Темное солнце: Хроники Атхаса (№4) - Тени Киновари

Под обжигающим темным солнцем Павек предавался бесчисленным фантазиям, но он не останавливал их поток, потому что прекрасно знал, что многие из тех, перед которыми он хотел бы похвастаться, уже мертвы, и он никогда не будет так поступать перед остальными. Он слишком хорошо знал, что такое унижение, чтобы наслаждаться им в любой форме.

В более спокойные моменты Павек думал о то, что вообще не уверен, хочет ли он быть высшим темпларом. Во всяком случае он совершенно точно не хотел регулярно встречаться с королем-волшебником Урика. С другой стороны, судя по тому, что он узнал о жизни высших темпларов от Матры, те не слишком часто встречались со своим повелителем. В любом случае ему придется, для начала, пережить свое самое первое поручение, как высшему темплару. Ночь за ночью, сидя у маленького костра рядом с белокожей женщиной, Павек разговаривал с нею, узнавая все больше и больше о несчастьи, кототрое привело ее в Квирайт.

Матра рассказал ему об огромной пещере под городом и об огромном водном резервуаре, который по-видимому там находился. Когда он как следует обдумал это дело, ему стало ясно, что так и должно было быть. Фонтаны и колодцы, утолявшие ежедневную жажду Урика, не пересыхали никогда, и хотя создание воды из водуха считалось считалось одним из самых элементарных магических действий — даже он мог делать это — было бы совершенно невероятно, если бы городская вода имела неестественное происхождение. И община неудачников, выкинутых из обычной жизни и живущих на берегах подземного озера, также выглядела весьма и весьма обычным делом. Для многих людей жизнь в любом месте города, даже там, где никогда не бывает солнце, было предпочтительнее, чем жить где-то за городом.

Не больше чем год назад сам Павек думал точно так же.

И он легко мог представить себе банду головорезов, спускающуюся вниз с убийством в голове. Это была не самая приятная картина, но время от времени, несмотря на железный кулак Короля Хаману и решительность темпларов выполнять королевскую справедливость, бунты происходили и в Урике. Когда он носил желтое, Павеку не один раз приходилось вместе со своими товарищами-темпларами врываться на кипящие смутьянами рыночные площади, проламывая слишком горячие головы и жестоко наводя порядок, так что темпларов скорее боялись, чем ненавидели.

После такой работы он впадал в меланхолию, двухдневную пьянку, но было много темпларов, которые радовались такой работе и даже предпочитали ее любой другой.

Темплары, без всякого сомнения, могли бы устроить кровавую бойню в пещере, но было похоже на то, что как раз темплары тут не при чем. Убийства там были совершены с каким-то особенным цинизмом и жестокостью. Да и Матра узнала бы работу темпларов из воспоминаний одного мастера-псионика, которого она называла Отцом. А она не заметила даже намека на желтый цвет в тех образах, которые ей передало умирающее сознание Отца, а ведь даже не на службе темплары всегда носили желтое, это было для них что-то вроде брони.

Главное, что Матра впитала из этих воспоминаний, было обезображенное шрамами лицо, и она настаивала, что это было лицо раба-халфлинга, алхимика Экриссара. Павек видел этого алхимика только один раз, когда стоял рядом с его хозяином, высшим темпларом Элабоном Экриссаром, в подземельях таможни. Тогда Павека поразило, что в глазах этого алхимика было столько ненависти, как если бы он хотел уничтожить весь мир. Он легко мог поверить, что за ненавистью этого сумашедшего алхимика скрывается настоящая сила. Но он никак не мог себе представить цель Какзима и понять, зачем Какзиму потребовалось перерезать общину, которую Король Хаману все равно, рано или поздно, уничтожил бы без малейшего сожаления.

Для тупоумного человека вроде него самого это не имело ни малейшего смысла, но похоже и сам Король-Лев тоже не понял в чем дело, иначе он не послал бы за ним через Кулак Солнца, чтобы решить проблему. Верно, сам Павек тоже был озабочен, когда после битвы в Квирайте выяснилось, что Какзима не нашли и не убили, но не настолько, чтобы упаковать свои пожитки и бегом отправиться в город. Он не видел срочной необходимости. Урик принадлежит Королю Хаману, как ребенок принадлежит родителям, и вот уже больше тысячи лет Король-Лев доказывал, что умеет заботиться о том, что ему принадлежит.

Если Лорд Хаману захочет, чтобы Какзим умер, Какзим умрет. Просто и эффективно.

Перебрав все возможности, какие он только мог себе представить, Павек нашел только одно единственное удовлетворительное объяснение появление Матры в Квирайте: Лорду Хаману скучно. Это было обычное объяснение, когда внезапные странные приказы проходили вниз через иерархию гражданского бюро; приказы, которые выгоняли детей-сирот на внешние стены раскрашивать портреты Короля-Льва на двадцать пятый день пятнадцатой, или перекрасить все килты в другой цвет.

Иногда по той же причине Лорд Хаману устраивал войну, или разрешал своим домашним зверюшкам, высшим темпларам, поиграть в заговор. Он сделал Павека высшим темпларом, и теперь Павек должен стать его ежедневным развлечением, прежде чем Лорд Хаману сам займется охотой на халфлинга.

Павек видел во сне желто-зеленые глаза среди звезд, смеющиеся и прищуренные, а острые когти вонзались ему в тело, вырывая сердце из-под ребер. Естественно, что когда он просыпался, небо было темно, но медальон с выемкой жег его даже через одежду, и Павек никогда не был абсолютно уверен, что это только сон.

В противоположность его беспокойным ночным кошмарам, Звайн и Руари решили, по видимому, что это будет самое замечательное приключение за всю их молодую жизнь. Они бесконечно болтали о храбрости, мудрости и победе, которую они конечно одержат. Звайн воображал, как он бросает окровавленную голову Какзима к ногам Короля-Льва и получает от него в награду золота по весу головы. Руари, к его чести, думал только о награде для Квирайта. И даже Матру охватило тщеславие, хотя ее ожидания были намного более скромными: неисчерпаемый запас плодов кабры и красных бусинок.

Все трое пытались и его заразить своим энтузиазмом, называя его стариком, когда он сопротивлялся. Основание для этого у них было. Павек хорошо помнил себя в возрасте Руари — не слишком много лет назад — и уже тогда он был осторожен и предусмотрителен, как старик.

Не считая скуки короля-волшебника, больше всего Павек опасался именно амбиций своих молодых и неугомонных союзников.

Руари здорово повзрослел за последний год. У него еще случались моменты безрассудства, юношеского упрямства, но в целом Павек верил, что полуэльф действует рассудительно и держит себя под контролем. Звайн, напротив, был еще слишком молод, и был в том самом возрасте, когда мальчишки все встречают в штыки, не слушают никого и страдают от по большей части придуманных юношеских страданий. Время от времени он уходил в себя и замыкался — особенно когда Павек и Руари занимались жестокими, но абсолютно непоследовательными спорами. Мальчик страсто желал больше внимание к себе, а Павек никак не мог быть доброй мамочкой, но частенько из чистого упрямста отвергал даже то, что Павек мог ему предложить, что делало его жизнь еще более трудной.

Что касается Матры…сделанная женщина оставалась загадкой. На несколько лет моложе Звайна, она была не столько ребенком — хотя у нее были совершенно детские понятия обо всем — сколько диким зверем, взрослым и непредсказуемым. Она была намного сильнее, чем казалась, и умела, как она постоянно говорила, «защищать себя».

Матра рассказала, что она выехала из Кело, рыночной деревни, расположенной почти на прямой линии между Уриком и настоящим положением Квирайта, в которой содержалось стадо канков Короля Хаману. Но Павек по традиции решил въехать в Урик с другого, не правильного направления.

Они обогнули город, проведя лишнюю ночь в пустыне, и на следующее утро выехали на южную дорогу в город сразу после восхода.

На этом закончилась вся их скрытность и вся их секретность. Как только огромные и яркие королевские канки с колокольчиками оказались на дороге, по всем обрабатываемым полям и тропинкам полетели слухи. Павек быстро распознал небольшие клубы пыли, остававшиеся от бегунов, несущих слово своим господам, задолго до того, как они приблизились к городу. Все сохраняли дистанцию, конечно, даже благородные леди, путешествовавшие в изысканных, занавешанных беседках на спинах гигантских ящериц, но любопытство — самая сильная из эмоций смертных, а парад раскрашенных жуков Короля Урика был чуть ли не более великолепен, чем выход самого Льва. Впрочем на Павека, Руари или Звайна особенно не глазели, но Матра, элеганта с белой кожей и необычной маской на лице, привлекала всеобщее внимание. Когда они оказались в Модекане, той самой рыночной деревне, где в прошлом Квириты регистрировали свою зарнеку, чтобы продать ее на следующий день, все глаза глядели только на нее.

Павек не имел ни малейшего понятия, в какой день они добрались до Модекана, но в деревне было тихо. Регистраторы Модекана никак не ожидали путешественников, по меньшей мере путешественников едущих на спинах канков короля-волшебника. Павек уже начал сожалеть о своем решении ехать через Модекан, в котором их внушительное прибытие будет предметом разговоров и самых невероятных слухов по меньшей мере еще год, если не десять.

Он насчитал по меньшей мере девятнадцать бешенных ударов деревенского гонга, пока они не приехали; в стенах деревни даже прибытие самого Лорда Хаману встречалось не более чем десятью ударами.

Все темплары Модекана выстроились у ворот, надев свои заляпаные пятнами желтые туники, которые никогда бы не вышли за стены бывшей казармы Павека. Все остальные Модекане собрались за их линией, шеи вытянуты, головы крутятся туда и сюда, чтобы лучше видеть. Три шага через ворота, и все пары глаз уставилась на Матру. Толстая женщина-человек, на рукаве желтой тунике которой было чуть больше нашивок, чем у остальных, поторопилась вперед, к канку Матры, и низко наклонилась, предлагая собственную спину в качестве подпорки при спуске с канка. Большие как птичьи яйца глаза Матры выпучились от изумления, и вместо того, чтобы спуститься, она поставила ноги на седло.

Это было настоящее оскорбление, нарушение всех традиций. Павек не мог себе представить, что регистраторам нравится изображать из себя подставку при канке — безусловно нет — но уж если они унижались, то ни один темплар, даже самого низкого ранга, не должен был быть отвергнут. Неловкое положение только усились и угрожало стать по-настоящему отвратительным, когда деревенский темплар продолжала ползти в грязи, а Матра старалась сохранить равновесие на спине канка.

Павек взглянул на толпу и его взгляд немедленно сосредоточился на еще одном темпларе, достаточно молодом и злом, чтобы быть сыном женщины, лежавшей в грязи рядом с канком, его лицо стало красным от злости.

Когда опасный темплар пошевелился, Павек решил, что ему надо взять инициативу на себя, иначе все кончится очень плохо. Он спрыгнул с канка в стиле военного бюро — ноги махнули вперед над лукой седла, а не назад — так что всадник приземлялся глядя в глаза врага. Он видел, как это делают, но никогда пытался сам. Успех окрылил его.

— Кто здесь командует? — спросил он, скрестив руки на груди. Никто не ответил. Матра выглядела кем-то важным, но он сам был похож скорее на фермера. Павек повесил кожаный шнурок с медальоном на шею так, чтобы сторона с выемкой была на виду. — Кто здесь командует? — повторил он.

Наглость чаще всего побеждала в Пустых Землях, потому что цена за неповинение высшим была так высока, что мало кто был готов платить ее. Как темплары, так и жители деревни прекрасно знали о наказании для того, кто выдаст себя за высшего темплара. Так что они уставились на Павека так, как если бы его медальон был сделан из чистого золота. Последовало долгое мгновение, когда его сердце совсем не билось; потом женщина вскочила на ноги. На ее лице была радостаная улыбка, когда она шла к нему; более раннее оскорбление было забыто; теперь она предвкушала честь разоблачить его перед высшими властями.

Потом она увидела выемку в медальоне, который он держал в руке, и ее улыбка слегка увяла. Павеку не нужно было быть ни магом ни псиоником, чтобы услышать сомнения, борющиеся в ее сознании, но она все-таки протянула руку. Однако они оба были потрясены и на мгновение ослепли, когда из-под ее пальцев вылетели яркие багровые искры.

— Великий! — крикнула она, нянча обожженные пальцы и падая на колени. — Великий, Лорд, прости меня. Я не хотела проявлять неуважение.

Все остальные немедленно последовали ее примеры, родители схватили детей, вставая на колени и прижимая их к себе. Дети протестующе заплакали от грубого обрашения, но раздалось и несколько вполне взрослых всхлипов. Павек мог бы убить их всех на месте, никто не задал бы ему ни единого вопроса. Он мог сделать их всех рабами, мог продать, не обращая внимание на родство. Он мог сделать все, власть высших темпларов Короля-Льва была почти безгранична.

Павек пожевал свою нижнюю губу, ему уже стало плохо от того, что он сделал, надо было помыслить, как все исправить. Единственным высшим темпларом, которого он встречал во плоти и крови, был Элабон Экриссар, а он скорее бы умер, чем стал следовать такому примеру.

— Произошла ошибка, — наконец пробормотал он. Ошибки делают люди, и между прочим, умирают из-за них. — Вы не ждали нас. — Они должны были ехать через Кело. — Ничего плохого не случилось, ни с нами ни с вами, нет причин для кровавого пота.

Как бы неряшливы и недисциплинированы были эти регистраторы, они были темпларами и хорошо знали, что такое кровавый пот. Некоторые головы поднялись и на него уставились недоуменные взгляды. Скорее мекилоты могли бы летать, прежде чем высший темплар пожалеет дураков, так что Павек только что отрастил для них крылья.

— Нам надо воду для питья, смыть с себя грязь, тележку для нашего багажа. Потом мы пойдем дальше. У нас дела в Урике.

Еще больше голов поднялось, еще больше народа благословили свою счастливую судьбу. Толстая женщина-регистратор встала на ноги, прижимая обожженную руку к груди. Она взглянула на медальон, потом на лицо Павека.

— Все что желаете, Великий, Лорд. Все, что бы вы не захотели. Пожалуйста, Великий скажите нам как вас называть?

— Павек, — буркнул он недовольно, чувствуя себя почти так же неловко, как и она.

Судя по отсутствию реакции, его имя, которое было связано с наградой в сорок золотых монет еще год назад, как следует забыто. Губы регистратора заработали, набираясь силы духа для следующего вопроса.

— Простите меня, Лорд Павек, мы здесь совершенно изолированы. Мы знаем только своих крестьян, рабов и фермеров, но мы совершенно не знаем имя вашего благородного дома, Великий Лорд Павек, не могли бы вы нам сказать его, чтобы мы могли обращаться к вам с соответствующим уважение.

Ну конечно. Как и аристократы, живущие в своих поместьях, высшие темплары имеют второе имя, выгравированное на их медальонах. Павек конечно мог дать какое-либо фальшивое имя этим нервным регистраторам, чтобы удовлетворить их, и он обязан сделать это, ради их и себя, но как на зло ничего не шло ему на ум.

— Согласно Декрету Хаману, Лорда Гор и Лесов, Короля МираОни все совершенно забыли о Матре, которая все еще сидела на спине своего канка, скрестив ноги. Лорд Хаману должен был приготовить ее для этого момента, по меньшей мере Павек надеялся, что король-волшебник научил ее подходящим словам когда давал свое послание, которое она должна была отвести в Квирайт. Альтернативой была возможность, что голосом Матры в данным момент говорит сам Лорд Хаману, псионически. Павек заметил, что не он один ищет взглядом желто-зеленые глаза в небе над ее головой. Он не нашел.

— Лорд Павек является единственным наследником Дома Экриссара. Вы можете называть его Лорд Экриссар.

Вот это имя узнали все, одновременно со страхом и презрением, решил Павек. Модекане глядели на него еще более неуверенные в себе, чем раньше, и даже Руари со Звайном были совершенно ошеломлены таким поворотом дела. Если подумать, это не должно было так, до дрожи в теле, поразить их — Король-Лев сказал, что ему нужен другой высший темплар на замену полуэльфу — но поразило. А Павек почувствовал себя так, как если бы на его коже появилось клеймо, плохое и смертельное, которое теперь останется до конца жизни.

Женщина-регистратор отступила на полный шаг. — Мы пошлем в Кело за носилками, Лорд Экриссар. Она махнула рукой, и два эльфа-темплара уже помчались со все ног. — У нас здесь их нет.

Еще одна причина, чтобы ехать через Кело. На ездовых или вьючных животных ездили за пределами Урика, и в полосе между городом и его рыночными деревнями. В самом Урике высшие темплары и аристократы обычно ездили в роскошных носилках, которые нанимали в Кело.

— Для этого нет времени, — запротестовал Павек, обнаружив, что он вспомнил о своем голосе слишком поздно, чтобы отозвать эльфов. — Воду и тележку, это все, что нам надо; потом мы поедем дальше.

Они получили воду, столько сочных фруктов, сколько могли съесть, но не ручную тележку. Не было никакой возможности, чтобы главный регистратор дала высшему темплару, особенно такому, который называл себя Лорд Экриссар, уйти из ее деревни, толкая перед собой хлипкую двухколесную тележку из костей и кожи со своим багажем.

В деревне было не меньше двух десятков здоровенных молодых мужчин, которые хотели бы иметь честь толкать эту тележку. Ее собственный сын очень хотел бы толкать вторую тележку с самой элегантой, в оценке чьего ранга он так ошибся несколько часов раньше.

— Но, Лорд Экриссар, неужели вы хотите, чтобы она шла?

Павек знал, что Матра далеко не так хрупка, как выглядела на первый взгляд, но ее сандали совершенно не подходили для долгой прогулки до города. После безуспешного ворчания, он решил принять совет регистратора. Кровавое солнце не успело передвинуться и на два своих диска по безоблачному небу, а ему уже опять говорят, что надо делать, почтительно и вежливо, но говорят.

К тому времени, когда жители Модекана напихали в тележку Матры буквально все подушки, которые только смогли найти, одетый в желтое эльф-темплар все еще не вернулся. Теперь темплары у ворот города предупреждены и не будут поражены так как здесь, в Модекане, неожиданным появлением высшего темплара и его свиты. А сам Павек не сможет обсудить со своими спутниками последнюю часть их путешествия как — глупо, как всегда — он надеялся.

Собственно говоря Павек вообще не мог сказать им ни слова. В добавок к двум мужчинам, толкавшим тележки, половина взрослого населения Модекана шла за ними, и каждый из них в полной мере старался найти справедливость или подать жалобу чуду из чудес, самому высшему темплару. Они обещали все, что только могли, предлагали свою службу на пятнадцатую часть, на сезон, или вообще на все года своей жизни, лишь бы он объявил себя их покровителем. Одна молодая но созревшая женщина предложила себя в жены, обещая много сильных сыновей для продолжения его знатного рода; трое у нее уже было, от мужчины, от которого она ушла, того самого мужчины который, в свою очередь, предложил себя на должность водяного слуги на десять лет и один день.

Он сказал, что подумает об этом, и положил маленький камешек с вытесненным на нем ее именем в кошелек, висевший на поясе. Еще один, более старый Модеканин, дварф с висящим ухом и покалеченной ногой, немедленно занял ее место, а Павек бросил взгляд на Матру, Руари и Звайна и со злорадством убедился, что на них тоже напали и все трое выглядят совершенно подавленными. Он обругал себя дураком, и обрадовался, что рядом нет Телами и она не видит всю эту суматоху, которую он устроил одним своим появлением, но тут дварф напал на него.

Оказалось, что дварф знает место, глубоко в пустыне, где песчаный шторм засыпал богатый караван, убив всех, кроме него одного. В течении двадцати лет он хранил тайну этих сокровищ, но теперь, если Лорд Экриссар даст ему всего двадцать золотых монет — для найма людей, запасов и инексов, которые доставят сокровище обратно в Урик — дварф охотно разделит с Лордом Экриссаром этот невообразимый клад.

Милосердие Хаману! Да они похоже считают его еще большим дураком, чем он был на самом деле.

Павек все больше сердился на себя и на назойливого дварфа, пока крыши и стены города не появились на горизонте. Он даже не подозревал, как ему не хватало Урика — он даже думал, что он совершенно забыл о нем — но вспышки солнечного света на желтых стеклянных глазах Короля-Льва, вделанных в величественные стены, отдались холодной дрожью восторга в его позвоночнике. Его тело стало сильнее, он пошел легче, чувствуя как жизненная сила Урика вливается в его ноги, хаотические ритмы разумной жизни, так отличной от медленной упорядоченности рощ Квирайта. Дварф немедленно отстал, как только Павек прибавил шагу. Возможно жестоко использовать более короткий шаг дварфа, но не несправедливо, в точности как Король-Лев, чьи гигантские портреты украшающие стены звали его домой.

Его бывшие начальники по гражданскому бюро ожидали их у южных ворот. Они то помнили его имя. По меньшей мере некоторые из них с радостью продали бы его Экриссару, если бы представилась такая возможность, чтобы получить сорок золотых. Зато теперь они заявляли, что он один из них, и гнали Модекан как словами так и палками, пока четыре путешественника не оказались одни внутри стен города.

— Всемогущий Лорд ожидает тебя, Великий, — сообщил Павеку старший инспектор южных ворот. — Мы послали слово во дворец, как только прибыл гонец из Модекана. — Манип — он показал на юношу с льняными волосами, носивший на рукаве нашивки регулятора, которые были так хорошо знакомы Павеку — ждал в коридоре. Он видел гонцов, посланных в квартал с ключами от твоего дома.

Инспектор сделал паузу, как если бы ему было что еще сказать и, как если бы было чистой случайностью, его рука с открытой вверх ладонью очутилась между ними. Темплары, стоявшие у ворот, не могли ничего требовать от высшего темплара, но Манип пошел на немалый риск, подслушав и подсмотрев то, что случилось во дворце. Павек порылся в своем кошельке; полезно знать, что есть и где спать, хотя это и зловещее предзнаменование. Он положил необрезанную керамическую монету в руку инспектора. Она мгновенно исчезла в рукаве темпларе, но больше информации не последовало, и Павек не был уверен, что Манип получит свою долю награды.

— Должен ли я сопровождать вас во дворец, Великий? — спросил инспектор.

Пааек понял, что тот ожидает еще одного вознаграждения, когда они будут около ворот дворца. Ему понадобилось какое-то время чтобы вспомнить, что теперь он высший темплар и ему не нужно награждать ни этого человека, ни любого другого. Никто не может заставить его принять службу, которую он не хотел принимать.

— Я знаю дорогу, инспектор, — твердо сказал он, упиваясь звуками своего голоса. — Твое место здесь. Я не хочу мешать тебе исполнять свой долг. Пускай Манип отведет эту тележку с вещами к моему дому. — Таким обрразом он мог бы наградить того, кто действительно рисковал, подслушивая во дворце, и заодно избавиться от вещей. Другая тележка с подушками, в которой раньше сидела Матра, был уже на пути в Модекан.

— Дворец, Великий? — тон инспектора резко изменился. — Всемогущий Лорд извещен о вашем близком прибытии. Он ожидает вас и ваших спутников.

— Тебя это не касается, инспектор, — Павек сделал свой голос холодным до предела. Потом он улыбнулся той самой темпларской улыбкой, и его шрам задергался.

Трюки высших темпларов легко приходили к нему. Он может легко привыкнуть пользоваться властью, если не будет аккуратен. Отвращение уже увеличилась в нем, как тогда, когда ему предложили дать взятку и он дал ее, ничего удивительного, но и как тогда, когда он отказался дать ее, а вот это сюрприз.

Он послал тележку, Месипа, и три куска керамической монеты в квартал темпларов, а затем повел своих товарищей в глубь города, где они растворились в густых толпах народа.

— Ты слышал, что он сказал? — спросил Звайн, когда они присели отдохнуть во дворике пустого магазина. — Колеса Судьбы, Павек — Король Хаману положил на нас глаз. Мы покойники, если не поторопимся во дворец!

— И что мы там будем делать? — возразил Павек. — Ляжем на живот и будет обтирать им пол, пока он не скажет, что делать дальше?

Звайн не сказал ничего, но судя по выражению его лица именно этим он и собирался заниматься.

— Матра, ты можешь показать нам дорогу к резервуару? — повернулся к ней Павек. — Я хочу посмотреть на него своими глазами, прежде чем мы отправимся во дворец.

Он отпрыгнула назад, тряхнув головой как дикий зверь.

— Если мы собираемся поохотиться на Какзима, надо начать оттуда, где его видели в последний раз.

— Лорд Хаману-, — запротестовала Матра.

Но Павек оборвал ее. — Не знает всего, что случается в Урике. — Это были опасные слова, еретические, но правдивые, иначе Лаг никогда не стал бы гулять по городу. — Ты сможешь провести нас? Я не хочу идти во дворец с пустыми руками.

— Там только смерть. Кровь и трупы. Я не хочу возвращаться обратно. Я не пойду обратно. Отец, Мика, они все еще там.

Ребенок, напомнил себе Павек. Семилетний ребенок, который пришел домой утром и обнаружил, что вся его семья зарезана. — Тебе не надо идти с нами до конца, Матра. Доведи нас до такого места, откуда мы уже доберемся сами. Звайн останется с тобой-Нет уж! — запротестовал мальчишка. — Я пойду с тобой. Я не боюсь пары-другой трупов.

Зато он боялся Матры. Это началось еще на Кулаке Солнца и теперь страх кипел в нем, когда они оба вернулись в Урик, где они познакомились в Доме Экриссара и у них были общие воспоминания, о которых Павеку не хотелось даже думать. Он бросил быстрый взгляд на Руари. Из всех них полуэльф выглядел самым взволновалным. Руари не знал о городах почти ничего, а то что знал было не слишком приятно. Когда Манип увозил тележку с вещами, Руари достал оттуда свой посох и сейчас вцепился в него обеими руками. Остальное его тело двигалось почти не переставая, он вздрагивал чуть ли не при каждом звуке. Ну что ж, пришло время проверить утверждение, что полуэльф будет самым надежным из всех его спутников.

— А ты сможешь остаться с ней, Ру?

— Да, — ответил Руари, и тут же уставился на крышу соседнего дома, где что-то тяжело стукнуло.

— Тогда, Матра — веди нас покуда сможешь, а Руари останется с тобой, пока я и Звайн не вернемся обратно. — Не имеет значения, что он доверяет скорее чувству улицы Матры, чем Руари; Матра сможет защитить их обоих.

— Нам нужно дойти до эльфийского рынка. Там надо заплатить смотрящим и шестеркам. Я не платила им с-, — голос Матры споткнулся. Павек уже начал беспокоиться, что возращение в Урик разбило ее, но она справилась с собой, прочистила горло и продолжила, — Еще есть Энторен. Я не знаю, разрешит ли он мне перевести кого-нибудь нового через его площадь…

— Мы позаботимся об этом, когда доберемся до туда, — сказал Павек, пожав плечами.

Он должен был сам догадаться, что проход находится на эльфийском рынке — единственном месте в Урике, где медальон высшего темплара нельзя даже показывать. Будет лучше всего, если рыночные смотрящие и шестерки не будут подозревать, кто он такой. Засунув медальон внутрь туники, он пошел по направлению к рынку. У него было три спутника, каждый из которых хотел идти рядом с ним, но только две стороны, причем Руари объявил, что он идет справа от Павека. Он сердито посмотрел на остальных, и пару раз задиристо махнул своим посохом, на что Павек решил не обращать внимание.

— А что мне делать с этим? — жалобно спросил полуэльф.

Павек посмотрел на пригорошню цветных камней-печаток, лежавших в протянутой руке Руари. — Хоть один из них рассказал тебе историю, которой ты поверил?

— Нет. Они все хотели что-то от меня.

— Тогда выкини их все.

— Но-?

Камни покатились по земле, когда Павек толкнул протянутую руку полуэльфа.

— Но-? — повторил тот. — Не должен ли я был попытаться вернуть их, если я не хочу их?

— Забудь о камнях. Гончары продают их по двадцать штук за керамическую монету, по сорок после дождя. Забудь о жителях Модекана. Если бы ты поверил им — тогда, может быть, было бы другое дело. Но ты не поверил им. Доверяй себе, Ру. Ты не обязан доверять кому-нибудь еще в городе, кроме меня, конечно.

Руари стряхнул грязь со своих штанов. Великое приключение, похоже, потеряло всякий блеск в его глазах, а потом и совсем затуманилось, когда они прошли через ворота эльфийского рынка. Руари почувствовал себя маленьким и потерянным в этой путанице палаток, торговых ларьков и стойл с животными. Его мать из племени Бегунов Луны была изнасилованна темпларом-человеком где-то здесь. Тот темплар была давным-давно мертв, но Руари все еще ненавидел его.

Рынок был сравнительно тих, по крайней мере в том, что казалось смотрящих и шестерок. Матра уверенно вела их от одного мясного ларька до другого. Внимательно высматривая местных авторитетов Павек заметил несколько продавцов, которые узнали ее — едва ли удивительно, учитывая особенности ее экзотической внешности — но никто не позвал ее. И это было не слишком удивительно. Народ на рынке был в первую очередь обеспокоен своим собственным бизнесом, но у них была очень хорошая память на чужаков, и нет сомнений, что они хорошо запомнили трех незнакомцев, идущих рядом с Матрой.

Они остановились немного не доходя до края площади, ничем не отличавшейся от десятков других, которых они пересекли без колебаний.

— Его нет. Энторена нет на месте, — промямлила Матра через свою маску. Она указала рукой на странную, но пустую конструкцию, кресло с навесом на верхушке башенки высотой с человека, при этом у башенки были колеса. Энторен — эльф из племени, судя по имени — по-видимому должен был бы сидеть на этом кресле, но вокруг не было видно ни единого эльфа, даже среди женщин, которые полоскали белье в фонтане. — Он исчез.

— И следовательно он не сможет помешать тебе перевести нас через плошадь, да? — тихо сказал Павек. — Пошли.

Она повела их к приземистому каменному зданию, стоявшему на северо-запад от фонтана.