Темное солнце: Хроники Атхаса (№4) - Тени Киновари

— Четыре куска, — сказала она, — и пусть призрак наденет плащ.

Это была честная цена и честное требование: Какзим может увидеть Матру задолго до того, как они найдут его. Павек вынул деньги из кошелька на поясе.

Ее звали Джиола, не племенное имя, но эльфы, носящие желтое, имели мало общего со своими родственниками-кочевниками. Она вооружилась обсидиановой дубинкой из стеллажа с оружием за дверью сторожевой башни, прежде чем вести их к воротам деревни, которые, в отличии от ворот города Кроля-Льва никогда не открывались настежь.

— Ты знаешь, как пользоваться этой палкой? — спросила она, указывая на меч Павека.

— Я не умею резать людей голыми руками.

— В ней слишком много металла для безрукого парня, который несет его на бедре. Там, внутри, есть слишком много народу, который перережет горло даже за половину его. Ты уверен, что не хочешь, чтобы я понесла ее? Смотри, тебя могут ненароком толкнуть, а то и случайно зарезать. Лучшее оружие должно быть в лучших руках.

— В ваших мечтах, Великая, — ответил Павек, используя фразу, которую использовали одни темплары. Между друзьями это была дружеская подначка, между врагами — оскорбление. Но Павек улыбнулся, и это стало вызовом, который Джиола мудро отклонила.

— Тогда пошли, — сказала она, пожав плечами. — Но не ожидай от меня, что я рискну своей головой за твои жалкие четыре куска. Если что-нибудь пойдет не так, будешь расхлебывать сам.

— Достаточно честно, — согласился Павек. — Если что нибудь будет не в порядке, ты все равно получишь свое. — Он никогда не был мастером в тонком искусстве вымогательства, вот почему он всегда оставался бедным. Он не обижался на Джиолу за попытки потрясти его кошелек, но не намеревался давать ей больше денег. — Пошли. Мы ищем путь под землю, пещеру, ход, что-нибудь в таком духе, достаточно большое для человека-Для халфлинга, — поправил его Руари, заговорив в первый раз с того времени, как они вошли в сторожевую башню и ожидая одну из самых кислых усмешек Павека за вмешательство.

— Для халфлинга, человека, дварфа, короче для любого, — продолжал Павек, едва ли обратив внимание на вмешательство полуэльфа. — Может быть склад или катакомбы — если они есть в Кодеше.

— Нет, совершенно нет, нет даже публичных выгребных ям, — ответила Джиола. — Это место построено на камне. Они сжигают все, что могут, — она почесала нос и показала на несколько клубов дыма, которые отравляли воздух Кодеша. — То, что остается они или продают фермерам или отвозят на тележках в Модекан.

Совершенно нет. Единственный звук, который Павек услышал после этих слов — звук ударов собственного сердца. Он был так уверен в себе, когда увидел сверкающие костяные платформы и обшитые кожей котлы. Обычно он знал себя слишком хорошо, чтобы доверять своим суждениям… или суждениям Руари. Он посмотрел на мальчика, возраста Звайна, который вел цепочку животных через ворота. Они были предназначены для убийства, и Павек увидел свое собственное безнадежное лицо у каждого из них.

Джиола провела их за ворота вслед за мальчиком и его животными.

Кодеш оказался очень запутанным местом, сжатым внутри внешних стен. На его улицах два человека едва могли пройти, не задев друг друга. Серые здания твердо стояли на своих фундаментах, вытянувшись вверх, к солнцу, так что на узких улицах царил вечный полумрак. Когда одна из тележек с помоями, которые описывала Джиола, проезжала по такой улице, пешеходы разбегались в стороны, лезли в двери, если им везло и они были открыты, а то и карабкались на навесающие над улицей крыши домов, если у них были силы, стараясь уберечься от грязи; неудачникам приходилось бежать перед тележкой до ближайшего перекрестка, который редко находился ближе, чем в двадцати шагах.

Каждый булыжник и каждая стена на улице были запятнаны засохшей кровью. Даже пыль была темно-красного цвета, одежда, которую Кодешиты носили, была такая же темно-красная, как и их кожа. Запах смерти и гниения был повсюду, и становился еще хуже, когда смешивался с запахом готовящихся сосисок.

Звуки смерти смешивались с видами смерти и запахами смерти. Не было такого места в Кодеше, где бы не было слышно блеяние, визга и воплей животных, ожидавших смерти, крики которых прекращались только тогда, когда тесак падал на их шею.

Павек подумам о сосисках, за которые он заплатил хорошие деньги у ворот Урика, и почувствовал как его затошнило. На какое-то мгновение он решил никогда больше не есть мясо, но это было бессмысленно. На разоренном, сожженным темным солнцем Атхасе, еда означала жизнь. А человек ест то, что он может добыть своими руками, и он должен есть это сырым и неприготовленным, если так получается. Привередливые и разборчивые умирают молодыми. Павек сглотнул свою тошноту, вместе со своим недовольством.

Он начал побольше смотреть по сторонам, на те места, по которым Джиола вела их — в конце концов он заплатил за эту экскурсию. Они вышли на одну из площадей Кодеша: перекресток, где встречались пять улиц и бил фонтан, высотой с человека, из которого черпали воду все жители района. При всей своей кровавой атмосфере и унынии, Кодеш был обычной общиной, как и все остальные. Женщины приходили к фонтану с пустыми ведрами для воды и кучей стирки. Они вставали на колени рядом с камнями, оттирали грязь и пятна костяными скребками и вывешивали мокрую одежду на ребрах животных. Струи воды падали на землю рядом с женщинами, все вокруг их и включая их самих было мокрым. Вода крутилась вокруг их коленей и уходила в дыры между булыжниками.

— Вода. Откуда она берется? И куда уходит? — спросил Павек.

Джиола уставилась на него с неприкрытым презрением. — Из фонтана.

— Но где она была перед фонтаном? Как фонтан наполняется? И куда девается вода?

— Откуда, клянусь этим кровавым солнцем, мне знать? Я, что, похожа на ученого? Иди в архив Урика и найди себе жукоглазого сухаря, который знает, откуда вода берется и куда девается!

Несколько колких ответов прыгнули на поверхность сознания Павека. С некоторым трудом он отогнал их всех, напомнив себе, что большинство людей — и определенно большинство темпларов — не имеют его любознательности. Вещи являются тем, чем они есть, без всяких почему и зачем, перед и после. Жизнь Джиолы не измерялась сомнениями и вопросами, как его.

Но без ответов на вопросы он не мог ничего сказать, кроме, — Тогда пошли дальше. Мы все еще ищем путь под землю. Что-то вроде туннеля-Или здания, — прервала его Матра. Ее странный, лишенный эмоций голос хорошо подошел бы темплару низкого ранга. — Очень старое здание. Стены так же высоки, как и широки. Крыша плоская. Внутрь ведет только одна дверь, а в полу есть дыра, которая ведет под землю.

Павек обругал себя полным идиотом. Если уж он такой умный, что ищет второй проход в пещеру с резервуаром, почему он даже не подумал спросить о здании, которое выглядит точно так же, как то на эльфийском рынке, из которого Матра провела их под землю.

Джиола почесала свои лохматые белокурые волосы. — Да-а, — сказала она медленно. — Маленькое здание прямо в середине скотобойни. Не используемое, так я всегда думала. Я никогда не замечала там дверь, но, впрочем, я и не искала.

— Скотобойня, — вслух подумал Павек. Скотобойня, где, как сказал Нанк, живет халфлинг, уже целую луну. Он сверкнул на Матру улыбкой и схватил ее за руку. — Это оно! Это то самое место.

Матра отшатнулась и рванулась, пытаясь высвободиться из его хватки, ее глаза были так широко открыты, что, казалось, вот-вот упадут на землю. — Что такое скотобойня? Я не знаю такого слова.

Он расслабился и освободил руку Матры. Как и элеганта, скотобойня была словом, которое скрывало больше, чем открывало. И зная, что она во многих отношениях была еще ребенком, Павек инстинктивно не хотел разрушать эту загадку точным значением. — Это…это…. — он искал фразу, в которой была бы правда, но не слишком много. — Это место, где животные умирают, — наконец сказал он, а потом быстро добавил, — и там мы найдем халфлинга, которого ищем.

Матра посмотрела на крыши домов. Как всегда воздух был наполнен звуками страха, пыток и смерти. Она вздернула голову, поводила ей из стороны в сторону, пытаясь найти главный источник звука. Когда она сделала это, она кивнула своим лицом в маске и сказала. — Я понимаю. Убивающая земля. Мы найдем его на убивающей земле.

* * *

Скотобойня была сердцем Кодеша. Это было очень старое сооружение, похожее по стилю на то маленькое здание, которое они надеялись найти внутри него, и отмеченное теми же самыми угловатыми непереводимыми символами, которые Павек заметил на эльфийском рынке. Многочисленные пятна, темные контуры и обрывки изображений на стенах заставляли взгляд поверить, что когда-то там были фрески, быть может великолепные, но каким-бы величием скотобойня не обладала в прошлом, в настоящем это было мрачное и угрюмое место.

Еще одна сторожевая башня темпларов поднималась рядом с разинутым ртом арки, вырезанной в толстой известковой стене. Здесь было ничуть не меньше мужчин и женщин в желтом, наблюдающих за скотобойней, чем у Нанка, стерегущего внешние ворота Кодеша. Стеллаж с самыми разнообразными копьями стоял по одну сторону двери башни, а стойка со щитами, сделанными из чешуек эрдлу, прикрепленных к деревянному гибкому каркасу, по другую. Внутри самой башни каждый темплар был вооружен мечом и носил на себе кожаную броню; это было совершенно необычно для гражданского бюро, зато прекрасно соответствовало репутации Кодеша, как занозе в пятке Урика.

Они приветствовали Джиолу с довольно дружескими лицами — так, как если бы она не была их врагом — но выглядели так, как будто надвигается Тирский шторм.

— Старший инспектор Нанк сказал, чтобы я привела эту деревенщину во двор, — сообщила Джиола темплару, возглавлявшему караул, дварфу, на чьем рукаве было немного меньше нашивок, чем на рукаве Нанка.

Дварф смахнул капли пота со своего лысого черепа, прежде чем соизволил подойти и приветствовать Павека и его товарищей.

— А кто будет отвечать, если я дам тебе и этим червям войти внутрь, а потом начнутся беспорядки? Мне это надо?

Он схватил Павека за рубашку, обычный жест, так темплары обращаются к любому обычному жителю Урика, но при этом схватился и за медальон Павека; мгновенный шок, и он отлетел на пару шагов.

— Будь я проклят, — поклялся он, частично испуганный, частично заинтересованный.

Павек мог видеть, как его мысли — вопросы, сомнения, колебания, возможности — промелькнули в прищуренных глазах дварфа. Он решил, что пришел момент раскрыться и вытащил медальон наружу, выемкой вперед.

— Будь я проклят, — повторил дварф.

На этот раз клятва определенно была ругательством, и прямо по отношению к себе. Павек даже испытал симпатию к дварфу; у него была точно такая же гнилая удача.

— Я Павек, Лорд Павек, и то, что я хочу на площадке для убийств, тебя не касается.

Стоя позади дварфа и будучи выше его по меньшей мере вдвое, эльфийка Джиола хорошо рассмотрела керамический диск, который Павек держал в руке. Она побледнела так, что вполне могла бы сойти за сестру Матры.

— Тысячи извинений, Великий, простите мою наглость, Великий, — пробормотала она, опускаясь на коленоо и ударяя себя в грудь кулаком. Но при всей ее внешней униженности и покорности, Павек уловил вспышку бешенства в ее глазах, когда она бросила взгляд в направлении сторожевой башни у внешних ворот, где ждал Нанк, втянувший ее во все это дело.

— Простите и меня тоже, Великий, — быстро сказал дварф. — Могу ли я спросить, не вы ли тот самый Павек…Лорд Павек, который был когда-то выслан из Урика?

Павек не получил никакого удовольствия от их замешательства. — Я тот самый Павек, который сбежал из Урика, вместе со своей головой, оцененной в сорок золотых, — весело сказал он, стараясь развеять мрачное настроение.

Джиола встала. Она поправила свою одежду и сказала, — Великий, как приятно видеть вас живым, — удивив Павека ничуть не меньше, чем он удивил ее, показав свой медальон. — Никогда не было регулятора, живого или мертвого, чья голова стоила сорок золотых. Я не знаю, что вы сделали, но ваше имя шептали во всех тенях. Вы не остались без друзей. Удача сидит у вас на плечах.

Она сделала шаг своими длинными ногами, обогнула дварфа и протянула свою открытую ладонь, на которой были четыре куска керамической монеты, которые Павек дал ей раньше. Все говорили, что Атхас сильно изменился за последние несколько лет с тех пор, как Тиряне убили Дракона. Нанк сказал, что бюро сильно изменилось за время с ухода Павека и частично из-за него. И не могло быть большего символа изменений, чем регулятор, предлагающий деньги назад. Или сказать ему, в присутствии других темпларов, что она пришла к продавцу счастья и хочет купить у него немного для себя.

Человек мог изучать эльфов Атхаса всю жизнь и никогда не понять, что эльф на самом деле хотел сказать, когда он — или она — назвал его другом. Теперь есть целых два эльфа, которые за последние дни назвали его другом — если считать эльфом и Руари. И это всегда включало в себя какой-то жест, ярко-окрашенную ящерицу или четыре куска монеты. Вчера ночью Павек точно знал, что нужно принять ящерицу. Но и сегодня он точно знал, что все испортит, если возьмет эти грубо-обломанные куски.

— Друзьям нужно все счастье, которое они могут получить, — сказал он и осторожно взяв ее за руку, сжал ей пальцы в кулак.

Джиора вскинула голову, обдумывая его поступок, но потом решила, что ее чувство принято. Она сначала коснулась указательным пальцем правой руки своей груди, потом тем же пальцем его. Судя по отвисшей от изумления челюсти Руари, его удостоили редкой чести; в точности так, как он и предположил. Дварф, самый старший, за исключением самого Павека, по рангу темплар в сторожевой башне, должен быть почувствовать то же самое.

Он вышел вперед и встал перед Джиолой. — Великий, для нас будет большая честь помочь вам. Разреши мне лично сопровождать тебя.

Были некоторые традиции, которые сопротивлялись изменением больше, чем другие. Джиола отступила, и дварф повел их вниз по лестнице.

Скотобойня была не столько зданием, сколько открытым пространством, окруженным стенами и двухэтажной галереей, открытой к безжалостному солнцу Атхаса, и наполненному от начала до конца и от одной стороны до другой смертью и только смертью. Павек решил, что площадка для убийств ничуть не меньше, чем рыночная площадь Урика, квадрат, каждая сторона которого была по меньшей мере в шестьдесят двойных шагов. Трупов животных было во много раз больше, чем людей, но и люди так и кишели на всем его протяжении. Найти Какзима в такой толкотне уже было бы подвигом, зато найти двойника того здания в Урике, которое Матра использовала, чтобы спускаться и подниматься в пещеру с резервуаром, было проще простого: достаточно было поискать в центре площадки для убийств.

Было и еще одно дело. На скотобойне не стало тихо, когда одетый в желтое темплар и четыре незнакомца появились на галерее сторожевой башни, но их присутствие заметили, и не сказать что б с радостью. Павек быстро оглядел площадку для убийств, но не заметил никакого халфлинга со шрамами среди лиц, глядевших на него оттуда. И хотя Матра надела свою длинную черную шаль и накинула на голову капюшон плаща, ее белое лицо в маске выделялось так, как серебристая луна, Рал, на небе ясной ночью.

— Держитесь поближе ко мне, — прошептал Павек своим товарищам, когда они начали пересекать двор. — И не забывайте о Какзиме — особенно вы двое. — Он кивнул Матре и Звайну. — Вы знаете, как он выглядит. Но сегодня мы ищем не его. Мы дойдем до маленького здания, войдем внутрь, спустимся вниз, в резервуар и вернемся в Урик низом. — Последнее слово было решением, которое они принял только что. С каждым шагом к цели Павеку все меньше и меньше нравилось настроение толпы, заполнившей скотобойню.

Матра протянула руку вниз и схватила Звайна за руку.

Было ли это сделано, чтобы почувствовать себя более уверенно, или, напротив, чтобы Звайн почувствовал себя более уверенно, Павек не сумел угадать; он решил никак не отреагировать на этот жест. Дварф еще не вытащил свой меч, но держал руку на рукоятке и упрямо пробивался вперед, склонив голову и имея в голове одну единственную цель; именно таким образом у дварфов начинались неприятности, если дела шли не так, как они того хотели.

Джиола не видела двери в маленьком здании, потому что на первый взгляд ее и не было, просто четыре ровные каменные стены. Потом Павек заметил почти уничтоженные солнцем остатки той самой зашифрованной надписи, вырезанной когда-то на одной из стен. Он ударил кулаком по на вид совершенно твердой стене под надписью, и камень покачнулся.

— Фальшивый фасад, Великий, — удивленно сказал дварф и крепко выругался. Не имело значения, что находилось за дверью или кто подвесил этот фальшивый фасад. Открытие было сделано именно в его стражу, и он один отвечал за него. Это была еще одна традиция Урика, которая не изменится никогда. — Внутри засада, Великий?

Павек с трудом удержался, чтобы не сказать что-нибудь глупого и обидного. Он был высший темплар; в случае необходимосто он мог открыто обратиться к силе Короля-Льва. Простое заклинание и любые магические устройства, охранявшие дверь, разлетятся при этом на куски, как и любая охрана внутри, если она там есть. Но проблема была в том, что Павек не хотел использовать преимущества положения высшего темплара. Нравится это ему или нет, но он мог потерять все свое тяжелым трудом заработанное друидство, если вернется на путь темпларов. Когда-нибудь он сделает окончательные выбор, но не сейчас.

Их враг-халфлинг был, судя по всему, великолепным алхимиком, но не использовал магию. Он мог купить свиток с заклинанием и нанять кого-нибудь, кто бы произнес его — Кодеш выглядел местом, где можно было купить любую нелегальную магию, были бы деньги. Но халфлинги, как правило, не пользуются деньгами и, кстати, не покупают почти ничего. Так что возможно они имеют дело только со скрытым запором.

Возможно.

Он несколько раз ударил в дверь, стараясь почувствовать ее движения и положение замка и петель.

Наконец он решил, что петли находятся наверху, и уже занимался проблемой задвижки, когда настоение за его спиной резко изменилось.

— Вот он! — взвизгнула Матра, и вытянула вперед руку, указывая на место на галерее второго этажа.

Расстояние было слишком большим, а тени на балконе второго этажа были слишком глубокими, чтобы Павек смог распознать лицо халфлинга, но силуэт абсолютно точно принадлежал одному из лесного народа. У него появилось ощущение, что и халфлинг смотрит на них, и это ощущение, увы, перешло в уверенность, когда халфлинг махнул маленькой рукой в их направлении. Только мгновение Павек колебался, что бы этот жест означал; в следующий миг он уже это знал.

Какзим подал сигнал своим сообщникам, находившимся на площадке для убийств. Хорошо-откормленные и хорошо-вооруженные мясники уже бросились на них.

Павек вытащил меч и пробормотал прощальную молитву.

— Магия! — крикнул дварф. — Магия, Великий. Король-Лев!

— Нет времени! — выкрикнул Павек, и это было самой настоящей правдой, а не отговоркой.

Ему нужно было держать рукоятку меча обеими руками и полностью сконцентрироваться, чтобы отбивать удары тяжелых тесаков, обрушившихся на них. Их спины прикрывала фальшивая стена-дверь, на какое-то мгновение это дало им преимущество, но потом стало еще хуже, когда соратники Какзима забрались на крышу. Теперь их атаковали со всех сторон, в том числе и сверху. Их смерть была вопросом нескольких ударов сердца, они исчезнут не оставив за собой ни следа, ни воспоминания.

Конечно Король-Лев умеет поднимать мертвых и заставить их говорить, но даже он не сумеет допросить сосиски.

Темплары гражданского бюро умели сражаться теми же пятью видами оружия, как и темплары военного бюро. Дварф тренировался трижды в неделю. Павек держал себя в форме, обучая фермеров в Квирайте. Если бы они сражались один на один, или даже по два на одного, он и дварф без проблем проложили бы дорогу до ворот, где — он надеялся и молился — им помогли бы одетые в желтое подкрепления из сторожевой башни.

Если бы они могли договориться, выбрать единую цель и атаковать сами, а не защищаться от сыплющихся со всех сторон ударов, совершенно бесполезная оборона. Не было времени для тактики, не было времени подумать, удар, отбой, и еще один, и еще и еще…

Последний проблеск сознания Павека услужливо сообщил ему, что решающий удар пришел сзади.

* * *

Матра почувствовала, как зашита создателей выходит из ее тела: полая сфера звука и света, которая сбивает с ног всех, вокруг нее. Она увидела, как падают все: Павек, дварф и Руари в том числе. На этот раз ее зрение не затуманилось, ноги и руки были тяжелые, но не парализованные. Может быть потому что, хотя опасность была достаточно реальна, она решила сама защищать себя. А может быть разница из-за того, что она изо всех сил ухватилась за трепещущую руку Звайна. В любом случае она и Звайн были единственными, кто стоял на ногах в очень немаленьком круге вокруг них.

Тем не менее они оба оказались не единственными, стоящими на этой убивающей земле. Защита создателей — ее защита — не достала до стен. Все стоявшие вне круга — мужчины и женщины — ругались, сердито глядя на нее. Те, которые упали около края круга уже начинали, неуверенно, подниматься на ноги. Балкон, на котором она видела Какзима, был пуст. Матра хотела бы верить, что он упал с него, но она знала, что он попросту сбежал.

— Было бы лучше всего, если бы ты могла сделать это снова, — прошипел Звайн, на этот раз он уже сжал ее руку так сильно, как мог, но недостаточно сильно, чтобы ей стало больно.

Ей никогда не случалась защищаться дважды подряд, но сознание Матры сформировало вопрос, а тело дало ответ. — Я могу, — уверила она Звайна. — Когда они подойдут поближе.

— Мы не можем ждать так долго. Мы должны бежать к двери и укрыться за ней. — Звайн подтолкнул ее к двери.

Она оттолкнула его. — Мы не можем оставить наших друзей снаружи.

Мальчик-человек не сказал ничего, но появилось изменение в хватке, с которой он держался за ее руку. Это изменение не понравилось Матре.

— Что? — спросила она, пытаясь взглянуть на него и одновременно не выпускать из виду шевелящуюся толпу.

— Нет необходимости заботиться о них. Они мертвы, Матра. Ты убила их.

— Нет. — Ее всю перекосило, тело выгнулось, отрицая слова Звайна. Хотя самые близкие к ним люди, как друзья так и враги, лежали там, где они упали, их руки и ноги были выгнуты самым невероятным и неудобным образом, и они не делали нкаких попыток пошевелиться. — Нет, — повторила она тихо. — Нет.

Какзим не умер тогда в Доме Экриссара, больше года назад, а ведь он держал кинжал у ее кожи. А Руари был на расстоянии вытянутой руки, когда она высвободила свою защитную силу. Он не мог умереть.

Не мог.

И тем не менее он не шевелился.

— Уже слишком поздно, — печально сказал Звайн. — Они идут опять.

Но это были не мясники Кодеша. Шум и движение пришло от фаланги одетых в желтое темпларов, которые атаковали толпу с пиками наперес и щитами в руках. Без Какзима, отдающего приказы, мясники не были заинтересованы в драке. Они уже было ринулись в круг, сделанного силой Матры, но исчезли, как только заметили подходящих темпларов. По всему двору задиры бысто затесались в толпу зевак.

Несколько голосов продолжали ругать Матру, благоразумно не выходя из гущи толпы. Они называли ее злой и уродливой. Некоторые даже называли ее драконом. Они все хотели ее смерти, и когда темплары прошли через толпу и заметили круг, который она сделала, защищая себя, Матра испугалась, что они могут поверить ее обвинителям. Они уставились на нее, оружие наготове, лица скрыты за щитами. Матра посмотрела на них, страх и злость зашевелились под кожей. Она не знала, что она сделает дальше, и тем более не могла понять, что они сделают.

Звайн отпусти ее руку. — Ветер и огонь, почему так долго? Мы уже начали волноваться.

Фаланга темпларов вздохнула с видимым облегчением. Копья поднялись, шиты опустились, и эльфийка Джиола вышла вперед.

— Что случилось? — спросила она дрожащим голосом. — Мы похватали оружие как только увидели, что толпа заволновалась. Мы были уже в воротах, когда услышали звук — это было как удар грома Тирского шторма.

— Матра решила, что вы не появитесь вовремя. Она взяла дело в собственные руки.

— Заклинание? Но ты же не осквернитель. Может быть ты из Союза Масок?

Осквернитель? Союз Масок? Эти слова не имели значения для Матры, но эльфийка смотрела именно на нее, и не было никого другого, о ком она могла говорить, за исключением этого мальчика-человека, который говорил очень быстро и за них обоих.

— Нет, никогда! Матра не волшебник, ни жрец или священник, нет. С тех пор как она пришла, она делает это все время. Не меч, не копье и не заклинание, просто бум, бум, бум и все валяются. Гром и молния одновременно.

Звайн говорил так искренне, что Матра сама почти поверила ему. Однако эльфийка, Джиола, недоверчиво покачала головой, не убежденная Звайном, затем пошла между тел, внимательно глядя на них.

— Не имеет значения. Не все ли равно, верно? А что с остальными. Лорд Павек? Лорд-?

— М-Мертв, — прошептал Звайн, мгновенно потеряв свою напускную браваду после одного единственного слова.

Слезы потекли по его лицу, Матра протянула к нему руку, но он отшатнулся. Рука Матры опустилась, стала тяжелой, даже тяжелее чем тогда, когда ее хватала защита создателей. Она сама бы заплакала, если бы ее глаза могли плакать. Вместо этого она стояла молчаливо и печально, а Джиола опустилась на колени и приложила пальцы к шеям Павека и дварфа.

— Их сердца еще бьются, — объявила женщина-эльф.

Слезы Звайна мгновенно высохли. — Они живы? — недоверчиво спросил он. — Она не убила их? — Он рухнул на колени рядом с Павеком. — Просыпайся! — он начал трясти руку Павека.

Джиола встала на ноги, ничего не сказав о Руари. Она подошла к темпларам, и те разделились на две группы. Одна группа встала спиной к маленькому каменному зданию, внимательно следя за Кодешитами, которые вернулись к своим делам, как будто никакого бунта никогда не было. Другая группа сняла с себя желтую одежду. Они связали их вместе и расстелили копья по земле, чтобы сделать из них двое носилок, одну для Павека, вторую для дварфа.

Когда они ехали сюда из Квирайта, Руари сказал ей, что народ ее матери пальцем о палец не ударит, чтобы спасти его жизнь. Матра не поверила ему — ее создатели не были так жестоки. Теперь она увидела правду и ей стало стыдно за ее сомнения. Зато они заставили ее схватить руку Джиолы и храбро выдержать недовольный взгляд эльфийки, когда та посмотрела на ее маску.

— Ты должна спасти Руари, — сказала она, молча поблагодарив Короля Хаману за магию, благодаря которой все понимали ее.

— Она имеет в виду этого, — добавил Звайн. Он сам встал на колени рядом с полуэльфом, когда темплары подняли Павека. — И помни: бум, бум, бум.

Дрожь пробежала по спине Матры, потом перекинулась на руки, и глаза Джиолы расширились. Эльфийка попыталась высвободиться. Матра отпустила ее руку. Слушая болтовню Звайна Матра осознала, что она не может использовать свою защиту, пока она не испугана. Она и не хотела; она просто не знала, как ограничить ее действие, сделать так, чтобы та ударила по кому-то одному, но сила принадлежала ей, не создателям, и когда она задержала свой взгляд на Джиоле, женщина-эльф мгновенно поняла, что ей надо делать.

Павека и остальных выживших перенесли в сторожевую башню скотобойни. Они уже могли сидеть и выпить глоток воды, когда от внешних ворот появился Нанк, но никто из них не мог говорить или стоять. Старший инспектор Кодеша поглядел на побитое лицо высшего темплара, его рассеянный пустой взгляд и решил, что ситуация ухудшилась настолько, что он уже не в состоянии управлять ею.

— Их надо переправить в город, во дворец! — Он немедленно приказал доставить ручные тележки и возчиков. — Милосердие Хаману, мы все лишимся головы, если Павек — Лорд Павек — умрет здесь.

Звайн начал было возражать, но план страшего инспектора показался Матре самым лучшим. Она посмотрела на Звайна тем же взглядом, как и на Джиолу, и мальчик сделал то, что она от него хотела.

* * *

Павек только начал собирать разбежавшиеся мысли вместе, когда ручная тележка запрыгала по камням дороги на Урик. Когда, наконец, он собрал вместе все то, что случилось с ним с того момента, как он отключился, похожие на сон образы закрутились в его сознании: Матра спасла его от неминуемой смерти на скотобойне. Она и сейчас была с ним; он мог видеть ее голову и плечи, пока она бежала рядом с тележкой, легко удерживая темп, с которым эльфы толкали ее. Хотелось бы знать, что случилось с Руари и Звайном, но Павек слушал другую тележку, громыхавшую рядом, и надеялся, что его товарищи там. Еще он надеялся, что они живы, а больше всего надеялся на то, что найдет что сказать Лорду Хаману, и тот милостиво разрешит им остаться в живых.

Вдохновение, однако, не посетило его на дороге до Урика. Оно не ожидало его и около западных ворот, где Павек настоял на том, что вполне в состоянии идти на своих ногах. Оно не пересекло его дорогу и на любом из перекрестков между воротами и дворцом, где еще один высший темплар, представившийся как Лорд Бхома, получил распоряжение немедленно привести их зал для аудиенций.

Лорд Бхома разрешил Павеку сохранить свой меч, знак, что король-волшебник не собирается убивать их на месте — впрочем, это могло означать и то, что Хаману прикажет ему убить их всех своими руками, и себя последним. У Руари все еще был его посох, причем они оба, и посох, и Руари, были перевязаны. Лорд Бхома, однако, уверил их, что ничего не угрожает их жизни, кроме их самих. Звайн был просто в панике; да и они все были в панике, кроме Матры, которая уже бывала здесь.

Хаману, Король Гор и Равнин, был уже в зале для аудиенций, когда Лорд Бхома приказал дворцовым рабам открыть двери. Он сидел на черной мраморной скамье, задумчиво глядя на воду, которая вытекала из черного камня, и встал, чтобы встретить их. Король-волшебник Урика был именно таким, каким Павек помнил его: огромная фигура в доспехах из чеканного золота, выше, чем самый высокий эльф, сверкающая золотая грива волос, окружавшая жестокое совершенное человеческое лицо.