Руководство по истории Русской Церкви

      Незадолго до этого в Европе распространилось на латинском языке Восточное Исповедание православной веры, ложно приписанное патриарху Кириллу Лукарису; оно было проникнуто кальвинистскими идеями и сделалось причиной многих нареканий на православие. По поручению митрополита, киево-николаевский игумен Исайя Трофимовичдля устранения этих нареканий написал новое «Православное Исповедание веры». Собор 1640 года, созванный Могилой в Киеве, рассмотрел это сочинение, важное тогда для всей восточной церкви, и отправил на восток для нового рассмотрения. Рассмотрение это состоялось на соборе представителей Греческой и Русской церкви, собравшемся в 1641-1642 гг. в Яссах. В 1643 году последовало утверждение «Исповедания» восточными патриархами, но печатание книги и даже возвращение ее в Киев по разным обстоятельствам замедлилось, а между тем появились новые нарекания на православных, будто они три года рассматривают свое исповедание и ничего с ним поделать не могут. Вследствие этого Петр Могила в 1645 году поспешил издать Православное Исповедание на польском и русском языках в сокращенном виде, под названием «Собрание короткой науки о артикулах веры (Малый Катехизис)». Полное Православное Исповедание было издано чрез 20 лет, и то только на греческом языке (в Амстердаме в 1662 г.), а на славянском появилось уже в 1696 году. Кроме защиты веры, митрополит занимался исправлением церковных книг, в чем ему помогали ученые члены братства. Одним из важнейших его изданий по этой части было издание (1646 г.) Евхологиона, или Большого Требника; в нем собраны были все чины православной церкви по греческим и славянским требникам, дополнены новыми чинами на те случаи, на которые в Русской церкви их не было, заимствованными из католических требников или составленными вновь самим Могилой, кроме того, снабжены подробными объяснениями литургического, догматического и канонического содержания. Митрополит приготовлял еще исправленное издание полной Библии и перевода житий Симеона Метафраста, но из-за смерти не исполнил этого замысла. Он скончался под новый 1647 год. Из сотрудников его особенную известность, после Исайи Трофимовича, получил Сильвестр Коссов, бывший преемником Могилы по митрополии. Кроме Ектезиса, или Апологии школам, он написал книгу «О седьми тайнах» (1637 г.) и издал в сокращенном виде Печерский Патерик (1635 г.) с примечаниями (на польском языке).
      После смерти Петра Могилы для коллегии настали несчастные времена. Пожертвования на нее дворянства и казаков прекратились по случаю восстания Хмельницкого. Лаврские вотчины, выпрошенные для нее Могилой, были отобраны опять в лавру. Ученики высших классов, увлеченные патриотическим движением, уходили под знамена Богдана, так что в этих классах учение на время совсем прекратилось. При всем том дело Могилы оказалось прочным и не погибло от невзгод. Киевская коллегия, получившая от его имени название Могилянской, неуклонно продолжала развиваться в указанном им направлении. Вскоре она снова стала привлекать к себе учеников целыми сотнями, несмотря на то, что постоянно терпела разные несчастия и крайнюю нищету до самого 1685 года, когда Киевская митрополия присоединилась к Московскому патриаршеству.
      Самыми видными представителями киевской богословской учености после Могилы были, следовавшие один за другим, два ректора коллегии: Лазарь Баранович(1650-1655 гг.) и Иоанникий Голятовский(до 1663 г.). В 1663 г. собором Малороссийской церкви они были выбраны на публичное состязание с латинами, по поводу разных нареканий на Русскую церковь от иезуитов, и блистательно оправдали свое избрание, как люди, владевшие оружием схоластики нисколько не хуже иезуитов. Памятником полемики Барановича служит книга «Новая мера старой веры» — о главенстве папы и исхождении Святого Духа. Но особенно знаменит был Баранович, как проповедник. Он оставил после себя два собрания слоев: «Меч Духовный» и «Трубы Словес». Кроме русских сочинений, он писал еще на польском языке стихи, до которых киевские ученые были большие охотники, и жития святых. Голятовский считался еще лучшим проповедником, чем Баранович. Собрание его проповедей названо «Ключ Разумения» — к нему автор присовокупил замечательную для характеристики киевского проповедничества «Науку о сложении сказаний». Как материал для проповедничества, Голятовский, по примеру иезуитов, издал два сказания о чудесах Богородицы: «Небо новое с новыми звездами» и «Скарбницу потребную всему свету». Полемические его сочинения считались у иезуитов самыми опасными. Памятником его состязания в 1663 году с иезуитами осталась «Беседа Белоцерковская» о священноначалии. Кроме того, он написал еще трактат об исхождении Святого Духа, «Ответ на Фундаменты веры», как называлось одно католическое сочинение (иезуита Скарги), и «Души умерших людей» — о чистилище. По поводу появления в его время на востоке одного лжемессии, увлекавшего евреев обещанием нового царства в Палестине, написано им сочинение «Мессия Праведный». Против мусульманства направлены его сочинения: «Лебедь с перием» и «Алкоран Махметов, от когелефа Христова разрушенный»; в обличение язычества — трактат «Боги поганские» († 1688 архимандритом Елецкого монастыря). Самыми солидными полемическими трудами были труды Адама Зерникава, человека, впрочем, не киевского образования. Он родился в Кенигсберге от родителей-лютеран, учился в лучших университетах запада, был в Оксфорде, Кембридже, Париже и Риме, наконец в России из лютеранства присоединился к православной церкви. По поводу своего присоединения он подал Лазарю Барановичу полное опровержение лютеранской веры в виде обширного ученого трактата. Другое сочинение его написано в 1682 году против католичества «Об исхождении Святого Духа»; такого полного и образцового полемического труда об исхождении Святого Духа, как этот, православная церковь еще никогда не имела. Зерникав умер в Батуринском монастыре в 1690-х годах. Киевские ученые составили несколько опытов и в историческом роде: таковы собрания житий, хроники, летописи, сказания. Особенно замечателен труд предшественника Лазаря Барановича по ректорству в коллегии (1648-1650 гг.) Иннокентия Гизеля, названный «Синопсисом»; это был у нас первый учебник русской истории; несмотря на все свои ошибки, обилие фальшивого риторства и страсть к словопроизводствам, он оставался у нас единственным руководством для школ до времени Ломоносова.
      Во всей массе литературных трудов, которые произвела киевская ученость, господствовало схоластическое направление, имевшее множество недостатков. Богословская и философская мысль киевских ученых путалась в массе разных схоластических аргументов, дивизий и субдивизий и всяких силлогистических тонкостей, развивалась исключительно с формальной стороны, оставаясь в сущности весьма простодушной и наивной. Она не способна была не только обогатить философской и богословской науки каким-нибудь новым научно-литературным содержанием, но даже освободить ее от разных средневековых фантастических бредней и суеверий. Киевская риторика, тоже занявшись одними формами риторства, вселяла в своих питомцев любовь к детской игре словами, вычурным тропам и фигурам, натянутым толкованиям, символам и аллегориям, что видно из самых уже заглавий киевских произведений. Церковная проповедь, под влиянием такого рода риторства, сделалась по временам занимательным, но вообще пустым разглагольствованием без плодотворного приложения к жизни. Но, при всех подобных недостатках, схоластическое образование в своем роде было все-таки образованием научным, по крайней мере служило преддверием к действительной науке; оно приучало к умственной работе, известной отчетливости в словах и мыслях, сознательности в верованиях и, во всяком случае, стояло несравненно выше образования московских начетчиков. Важно было в нем и то, что оно не чуждалось плодов западной науки, а смело шло ей навстречу, пользуясь всем, что у нее было доброго.

Период IV
Московское патриаршество
(1589-1700 гг.).

1. Церковное управление.

       История учреждения патриаршества в Москве.
      В 1589 году Русская церковь достигла полной самостоятельности, будучи организована в виде особого патриархата. На практике она жила самостоятельной жизнью еще со времени митрополита Ионы. Союз ее с восточной церковью выражался в одних вспомоществованиях страждущему востоку, за которыми едва не каждый год приезжало в Россию по нескольку духовных лиц от восточных иерархов, а также из афонских, палестинских, египетских, сербских и других монастырей. Но оставалась еще номинальная зависимость русского митрополита от патриарха. Теперь и она оказалась уже неуместной, так как Россия стала могущественной державой, а патриарх был подданным турецкого султана. К этому присоединилось еще подозрение касательно целости православия в Греции, доходившее до того, что около 1480 года в архиерейскую присягу внесено было обещание, против которого в свое время восставал Максим Грек — не принимать от греков никого ни на митрополию, ни на епископии. В 1586 году прибыл в Москву за милостыней антиохийский патриарх Иоаким; это был первый случай приезда в Москву одного из патриархов. Воспользовавшись его приездом, царь Феодор на совете бояр и духовенства предложил решительную мысль, нельзя ли при посредстве приезжего святителя устроить на Москве собственный престол патриаршеский. Мысль эта была всеми одобрена и об исполнении ее было положено снестись с патриархом. Иоаким тоже одобрил ее, но заметил, что для исполнения ее нужно согласие всех восточных патриархов, и при отъезде из Москвы обещал постараться об этом деле, предложив о желании царя собору восточной церкви.
      Летом 1588 года прибыл в Москву сам константинопольский патриарх Иеремия, и русское правительство поспешило воспользоваться его приездом для более решительной постановки вопроса о русском патриаршестве. Быть патриархом в Москве сначала предложили было самому Иеремии. Но при этом взяли в расчет и крайнее неудобство иметь патриархом грека, к которому относились недоверчиво, который к тому же не знал ни русского языка, ни русских обычаев; с другой стороны — ни царю, ни Годунову, который правил всеми делами, не хотелось отстранять от себя наличного первосвятителя Русской церкви, митрополита Иова, к которому они оба чувствовали полное доверие. Поэтому патриарху предложили жить не в Москве, где по-прежнему оставляли Иова, а во Владимире, о котором кстати вспомнили теперь, как о городе, возникшем раньше Москвы. Иеремия не согласился на это, говоря: что это за патриаршество, что жить не при государе? Тогда уже прямо предложили ему поставить патриархом Иова. Торжество поставления совершилось 26 января 1589 года. При отъезде из Москвы Иеремия оставил здесь уложенную грамоту об учреждении им патриаршества и обещал по возвращении на восток провести это дело через собор восточных иерархов. Собор состоялся в Константинополе в 1590 году, но так как на нем не было патриарха александрийского Мелетия Пигаса, а между тем в Москве сделалось известно, что этот влиятельный патриарх не одобряет действий патриарха Иеремии в Москве, как совершенных без полномочия других патриархов, то собор о патриаршестве московском, по желанию московского правительства, был созван в Константинополе снова в 1593 году с участием и Мелетия. Русское патриаршество было утверждено с назначением для нового патриарха пятого места, после иерусалимского; право поставления московских патриархов предоставлено вполне собору местных епископов.
       Права и управление патриарха.
      Учреждение патриаршества не произвело никаких существенных перемен в правах русского первосвятителя. Общий иерархический строй Русской церкви остался таким же, каким был при митрополитах. Вся разница сравнительно с прежним временем сводилась в этом отношении лишь к тому, что он сравнялся с другими православными патриархами по своей самостоятельности, и к преимуществам его иерархической чести. Прежние богослужебные преимущества первосвятителя — белый клобук и саккос (с 1675 г.) — перешли ко всем митрополитам нового патриархата; патриарх стал отличаться от них крестом на митре и на клобуке, бархатной цветной мантией с образами на скрижалях, саккосом с нашивной епитрахилью, преднесением пред ним креста и в церковных ходах свечи; во время служения он облачался среди церкви, тогда как прочие сослужившие с ним архиереи — в алтаре; один только он садился на горнее место, наконец, один только причащался сам, прочие же архиереи принимали причащение из его рук. В своей административной обстановке патриарх окружил себя большей сравнительно с прежним временем пышностью и величием, по крайней мере, после успокоения России от смут, при царе Михаиле Феодоровиче. Прежде все дела по церковному управлению митрополиты поручали вести разным доверенным лицам; теперь место этих лиц заступают целые учреждения — приказы наподобие царских, состоявшие каждый из боярина, дьяков и подьячих и решавшие дела с доклада патриарху. Таких приказов в течение почти всего XVII века было три: 1) судный или разряд, заведовавший судебной частью — после 1667 г. в нем образовалось отделение специально для духовного суда под именем духовного приказа, состоявшее под начальством доверенного духовного лица или судьи; 2) казенный, ведавший всякие церковные сборы патриарха; 3) дворцовый, заведовавший вотчинами и домовым хозяйством патриаршего дома. К концу XVII века появился еще четвертый приказ — церковных дел — по делам церковного благочиния. По примеру патриарха стали заводить у себя приказы и другие архиереи; но в епархиях заводились обыкновенно только по два приказа — духовный для епархиального управления и суда и казенный, сосредоточивавшийся около личности архиерейского казначея.
       Умножение епархий и возвышение епископских кафедр.
      Возвышение митрополита на степень патриарха потребовало умножения епархий и возведения некоторых из них на высшие степени. Новгородская, Казанская, Ростовская и Крутицкая епархии были возведены на степень митрополий; Суздальская, Рязанская, Тверская, Вологодская и Смоленская объявлены архиепископиями; кроме того, положено открыть еще шестую архиепископию в Нижнем Новгороде, но в 1589 году она не была еще открыта. Число епископий положено довести до восьми, но налицо явилось только 3 — старая Коломенская и новые — Псковская и Карельская, да и из них последняя, вследствие завоевания Карелии шведами, в 1611 г. была закрыта. Тогда же отошла к Польше одна архиепископия — Смоленская. И в последующее время за всю первую половину XVII века открыты были всего только две епархии — Астраханская в 1602 г. и Сибирская (Тобольская) в 1620 году. При Алексее Михайловиче опять возвращена была от Польши Смоленская епархия и в 1657 году открыта новая Вятская, но зато закрыта Коломенская. На соборе 1667 года предложено было к 13 наличным епархиям открыть вновь до 10 епархий, увеличив при этом число митрополий до 8; но на деле ограничились только восстановлением епархии Коломенской, возведением в сан митрополита архиепископов астраханского, рязанского и сибирского, открытием новой митрополии в Белгороде и переименованием в архиепископы епископа псковского; немного спустя, в 1672 году, открыта была еще новая митрополия в Нижнем. Против увеличения числа епархий были и патриарх, и другие архиереи, потому что оно необходимо повело бы за собой невыгодное для них дробление их обширных епархий. Царь Феодор Алексеевич, ввиду сильного распространения раскола и разных церковных беспорядков, снова поднял тот же вопрос об умножении архиерейских кафедр на соборе 1682 г. и представил собору обширный проект, по которому все епархии распределялись по митрополичьим округам, число митрополий доводилось до 12, а епископий — до 72, с подчинением епископов окружным митрополитам. Собор иерархов постарался уменьшить проектированную цифру епархий с 72 до 34, потом в следующем году понизил ее еще сначала до 22, потом до 14, ссылаясь на недостаток местных средств для содержания большего числа кафедр, на подчинение же епископов митрополитам не согласился вовсе, дабы не явилось, рассуждал он, в архиерейском чине распрей и превозношения. Но после собора не были открыты и те 14 епархий, на которых он остановился, — открыты только четыре: Устюжская, Холмогорская, Воронежская и Тамбовская. К концу патриаршего периода всех епархий в Московском патриархате было: 1 патриаршая, 13 митрополий, 7 архиепископий и 2 епископий.
       Служение отечеству в смутное время патриарха Иова.
      Первый патриарх Иов был человек уже заслуженный в иерархии. Он был родом из посадских людей г. Старицы, здесь принял и монашество, был последовательно настоятелем монастырей Старицкого, Симонова и Новоспасского, с 1581 года святительствовал сначала в Коломне, потом в Ростове, наконец в 1587 году возведен на митрополию. Он обладал видной наружностью, огромной памятью, начитанностью и редким искусством благолепного служения. В первые годы своего патриаршества он энергично занялся устройством Русской церкви в ее новом положении, заботился об успехах христианской миссии, об исправлении богослужебных книг, о благочинии среди духовенства, особенно безместного и крестцового. Но церковная деятельность его скоро была прервана наступлением страшных государственных смут, среди которых ему привелось выступить передовым бойцом за государственный порядок, тесно, впрочем, связанный и с благом самой церкви. В конце XVI века угас возвеличенный ею и бывший ее крепкою опорой род Рюриковичей, выставив из среды своей святого мученика, Димитрия ИоанновичаУглицкого, убитого сторонниками Бориса Годунова (1591 г.). После смерти последнего Рюриковича, царя Феодора (1598 г.), на московский престол сел боярин Годунов, но не успел сделаться родоначальником новой династии. Загадочный самозванец, тень убиенного Димитрия, прекратил эту династию в самом ее начале, и наступило смутное время, время тяжких испытаний и для Русской земли и для Русской церкви, но вместе с тем и время обнаружения их неодолимой внутренней мощи.
      Явление самозванца было страшным событием сколько для государства, столько же и для православной церкви, потому что он явился орудием иезуитов и католической пропаганды, угрожая православию Московской Руси той же участью, какой оно подверглось в западной России. Желая найти себе поддержку в могущественном ордене иезуитов, он позволил обратить себя в католичество и завязал деятельные сношения с папским нунцием в Польше. В начале 1604 года в Кракове нунций взял с него клятву послушания римскому престолу и присоединил его к Римской церкви. В своем послании к папе Лжедимитрий обещался обратить в католичество всю Россию и был немедленно обнадежен из Рима в содействии апостольской власти. В то же время он письменно обязался отдать своей будущей супруге Maрине МнишекНовгород и Псков с правом строить там костелы, а будущему тестю пану Мнишку — княжества Северское и Смоленское.
      Патриарх Иов со всею твердостью восстал против самозванца. Он посылал грамоты князю Острожскому, польскому дворянству и духовенству с увещанием не верить Лжедимитрию, старался рассеять тревожные об нем слухи в самой России, предал его анафеме, велел во всех церквах читать грамоту, в которой доказывалось, что Лжедимитрий был не кто иной, как беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев, и предавались проклятию все, которые будут стоять за него. После смерти Бориса патриарх так же ревностно стал действовать в пользу сына Бориса Феодора. В 1605 году, завладев Москвой, приверженцы самозванца прежде всего приступили к свержению патриарха: ворвавшись в Успенский собор во время литургии, они сорвали с Иова святительскую одежду, облекли его в рясу простого монаха и увезли в Старицкий монастырь, где он и оставался до кончины (†1607). Царь Феодор был убит и на русский престол вступил самозванец.
      На место Иова новый царь сам, без собора святителей, возвел рязанского архиепископа Игнатия, родом грека, бывшего прежде епископом кипрским и, по своему образованию в Риме, склонного к унии. Чтобы привлечь к себе духовенство, самозванец пожаловал русских архиереев званием сенаторов. Между прочим, он сделался орудием возвышения будущего патриарха России Филарета, в мире боярина Феодора Никитича Романова, постриженного насильно при Годунове вместе с другими Романовыми и жившего в заточении в Списком монастыре. Мнимый сын Грозного вызвал его из заточения, как своего родственника, и сделал ростовским митрополитом. Между тем из Польши явились иезуиты и в одном отведенном для них доме стали свободно совершать свое католическое богослужение в самом Кремле. Новый царь, окружив себя поляками и немцами, с самого начала своего пребывания в Москве стал оскорблять православные и патриотические чувства русских; он дозволял иноверцам свободно входить в православные храмы, смеялся над невежеством москвичей, плохо молился Богу, не соблюдал постов. В народе пошли толки, что он еретик; являлись люди, которые в глаза обвиняли его в ереси; их готовность пострадать за правду и веру хорошо показывала, как встревожена была народная масса. Не мудрено, что при таких обстоятельствах самозванец не очень-то спешил приводить в исполнение свои обязательства перед Римом. От папы одно за другим присылались к нему послания с укорами за нерешительность и с настойчивыми увещаниями поскорее просветить русский народ, сидящий во тьме и сени смертной, а Лжедимитрию приходилось между тем просить папу, чтобы тот позволил и самой Марине — будущей царице — таить пока свое католичество под маской соблюдения греческих обрядов, ходить в церковь, соблюдать посты и причащаться, а костел и католического духовника держать при себе тайно. В Риме сердились на это, в Москве же оказалось трудным оставить Марину и тайной католичкой. Казанский митрополит Гермогени коломенский епископ Иосифрешительно требовали, чтобы Марина пред браком своим была перекрещена в православие, иначе брак с нею царя будет незаконным. От этих строгих ревнителей царь успел отделаться, заставив Иосифа молчать, а Гермогена отправив из столицы в Казань. Но не так легко было отделаться от волнения народного. Брак с Мариной сделался роковым событием для самозванца. Во время свадебных торжеств наехавшая в Москву польская шляхта своими буйствами раздражила весь народ. В ночь на 17 мая 1606 г. общее раздражение прорвалось наконец народным восстанием, среди которого самозванец был убит. Вслед за этим немедленно был свергнут и патриарх Игнатий. Из Москвы, где он жил в заточении в Чудовом монастыре, ему удалось бежать (в 1611 году), и он после этого до самой смерти († 1640) жил в Литве, приняв там унию.
       Служение отечеству патриарха Гермогена.
      На престол восшел виновник переворота князь Василий Иванович Шуйский, а патриархом был избран Гермоген Казанский. До своего святительства в Казани он был священником казанской гостинодворской церкви святителя Николая и в этом сане первый послужил в 1579 году явлению Казанской иконы Богоматери, приняв ее из земли, где она была обретена, потом постригся в казанском Спасском монастыре в монашество и был здесь архимандритом, наконец, в 1589 году сделан казанским митрополитом. Во время своего святительства он написал особое сказание о явлении и чудесах Казанской иконы, открыл мощи святых Гурия и Варсонофия — казанских чудотворцев, установил с согласия патриарха Иова поминовение воинов, положивших живот свой при взятии Казани, и много заботился об обращении в христианство местных инородцев. Во время своего патриаршества он явился непоколебимым столпом церкви и государства. По своей честной прямоте он был не совсем в ладах с мелким и двоедушным Шуйским, но эти личные отношения не мешали ему крепко стоять за последнего, как за царя, Богом данного.
      Еще до избрания патриарха, когда пошли слухи о втором самозванце, были торжественно перенесены в Москву из Углича мощи царевича Димитрия. Мера эта не помогла к успокоению взволнованных умов, потому что в Москве хорошо помнили, как тот же Шуйский, который теперь с благоговением нес по Москве святые мощи, свидетельствовал прежде, что царевич сам заколол себя ножом в припадке падучей болезни. Новый патриарх прежде всего разослал по всей России увещательные грамоты к народу и к самим мятежникам, которые поднялись во имя нового самозванца в Северской украйне, потом вместе с царем прибегнул к новому средству подействовать на народ, назначив в Успенском соборе церемонию народного покаяния. Для нее нарочно вызвали из Старицы уже слепого и дряхлого патриарха Иова. Составлена была трогательная грамота, в которой излагалось от лица народа исповедание измен, клятвопреступлений, убийств, поруганий святыни и других земских грехов со смерти царя Феодора. По прочтении грамоты народного покаяния протодиаконом патриархи велели прочитать от своего имени грамоту разрешения. Но желанных результатов не оказала и эта церемония. Волнение во имя Димитрия все росло, несмотря даже на то, что не было еще налицо и самого самозванца. Наконец нашелся такой человек и с помощью поляков, казаков и разных русских изменников подступил к Москве и утвердился в 12 верстах от нее в с. Тушине. Благородный пан Мнишек признал его своим зятем, а Марина мужем; явились около него ad maiorem Dei gloriam и братья-иезуиты. В Польше написали ему целый наказ, как действовать для распространения в России католичества. По этому наказу всех ревнителей православия, особенно духовенство, предполагалось совершенно оттереть от престола, окружив царя католиками и униатами, бояр и других людей побуждать к переходу в католичество или унию повышениями по службе, воспитанием в униатских и католических школах, строением повсюду костелов, изгнанием из России протестантов и греков, поставлением на высшие церковные места лиц склонных к унии и другими мерами. Патриарх Гермоген одобрял царя, увещевал бояр и народ к верности, рассылал грамоты, в которых описывал дела и смерть первого самозванца, указывал на опасности для православия от поляков и проклинал изменников вере и законному царю. Но, с другой стороны, чрезвычайно соблазнительно действовало на Москву и Тушино, разводя в ней измену и подрывая значение Василия Шуйского, а шайки тушинцев рассеялись по всем ближайшим к Москве областям, всюду внося с собой грабежи и опустошения. Дела царя Василия ненадолго поправились было вследствие побед над тушинцами князя Михаила Скопина-Шуйского, племянника царя, но нашествие Сигизмунда польского и смерть молодого народного героя, в которой крепко подозревали завистливого царя, сделали положение последнего окончательно непоправимым.
      Пользуясь смутой, возникшей в России, король Сигизмунд потребовал московской короны для своего сына Владиславаи осенью 1609 года осадил Смоленск. Смольняне хорошо знали, что делал этот король в Литве, и дали обет стоять за веру и царя до смерти. Из русских на сторону Сигизмунда прежде всех пристали тушинцы. Оставленные поляками, которые были отозваны от них к своему королю, и ослабевшим самозванцем, который бежал в Калугу, они заключили с Сигизмундом договор и признали Владислава царем. Потом в пользу королевича образовалась партия в самой Москве. Еще в начале 1609 года недовольные царем вытащили Гермогена на лобное место и, тряся его за ворот, требовали у него согласия на перемену царя. Патриарх не побоялся толпы и честно заступился за Шуйского. На этот раз попытка свергнуть Василия не удалась. Но, когда царь был заподозрен в загадочной смерти Скопина, когда русские войска, лишившись любимого вождя, были разбиты поляками, и гетман короля Жолкевскийстал под самой Москвой, провозглашая царем Владислава, патриарху уже невозможно было спасти Василия. В июле 1610 г. толпы народа, поднятые Захаром Ляпуновым, Салтыковым и другими боярами, свергли его с престола; потом сверженный царь был насильно пострижен в монахи.
      Вслед за тем немедленно поднялся вопрос об избрании нового царя; чернь хотела тушинского вора; патриарх предлагал выбрать царя из бояр, кн. Василия Голицынаили Михаила Феодоровича Романова, сына Филарета; бояре тянули к Польше, хотели в цари Владислава. Последняя партия одержала верх и позволила Жолкевскому занять Москву польскими войсками. Для окончательных переговоров с королем отправлены были под Смоленск послы, кн. Голицын и Филарет с келарем Троицкой лавры Аврамием Палицыными с большою свитой из духовных и светских людей. Патриарх должен был согласиться на желание господствующей партии и успел настоять только на том, чтобы послы в своих переговорах о Владиславе необходимым условием поставили обращение королевича в православную веру. Отъезжая к королю, Жолкевский захватил с собой и постриженного царя Василия. Все опасные для короля люди теперь очутились в его руках, и он еще более возвысил свои требования, потребовал московской короны уже для самого себя и прежде всего настаивал на немедленной сдаче Смоленска. Послы с своей стороны твердо стояли на своих требованиях, чтобы Владислав скорее был отпущен в Москву и принял православие, не уступили ни шагу даже тогда, когда из Москвы пришли грамоты от бояр с распоряжением отдаться во всем на волю королевскую. Филарет и Голицын объяснили, что их отпускали патриарх, бояре и все люди вместе, а не одни бояре, и что грамоты за подписью одних бояр для них не обязательны. Паны было возражали, что патриарх лицо духовное, и в светские дела вступаться не должен; но послы отвечали на это: «Изначала у нас в Русском государстве так повелось: если великие государственные или земские дела начнутся, то великие государи призывали к себе на собор патриархов, архиепископов и епископов и без их совета ничего не приговаривали, и почитают наши государи патриархов великою честию, и место им сделано с государями рядом; теперь же мы стали безгосударны, и патриарх у нас человек начальный». В апреле 1611 г. послы, по повелению раздраженного короля, были отправлены в Мариенбург пленниками. Смоленск все еще продолжал защищаться, подкрепляемый воеводой Шейным и увещаниями архиепископа Сергия. Когда он был наконец взят, Шеин и Сергий тоже увезены были в Литву. Поздравляя короля с победою, иезуит Скарга прежде всего выразил в своей речи радость о том, что Бог «указует путь к расширению правды католицкой среди схизматиков».
      Но Бог не восхотел расширения «правды» католицкой. Слухи о притязаниях поляков на Московское государство и о будущих опасностях для веры производили в народе сильное волнение.