Путь к смерти. Жить до конца

Ноги ее оказались даже слабее рук. Кейт пыталась слегка оживить их массажем.

Джейн сказала, поколебавшись:

— Как я рада, что у меня такие хорошие подруги. Я знаю, это звучит сентиментально, но я правда так думаю.

Кейт растрогалась: сколько чувства смогла вложить ее подруга в несколько слов. Сказать больше у нее не было сил, но эта короткая фраза напомнила им дни, когда они были вместе, были счастливы, были близки. А теперь такая перемена с Джейн. Да, немножко сентиментально прозвучало, совсем не в стиле той, прежней Джейн, но сейчас она имела право так говорить.

Кейт старалась не расплакаться.

— Давайте закурим, — предложила она. Так и сделали. Рут и Кейт понимали, какими сильными и здоровыми они сейчас кажутся Джейн, но минуты шли, и больная сама помогла им забыть об этом. Она сохраняла такое спокойствие, что невольно успокаивала подруг.

— Врачи думают, что мне не так уж долго осталось жить, — сказала Джейн, помолчав.

Кейт видела, что самообладание это ненаигранно. Джейн именно такая, она принимает свою смерть спокойно. «А я?» — спросила она себя.

Рут внимательно следила за пеплом, падавшим с сигареты Джейн. Вспомнив о ней, Джейн с трудом подносила руку ко рту и медленно отводила назад. Потом совсем задремала. Подруги переглянулись: что делать? «Пусть спит», — жестом ответила Рут. Кейт осторожно вынула сигарету из беспомощных пальцев.

Но тут Джейн проснулась. Медленно поднесла руку ко рту, словно продолжая движение, начатое раньше. Удивилась, что пальцы пусты.

— Где моя сигарета?

У Рут разрывалось сердце. Она поднялась, чтобы попрощаться.

Джейн, даже если и заметила что-то, не подала виду. Она сказала просто:

— Я была рада с вами познакомиться, Рут. Хотелось бы повидать вас снова. Но если это не суждено, давайте прощаться сейчас…

Поцеловав ее, Рут выбежала из комнаты. Теперь она знала: Джейн чувствует, что происходит у них с Майклом. И одобряет.

Оставшись с больной, Кейт заставила себя успокоиться. Джейн предложила подруге выбрать на память одну из ее шалей — говорила об этом неторопливо, спокойно. Кейт не могла говорить в таком же обыденном тоне.

— Нет, нет, тебе незачем сейчас об этом думать, — протестовала она.

— Но тебе всегда нравилась эта шаль, — настаивала Джейн. — Ведь ты помнишь?

Кейт молчала, пораженная тем, что Джейн на пороге смерти делает подарки.

В этот момент в комнату заглянула Розмари и услышала эти слова.

— Я думаю, Кейт, она действительно хочет, чтобы ты взяла эту шаль. Для Джейн это очень важно — оставить что-то на память своим подругам.

— Ну что ж, в таком случае… — сказала Кейт, борясь со слезами, — я очень рада. Шаль такая красивая. Спасибо, Джейн.

Выйдя из хосписа, друзья Джейн зашли в ближайший кабачок на берегу реки. Слишком они были расстроенны, чтобы сразу ехать домой. День был серый, холодный и не способствовал поднятию духа. Они говорили о Джейн, о том, как ее спасти, защитить. Каждый чувствовал: что они ни делали для нее в прошлом — сообща ли, порознь ли, — этого было недостаточно, чтобы доказать ей свою любовь. А сейчас — поздно. Поздно что-либо делать для нее. Они совершенно бессильны.

Джейн тоже с грустью думала о друзьях. Особенно занимал ее мысли Майкл. С одной стороны, раздражало, что он говорил только о забастовке, когда они так недолго были наедине. С другой стороны, она волновалась, что его ждут неприятности.

— Майкл заладил про свою забастовку, — пробормотала она, обращаясь к матери, — как будто она меня волнует.

Слегка подремав, она продолжала:

— Мам, ты бы выяснила, что происходит у Майкла. Я волнуюсь. Мне все кажется, что его арестуют.

— Не волнуйся, милая. Его выпустили на поруки и можно не сомневаться: он не будет снова рисковать.

— Но ты не знаешь, как это бывает. У него в районе живут люди, которым не нравятся забастовщики. Они могут натворить дел.

— Каких дел? У них очень тихий квартал.

— Могут запустить кирпичом в окно, да мало ли что. У меня плохие предчувствия.

Джейн продолжала волноваться до тех пор, пока Ричард не сообщил, что звонил Майклу и у него все в порядке. Она знала брата: он выложит правду, не приукрашивая, какая бы она ни была.

Вечером семья отправилась в Дэри-коттедж, а Розмари осталась одна с дочерью на целые сутки. Когда все ушли, Розмари охватила тоска. Хоспис, обычно уютный, как родной дом, казался вымершим: родственники больных давно разошлись по домам, а сестры заняты пациентами. Розмари боялась, что ей не удастся скрыть плохое настроение от дочери, вызванное еще и тем, что Ричард собрался назад в Америку, а семья не считала это правильным.

Но ей не следовало волноваться. Джейн вполне дружески болтала с Сарой, еще одной медсестрой, которая старалась поудобнее устроить ее на ночь.

Сделав для больной все возможное, сестра обратилась к матери:

— У вас все в порядке? Может, дать еще одну подушку? Или выпить чего-нибудь горяченького? Если вам что-то захочется ночью — не стесняйтесь, берите на кухне. — Сара не предлагала, она скорее настаивала.

Из соседней палаты донеслись голоса:

— Ну как, мистер Дик, может, сегодня выпьем шерри, для разнообразия?

— Спасибо, сестрица. Я уж, как всегда, хлопну коньячку.

Это звучало как предложение выпить стаканчик на ночь у себя дома: на лекарственных столиках у сестер было для желающих и спиртное. Итак, прожит еще один день, и Джейн засыпает вполне спокойная и умиротворенная.

Глава 13

Розмари совершенно не подозревала, что врачей и медсестер беспокоило ее настроение. Адела услышала (и передала) одну незначительную фразу. Когда они вдвоем массировали ноги Джейн, Розмари сказала:

— Ну вот, теперь и я умею и буду то же самое делать тебе дома.

Адела очень расстроилась. Неужели мать не понимает, что ее дочь никогда не вернется домой? Возникла опасность, что и у Джейн появится такое же настроение и она не будет готова принять спокойно свою смерть. Медсестры решили поговорить с Розмари начистоту. И вот однажды Сара отозвала ее в сторону.

— Что вы думаете по поводу Джейн? — спросила она, пытливо глядя в глаза матери.

Розмари моментально поняла, в чем дело.

— Я знаю, что Джейн осталось недолго жить, — сказала она. — Моя дочь больна серьезнее, чем думали люди. Я вижу, как она заметно слабеет.

У Розмари теплилась робкая надежда, что ей удастся еще взять дочь домой, и в то же время она не сомневалась, что смерть ее близка.

Не было смысла говорить о чем-то еще. Вдруг Сара просияла.

— Она потрясающая девчонка! — сказала она.

Розмари благодарно улыбнулась, она была тронута. Две женщины сообщили друг другу гораздо больше, чем те слова, которые произнесли. Это взаимопонимание, возникающее так быстро и легко, и было частью атмосферы хосписа. Теперь и Джейн была к ней причастна. Всю жизнь она не так быстро сходилась с людьми, как ей бы хотелось, не сразу сдавала свои «бастионы». Старалась держать незнакомых людей на расстоянии. А теперь была близка со всеми, кто входил к ней в спальню, легко и быстро отзывалась на душевное тепло. Иногда Джейн была готова к серьезному разговору, а иногда наслаждалась «легкой болтовней», которая приносит такое облегчение больным, когда есть желание общаться, но нет сил на серьезные споры. Медперсонал хосписа знал, как помогает «легкая болтовня» людям, прикованным к постели.

Джейн всегда была чистюлей и наслаждалась ощущением свежести своего тела. Сейчас так называемая «мокрая простыня», когда ее мыли в постели, требуя минимума движений, больше всего напоминала ей, какое это было удовольствие — отдыхать в теплой ванне. Она призналась Дороти, что ей страшно нравится прикосновение мокрой губки, и просила не спешить с процедурой. Дороти, идя ей навстречу, растянула удовольствие. У медсестры никогда не было настоящей морской губки, и она с удивлением заметила, какая она нежная. Для Джейн этого было достаточно. Не успела Розмари переступить порог ее комнаты, она сказала:

— Мам, когда поедешь за покупками, пожалуйста, возьми из моих денег и купи настоящую губку для Дороти. Только очень хорошую, Дороти так добра ко мне. Хочется подарить ей что-то нужное на каждый день. — Джейн часто размышляла, кому что подарить, и попросила мать сделать для всех сестер цветочные горшки, когда она вернется к своим занятиям.

Старик, лежащий в палате за стеной, начал кашлять, громко и с надрывом. Джейн сначала беспокойно зашевелилась, потом сказала:

— Эта боль начинает меня мучить, нельзя ли сделать еще одну инъекцию?

Сара пришла немедленно.

— Конечно, я сделаю укол, если хотите, но давайте попробуем сначала уложить вас поудобнее. Это намного облегчит боль. Мы уже давно вас не поворачивали. Ну-ка, повернемся на правый бок. — И попросила Розмари помочь ей.

— Конечно, если вы подскажете, что делать. Я боюсь сделать ей больно.

Розмари теперь с большой опаской обращалась с дочерью. Несколько недель назад, когда ее попытки помыть или повернуть Джейн причиняли той страдания, мать чувствовала себя плохой сиделкой. Однако сестер хосписа специально обучали умению подбадривать родственников и привлекать их на помощь.

— Ну вот, — сказала Сара, — я приподниму тело, а вы просуньте руки ей под ноги — как я просунула под спину, и мы легонько повернем ее одновременно. Ясно? Готовы?

Джейн беспомощно лежала на двух парах рук. Потом Сара слегка согнула ей ноги в коленях, подвинула бедра — все это для того, чтобы снять напряжение с мускулов живота, поскольку именно там боль была сильнее всего. (Реакция Джейн на любое движение замечалась персоналом, ее состояние обсуждали на ежедневных летучках.) Сара знала, где именно рак причиняет особые страдания. Поворачивая девушку, она старалась не травмировать ее неловкой позой, не надавить на позвоночник. Когда больной подолгу лежит на спине, позвоночник его беспокоит. Сара плотно уложила подушки под спиной Джейн, чтобы та знала, что никуда не соскользнет и не окажется в неудобном положении. Беспомощного пациента всегда волнует вопрос, не сползет ли он, и медперсонал хосписа это учитывает.

Но девушке все было неудобно. Медсестра упорно искала для нее щадящую позу, опуская то изголовье кровати, то другой ее конец, все время спрашивая больную, не лучше ли ей. Джейн уже было стыдно все время отвечать «нет», но Сара отмахивалась от ее извинений.

— Мне это нетрудно, — говорила она, — и время у нас есть.

Розмари помогала поворачивать дочь до тех пор, пока она опять не оказалась на левом боку. Снова Сара обложила девушку со всех сторон подушками, делая из них в одном месте подпорки, в другом прокладку, с бесконечным терпением пристраивая поудобнее руки и ноги больной.

Наконец-то Джейн улыбнулась.

— Вот так гораздо лучше. Теперь я могу заснуть.

Но боль вернулась, и Розмари снова пошла разыскивать медсестру. Сара вернулась тут же: врач и сестры твердо решили не оставлять Джейн без внимания. Немедленно был сделан укол.

На смену пришла Патриция, Розмари забеспокоилась, что Джейн снова будет нервничать.

Четыре дня назад, когда Джейн только что привезли, она почувствовала к Патриции враждебность. Теперь Джейн стало легче, она не была сплошным комком нервов и боли. И девушки подружились. Расчесывая Джейн, Патриция заговорила о ее волосах: какие они густые и блестящие, несмотря на множество принятых лекарств.

— Я боялась, что они станут выпадать от химиотерапии, — ответила Джейн. — Каждый день смотрела, сколько их остается на расческе. Думала, что скоро стану настоящим пугалом. Может, это звучит глупо, но мне ужасноне хотелось лысеть.

Видимо, что-то было в манерах Пэт (вероятно, та самая прямолинейность, которая раздражала Джейн в первый день), что позволило задать простой вопрос:

— Как вы думаете, сколько мне осталось жить?

— Думаю, что недолго, — ответила Пэт в том же духе — просто и буднично. Джейн, казалось, удовлетворил ответ. Убирая волосы назад, Пэт сказала:

— Все-таки, как вы красивы…

— Трудно поверить, — усмехнулась Джейн, довольная, несмотря ни на что. Она всю жизнь следила за своей внешностью.

— Да, вы правда хороши собой. Такая спокойная сейчас. Я еще тогда, когда вас привезли, подумала — какая красивая, несмотря на боль.

— Нет, правда? — в вопросе Джейн был скептицизм. — А я не видела себя уже сто лет.

Когда Джейн лежала дома, никому не приходило в голову подать ей зеркальце. Идя в ванную, она тоже не останавливалась перед зеркалом: боль, причиняемая ходьбой, заставляла ее как можно скорее снова лечь. Но сестры в хосписе знали, как много значит внешность для пациентов — и молодых и старых, мужчин и женщин. По этой причине список вещей, которые больной должен взять из дома, обязательно включал ручное зеркальце.

— Где ваше зеркало, Джейн? Вы должны сами убедиться. — Патриция нашла его в тумбочке у кровати, потом подержала перед лицом больной. — Вы все видите? Зеркальце-то маленькое.

— А поближе не подвините? Я не очень хорошо вижу. — Джейн молча изучала свое лицо, потом задумчиво произнесла: — Я хотела бы выглядеть так, когда умру. Глупо звучит, правда? Казалось бы, какая мне разница?

— Нет, не глупо, Джейн. Вы будете красавицей, я ручаюсь.

Джейн взглянула в зеркало еще раз, потом, улыбаясь, опустила голову на подушку.

Среди подруг, которых Джейн хотела повидать, была Энн, с которой они преподавали в одной школе. Когда Энн приехала, у Джейн в палате был доктор Меррей, а Розмари в кухне замешивала тесто. Свежий хлеб был любимой едой Джейн, и она научила мать выпекать его. В кухне вкусно пахло дрожжами. Энн говорила возбужденно, стараясь скрыть смущение.

— Понимаете, когда Ричард мне сообщил, что она хотела бы меня видеть, я представления не имела… я ведь не знала ничего. Это был удар для меня… — Она остановилась, не зная, продолжать ли. — Мне было страшно с вами встречаться, но я вижу, что вы… держитесь. Никогда не знаешь, как на человека подействует несчастье, а я с вами и знакома-то не была.

— Да, нам было тяжело, — ответила Розмари, усиленно вымешивая тесто. — Но Джейн вполне спокойна, вы сами увидите, и к нам здесь прекрасно относятся. Мы чувствуем себя как дома.

— А сестры не возражают? Вы ведь все время здесь.

— Никто не возражает, сколько бы друзей ни приезжало к Джейн. Сегодня понедельник, формально посещений нет. В этот день родные отдыхают, да и больным нужен покой. Кое-кому трудно каждый день приезжать издалека. Так что в понедельник и у родственников уважительная причина, и больные не обижаются.

— Я вижу, здесь все предусмотрено.

— Но если кто-то хочет приехать, сестры не возражают. — Она рассказала Энн о том, как в хосписе были рады Арлоку.

— Здесь все по-иному, — сказала Энн. — Помню, как несколько лет назад умирала моя мать. Такие были строгости в больнице, где она лежала. Она слишком тяжело болела, чтобы лежать дома. Мне хотелось, чтобы Джуди, моя десятилетняя дочь, увидела бабушку перед смертью. Когда я попросила разрешения, сестра сказала: «Ни в коем случае». На что я ответила: «Послушайте, вы меня простите, но я все равно приведу дочь попрощаться с бабушкой». Так я и сделала. Потом Джуди сказала мне, что видеть умирающего — не так уж страшно. До этого она представляла себе разные ужасы, а когда увидела — все оказалось так просто.

Вошел доктор Меррей.

— Патриция сказала, что вы здесь, — начал он. Энн направилась в комнату Джейн.

— Доктор, — сказала Розмари, — я хотела спросить у вас об одной вещи, которая беспокоит Джейн. Она заставляет себя пить, даже когда не хочет. — И рассказала о том, что в больнице девушку предупреждали: если в организме будет мало жидкости, придется выводить соли. — А она ужас как этого боится.

— Здесь этого не будет, — сказал доктор Меррей. — Мы же не даем внутривенного питания. Вы помните наш разговор о блокаде? Я и с Джейн об этом говорил. Нужно унять боль, которую она пока еще чувствует. Но думать о блокаде рано.

— Она иногда действительно жалуется на боль.

— Она сейчас больше движется, а движения вызывают боль. Я ей все объяснил, и она как будто согласилась. Если мы хотим унять боль, нужно всего-навсего блокировать нервы, то есть сделать инъекцию препарата, отключающего нерв, например фенола.

— Нас еще волнует вопрос переезда. У Джейн по этому поводу бывают кошмары, она спрашивает: «Куда мы денемся, если придется отсюда уезжать?» Ее бы нужно успокоить.

— Но это легко сделать.

Был и еще вопрос, волновавший Розмари.

— В среду наш сын Ричард уезжает в Америку. Он проведет сегодняшний вечер с Джейн, а завтра привезет Арлока. Завтра они будут здесь в последний раз.

— Да, это ей будет тяжело, — согласился доктор Меррей. — Сделаем все возможное, чтобы помочь.

Розмари думала об Арлоке, о том, как просто, естественно он ведет себя с Джейн. У мальчика не возникало мысли чураться ее потому, что она больна раком.

— Она будет скучать по мальчику не меньше, чем по брату, — сказала Розмари. — Вчера он просто сидел рядом, держал ее руку, и им не нужно было ничего говорить.

А в это время Джейн дружески болтала с Энн.

— Тебе разве не нужно сейчас быть в школе? — спросила больная.

— У меня полдня свободных, — ответила Энн. — Когда у нас услышали, что я еду к тебе, помогли мне пораньше освободиться. Не думала я, что увижу тебя такой бодрой.

— Мне делают укол, когда нужно, и я в порядке. Правда, меня мучают кошмары. Вчера ночью, например, я вообразила, что нахожусь в итальянском публичном доме, и пришла в ярость от того, что мафии достаются все мои доходы. Мама говорит, я старалась подбить ее на побег. Видимо, была не в себе. — Джейн зевнула. — Да, утомительная была ночь. Прости меня, так хочется спать.

— Если тебе хочется вздремнуть — пожалуйста, — сказала Энн.

— Тебе Ричард что-нибудь говорил?

— Да, говорил.

— Сказал, что я умираю?

— Да, — сказала Энн без колебаний. — Ты этого боишься?

Слова эти прозвучали буднично. Энн тут же подумала, что спрашивать это — глупо. Ответ ее успокоил.

— Раньше я боялась, — сказала Джейн, — теперь нет, больше не боюсь.

Энн поняла, что все барьеры сняты. Все, что мешает говорить людям не очень близким, исчезло. Две женщины были сейчас роднее друг другу, чем когда либо.

— Мне кажется, я как-то соскользнула вниз, — сказала Джейн. — Не подтянешь меня немножко? Сестры делают мне столько всего. Не хочется отрывать их по пустякам.

— Я не против, — сказала Энн, колеблясь, — но я боюсь сделать тебе больно.

Джейн сказала: ничего, попробуй. Энн продела руки под мышки Джейн и подтянула ее вверх. Обе посмеивались над своей неловкостью. Какое мягкое тело, думала Энн, и вялое. Ни костей, ни мускулов, ни сил.

— Тебе неприятно меня трогать? — спросила Джейн. — Есть люди, которых смущает голое тело.

— Нет, конечно, нет.

— Ты знаешь, что самое лучшее в этом хосписе? То, что персонал не злится из-за пустяков. Они со мной обращаются как с человеком все время, а не по настроению.

Глядя на Джейн, Энн подумала, какой она кажется сейчас девственной и чистой. Возвышенное выражение лица. Говорит о смерти так, словно она ей рада, а не просто хочет избавиться от боли. Так же легко они говорили и о других вещах.

— А много птичек прилетает сюда? — спросила Энн, увидев через окно кормушку.

— Эта кормушка уже была, когда меня привезли. Арлок положил птичкам еду. По-моему, ее придвинули поближе, но я все равно плохо вижу.

— Вот сейчас птичка прилетела. По-моему, зеленушка.

— А мама говорит, что она не подпускает других птиц к корму.

Джейн откинулась на подушку, внимание ее стало угасать. Видно, она устала, подумала Энн и удалилась. Она решила рассказать о Джейн ребятам класса, в котором та когда-то преподавала. И попробовать передать им, как мужественно ждет смерть их учительница.

Пока Энн сидела у Джейн, Розмари смогла ненадолго отлучиться из хосписа. Сью, ее давняя подруга, живущая поблизости, пригласила ее на прогулку. Был яркий солнечный июньский день. Розмари нарвала маков, думая о том, как любила Джейн их глубокий красный цвет. Ломая стебли, она ощущала их едкий запах и думала: теперь, когда зрение Джейн стало слабеть, это будет для нее еще одним ощущением. Этот запах оживит в ней воспоминания о пейзажах, звуках и скрасит то время на земле, которое ей еще осталось.

Сью и Розмари вместе выбирали растения с сильным запахом, но не обязательно сладким. Джейн и сама никогда не была «сладкой», она любила необычные, терпкие запахи, такие, как у одуванчика. Правда, цветущих одуванчиков уже не было, но стеблей с листьями было вдоволь. Трава «роберт» тоже росла рядом, удивляя запахом семян, очень сильным в таком, казалось бы, слабом и скромном растении. Женщины собирали и те растения и цветы, названия которых они не знали. Они срывали какую-то травку, нюхали ее и только потом добавляли к букету. Даже растения с неприятным запахом, как у цветка под названием «собачья ромашка», они собирали тоже. Цветы клевера, например, сладкие и слегка пыльные, напомнят Джейн самый типичный запах летнего дня.

Они принесли Джейн этот «букет ароматов» и подносили по очереди к ее носу каждый цветок и листок. Она вдыхала глубоко, с закрытыми глазами, пыталась угадать название, и улыбка озаряла ее лицо.

Ближе к вечеру Сью пришла снова, на этот раз с веткой апельсинового дерева. Комнату наполнил пьянящий аромат. И еще принесла пучок разных трав. Протягивая их Джейн, Сью растирала каждую травинку между пальцами. Когда-то Джейн пользовалась этими травками, когда готовила еду. Кое-что росло и у нее в саду. Теперь она вдыхала запахи медленно, глубоко, не сразу переходя к следующему растению. Она их узнавала: это были чабрец, душица, бергамот, полынь, розмарин, мята… С каждым растением связаны свои воспоминания. Вдыхая их запах, Джейн словно прощалась со старыми друзьями, которых знала в другие, счастливые времена.

Глава 14

Виктор злился при мысли о том, что через два дня Ричард отправится к себе в Бостон. Сестра его, можно сказать, лежит на смертном одре, а ему не терпится уехать. Он не сказал этого сыну прямо, потому что понимал, что сейчас нужно избегать семейных ссор, но пытался поделиться с ним своими тревогами.

Ричард был непоколебим. Он считал, что цель его приезда достигнута: в этом хосписе за сестрой хороший уход. Он предотвратил опасность того, что мать возьмется смотреть за Джейн и сама в конце концов сляжет. Он помог отцу и дочери сгладить свои старые разногласия; они заговорили о них открыто и сейчас мирно их обсуждают. А главное — Джейн понимает свое положение. Кончился заговор молчания. Теперь она принимает неизбежность смерти со спокойствием, в которое раньше бы никто не поверил.

Логика Ричарда казалась несокрушимой, и Виктор стал взывать к чувствам сына. Да, говорил он, Джейн уже принимает мысль о смерти, но ведь такое настроение может измениться. А что, если она опять перестанет с ними разговаривать и понадобится помощь брата? Это была угроза, почти шантаж. Но Ричард был уверен, что этого не произойдет. В откровенной атмосфере, царящей в хосписе, нет места лжи и обману. А правда поможет Джейн сохранить покой ее души.

Потом Виктор стал взывать к чувству порядочности сына: «Что скажут люди?» Друзья семьи начнут задавать вопросы, друзья Джейн придут в ужас. Почему Ричард уехал в такой решающий момент, когда семья — какая бы она ни была! — должна быть вместе? Они сочтут это дезертирством, предательством.

— Если они так думают, — ответил со злостью Ричард, — какие же это друзья? — Он считает, что никаких объяснений им давать не обязан, и совесть у него чиста. Он ведь думает не только о себе: Арлок пропускает занятия в школе, и никто не знает, сколько еще проживет Джейн. Может несколько недель, а может, и месяцев. Если он останется, такие же проблемы возникнут снова. По ту сторону Атлантики его ждут обязательства, которые он должен выполнять. Конечно, Джоан говорит, что он может пробыть в Англии сколько нужно, но у него уйма работы, которую нельзя откладывать бесконечно.

— Как бы там ни было, — заключил он, — я сказал Джейн, что уезжаю. Объяснил почему, и она со мной согласилась.

Виктор подавил желание сказать: а что ей оставалось? И подумал: если уж он ей сказал, теперь дела не поправишь. Ни одна душа не знала истинной причины, по которой он противился отъезду Ричарда. Прощаясь с Джейн, Ричард как бы заставлял ее пережить смерть, причем самым резким, безжалостным образом. Тот факт, что она больше никогда не увидит брата, означал, что для него она умрет сейчас, немедленно. Значит, из-за отъезда брата они заставят ее умирать дважды.

Было и еще одно, более сильное препятствие, в котором Виктор не хотел признаться даже самому себе. Разногласия между ним и сыном возникли по тому изначальному вопросу, который в свое время причинил всем столько душевных мук. Снова возникла проблема, нужно ли обсуждать это с Джейн, но теперь она ставилась иначе. Противясь отъезду сына, Виктор руководствовался своим старым правилом, а именно: Джейн нельзя ставить перед фактом ее смерти. Ричард же исходил из других убеждений: его сестре нужно помочь осознать, что она умирает. Противоречия в своих собственных убеждениях не беспокоили Виктора. В отдельные моменты он понимал, что Джейн смирилась с мыслью о смерти, но не хотел с этим считаться. Потому что в глубине души он боялся собственной смерти. Это и заставляло его возражать: не ставьте Джейн перед фактом. Хотя он видел спокойное отношение дочери, но никак не мог поверить в него. Сам боясь смерти, Виктор не мог представить себе, что кто-то ее не боится.

Пока он размышлял, Джейн напрямую спросила у Дэвида Меррея: сколько ей осталось жить? Она и раньше задавала этот вопрос, чтобы убедить — она «готова уйти», как выразилась одна из медсестер. Виктору казалось, что она спрашивала об этом всех, кроме него. Он недоумевал, почему она его игнорирует. Ответ пришел к нему позже, когда он осознал: она не могла говорить с ним о смерти, пока он сам не смирился с этой мыслью. Он думал, как успокоить дочь, сказав, что ей не так уж долго осталось страдать? Доктор Меррей объяснил ей медицинскую сторону вопроса, из которой делал вывод, что пройдет «скорее несколько недель, чем месяцев», но Виктор считал, что это гораздо больший срок, чем хочет Джейн. Надо узнать, думал Виктор, применяют ли в хосписе эйтаназию, т.е. умерщвление без боли. Но прежде следовало посоветоваться с женой и сыном и сделать это срочно, поскольку Ричард не отложил свой отъезд.

— Может, мне следует уговорить Ричарда отложить отъезд? — спросил он доктора Меррея, надеясь получить в его лице союзника.

Врач спросил о причинах, и Виктор изложил их точно и объективно, насколько мог. Он объяснил и то, как сам к этому относится. Но скрыл свой страх перед тем, что отъезд брата будет для Джейн ударом и покажется ей репетицией смерти. Признаться в противоречиях, которые терзали его самого, Виктор не мог. Чего стоил, например, его страх перед самой мыслью о смерти — и с другой стороны, желание прибегнуть к эйтаназии.

— Доводы вашего сына кажутся мне вескими, — сказал доктор Меррей. — Жизнь продолжается, и обязанности Ричарда по отношению к новой семье, его работа — причины реальные, их не сбросишь со счетов. — И добавил: — Ричард сделал, что мог. Своим присутствием он ничем не поможет сестре.

— Моя жена считает, что его отъезд может даже ей помочь, — заметил Виктор. — Может быть, Джейн держится за Ричарда, хотя бы подсознательно. А если он уедет, она как бы «отпустит» себя тоже.

— Очень возможно. Это прощание поможет ей уйти.

Виктор признал себя побежденным. Он не мог ставить под сомнение советы доктора Меррея. Собственно говоря, они ему облегчили жизнь, снимая ответственность с него самого.

Ричард появился с огромным букетом цветов.

— От кого это? — радостно спросила Джейн, и брат поднес цветы поближе, чтобы она могла рассмотреть и понюхать их.

— Не знаю. Лежали на тропинке сразу за нашим участком. Ничего, кроме цветов, никакой записки. Может, оставил сосед, который не нашел слов.

—Это садовые цветы, они не похожи на букет из магазина, — добавила Розмари. — Может, удастся узнать, от кого они.

—Поднеси поближе, я хочу их нюхать…

Ричард устроился в постели рядом с кроватью Джейн. Оба заснули. Но когда Джейн разбудили для инъекции и сделали ее, ей захотелось поговорить. Было что обсудить до отъезда брата.

— Рич?

— Да. Что?

—Который час?

— Два часа.

— Ты спишь?

—Пытаюсь. Тебе что-то нужно?

— Мне приснился сон. Ричард мгновенно проснулся.

— Хочешь его рассказать?

— Ты ведь знаешь, мы с мамой решили развеять мой прах по саду, когда я умру.

—Знаю.

— Вот это мне и снилось. — У Джейн вырвался нервный смешок. — Люди собрались в саду, там где ручей впадает в пруд. Все они бродят по грязи, натыкаясь друг на друга, и разбрасывают мой пепел.

— Тебя это расстроило? Можно и не разбрасывать, если ты не хочешь.

— Нет, я этого не боюсь. Мне даже нравится мысль о том, что мой прах успокоится у ручья в нашем Дэри-коттедже. Помнишь, как мы копались там, строя дамбу через этот ручей?

—Плохая получилась дамба, все время протекала.

— Но нам было хорошо. И останкам моим будет хорошо там лежать. Красивое место: ручей, рядом с ним пруд. И цветочные клумбы под тисовыми деревьями.

Ричард стал снова засыпать.

— Рич.

— Ну что еще? — спросил он резко, пытаясь подавить раздражение.

— Не дашь мне сигарету?

— А ты уверена, что хочешь курить? — Он чувствовал, что разбит физически и выжат, как лимон.

— Да, обычно я курю в это время, после укола. Это помогает мне уснуть.

Ричард вложил сигарету между ее губами, и Джейн зажала ее. Но пока брат зажигал спичку, сигарета выпала изо рта Джейн.

— Давай я раскурю, — сказал Ричард и сделал две-три затяжки, чтобы сигарета разгорелась, хотя вкус ему был противен. Джейн взглянула с такой благодарностью, что ему стало стыдно. Потом она жадно затянулась. Но вот на кончике сигареты угрожающе повис комок пепла.

— Постой, Джейн, я стряхну пепел, — сказал брат, но ее движения были теперь более уверенными. Джейн вынула сигарету изо рта, отдала брату и протянула руку, чтобы взять ее снова.