Вота Нуфо загадочный вопрос наставника: "Друг мой, за чем ты пришел?"
      Через полчаса я сел вместе с Линдой в машину ректора. У самого начала тропинки, ведущей от шоссе вверх, какая-то живая девушка спросила у нас, не видали ли мы Блеклого Джека. Я пригласил ее в машину, после чего все мы отправились на Десятую Улицу. На площади перед кардинальской резиденцией стояла толпа искусственных людей. Уже издалека увидев ее, мы оставили машину на углу Шестнадцатой Аллеи и присоединились к сборищу.
      Блеклый Джек стоял на подиуме перед величественным фасадом сделанного из фанеры павильона, освещенный прожекторным лучом. Рядом - на возвышении собрались все значительные священники и книжники. Все они сидели, не шевелясь, будто мумии, У всех на головах были парики, сшитые их мотков растрепанной веревки, у всех были пергаментные лица, стеклянные буркала и резиновые перчатки на руках. Кардинала вынесли на возвышение прямо в кресле.
      Потом очень долго допрашивали свидетелей, но - что должно было броситься в глаза даже самим обвинителям - признания сильно противоречили друг другу. У Блеклого Джека на губах была кровь. Он не сказал ни слова. Со стороны станции метро за сборищем наблюдала группа пластиковых карабинеров.
      Повсюду бегали уличные торговцы, предлагая слушателям различные ненастоящие товары. Один из них продавал пустые бутылочки от кока-колы и пластмассовое мороженое. Каким-то чудом я увидал в его тележке бутылку настоящего виски. Линда пить не хотела, но я - хотя и сам не был алкоголиком - за полстакана виски, выплеснутый на язву, палящую меня изнутри с того момента, когда Блеклый Джек остался одинешенек, отдал бы все все, что имел.
      Последним из подставных свидетелей выступил священник, сидевший несколько дней назад в "Глазе Циклона". Он сказал всего лишь одно предложение:
      - Я слыхал, как он говорил, - и указал на обвиняемого, - что может разрушить храм и через три дня его отстроит.
      На площади воцарилась гробовая тишина. Кардинал повернул маску своего лица в сторону Блеклого Джека:
      - Ты ничего не ответишь?
      Пророк молчал.
      - Заклинаю тебя Богом живым! - воскликнул первосвященник Кройвена. Сам признайся, ты ли наш Спаситель.
      - Ты сказал. Не верите? Ибо говорю я вам: Вы еще узрите меня, сидящего одесную Господа вашего на облаках небесных.
      Верховный священник огляделся по сторонам, поднес руки к груди, сжал ими края своего бумажного одеяния и театральным жестом разорвал его:
      - Он богохульствует! Разве нужны еще какие-либо свидетели? Вы сами слышали его кощунства!
      И вновь воцарилась тишина. И внезапно - как бы по команде, данной невидимым командующим - вся собравшаяся перед дворцом толпа заорала будто один человек:
      - Казнить его!
      Какая-то женщина подскочила к Блеклому Джеку и плюнула ему в лицо. Вторая влепила ему звонкую пощечину. На подиум поднялись следуюшие манекены. Одни схватили пророка за руки, а другие поочередно били его кулаками в лицо.
      - Спаситель наш, - кричали они при том, - предскажи нам, кто же сейчас ударит тебя!
      Кардинал стал успокаивать статистов и заявил собравшимся, что незамедлительно передаст пророка в руки прокурора.
      Оставшуюся часть этой страшной ночи я просидел с Линдой в маленькой кафешке на Шестой Аллее. А жизнь продолжалась. Настоящие и фальшивые люди садились в машины, шастали по улицам, покупали утренние газеты, пили кофе и ели булочки. Все они говорили о делах, совершенно далеких от действительности.
      Уже под самый рассвет мы решили, что еще сегодня выедем из Кройвена. Я должен был навсегда оставить этот город и начать новую жизнь в другом месте, где никто не знал о моем роковом прошлом, и где я мог бы любить Линду, не опасаясь того, что в один прекрасный день какой-нибудь живой карабинер положит мне руку на плече. Линде эта задумка пришлась по нраву. Она наконец-то перестала хмуриться и хотела ехать немедленно, но сама едва держалась на ногах после уже второй бессонной ночи.
      - Давай отправимся пополудни, - предложил я. - А сейчас я завезу тебя домой. Соберешь вещи. Тебе нужно поспать перед отъездом хотя бы несколько часов, а я в это время подскочу к Эльсантосу.
      - Я уже не буду возвращаться домой, - сообщила мне Линда.
      - И даже не желаешь попрощаться с родными?
      - Вчера я окончательно рассорилась с ними.
      - А причина?
      - Ты.
      Я понял. В этот миг мы оба были бездомными, только это уже не имело ни малейшего значения.
      - А ты зачем хочешь встретиться с Райяном? - спросила Линда, когда после долгого-предолгого поцелуя я отвел от ее губ свои.
      - Видишь ли, нам предстоит поездка, а мы без гроша. Все мои сбережения остались дома. У меня в тайнике лежит приличная сумма. Я дам Райяну ключ от моей квартиры в Таведе и попрошу, чтобы он принес мне эти деньги. Со стороны карабинеров ему ничего не будет грозить, потому что, если бы его там задержали, он скажет, что запасной ключ я дал ему еще неделю назад, и ко мне в квартиру он пришел за собственными вещами. Только до того мне нужно будет вызвать его с фабрики в Пиал Эдин, а это займет какое-то время.
      - В таком случае, может ты подвезешь меня к Йоренам. А там я тебя и подожду.
      - У них ты можешь и поспать, если, конечно же, они еще не выехали из Кройвена, - согласился я, значительно подмигнув на последних словах.
      Мы оба были в препаршивейшем настроении после всего того, что произошло перед кардинальской резиденцией. И потому - чтобы отвлечь Линду от судилища над Блеклым Джеком - по дороге на Сорок Вторую Улицу я пошутил относительно Тома и Долли, что, в принципе, было очень легким делом.
      Выходя возле дома Йоренов, Линда положила мне на колени длинную картонную коробочку.
      - Держи, глупенький ты мой безумец, - сказала она с повеселевшим лицом и вбежала на лестницу.
      Я свернул на Шестнадцатую Аллею и открыл коробочку. Внутри был живой цветок. Такого подарка я не получал еще ни от одной женщины, поэтому милая задумка Линды доставила мне огромное удовольствие.
      Прямо от дома Йоренов я поехал на Сорок Восьмую Улицу, к генеральному прокурору Кройвену, офис которого соседствовал с зданием суда. Цель моей нынешней поездки и была основной причиной отсрочки нашего выезда. Я еще питал какие-то надежды, что мне хоть как-то удастся помочь Блеклому Джеку, не опасаясь при том ареста. Только мне не хотелось говорить об этом Линде, потому что она и так все время тряслась от страха.
      Прокурор был живым человеком. Коридор, ведущий к его кабинету, был плотно забит манекенами, и мне с огромным трудом удалось протиснуться к открытой двери. Измученный ночным допросом Блеклый Джек стоял перед прокурорским столом в окружении более десятка священников. Те обвиняли пророка в подстрекательстве к бунту и уговаривании населения не платить налогов губернатору Кройвена, утверждая при том, что сам он обладает высшей властью над горожанами.