Большие гонки

      Пять минут активных действий, и я был почти на уровне гнезда автоматчика. Они выпустили несколько очередей. Я вытянулся за большим камнем, пытаясь восстановить дыхание и проклиная рассвет. Мир был сер и холоден, когда я полз сквозь окаменелую блевотину земли.
      Я поднял глаза на невысокое строение. Сплошь из бетона, над ним флаг с крестом. Прополз как ящерица ещё метров десять... сказывалась усталость. Руки и ноги ныли. На коленях зудели многочисленные ссадины от острых камней.
      Новая очередь на несколько секунд прижала меня к земле, заставив выругаться, пока пули со свистом пролетали над головой или с грохотом били по камням. Сил уже не оставалось. Кроме того, что я уже прошел, мне ещё нужно пересечь поле обстрела этого сумасшедшего. Слезы сожаления о самом себе выступили у меня на глазах, ибо я подумал о тех, кто мне был дорог, а я был ещё слишком молод и красив, чтобы умереть.
      Блокгауз был метрах в тридцати и, к своему ужасу, я видел, что радиусе нескольких метров убрано все, что может служить укрытием. Прячась за последним камнем, я тупо смотрел на пустое пространство передо мной.
      Ребята с автоматами выпустили длинную очередь над моей головой и заткнули себе уши. Это был последний удар.
      Когда солнце начало подниматься над горизонтом, я все ещё лежал, съежившись за камнем. Команда автоматчиков поливала свинцом пристрелянное пространство, вздымая столбы пыли, чтоб показать мне, что они способны пресечь каждое мое перемещение. Может быть напрасно я ждал, когда поднимающееся за спиной солнце их ослепит. Я начинал дрожать и горло пересохло от мысли, что меня может ждать. Теперь к своему ужасу я знал точно, что испытывали несчастные в окопах с бесполезным вооружением, ожидая редких секунд, кажущимися веками, когда прекратится обстрел.
      Ни на секунду не переставал я повторять: я не могу, я этого не сделаю.
      Я не мог подняться и побежать змейкой, используя солнце как прожектор среди града пуль. Меня всего трясло, но я присел, готовясь к своему последнему броску. Солнце почти полностью вышло из моря, тогда-то я услышал гул самолета.
      Приближался, жужжа как голодный комар, чей-то легкий самолет. Я вновь прижался к камню и изучающе прошелся взглядом по небосводу. Он был там, его кроваво-красные крылья сверкали на солнце, маленький крестообразный жаворонок, поющий о моей смерти, как это делали жаворонки над маковыми полями Фландрии. Маленький одномоторный ангел жужжал прямо надо мной, и я спрашивал себя, видит ли пилот меня, дрожащего и сопящего как загнанная лань.
      Я беззвучно проклинал пилота за безопасность его положения, пока он медленно кружил над моей головой. Но внезапно, что-то отделилось и полетело вниз, черная точка превратилась в розовый шампиньон, растущий в размерах спускающийся ко мне. Там был парашютист!
      Первая очередь трассирующих пуль, поблекших на солнце, описав смертельную параболу направилась ему навстречу. Мне не надо было говорить дважды: удача бывает только раз и только безумец пытается её повторить.
      Дикими прыжками я бросился преодолевать оставшиеся тридцать метров, думая лишь о том, что укрытие все ближе и ближе.
      - Я уже почти там, я уже почти там, - повторял я себе, скача и прыгая, как Чичестер в тайфуне.
      Теперь они не смогут меня достать. Первая гроздь маленьких облачков расцвела у меня под ногами, пули просвистели как в телевестернах.
      Еще пять метров и пули меня накроют.
      Еще пять метров и пули меня накроют.
      Напор адреналина, которым уже и так переполнилась моя кровь, достиг предельного значения. Я рухнул в темноту по ту сторону двери, и уже бесполезные пули прошлись по укрытию, кроша бетон.
      Я, Филип Макальпин, дошел.
      Я проник в темный и прохладный блокгауз. В зале, освещенным пятьюдесятью свечами огромной хрустальной люстры, я увидел Петерса. На нем была парадная форма, накидка, кивер и погоны полковника Венгерской кавалерии... года 1895. Он поднялся навстречу мне и пропечатал два шага вперед.
      - Добро пожаловать, добро пожаловать, кто бы вы ни были. Довольно трудно определить под этой камуфляжной краской.
      Снаружи вновь раздалась яростная, но уже бесполезная очередь.
      - Ваш крошка-шпион, - зло бросил я.
      Он приблизился и осмотрел меня, запыленного и раскрашенного с ног до головы. Мои колени и голова стали ватными.
      - Кого я вижу. Ой-ой-ой,.. я крайне удивлен, но тем не менее восхищен. Вы, молодой человек, только что выиграли Большие Шпионские Гонки.
      Он щелкнул пальцами и появился Малыш, разодетый в таком же стиле.
      - Малыш, награду и шампанское.
      Меня слегка смутил подобный оборот вещей.
      - Подождите, Малыш, прикажите вначале вашим людям прекратить расходовать боеприпасы.
      Он улыбнулся мне своей искусственной обезоруживающей улыбкой.
      - У них была уйма возможностей разделаться с вами, как бы то ни было, но это уже подвиг дойти сюда. Я тренировал их несколько недель. Надеюсь, моя форма вам нравится: это несколько непрактично в сражении, но очень живописно. Взгляните на сегодняшнюю форму... Только зеленый или серый цвет хлопчатого мундира, будто для теста на дальтонизм. Я уточню, что у меня полное право носить эту форму: я был введен в почетное звание полковника лично королевой за особые заслуги.
      Он по-кошачьи хитро улыбнулся. Вернулся Малыш, неся большую красную атласную подушку.
      - Прекрасно, прекрасно. Держите, вот награда.
      Три свернутых рулона микрофильмов в серебряных капсулах.
      Он открыл одну, она едва была больше полутора сантиметров длины, и как печатка, раскрывалась посередине. Он положил мне на ладонь маленький рулон.
      - Спасибо, - сказал я, кладя в капсулу микрофильм, а затем убрав все три в карман своей куртки. - А деньги?
      - Ах, да, деньги. Мне нравится, что старые инстинкты алчности не исчезли полностью в вашем летаргическом поколении. Но вот шампанское.
      Подошел торжественный Малыш, неся то, что мне показалось массивным серебряным подносом, на котором стояло два бокала шампанского в форме тюльпанов.
      - Конец "49", - прошептал Петерс загробным голосом.
      Он поднял бокал и посмотрел на меня.
      - За победителя и, теоретически, за величайшего шпиона мира... после меня, естественно.
      К своему стыду я должен признать, что проглотил свою "пищу богов" (или амброзию) залпом... Но меня мучила жажда и жар. Я боялся его проявления.
      Мощная зеленая стена поплыла у меня перед глазами. Мне показалось, что уши заложило. Я слышал как разбился о бетон мой бокал, но так и не заметил, кто меня ударил..
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      Если подобные вещи могут проис ходить, я должен сказать, что всякий солдат, рискующий своей жизнью - тупица.
      Адольф Гитлер.
      Глава десятая.
      Придя в себя, я понял, что лежу на спине и вижу потолок. Мое забытье прошло без видений. Я чувствовал прилив сил, голод и странное чувство беззащитности. Я потер подбородок, Господи, двухдневная щетина. Какое-то время я ещё проспал, затем, повернув голову, увидел малинскую куколку Петерса, с золотым колье и без всего остального. Она улыбнулась мне и склонилась, чтобы поцеловать ласково и доброжелательно. Затем она нажала на кнопку звонка над моей головой. Какое-то мгновенье я нежно касался её, чувствуя себя одновременно возбужденным и ослабевшим.
      В комнату вошел Петерс.
      - О, добрый день, молодой человек. Приятно видеть вас проснувшимся.
      - Зачем этот отравленный бокал?
      - Поешьте вначале, дитя мое. Вы должно быть очень голодны. Малыш что-нибудь вам принесет.
      Совершенно голый я уселся на кровати и прислонился головой к спинке. Петерс заботливо осмотрел меня.
      - Вы в лучшей форме с тех пор, как начали участвовать в соревновании, - сказал он. - Вы потеряли два с половиной фунта веса.
      Вошел Малыш, неся блюдо, и я принялся за еду. Моя жизнь была столь беспокойна и все так быстро менялось, что за эту неделю я начал склоняться к восточному фатализму по отношению к своему существованию. Кофе, крем, апельсиновый сок и маленькие хлебцы были великолепны. Все трое смотрели на меня как на родственника, которого коснулась смерть.
      - Микрофильмы, - спросил я, прожевывая маленькие хлебцы с вишневым конфитюром, - где они?
      - В кармане вашей куртки, - ответил Петерс, указав на стул, где та висела. - Вы ошибаетесь насчет меня, мой мальчик. Если шпион обязан использовать вероломство как главное оружие, если он желает остаться в живых и работать вновь, он должен уважать нанимателей. Никто в этом доме и не думал красть ваш приз.
      Малинезка взяла кусочек круассана из моей тарелки. Я с интересом следил за её белыми зубками, впившимися в него.
      - Тогда зачем все это? спросил я, жестом указав вокруг.
      - Я должен объяснить. Хотя вы и пришли первым, став победителем, все это только половина доказательства. Теперь вам предстоит уйти с добычей. Но то, о чем я говорю - это не взламывание сейфа военного ведомства с последующим бегством с картами в руках, не так ли? Нужно уйти. В этом состоит вторая часть гонок. Все конкуренты, прибывшие после вас, становятся охотниками. Вы будете зайцем, а они - борзыми. Их восемь.
      В течение секунды мое сердце, желудок и мозг омертвели.
      - Вы шутите, не так ли? - тихо спросил я.
      - Да, в некотором смысле, но я думаю, что это не составит вам проблем.
      Мы отправились к дальней точке Мали, самой удаленной от Океанского клуба, в имитации "бугатти ройал", принадлежавшей Петерсу. Ее рама заставляла вспомнить о коллекционных "мерседесах" и "бентли", выпускаемых сейчас американцами. У неё был - гордо информировал он меня - мотор от"шевроле"со турбонаддувом и сдвоенный экспериментальный карбюратор. Автомобиль вел юный малинец, а мы сидели сзади. Поскольку рядом был Малыш, не было смысла бежать. Я нервно курил и неотрывно следил за пейзажем. Теперь я знал, что испытывают те, кому предлагают последнюю сигарету у стенки, изъеденной оспинами.
      Мы остановились в тот момент, когда дорога уткнулась в пляж. Вместе вышли из машины и направились к небольшой группе, явно ждавшей нас и собравшейся вокруг малинцев, гордо носивших таблички с надписью "организатор". Мои восемь коллег-соперников собрались будто на тренировку, остальные были богачами, пришедшие поприсутствовать на сражении гладиаторов двадцатого века... со мной в роли христианина. Петерс подвел меня к соперникам.
      - Мистер Гронский из СССР
      Мы приветствовали друг друга. Он был невысокого роста, похож на бульдога.
      - Мистер Абакар из Камази.
      Абакар был небольшим, но очень плотным африканцем. Я отметил про себя, что он вынослив, но медлителен. На следующих я не осмелился смотреть.
      - Мистер Самура, которого вы, я думаю, уже знаете.
      Мы приветствовали друг друга.
      - Вы выкарабкались, самурай, - сказал я.
      Он присвистнул и щелкнул зубами.
      - Удача улыбнулась ничтожному Самуре, Филип.
      Мы продолжали эту чудовищную инспекцию.
      - Мистер Руссен, независимый, но работает преимущественно на Францию.
      Мой малыш-продавец, по-прежнему в темных очках и невероятной рубашке, усыпанной красными орхидеями. Я знал, в какой форме он находится.
      - Дорогуша, - проворковал он.
      - Как вам удалось улизнуть? - сухо спросил я.
      - Помогли друзья, голубчик мой, - ответил он любезно улыбаясь.
      Мне трудно судить, был ли он действительно крут, но я был уверен, что он тверд как легированная сталь.
      - Мистер Зелевски из Федеративной Республики Германия, точнее из службы Гелена.
      Мощный, светловолосый, мрачного вида. Отец вероятнее всего работал на Гейдриха, если не на Канариса. Он щелкнул каблуками. За этим нужен глаз да глаз.
      - Мистер Пабло из Бразилии.
      Этот был невообразим. Высокий брюнет, с узенькими усиками и огромными карими глазами. Типичный латиноамериканский любовник, каким его представляют. Но создавалось впечатление, что все часы, проведенные в постели, и все проглоченные коктейли не сказались на его форме.
      На затею Петерса участники слетелись со всех частей света - настоящие шпионские Олимпийские Игры.
      - Мистер Зеке Полянский из США... Он отказался назвать представляемую им организацию.
      - Зеке! - воскликнул я.
      Богатый приятель Стефани, которого я впервые встретил на Мали кивнул стриженой головой и разочаровано развел своими длинными руками с короткими пальцами.
      - Ах, да, Филип. Я был там по тому же поводу, что и вы.
      - А Стеф? Стефани в этом не участвовала?
      - Да. Она была частью моей сети.
      Что добавить... меня окружали друзья, выполняющие такую же грязную работу.
      - И в заключение, - продолжил Петерс, - вот мистер Абрахам из Израиля.
      Крупный мускулистый еврей, вышедший прямо из кибуца. Выживание его страны лежало на его плечах. Хорошо откормленный вдохновенный пророк с тяжелым характером, это несомненно.
      - Господа, вот мистер Макальпин из YI Пи-Эн в Лондоне.
      Несколько малинцев установили черные доски и стали принимать пари. Ставки переходили из рук в руки. Сознание, что я иду 6 к 1, тогда как немец и еврей - 2 к 1, не поднимало моего морального духа. Эти магнаты здорово позабавятся, поскольку это интереснее рулетки.
      - Призом этих гонок послужат два микрофильма, обладателем которых пока является Макальпин. Точное содержимое микрофильмов вам не известно... в этом вы можете не сомневаться. Ранее была распространена фиктивная информация, заинтересовавшая ваши организации.
      В действительности речь идет о сведениях американского происхождения, которые я получил большей частью, должен это признать, от польского ученого, недовольного полученной компенсацией.
      Ставки Зеке упали до 3 к 1, а мои поднялись до 7 к 1.
      - Сведения содержат информацию о ведущихся НАСА поисках методов ускорения внутриядерных частиц до скоростей и энергий, позволяющих создать абсолютное оружие космической обороны-и конечно космических войн. Это было предсказано ещё Энштейном в неопубликованной части работ. Не стоит и говорить, что подобные сведения могут привести к перевороту в науке. И не только науке.
      Он остановился. В его взгляде проскользнул какой-то непонятный отблеск и я заметил, что его голос стал глухим и напряженным. Петерс, действительно, очень волновался... Он был старым Мэтром, объясняющим свое величайшее открытие. Прочистив горло, он продолжил.
      - И я, Петерс, старый шпион, о котором неустанно говорят, что он слишком стар, преподношу это всему миру. Если это станет величайшим из открытий, я буду величайшим из шпионов.
      Его голос возвысился до триумфального крика. Соперники с ужасом смотрели на него, а малинцы обезумели. Лишь участники пари сохраняли спокойствие, их защищали деньги. С лица Петерса сошла экзальтация, он тряхнул головой.
      - Прошу простить меня, господа, за подобный взрыв, я несколько увлекся собственным успехом. Подобное никогда не должно происходить с настоящим агентом. Прошу вас забыть это.
      Мои ставки возросли до 10 к 1, очевидно никто не рассчитывал на мой успех. Я видел, как Петерс передал большой пакет билетов одному из типов.
      - Так как все соревнование - своего рода тест на инициативу, я вам ничего не скажу о финальной части. В ней нет правил.
      Малыш поднес к нему ящичек красного дерева. Внутри оказалась пара дуэльных пистолетов.
      - Первым я даю старт Макальпину, - сказал Петерс.
      Все сохраняли молчание, кроме его голоса слышался лишь плеск волн, набегавших на коралловый пляж.
      - Через девяносто секунд я выстрелю из второго пистолета, и вся восьмерка стартует вслед за ним. Замечу кстати, что появление любой подводной лодки на поверхности тотчас вызовет огонь из 88 - миллиметровой пушки, размещенной на острове. На этой стадии телеуправляемые ракеты ничего и никому не дадут.
      - Мой дорогой мальчик, могу ли я вам дать небольшой совет? на вашем месте я бы пошел вот здесь.
      Он повернулся к пляжу спиной и указал на мягкий травянистый склон. Так как мой мозг все ещё был девственно чист, эта подсказка пришлась кстати. Я думал лишь об одном: ради спасения своего жалкого скелета отдать этот чертов микрофильм кому угодно, и пусть они дерутся между собой. Но Петерс предвидел мои замыслы.
      - Если вдруг вам придет мысль отказаться от борьбы за приз, - любезно заметил он - вы будете дисквалифицированы со всеми вытекающими последствиями. А лавры победы получит кто-то другой. - и кивнул в сторону Малыша.
      Тот поднял пистолет, отличное оружие с золотой филигранью. Громыхнул выстрел и я бросился бежать. Толпа криками подбадривала меня... большинство из этих негодяев поставили на меня, как на аутсайдера.
      Трава на склоне была высокая и я взял ноги в руки. Петерс оказался прав, сказав утром, что я в отличной форме. Когда я одолел подъем, дыхание пришло в норму, моим ногам, бывшим прежде ватными, вернулась упругость. Солнце ласково пригревало, на бегу я достал микрофильмы из кармана и сунул их в джинсы. Не останавливаясь сбросил куртку... устроил своего рода маленький стриптиз.
      На противоположном конце плато виднелась белая стрела. Я миновал её и стал спускаться с холма. На середине склона возвышался стол на козлах, заваленный различными вещами. Тут я услышал далекий грохот второго выстрела. Охота началась, и мое сердце неприятно сжалось.
      На столе было полно оружия. Все довоенного образца, отметил я про себя. Несколько пистолетов, два автомата "томпсон", "стен", "шмайсер"... все короткоствольное. И тут я увидел его. Автоматический "браунинг". Мощная громоздкая машина в десять кило, но если я его не возьму, кто-то сможет без всякого труда снять меня. Ни один другой автомат не позволит прицельно стрелять с расстояния свыше ста метров. Это ещё одна из дьявольских задумок Петерса. Если я потащу махину с собой, это заметно скажется на скорости передвижения. Если не сделаю этого, меня убьют.
      - "Думай", - сказал я себе. И в мозгах прояснилось.
      Я взял один "шмайсер" и запихнул за пояс три рожка. "Интернешнл Чартер", поддержанный в свое время деньгами нацистов, тренировал пилотов со "шмайсерами". Пальнул пару раз по затвору "браунинга": теперь никто не снимет меня издали.
      Свежая белая стрела, нарисованная в траве, указывала вниз, к маленькой пальмовой роще. Я вновь пустился бежать, сжимая потной рукой автомат. Страх вернулся ко мне: на какое-то время я забыл, что могу погибнуть в любой момент. Оставалось четыреста метров до рощи и я первый раз обернулся назад.
      Свора была в четырехстах метрах от меня, уже отходя от стола. У меня было небольшое преимущество, и тем более у стола возникла свалка. Я мчался к спасительной сени деревьев, пот тек вдоль позвоночника, дыхание перехватывало.
      Надо ли остановиться, подождать, когда они приблизятся на полсотни метров и открыть огонь? Я мог уложить их всех... но не был уверен. Тем более я никогда хладнокровно не убивал и не думаю, что когда-то к такому привыкну. Так что я просто разрядил обойму в их сторону.
      Во главе мчался немец, летящий так, будто ребята Жукова гнались за ним на Т-34. Они тут же залегли в высокой траве. С автоматом в руке, видя вылетающие гильзы, звук выстрелов, запах пороха, я испытывал всемогущество и уверенность. Я расстрелял ещё половину обоймы в траву, чтобы они не поднимали головы. В траве засверкали вспышки и до меня донесся приглушенный грохот выстрелов. Пули крошили стволы пальм. Я перезарядил и взвел автомат.
      Африканец, хорошо различимый в траве, привстал на корточки и пустил длинную очередь из своего "томпсона". Тяжелые быстрые пули засвистели меж деревьев. Я послал ему ответный привет, если и не попав, то умерив его прыть. Сам я тем временем уже проскочил через рощу. Прямо подо мной на повороте дорог оказалась стоянка каких-то странных машин. Я скатился по склону, вздымая пыль и стараясь не зацепиться ногами за ветки.
      Следующий этап гонки был передо мной. Невероятная коллекция автомобилей: несколько американских пятнадцатилетней давности, два катафалка, из которых один - "роллс-ройс" с венками на крыше; армейская санитарная машина образца 1941 года, просевшая на рессорах; восьмиколесный немецкий бронетранспортер; трехколесный мотоциклет "БР" и трицикл Моргана. Все эти аппараты стояли на стартовой черте. Я сыпал проклятья на головы Петерса и Руперта Квина, пробираясь среди этого собрания хлама и автомобильного антиквариата.
      В первом ряду стояло такси"шевроле" выпуска 1948 года, ещё с эмблемой нью-йоркской компании таксомоторов. Шины были совершенно лысые, в некоторых местах просвечивал корд, стекла мерзко пожелтели. Вид совершенно завалящий, и к тому же вся она была покрыта толстым слоем грязи. Хромированные части порыжели от ржавчины и хорошо сочетались с желтым цветом окраски.
      Дверца заскрипела, когда я её открывал, но когда я повернул ключ зажигания, стрелка амперметра запрыгала под разбитым стеклом. Я нажал на стартер и дряхлый мотор зачихал, выпустил облако черного дыма и машина тронулась. Я тронул рычаг скоростей, раздался ужасный скрежет, вся машина затряслась. Я едва не запаниковал: резко воткнул первую скорость и нажал на газ. Совершенно непонятно, как там все работало, но машина пошла уверенно, только вдруг донесся грохот отвалившегося заднего бампера. Я переключил скорость и - невероятноспидометр полез за тридцать. Слышался грохот железа, в крыше зияли лись дыры, а заднее стекло покрылось сеткой трещин. Но я уже миновал поворот и стал почти недосягаем. Остальные стартовали быстрее, чем я ожидал, но может быть я несколько затянул с выбором автомобиля.
      Бог знает сколько времени "шеви" стоял на солнце, и теперь внутри было как в печи без кислорода. Я выжал сцепление и довел скорость до семидесяти в час. Начинался спуск. Я вновь посмотрел в зеркало заднего обзора, но ничего не увидел за облаком выхлопных газов. Впереди был достаточно резкий поворот со спуском и без ограждения перед оврагом. Поворот был правый, а овраг слева. Не очень то приятно туда загреметь. А с такими шинами это не составит труда.
      Я мягко нажал на тормоз. Никакой реакции. Нога коснулась пола... безрезультатно. Тормозов не было, а я, идиот, об этом и не подумал.
      Поворот приближался со скоростью восемьдесят миль в час, машина теперь действительно была похожа на тиски с зубами. Я резко перешел на вторую, и зубья шестеренок в коробке передач издали звук битых бутылок. Контролируя занос железной рукой, я старался пройти по внутренней части поворота. Машина была слишком стара, а лысые шины едва касались дороги. Я отчаянно крутил пластиковый руль, местами протертый до металла. "Шеви" полз к обрыву, а я боролся всеми известными мне способами, пытаясь замедлить ход. В конце концов объединенными усилиями мы достигли этого.
      Но теперь я оказался на входе во второй поворот, уходящий влево. Я подотпустил зад машины, корректируя небольшой занос рулем и нажимом на газ, и мы врезались в боком в подпорную стену. И опять - руль, занос, газ... Машина ещё дважды притерлась к стене, прежде чем вышла из виража... К счастью, в Детройте их по старинке тогда ещё делали прочными. Вылетели все стекла с правой стороны и задняя дверца хлопала как разбитый ставень во время бури. Но по мере того, как эта старая ржавая уродина вытаскивала меня из переделки, я любил её все больше.
      За спиной раздался мощный взрыв и в зеркало заднего обзора я увидел огненный клубок. Кто-то сошел на первом повороте.
      Я справился ещё с двумя виражами, причем на втором меня чуть не снесло, кто-то разлил на дороге масло. Занос длился так долго, что "шеви" развернуло на 360 градусов и мое сердце едва не остановилось, но удалось выкрутиться.
      Внезапно дорога пошла вниз и, взревев, машина выжала сто. Затем вновь начался ровный участок и я гнал вдоль пляжа, возвращаясь к тому месту, где стоял Океанский Клуб. Машина шла под сто, но я едва ощущал это за грохотом и скрежетом дверец и мотора. Время было вновь взглянуть в зеркало заднего обзора.
      В тучах копоти, пыли и выхлопных газов мчался"морган". На борту было двое. До них оставалось метров четыреста и они меня нагоняли. Машина была основательно загружена и прекрасно шла на спуске.
      Пули подняли фонтанчики песка на пляже рядом с моей машиной и я пригнулся своем сиденьи. Две следующих очереди прошли вдоль машины и разбило лобовое стекло. Я был на какое-то время ослеплен и "шевроле" завилял, как раненый бык. Пришлось "шмайсером"выбить стекло - это сразу решило проблему вентиляции. Я ещё раз бросил взгляд в уцелевшее зеркало. "Морган" был уже в ста пятидесяти метрах. Африканец, игравший роль охотника, перезаряжал оружие.
      Лобовое стекло было разбито, а теперь не стало и заднего. Но оно-то их и погубило. Я не знаю, сколько из своих трех колес пропорол "морган", но он резко свернул в бок, перевернулся и грациозно свалился с дороги.
      Я кое-как сбросил скорость и вошел в поворот. Дорога вновь пошла на подъем, пришлось перейти на вторую и выжать педаль ногой до пола. Какой-то подшипник начал скрежетать, как кирпич по канистре. Когда еле-еле мы взобрались на вершину, "шеви" уже переварил все, что в нем было, и я чувствовал, что его придется оставить. Я миновал поворот, ведущий к дому Петерса, затем спустился к заливу. В открытом море кружили яхты, залив был пуст. Во время спуска одно из колес отдало богу душу.
      Маршрут заканчивался метрах в ста, где поперек дороги стоял грузовик. К счастью, дорога все ещё шла на подъем и "шевроле"с выключенным зажиганием остановился в миллиметре от него. На берегу белела ещё одна стрелка, указывающая на залив. Невдалеке от мостика на якоре стояла моторная лодка.
      Подхватив автомат, я бегом начал спускаться с холма, но не удержался и полетел головой вперед. На несколько секунд перехватило дыхание. Сквозь боль долетел рев приближающейся машины. С трудом поднявшись, я согнулся пополам и продолжил спуск. На вершине холма появился темный силуэт. Я услышал звук автоматной очереди и пули засвистели вокруг, добавив мне прыти.
      Узкую полоску пляжа пришлось пересечь под градом пуль, вздымающих вокруг столбики песка. Мишень двигалась, а стрелки стояли наверху, это им мешало. На пирсе я обернулся и разрядил в сторону берега целый магазин. Как Эрол Флинн, с бедра, ибо прицельные выстрелы были бы напрасной тратой времени, так как пули уже стучали по камням пирса.
      Пришлось прыгать в воду и проплыть несколько метров под водой. Вода была удивительно свежа, и вскоре надо мной появилось дно лодки. Вынырнул я так, чтобы лодка оказалась между ними и мной. Теперь не стоит паниковать, прошептал мне внутренний голос. Я находился в нерешительности. Теперь уже оставалось совсем немного, ибо рядом не было ни суденышка. Подняв якорь и не вылезая из воды, я проплыл вдоль низкой рубки, забросив автомат на борт, кое-как ухватился рукой за банку. Четверо преследователей скатывались с холма к пирсу.
      Спокойнее, Филип, спокойнее. Мой палец нащупал стартер, и пятидесятисильный мотор "меркурий" тотчас завелся. Одной рукой я удерживал штурвал. Взревев мотором, лодка, рассыпая пену, рванула вперед. Я все ещё оставался в воде, и теперь было довольно трудно перекинуть ногу через борт. Лодка из стеклопластика, предназначенная для буксировки воднолыжников, описав полукруг, начала удаляться от пирса. Я держался одной, управлял другой рукой, одна нога по прежнему была в воде.
      Последняя автоматная очередь легла очень близко, резкая боль пронзила поясницу. Я свалился в лодку, заскользившую по поверхности залива в сторону Индийского океана. Дрожащей рукой я ощупал ягодицы: пустяковая царапина, боль придет позднее, а сейчас не стоит беспокоиться. Попытался сесть, но ранение дало знать о себе. Посмотрел назад. Находясь в пятистах метрах от пляжа, я различил на нем четыре маленьких силуэта у самой кромки воды. Помахав им на прощание, я дал полный газ. Один из них безнадежно махнул рукой. Но взглянув перед собой, я увидел надпись на пластике планшира:
      "У вас горючего на пятнадцать километров. Используйте взлетную полосу".
      Лежа на борту, я попытался обогнуть высокий мыс. Нет, я просто заболевал от злости и усталости. По всей видимости я найду там один из цеппелинов.
      Аэропорт Мали находился на противоположной стороне по отношению к порту. Сам клуб был построен на высоком мысе. Взлетная полоса начиналась в сотне метров от клуба и шла вдоль берега моря таким образом, что у пилотов для захода на посадку была в распоряжении вся водная поверхность. Металлические полосы времен второй мировой войны заменялись малинцами на бетонное покрытие. Все происходило под смех, песни и любовные забавы под грузовиками. Я направил лодку к пляжу в конце полосы: там за дюнами поблескивал плексиглас пилотской кабины. Заглушив мотор, я услышал рокот авиационного двигателя. Повидимому, самолет, на котором мне предстояло улизнуть, уже прогревал двигатели.
      Взяв автомат, я выбросил пустой магазин и вставил новый. Я взмок и, пока бежал по пляжу, спина напоминала мне о полученной порции свинца. Если бы я посидел немногим дольше, мне было бы труднее бежать. Самолет был передо мной, его пропеллеры медленно вращались, но при виде его мой рот перекосила гримаса ужаса. Это был двухмоторный моноплан с длинным тонким фюзеляжем и двумя килями. Под фонарем была кабина на двоих. Голубые камуфляжные пятна выцвели от солнца, дождей и двадцати двух лет существования. Кто-то освежил старый опознавательный знак: черный крест в белом круге. Последняя дурацкая шутка Петерса. Самолетом был "мессершмит ЕF-110". Истребитель-бомбардировщик для атак по наземным целям, использованный Люфтваффе как ночной охотник, один из худших самолетов, которые когда-либо получала эта организация.
      Я шел к старому служаке с тяжелым сердцем. Двенадцатицилиндровые V-образные двигатели "даймлер-бенц" издавали звук трущихся друг о друга листов кровельного железа. Шины были полуспущены и весь аппарат зловеще сотрясался. Я думал, что ни за что не решусь на нем лететь. Я даже задался вопросом, сможет ли он вообще летать.
      Сделав несколько неуверенных шагов в сторону самолета: я заметил под моторами пятна вытекающего масла. В тот же миг от горба левой гондолы отделился Малыш и невесело улыбнулся мне.
      - Это последнее испытание, Макальпин, - прокричал он, пытаясь перекрыть шум моторов.
      Я чувствовал, как кровь леденеет в жилах. Конечно, мне нужно подождать. Старина был сама важность, а я помнил его делающим зарубки на ружье: ведь предстояло атаковать победителя Больших Шпионских Гонок. Его последняя миссия состояла в том, чтобы доказать себе, что он самый быстрый стрелок на свете. И я уже видел его в деле.