Пролог

"Кресты" целиком в кадр попадают? – уже второй раз подряд спрашивала я у туго соображающего оператора. Он страдал болезнью, именуемой в народе "после вчерашнего". Интересно, меня он вообще видит или как? И в каком количестве? Пашка – классный мужик и еще более классный оператор, но, как большинство классных русских мужиков и всех творческих людей, водит давнюю и тесную дружбу с зеленым змием.

Мы стояли на левом берегу Невы, на набережной Робеспьера, аккурат напротив известной на весь мир тюрьмы. По моей задумке Пашка должен был заснять меня на фоне «Крестов», вещающую о незавидном положении тех, кто волею судьбы (или личных недоброжелателей) оказался в стенах из красного кирпича. Этот сюжет мы дадим сегодня. А завтра нам предстоит снимать некоего господина Ефимова, депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Бедняга уже не первый раз пытается завладеть креслом губернатора.

Поэтому он напоминает потенциальным избирателям о своем существований и в периоды между выборами, задолго до начала какой-либо избирательной кампании. На этот раз он решил проявить заботу о заключенных. Ну что ж: в кои-то веки деньги из депутатского фонда пойдут на благое дело. Нам, как я понимаю, тоже платят из них, а не из личных средств господина Ефимова.

– Паша, ты меня хорошо видишь? – уточнила у оператора. – Давай-ка встань на мое место: я сама взгляну.

– Юля, ты меня достала! – взвился оператор.

Ну хоть какие-то эмоции! Значит, просыпается.

– У меня в сумке есть холодное пиво, – сказала я голоском змеи-искусительницы. – Снимешь – получишь. Специально для тебя вылила в термос, чтобы т нагревалось в машине. И ледку из морозилки бросила.

– Стерва! – простонал Пашка.

– Другой на твоем месте сказал бы: "Спасибо, Юленька, за твою заботу". Тебе еще когда-нибудь доводилось работать с такими заботливыми корреспондентами, как я?

– Я – не другой, и я с тобой не первый год знаком. Стерва!!! Стервокор! Правильно Новиков говорит: у других – собкор, а ты у нас – стервокор. Новиков тебя сразу раскусил. Ох, как кому-то не повезло в жизни… И о чем мужики думают, когда с тобой связываются?!

– Кто о чем. И другие, в отличие от тебя, считают, что им в жизни крупно повезло.

Пашка закатил глаза, пробурчав себе под нос явно какую-то гадость.

Но пререкаться дальше нам не дали: прямо за моей «шестеркой» затормозил огромный черный джип с тонированными стеклами. Кого еще нелегкая принесла? И с чем? С предьявой какой-нибудь или, наоборот, с комплиментами? С моей работой никогда не знаешь, чего ждать.

Стекло у переднего места пассажира поползло вниз, и моему взору явилась лопоухая рожа с квадратной челюстью. Рожа попыталась изобразить улыбку. Получился оскал.

– Вы – Смирнова, да? – спросил Лопоухий.

– Предположим, – ответила я. Хотя чего предполагать-то? Уж он-то мою физиономию в криминальной хронике (в качестве репортера) точно видел. Этот тип не может не следить за делами у друзей и конкурентов, которые как раз и являются героями моих репортажей. Репортажей стервозной корреспондентки.

– А вы в «Кресты» случайно не собираетесь сегодня? – продолжал задавать вопросы Лопоухий.

– Завтра собираюсь, – сказала я. – А что?

– Снимать будете, да? Или писать чего? Или по личному интересу?

"И все-то тебе знать надо", – подумала я и спросила вслух:

– Будут какие-то конкретные пожелания?

Идеи? Замечания? Просьбы? Поручения? Задания?

– Маляву передать сможешь? – родил Лопоухий.

– Вы что, думаете, я по камерам пойду? Не пущают.

– Неужели еще не прорвались? – удивился Лопоухий. – Ну скажите там кому надо, что ваши телезрители жаждут взглянуть на условия содержания подследственных. Что письма пишут пачками. Письма мы обеспечим. В любом количестве.

"А это идея, – мелькнула мысль. – И по камерам – тоже идея. Надо подкинуть ее депутату. Если он сам это не планирует. Вообще-то он собирался в актовом зале речь толкать. Перед потенциальным электоратом. Но почему бы депутату не посмотреть на камеры, чтобы успеть хоть немного улучшить условия содержания к тому времени, как он сам попадет на нары, которые по нему давно плачут?"

– И вы уверены, что я смогу попасть в ту, которая вам нужна?

Мои таланты телезрителем из джипа были оценены высоко, правда, он добавил:

– Вы любому из пацанов отдадите, а там уже перегонят, кому требуется. Малява – это святое.

"Ему в самом деле нужно переправить маляву, или меня таким образом проверяют? Или как-то хотят подставить?"

Но у меня тут же возникла любопытная идейка…

– Перед камерой покажете, как упаковывать маляву? – спросила у Лопоухого.

– Ты чего, сдурела? – Глаза выпучились на меня как два перископа. И Лопоухий перешел на "ты".

– А что такого? – удивилась я. – Прямо сейчас интервью оформим. В лучшем виде. Вы просто покажете нашим телезрителям, что нужно делать. А то многие не знают. А понадобиться может каждому. От тюрьмы и от сумы, как известно…

Я украдкой бросила взгляд на Пашку. Пашка снимал все. Правда, Лопоухий этого вроде бы не замечал. Или ему не приходило в голову, что тележурналисты из любых кадров могут сварганить сюжет и они по жизни могут понадобиться – таким людям, как я. И вообще пусть лучше будут лишние кадры, чем их недостаток.

– Твои друзья тебя увидят, – я опять заговорила тоном змеи-искусительницы, словно сидела под известной яблоней, пытаясь на этот раз совратить Адама. – И те, кто на воле, и те, кому маляву посылать собираешься. Дома на видик себя запишешь. Внукам будешь показывать.

Знакомым девушкам.

Лопоухий хлопнул глазами. Они так и продолжали напоминать перископы.

– У твоих друзей есть в камере телевизор? – спросила я.

– Где? – не понял Лопоухий.

– Ты что, никогда в «Крестах» не парился?

– Я нигде не парился, – процедил он. – Только в бане.

– И как это сказывается на твоей карьере?

Тормозит продвижение вверх в вашей иерархии?

Или теперь для занятия лидирующих позиций отсидка не требуется? Поведай, пожалуйста, нашим телезрителям о новых веяниях в бандитско-воровской среде.

Лопоухий не успел ничего ответить. С водительского места на проезжую часть выскочил молодец, стрижка на голове которого напоминала облезлый кактус. Кактус буркнул в трубку "о'кей", потом посмотрел на меня, приблизился.

– Я покажу, – сказал и обернулся к Лопоухому. – Пиши, Виталя.

В результате интервью давали оба. Назвались Виталей и Димой, правда, ни погонял своих не сообщили, ни принадлежности к братве – «тамбовской», "казанской" или прочей. Тонкий листочек бумажки, исписанный мелким почерком, аккуратно свернули трубочкой, потом Виталя сверху написал имя, вытащил из кармана пачку сигарет, снял с нее целлофановую обертку, вложил, записку в обертку, достал зажигалку, чиркнул и тщательно запаял концы.

– Вот так, – сказал. Кактус кивнул.

– Объясните теперь, пожалуйста, нашим телезрителям, что такое малява? – проворковала я, готовая к тому, что меня сейчас пошлют подальше.

Не послали.

– Ну… это документ, – родил лопоухий Виталя после некоторого напряжения извилин – или что там у него между ушами, скрытое черепом.

– Более важный, чем всякие бумаги с круглыми печатями и подписями официальных лиц, – совершенно серьезно добавил Дима-Кактус.

– Силу большую имеет, – опять открыл рот Виталя. – Для тех, кто там, – Лопоухий кивнул на другой берег Невы.

Я поблагодарила Виталю с Димой от имени телезрителей и от себя лично, и мы, довольные друг другом, расстались. Малява осталась у меня.

Джип отъехал, я велела Пашке выключать видеокамеру и двигать в машину, где вручила ему термос. Оператор вылакал половину, потом поднял на меня глаза. Пашка, судя по их выражению, начинал немного соображать. До этого работал на автопилоте.

– Ты в самом деле хочешь это в эфир дать?

Или это ты для себя выясняла?

– Ив эфир, и для себя, – ответила я.

Вечером, дома, я приготовила еще одну маляву. От себя лично. Тому, ради которого я занялась тюремной тематикой.

– Что это ты вдруг стала снимать сюжеты про «Кресты»? – спрашивали одни знакомые.

– Что это ты вдруг стала писать про тяжелое положение заключенных? – интересовались другие.

– Что это ты вдруг повадилась брать интервью у тех, кто успел побывать "за забором"?

Просто в «Крестах» (вдруг?) оказался человек, которого я любила.

Люблю.

Поняла, что люблю, когда он оказался там.

И что мне никто не нужен, кроме него. До этого я боролась с собой. Вернее, во мне боролись женская гордость и любовь. Раньше гордость побеждала. Но когда он попал в «Кресты», победила любовь. Я поняла: это мой шанс заполучить его обратно и "сохранить лицо". И что я использую все свои журналистские связи и контакты, установленные за годы работы криминальным обозревателем, чтобы его оттуда вытащить. И установлю новые, найду каналы.

Любой канал. Ментовский, гуиновский[1], воровской…

Телевизор, стоявший в камере, казалось, работал двадцать четыре часа в сутки. Вначале он дико раздражал Сергея, как, впрочем, и многое другое. Потом Сергей привык и перестал реагировать на звук. И на запахи. Человек привыкает ко всему. Да и это была возможность регулярно видеть Юльку… У кого еще из сокамерников была такая возможность? В смысле видеть свою биксу. Хотя Юльку все знали (заочно, конечно), а уж когда она занялась тюремной тематикой, стали смотреть регулярно. С таким же интересом, как смотрели наиболее популярные в тюрьме аэробику и художественную гимнастику… Юлька, правда, никогда не появлялась полуодетой. Хотя, наверное, многие представляли, какая она… И только Сергей знал… И только он один знал – вернее, догадывался, – почему она вдруг начала делать репортажи о тюрьмах и зонах, а не просто о криминале. Раньше-то она ведь только с мест преступлений вещала и описывала их в своих статьях. А тут такое забабахала в своих "Невских новостях"… Боже, какой же он был дурак… Почему он женился на этой козе Алке?! Зачем она была ему нужна?! Уже на развод подала, коза.

А уж про «дачки» и свиданки даже говорить не приходится. А Юлька, судя по всему, вполне может тут появиться в самое ближайшее время.

Сергей посмотрел на часы – наручные часы не из драгметаллов можно было иметь. Как хорошо, что он в свое время не купил золотой «Ролекс». А ведь хотел, идиот.

Сергей придвинулся к телевизору. С камерой, можно сказать, повезло – в этом плане. А то ведь телевизоров только 172 на 855 камер[2]. Большинство не имеет возможности ничего по ним смотреть. Так что пусть уж лучше раздражает сутки напролет…

К телевизору уже подтягивались многие из тех, кто не смотрел другие передачи. Через несколько минут должна была начаться криминальная хроника. И в кадре появится Юлька.

Юлька стояла на набережной Робеспьера и вещала о «Крестах», маячивших на заднем плане.

Между Юлькой и «Крестами» несла свои воды Нева, освещаемая ярким солнцем… А ведь когда сегодня днем Сергей смотрел на тот берег, ему показалось, что он видел там ее… Юльку… Только солнце слепило глаза, и он не был уверен. Или просто почувствовал, что она там?

– Э, так это же Лопоухий с Кактусом из сухоруковских. Ну пацаны дают! – воскликнул кто-то из сокамерников.

"Это Юлька дает, – подумал Сергей, – а не пацаны. Значит, ждать маляву? Юлька что-то придумала?"

Он уже давно понял, что рассчитывать ему больше не на кого.

В огромном кожаном кресле в позе отдыхающего тюленя развалился мужчина лет пятидесяти пяти на вид. Весь его облик излучал силу и власть. Рубашка на волосатой груди была расстегнута, и под ней были видны синие купола. Количество куполов – количество судимостей. На нескольких пальцах и на правой кисти остались шрамы от сведенных татуировок.

По обеим сторонам от властного мужчины сидели молодые парни. И одному, и другому было лет по тридцать. Все трое смотрели криминальную хронику. Когда передача закончилась, старший щелкнул «лентяйкой» и посмотрел вначале на одного парня, потом на второго.

– Ну что, звезды экрана? – процедил. – На хрена засветились? Мусорне захотели о себе напомнить? Чтобы они о вас не забывали? Вам этот головняк нужен? Или гуси улетели[3], когда эту биксу увидели?

– Это все она, – промычал Лопоухий. – Гадом буду, она…

– Она нас… – Кактус задумался, подбирая нужное слово, – приворожила!

– Да, Иван Захарович, – тут же поддакнул Лопоухий, – она как начала сладким голосом…

– Не гони пургу!

– Мы с Кактусом как заговоренные… Гадом буду! Даже не в курсах, как так могло получиться…

– Зато я в курсах! – рявкнул старший, но тут же успокоился и произнес в задумчивости:

– Без этой стервы, думаю, не обошлось. Серега один бы не потянул. Все беды в этой жизни от баб…

– Да, Иван Захарович, – тут же поддакнул Лопоухий. – Все зло от них.

– И о чем думал Господь, когда создавал Юлию Смирнову? – произнес Кактус.

– Да Господа там и близко не было! – расхохотался тот, кого именовали Иваном Захаровичем. – Отвернулся Господь, и тут же за дело взялся дьявол.

– И она свалилась на наши головы, – сказал Лопоухий.

– Что прикажете, Иван Захарович? – спросил Кактус.

Старший задумался. Думал долго, потом хитро усмехнулся и заявил:

– В отношении Смирновой пока ничего не предпринимать. Работать только с Татариновым. И остальными участниками комедии. Драмы.

И посмотрим, как Юленька выкручиваться будет.

И что предпримет. Интересно, что этой биксе может прийти в голову.

– Этого не знает никто, – вздохнул Кактус. – Ну если только дьявол…

– Поразвлечься желаете? – подобострастно спросил Лопоухий.

– Да, что-то я заскучал в последнее время…

Глава 1

Мы с Сергеем возвращались из Финляндии.

Он был там по делам фирмы, я – по своим журналистским. В свое время мы и познакомились в этой стране, когда я отправилась за очередной «сенсацией»: делала репортаж о финских свалках, вернее, наших гражданах, забирающих оттуда выкинутый северными соседями товар (для них уже – хлам), а потом толкающих его в Питере. Сергей как раз и оказался одним из таких товарищей.

Он начинал как волк-одиночка. Вначале возил спиртное и сигареты вместе с толпами питерских «челноков», которые набивали чартерные автобусы и плевали на норму тех лет: литр водки, пятнадцать литров пива, блок сигарет.

Серега рассказывал, как мучимые жаждой финны встречали эти автобусы на автобусном вокзале, где те высаживали пассажиров, чтобы забрать через несколько часов и везти назад в Питер.

Поскольку «челноки» всегда брали товара больше нормы, установленной финскими властями, то каждый раз по приближении к границе гадали: какая сегодня смена на финской таможне?

Иногда удавалось провезти и по десять бутылок водки. А иногда, в одну особенно мерзкую смену (из-за некоей финки, которая, по всей вероятности, очень не любит русских), лишнюю водку приходилось сдавать, и ее выливали на глазах у «челноков». Сердце русского человека при виде такого зверства обливалось кровью, но что поделаешь? Хотя, случалось, финны оставляли водку на таможне до момента возвращения «челноков» домой. Видимо, у них рука не поднималась вылить божественную жидкость…

"Челноки" шли на различные ухищрения: например, в блок пива вставляли банки с водкой. По краям – пиво, огненная вода – в центре. Если поймают – штраф, возвращение на родину и запрещение въезда в соседнюю страну на пять лет. Серегу один раз поймали, как раз после «преобразования» блока. Вкатили штраф – пятьсот долларов – и развернули. Но нашего человека так просто не возьмешь. "Денег нет", – сказал Серега. Ему ответили, что штраф он должен заплатить в консульстве.

Поскольку «горел» бизнес, Серега решил штраф все-таки заплатить и в консульство отправился. Правда, вначале поинтересовался, дадут ли ему снова визу. Тогда и узнал, что только через пять лет. Желание быть законопослушным гражданином тут же улетучилось как дым.

Еще не хватало оказывать материальную помощь государству Финляндия. Своему-то не оказываем, а уж северным соседям тем более не будем. У русского парня Сереги, не желающего терять источник дохода, после посещения консульства тут же заработали извилины, а, также смекалка с соображалкой, выгодно отличающие русского от финна.

Серега решил сменить фамилию и превратился из Зайцева в Кулешова, взяв девичью фамилию матери. В нашем загсе проблем никаких не возникло, в заявлении, в графе «причина», он просто указал: по семейным обстоятельствам. Этого оказалось достаточно. Получил новый внутренний паспорт, сделал новый заграничный, подал документы на финскую визу и получил ее. Стал ездить дальше. Общаясь с коллегами, понял, что не один он такой умный.

Потом финны перекрыли «челнокам» кислород. Их правоохранительные органы стали еще активнее бороться за трезвость своего народа: ввели в действие новые таможенные правила, сильно ограничив ввоз алкогольных напитков и сигарет из России. Таможенники стали трясти еще больше, чем раньше, полицейские теперь способны унюхать нашего «челнока» за версту, да и конкуренция на этом самом популярном для питерцев направлении стала чересчур активной.

Но финны опять просчитались: русские парни и девчонки придумали новый способ получения денег при помощи соседней страны – финские свалки.

Сергей разнюхал эту возможность одним из первых. Потом, правда, к финским свалкам присоседилась наша братва, решив снимать свой налог с соотечественников, таким образом делающих деньги. Но вначале все было просто.

Серега возил стиральные машины, холодильники, морозильники, спутниковые антенны и прочее добро, выброшенное финнами. Руки у моего любимого мужчины росли из того места, из которого и следует расти рукам у мужчины, он эти вещи доводил до ума, а потом продавал за очень неплохие деньги. Иногда возил что-то под заказ.

На свалке мы и познакомились. Он мне в тот раз даже помог купить (не на свалке) новый монитор для одного из моих компьютеров, который у меня полетел где-то за неделю до поездки. А я и не знала, что в Финляндии компьютерная техника значительно дешевле, чем у нас. Серега проводил меня в магазин, помог выбрать монитор (цена оказалась почти в два раза ниже, чем в Питере), а потом, когда мы оба вернулись в город, заехал, чтобы помочь его подключить. И остался;

Я наваяла несколько статей о Серегиных приключениях: они вошли в цикл "Наши в Финляндии", после которого получила массу писем читателей. В основном, с просьбой поподробнее описать, как следует делать деньги, что теперь возить, что вывозить, в каком количестве, за сколько продавать и где именно. Но разве это объяснишь каждому в письме (не говоря о том, что у меня просто нет времени подробно отвечать на все письма)? Нужно постоянно следить за ситуацией на рынке (которая часто меняется), чутко на нее реагировать и везти то, на что есть спрос. Кто на этом «сидит», тот знает, а кто не знает, того на рынок теперь уже, скорее всего, и не пустят. Вакантные места заняты. А мест под солнцем, как показывает практика, всем не хватает. Отвечать на подобные вопросы в прессе посчитала неэтичным.

В позапрошлом году Сергею пришлось отправиться под «крышу». Был выбор: или продолжать делать деньги так, как он умеет, но подконтрольно, или… Следовало ожидать один из нескольких вариантов, вплоть до строгого черного костюма и похоронного марша. Вначале он, конечно, попробовал сопротивляться.

В результате его сдали финской таможне наши же братки. Финны обожают стукачество, в особенности на наших граждан. Частенько звонят в полицию, заметив, как какая-нибудь машина с питерскими номерами превышает скорость.

Потом приходится объясняться, а там – не наши менты, они за портрет финского фольклориста[4] не станут забывать о совершенных нарушениях. А штраф за минимальное превышение скорости в Финляндии – триста марок.

Любимый в очередной раз поменял фамилию (теперь – на бабушкину). Затем новоявленный господин Татаринов Сергей Иванович получил в глаз с обещанием добавки и тогда уже решил, что родственники, друзья, знакомые и любимая женщина (то есть я) предпочтут обойтись без прослушивания траурной классической музыки в его честь, и предлагаемые условия принял. В результате выиграл в деньгах, правда, потерял в свободе передвижений.

Его таланты ценили, и он вскоре стал правой рукой своего шефа Павла Степановича Креницкого по кличке Редька. Когда Сергей объяснял мне этимологию этой клички, я долго хохотала.

Вначале Павла Степановича звали Крен, потом слово невольно преобразовалось в омоним овоща (окружение как-то непроизвольно заменяло первую букву), а в дальнейшем, видимо, после определенных усилий, приложенных самим Павлом Степановичем (я не исключала насилие, уже немного зная о Серегином начальнике), стало Редькой. Хотя и Редькой Павла Степановича обычно именовали только за глаза, лично – по имени-отчеству. Креницкий, конечно, не был самой могущественной фигурой в Питере, даже не входил в десятку, но ведал определенной частью рынка всякой техники. Настоящими «Бошами» и «Сименсами», насколько мне было известно, он если и торговал, то только уже какое-то время побывавшими в употреблении. А так к Павлу Степановичу стекался поток китайтятины, как ее называли все сотрудники «Импорт-сервиса», а также выброшенного финнами и шведами добра. Из других стран возить было невыгодно. Павел Степанович собрал группу великолепных ремонтников, из рук которых техника выходила как новая.

Серега сам уже не занимался ремонтом, решая глобальные проблемы местного масштаба: договаривался о закупках, о продажах, смотрел технику на месте, следил за отгрузкой. Мою квартиру, куда он временно переселился, успел забить лучшей техникой, в основном привезенной из Швеции, где свалку «свалкой» язык назвать не поворачивается; Это своего рода магазин «секонд-хэнд», только без продавцов. На большую часть техники даже техпаспорта имеются. Я понимаю, что вся она неновая, но работает отлично: для себя Серега, конечно, брал лучшую. Кстати, шведские свалки произвели на меня самое большое впечатление из увиденного в этой стране (я имею в виду для так называемых "крупногабаритных предметов") – там чисто, нет пыли и какого-либо мусора. И чего там только нет…

Я сказала "временно переселился", потому что… потому что полтора года назад Серега женился на единственной дочери Павла Степановича.

Новость, когда Серега поведал мне о ней, повергла меня в состояние шока. Оказалось, что Аллочка, девушка двадцати двух лет от роду (мне в прошлом году исполнилось двадцать восемь), беременна от Сергея и уже сообщила папочке о своей любви к отцу ребенка. От шефа Сергей и узнал о предстоящем отцовстве. Первой его реакцией были слова: "Это не мой ребенок". Фраза привела будущего тестя в ярость, так как заподозрить единственную доченьку в развратности натуры он просто не мог, а вот подчиненного в совращении невинных девушек – запросто. Павел Степанович пригрозил Сергею всеми карами небесными, если не сделает Аллочку порядочной женщиной. Сергей, по его собственному заявлению мне, считал, что порядочной женщиной Аллочку уже не сделает никто и ничто, но в очередной раз был поставлен перед выбором. Павел Степанович по ходу дела пояснил, что такой зять, как Сергей, его устраивает. В смысле положения и денег они, конечно, могли бы найти и получше, но в смысле смекалки, соображалки и проходимистости – навряд ли. Павел Степанович любил называть вещи своими именами.

Аллочка с Сергеем сочетались законным браком. Молодая жена оставила девичью фамилию, так как нельзя было исключать, что молодому мужу в обозримом будущем придется еще раз сменить паспорт – если попадется на финской таможне с контрабандой. Тогда он станет Креницким и вся семья будет ходить под одной фамилией. Внука Павел Степанович сразу же собирался записывать Креницким.

Узнав о предстоящей Серегиной женитьбе, я взвилась к потолку, разбила пару тарелок, потом вспомнила, что тарелки-то мои и бить мне их незачем, и велела Сереге немедленно собирать вещички. Отдать ему должное, поступил он по-мужски: взял только свои трусы и носки, оставив мне все "совместно нажитое" имущество. Я ревела белугой, потом с головой ушла в работу и неплохо подзаработала за время переживаний. Более того, я наконец решилась сменить постоянное место сдачи результатов своих журналистских расследований, о чем уже давненько подумывала, в особенности в те дни, когда приходилось лично общаться с одной большой начальницей в главном (столичном) офисе (или считающей себя таковой). Раньше я сдавала свои опусы на криминальные темы в другое издательство, но, приезжая в Москву, обычно думала: предложат мне сегодня сесть или как? И вообще, как будет разыгрываться роль большой московской начальницы? Мне было интересно узнать, как обстоят дела со стульями в других редакциях. Поскольку после расставания с любимым мужчиной у меня появилось много свободного времени, я отправилась в путешествие по издательским домам, по ходу дела проводя свое тайное расследование ситуации со стульями для авторов.

Отдать должное, во всех питерских издательствах, где мне довелось побывать, мне во всех случаях предлагали сесть. Я в очередной раз порадовалась, что родилась и живу в городе на Неве, который не зря называют одним из центров мировой культуры. Правда, в Москве платят больше денег. Мне очень хочется верить, что и там есть издательства, где стульев хватает и для авторов (всегда и для всех), где признают права автора и не пытаются объехать на кривой кобыле.

В общем, я стала работать на питерский еженедельник "Невские новости", оставаясь свободной журналисткой. Мне никогда не хотелось идти ни в какой штат. Видимо, моя свободолюбивая натура на может смириться ни с каким жестким расписанием. Моя мама часто говорит, что нужно думать о пенсии, куда-то пристраивать трудовую книжку, чтобы в старости не кусать локти. Но кто думает о старости в двадцать девять? Тем более ко времени моей старости и государства может больше не быть, и пенсии вдруг отменят (от наших правителей вполне можно ожидать подобного «подарка», насчет гадостей для народа они – всегда пожалуйста), и я сама могу просто не дожить до старости.

Правда, у меня появились определенные обязательства перед новым издательством: сдать репортаж к определенному сроку, чего не было в Москве. Там – когда пришлешь, тогда и пришлешь, когда-нибудь поставят. Или не поставят. Здесь же под меня сделали рубрику, которая должна выходить с определенной периодичностью – в каждом номере еженедельника. Не выдаешь материал на-гора – возьмем другую.

Рынок. Есть договоренность – выполняй. Не выполнила – свободна. Но выбор темы (конечно, в определенных жанровых рамках) оставался полностью на мое усмотрение. Работа на новое издательство также помогла мне отойти от личной драмы, тем более там оказался очень приятный коллектив. Конечно, я не была его постоянным членом (как, впрочем, и многие репортеры – так оказалось удобнее и журналистам, и издателям), появляясь только периодически, но главное: у меня не переворачивается все внутри, когда я туда иду. Я теперь понимаю, сколько у автора может быть маленьких радостей, о которых читатель даже не догадывается. Редактор делает то, что говорит, – большая радость. Выполнили все обещания – очень большая радость. Про права автора не только слышали, но их еще и признают – фантастика.

А потом наш медиаматат питерского разлива купил еще и телеканал – в дополнение к еженедельнику "для чтения всей семьей", как указывается у нас на обложке, газете бесплатных объявлений, детскому журналу а-ля "Веселые картинки", трем женским разной направленности (судя по обложкам и рекламе), но почти одинакового содержания (судя по тому, что там внутри), одному мужскому и двум эротическим изданиям (одно – для нормальных людей, другое – для извращенцев всех мастей). Кстати, этот бред (для извращенцев) ваяет вполне приличная супружеская пара (пятидесяти семи и пятидесяти девяти лет от роду), которую мне лично трудно заподозрить в чем-нибудь этаком… Хотя кто знает, кто знает… Работа журналистки давно приучила меня ничему не удивляться. Самые большие тиражи – у еженедельника "Невские новости" (который я теперь считаю родным) и у "извращенцев".

Прибарахлившись телеканалом, Кирилл Александрович поменял его направленность в сторону эротической, поскольку, по его мнению, народ хочет именно этого. Но не оставил и другие темы, интересные народу (опять же по мнению медиамагната, у которого я так и не смогла выяснить, кого он имеет в виду под словом «народ» – блондинок, которые у него меняются с завидной регулярностью?). Одной из интересных народу тем был криминал. Поскольку в холдинге (слово происходит от английского глагола "to hold", что означает "держать, удерживать, владеть", в общем, захапать под себя как можно больше фирм и ими единолично распоряжаться, как левая пятка захотела) криминальной темой занималась только я, Кирилл Александрович вызвал меня на ковер (раньше я общалась только с нашей главной – в смысле редакторшей, ведавшей "Невскими новостями"), внимательнейшим образом оглядел (в одежде), раздеться не предложил и даже не сделал ни одного грязного предложения, что порадовало. Но, отдать ему должное, мужик он совсем не глупый и прекрасно понял, что лучше на мне делать деньги, чем меня трахать, тем более, я не блондинка и перекрашиваться не намерена, как сразу ему и заявила.

– С твоей рожей прожженной стервы ты очень хорошо подойдешь для криминального репортера, – вежливо заметил генеральный директор холдинга.

– Спасибо на добром слове, но я уже давно только и делаю, что ваяю репортажи на криминальные темы.

Вот тут-то он мне и сообщил, что приобрел телеканал и желает, чтобы я вещала на нем о криминале. В перерывах между эротикой, советами домохозяйкам, рассказами об инопланетянах (которые наш народ тоже любит), "розовыми соплями" (в смысле латиноамериканской любовью) и всем остальным, что Кирилл Александрович задумал (и еще задумает) поставить в сетку вещания.

Я сказала, что не намерена оставлять "Невские новости".

– И не надо, Юлия Владиславовна! Меня очень устраивает, что криминалом занимается один человек. Даете кратенький сюжетец в программе новостей и предлагаете подробно прочитать о случившемся в еженедельнике. Народ бежит покупать еженедельник.

Подобным образом стали работать многие (да почти все) сотрудники холдинга. Кирилл Александрович предпочитал нанимать как можно меньше людей и как можно меньше им платить. Я постоянно с ним грызлась из-за денег (и продолжаю грызться, потому что не потребуешь – не получишь, сам никогда не предложит). Однако (как и другие наши) не терялась и подрабатывала на стороне (например, скрытой рекламой). Нашего человека голыми руками не возьмешь. Любого начальника обдурим.

Тем более, если я в принципе свобода в выборе сюжетов – лишь бы они были на криминальную тему.

А с Серегой мы не виделись несколько месяцев. То есть я его не видела, он-то меня регулярно лицезрел по «ящику», как, впрочем, и его новые родственники (как бы мне хотелось увидеть их физиономии при моем появлении на экране!). Он мне регулярно звонил, писал по электронной почте, но я тут же бросала трубку, а на письма не отвечала. Ну кому приятно, когда от тебя уходят жениться по расчету? Хотя в глубине души я Серегу понимала. Работа для него, как и для большинства мужчин, была очень важна. Я сама не признаю мужчин, для кого она не важна. У мужчины должно быть дело. Серега умел торговать, схватывал ситуацию на рынке на лету, мог договориться с кем угодно о чем угодно и продать песок бедуину в пустыне. Он никогда бы не смог сидеть от звонка до звонка в офисе, выполняя рутинную работу, как, впрочем, и я сама. Возможно, поэтому мы и сошлись – два свободных художника, не терпящие постоянного давления сверху. Не знаю, что было бы с Серегой и со мной, если бы времена не изменились и нам пришлось бы сейчас жить при Советской власти…

Но я продолжала его любить. Все это время – несмотря на то что пыталась занять себя с утра и до позднего вечера, чтобы только не думать о нем. Но я думала. Я страдала. Но тем не менее бросала трубку. Женская гордость не позволяла мне его простить. Я не хотела быть второй. Я хотела быть единственной. Мне не нужен был (и не нужен сейчас) штамп в паспорте, но Серега поставил его с другой. Пусть и нелюбимой. Я не могла ему это простить. Гордость не позволяла ему это простить. И я страдала. Но держалась. Надеясь, что «переболею» им. Что встречу кого-то другого. Но не получалось…

Мы случайно встретились с Серегой благодаря моему коллеге, обычно скрывающемуся под псевдонимом Димон Петроградский (в миру – Димка Сапрыкин), ваяющему статейки про шоу-бизнес, причем очень смело и остро. Димка также демонстрирует этих звезд по «ящику», причем часто в таком неприглядном виде, столичных в особенности…

Одна звезда, при рождении относившаяся к мужскому полу, прочитав о себе в нашем еженедельнике, приезжала в редакцию с парочкой мощных телохранителей (точно мужского пола), которые сломали дверь, разбили ближайший к ней компьютер и дали в глаз ни в чем не повинному корректору, пробегавшему мимо.

Но Димон не успокоился, как раз наоборот.

Ему удалось заснять выходящих из издательства телохранителей с перекошенными физиономиями и размахивающих руками, а также нанесенный офису ущерб. В результате приложения им своих талантов получился незабываемый сюжетец для телеканала. Звезда в него тоже была включена – в разных ракурсах. Сюжетец сопровождался текстом, над которым хохотал весь город, а также другие регионы, которые принимают телеканал. Потом избранные фотографии с тем же текстом были опубликованы в еженедельнике. Наши коллеги заключали с Димкой пари: что именно телохранители звезды разнесут в редакции в следующий раз.

Но репортаж имел удивительное продолжение: приехал продюсер звезды и вручил нашей главной редакторше (старой лесбиянке, вызывающей в людях только сильные эмоции: или ее обожают, или ненавидят. Мы с Димкой относимся к первой категории) пухлый конверт для передачи Димону Петроградскому за рекламу.

Молодец продюсер: предварительно выяснил, кому в нашем холдинге можно давать деньги в руки – так, чтобы они потом попали в руки автора сюжета. Попали бы Кириллу Александровичу, Димка бы и половины не увидел… Виктория же Семеновна (раз в десять более прожженная сука, чем я) – человек исключительно порядочный (в денежных делах в особенности), за что я ее и уважаю. И вообще с ней можно иметь дело. Я могу, Димка может, а многие – нет. Те, кто не может, полностью перебрались на телеканал и перестали ваять какие-либо опусы.

Как пояснил продюсер, за такой разворот в еженедельнике и сюжет по ТВ пришлось бы выложить немало бабок. А тут даже без намека с его стороны появились нужный сюжет, текст и снимки. Продюсер, как выяснилось, родился в Одессе, а звезда вообще в колонии строгого режима, где мамаша отбывала срок за разбой, совершенный группой лиц по предварительному сговору, с применением оружия и причинением тяжкого вреда здоровью многочисленным мирным гражданам. Правда, никогда раньше эта информация не всплывала. Ее в недавнем прошлом сообщила телезрителям я – по предварительной договоренности с продюсером и после оплаты моих услуг наличными. Подала под соусом "Все лучшие люди нашей страны успели побывать в тюрьме". Поклонники звезды умилялись.

– Не москвичи, значит, – кивнула наша главная, узнав о происхождении звезды и продюсера. Виктория Семеновна любит столичных конкурентов, не пускающих нас на свой рынок, еще меньше, чем мы с Димкой. Об отношении питерского медиамагната к москвичам точно судить не берусь, только догадываюсь. Правда, у него есть друзья среди так называемых "московских петербуржцев". Может, они помогут господину Новикову завоевать московский рынок, как, впрочем, и общероссийский?

Продюсер с нашей главной быстро поняли друг друга, и она согласилась "помочь нашим людям из провинции пробиться". Появился конкретный заказ от души поругать москвичей. Да разве наша главная упустит такую возможность?

Тем более, если кадры рады стараться и на такую тему статейку напишут с душой.

– Значит, подача материала вам понравилась? – уточнила главная.

Продюсер пояснил в ответ, что любая реклама – это реклама. Пусть хоть помоями поливают – главное: чтоб не забывали. Тем более наши люди почему-то предпочитают, когда кумира как раз смешивают с дерьмом и представляют в самом неприглядном свете. Как приятно потом ему кости помыть на кухне. Кстати, после подобных статей и телесюжетов (лучше, кстати, статей, которые можно несколько раз перечитать, да еще в компании с приятелями, и вдоволь насмотреться фотографиями) тут же повышается продажа дисков, кассет и билетов на концерты. Продюсер с главной обговорили, кого из его подопечных, в каком количестве и каким образом следует полить грязью в следующем выпуске – и как все это связать с главной звездой. Оплачивать телесюжеты продюсер отказался.

На полученные деньги Димка собрался сделать в квартире ремонт, на который бабок обычно не хватало. Материалы решил закупить в Финляндии – у нас в строительных магазинах полно тамошних товаров, но если ехать самому и закупать все сразу, то получается дешевле, чем брать в Питере. Правда, норма провоза через границу – пятьдесят килограммов на человека, поэтому Димка предложил мне поехать вместе с ним. Он недавно расстался с очередной девушкой, которая не могла вынести его суматошного графика работы, я так и была свободна, имея лишь разовые связи время от времени, да еще и Димка меня искусил. Чем можно искусить журналистку? Предложением организовать встречу с человеком, который может ее заинтересовать.

Димка рассказал про некоего эстонца Артура, переселившегося в Финляндию и теперь принимающего товар от наших граждан.

– С какой целью? – тут же навострила уши я.

– Продажа, естественно. С выгодой для себя, – ответил Димка.

– Наркота? – уточнила я.

– Последними были презервативы, – с хитринкой в глазах пояснил Димка.

Артур, как и многие бывшие советские граждане, быстро реагировал на ситуацию на рынке.

В данном случае он изучал финский рынок, а потом сообщал коллегам из Таллина и Питера, чего в Финляндии не хватает.

– Так я не поняла: там что, напряженка с презервативами? – Меня уже начинал разбирать смех.

– Нет, – ответил Димка. – Они там есть, но дорого. Самые дешевые – двенадцать марок за три штуки. То есть один – четыре марки.

Грубо говоря, семнадцать рублей. А у нас можно купить за рубль – если оптом, и не самые плохие. Чуешь разницу?

Для начала Димон предложил мне съездить к своему приятелю (в Питере), чтобы я смогла поговорить с ним, позвонил при мне, и приятель пригласил нас к себе на вечер, правда, попросил приехать с ножницами, а то у него не хватает. Я спросила у Димки, зачем ножницы.

– Вечером узнаешь, – таинственно сказал коллега.

Когда мы приехали, застали Димкиного приятеля, его мать и сестру за важным делом: они разрезали огромную ленту упакованных в фольгу презервативов. Лента была смотана бухтой, подобно катанке, и занимала полкомнаты.

– Как ты ее сюда припер? – спросила я, вспоминая узкий лифт, в который она точно не могла войти.

– Катил как колесо, по лестнице, – невозмутимо ответил Димкин приятель, предлагая нам присоединиться к семейному подряду. – Она большая, но не тяжелая.

За этим занятием мне и предоставили материал для очередной статьи.

Когда Артур велел везти презервативы, Костя (так звали Димкиного приятеля), конечно, взял их оптом. Лентой оказалось значительно дешевле, чем уже нарезанные. Для доставки в квартиру пришлось арендовать автобус у Друга.

Костя позвонил Артуру, чтобы сообщить, в каком виде закуплен товар. Артур велел его разрезать. Ему лента не нужна, а тратить свое время он не намерен. Вот Костя и режет вместе с родственниками, складывая готовые в коробку из-под сока.

– А как ты думаешь везти их через границу? – спросила я.

– Просто. Наших таможенников в первую очередь интересует валюта, потом иконы, ценности, металл. И у меня же не контейнер. Если привяжутся, скажу: для друга, чтобы на пару лет хватило. Не каждый же раз мне ему возить по пачечке? Отстегну сколько-то. Это все проблемы решаемые. А финны водку и сигареты ищут.

– И что еще интересует Артура? – спросила я.

– Об этом ты поговоришь с ним сама, – улыбнулся улыбкой змея-искусителя Димка. – Так ты едешь со мной? Мне Костя прицеп дает, ему на этот раз не нужен. А на обратном пути может даже взять кое-что из моего товара.

В общем, мы поехали на двух машинах. Я с Димкой в его «опеле», Костя сам по себе, в старом СААБе, в котором, по его словам, больше укромных мест, чем в любой другой марке. Лучшая машина для контрабандиста. Мне предложили сообщить об этом читателям, подумывающим о смене приложения своих талантов и пишущим мне письма с вопросами. Сообщаю.

На нашей таможне мужики хохотали, когда Костя с невинным видом пояснял им ситуацию в Финляндии. "Ну друг попросил привезти. Ну понимаете, мужики". Мужики поняли и ничего не взяли. Финны смотрели на презервативы как бараны на новые ворота, словно никогда их раньше не видели. В коробке покопались. Бутылок и сигарет на обнаружили и успокоились. От начальства насчет презервативов пока никаких указаний не поступало. Значит, можно пропустить.

В Финляндии я пересела к Косте, который и повез меня к Артуру. Димка отправился по магазинам закупать обои, краску и все остальное, что ему было необходимо для ремонта.

Артур оказался мужчиной лет тридцати пяти, довольно симпатичным. Он перебрался в Финляндию с женой и двумя детьми, поскольку не видел ни для себя, ни для детей никаких перспектив в Эстонии. Но за год проживания в Финляндии успел возненавидеть финнов всеми фибрами души – еще больше, чем сотрудники и руководство нашей редакции москвичей.

– Я таких стукачей в жизни не встречал! – восклицал Артур. – Я помню, как мы еще в пионерском лагере стукачам морды били. А у них это – норма жизни. Это – правильно! Так должен поступать законопослушный гражданин!

Но больше всего Артура «убивает» невозможность мыться в душе после девяти вечера.

Все финны очень рано начинают работать, поэтому рано ложатся спать. А льющаяся вода им, видите ли, мешает – и они звонят в полицию.

– О чем вы мечтаете? – спросила я, как и обычно спрашиваю всех, у кого беру интервью.

– Дом свой купить. Со звукоизоляций, – ни секунды не задумавшись ответил Артур. – Здесь много таких. А в квартирах почему-то нет должной звукоизоляции. Вот накоплю деньжат, куплю дом и буду там делать все, что мне заблагорассудится. Орать, когда хочется, мыться, когда хочется, бутылки с тарелками бить, бегать на четвереньках. Но когда захочу и сколько захочу!

Мы договорились с Димкой, что он заедет за мной к Артуру. Мы не собирались оставаться тут на ночь и хотели вернуться домой к двенадцати, ну или чуть позже. Когда в дверь позвонили, Артур попросил меня открыть, потому что варил кофе, а Костя спал: если мы с Димкой могли меняться за рулем, ему предстояло опять одному вести машину.

Открыв дверь, я остолбенела. На пороге вместо Димки стоял Сергей.

Депутат Ефимов толкал речь в актовом зале «Крестов», расположенном в церкви Святого Александра Невского – центральной точке тюремного комплекса, если смотреть на него с Невы. Она была освящена в 1890 году, теперь используется и как церковь, и как актовый зал. Службы совершает отец Александр (в миру Григорьев) вместе с помощниками. В «Крестах» есть и часовенка, правильнее будет сказать – молельная комната.

В помещении под куполом церкви Святого Александра Невского проводятся концерты, КВНы и различные встречи с представителями общественности, которые приходят в тюрьму.

Пашка (трезвый) снимал все на пленку, правда, я чувствовала, что ему, слушая депутата, очень хочется выпить. Ефимов оперировал в основном тремя выражениями – святая частная собственность, деньги не пахнут и честные выборы – и очень умело их сочетал.

Из журналистов были не только мы, но и представители других телеканалов и печатных изданий. Депутат разослал приглашения тем представителям СМИ, которых хотел видеть (вернее, с подачи которых хотел видеть себя любимого), и сам занимался аккредитацией (вернее, его помощники). Никому из журналистов не пришлось лично представлять заявки в пресс-службу ГУИН.

Ефимов обеспечил и разрешение на посещение «Крестов», и разрешение на съемку, которое следует получать отдельно. По камерам, к моему большому сожалению, депутат не пошел. Да и журналистов бы вслед за ним в любом случае не пустили, как я выяснила.

Но малявы я передала. И в качестве оплаты услуг – пачку «Мальборо». Мне обещали прогнать их до адресатов. Только я вначале не поняла, почему в зале не было Сергея. Он что, не мог догадаться, что я тут буду? И просочиться сюда? Ну неужели бы товарищи по несчастью не посодействовали? Должны же просечь ситуацию.

– Кто сейчас в зале? – спросила я у мужчины лет сорока, с которым оказалась на соседнем сиденье. Пашка с камерой перемещался по залу, снимая Ефимова с разных точек, а также брал и зал – по моему указанию. Мало ли когда пригодится. – Я понимаю, что зал не может вместить всех, кто сейчас сидит. По какому принципу был отбор?

– Не было никакого отбора, – ответил мне мужчина. – Кто захотел – тот пришел.

– Но если бы все не поместились в зале?

– Ну, в общем, такой проблемы не возникло… – Он пожал плечами.

"М-да, господин Ефимов, – подумала я, – даже люди, для которых появление любого нового человека развеивает рутину одинаковых будней, не пожелали вас послушать. Чтобы хоть как-то разнообразить свой тюремный быт. Что же говорить о тех, кто не за забором"? Неужели в самом деле думаете пролезть в губернаторы?"

Но почему не пришел Сергей?!

– Да и вообще нас где-то человек четыреста пятьдесят, – задумчиво продолжил мой собеседник.

– То есть как четыреста пятьдесят? – поразилась я. – У меня совсем другие сведения.

– У вас, наверное, сведения по общему количеству человек, содержащихся в «Крестах», так?

А здесь только те, кто отбывает наказание в «Крестах». Осужденные Подследственных и подсудимых в этот зал никто не пустит.

– То есть вы все – отряд хозобслуги?

– Да. Те, у кого срок до пяти лет, впервые, нетяжкое. Хотя… – Он не закончил фразу.

– Если есть связи и деньги, – произнесла я, – то может быть и больше пяти лет, и не впервые, и тяжкое.

– Это вы сказали, – улыбнулся мужчина.

– А вы знаете, кто занимается организацией подобных мероприятий? Концертов, КВНов? Администрация "Крестов"?

– Отдел воспитательной работы с осужденными. Никаких подобных отделов по работе с подследственными и подсудимыми нет.

После речи депутат Ефимов сделал большой подарок заключенным, который держал в тайне даже от журналистов, так что я просто обалдела. На сцену выскочили девочки в русских национальных костюмах с очень короткими юбочками. Песенки пели, ножки задирали. Были встречены бурными и продолжительными аплодисментами.

В конце встречи выступил начальник «Крестов» и от имени заключенных и администрации пригласил депутата Ефимова заходить еще, высказав тем самым общее мнение – в смысле, если придет с бабами. Тогда может трепаться хоть о чем – раз человек с понятиями, его всегда выслушают.

Он с трудом мог шевелить конечностями.

Каждое движение отдавалось болью. Он не мог встать. А сегодня в «Кресты» несет какого-то депутата. Тюремная почта уже сообщила. А потом в камере знатоки истории сообщили, что первая российская Государственная Дума по указу императора всем составом была препровождена в «Кресты». Стали обсуждать, по кому из нынешних нары плачут и какую мудрую политику в свое время проводил государь император. Почему бы нынешнему президенту не воспользоваться его опытом? Посидели бы, подумали, неприкосновенные наши. А то – товару на сто рублей украл, да еще оттого, что жрать было нечего, – давай на нары, годков этак на пять, а несколько миллионов – воруй дальше, заседай, законы принимай в пользу себя, любимого.

А ведь на встрече с депутатом обязательно будет Юлька. Должна быть. Как бы он хотел увидеть ее… Почувствовать запах ее волос, вдохнуть ее духи, покрыть поцелуями лицо, шею, грудь, живот и ниже… Юлька, Юлька…

Ночью его стащили со шконки. Двое. Он даже не понял, кто. И били. Долго. Профессионально.

Не трогая лица. Он вначале пытался сопротивляться, но безрезультатно. Потом просто захотел свернуться калачиком, принять позу эмбриона, чтобы не били в живот… Все сокамерники спали – или делали вид, что спят. Даже те, чья очередь была бодрствовать из-за нехватки лежачих мест. Никто ничего не видел и не слышал.

И утром никто их камеру не осматривал, хотя по правилам каждое утро должны выводить из камер по пояс обнаженными и осматривать на предмет телесных повреждений – и появления наколок, что потом отмечается в личном деле.

Вчера выводили. Сегодня – нет.

Он ждал сегодня привета с воли. От Юльки.

Вот и дождался. От Сухорукова.

– Верни деньги, падла, – сразу же выйдешь, – шепнул ему в ухо один из мучителей перед тем, как Сергей потерял сознание.

Когда очнулся, долго не понимал, где находится. Его не стали сгонять со шконки, когда пришла чья-то очередь спать. И на том спасибо. Но Юльку он сегодня не увидит. Ведь он хотел предложить бабок вертухаю, чтобы провел его в зал.

Или туда, куда там еще попрется депутат. Юлька! Ведь ей же наверняка угрожает опасность.

Она же даже не знает, из-за чего, собственно, начался хипеш. Она может пострадать зря! И он должен ее как-то предупредить.

У окна началось какое-то шевеление. У Сергея не было сил даже повернуть туда голову. По разговорам он понял, что ловили "коня".

– Эй, Татарин, – тронул его за плечо один из пацанов. Легкое прикосновение отозвалось болью. – На, держи.

По всем правилам запаянная, «торпеда» пришла от Юльки. Вот молодчина!

Глава 2

– Юлька?! – прошептал он, когда смог справиться с собой. Сергей удивился не меньше меня.

– И каким ветром тебя сюда занесло? – ответила я вопросом на вопрос, отступая в сторону.

– Наверное, тем же, что и тебя, – Сергей широко улыбнулся. Он всегда быстро ориентировался по обстоятельствам.

– Ты подался в журналистику? – сделала я удивленные глаза.

Сергей задумался на секунду, потом рассмеялся.

– Значит, уже и до Артура добралась, – он покачал головой.

Тут в коридорчик вышел сам хозяин, но не особо удивился, что мы знакомы ("Мир тесен, друзья мои, а ваш Питер – город маленький").

Я не стала слушать, о чем Сергей говорит с Артуром, вместо этого пошла вздремнуть на пару часов. Когда проснулась, в кухне вместе с Сергеем и Артуром сидел и Димка. При виде меня Димка заявил, что теперь поспит он, у Артура нашлись какие-то дела, и мы с Серегой остались вдвоем. Я догадалась, что Сергей попросил их об этом.

Он был сама учтивость, наливал мне кофе, делал бутерброды, говорил комплименты.

– Хватит тянуть, – наконец не выдержала я.

Сергей сделал удивленное лицо.

– Не притворяйся, – сказала я. – Что ты хочешь?

– Юленька, девочка моя…

– Я давно уже не твоя девочка. Ближе к делу.

Я смотрела на него, не мигая. Наверное, он понял, что со мной лучше играть в открытую.

Вернее, он слишком хорошо меня знал. Правда, судя по всему, стал забывать, если начал со сладких речей и какой-то бабской угодливости. Или его молодая жена предпочитает именно такое отношение?

– Мне нужно алиби, – твердо сказал Сергей. – На сегодняшнюю ночь.

– А я-то тут при чем? По-моему, алиби, которое тебе смогла бы обеспечить я… как бы помягче выразиться…

– Ты не поняла, – оборвал меня Сергей.

– Так объясни.

– Пытаюсь. Только ты мне не даешь.

Я молчала. Сергей же заявил, что приехал к Артуру, с которым давно знаком, просить его жену в аренду.

– Интересные у них отношения, – заметила я. Жену Артура я пока не видела и даже не знала, где та находится. До этой минуты она меня нисколько не интересовала. Теперь же просто захотелось на нее посмотреть – и из журналистского, и из чисто женского любопытства. – Она что, проститутка? – уточнила я вслух.

– Нет, – спокойно ответил Сергей. – Мне как раз нужна приличная женщина.

Я порадовалась, что он причисляет меня к этой категории. Ведь некоторых людей одно слово «журналистка» побуждает думать всякие гадости. Сергей же быстро объяснял, что неожиданная сегодняшняя встреча со мной – просто подарок судьбы. Я подхожу идеально. Бывшая возлюбленная, с которой случайно встретился.

Все парни (Сергей кивнул в сторону комнат) в состоянии это подтвердить.

– Они знают, о чем ты со мной разговариваешь?

– Нет конечно. Зачем мне посвящать их в свои дела? Я просто сказал, что хочу поговорить с тобой с глазу на глаз. Они поняли. Ведь Димка же знал про нас. Так что если ты сегодня согласишься остаться со мной, это для них будет вполне нормальным.

– Но это не будет нормальным для меня.

– Клянусь: не буду к тебе приставать. Ну только если ты сама не захочешь. Хотя мне это и будет тяжело, – Сергей посмотрел на меня многозначительно.

– Не ломай комедию.

– Юлька! – воскликнул Сергей. – Да если бы ты понимала! Я тебя каждый день вспоминаю! Я не знаю, как эту козу еще не придушил!

И мамашу ее в придачу! Я живу в аду, понимаешь? А ты даже не хочешь меня пожалеть!

– Ты сам сделал свой выбор, – холодно сказала я. – Я тебя на него не толкала.

– Юля, ты должна понять…

– А ты понимаешь, сколько боли ты мне принес?!

Я с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься. Сергей понял, в каком я состоянии, подошел, обнял. Я попыталась сбросить его руку, у меня ничего не получилось: он прижал меня к себе еще крепче. Он шептал ласковые слова, вспоминал то хорошее, что было между нами…

А мое предательское тело реагировало на его прикосновения. Я хотела, чтобы его руки обнимали меня, чтобы его губы целовали меня, его тело накрывало мое… Я ведь так и не смогла найти ему замену. Те мужчины, которые ночевали в моей постели, оказывались там, потому что "так получилось". Просто молодой организм требовал своего, но душа хотела другого…

Сергея. Как же мне было тяжело без него все это время… Как мне его не хватало…

Утерев слезы, я сказала:

– Ладно, выкладывай, что ты хочешь. Только все выкладывай, чтобы я знала, на что иду.

И помни: я еще не согласилась. И могу не согласиться.

– Я… – промычал Сергей. – В общем, я хочу опоздать завтра на переговоры.

– Ты работаешь там же?

– Да, у Редьки, – кивнул он. – Я должен вернуться в Питер сегодня ночью, а завтра с утра как штык быть в офисе. Но я не хочу там быть. Случайно заболеть я не могу: меня сдаст женушка. Специально попадать в аварию, родной организм калечить, как ты понимаешь, желания нет. Я подумал, что наиболее правдоподобный вариант – это встреча с любовницей.

Расписал бы ситуацию Артуру, его жена поехала бы со мной – за бабки, конечно, они же на дом копят. В гостинице подтвердят, что я был с ней, Артур разыграет оскорбленного мужа, жена в слезах будет признаваться в порочной связи со мной. Потом вроде как помирятся.

– Алиби для кого нужно?

– Для тестя в первую очередь.

– А он тебя за эту связь потом не кастрирует?

Серега махнул рукой, заявив, что не появиться в офисе для него важнее. Переживет скандал с шефом. Тем более тот теперь знает, что за «подарок» его доченька. Он уже сам заставал ее в постели то с телохранителем, то с шофером.

– А ребенок?

У Аллы случился выкидыш, ко всеобщему удовлетворению. Ребенок был никому не нужен.

Серега был уверен, что он не его. Редьке нужно было девчонку выдать замуж, причем за человека, находящегося в его власти. Теперь отношения с Редькой у Сергея, можно сказать, чисто партнерские. Он даже выдал не так давно нечто типа: гуляй, но не зарывайся. Поэтому встреча с женщиной не вызовет сильного гнева. Он, конечно, поорет, что Сергей, вместо того чтобы ехать домой, остался в гостинице, а утром еще и проспал после возлияний и ночи любви, но орать будет из-за того, что Сергей не появился в офисе, а не из-за того, что изменил его дочери.

– А что должно произойти в офисе?

– Юлька, ты понимаешь, что у нас – сплошной криминал? Все эти отремонтированные стиральные машины и холодильники – тьфу в сравнении с тем, что там делается. У меня у самого иногда волосы на голове шевелятся, когда я узнаю про все новые и новые сферы приложения талантов тестюшки. Я не хочу садиться в тюрьму, понимаешь? Вместо дражайшего родственника.

Видимо, поэтому меня и привечают: чтобы в нужный момент сдать. Тестюшка, конечно, и так, наверное, отвертится, но мне лучше завтра не появиться. От тебя прошу: проведи ночь со мной в одном номере. Если потом кто-то спросит в лоб, так и скажешь. Но скорее и спрашивать не будут.

Тесть по своим каналам разузнает. А про тебя он в курсе. А даже если и спросит… Сколько раз трахнулись за ночь? Ответишь: не помню. Или пошлешь его по известному русскому адресу. Он это очень хорошо понимает. Тебе это трудно сделать?

– Да нет, в общем, – я неопределенно пожала плечами.

– Так ты согласна?

– А сколько ты собирался платить Артуру за аренду его жены? – спросила я вместо ответа. Мне было любопытно, и я никак не ожидала услышать то, что услышала.

– Штуку. Тебе заплачу десять тысяч, – сказал Сергей совершенно серьезно. – Долларов, конечно.

Журналистская работа научила меня сдерживать эмоции, в особенности удивление. Если бы Сергей не назвал эту сумму, я, наверное, согласилась бы с легким сердцем. Но теперь…

Мои сомнения он воспринял по-другому.

– Ты хочешь больше? – уточнил он. – Но тогда не сразу.

– Нет, десять тысяч за ночь с тобой меня вполне устроит.

Сергей не услышал в моем голосе иронии, вместо этого он радостно воскликнул: "Отлично!" и предложил сварить еще кофе. Я же сидела в глубокой задумчивости. Я соглашалась на эту аферу не из-за любви к Сергею (хотя мое предательское тело реагировало на него и я просто хотела провести с ним ночь, имея веский повод для своей гордости), и даже не из-за денег, хотя десять тысяч долларов будут мне весьма кстати (как раз ремонт сделаю, как Димка). Деньги никогда не были для меня главным. Я хотела стать известной журналисткой, Журналисткой с большой буквы. Именно это гнало меня вперед, подстегивало на проведение своих собственных расследований. Моя мама, например, считает, что я болезненно честолюбива.

А тут мне еще стало и любопытно, не говоря о том, что мой журналистский нос учуял материал для очередного репортажа. Что за аферу в самом деле хочет провернуть милый друг Сережа? Знакомы мы не первый день и не первый год. Что же он все-таки задумал? Многие его операции (правильнее будет сказать: махинации) послужили мне сюжетами для статей. Я, конечно, подавала информацию несколько завуалированно, героев полностью не представляла, точное место действия не указывала. Теперь я была уверена: получу новый сюжет – или несколько сюжетов. Ради этого стоило пойти на авантюру. Да и чем, собственно говоря, я рискую? Я проведу с Сергеем ночь, наверняка получу удовольствие, да точно получу, какие сомнения? Для всех знакомых это в самом деле будет вполне естественным. Бывшие любовники случайно встретились, возникло желание, было место, была возможность. Почему бы и нет? С меня взятки гладки.

Вот только за что мне предлагается десять тысяч долларов? Дело явно пахнет не простым совещанием в офисе и не только встречей с какими-то дельцами.

– Юля? – спросил незнакомый женский голос.

Телефон надрывался, когда я открывала ключом дверь. АОН высвечивал совершенно незнакомый мне номер – а память у меня прекрасная.

– Да, – ответила я. Кто еще раздобыл мой телефон? И что от меня нужно? Я устала!

– У меня для вас записка. От Сергея Татаринова.

– Как мы можем с вами встретиться?

Она назвала адрес. Я только хлебнула сока, положила коту рыбы и снова покинула квартиру.

– Я сегодня была на Арсенальной, – сообщила девушка. – К своему ходила. Мой мне записку пульнул. И для вас. Вот.

– Спасибо, – поблагодарила я ее.

Мне все стало понятно, когда я прочла послание Сергея. Вернее, не все… Далеко не все. Он не мог написать все. Мне придется додумывать самой. И самой проводить свое расследование. Только выполнять последнее указание любимого. "БУДЬ ОСТОРОЖНА!!!" – написал он большими печатными буквами в конце.

Через день о визите депутата Ефимова знала вся тюрьма. Решение по депутату было принято.

Когда станет баллотироваться куда он там хочет – голосовать и дать наказ от избирателей: баб водить регулярно, если хочет оправдать оказанное народом доверие и двигаться дальше по служебной лестнице. Чем больше баб и чем чаще приводить станет – тем быстрее и выше продвинется. Благодарные избиратели, живущие по понятиям, окажут всяческое содействие.

– Значит, получил маляву от своей биксы? – задумчиво произнес властный мужчина, сидящий в своей любимой позе отдыхающего тюленя.

– Да, Иван Захарович, – кивнул Лопоухий.

– Что в ней было?

– Пацаны не смогли прочитать. Татарин сразу уничтожил. Ответ прочитали. Вот копия. Вы сами видите…

– Вижу, Виталя, вижу… Но осторожна она, не будет. В натуре не будет. Занятная бикса.

– Стервозная, – молвил Кактус.

– В елочку[5], – согласился тот, кого называли Иваном Захаровичем.

Глава 3

Из Финляндии я выехала на Димкиной машине (чтобы на меня приходилась часть вывозимого груза, а то он значительно превышал пятьдесят килограммов), а после пересечения границы пересела к Сереге. По пути Сергей несколько раз украдкой поглядывал на часы. Но разве это скроешь от внимательной журналистки? Я поинтересовалась, не опаздываем ли мы.

– Куда? – дернулся Сергей.

– Ну не знаю… – и тут я как раз ввернула вопрос про часы.

– Я забыл, с кем имею дело, – на губах милого друга мелькнула улыбка.

– А все-таки? – не отставала я.

– Мы должны приехать не раньше и не позже, – отрезал Сергей.

Он вез меня в Выборг, поясняя по пути, что там имеется одна очень тихая, уютная закрытая гостиница, куда пускают только своих или по рекомендации постоянных клиентов. Чтобы клиенты друг с другом не встречались, заранее обговаривается время прибытия каждого. Это показалось мне странным (ведь мало ли что может случиться на трассе), но я смолчала.

Серега почему-то поставил машину не перед входом (места для парковки было предостаточно, как я заметила чуть позже), а на параллельной улице, откуда мы проследовали к нужному зданию пешком. Это меня насторожило.

Как я поняла, Сергея в гостинице давно знали.

У администраторши – тетки лет сорока пяти – был цепкий внимательный взгляд. Было ясно, что твое лицо она в жизни не забудет.

В общем, алиби Сергею гарантировано. Никаких документов у нас не спросили, мы нигде не расписывались, никаких карточек не заполняли. Мое лицо она вроде бы не узнала (или сделала вид?). Или не смотрит питерскую криминальную хронику? Своей, местной, хватает?

– Сегодня много народу? – спросил Сергей у администраторши нейтральным тоном.

– Пока один прибалт. Но ночью в баню собираются. Один «люкс», три стандартных взяли. Может, еще кто-то подъедет.

Сергей кивнул.

– Ужин в номер, или пойдете куда-нибудь? – уточнила тетка.

– В номер, – сказал Сергей. – Через полчасика. Мы никуда не будем сегодня выходить.

– Хорошо, – кивнула тетка.

Я интуитивно почувствовала ее неприязнь ко мне. Мне самой она тоже не понравилась.

Да и вообще я баб не люблю, лучше иметь дело с мужчинами.

Сергей взял ключ, и мы отправились на второй этаж в наш номер. Сергей прекрасно ориентировался в здании. В номере оказались широченная кровать, где можно было бы резвиться и вчетвером, два кресла, обитые бархатом, Круглый столик с прозрачной стеклянной столешницей. Ноги утопали в мягком ковре. В просторной ванной комнате можно было бы поставить три стиральные машины, сама ванна и унитаз были розового цвета. Имелся набор шампуней, зубных паст, новые щетки, халаты, большие и маленькие полотенца, фен и шлепанцы. Да, тут хорошо заботятся о своих постояльцах.

Когда я вернулась в комнату, Сергей уже задернул тяжелые шторы и зажег бра над столиком. Сам развалился в кресле, сбросив ботинки и развязав галстук.

– Что пить будешь? – спросил у меня усталым голосом.

– А какой тут выбор?

Сергей нажал на какую-то кнопку сбоку – и часть стены, прилегающая к его креслу, поехала в сторону. Моему взору открылся бар. Часть спиртного и стаканы с тарелками стояли на полках, часть была убрана в холодильник, установленный под полками. Имелась и легкая закуска: чипсы, орешки, шоколадные батончики.

– Мне «Ваньку-Ходунка», – сказал Серега.

– Я помню твои вкусы.

Я взяла бутылку виски и два стакана. Сергей разлил буроватый напиток и поднял тост:

– За удачу!

Вкуснейший ужин принесли ровно через полчаса.

– А какие еще услуги предоставляет эта гостиница? – полюбопытствовала я. – Они, кстати, не будут возражать, если я о них напишу?

О том, что не ожидала увидеть подобное в родной стране?

– Им не нужна реклама, – излишне резко ответил Сергей, осекся, извинился и добавил:

– Если хочешь писать, просто упомяни некую закрытую гостиницу. Без адреса, даже примерного.

Выборг не должен упоминаться вообще. Кому надо, ее и так знают. А остальным не надо.

– Так что тут предлагают? – не отставала я.

– Все, – усмехнулся Сергей. – Девочек, мальчиков, плетки с цепями, все виды массажа.

Ресторан есть, там переговоры можно провести – так, чтобы никто не мешал. Баня. Тоже, как ты знаешь, место проведения переговоров у наших людей. Певичек известных сюда попеть приглашают.

– Это по Димкиной части, – усмехнулась я.

– Да, ему было бы интересно сюда попасть, – кивнул Сергей. – На какое-нибудь специально заказанное представление. Когда эстрадная дива, которая с экрана телевизора вещает о том, что ни за какие деньги не будет сниматься обнаженной и отказывается фотографироваться в «Плейбое», считая их предложение личным оскорблением, тут выплясывает на столе в юбчонке, под которой отсутствуют даже ажурные трусики.

Сергей опять усмехнулся, по всей вероятности, вспоминая увиденное.

– А Димка может сюда каким-то образом попасть?

– В принципе, может. Вы же, журналисты, народ изобретательный. Но потом ему популярно объяснят, о чем писать можно, а о чем нет.

С камерой точно не пустят. Юлька, я серьезно.

Не вздумай адрес упоминать. И сама сюда потом не заявляйся. Если кто-то из любовников привезет – другое дело.

Кстати, хочу отметить, что снаружи здание ничем не напоминало гостиницу. Оно было больше всего похоже на советский научно-исследовательский институт, вернее, его небольшой филиал. Да и найти ее не так-то просто.

Несмотря на мою хорошую зрительную память, я совсем не была уверена, что смогу сюда добраться, например, приехав в Выборг на электричке. Здание терялось среди похожих домов, ничем не выделяясь, ничем не привлекая внимания. И как только постояльцы не путают его с другими?

Я спросила об этом вслух.

– Ну ведь в первый же раз тебя обязательно кто-то привозит. И во второй, как правило, тоже. Можно позвонить администратору. Они встретят.

– А когда ты намерен платить мне десять тысяч? – спросила я, чтобы Серега не особо раскатывал губу и не думал, что я тут нахожусь лишь из большой светлой любви к нему. Не следовало ему показывать, как я страдала все это время. Об этом мужчине знать совсем необязательно.

– Сейчас у меня с собой две восемьсот, – не моргнув глазом, ответил милый, достал бумажник из внутреннего кармана, вынул баксы и вручил мне. – Остальное в Питере. Заедем в одно местечко, и я тебе их вынесу.

– А в этом местечке мне по голове не дадут?

– Нет, это моя квартира.

– А волосы не вырвут? Фотографию не испортят?

– Юля, я же сказал: это моя квартира!

Лично моя. Там никто не живет. Ну только я иногда бываю.

– С твоими родителями все в порядке? Это не их квартира?

– Нет, не их. Слава Богу, живы-здоровы.

Они, кстати, часто тебя вспоминают. Сравнивают с Аллочкой. Меня идиотом называют, что на тебе не женился. Все твои статьи собирают и меня потом в них носом тыкают. И твои репортажи смотрят. В выходные вздыхают: "Сегодня Юли нет".

– А ты, значит, мои опусы не читаешь?

И криминальной хроникой в моем исполнении не интересуешься? Или родители таким образом привили тебе стойкую неприязнь к моему творчеству?

Сергей усмехнулся, заявил, что читает все, как, впрочем, и его драгоценный тестюшка.

С телепередачами не всегда получается. Не всегда есть телевизор там, где он оказывается в «мое» время. А вот тещенька с женушкой, если "Невские новости" каким-то образом попадают в дом, рвут их на мелкие кусочки. Причем не только из-за того, что я там печатаюсь. Они не переносят многих наших авторов, например Димона Петроградского, в пух и прах разделывающего звезд шоу-бизнеса, к которым Серегины жена с тещей испытывают слабость. Им не нравятся советы нашего психолога, в основном на тему "Как увести мужчину из семьи". Тонька, которая их ваяет, многое опробывает лично или пользуется опытом подруг и коллег, поэтому советы часто дает дельные. Серегины жена с тещей, по всей вероятности, это прекрасно понимают. А незамужние дамы активно раскупают наше издание – как и другие издания холдинга, где печатается Тонька. Она, кстати, на телеэкране не появляется – не фотогенична и полновата, а камера-то ведь еще полнит… Замужние дамы тоже активно читают мою коллегу. Им даются советы, как завести любовника, чтобы муж об этом не узнал. Но у Серегиных родственниц такой проблемы не стоит. Там мужья, по словам Сереги, знают и не возражают. Как раз наоборот – приветствуют.

С моим появлением на экране дело обстоит еще интереснее. Однажды Серега вернулся домой аккурат после моего репортажа, на который опоздал из-за пробки на дороге. И увидел, как тещенька вытирает тряпкой экран телевизора.

– Чего это вы уборку задумали делать к вечеру? – поразился зятек.

– Из-за твоей суки! – заорали женушка с тещенькой в один голос. – Покоя от нее нету!

– Не понял, – сказал Сергей.

После проведения небольшого расследования, предпринятого вместе с тестем, выяснилось, что Аллочка с мамочкой регулярно смотрят меня по телевизору (Серега, признаться, так и не понял, зачем), но эмоции свои могут сдержать далеко не всегда и время от времени плюются в телеэкран, по которому демонстрируют меня (а не этих двух красоток). Вот и приходится его вытирать после просмотра криминальной хроники.

– Да по ним по обеим психушка плачет, – заметила я.

Серега поведал мне о тещеньке с просьбой разделать ее в какой-нибудь статье или передать информацию Тоньке, чтобы она постаралась.

Заснять, пожалуй, не удастся. Серега даже был готов оплатить заказной материал, а потом презентовать родственнице очередной выпуск "Невских новостей" на какой-нибудь праздник или обклеить нашим еженедельником лифт, подъезд и квартиру.

– Так у тебя и теща рога мужу наставляет? – уточнила я. – И тесть не возражает?

– Вначале возражал, – усмехнулся Сергей, вспоминая. – Учил ее уму-разуму, потом плюнул. Опять же повторил свою любимую фразу: гуляй, но тихо. Ему главное, чтоб никто из членов семьи не позорил его в глазах коллег и знакомых. А на наш моральный облик плевал он с высокой колокольни. И теща ему по барабану.

Хотя, отдать должное, баба еще в соку.

– Ей сколько?

– Сорок четыре, – Серега скривился.

Я прекрасно знала, что внешность женщины после тридцати пяти полностью зависит от ее материального достатка (или размера кошелька ее мужа). Кошелек у Редьки, судя по всему, был безразмерным, поэтому Серегина теща, по всей вероятности, выглядела очень неплохо. Да и любовь к молодым мальчикам способствует омоложению организма – как я вычитала в одной из Тонькиных статей.

Потом внезапно мелькнула мысль: а что это милый друг такую мину скорчил при воспоминании о тещеньке? Я посмотрел на него, прищурившись, и уточнила, не пыталась ли родственница совершить грех прелюбодеяния с зятем?

Серега глянул на меня внимательно и заметил:

– Понимаю, почему моя теща терпеть не может журналисток.

– А что такое? – сделала я невинные глазки.

– Уж больно ты нюхастая, Юлька, – вздохнул Сергей, ничего комментировать не стал, вместо этого спросив, как я сама смотрю на то, чтобы сегодня заняться этим самым прелюбодеянием с Сергеем Ивановичем.

– Положительно, – ответила я, зная, что, лежа с ним в одной постели, пусть даже и на другой стороне, удержаться не смогу. Не каменная же я? А Серега – молодой, симпатичный мужик, с которым нас связывает кое-какое общее прошлое. Да и хочу я его, хочу! С трудом сдерживаюсь, чтобы не броситься ему на шею!

Следующий час мы провели в объятиях друг друга, пребывая в горизонтальном положении.

"Какие же у него все-таки руки", – думала я.

И ласковые, и сильные одновременно…

Потом я не могла ни о чем задумываться – я отключилась от действительности. А затем лежала без сил, уткнувшись лицом в Серегину грудь. Он отдыхал лежа на спине, закинув руки за голову. Он тоже еще не пришел в себя – я опустошила его. Мы оба были мокрые и оба – я знала – чувствовали блаженную слабость во всем теле. Затем Сергей Иванович предложил совместно принять ванну, где мы опять не смогли оторвать руки друг от друга, после чего решили залить внутрь еще немного "Ваньки-Ходунка".

Но не успели. Резко зазвонил телефон. Мы оба застыли на своих местах.

– Кто-нибудь знает, что ты здесь? – напряженным голосом спросил Серега – Откуда? Ты что, обалдел?

Милый друг завороженно смотрел на аппарат, не прекращающий издавать трели.

– Может, это официант? – предположила я. – Или администратор? Посуда-то не убрана, – я кивнула на стол.

– Нет, они сами никогда не звонят. В этой гостинице персонал появляется, только если приглашает постоялец.

Наконец телефон замолчал. Я внимательно посмотрела на Серегу. На лбу у него выступила испарина, щеки пылали. Э, да у него даже руки слегка дрожат! Чего это он так испугался?

– У тебя сотовый выключен? – спросила я.

Сергей кивнул.

– А кто мог знать, что ты здесь?

– Никто.

– А как сюда поступают звонки? В смысле в эту комнату? Даже если кто-то и знал, что ты остановишься в этой гостинице – или остановился, если за тобой следили, – то номер можно было узнать только через администратора А вообще, я думаю, здесь один номер на гостиницу, а администратор или какой-то специально посаженный клерк переводит звонок на нужную комнату.

– Наверное, – задумчиво произнес Сергей, затем вдруг резко вскочил из кресла, скинул халат, который надел после ванны, и стал быстро натягивать на себя костюм.

– Куда это ты собрался? – спросила я.

Признаться, срываться с места у меня не было никакого желания. За окном уже спустилась ночь, а ездить по ночам я не люблю. Тем более что я подозревала, что Сергей в таком возбужденном состоянии передаст руль мне – если в самом деле придется уезжать.

– Спущусь вниз, спрошу, – ответил он.

– А позвонить администратору ты не можешь?

Милый друг посмотрел на меня безумными глазами. Да что это с ним такое?

– Нет, я лучше спущусь. Ты ложись. Не волнуйся.

Как я могу не волноваться? Но додумать эту мысль я не успела: одевшись в костюм, Сергей схватил «дипломат» и вместе с ним покинул номер. Замок щелкнул.

Так, интересное кино. И куда это я на этот раз вляпалась? Я откинулась на спинку мягкого кресла, потом мой взгляд упал на стаканы с виски, я взяла свой и хлопнула. Хотя, наверное, и не следовало. Лучше бы сохранить трезвую голову.

Чего Сергей так испугался? Что за встреча намечена завтра у него в офисе? И почему он сейчас прихватил кейс? Не собирается ли он покинуть меня без предупреждения?

Я быстро вскочила с кресла и пробежалась по номеру. Серегиных вещей в нем не осталось.

С другой стороны, вещей у нас с собой и не было. Ну в смысле, я прихватила небольшую спортивную сумку, с которой обычно перемещаюсь по городу, поскольку дамской сумочки мне не хватает и стандартные листы с распечатанными текстами в нее не влезают.

Сергей тоже явно не настраивался на долгое путешествие. Я вообще не знала, на что он настраивался. Но, главное, во что он втравил меня?!

Я застыла посереди комнаты, рядом с сексодромом. Что мне теперь делать? Быстро мотать в Питер? Но электрички уже не ходят. Из Хельсинки на Питер идет ночной автобус. Но на него я тоже уже опоздала. Есть ли автобусы из Выборга? И где мне это сейчас узнавать? Общаться с дамой-админисгратором желания не было.

Я открыла свою сумку. Сотовый телефон у меня с собой. Но кто сюда за мной понесется среди ночи? Димка уже подъезжает к дому, гнать его назад с моей стороны, по крайней мере, непорядочно. Соседей тоже не хотелось зря дергать, как и подруг. Про родителей вообще молчу.

Деньги у меня с собой были, но садиться ночью к незнакомому человеку в машину желание отсутствовало. Ведь не знаешь, к кому попадешь.

Сама регулярно предупреждаю с телеэкрана об опасности подобных подсадок граждан и гражданок, в особенности молодых и симпатичных.

Ждать утра?

А не сходить ли мне в самом деле вниз? Ну не прирежет же меня эта администраторша?

Я быстренько оделась, слегка подкрасилась, причесалась, оглядела себя в зеркале, затем повесила на плечо спортивную сумку, в которой так и находилось мое барахло, взяла со столика ключ от двери номера и пошла вниз.

Открыв дверь в коридор, поняла, что там горит только дежурное освещение. Это еще почему? Или так сделано специально, чтобы постояльцы, случайно столкнувшись друг с другом, не могли сразу же сообразить, с кем встретились?

Тем не менее бросила взгляды в обе стороны и убедилась: я в коридоре одна. Ниоткуда не доносилось никаких звуков. Конечно, стены в гостинице толстые, а двери – дубовые, но тем не менее я ожидала услышать хоть что-нибудь.

Мне стало не по себе. Интересно, а домашнее привидение тут есть, как в каком-нибудь старом английском замке?

Держа ключ перед собой как нож (хотя ему по остроте было до ножа очень далеко), я тронулась в направлении лестницы. Коридор, как и комната, был выстлан толстым ковром, поэтому я не создавала никакого шума. Сердце учащенно билось в груди и так и оставалось единственным звуком, который я слышала.

Внезапно на площадке перед лестницей появилась фигура. Фигура шагнула в коридор и пошла по направлению ко мне. Спокойным размеренным шагом. Вот оно, привидение…

– Ой! – мяукнула я, потом подумала, что у привидений интервью еще никогда не брала.

У нас в холдинге для этого специальный человек имеется. Такие статьи ваяет – закачаешься… А уж съемки – слов нет! Не знаю, какими спецэффектами пользуется. Своих тайн он не раскрывает. Но – главное – народ это дело обожает. Правда, спец по привидениям в советские времена годик провел в психушке. Но там немало людей томилось. Например, диссиденты, ставшие впоследствии известными далеко за пределами родной страны.

Передо мной остановился мужчина – примерно на голову выше меня, широкий в плечах.

Я держалась рукой за стенку.

– Девушка, с вами все в порядке? – спросил он низким голосом с прибалтийским акцентом. По-моему, эстонским.

– Да-да, спасибо, – я выпустила воздух из легких. Чего это я испугалась в самом-то деле?

И не в таких переделках доводилось бывать. Подумаешь – мужик какой-то в пустом коридоре.

Даже пистолетом не размахивает. Или это моя журналистская интуиция что-то подсказывает?

Мужчина стоял так, что я не могла рассмотреть черт его лица. Поняла только, что у него борода и взъерошенные, довольно длинные густые волосы. От него пахло луком и вообще какой-то едой. Он что, из ресторана? От всех моих знакомых эстонцев всегда пахло дорогими мужскими одеколонами.

– Вы не можете найти нужный номер? – спросил мужчина. Он явно заметил металлический ключ в моей руке.

– Нет, то есть да. Я иду вниз.

Внезапно он коснулся рукой моего лица. Меня его прикосновение словно обожгло, и я резко отпрыгнула назад.

– Что вы делаете?!

– Тише! Тише!

Он придвинулся ко мне. Дыхнул луком.

Я сделала еще шаг назад.

– Пойдем со мной? – предложил он вкрадчиво. – Я хорошо заплачу. Что тебе двое мужчин за ночь? Или их уже было больше?

Я отступала все дальше и дальше, хотя, наверное, следовало бы пронестись мимо него, чтобы выскочить на лестницу. Там бы уж я как-нибудь добралась до администраторши, ресторана, бани и что тут еще есть. Ну спас бы меня кто-нибудь?!

– Если не отвалишь – заору, – прошипела я. Мне было плевать на неписанные порядки в этой гостинице. Пусть потом разбираются с Сергеем. Что ж мне молчать, когда меня насиловать собираются?

– Дура! – сказал прибалт. – Русская дура!

– Националист проклятый! – не осталась в долгу я.

Он прыгнул на меня. Мне ничего не оставалось делать, как врезать ему в пах (правда, я, к своему великому сожалению, попала ему в бедро – гад увернулся), развернуться и понестись от него – в противоположную от спасительной лестницы сторону. Однако я надеялась, что с той стороны тоже будет лестница – хоть какая-то.

В такой гостинице она по идее должна быть – чтобы опять же гости не встречались друг с другом, не говоря про технику пожарной безопасности. И как это я раньше не сообразила?!

Я пролетела по коридору, аки пулечка, хотя и лететь-то особо долго не пришлось: гостиница была маленькой и здесь по обе стороны располагалось всего по четыре двери. Серега вроде бы говорил про десять номеров? Хотя лестница шла выше, когда мы завернули на этот второй этаж.

И здание было не двухэтажным… По-моему, даже четырехэтажным. На третьем и четвертом этажах что, по одному номеру? Или там что-то другое расположено? Офисы? Или на нашем этаже не только номера? Но сейчас мне было некогда об этом думать.

За поворотом коридора в самом деле оказались крохотная лестничная площадка и узкая лестница, ведущая как наверх, так и вниз.

Я рванула вниз. За спиной слышалось тяжелое дыхание. Мужик еще успевал яростно шипеть:

– Стой, сука! Стой, тварь! Русская тварь!

Разъяренный прибалт, гоняющийся за женщиной по гостинице, – это что-то новенькое, – пронеслась мысль. Хотя после неудачного удара в пах его можно понять. Но сам виноват. Нечего приставать к русским журналисткам.

Я летела вниз по ступеням, молясь, чтобы лестница не уперлась в закрытую дверь. Но очутилась как раз перед дверью. Только я собралась толкнуть ее, как она распахнулась, словно по мановению волшебной палочки, – и я оказалась в объятиях какого-то здоровенного пузатого мужика.

– Спасите! – " завопила я истошным голосом.

Прибалт за моей спиной остановился и тяжело вздохнул. Мужик, в объятиях которого я трепыхалась, слегка отодвинул меня от себя и осмотрел. Свет в коридорчике, где мы стояли, был нормальным: тут была вкручена лампочка, которую закрывал круглый плафон.

– Ничего девочка, – заметил мужик, держащий меня в объятиях. – Только больно уж тощая.

– Вы – русский?! – воскликнула я с такой радостью в голосе, что мужик посмотрел на меня как на полную идиотку.

– Русский, – кивнул он. – А что?

– Этот националист назвал меня русской тварью! – завопила я, кивая назад. – И русской дурой.

Прибалт метал взгляды-молнии. Теперь я наконец смогла его рассмотреть. Если бы мы познакомились в другой ситуации, я признала бы его очень даже симпатичным. Брюнет, борода и волосы слегка тронуты сединой, что придавало ему солидности, серые глаза, хороший костюм, белая рубашка, дорогой галстук с золотой булавкой, украшенной шляпкой с рубином.

Мужик, державший меня в объятиях, кашлянул. Наверное, склонялся к мысли, что последнее определение близко к истине.

Прибалт же, не сказав ни слова, еще раз метнул взгляд-молнию в мою сторону, развернулся и пошел по лестнице наверх. Я осталась вдвоем со своим спасителем. Хотя последнее было и спорным. Не вляпалась ли я еще глубже? Вернее, хуже? А может, судьба подкидывает мне материал для очередной статьи? Жаль, нет рядом Пашки с видеокамерой.

Спаситель тем временем выпустил меня из объятий, еще раз рассмотрел самым внимательнейшим образом и заявил:

– На проститутку ты не похожа. Что ты тогда делаешь в этой гостинице? Других женщин сюда не пускают.

– Если женщина приехала с мужчиной – пускают, – ответила я, немного осмелев.

Толстяк медленно кивнул, почесал пивное брюшко и спросил:

– И куда ты теперь собралась?

– Ищу своего мужчину, – ответила я.

Толстяк одарил меня странным взглядом, похоже, засомневался в нормальности. Потом стал приглядываться повнимательнее.

– Кажется, я тебя где-то видел, – произнес в задумчивости. – Модель?

Я покачала головой. Хотя порадовалась: приятно было, что за модель приняли. В моем возрасте этим ремеслом промышляют уже единицы.

– Пойдем-ка ко мне, и ты мне все подробно расскажешь, – вдруг заявил мужик.

– Ну уж нет! Думаете, я хочу шило на мыло менять?

– Значит, я, по-твоему, мыло? – захохотал он. Его живот, казалось, жил своей жизнью и трясся отдельно от тела.

Я же прикидывала пути отступления. Мимо толстяка мне было не просочиться, несмотря на хрупкое телосложение, более того, я не знала, куда таким образом выбегу. Наверное, следовало поворачивать назад на лестницу, подниматься на свой этаж, бежать до парадной лестницы, а по ней вниз. Я считала, что прибалт уже удалился к себе в номер и, если его сексуальный заряд еще не остыл, вызывает девочку по телефону.

Толстяк словно прочитал мои мысли и схватил меня за запястье. Я резко дернулась, но от него было не так-то просто вырваться.

– Да не бойся ты, – сказал он нормальным тоном. – У меня тут баня полная высококлассных девочек. Зачем мне ты?

– Правда? – спросила я радостно.

– Другая бы баба на твоем месте обиделась.

– На что? На то, что вы признаете, что я не похожа на проститутку? Или похожа?

– Нет, пожалуй, не похожа, – сказал толстяк в задумчивости. – Я все никак не могу вспомнить, кого ты мне напоминаешь.

Мужик усмехнулся и предложил пройти с ним. Мне ситуация, признаться, не очень нравилась. Да и про самих девочек я не пишу, только про их убийства.

– Да пошли, – снова усмехнулся толстяк. – Посмотришь, какие тут девахи, и поймешь, что я просто поговорить с тобой хочу.

Во мне проснулся мой обычный журналистский азарт. Когда я еще попаду в подобную элитную баню? А если удастся у кого-то взять интервью? Правда, не стоит признаваться, что я – журналистка. Надо будет просто попытаться кого-то разговорить. Должен же тут найтись материал для криминального репортажа? И надо надеяться, что толстяк не вспомнит, где меня видел. А девочки вполне могут и не смотреть криминальную хронику. Тем более, если живут в Выборге, а я тут не сняла ни одного сюжета.

– Пошли, – сказала я.

Толстяк оказался джентльменом и даже открыл передо мной дверь, потом указывал дорогу в узком коридоре, из которого мы вышли в фойе, где за стойкой сидела все та же администраторша. При виде нас вместе с толстяком в ее глазах на долю секунды промелькнуло удивление, потом появилась дежурная улыбка.

– Люба, знаешь девушку? – спросил толстяк тоном, которым разговаривают с наемной силой властные богатые хозяева. Толстяк, похоже, привык к повиновению. – Откуда она взялась?

– Да два с половиной часа назад прибыла вместе с нашим постоянным клиентом.

– Ты ее раньше видела?

– Нет.

– Постоялец где?

– Это у нее надо спрашивать. Из гостиницы он не выходил.

– Ну что, пойдем в баню, милая? – обратился теперь ко мне толстяк, правда, другим тоном – воркующим Администраторша не проявляла никаких эмоций. Я же судорожно соображала. Куда делся Сергей? Он вообще сюда спускался или обманул меня? Или администраторша решила его защитить? Хотя какое ей до него дело? По всей вероятности, толстяк обладает гораздо большей властью и может стереть ее в порошок. Хотя… Она ответила на заданные вопросы. Только на них.

Не предоставляя никакой лишней информации.

Имя постояльца не спросили – зачем же его называть? Тем более, если Сергей тут – постоянный клиент. А всех клиентов надо ценить. Пусть даже и не обладающих такой властью, как толстяк. Хм-м-м. И где же все-таки сейчас Сергей?

Но я не спросила этого вслух. Лучше я потом сама с ним разберусь. Подставлять Серегу, несмотря ни на что, не хотелось. Тем более мой журналистский нос уже учуял материал для статьи.

– Идемте в баню, – повернулась я к толстяку. – Куда?

– Прямо.

Через несколько шагов мужчина толкнул передо мной очередную тяжелую дверь, мы оказались в крошечном холле с двумя закрытыми дверьми, где вместе с толстяком поместиться бы не смогли при всем желании, и он попросил меня открыть вторую дверь.

Я открыла и оказалась в отделанном деревом помещении с деревянным столом и лавками по середине. Стол был уставлен разнообразной снедью. Судя по тому, что большая часть блюд была еще не тронута, трапеза недавно началась. С одной стороны стола сидели две девицы лет двадцати. Их одежду я могла бы определить как трусики-невидимки. С другой стороны восседал мужчина, по обеим сторонам которого устроились еще две девицы. Мужчина был завернут в простыню по римскому обычаю. Все подкреплялись. Толстяк, кстати, был в брюках из хорошего материала и белой рубашке, расстегнутой у ворота.

Мужчина в простыне при нашем появлении уронил вилку. Девицы тоже выказали удивление.

Я же была готова провалиться сквозь землю.

За столом восседал Павел Степанович Креницкий, он же – Редька собственной персоной.

Немного придя в себя, Павел Степанович выдал витиеватую фразу на русском народном.

– И сюда пробралась?! – завопил он. – Нигде от тебя спасения нет! О чем на этот раз писать задумала?!

– Я чего-то не понял, Паша, – промычал за моей спиной толстяк. – Вы что, знакомы с девушкой?

– Где ты ее нашел? – взвыл Редька вместо ответа. – То есть она тебя?

– Господин спас меня от попытки изнасилования прибалтийским националистом, – скромно ответила я.

Павел Степанович замер на мгновение, потом разразился диким хохотом, от которого содрогнулись стены гостиницы. Толстяк тем временем продвинулся к столу, поддерживая меня под локоток (правда, излишне крепко), и процедил всем полуголым (то есть почти голым) девицам "Брысь!". Они тут же исчезли, удалившись через дверь, которой мне пока не доводилось пользоваться, а мы с толстяком уселись на лавку напротив Павла Степановича.

Тот к этому времени уже прекратил хохотать и утирал выступившие слезы.

– Кушать будете, Юлия Владиславовна? – сладким голосом уточнил у меня Редька.

Я внезапно поняла, что проголодалась. Переживания у меня всегда сказываются на аппетите – в сторону его усиления. Потолстеть не боюсь: я слишком много бегаю, что способствует сгоранию калорий. Со спины меня иногда даже принимают за подростка, причем иногда даже мужского пола – из-за очень короткой стрижки.

– Буду, – сказала я.

Павел Степанович нажал на, какую-то кнопку под столом, и секунд через тридцать на пороге возник официант, обслуживавший нас с Серегой в номере. При виде меня теперь в бане удивления не выказал.

– Тарелку девушке, – велел Редька.

Официант кивнул, исчез и вскоре вернулся с прибором.

– Что-нибудь еще желаете? – уточнил.

– Надо будет – позовем, – сказал Редька и махнул рукой.

Толстяк молча накладывал себе закуски, потом стал ухаживать за мной. Я же думала, как бы мне незаметно включить диктофон, лежащий в сумке. Сумка находилась слева от меня, толстяк устроился справа, но не сводил с меня глаз – или одного глаза. Внезапно мой взгляд упал на пальцы левой руки толстяка – она оказалась рядом, и он держал в ней вилку. Работа криминального репортера научила меня всегда смотреть на руки жертв и подозреваемых. Они ведь могут выдать судимого гражданина и кое-что о нем рассказать. Правда, теперь авторитетные люди стараются избегать «перстней». У толстяка же имелось два шрама – как раз там, где могли быть «перстни». Заделался бизнесменом и свел татуировки?

Когда официант закрыл за собой дверь, толстяк попросил Редьку все-таки представить нас.

– А что, Юленька здесь инкогнито? – сладким голосочком уточнил Павел Степанович.

– Любка сказала, что она прибыла с мужчиной.

– И потом мужчина попытался ее изнасиловать? – Павел Степанович опять захохотал. – Хотел получить плату за предоставленную возможность, но не тут-то было. Юлия Владиславовна, прихватив пожитки, понеслась искать другую жертву. А она всегда знает, кого нужно брать за жабры. И в ее сети попался ты, Шура.

– Все было совсем не так, как вы рассказываете, – скромно заметила я, налегая на салатики.

– Я хотел бы послушать, как, – вставил толстяк, потом повернулся к Редьке и рявкнул:

– Ты скажешь мне, кто это? – и кивнул на меня.

– Юлия Владиславовна, предъявите, пожалуйста, удостоверение Александру Ивановичу, – попросил Редька, налегая на еду. Когда он ел, то очень напоминал хомяка: заталкивал пищу за щеку, как зверек, делающий запасы.

При слове «удостоверение» Александр Иванович на пару с пузом дернулся. А мне ничего не оставалось делать: я предъявила и как раз включила диктофон, в который была вставлена новая кассета.

Александр Иванович удостоверение изучил, крякнул, сказал "Очень приятно познакомиться, Юлия Смирнова, теперь-то я понял, где имел счастье вас видеть", вернул удостоверение мне, покачал головой и заметил:

– Любка у меня за такие дела отсюда вылетит.

– Ну она же не знает, кто я, а фамилий тут не спрашивают. И не обязана она смотреть все передачи по телевизору, чтобы знать всех репортеров в лицо. Вы же тоже меня не узнали.

– В а с была обязана узнать.

– Что здесь разнюхиваете, Юлия Владиславовна? – спросил Редька и схомячил очередной кусок.

– А с кем прибыли сюда, Юлия Владиславовна? – подал голос толстяк.

Я понимала: мне не поверят, если я скажу, что ничего не разнюхиваю. Поэтому заявила, что хотела своими глазами взглянуть на уютное гнездышко, о котором уже неоднократно доводилось слышать. И один мой знакомый, которого мне не хотелось бы подставлять, любезно согласился взять меня с собой.

– А потом вы от него сделали ноги, – хмыкнул толстяк.

– Ничего подобного, – обиделась я. – Я просто вышла в коридор. А там оказался этот прибалт, который на меня набросился. Можно подумать, прибыл с голодного острова. Вернее, острова, где нет ни одной женщины. Что мне, по-вашему, было делать?

– Брать у него интервью, – захохотал Редька и плеснул нам всем еще коньячку. – Слушайте, Юлия Владиславовна, а почему вы называете его националистом?

– Потому что он назвал меня "русской дурой" и "русской тварью". Со своим прибалтийским акцентом.

– Юлия Владиславовна, – вкрадчиво обратился ко мне толстяк, – так, может, вы лучше про Прибалтику что-нибудь разгромное наваяете? И по личным впечатлениям, и мы материальчику подкинем, а, Павел Степанович?

Редька тут же закивал.

– Только у нас будет одно условие: не надо про эту гостиницу писать. Согласитесь?

– Вначале надо на вашу фактуру взглянуть, – ответила я. Иногда стоит заключить сделку, отказавшись от меньшего, чтобы получить большее. Ведь я же еще сегодня днем про эту гостиницу слыхом ни слыхивала. А про Прибалтику… Нет, я не хочу писать ничего разгромного про Прибалтику. Про Москву – всегда пожалуйста, но этот идиот, с которым мне сегодня пришлось столкнуться, – скорее исключение из общего правила. Эстонские мужчины, с которыми я сталкивалась раньше, совсем другие.

Всех их отличала внешняя презентабельность: они обычно хорошо одеты, "костюмчик сидит" (а во внешности сегодняшнего знакомца чувствовалась некоторая русская расхлябанность), аккуратно причесаны (а у этого волосы были взъерошены), чисто вымыты и хорошо пахнут (а от этого дико разило луком). Может, сегодняшний образчик – финн, знающий русский язык? А мне просто акцент показался прибалтийским? Ведь эстонский и финский языки родственные? Я не могу представить, чтобы кто-то из знакомых эстонцев величал женщину "русской дурой" и "русской тварью". Да и бегающими вслед за незнакомой женщиной по лестнице – тоже. Они бы спокойно проследовали в свой номер, там после некоторого периода размышлений протянули руку к телефону (или не протянули) и вызвали бы к себе девочку (или просто легли спать).

– Меня бы заинтересовали металл и оружие, – сказала я вслух Редьке и Александру Ивановичу.

– Хорошо, – кивнул толстяк с самым серьезным видом. – Без проблем. Кстати, могу еще подсказать, где материал брать.

Я была вся внимание. Мне посоветовали попытаться взять интервью у одного подследственного, в настоящий момент содержащегося в «Крестах». Назвали имя, фамилию, отчество и другие данные. Он как раз торговал оружием с прибалтами.

– Вы, как я понимаю, в состоянии договориться о таком интервью? – посмотрел на меня толстяк.

– Попробую. Хотя мороки много – если подследственный или подсудимый. С осужденным было бы попроще. А никого из свободных граждан предложить не можете?

– Юлия Владиславовна, не сомневаюсь, у вас все получится, – расплылся в сальной улыбке Редька. – Вы же такая юркая, уж куда только не залезали…

– К сожалению, получается далеко не все, – вздохнула я.

– Это вы зятька моего, что ли, имеете в виду? Да зачем он вам? Дерьмо, я скажу, он порядочное. Правда, от такого проходимца есть польза – для фирмы. Ну, конечно, если держать его в узде.

Александр Иванович тут же поинтересовался у приятеля моими отношениями с его зятем.

Я заметила, что он бы прямо у меня мог спросить. Толстяк с ухмылочкой заметил, что ему это как-то неудобно. "Штаны через голову надевать неудобно", – ответила я. Редька же махнул рукой и сообщил:

– У Юлии Владиславовны была любовь с моим зятьком. Потом моя дура в него влюбилась и захотела замуж. Ну я их и женил.

– Павел Степанович, – тут же влезла я, – если вы считаете Серегу таким дерьмом, то зачем подсунули его своей дочери? Мне, конечно, льстит ваше беспокойство обо мне, но неужели вы о благополучии единственной дочери беспокоитесь меньше?

– Юля, – Редька забарабанил пальцами по столу, – понимаешь… Ты многого не знаешь.

И поверь: в эти дебри тебе лучше не лезть. Просто считай, что тебе в жизни повезло.

– Но если Юленька хочет замуж за твоего зятя… – подал голос Александр Иванович.

– Не хочет, – сказала я. – Юленька вообще туда не хочет.

– Мысль очень разумная, – кивнул Редька, потом стал серьезным и спросил:

– Ты чего, Серегу до сих пор любишь?

– Нет, – ответила я. Еще не хватало мне тут душу раскрывать перед этими двумя и объяснять все мои чувства. – И назад его не приму.

– А я думал: примешь, – заявил Редька и поведал Александру Ивановичу о том, как Серега закидывал меня письмами по электронной почте (о чем тесть, оказывается, прекрасно знал), как обрывал мне провод и всячески меня домогался. – Молодец, Юля. Вот поэтому я сейчас с тобой и разговариваю. Кстати, ты сегодня ночевать-то где собираешься? Мы тебя, извини, к себе пригласить не можем. Ну…

И Креницкий кивнул на дверь, за которой скрылись девушки.

– Юленька, вы, надеюсь, не станете писать не только о гостинице, но и о нас с Павлом Степановичем? – проворковал толстяк.

– Ну писать об одном и том же можно по-разному, – заметила я. – Например, рассказать читателям о привитом вам с Павлом Степановичем духе коллективизма – в советские времена, начиная со школьной скамьи, том, который в новые времена трансформировался и привел вас к групповухе.

Мужчины посмеялись вместе со мной, а потом опять уточнили, где я намерена ночевать.

Я задумалась на мгновение и решила: останусь в гостинице до утра. Идти мне сейчас все равно некуда, номер Серегой оплачен, ключ у меня, если администраторша не пустит, обращусь за помощью к Редьке и Александру Ивановичу. А завтра с утречка выясню, кто из них когда собирается возвращаться в Питер. Может, и довезут. А нет – поеду на электричке. Я не хрустальная и не депутат.

Потом Александр Иванович вдруг спросил, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь.

– Я всегда хотела стать журналисткой, – пожала плечами я. – Сколько себя помню.

– Но почему этим – трупы, кровь, тюрьмы, задержания? Юля, я ведь почти все твои статьи читал, с удовольствием читал. Я тебя по телевизору смотрю. Тебя и Димона Петроградского. Ты, как бы это сказать… пишешь о вопросах, актуальных для меня… ну… с профессиональной точки зрения, – толстяк усмехнулся. – Димон развлекает сплетнями о звездах, с которыми я лично знаком. Но тебя что побудило?

– Я хотела стать известной, хотела, чтобы меня печатали. А на криминал самый большой спрос – в нашей стране, в наше время. Можно, конечно, о вкусной и здоровой пище писать, о теплицах и грядках, но какая там известность?

Кто будет ждать твоих статей? И их ведь, скорее всего, пришлось бы подавать как "Советы Марии Ивановны", а не подписывать своей фамилией. И не интересуют меня грядки. Но главное: читатель ждет сенсацию, причем с изюминкой.

И мне интересно их выискивать. Можно, конечно, было податься в эротику, тоже хорошо продается. Но это не для меня.

– А что тебе интересно? Лично тебе.

Я задумалась на мгновение.

– Да вот это, пожалуй, и интересно. Ну не на труп смотреть, конечно, а проводить журналистские расследования. Затягивает похуже наркотика. И нравится быть известной. Где еще я могла этого добиться? Петь я не умею, хотя для того, чтобы пробиться на нашей эстраде, это и не обязательное условие, но тем не менее…

И там нужно вложить много денег. Тут не надо.

Много работать, быть очень настойчивой с издателями, чуть-чуть удачи… И вот меня не только печатают, но еще и моя физиономия в "ящике".

На улице узнают, письма пишут. Приятно.

Александр Иванович медленно кивнул.

– А теперь вы мне на вопросик ответите? – хитро посмотрела я на него.

– Смотря на какой.

– Что за «перстни» были у вас на пальцах?

Он чуть заметно дернулся, потом посмотрел на зажившие шрамы, крякнул, глянул на меня и заявил, что сейчас нарисует. Взял салфетку, я любезно протянула ему ручку.

– Один нарисую, – сказал, уже коснувшись пером салфетки. И нарисовал. – Знаешь, что означает? – спросил.

"Перстень" имел значение "сидел в тюрьме Кресты"";

– Можно спросить, что вам больше всего запомнилось из той отсидки?

Я всегда задаю этот вопрос и каких только ответов не слышала… Александру Ивановичу больше всего запомнился Бим.

– Кто это?

Бим был крупным черным тараканом, регулярно наведывавшимся в камеру. Если в тюрьме есть тараканы, бороться с ними бесполезно, а вот с клопами, хотя и временно, справляются: поливают кипятком или выжигают.

Бим, по словам толстяка, очень любил сухарики, а когда добирался до них, то в камере был слышен хруст…

Только я собралась спросить, что больше всего удивило, как Павел Степанович, все это время молчавший, откашлялся. Я поняла, что мне пора откланяться.

Я пожелала господам приятного времяпрепровождения, они мне – спокойной ночи. Александр Иванович заявил, что я получу обещанные материалы через пару-тройку дней. Меня найдут.

Я поблагодарила и отправилась в фойе, где Люба продолжала сидеть за стойкой. На меня она посмотрела удивленно, но ничего не сказала и не остановила меня, когда я потопала вверх по лестнице.

В коридоре, с которым у меня были связаны неприятные воспоминания, никого не оказалось. Я быстро долетела до двери нашего с Серегой номера, открыла ее, вскочила внутрь, дверь захлопнула и нажала на кнопку выключателя, включающего свет над креслами. Лампы под потолком тут не было.

И увидела направленное в меня дуло.

– Юлия Владиславовна, – наш медиамагнат позвонил мне лично, – ко мне обратилась группа людей, которые хотят, чтобы вы осветили их инициативы в нашем городе.

"Еще кто такие?" – подумала я. Оказалось – американские проповедники.

При личной встрече выяснилось, что американские проповедники состоят исключительно из наших бывших граждан, в свое время сваливших за бугор из страны Советов. Теперь осознали, что бабки можно и нужно делать в России. И ломанулись сюда. С бизнесом не получилось, вот придумали новый ход.

– Юлия Владиславовна, чего хотите? – спросил старший в группе – мужик деловой и прекрасно понимающий значение слова «сделка». – Нам нужны хвалебные репортажи. Немного иронии, но никакого поливания грязью. Сюсюканья и щенячьих восторгов тоже не надо. Разумно, по-деловому. Вот хорошие парни, к ним нужно идти.

Итак?

Я предложила сходить в «Кресты» – с благотворительной помощью (а проповедники ее привезли). И реклама им, и на самом деле людям помогут продуктами – тем, кому «дачек» не носят.

– У вас какой-то личный интерес?

– Мне нужно, чтобы вы прошлись по камерам. А если точнее, то зашли в одну определенную.

– Легко, – сказал старший.

"Это вы так думаете". Например, для получения разрешения на то, чтобы взять интервью у осужденного, следует обратиться в пресс-службу ГУИН, мотивируя свое желание, потом представить от СМИ нужную бумагу, а также получить согласие осужденного, лучше (для самого журналиста) – письменное, чтобы потом не возникало проблем. Без согласия подследственного, подсудимого и осужденного их нельзя снимать и у них нельзя брать интервью.

Сложнее всего получить разрешение на интервью с подсудимым (тем, чье уголовное дело находится на рассмотрении в суде) – для этого журналисту требуется обращаться в суд. Решение принимает судья. Следует представить заявление от СМИ, в котором трудится журналист, с обоснованием, заявление самого журналиста и письменное согласие подсудимого. Но совсем не факт, что журналист получит желаемое даже после того, как судья изрядно потреплет ему нервы.

Разрешение на интервью с подследственным дает следователь, который ведет дело (а если официально, то "лицо или орган, в производстве которого находится дело"). Но следователя еще нужно убедить, что вы не собираетесь передавать подследственному сведения с воли, информацию по делу и т. п. А убедить ох как сложно…

Но лучше всего брать интервью у тех, кто находится по эту сторону забора. Мороки меньше.

Глава 4

С другой стороны кровати стоял Сергей, сжимая в руке вороненую сталь.

– Ты что, сдурел? – спросила я, на этот раз быстро придя в себя.

После приключений сегодняшней ночи милый друг с пистолетом показался мне не очень страшным. Этакая невинная забава для школьников. Или любовная игра с изюминкой.

Сергей опустил оружие, выдохнул, матюгнулся, потом устало посмотрел на меня.

– Где шлялась? – спросил.

– Тебя искала, – ответила я, поставила сумку на пол, прошла к креслу и плюхнулась в него. «Дипломат», как я заметила, стоял с той стороны кровати, где пристроился Сергей.

– Зачем было меня искать? – Серега убрал пистолет в кобуру, оказавшуюся у него под пиджаком. Еще недавно ее там не было.

– Может, объяснишь, куда это ты бегал, – спросила я. – Где оружие раздобыл? С какой целью? Боишься покушения? А ты знаешь, что меня тут чуть не изнасиловали?

– Тебя изнасилуешь, пожалуй, если ты сама этого не хочешь, – хмыкнул Сергей, подошел к столу, где так и стояла бутылка виски, и отпил из горлышка. – Давай ложиться. Нам завтра очень рано вставать.

Я вопросительно приподняла одну бровь.

– В гостинице находится мой тесть, – заявил Сергей.

– М-м-м, – промычала я.

– Это ты с ним сейчас разговаривала?! – вдруг завопил милый друг.

– Э, да у тебя нервишки явно пошаливают, – невозмутимо заметила я. – Не волнуйся: тебя не сдала. Я все-таки не такая сволочь.

Сергей устало плюхнулся в кресло, потер лицо ладонями и спросил, чего его тестю было нужно от меня. Я пожала плечами и вкратце поведала о своих приключениях в гостинице. Потом сказала, что пришел черед Сергея объяснить мне, в чем дело.

– Звонила в самом деле Люба. Я зря не взял трубку. И тебя не попросил. Тогда мы избежали бы всего этого беспокойства. Она как раз хотела сообщить, что прибыл Редька и, чтобы я был осторожен.

– Слушай, а Люба вообще на кого работает? Или – нашим, вашим, вместе спляшем?

– Меня она предпочитает Редьке, – усмехнулся Сергей. – Поэтому предупредила меня, а не его.

– А как фамилия второго, ты знаешь?

– Судя по твоему описанию и имени-отчеству – Колобов. Правда, сейчас он – Эриксон.

– Что за мода у вас пошла на смены фамилий? – рассмеялась я. – Он что, тоже с контрабандой влетал? И финны не давали визу?

– Нет, – Серега покачал головой. – То есть да.

Я опять вопросительно приподняла бровь.

Оказалось, что Александр Иванович за какие-то грешки, в которые Серега не углублялся, попал в финские компьютеры как представитель русской мафии. Числятся у них там в такой категории некоторые наши граждане, которых они не желают видеть в своей законопослушной стране.

Но Александр Иванович не растерялся, правда, пошел дальше подвигов Сергея. Он решил заделаться шведом и вступил в законный брак с гражданкой этой страны, которую впервые увидел, когда приехал в Пулково-2 встречать ее с самолета. Правда, шведского гражданства он до сих пор не получил (возможно, потому что не проживает постоянно в Швеции, а наведывается туда время от времени: у него в Питере дел хватает). Брак со стороны шведки оказался нефиктивным: она влюбилась в Александра Ивановича и, когда шведы не хотели давать ему мультивизу, сама обивала всякие шведские пороги. В результате Александр Иванович, как законный муж, теперь летает в Швецию, когда пожелает, а также без проблем пересекает и границу с Финляндией.

– Я чего-то не совсем понимаю с визами, – заметила я. – Ведь и Швеция, и Финляндия теперь входят в шенгенскую зону. И если…

– Юля, ну, конечно, можно ехать в Москву через Пекин! Но кто же поедет в Финляндию из Питера через Мадрид? А через Стокгольм можно: первой страной посещения должна быть та, представительство которой выдало визу. Шведы Колобку дают без проблем. Стали и финны. То ли потому, что дают шведы, то ли потому, что у финнов, судя по всему, нет данных по смене фамилий. Хотя откуда? Конечно, если его возьмут в Финляндии и прокатают пальчики – все, на вылет. И мои пальчики у них есть. Но я же езжу?

Надо только не борзеть. А теперь он еще и деньги там вкладывает.

– Куда? – мне стало любопытно.

Оказалось, что Александр Иванович открывает в скандинавских странах так называемые "русские дискотеки". Уже открыл несколько в Швеции, теперь нацелился на Финляндию. Они пользуются успехом, Александр Иванович получает прибыль.

Серегин тесть с Колобовым большие друзья – начинали трудовую деятельность с фарцовки, потом сели вместе по валютной статье.

Сейчас часто отдыхают вместе, имеют общие деловые интересы: часть акций «Импорт-сервиса» принадлежит Колобову.

– А здесь они сегодня что делают? – полюбопытствовала я.

– Чего ж ты у них не спросила? – осклабился милый друг. – Тебе, наверное, скорее сказали бы, чем мне.

Я пожала плечами, а Серега теперь нормальным, а не ехидным тоном заметил, что Колобов наверняка направляется в Финляндию – или из нее возвращается, а Редька приехал его проводить (или встретить) и заодно на пару развлечься в этой гостинице. На местную баню обычно бывает большой спрос, и заказы делаются заранее.

Они или заказали ее специально, или она вдруг оказалась свободной. Колобов вполне мог вызвать приятеля поразвлечься. Одному-то скучно.

Вот Редька и принесся.

Сергей также сказал мне, что попросил Любу разбудить нас пораньше, чтобы не столкнуться с тестем. Тот просто не умеет вставать рано утром.

Поэтому следует смотаться до его подъема.

– А как же переговоры у вас в офисе? – вспомнила я. – Если я тебя правильно поняла сегодня днем, ты как раз искал оправдание, чтобы на них не присутствовать, и меня сюда зазвал, чтобы было алиби. Мы вроде как задержались, предаваясь любовным утехам…

– Приходится переигрывать, – вздохнул Сергей. – Ситуация-то изменилась. Кто ж знал, что черти принесут сюда тестюшку? Никогда мы с ним тут не встречались, а сегодня, как назло…

Хотя, может, оно и к лучшему? Ты в случае чего скажешь, что была как раз со мной, ему меня не назвала по понятным причинам.

– А завтра? Ты поедешь в офис?

– Нет, – покачал головой Сергей. – К тебе напрошусь, если примешь. Или тебя к себе приглашу. Посмотришь на мое новое гнездышко.

Для тестя будет та же причина – обо всем забыл, снова встретившись с тобой. А он пусть сам себя винит, что не появился в офисе. Он ведь явно проспит – они сейчас нажрутся с Колобовым, потом на повестке дня любовные утехи…

Кстати…

Серега застыл на месте. Я внимательно следила за ним, понимая, что милого друга посетила какая-то мысль.

– Юлька, – вдруг прошептал Серега, – Юлька, а ведь Редька тоже может себе алиби обеспечивать…

Серега посмотрел на меня расширившимися глазами. Меня же жутко заинтересовало, что же такое намечается завтра у них в офисе. А вообще хороши родственнички – желают подставить друг друга…

– Ладно, давай ложиться спать, – сказала я Сереге. – В особенности, если завтра рано вставать.

Мы устроились каждый со своей стороны широкой кровати, больше не предаваясь греху, и вскоре оба заснули. Я – сном праведницы, насчет Сереги сказать не могу.

Утром нас разбудил настойчивый телефонный звонок. На этот раз Серега не колебался, сразу же схватил трубку и хриплым ото сна голосом пробормотал:

– Спасибо, Любаш.

Мы оба по-быстрому приняли душ, Серега не стал бриться, мы оделись, прихватили свои вещички и покинули номер.

– Слушай, а как ты вчера попал внутрь, если ключ был у меня? – спросила я уже в коридоре.

– Ты думаешь, в гостинице только один ключ? – удивленно посмотрел на меня милый друг.

Меня, признаться, волновало, как мы могли разойтись с Сергеем. И вообще где он вчера пропадал? Так долго разговаривал с Любашей?

Он ведь должен был опасаться столкнуться с тестем в фойе. Или Любаша покидала пост вместе с Сережей? Не зря же она так благоволит ему.

Любаша мило улыбнулась Сергею, профессионально – мне и сказала, что ждет нас снова.

– И меня тоже? – решила я немного показать женскую стервозность.

– Я вообще удивляюсь, Юлия Владиславовна, как это вы не пожаловали к нам раньше, – Любаша улыбнулась улыбкой кобры. – Теперь, конечно, предполагаю, что пожалуете к нам еще раз. До встречи.

– До встречи, – я улыбнулась не менее ядовито.

На улице мы быстро прошли к Серегиной машине, он раскрыл передо мной переднюю дверцу, потом обошел машину, положил кейс на заднее сиденье, а сам сел за руль.

– А почему ты вчера уходил из номера с «дипломатом»? – задала я мучивший меня вопрос.

– На всякий случай, – ответил милый друг.

– Это на какой?

– Я… не мог его оставить. Ни с кем. Даже с тобой. Не обижайся, Юля, но я тебя знаю не первый год. Ты очень любопытна. Женщина и журналистка в одном лице – убойная смесь.

Я не был уверен, что ты не сунешь внутрь свой любопытный нос.

Я надулась. До такого, по-моему, я еще никогда не опускалась, о нем и сказала вслух.

– Прости, но я не мог рисковать. Тебе не следовало смотреть документы, которые у меня там лежат.

– Высади меня на железнодорожном вокзале, – сказала я.

– Юля! Ты что, обалдела?

Серега притормозил у края тротуара, обнял меня, но я сбросила его руку с плеча и уже собралась покинуть машину. Но Серега напомнил про обещанные мне десять тысяч долларов. Он ведь отдал мне только две восемьсот.

– Завезешь мне домой. Если ты еще не разучился держать слово.

– Я тебе сейчас их отдам! И надеюсь, ты сдержишь свое слово и обеспечишь мне алиби!

Помнишь, ты согласилась обеспечить мне алиби за десять тысяч долларов? Вот и обеспечивай! Какой еще бабе предлагают за одну ночь и полдня столько заработать?

Серега выскочил из машины, открыл заднюю дверцу, сел назад, открыл кейс – так, что я не видела содержимого, достал оттуда нераспечатанную пачку, просунул мне между сиденьями, закрыл кейс и сел за руль.

– Теперь довольна? – спросил у меня. Вернуть две восемьсот не просил.

"Ах вот какие документы" у него в дипломате"! Значит, решил, что я не смогу удержаться от искушения?" – подумала я. Хотя вчера он вроде бы говорил, что не сможет мне отдать десять тысяч сразу же, так как их у него нет. Теперь появились?

– Давай попить купим, – ворвался в поток моих мыслей Сергей. – Вон магазинчик "24 часа".

Я кивнула: мы не успели утром даже выпить чаю, сматываясь из гостиницы. Я утром, правда, есть никогда не хочу, предпочитая ночное обжорство, но пить, в особенности после пропущенного вчера алкоголя, хотелось.

– Юлька, можешь ты сходить? – спросил Серега. – Я…

– Не хочешь ни оставлять свой «дипломат», ни брать с собой?

– Я дам тебе денег и…

– Я в состоянии купить воду.

– Мне – «Фанту», – попросил Серега.

Я кивнула и вышла, держа спортивную сумку на плече. В магазинчике купила две бутылки «Фанты», гроздь бананов и две шоколадки.

Когда вышла из магазина, чуть не выронила пакет с покупками: на переднем месте пассажира Серегиной машины, где только что сидела я, устроился незнакомый мужик.

– Юль, – позвонила моя одноклассница Ольга, с которой мы поддерживали связь все годы после окончания школы. – Мой дядя Леня только что откинулся. Мама стол делает. И дядя Леня тебя очень видеть хочет. Говорит: читал тебя весь последний год. И тебе кое-чего интересное рассказать хочет. Придешь?

– А как же!

И как я могла забыть про такой ценный кадр, как Леонид Петрович? Шесть раз сидел за кражи, да я о нем такой репортажик заделаю… И разрешений ничьих получать не нужно. Думаю, Леонид Петрович, как обычно, недолго на воле продержится. Надо пользоваться. Уж он-то мне много чего рассказать может. И, кстати, проконсультировать. Уже сегодня.

– А он сейчас дома? – спросила у подруги.

– Рядом стоит. Дать?

Я поздравила Леонида Петровича с освобождением и тут же попросила проконсультировать.

Сегодня иду в «Кресты» снимать раздачу благотворительной помощи. Что Леонид Петрович посоветует мне надеть?

– Юль, ты чего меня-то спрашиваешь? Я-то откуда могу знать? Я за модой не слежу. Об этом лучше с Ольгой…

– Э, нет, Ольга мне тут не советчица, а вы почти при всех режимах зону топтали. Что лучше надеть: то, что скроет фигуру, или, наоборот, то, что выгодно ее покажет? Я понимаю: мужикам тяжело. Но что они хотели бы? Чтобы их не искушали или, наоборот, посмотреть на женские ножки?

– Юбку короткую надень, – сказал Леонид Петрович.

Глава 5

При виде меня Серега открыл дверцу у водительского места, высунулся и махнул мне рукой.

– Юля, парень попросил до Питера подбросить, – сказал он.

Парень открыл дверцу со своей стороны и обратился ко мне с милой улыбкой:

– Я, наверное, занял ваше место? Я пересяду назад.

– Нет-нет, – тут же сказал Сергей. – Пусть лучше Юля садится назад. Юленька, ты, наверное, захочешь вздремнуть? А мы по очереди поведем машину.

"Не желает сажать парня рядом с драгоценным грузом?" – промелькнула мысль, но я ничего не сказала вслух. Парень же открыл мне заднюю дверцу, даже взял пакет из рук, а потом поставил его на заднее сиденье, где я теперь находилась между кейсом и продуктами.

Серега тронулся с места, парень с довольно приятной улыбкой повернулся ко мне и, как бы извиняясь, сказал, что ему срочно нужно в Питер, а тут он, следуя на вокзал, увидел, как мы притормозили перед магазинчиком. Машина с питерскими номерами, значит, мы, по всей вероятности, туда и направляемся.

– Конечно подкинем, – тут же вставил Сергей. – Какие проблемы?

"Еще один свидетель, подтверждающий твое алиби?" – так и подмывало меня спросить, но сдержалась. Вообще-то я порадовалась, что в машине оказался еще один человек, а то теперь мне очень не хотелось сидеть в ней вдвоем с Сергеем. Или, может, он понял, как я обиделась, ему самому неловко, а посторонний сгладит трения? И он согласился, когда парень попросил его взять.

Парень представился Анатолием. Ему на вид было лет двадцать пять, высокий, где-то на голову выше меня, плечи широкие, лицо чисто выбрито, в отличие от Серегиного, светлые волосы коротко подстрижены Одет он был просто – в старенький черный джинсовый костюм, из-под которого проглядывала клетчатая рубашка. На коленях держал молодежный рюкзак черного цвета.

Правда, у меня почему-то появилось ощущение, что я его где-то видела. Хотя с моей активной жизнью это и неудивительно: постоянно по своим журналистским делам бегаю, со многими людьми встречаюсь, в разных организациях бываю. Иногда вижу человека, точно знаю – мы где-то пересекались, но вспомнить, где именно, не могу. Может, Толя сам подскажет? Или он меня не узнал?

Толя тем временем рассказал, что он сам родом из Выборга и у него тут живут родители, к которым он как раз и наведывался. Планировал остаться подольше, но вчера позвонили с работы и велели сегодня прибыть как можно раньше.

– А работаешь где? – спросил Серега.

Толя назвал одну довольно известную в городе фирму, занимающуюся жилищным строительством. На вопрос, кем, усмехнулся и сказал:

– Спросите что-нибудь полегче. Официально числюсь менеджером, но это та-акое растяжимое понятие. Неприятно признаваться, но я – мальчик на побегушках. Бегаю за квартиру.

– Понятно, – кивнул Сергей.

Милый друг рассказал Толику, чем он сам занимается (официально), про меня умолчал, за что я была благодарна. Незачем лишний раз засвечиваться. Когда нужно, я сама представлюсь (если не узнали), в особенности, если захочу взять интервью А вообще у известности есть и оборотная сторона медали… Наверное, было бы лучше, если бы я оставалась в пишущей братии, а не вылезала на экран.

Где-то на полпути Толик попросил тормознуть у лесочка. Деревья стояли сплошняком по обеим сторонам дороги. Нигде поблизости никаких населенных пунктов не наблюдалось.

– Юль, давай ты первая, – повернулся ко мне Серега.

Я подхватила свою спортивную сумку (не оставлять же мне в машине двенадцать восемьсот «зеленью»? И это – не считая своих кровных, прихваченных в Финляндию и не потраченных там) и углубилась в лес. При моем приближении к машине после орошения какой-то кочки Толик во второй раз за сегодняшний день выскочил и открыл передо мной заднюю дверцу.

Я ему улыбнулась, а Серега сказал:

– Толя, теперь ты иди, а уж я последним.

Парень кивнул, бросив быстрый взгляд на нас обоих, и ушел. Наверное, решил, что мы хотим перекинуться парой фраз. Я в самом деле намеревалась воспользоваться его отсутствием.

– Зачем ты его взял? – спросила.

– Ну а чего? – повернулся ко мне Сергей. – Подошел парнишка, попросился… Вроде безобидный. Тебе чего, жалко?

– Да мне по барабану Бери, кого хочешь!

Хоть всю машину заполни до отказа и еще в багажник труп положи!

– Вот поэтому и взял, – рявкнул Сергей в ответ. – Чтоб ты истерик не закатывала!

– У нас в багажнике труп?

– Что ты несешь? Дура набитая?

– Сам дурак!

Наша семейная сцена была прервана появлением Толика. Сергей схватил кейс с заднего сиденья и вместе с ним рванул в лес, на всех парах пролетев мимо Толика. Парень застыл на месте, провожая Серегу странным взглядом.

А тот, казалось, ничего не соображал – врезался лбом в молодую березку, от чего та переломилась пополам. То ли лоб у Сереги слишком крепкий, то ли березки пошли чахлые. Наверное, радиация.

Толик медленно подошел к машине и открыл дверцу, молча сел и не оборачиваясь ко мне, тихо сказал:

– Простите, что я к вам навязался. У первой же станции метро я сойду.

– Я, наоборот, очень рада, что вы к нам сели, – ответила я. – Иначе мы ругались бы всю дорогу.

– И зачем только люди женятся? – ни к селу ни к городу произнес Толик. – Я смотрю на своих женатых друзей и думаю: зачем они себе так жизнь испортили? Хотя все думали по-другому, когда женились. И жены были другие, пока еще ходили в невестах.

– Если вы решили, что я замужем за этим бараном, то ошибаетесь.

Как раз в этот момент упомянутое животное появилось из лесу. Судя по внешним признакам, взяло себя в руки. Смотрелось весьма эффектно, вылезая на дорогу в деловом костюме и с "дипломатом".

Когда Серега распахнул заднюю дверцу со стороны дороги, где раньше и лежал кейс, то взглянул на меня сурово и спросил:

– Успокоилась?

– Успокоюсь полностью, когда ты продемонстрируешь, что трупа в багажнике нет.

Толик аж подпрыгнул на своем месте. Серега выматерился, назвал меня сумасшедшей журналюгой, у которой от копания в чужом дерьме и встреч с преступниками мозги съехали набекрень, просунулся в машину, схватил меня за руку, вытянул на шоссе. «Дипломат», который я не могла не задеть, грохнулся на асфальт, но Серега в ярости о нем забыл. Что это у парня с нервами в самом-то деле?

Толя, наблюдая за этой сценой, тоже решил выпрыгнуть из машины. Свой рюкзак, который он надевал на спину перед тем, как пойти в лесочек (что было вполне естественно с двумя незнакомыми людьми, остающимися в своей машине), на этот раз он оставил на переднем сиденье.

Серега, изрыгая проклятия, открыл багажник. Мы с Толей стояли по обеим его сторонам.

По трассе проносились редкие машины, но на нас никто не обращал внимания. Подобные заходы в лесок здесь – самое обычное дело. И никто, кроме нас, не мог видеть содержимого багажника.

Но когда нашим взорам представилось это самое содержимое, мы все втроем замерли на своих местах. Потом Толик присвистнул и как-то странно посмотрел на Серегу, Серега раскрыл рот. По-моему, его удивление было искренним. А я нагнулась пониже, чтобы рассмотреть уже посиневшую девушку, лежащую в позе эмбриона.

Я, конечно, могла и ошибиться, но, по-моему, она была одной из тех четырех, которых я видела в бане вместе с Редькой и Колобовым.

Первым очухался Толик.

– Э, ребята, извините, я, пожалуй, попробую поймать другую машину, – промямлил он.

– Ничего ты не попробуешь, – рявкнул Серега и приказал:

– А ну живо в машину, оба!

После чего захлопнул багажник, схватил Толика за шкирку, дал ему хорошего пинка, а потом засунул его на заднее сиденье рядом со мной. Я проследовала на свое место без особого приглашения и даже подняла с земли священный «дипломат», который почему-то стал волновать Серегу гораздо меньше, чем раньше. Хотя после случившегося приоритеты у кого угодно могли поменяться.

Серега плюхнулся за руль и сорвался с места, мы с Толиком тихо сидели сзади, потом я почувствовала, как он берет мою руку в свою и легко сжимает, я сделала то же самое. Мы не решались встретиться взглядами, чтобы Серега этого не заметил в зеркале заднего вида. Ну и влипли. Насчет себя я не очень беспокоилась, но мне было откровенно жаль Толика. Знал бы парень, в какую машину садился… Слава Богу, истерика не началась, и не блюет. А то, работая криминальным репортером, я всякой реакции насмотрелась, даже у видавших виды сотрудников милиции. И самой, когда лишь начинала трудиться на журналистском поприще, неоднократно бывало плохо.

Но ведь и Серега, похоже, не знал про труп в багажнике. Не пошел бы он его открывать при незнакомом человеке. Да и при мне бы, наверное, не пошел. Зачем демонстрировать труп журналистке, которая еще ко всему в придачу является твоей бывшей возлюбленной, брошенной тобою ради другой женщины? Поступок идиотский. Кто мог предположить, что мои слова попадут прямо в точку? Может, это дар ясновидения во мне просыпается?

Я, конечно, не пойду стучать на Серегу.

С убийством меня никто не свяжет. Я эту девицу знать не знаю, да и какой у меня мотив?

Более того, у меня на все время пребывания в гостинице есть алиби.

Алиби… Так зачем оно было нужно Сергею?

Он ведь вполне мог мне врать про офис. Ему нужно было, чтобы какой-то человек подтвердил, что он неотлучно находился с ним. Все равно кто. Вначале он хотел пригласить для этой цели жену Артура. Потом ему удачно подвернулась я. И он заплатил мне десять тысяч баксов.

Кстати, а что у него все-таки в «дипломате»? Не орудия ли убийства? Ведь вчера у него откуда-то появился пистолет. Я, кстати, не успела рассмотреть, как убили девушку. Она была одета в черные брючки, черную блузку и черную курточку, надетую поверх блузки. На них кровь не сразу бросается в глаза. Или она натекла под тело? Или вытекла в другом месте? Его убили где-то еще, а потом сунули в багажник? Конечно, все так и было. Но кто это постарался? Ведь если убивал не Сергей (а он все-таки не идиот, чтобы прятать труп в своей машине), то его кто-то хотел подставить. Тестюшка? Никакая другая кандидатура мне в голову не приходила. И даже то, что Сергей поставил машину на удалении от гостиницы, не помогло.

Заметив фунтовую дорогу, отходящую от шоссе влево, Сергей завернул на нее. С одной ее стороны шел лес, правда, гораздо более редкий, чем тот, который мы посещали перед инцидентом, с другой – поле, вернее, участок, почему-то свободный от деревьев. Или кто-то тут вначале планировал строиться, а потом передумал?

Отъехав от шоссе метров на пятьсот, Сергей остановил машину и повернулся к Толику.

– Будешь мне помогать, – сказал милый Друг.

Толик проблеял что-то невразумительное.

– А ты доставай фотоаппарат, – посмотрел на меня Серега.

Я хотела ляпнуть, что у меня закончилась пленка, но поняла, что мне не отвертеться: Серега проверит. А у меня с собой всегда есть и запасные пленки, и запасные кассеты.

– Мне надо объяснять, что нужно снимать? – продолжал Серега, глядя на меня по-волчьи. Такого выражения глаз я у него еще никогда не видела. – Я прекрасно знаю, как ты умеешь снимать, – продолжал он. – И если вдруг окажется, что на пленке запечатлен я, а не он, – Серега ткнул пальцем в побелевшего Толика, – то я тебе забронирую место в доме номер одиннадцать по Арсенальной улице. А я могу это сделать. Хочешь?

– А что находится в том доме? – проблеял Толик.

– Парень, тебя ждет дом семь, – улыбнулся улыбкой удава Серега. – По Арсенальной набережной.

Толик сглотнул, но, судя по выражению лица, так и не понял, о чем речь.

– Сразу видно, что ты – законопослушный гражданин, – хлопнул Толика по плечу Серега, все так же мерзко улыбаясь. – Никогда в «Крестах» не отдыхал? Даже не слышал, где в нашем городе находится такое заведение? Ах да, ты же из Выборга, – вспомнил Серега. – Но по месту рождения тебя никто возвращать не будет. Хотя в Выборге у нас СИЗО № 3. А маме придется далеко ездить, передачки тебе возить. Загремишь годочков на семь – это если получишь по минимуму. Но можешь и по максимуму схлопотать.

А Юленька за соучастие пойдет. И временно поселится недалеко от тебя – в женском изоляторе. Юленька-то меня сразу поняла, когда я адрес назвал. Она эти места хорошо знает, доводилось ей там бывать. Правда, пока только в качестве репортера. И если Юленька не хочет на собственной шкуре испытать все прелести жизни спецконтингента, придется ей делать то, что я говорю. И Юленька должна это понимать.

И понимает. Правда, Юленька?

Толик странно посмотрел на меня.

– Прекрати! – сказала я Сергею.

– Ты готова?

– Да.

– Вылезайте оба.

– Я никуда не пойду! – взвизгнул Толик. – Я заявлю на вас в милицию! Вы не смеете…

Рядом с носом Толика возник Серегин кулак.

– Ты пойдешь, если хочешь вообще куда-то ходить своими ногами. Или ты предпочитаешь, когда тебя носят ими вперед?

Толик опять нервно сглотнул. – Юля, фотоаппарат, – напомнил Серега, не сводя с Толика глаз.

Я расстегнула «молнию» на сумке трясущимися руками, достала свой «Кодак», сумку опять повесила на плечо, потом с трудом вылезла из машины. Толика Серега достал за шкирку. Я как статуя стояла с другой стороны машины, ожидая указаний. Мы встретились с Толиком взглядами.

У него был вид затравленного зверя. "Как не повезло парню!" – опять подумала я.

– К багажнику! – приказал ему Серега, сам обошел машину, вырвал у меня из рук фотоаппарат, посмотрел, что осталось пять кадров, и велел Толику открывать багажник. Сам встал сбоку, чтобы запечатлеть сцену, но так, чтобы номер машины не лопал в объектив.

А ведь Толик вполне мог запомнить номер…

– Открывай! – рявкнул Серега.

Толик открыл. Сергей нажал на кнопочку.

Сработала вспышка.

– Вынимай!

Толик попытался что-то сказать, но у него ничего не получилось. Он, по-моему, пребывал в полубессознательном состоянии. Но труп вынул, потом уронил, что вызвало у Серега поток мата, затем несчастный Толик, следуя Серегиным указаниям, поволок девицу за ноги к лесу.

Из-под ее левой груди торчало некое подобие спицы – или какой-то металлический крючок.

Точнее я определить не могла.

В лес они удалялись без меня, и я порадовалась, что мне, по крайней мере, не пришлось ничего фотографировать. Сергей все-таки решил взять это на себя. Или не верил, что я сфотографирую только Толика?

Они вернулись уже без трупа, причем Серега обнимал Толика за плечи и что-то тихо ему говорил. Не уверена, что Толик его слышал. Он напоминал сомнамбулу.

Серега усадил парня на переднее место пассажира, потом обошел машину, вручил мне фотоаппарат (уже пустой) и заявил, что снимки ему отпечатает "его человек", а мне вручат мои.

– А уж насчет пленочки – не обессудь, – Серега развел руки.

Затем Серега силой втолкнул меня в машину, закрыл дверцу и занял водительское место.

Мы поехали назад. Оставшуюся дорогу до города все молчали, только Серега время от времени что-то насвистывал.

– Тебя где высадить, парень? – посмотрел Серега на Толика уже в городской черте. – Говори адрес.

– Нет-нет, – пролепетал Толик.

– Что «нет-нет»? – усмехнулся Серега. – Не хочешь называть мне домашний адрес? Так я его и без тебя выясню. У меня есть для этого возможности. Или тебя на работу отвезти? Хотя какой из тебя сегодня работничек?

Отлежись дома. Купи бутылку водки, лучше две. Выпей. Ты как, снимаешь квартиру? Или уже живешь в своей новой? Я так и не понял: ты впрок работаешь или отрабатываешь квартиру?

– Метро! – вдруг как полный идиот завопил Толик, тыкая пальцем в сторону «Озерков». – Выпустите меня! Выпустите!!!

– Давай иди, – Серега притормозил. – Ты все хорошо понял?

– Да, – промычал Толик, пулей вылетая из машины и устремляясь прочь. На номер он даже не посмотрел. Или успел запомнить раньше?

Или ему это не пришло в голову?

Серега же, проследив за бегом обезумевшего Толика, маневрирующего между истошно сигналящих машин, спокойно тронулся с места и поехал дальше.

– А если он откроет рот? – подала голос я с заднего сиденья.

– Загремит в психушку, – пожал плечами Серега. – Кто ему поверит? И что он скажет?

Его заставляли труп из багажника вынимать и тащить в лес?

– А если скажет? Ведь кто-то может и поверить. А если он привезет милицию на то место? Если он его запомнил?

– Пусть привозит, – невозмутимо сказал Сергей.

– Да ты в своем уме?! – заорала я.

– Юленька, не лезь туда, куда тебя не просят, – спокойно заявил Сергей. – Ты получила баксы? Если мало – скажи.

Я расстегнула сумку. Сергей, знавший меня неплохо, явно понял, что я готова швырнуть в него доллары, и тут же заметил, что швыряться баксами не следует, они мне еще пригодятся.

– На оплату услуг адвоката? – процедила я.

– Зачем тебе адвокат? Ну если только с издательством судиться или с телеканалом, или лично с Новиковым и денег больше требовать, – Серега хохотнул. – Забудь обо всем.

– О чем именно? – уточнила я.

– Вот это уже другой разговор. Никаких трупов у меня в багажнике не было и быть не могло.

Сергей помолчал немного и процедил:

– Я убью ту суку, которая его туда запихала.

Я молчала, ожидая продолжения. Оно не замедлило последовать:

– Мы провели вместе весь вечер и ночь. Ах да, ты еще успела пообщаться с тестюшкой. Значит, мы немного поругались, ты вспылила, а после общения с тестюшкой решила, что тебе все-таки лучше провести остаток ночи со мной.

Утром мы поехали мириться… Сейчас подумаю, куда лучше: к тебе или ко мне?

– Да уж покажи мне свое новое гнездышко, – сказала я с ехидством.

– Ради Бога.

Гнездышко оказалось двухкомнатной квартирой, комнаты были расположены на противоположных концах коридора. В центре имелось ответвление, ведущее в кухню. В нем же располагались удобства. Коридор был широким и длинным. Ремонт тут делали совсем недавно и вбухали в него много денег Квартира была обставлена роскошно, но безвкусно. Сразу чувствовался нежилой дух: отсутствовали милые безделушки, сувениры, цветы в горшках и все то, что встречается там, где давно и постоянно живут люди.

– Можешь лечь поспать. Мне нужно позвонить, а потом, наверное, сгонять в одно место.

– Заснешь тут, пожалуй, после всего, – буркнула я и отправилась в душ.

Когда вышла, обернувшись большим махровым полотенцем, Сергей брился.

– Я сейчас уеду часа на два. Потом отвезу тебя домой. Трубку не снимай. У тебя сотовый с собой?

Я кивнула.

– Пожалуйста, звони по нему. Я скоро.

Он в самом деле уехал, а я отправилась в спальню и не заметила, как заснула.

Короткую юбку я надела, поверх – легкий плащик, чтобы не светить ногами, пока не требуется, и не искушать, кого не надо. Насчет высоты каблуков задумалась… На высоком неудобно вести машину. Остановилась на пятисантиметровом.

Старший проповедник (или как он там у них называется) при виде меня (когда ветер, гуляющий на Арсенальной набережной, откинул в сторону полу плаща) демонстративно кашлянул.

– Мне один старый рецидивист посоветовал так одеться, – пояснила я с милой улыбкой.

Старший проповедник опять кашлянул и скрыл улыбку в бородке.

Я до последней минуты не знала, попадем ли мы в камеры или нет. На всякий случай у меня была приготовлена для Сереги еще одна малява.

Ее-то я уж как-нибудь скину, но мне так хотелось увидеть его самого…

Мы попали. И я смогла увидеть его…

– Опять каких-то проповедников несет, – обсуждали сокамерники. Приватизатор (внешне напоминающий одного известного государственного деятеля), который чалился в «Крестах» больше года, несмотря на то что писал письма во всевозможные инстанции, включая своего «крестного», благодаря сходству с которым и получил погоняло, даже не мог точно сказать, какие они по счету за этот год.

А потом дверь в камеру распахнулась и появилось видение. Наступило гробовое молчание, мужчины закрывали и снова открывали глаза, чтобы удостовериться: видение на самом деле состоит из плоти и крови…

– Господа, вы не будете возражать против съемки? – спросила Юлька, демонстрируя свои обалденные ноги. – Американские проповедники привезли вам благотворительную помощь и желали бы взглянуть на условия содержания. Они также хотят знать, чего вам недостает. Их благотворительная миссия готова оказать посильное содействие в улучшении условий содержания заключенных в российских тюрьмах и следственных изоляторах.

Против съемки не возражал никто, причем Юлька обратилась к каждому лично. Все кивали, глядя на Юлькины ноги. Сергей был, пожалуй, единственным, кто поднял взгляд на ее лицо.

Юлька ему незаметно подмигнула. Потом на ее глаза навернулись слезы, но она быстро взяла себя в руки и тут же сунула микрофон под нос Приватизатору, оказавшемуся к ней ближе всего.

Приватизатор, несколько минут назад хаявший иностранных проповедников на чем свет стоит, выдал благодарственную речь, достойную своего «крестного» (но тот никогда так искренне не благодарил ни Международный валютный фонд, ни Международный банк реконструкции и развития, ни прочие организации), долго тряс руку старшему в группе от имени всего спецконтингента, правда, в процессе чуть не окосел. Юлька-то стояла сбоку, давая указания оператору.

А потом был ее прощальный взгляд… Но это был взгляд, дающий надежду.

Сергей понял, что он справится. Он выйдет отсюда. А потом… На Юльку выпадет дождь из бриллиантов. Баксов. Всего, что она хочет. Все – ее.

Глава 6

Меня разбудил Сергей. Я посмотрела на часы и удивилась: проспала три с лишним часа, Или сказалось вчерашнее и сегодняшнее недосыпание?

– Вот твои фотографии, – сказал он, протягивая мне пачку. – И твоя часть пленки. – Негативы были разрезаны на куски по пять в каждом. Сергей мне их все-таки отдал. – Ленту презервативов ты хорошо засняла. Жду репортажа.

Я приняла на кровати сидячее положение и принялась рассматривать снимки. Но не получилось. Вернее, Сергей не дал. Он рванул снимки из моих рук, и они рассыпались по полу, затем рванул на себя одеяло – и оно отправилось вслед за снимками. Затем он начал срывать с себя одежду, кидая ее на пол, и, наконец, оказался рядом со мной. В его глазах горела страсть. Приятно осознавать, что ты так возбуждаешь мужчину одним своим видом… Да еще и не накрашенная по полной программе. Правда, как я помнила, Серега всегда любил будить меня по утрам и заниматься любовью, пока я еще не совсем проснулась. Он несколько раз говорил мне, что я больше всего возбуждаю его именно такая – расслабленная и не успевшая собрать всю свою стервозность в кулак.

– Я хочу тебя, Юлька! – прошептал Сергей, как выкрикнул. И накрыл мои губы своими. Я закрыла глаза, отдаваясь удовольствию.

Тепло разливалось по всему телу и превращалось в жар. Я чувствовала, как затвердела грудь, набухли соски, как влага пропитала трусики, которым недолго было суждено оставаться на мне. Они полетели вслед за фотографиями и одеялом. Там же оказалась и футболка, в которой я спала.

Потом я сходила с ума, широко раздвигая ноги, затем обхватывала ими его тело, потом – не помню… Он скрипел зубами, сдерживая животный вопль. Я кричала. Или мне кажется, что кричала? Вроде звонил телефон. Моя голова металась по подушке, я тяжело дышала, обливаясь потом. Кончила, потом еще раз. И чувствовала, как он ударами выплескивал в меня лаву, обильную и, казалось, никак не кончающуюся…

Затем он скатился с меня и в изнеможении застыл рядом, полностью опустошенный. Мною.

Я лежала с закрытыми глазами, мысли, вернее, способность мыслить постепенно возвращалась.

Зачем мне это? Нет, не это – с этим вопроса нет, тут все на пять с плюсом, но зачем мне новые страдания? Ведь он принес мне столько боли, когда женился на другой. И начинать все сначала? Снова рыдать в подушку, когда его нет рядом?.. И ведь он меня еще во что-то втянул…

– Сережа, – тихо произнесла я.

Он потянулся ко мне и поцеловал в губы – нежно, без какого-либо намека на животную страсть.

– Ты – самая лучшая, Юль.

– М-м-м, – простонала я, не открывая глаз.

– Юль, ты примешь меня назад? Ну скажи: разве нам плохо вместе?

– М-м-м, – опять мурлыкнула я неопределенно.

– Так я собираю вещи? Или здесь можем жить, если хочешь". Где скажешь.

Я обещала подумать. Я не могла сказать «нет» после такого великолепного секса. И вообще, не этого ли я хотела все время, пока он жил у Аллочки? Хватит уж показывать свою гордость.

Напоказывалась. Настрадалась. Зачем страдать и рыдать в подушку, когда можно этого не делать?

Он отвез меня до дома, поцеловал в щечку и отъехал, обещая позвонить вечером. Теперь-то уж я точно не буду бросать трубку. В любом случае – мне необходимо быть в курсе развития событий, не касающихся личной жизни.

Дома ждал кот, во время моих отъездов остающийся на попечении соседей, которые заходят к нему по три раза в день. К сожалению, соседи не могут взять Ваську к себе, так как у них проживает шестьсот змей. Все, кроме двух «охранников», обитают в террариумах, но я подозреваю, что если бы мой кот увидел только эти террариумы, с ним случился бы инфаркт.

Татьяна, главная змеиная мама, в свое время начинала этот бизнес вместе с братом. Брат, бывший военный, служил в Туркмении и там от нечего делать занялся ловлей змей. Потом времена изменились, армейская карьера да и вся армия приказали долго жить, а навыки и связи остались. И брат решил таким образом зарабатывать себе на жизнь. Сестра подключилась к семейному подряду, и через какое-то время ее квартира превратилась в один большой террариум. Появились постоянные заказчики: кто-то брал кожу, кто-то яд (для этих целей змеи и разводились дома), а для зоопарков Татьянин брат вылавливал пресмыкающихся в природных условиях. У родственников появились клиенты в США, Швеции, Германии.

От Татьяны ушел муж, не выдержав конкуренции со змеями, сын и дочь тоже не горели особым желанием жить с такими соседями. Но разведение пресмыкающихся дало маме возможность купить детям по квартире и их обставить.

Теперь дети живут отдельно, но регулярно ходят к маме попрошайничать. Бывший тоже иногда появляется – пожаловаться на очередную жену и попросить на бутылку. Татьянин же брат два года назад умер от цирроза печени. Вот ведь жизнь человеческая – змеиный яд не брал, а зеленый змий достал…

После смерти брата у Татьяны возникла проблема: кто будет ей помогать с тварями? Ведь она же иногда возит товар на реализацию, присутствует на каких-то выставках. Более того, в ней проснулся зуд к путешествиям. И чего не ездить, если средства позволяют? Уже все есть, куда-то же надо тратить деньги? Отказываться от путешествий Татьяна не желала.

И тут ей помогла я.

Квартира досталась мне в наследство от тетки. У тетки была подруга, Ольга Петровна, у которой на старости лет тоже проснулся зуд к путешествиям. Ольга Петровна обменяла трехкомнатную квартиру, в которой осталась прописана одна после смерти мужа, на крохотную однокомнатную «хрущобу» и все деньги потратила на то, чтобы посмотреть мир. Ее дети, рассчитывавшие получить квартиру, где они родились, но из которой выписались, в наследство, теперь с матерью не разговаривают. Им было не понять, почему та вдруг на старости лет понеслась покорять Европу, а потом еще и Японию, и не думает о том, что оставить после себя детям. Однако.

Ольга Петровна предпочла поругаться с детьми и хоть на старости лет пожить в свое удовольствие. Но деньги у нее подходили к концу. Она как-то позвонила мне после очередной моей статьи, которые она все читает, и спросила, не могу ли я подсказать ей хоть какой-то способ заработать деньги на путешествия. Ольга Петровна была готова и на нелегальный. Спрашивала, не окажет ли ей содействие кто-то из героев моих репортажей. Через месяц у Татьяны умер брат.

И я их познакомила.

Они сошлись во всем, кроме отношения к змеям. Ольга Петровна так и не смогла их полюбить, как любит Татьяна. Но подруга моей тетки вскоре перебралась жить к моей соседке, так как это было удобнее, и теперь они вместе ухаживают за своими пресмыкающимися, а на заработанные деньги по очереди колесят по миру. В мое отсутствие они кормят моего кота.

Все довольны.

Но кот все равно обижается, когда меня долго нет, и мне приходится его ублажать сырым мясом, чтобы простил загулявшую хозяйку.

– Эх, Василий, если бы ты знал, что тут со мной приключилось, – сказала я, почесывая четвероногого друга за ухом, после чего направилась к компьютеру. Мне требовалось к завтрашнему утру подготовить статью – о вывозе отечественных презервативов за рубеж.

На следующий день с утра поехала в редакцию, сдала статью нашей главной – Виктории Семеновне, потом поведала ей более подробно, чем было изложено на бумаге, о том, как наши люди (и бывшие наши) промышляют в Финляндии. В статье можно рассказать далеко не все, что удается выяснить во время интервью, о чем Виктория Семеновна прекрасно знает. Она сама иногда советует мне убрать тот или иной абзац – если я уж слишком разошлась, в особенности в отношении властей.

Но Виктории Семеновне всегда хотелось услышать все детали, даже самые кровавые, которые я, чтобы особо не пугать читателей, в статьи не вставляю. Иногда информацию нельзя включить, чтобы потом официальные и неофициальные органы (вернее, их представители), узнавшие себя, не беспокоили.

Однако в последнее время у нашей главной появился бзик – подавай ей в каждой статье «изюминку». Хотя, наверное, она права: надоели читателям и сенсационные, и просто жуткие преступления. Приелись, потеряли актуальность, люди сыты по горло расчлененкой, так что приходится все время выискивать что-нибудь «этакое», но практически каждый раз я все равно слышу: "Юля, я же просила побольше кровушки!

Чтоб читателя до печенок пробрало, нервишки пощекотало! И где секс? Где секс, спрашиваю?

Ну и что, что ты криминальный обозреватель?

Хочет народ секса – давай его в репортаж. Ты послушай, что Новиков говорит". У нашего медиамагната по этому делу вообще пунктик, и он почему-то считает, что уж если он такой озабоченный, то и «народ» тоже. Хотя «народ» выпускаемую холдингом эротику берет на «ура», и передачи этой направленности имеют самый высокий рейтинг. Может, я чего-то не понимаю? Но мне все-таки кажется, что от кровавых криминальных новостей с эротическим уклоном нормального читателя должно просто тошнить.

Я поведала старой лесбиянке про Финляндию, про встречу с Серегой, про роман с которым она знала и не одобряла (скажу сразу, что на меня она сама никогда не претендовала), про наше посещение гостиницы и убедительную просьбу ко мне про нее не писать.

– Если тебе дадут фактуру по металлу и оружию – это здорово. В особенности из первых рук, – Виктория Семеновна рассмеялась своим хриплым от постоянного курения «беломора» смехом.

Вообще наша главная здорово напоминает мужика – во всем. Рост у нее – метр восемьдесят, плечи широченные, ноги здоровенные – такими хребет слону переломить можно, размер она, наверное, носит шестидесятый, причем не имеет никаких комплексов. В юбку облачается лишь иногда, предпочитая брюки со свитерами навыпуск. Волосы не красит, седины не стесняется, морщины никакими «нивеями-визаж» не выводит, маникюр не делает, глаза не подводит, только слегка подкрашивает губы. И от нее всегда разит табачищем. «Беломор» у Виктории Семеновны заменяет духи. Но ведь у каждой женщины должен быть свой запах, не правда ли?

А Виктория Семеновна от рождения – женщина. У нее даже сын есть, с которым она, правда, не поддерживает отношений.

Медиамагнат же – холеный мужик в костюмчиках от "Хуго Босс", благоухающий то одним, то другим одеколоном. Почему так получается – не знаю. Возможно, подстраивается под вкусы очередной блондинки. Или таким образом меняет имидж. А вообще роста он среднего, внешность изначально (до знакомства с профессиональными стилистами) была самой заурядной, начал лысеть, что тщательно скрывает. Не было бы бабок, пил бы пиво на каком-нибудь районном «пьяном» углу и ничем не выделялся среди тамошних аборигенов, звался Кирюхой и стрелял бы десятки на опохмелку. Но бабки есть – и есть их высочество Кирилл Александрович, медиамагнат. Так и хочется сказать нехорошее слово. Или даже выражение.

Пока мы с главной сидели у нее в кабинете и она смолила очередную «беломорину», а я пила кофе, у меня зазвонила трубка. Я извлекла ее из сумки и ответила.

– Юля, это Андрей, – представился давний знакомый из органов, время от времени подкидывающий мне информацию для статеек. – У нас тут трупешник интересный нарисовался. Не желаешь взглянуть?

– У тебя в кабинете, что ли, лежит? – засмеялась я.

– Не угадала, – сказал Андрей.

– Вы наконец переехали в новое здание, и там есть свой морг. И я теперь при желании смогу приезжать прямо к вам, а не глазеть на них в ресторанах, барах и прочих злачных местах, куда ты меня обычно приглашаешь не поужинать, а насладиться кровавым зрелищем?

– Опять не угадала. Труп на выезде из города.

В первое мгновение я застыла на месте, не зная, что сказать. Почему-то вспомнилась девушка из Серегиного багажника. Хотя она ведь не на выезде должна быть… И почему это она мне вспомнилась?

– Юлька, ты на машине? – тем временем жалобно-просяще спросил Андрей, и я поняла: звонит он из корыстных интересов. Я сотрудникам органов – средство доставки к месту происшествия, они мне – фактуру для статьи или телерепортажа.

– Опять бензина нет?

– Нет. И машина сломалась, – вздохнул Андрюха.

– Ладно, сейчас заеду. Я в редакции, так что тут недалеко.

– Да я знаю: уже звонил тебе домой, а потом твоим соседкам.

"Ишь как приперло", – подумала я, но в самом деле тут же собралась ехать и оказывать посильную помощь сотрудникам органов. Не исключала, что их помощь в скором времени понадобится и мне. Виктория Семеновна напутственно сказала, чтобы я "снимала и фотографировала побольше и посмачнее, а то народ кровушку любит", активно суетящихся ментов не надо, их народу хватает, но парочку слов лично об Андрее обязательно надо будет тиснуть и молвить в эфире, чтобы не забывал подкидывать информацию.

– Он и так не забудет. Какая еще идиотка станет для него работать бесплатным такси? Меня уже все его коллеги знают.

– Вот и прекрасно. Личный контакт – прежде всего, – заявила Виктория Семеновна и меня перекрестила.

Знала бы она, как мне будет нужно любое благословение…

Вместе с Андреем ко мне в машину забралось еще двое молодых мужиков (подвинув Пашку с видеокамерой), выразивших искреннюю благодарность журналистской братии, в особенности ее отдельным представительницам. Меня любовно назвали певицей расчлененки, барракудой диктофона, рекламным агентом трупного запаха и серной кислоты, ну и, конечно, акулой пера.

Перед серым зданием, из которого Андрея с коллегами переселяют уже года три, на приколе стоял служебный «уазик». Эту картину мне доводилось видеть практически каждый раз, когда я забирала, привозила или просто навещала Андрея.

Из-под капота, как и обычно, торчал тощий зад сержанта-водителя – неотъемлемая часть местного пейзажа. Мне давно хотелось его заснять для телепрограммы или, по крайней мере, сфотографировать и дать с очерком о буднях служивых людей, правда, еще больше хотелось поддать под этот зад коленом. Как выяснилось, не только мне, а всем коллегам Андрея, и они уже не представляют родное здание без тощего сержантского зада под капотом. Не торчит зад – сразу кажется, что чего-то не хватает в пейзаже, как однажды признался мне приятель, только просил не цитировать.

Внутрь на этот раз я не заходила, но не могу не отметить: управление, где прилагает свои таланты Андрей, выглядит очень своеобразно.

Хотя в Питере землетрясений отродясь не бывало, создается такое впечатление, что одно определенное место все-таки тряхануло, так как с разных стен и потолка отвалилось немало кусков. Сотрудники, работая в чрезвычайных условиях, выработали свою тактику общения с подследственными и свидетелями, дававшую неплохие результаты. Их обычно сажали как раз под то место, откуда должен был упасть следующий кусок. После кусочка штукатурки или нескольких капель какой-нибудь жидкости непонятного происхождения на голову человек старается побыстрее дать показания, чтобы не получить большим куском или не быть смоченным большим количеством мерзко пахнущей жидкости. Мне, правда, всегда предоставляли безопасные места, например, в кабинете у Андрея – под угрожающе поскрипывающей полкой с вещдоками, которая принимала на себя удары сверху. Но под ней, по крайней мере, было сухо.

Отъехав от здания, я попросила рассказать, что за труп и откуда взялся.

– А шут его знает, – пожал плечами Андрей, устроившийся на переднем месте пассажира моей «шестерки». – Позвонили и сказали, что мужик лет тридцати, очень приличного вида. Один из водителей решил отлить и заметил его. Там канава, вот трупешник в ней и полеживает. Мужик, ну водила в смысле, через канаву-то прыгнул, чтобы за деревцо встать, ну и чуть в воздухе не совершил грех. Канава сухая, так что трупешник просто так лежит, не плавает. В костюмчике, при галстучке, в общем, при полном параде.

– Но мы его еще не видели, – добавил парень с заднего сиденья. – Это нам так рассказали. Приедем – посмотрим.

Затем Андрей, как и обычно при наших встречах, пожаловался, что им в очередной раз задерживают зарплату, я пожаловалась на маленькие гонорары, при упоминании гонораров проснулся Пашка и тоже подал голос, затем мужики стали поносить депутатов и чиновников всех мастей, а потом представители органов вдруг перешли к обсуждению сильно беспокоившего их вопроса: где лучше подключать сотовый телефон – у нас или в Финляндии. Слегка обалдев, я в обсуждении не участвовала. Бензина нет, здание управления сто лет не ремонтировали, зарплату не платят, а сотовый в Финляндии подключать? Интересная тема для репортажа о родных органах. Правда, если я ее дам в эфир или опубликую, Андрей перестанет подкидывать мне жареные факты. Хотя… Не самому же ему на бензин тратиться?

До места добрались довольно быстро. Мою машину вначале не хотели пускать, но Андрюха замахал удостоверением, и в результате мы оказались рядом со злополучной канавой с трупом.

– Юль, смотреть будешь? – спросил Андрюха.

– А как же, – ответила я. – Паша, ты готов?

– Всегда готов, – буркнул оператор. Судя по опухшей Пашкиной физиономии, лучше всего он был готов к опохмелке. Как, впрочем, и часть сотрудников органов, собравшихся на месте.

На полпути нас перехватил медэксперт в резиновых перчатках.

– Вы очень кстати, Юлия Владиславовна, – сказал он, заметив меня. – При нем никаких документов. Возможно, его ограбили, а потом пристрелили. Все карманы обчистили. Мужик очень солидного вида. Вдруг вам доводилось где пересекаться? Взгляните, пожалуйста. Паша, снимай.

Если по пальчикам не найдем, дадите в эфире?

– А лежит как изящно, – добавил подошедший мужчина в форме. – Дизайнеры хреновы.

Визажисты, мать их. Но в газете будет хорошо смотреться, – мужик улыбнулся мне. – На первой странице, а?

Меня подвели к канаве, и я, стоя на обочине, заглянула в нее. Пашка снимал.

В канаве лежал прибалтийский националист, пытавшийся меня изнасиловать позавчера вечером в Выборге.

Мысли пролетали у меня в голове с катастрофической скоростью. Откуда он тут взялся?

И вообще, почему он свалился на мою голову?

Но волновало меня больше всего другое: если я назову ментам адрес, где пересекалась с прибалтом, меня потом отдача не замучает? Не со стороны органов, конечно. Со стороны Редьки, Колобка и прочей компании?

Но я была законопослушной гражданкой (в большинстве случаев), а также хотела сделать небольшую гадость Любаше, с которой у нас с первой минуты встречи возникла взаимная неприязнь. Гостиница, как я подумала, существовала, существует и будет существовать – раз это нужно многим солидным людям, а если часть персонала сменится – их проблемы. Меня туда больше никогда не пустят, включив в черный список, – плевать, обойдусь как-нибудь без элитного сервиса в городе Выборге. Я там практически и не бываю никогда. А останавливалась на ночлег первый раз в жизни. Вероятно, последний.

Я сказала окружающим меня мужчинам, что труп – прибалт, точнее определить не смогла при нашей единственной личной встрече, хотя склонялась к тому, что эстонец. Я его видела в закрытой гостинице, адрес которой назвать не могу, но могу найти визуально. Добавила, что он по пьяному делу (ведь наверняка он тогда был пьян) приставал ко мне на лестнице, но его попытка не увенчалась успехом.

– И ты его пристрелила? – усмехнулся Андрей. – Чтобы больше не повадно было?

– Я просто от него увернулась, – скромно потупилась я. – А потом меня спас другой мужчина, который мне понравился гораздо больше.

– Ну теперь у тебя такой репортаж получится! – заулыбался Андрей. – По личным впечатлениям…

– О мертвых или хорошо, или никак, – напомнила я.

– Понятно. Не понравился тебе, значит, мужик.

Андрей сказал, чтобы мы с Пашкой побыстрее заканчивали, а то прибалта сейчас вынут из канавы – труповозка уже прибыла, а сам отправился связываться по рации с коллегами: он хотел выяснить точный адрес гостиницы в Выборге. Как я подозревала, мне придется везти доблестных сотрудников доблестных органов еще и туда. И как удачно я съездила в Финляндию! В смысле, что без сотрудников. Хотя особо удачной мою поездку не назовешь… Или смотря как на нее взглянуть? Вообще-то почти тринадцать тысяч баксов на дороге не валяются, и для меня это – большие деньги.

Я наблюдала за работой двух мужиков, подхвативших прибалта за руки и за ноги. Тот, который хватал за руки (вернее, пытался), как-то неловко дернул за довольно длинные каштановые волосы, спускающиеся почти до плеч (я даже не поняла, что он пытался сделать: голову, что ли, придержать?), – и вдруг резко вскрикнул. Тело выпустил.

Все, находившиеся поблизости, повернулись к канаве. А санитар уже склонялся над головой трупа: волосы съехали в сторону. Это был парик.

Обследование трупа началось с новой силой: парик, как оказалось, державшийся на специальном клее, сняли, потом сняли и бороду.

Перед нами оказался совсем другой человек.

– Ишь ты, как он прихорашивался, – тихо заметил один из парней, доставленных мною на место происшествия. – Теперь вся солидность – пшик! – Парень повернулся ко мне:

– Юля, вы его в парике видели?

– Ну да, конечно, – машинально ответила я. – Как бы я его опознала?

Но я могла опознать его и без парика и бороды. Это был Толя, попросивший нас с Серегой довезти его до Питера, потому что его вызвали на работу. И в машине он говорил без всякого акцента. А я ведь думала, что мне в нем что-то показалось знакомым… В особенности, когда увидела его идущим из леса. Осанку-то ведь и походку изменить сложнее всего… Да и глаза были те же…

"Новое лицо" трупа меня опознавать не просили. Обо мне все забыли. Вокруг кто-то бегал, куда-то звонил, высказывались предложения быстро проверить «пальчики» по картотеке. Не исключено, что и фотографии типа в фас и профиль хранятся в нескольких папках.

Пашка сидел на земле, жадно припав к неизвестно откуда взявшейся банке пива. Снимать, в принципе, больше было нечего.

"Хорошо, что я все-таки признала в убитом прибалта", – подумала я. Наверное, и в гостинице он появлялся только с бородой и длинными волосами.

Но почему он сел в нашу с Серегой машину? Он следил за мной? За Серегой? А не могли ли они быть знакомы? Или это все-таки случайность? И он даже не узнал меня? А потом, увидев труп в багажнике, забыл обо всем на свете…

Но тогда кто его убил? За что? Зная даже то, что мне было известно, я могла предложить любую версию, кроме ограбления. Ведь если у человека два лица – значит, ему это зачем-то нужно. Что он делал в той закрытой гостинице, куда с улицы не попасть? И не грозит ли все это какими-нибудь неприятностями лично мне?

Из задумчивости меня вывел Андрей. Как я и ожидала, меня просили отвезти сотрудников в Выборг.

– Юля – тебе эксклюзивная информация, – приложил руки к груди Андрей. – Дашь сегодня в эфире этого прибалта? А потом тисни пару фоток в газету – с бородой и без. Пусть законопослушные граждане звонят с сообщениями, где видели товарища.

– Сделаем, – кивнула я, направляясь к машине. На месте я уже не могла больше получить никакой информации. – Только если он в вашей картотеке, ты мне тоже сообщи.

– Без проблем.

Но требовалось решить вопрос с Пашкой.

Мне очень хотелось взять его с собой в Выборг, но в таком случае возникали сложности. Неизвестно, когда оттуда вернемся. И можем не успеть подготовить сюжет. Пусть уж лучше он едет готовить то, что дадим в вечерний эфир, а я с фотоаппаратом и диктофоном в Выборг. И ведь получится там сделать хоть один кадр или не получится – вопрос спорный. Не будем рисковать.

– Паша, я на тебя надеюсь, – сказала оператору. – Не пей больше пока. Пожалуйста.

– Ты когда вернешься? – спросил он у меня.

– Спроси что-нибудь полегче.

У своей машины ухватила за руку судмедэксперта и спросила про время смерти. "После вскрытия", – ответил эксперт. Пока он мог только сказать, что убили выстрелом в упор и в другом месте – здесь просто выкинули из машины.

– Ну ты и сука, – сказал по телефону Андрей. – Ив камеру к своему пробралась.

– Что ты хотел выразить этой фразой? – уточнила у опера.

Он колебался несколько секунд, потом буркнул:

– Восхищение.

Властный мужчина с синими куполами на груди и шрамами на нескольких пальцах и на правой кисти сидел перед огромным плоским экраном. С двух сторон примостились Лопоухий и Кактус.

– Вы выяснили, она успела с ним поговорить или нет?

– Вроде нет. Маляв сегодня точно не было.

– Нет или вроде? – рявкнул Иван Захарович. – Куда они там все смотрели?

– На ее ноги.

– Вот ведь стерва, – покачал головой Иван Захарович. – Хотя я бы многое отдал, чтобы у меня была такая, когда я чалился… И что она в нем нашла? – Он помолчал немного в задумчивости. – А Приватизатор, мать его, и остальные! Губы раскатали. Такая халява. Ну-ну.

Его взгляд не предвещал Приватизатору ничего хорошего. Кактус решил исправлять положение – Приватизатор был его другом. Следовало перевести все стрелки на Смирнову. В натуре эта стерва виновата! Приватизатор – правильный пацан, но он же сколько времени без бабы?

А тут эта…

– В каждой бабе сидит черт, говорил мой дед, – сообщил Кактус. – Царствие ему небесное. – Кактус перекрестился – В елочку, – кивнул Иван Захарович, успокаиваясь. – Прав был покойник.

– Ну положи", в Смирновой их целая свора, – высказал свое мнение Лопоухий.

– Сечешь поляну[6], Виталя, – кивнул Иван Захарович.

– Юлия Владиславовна, мы бы хотели поблагодарить вас за вашу передачу.

– Вам понравилось?

– Надеемся, что это привлечет к нам прихожан.

– Я дам вдогонку статью в "Невских новостях". Ваши координаты – крупным шрифтом.

– Сколько мы вам должны?

– Нисколько. Это я ваша должница.

На другом конце провода послышался смех.

– Вы знаете, что про вас сегодня говорили сотрудники «Крестов»? Их разговор слышал мой коллега. Они не думали, что он понимает по-русски.

– Ругали на чем свет стоит?

– Как раз наоборот. Они считают, что вашему мужчине очень повезло. И… там была произнесена фраза… я попробую повторить ее дословно… Вы, наверное, поймете ее значение лучше меня.

– И какая же?

– "Теперь и Сизо не решится его прессовать".

– Это все?

– Нет. Второй ответил: "Если не решит свернуть ей шею". – Проповедник помолчал немного и добавил. – Будьте осторожны, Юлия Владиславовна. А то… нам будет вас очень не хватать.

Глава 7

В Выборге мне пришлось поплутать: гостиница действительно находилась в укромном местечке, которое после одного посещения не очень-то и найдешь, даже несмотря на мою хорошую зрительную память. Андрей за такое короткое время точный адрес гостиницы не выяснил.

Но наконец я притормозила перед нужным зданием. На этот раз мы были втроем: кроме Андрея поехал еще один его коллега, второй остался на месте происшествия – вернее, месте нахождения трупа. Я не совсем понимала, зачем они поехали в Выборг вдвоем. Хотелось просто взглянуть на элитное заведение? Второй парень предпочел поездку в Выборг заполнению каких-то бумажек? Или они предполагали, что их тут встретят без особой радости, а поэтому лучше быть с коллегой?

Встретили в самом деле без энтузиазма. Когда моя «шестерка» притормозила перед входом, из него появился амбал, очень напоминающий неандертальца, и гостеприимно прорычал:

– Валите отсюда, пока ребра целы!

Наверное, молодой человек не привык видеть такие машины у тех, кто мог себе позволить останавливаться в учреждении. Но меня интересовало, где он был позавчера, ну или хотя бы не он, а кто-то из его двойников, работающих в качестве сторожевых псов. Или они появляются только по мере необходимости и показывают смелость лишь при виде простых граждан, но не сильных мира сего, от которых получают сладкие косточки?

Перед носом неандертальца сверкнули красным два удостоверения.

– Чего? – родил он, выпучив глаза.

Андрюха понял, какие эмоции выразил парень одним словом и пояснил, что "у них" имеются вопросы к администрации.

– Пока хочу просто поговорить, – добавил он ментовским тоном. – Пока.

– Проходите, – процедил неандерталец и даже открыл перед мужчинами дверь.

При виде меня (он что, меня раньше не замечал? Я, конечно, не баскетболистка, но не настолько же неприметна?!) выдал:

– А это кто?

– Наш водитель, – сказал Андрей чистую правду.

– Чего? – в очередной раз вылупился неандерталец. – Бабы теперь в ментовку водилами идут?

– А очень мало платят, – улыбнулась я. – Мужчины не соглашаются. Постоянная проблема с кадрами. Вот и стали приглашать женщин. Женщины идут, потому что нам в других местах сложно устроиться, в особенности в возрасте.

Про мой возраст, правда, говорить было еще рано. Я быстренько юркнула вслед за Андреем и его коллегой. Немного прибалдевший неандерталец проследовал за нами. За стойкой администратора сидела не Любаша, а другая женщина, тоже примерно лет сорока пяти с таким же цепким взглядом. Их что, в одном инкубаторе выводили? Или специально тренировали?

Андрей с коллегой продемонстрировали «корочки» теперь даме и пояснили, что им нужны данные на прибалта, останавливавшегося в гостинице позавчера. Андрей довольно точно его описал – до снятия парика и накладной бороды.

– Я такого у нас ни разу не видела, – отчеканила дама.

– Вы ведете какой-нибудь учет своих постояльцев? У вас есть картотека? Или как там это у вас называется? Как вы оформляем клиентов?

Дама обменялась быстрым взглядом с неандертальцем.

– Меня интересует вполне определенный человек, – с трудом сдерживая ярость, произнес Андрей. – И я обещаю вам крупные неприятности, если я эти данные не получу немедленно.

– У меня их нет, – сказала дама – Сейчас я попробую позвонить своей сменщице, которая дежурила позавчера.

Она набрала какой-то номер (телефон стоял на столе за стойкой, так что никто из нас его не видел) и спросила:

– Люба, ты?.. Да, тут пришли из милиции.

Не нашей, из Питера. Интересуются прибалтом, который останавливался позавчера.

Она послушала, что ей ответила Люба, повесила трубку и посмотрела на Андрея.

– Администратор, дежурившая позавчера, подойдет через десять минут. Она живет тут неподалеку. Пожалуйста, подождите. Я сейчас закажу вам чай. Или кофе?

Мы уселись на диванчик, администраторша углубилась в какое-то свое занятие (что она делала мы не видели, так как из-за стойки торчала только ее склоненная голова) Неандерталец отправился на улицу, видимо, встречать Любашу. Официант, которого мне видеть не доводилось, появился с подносом и поставил чашки и вазочку с печеньем на низкий столик перед диванчиком. Я вообще бы и поесть не отказалась, как, подозреваю, и сотрудники органов, но ничего существенного нам не предлагали. Просить не хотелось, а оплачивать, подозреваю, было бы дороговато.

Люба появилась через четверть часа в сопровождении лысоватого мужичонки с бегающими глазками, на лбу которого было написано "профессиональный прохвост". Мужичонка был низеньким (доставал Любе только до подбородка), пухленьким, имел короткие ручки и ножки, но очень быстро этими ножками передвигал и очень активно жестикулировал ручками, а его красная рожа светила как фонари над обителями порока в Амстердаме, Копенгагене и ряде других европейских городов. Он оказался директором гостиницы. Об его отношениях с Любашей можно было только догадываться.

При виде меня Любаша остолбенела, потом прошипела:

– Как я и предполагала. От журналистки могут быть одни проблемы.

Люба повернулась к застывшему за их с директором спинами неандертальцу и рявкнула на него:

– Зачем ты ее сюда пустил? Приказано же: журналистов не подпускать на пушечный выстрел. Журналисток в особенности.

– А она – водитель, – промычал неандерталец. – Она ментов привезла.

– Этого и следовало ожидать, – сквозь зубы процедила Любаша. Если бы взглядом можно было убить, я бы в ту минуту отправилась к праотцам.

Андрей, наконец, решил взять ситуацию в свои руки и попросил Любашу представиться, директор тоже назвал себя. Директор, в отличие от Любаши, которая не смогла сдержать своих эмоций при виде меня, пытался ворковать с ментами, неустанно повторяя:

– Я уверен, произошло какое-то недоразумение. Мы все уладим. Обязательно все уладим. Вы не волнуйтесь. Какое-то маленькое недоразумение. Недопонимание.

– Да уж – недопонимание, – хмыкнула Любаша. – Мужчина оказал ей знаки внимания, – она кивнула на меня. – А Юлия Владиславовна, вместо того чтобы обрадоваться, что ею заинтересовался солидный мужчина, и благосклонно принять ухаживание или вежливо отказать как воспитанная женщина, накатала заявление.

– Юлия Владиславовна не страдает от недостатка мужского внимания, – холодно заметил Андрей.

– Да. Она у нас тут никак не могла определиться. Приехала с одним, кокетничала на лестнице с другим, затем его оскорбляла, избивала, потом завлекала в свои сети еще двух в бане и, наконец, вернулась к первому. Да по Юлии Владиславовне панель плачет. И кто это сказал, что журналистика – вторая древнейшая профессия?

По-моему, так первая.

– Тот, кто сказал, что журналистика – вторая древнейшая профессия, – заметила я с улыбкой кобры, – плохо знаком с историей. Он позабыл о наемниках. Хотя отчасти вы правы. К сожалению, некоторых моих коллег можно отнести к представителям и первой, и второй древнейших профессий.

– А вас что, нельзя? – не унималась Любаша.

– Я – свободная журналистка, пишу о том, о чем захочу. И снимаю сюжеты о том, о чем захочу. Только, следуя договоренности с руководством холдинга, должна оставаться в рамках криминальной тематики.

– А если то, что вы напишете, отказываются напечатать? Или сюжет не дают в эфир?

– Значит, статья или сюжет просто не выходят. А потом… Не напечатают одни, напечатают другие. Теленовость, конечно, скорее может потерять актуальность. Но есть сюжеты, которые продаются и месяц спустя после того, как были отсняты.

– Например, о "Крестах"?

– Да. Я вправе отдавать результаты своей деятельности в любое СМИ, хотя, конечно, удобнее работать с одним. Но всегда можно найти медиамагната, директора, издателя, чьи идеи сходны с твоими. Среди них тоже встречаются смелые люди.

Андрей кашлянул. Ему надоело слушать нашу перепалку. Директор опять заверещал, что все вопросы будут улажены. Андрей повторил, что ему требуются данные на прибалта.

– Никакого изнасилования не было, – твердо заявила Любаша, глядя Андрею прямо в глаза. – Это может подтвердить несколько человек.

А если Юлия Владиславовна уже успела посетить гинеколога, то вам следует сопоставить сперму, найденную у нее во…

– Прекратите, пожалуйста, – процедил Андрей. Мне показалось, что если бы Любаша была мужчиной, то он бы уже заехал ей по физиономии.

Директор открыл рот (видимо, чтобы в очередной раз заверить нас в том, что все будет улажено, хотя как это можно сделать с такой подчиненной, как Люба, – вопрос спорный), и Андрей повернулся к нему, пообещав разогнать это осиное гнездо, если немедленно не получит нужную ему информацию.

– А на каком основании… – начала Люба, но директор положил ладонь ей на предплечье.

– Простите, пожалуйста, – заворковал он, – а мы можем все-таки узнать, в чем дело? Юлия Владиславовна – так, если не ошибаюсь, – он быстро взглянул меня, – написала заявление? Так мы сейчас решим этот вопрос к удовлетворению всех сторон! Юлия Владиславовна, что ж вы раньше ко мне не обратились? Я бы прямо на месте…

– Человек, о котором идет речь, сегодня был найден мертвым с признаками насильственной смерти, – без всяких эмоций в голосе сказал Андрей. – Нам нужно идентифицировать труп. И Юлия Владиславовна, в отличие от вас, уже оказала следствию посильную помощь.

Так я получу хоть какие-нибудь данные, или мне сюда вернуться со взводом ОМОНа? Вы же знаете, что они вначале все крушат, а потом задают вопросы? – ехидно добавил Андрей. – Если вы так хорошо знаете Юлию Владиславовну, то, наверное, хотя бы читали об этом в ее статьях или видели в отснятых ее телерепортажах. Она совсем недавно сообщала про рейды ОМОНа в одном питерском ресторане и в особняке известного авторитета. Кстати, хочу отметить, никто из владельцев к сотрудникам органов претензий не имел. Даже павлин, у которого из хвоста выдернули перья.

Но ни Люба, ни директор, ни другая администраторша с неандертальцем, казалось, не слышали большей части речи Андрея. Он зря старался.

– Мертвым? – взвизгнул директор.

– Господи, что ж теперь будет? – пролепетала дежурная администраторша.

– Кто выдернул перья у павлина? – спросила Любаша. По-моему, она не очень удивилась услышанной новости. Или очень хорошо умела держать себя в руках. Или знала?!

Неандерталец стоял с раскрытым ртом (то есть пастью) и хлопал глазами.

– Омоновцы, – ответила я Любаше с улыбкой кобры. – А у вас тут тоже есть павлины?

Или попугаи? Или какая другая живность, кроме тараканов?

– У нас нет тараканов! – рявкнула Любаша и от меня демонстративно отвернулась. – Где был труп? – спросила она у Андрея. Не желала со мной больше общаться?

– Вопросы здесь задаю я, – рявкнул он, уже доведенный собравшейся компанией до белого каления.

– Его зовут, то есть звали, Юрий Раннала, – отчеканила Люба. – Раннала был у нас впервые. Останавливался на одну ночь. Ужинал в ресторане, потом поднялся к себе в номер, уехал рано утром. Ни с кем в гостинице не общался. Ну, конечно, если не считать Юлию Владиславовну, – ехидно добавила Любаша.

– Девочку вызывал?

– Нет.

– Что еще можете о нем сказать?

– Ничего, – отчеканила Любаша.

– А по чьей рекомендации он сюда прибыл? – подала голос я, решив отомстить Любаше. – У вас же с улицы никому крышу над головой не предоставляют.

Андрюха с коллегой с трудом сдержали смех.

Любаша опять была готова убить меня взглядом., Андрей тут же повторил мой вопрос. Любаша чуть не лопнула от злости, но тем не менее сообщила данные рекомендующего и его адрес в Финляндии.

Я с трудом сдержалась, чтобы не открыть от удивления рот. Это был Артур, у которого мне тоже довелось побывать позавчера. Раннала оказался каким-то его дальним родственником, проживающим в Эстонии. Если он, конечно, Раннала и Юрий, а не Анатолий, например, Иванов.

Когда мы снова загрузились в машину и поехали в Питер, Андрей с коллегой кипели от возмущения. Мне невольно вспомнился один недавний разговор с Андреем. Его бывший коллега ушел по собственному желанию, пока другие не надели на него наручники: он работал на братву, постоянно сливал информацию и таким образом сорвал несколько операций, на подготовку которых ушло немало сил и нервов. Тот мужик вскоре дал интервью парочке питерских изданий, конкурентам "Невских новостей" – уже как начальник службы безопасности одной известной коммерческой структуры. Никто так не может полить органы грязью, как бывший мент. Он утверждал, что половина сотрудников продалась криминальным структурам, вторая мечтает туда податься, им просто пока не предлагали. После выхода тех статей Андрей пригласил меня в управление и попросил написать о небольшой группе тех, кто пашет на государство и получает от начальства пинки. Мне также были предоставлены конкретные факты: как нынешний начальник службы безопасности подставлял своих коллег в бытность ментом.

Я материал опубликовала. Мужик интервью давать перестал.

Сегодня, как я поняла, Андрея больше всего возмутило отношение.

– Юлька, клянусь, я подключу ребят, чтобы разогнали эту лавочку, – говорил Андрей. – Ну суки, ну компашка. Ты представляешь, что тут у них вообще делается?

Я же считала, что у гостиницы есть очень мощные покровители. У Андрея, скорее всего, ничего не получится. Гостиница нужна слишком многим. Люба вела себя так, поскольку чувствовала свою силу и поддержку и была уверена: ее саму никогда не сдадут. Возможно, потому, что она слишком много знает, а в случае чего может сама всех сдать. По-моему, ее могли или убить, или оставить на том же месте. Причем наиболее вероятно последнее. Она в самом деле человек на своем месте, была вынуждена признать я. Гостиничным администратором должен работать человек с такой памятью на лица и данные, как она.

Я не могла забыть, как она рассмеялась Андрею в лицо, когда он спросил у нее про картотеку.

– Вот компьютер гостиницы, – постучала она указательным пальцем себя по лбу. – Информацию нельзя доверять ни бумаге, ни технике. На них нельзя положиться.

Сергея выдернули из камеры. К следователю.

Когда контролер ушел, оставив их вдвоем, следователь посмотрел на него усталыми глазами. В них, к своему большому удивлению, Сергей увидел жалость.

Жалость?! Да все сокамерники и те, с кем он пересекался на прогулке в тюремном дворике, смотрели в последнее время на него с завистью.

С чем угодно, но только не с жалостью!

– Вы сядете надолго, – сказал следователь тихим, усталым голосом.

– Но… Вы же говорили… Если я…

– От меня больше ничего не зависит. Ни за сто тысяч долларов, ни за миллион. У меня семья.

Она мне дороже любых денег.

– Вам угрожали?

Следователь молчал.

– Вам приказали меня засадить на несколько лет? На сколько, я могу узнать?

Следователь продолжал молчать.

Сергей что-то говорил, пытался задавать вопросы, хотя во все предыдущие встречи со следователем все происходило с точностью до наоборот.

– Я могу дать вам один совет? – наконец заговорил следователь, встречаясь с Сергеем взглядом. – Сделайте то, что хочет от вас Сухорукое.

Тогда выйдете. Сразу.

– Иначе надежд нет?

– Это вы про вашу журналистку? Сухорукова вокруг пальца еще не обводил никто. Но если она это сделает… Найдется немало людей, которые поставят свечку за ее здоровье. Если, конечно, не придется ставить за упокой.

Глава 8

Я довезла ребят до их грязно-серого здания, перед, которым так и маячил поднятый кверху сержантский зад, и отправилась к родному дому, прикидывая, что мне наваять на основе сегодняшних событий.

Войдя в подъезд, услышала доносившееся сверху пение. Какой-то мужик распевал блатные песни то ли под баян, то ли под аккордеон – в общем, под гармошку. Когда вышла из лифта на своем этаже (вернее, между этажами – у нас так лифт расположен), поняла, что мужик сидит на ступенечке напротив двери Гальки-алкоголички.

У нас на площадке четыре квартиры. Про четырехкомнатную, наполненную змеями, я уже рассказывала. Я живу от них через дверь в двухкомнатной, рядом со мной в трехкомнатной сейчас проживают брат с сестрой. Их мать вышла замуж и уехала в Германию, познакомившись с избранником по Интернету. Ее дочь Даша двадцати лет работает моделью и занята постоянным поиском спонсора. Как она сама выражается, у нее слабость к генеральным директорам. Ее старший брат Стае (ему двадцать четыре) зарабатывает деньги на молодящихся и не молодящихся тетушках, желающих купить себе на время крепкое мужское тело. На мой вкус личико у Стаса уж больно слащавое, но многие женщины от него просто млеют. С Дашкой мы часто ругаемся, а со Стасом дружим. Он мне фактуру для статей подкидывает. Когда я как-то спросила его, почему он занимается тем, чем занимается, он честно ответил: это он умеет делать лучше всего. Учиться неохота, работать неохота, о будущем не думает, живет сегодняшним днем.

В однокомнатной же квартире между моей и «змеиной» проживает некая дама, возраст которой может находиться в пределах от сорока до семидесяти, точнее не определить. Она регулярно собирает по окрестностям бутылки, макулатуру и металл. И я, и хозяйки змей, и брат с сестрой отдаем ей макулатуру. Она также просит не выбрасывать подпорченные продукты.

Сколько я знаю Гальку, она еще ни разу ничем не отравилась и даже насморк ее не берет. Зимой она, бывает, засыпает на лавочке у нас перед подъездом (она там, конечно, и летом спит, ужравшись, но летом не страшно), но никакая простуда ей не страшна. Вот ведь повезло человеку со здоровьем. Или у нее организм уже настолько проспиртован?

У Гальки постоянно появляются ухажеры, с которыми она знакомится то во время сдачи металла, то во время сбора бутылок по кустам, в которых потом они могут и предаться греху, не утерпев до дома. Условия под кустом не особо отличаются от того, что Галька может предложить у себя в квартире: у нее нет даже кровати. На полу валяются два старых матраса.

Правда, в комнате есть шкаф, по-моему, переживший не одну революцию, стол и два стула, не исключаю, найденные на помойке. Ее квартира – тараканий рай, и до появления в продаже «Комбата» я была готова кричать "Караул!", потому что в голодные периоды тараканы косяком шли подкрепляться ко мне. Теперь же моя кухня, ванная и встроенный шкаф у входа (их стены соприкасаются с Галькиными) просто утыканы черными кружочками, спасающими меня от рыжеусых соседей.

Кстати, тараканы не шли к повелительнице змей Татьяне, но не из-за змей, а из-за игуаны, которая проживала у Татьяны около года: один наш сосед по лестнице по кличке Али, поставляющий фрукты в город Питер, где он теперь живет постоянно вместе с многочисленными родственниками, обнаружил в коробке с бананами эту самую игуану и принес в подарок Татьяне, зная про ее домашний зоопарк и уважая ее страсть к пресмыкающимся. Игуана, выпущенная побродить по квартире, сожрала всех тараканов, заглянувших в гости. Татьяна предлагала время от времени предоставлять «девочку» мне, но я, думая о чувствах своего кота, всегда отказывалась. Правда, потом Татьяна игуану продала одной из престарелых клиенток Стаса. Сумасшедшая тетка видела игуану у жены главного конкурента ее мужа и тоже захотела. Стае получил процент со сделки, и все остались довольны. А Танька тараканов теперь, как и я, травит «Комбатом». Они, несчастные, вынуждены оставаться у Гальки. Иногда, правда, дохнут от голода.

И вот теперь очередной Галькин воздыхатель распевал блатные песни у нее под дверью.

Отдать ему должное, пел с душой, да и с голосом и со слухом у него все было в порядке.

Я остановилась у своей двери и заслушалась.

Мужик был рад стараться и перешел к репертуару Александра Новикова, которого я всегда слушаю с удовольствием, правда, впервые довелось под гармошку. За "Городом древним" последовала "Катилась по асфальту", потом "Помнишь, девочка?". Но девочка Галя непонятного возраста дверь открывать отказывалась. Я не исключала, что она давно спит и не слышит исполняемых для нее романсов.

Кто бы мог подумать, что из всех моих знакомых прекрасной дамой, которой посвящают песни, окажется Галька-алкоголичка? Я потом специально опросила своих подруг и знакомых.

Ни одной из них под дверью или окном поклонники не пели. И ведь не в первый раз ей поют!

Один предыдущий воздыхатель надтреснутым голосом хрипло выводил что-то про бурундучка.

Или у нас петь могут лишь пьяные мужики? Да и ведь и в компаниях, где мне доводилось и доводится бывать, никто, пока трезвый, песню не заводит, а вот когда все ужрутся…

После четвертой песни исполнитель решил сделать перерыв. Я похлопала в ладоши и выразила свое восхищение.

– Здесь живешь? – спросил певец, кивая на мою дверь.

Я кивнула.

– Пивка у тебя нет случайно?

– Сейчас вынесу банку, – пообещала я, зашла в квартиру и вскоре вернулась, достав из холодильника пол-литровую "Невского".

– Спасибо, дочка. – Мужик поднялся на ноги, а потом жестом показал, чтобы я подошла поближе.

Что такое? Но мое журналистское любопытство пересилило осторожность.

– Братва к тебе приходила, – прошептал мужик. – У меня про тебя спрашивала. Когда ушла, не говорила ли, когда будешь. Поэтому ты смотри… поосторожнее.

– Спасибо, – тихо произнесла я и удалилась к себе в квартиру.

Настроение было испорчено. Хотя братва тоже бывает разная, и ко мне могли приходить по разным вопросам.

Правда, в душу закралось нехорошее предчувствие.

Я занялась статьей, прислушиваясь к голосу кабальеро, который знал и революционные песни, и русские народные. Галька смилостивилась на «Интернационале», очень своеобразно прозвучавшем под гармонь. За Галькой я никогда раньше не замечала страсти к патриотической тематике.

Минут через двадцать после исчезновения кабальеро в тараканьем логове в мою дверь позвонили.

– Кто? – спросила я робко, одновременно выглядывая в глазок.

На площадке паслись два "быка".

– Юлия Владиславовна, мы к вам, – промычал один.

– По какому вопросу?

– Поговорить надо.

В это мгновение я услышала, как на нашей площадке раскрывается дверь. Затем последовал Танькин вопрос:

– А вы кто такие? Днем тут шастали и снова пришли?

– Мы… – открыл рот один из братков, а затем издал вопль ужаса.

В глазок я увидела, как они на пару с товарищем рванули вверх по лестнице. Я открыла дверь и застала то, что ожидала: Таня показалась в дверях в сопровождении двух своих охранников, имеющих клички Сара и Барсик. У Таньки для ее змей не хватает имен. В последнее время она заимствует их у наших политиков, правда, только для ядовитых и тех, кого разводит для забоя на кожу. Сара же и Барсик – существа безобидные, но кто может об этом подумать, встретившись, так сказать, лицом к лицу? Человек ведь предпочтет увидеть злую собаку, чем шипящее пресмыкающееся.

– Сара, Барсик, домой! – уже говорила Татьяна, подхватывая своих питомцев обеими руками.

Заметив меня, добавила:

– Эти двое и днем тут были. И в машине у дома сидели, потом куда-то уехали. А сейчас вернулись. – Таня посмотрела на меня внимательно. – Юлька, у тебя все в порядке?

– Я пожала плечами.

– Юль, может, Сару возьмешь? Ну не домой, а когда куда-то поедешь? Положишь в сумку – она там спать будет. А если кто-то к тебе полезет – выпустишь. Ты подумай. А надумаешь – только скажи.

– Спасибо, Таня, – поблагодарила я соседку.

Опять села за компьютер, но не работалось.

Я считала, что должна связаться с Сергеем. Мне хотелось получить от него ответы на кое-какие вопросы, чтоб хотя бы знать, за что могу пострадать. А раз ко мне домой начали толпами наведываться братки, вполне можно ожидать неприятностей. Да и журналистское и чисто женское любопытство не давало покоя. Главным вопросом был: знал ли Сергей Ранналу (или Толика, или кто он там) до того, как тот сел к нам в машину?

Я позвонила Сереге на сотовый. Аппарат вызываемого абонента был выключен или находился вне зоны обслуживания. У меня был домашний номер Сергея (а он уже вполне мог находиться дома), но звонить туда женским голосом не следовало. Серегу, скорее всего, к телефону не позовут, да и меня обматерят.

Я набрала номер соседа Стаса, но того не оказалось дома. Придется попросить помощи у Галькиного кабальеро. У Гальки телефон уже давно был отключен за неуплату, поэтому я позвонилась ей в дверь. Надеюсь, эти двое еще не успели ужраться до потери сознания? Наконец за дверью прозвучал хриплый Галькин голос:

– Кого черти несут, мать вашу?! Никакого покоя от вас нету!

Но дверь раскрылась.

– А, Юля, ты… Чего тебе?

– Мужика своего в аренду не дашь на пару минут?

– А зачем это он тебе? – прищурилась Галька. – Понравился?

– Позвонить надо, – честно сказала я.

Галька смотрела на меня осоловевшим взглядом.

– Галя, мне со своими мужиками не разобраться, куда мне еще твой?! – завопила я.

– Так зачем моего в аренду просишь?

Тут открылась Танькина дверь, и они появились на пороге на пару с Ольгой Петровной.

Между их ног на лестничную площадку опять просочились Сара и Барсик.

– Галя, тебе что, для соседей мужика жалко? – укоризненно спросила Ольга Петровна. – А кто тебе пустые бутылки отдает? Кто макулатуру не выбрасывает? Кто едой делится, когда тебе жрать нечего?

Пристыженная Галька потупила взор и сказала, что сейчас разбудит. Быстро же кабальеро разморило. Или устал от песнопений, выдавая куплеты про магистраль и за рассветом рассвет?

Вот и наступил закат.

Кабальеро появился в прихожей минут через пять, на протяжении которых до нас троих, стоявших на лестничной площадке, доносились крики любовничков. В основном они общались друг с другом матерно.

– А, привет! – поздоровался со мной Галькин хахаль. На этот раз он был обнажен по пояс и почесывал впалую, почти лишенную волосяного покрова грудь.

И тут его взор упал на Сару и Барсика, застывших на лестничной площадке. Мужик тоже застыл на месте, и его рука, направленная почесать живот, замерла в воздухе. Он моргнул, потом еще раз, затем прошептал:

– Что это мне мерещится-то?

Возлюбленная, давно знающая про змей и на них не реагирующая, подтолкнула своего в спину и велела ему идти ко мне.

– Давай, быстро, сделай, что Юльке надо, и возвращайся.

– А то вы у нас сейчас один мужчина на площадке, – добавила я.

– А Стае где? – спросила у меня Татьяна, подхватывая Сару с Барсиком.

– Понятия не имею, – пожала плечами я. – Дома нет, а мне звонить нужно срочно.

Татьяна с Ольгой Петровной, сразу поняв, кому мне надо звонить, попытались меня немного повоспитывать. Галька удалилась назад в квартиру, а ее кабальеро так и стоял завороженный. Он что, со взглядом змеи встретился и его парализовало, как маленькую птичку?

Но мне не хотелось зря терять время.

– Как вас зовут? – спросила я певца, чтобы вывести его из ступора.

– Женя, – пролепетал он, не сводя глаз с пресмыкающихся. – А они… э…

– Они безобидные, – улыбнулась Татьяна. – Хотите подержать?

Женя неистово замахал руками, а потом с резвостью молодого козлика проскочил по лестничной площадке к моей квартире, Татьяна с Ольгой Петровной мне подмигнули и удалились к себе вместе с охранниками.

Женя вытер пот со лба и вопросительно посмотрел на меня. Я пояснила, что сейчас наберу номер, а от него требуется позвать к телефону Сергея.

– А сама чего не можешь?

– У него жена и теща, – ответила я.

– Понятно, – кивнул новый сосед.

У Креницких было не занято, трубку сняли довольно быстро, и Женя попросил Серегу. Судя по меняющемуся выражению лица, я поняла: ему отвечают что-то совсем не то…

– А по какой его?.. Чему-чему? Статье по какой?.. Как не знаете?

Но с другой стороны уже швырнули трубку.

Женя обалдело уставился на меня.

– Его закрыли, – сообщил он мне. – Убил он кого-то. – Женя помолчал немного и добавил:

– Ну и знакомые у тебя, девка.

После чего резво покинул мою квартиру.

Задумывается, наверное, мужик, что не на той лестничной площадке обосновался. Хотя поет хорошо…

Я же опустилась на пуфик рядом с телефонным аппаратом, стоявшим в коридоре. Значит, его все-таки взяли. И так быстро. Но кто мог так быстро все связать?

Я решительно повернулась к аппарату и набрала номер Андрея. Кто еще расскажет мне, как идет расследование? Должен поделиться информацией со знакомой журналисткой, к тому же выступающей и в роли бесплатного такси.

Но убитого так и не опознали. Ни в какой картотеке его пальчики не числились, а из Эстонии ответ пока не пришел, хотя туда и заслали два посмертных фото убитого и единственное его известное имя. Но таких Юриев там может оказаться великое множество. Патологоанатом определил время смерти между двумя и четырьмя часами утра.

– А в Финляндию ты не звонил? – спросила я. – Ведь эта гостиничная сука назвала же рекомендующего…

– Жена сказала, что его нет, а когда вернется – неизвестно.

– Вы кого-нибудь арестовали?

– Кого арестовывать-то? – удивился Андрюха. – Мы даже примерно не можем сказать, где его убили. Никто не видел, как его выкидывали. По-моему, это очередной глухарь, – грустно добавил приятель.

Я его поблагодарила и попросила держать меня в курсе дел. Серегу я решила не упоминать: зачем давать нюхастому оперу лишнюю информацию? Еще свяжет его как-то с этим делом? Но значит, Серегу взяли по другому?!

Для начала я сама позвонила в Хельсинки Артуру. Его так и не было. Я представилась и спросила, когда смогу его застать.

– Понятия не имею, – ответила его жена. – Даже примерно не могу сказать.

Я спросила про Юрия Ранналу. На другом конце провода повисло молчание, потом жена Артура сказала, что я сегодня уже вторая, кто им интересуется.

– Вы знаете, что его убили?

– Да, опер сообщил.

– Мне самой звонили, – соврала я. – И сегодня возили в гостиницу, где, как выяснилось, мы останавливались в одно время. Милиция должна сообщить его семье. И ведь тело нужно забрать. Вы знаете, как с ними связаться?

– Я не знаю никакого Юрия Ранналу, – отрезала жена Артура. – И мне кажется, что и вам не должно быть до него никакого дела. Пожалуйста, не звоните нам больше.

С этими словами она повесила трубку.

Я сидела в задумчивости, прикидывая, кому бы мне еще позвонить. Кто даст мне хоть какую-то информацию? И неужели Сергей правда арестован? Можно, конечно, опять позвонить Андрюхе и попросить выяснить, за что, но лучше попытаться идти другим путем. Как говорится, не имей сто рублей, а имей одну профессию.

Я знала нескольких друзей Сергея и его родителей, которых мы с ним совсем недавно вспоминали. Как он сказал, они читают все мои статьи, смотрят все передачи и считают, что он совершил ошибку, женившись на Аллочке, а не на мне. Родители-то мне хоть что-то скажут, если сами, конечно, в курсе? Хотя должны быть: по просьбе задержанного милиция сообщает о задержании родственникам и администрации по месту работы или учебы. На месте Сереги я бы, конечно, больше рассчитывала на родителей, а не женушку, и просила бы сообщить им.

Я нашла в записной книжке их номер, позвонила и попала на Серегину мать.

– Ой, Юленька! Как давно тебя не слышала! Юленька… Ты знаешь, что случилось?

Я решила разыгрывать невинность, только ввернула, что мы на днях случайно встретились с Сережей в Финляндии и договорились связаться. Он просил звонить родителям.

– Да-да, конечно, я понимаю. Алла с Еленой Сергеевной ему скандал устраивают, если; кто-то звонит женским голосом. Хотя сами хороши! Мерзавки!

Серегина мать немного поругала родственников, а потом вдруг осеклась.

– А ты не знаешь, Юля? – спросила она упавшим голосом. – Я как сейчас тебя услышала… Юля, ты не знаешь, что случилось?

– Что случилось?

– Сережу обвиняют в убийстве! – Его мать заплакала.

Она не смогла мне толком пояснить, кого, когда и где убил ее сын. Она была уверена, что он не виновен. О случившемся она узнала от родственницы, Серегиной тещи. ("Значит, менты туда сообщили?" – подумала я.) Та позвонила, обматерила Серегину мать и заявила, что ее дочь подает на развод. «Им» зять-убийца не нужен. Серега, видите ли, опозорил всю семью, бросил тень на их честь ("Это у кого честь? – воскликнула Серегина мать. – У этих двух проституток?"), и они не желают знаться ни с зятем, ни с его семейкой. "Говорила я Аллочке, чтобы ваш сын женился на своей шлюхе-журналистке.

Она как раз для него самая подходящая пара", – кричала в трубку Серегина теща.

– Это она про тебя так, Юленька, – всхлипнула Серегина мама. – Юленька, что нам теперь делать? У нас с отцом одна надежда на тебя. Юленька, ты выяснишь, в чем дело? Я уверена: Сережа не виновен. Он не мог никого убить! Ты же сама его знаешь. Это недоразумение.

В последнем я сомневалась… Я очень многого не знала и даже предположить не могла, во что вляпался Серега и невольно втянул меня.

Или вольно?

Поняв, что у его матери я больше ничего не выясню, я сказала ей несколько теплых слов, просила не очень волноваться (хотя как не волноваться матери, чей единственный сын вдруг оказался арестован по подозрению в убийстве?) и обещала звонить.

– В любое время, Юленька! Как только что-то выяснишь. И скажи, куда мне хоть идти?

В милицию? Как ему передать вещи? Еду? Юля, где это все принимают?

– Надо вначале выяснить, где его содержат, – ответила я и обещала позвонить сразу же, как только это узнаю.

По идее пока должны бы в ИВС. Вряд ли его уже перевели в «Кресты». Туда прямо не отвозят – только через милицию. До принятия решения человек содержится в ИВС, которые имеются в каждом РУВД. И вообще ведь совсем необязательно, что для Сереги будет избрана мера пресечения "содержание под стражей". Могут и выпустить под подписку о невыезде. Сколько дней это все продлится? Вначале на трое суток задерживают, потом могут продлить до десяти… Пока там следователь дело возбудит, пока прокурор утвердит… Но вот в котором он ИВС? Ведь это должны были сообщить. И наверняка сообщили. Аллочке и Елене Сергеевне. Почему не родителям? Теперь еще мне и это выяснять. На Серегиных родителей в данном случае надежды мало.

И откуда его забирали? Если из квартиры женушки, он должен был бы взять хоть какие-то вещички. Или Аллочка с мамочкой не дали?

От них, по-моему, всего ожидать можно, а уж гадости ближнему так в особенности.

Наконец распрощавшись с Серегиной матерью и попросив ее беречь себя, так как она сейчас очень нужна сыну, я снова задумалась, кому бы еще позвонить. Решила теперь связаться с Борисом, его давним дружком, когда-то вместе с Серегой чинившим технику, привозимую из Финляндии. Чем сейчас занимается Борис, я не знала, но не исключала, что он тоже трудится на Редьку.

К телефону подошла женщина, а когда я попросила Бориса, поинтересовалась, кто его спрашивает. Я представилась подругой Сергея Татаринова, он же Кулешов, он же Зайцев.

– А… – протянула женщина. – Сейчас позову.

Когда Борис подошел, я назвала себя и уточнила, в курсе ли он, что случилось с Серегой.

– Юлька, Серегу вытаскивать надо, – сказал Борис. – Я сам тебе завтра звонить собирался. Эти его родственники… – Далее последовала матерная фраза.

– Мы можем встретиться? – спросила я.

– Ты сейчас ко мне подъедешь?

– Да, – ответила я.

Борис продиктовал адрес.

Я остановилась у ларька, купила пива и поехала в гости. Дом нашла практически сразу же, поставила машину в «карман» и поднялась на пятый этаж. Дверь открыла женщина лет двадцати шести с усталым лицом.

– Здравствуйте, проходите, – пригласила она.

Борис был рад пиву ("Моя не разрешает", – шепотом сообщил он) и выставил на кухне на стол два стакана.

– Я за рулем.

– Ну, Юля, не могу же я один?

– Боря, я за рулем не пью.

В кухне нарисовалась его жена.

– И правильно делаете, – сказала она. – Это ваш любимый кого-то сбил? По пьянке?

Я округлила глаза. Борис молча налил себе пива.

– Давай и мне, – сказала его жена, представившаяся Люсей.

У Бориса с Люсей родился второй ребенок, и у ребенка сейчас как раз резались зубы. Люся не спала ночами, да и днем выматывалась, занимаясь готовкой, стиркой, уборкой, гуляньем и всем остальным. Борис работал с утра до ночи, чтобы прокормить семью. Люся оказалась иногородней, а отношения со свекровью не сложились, поэтому рассчитывать на бабушек не приходилось.

Борис работал в той же фирме, что и Сергей, но занимался только ремонтом техники. Регулярно бегал по халтурам: во всех окрестных домах знали, что к нему можно обратиться.

– Так что я еще и диспетчером работаю, – устало сказала Люся, потягивая пиво. – Бывает, ляжешь на полчасика – а тут обязательно кто-то позвонит., Но меня, конечно, интересовали не их семейные проблемы, а случившееся с Сергеем.

Борис рассказал все, что было известно ему и другим сотрудникам фирмы.

Вчера утром, когда приехали какие-то важные партнеры, в офисе не оказалось ни генерального директора господина Креницкого, ни его заместителя и по совместительству зятя господина Татаринова. Секретарша вначале позвонила на мобильный генеральному и услышала длинную матерную тираду, после чего директор и хозяин трубку вообще отключил и стал недоступен для общения. Тогда она позвонила Сереге. У того трубка была отключена с самого начала.

Партнеры подождали двадцать минут, потом высказали секретарше свое мнение о ее начальстве и фирме в целом, и отбыли, заявив, что больше никогда не будут иметь дело с такими безответственными людьми.

Сергей появился в офисе ближе к концу рабочего дня. В настроении был прекрасном, все время насвистывал под нос какую-то веселую мелодию. На вопрос Бориса, что с ним, ответил с идиотским выражением лица:

– Любовь у меня! Любовь! Душа у меня поет, понимаешь?

У Бори с двумя малыми детьми, причем одним с режущимися зубами, и в отсутствии помощи со стороны бабушек душа уже давно не пела.

Она просила тишины, покоя, ничем не прерываемого восьмичасового сна, но получала вначале пеленки, теперь уже ползунки, которые надо было стирать (но не памперсы, так как на памперсы в достаточном для постоянного использования количестве денег не хватало), детские смеси, потому что у Люси пропало молоко, а также постоянное состояние напряжения: младший ползал на четвереньках по дому на дикой скорости, мог дать фору любому цирковому артисту и был готов тянуть в рот все, что попадалось под руку. А под руку почему-то чаще всего попадался папин инструмент, оставленный где не надо.

Начинался очередной скандал с женой…

– От любви получаются дети, – грустно сказал тогда Борис, вспоминая предыдущий вечер у себя дома.

Но Сереге, казалось, было ни до кого. Он весь ушел в любовь.

"Артист", – подумала я, но вслух ничего не сказала.

Креницкий вчера в офис так и не приехал и даже не позвонил, чем удивил подчиненных.

Такого с ним раньше никогда не случалось. Он появлялся и с дикого бодуна, и после ночи запретной любви. Иногда задерживался, но только не на назначенные деловые встречи, и всегда предупреждал секретаршу, что опоздает, а также сообщал, где его можно найти. Секретарше Наташке Креницкий доверял, знал, что она его жене не продаст.

Жена, кстати, несколько раз звонила в офис, но ей не могли сказать ничего вразумительного.

Сами ничего не знали. Но она, скорее всего, решила, что мужа покрывают подчиненные.

Сегодня с утра в офисе появились оба – и тесть, и зять. Тесть, правда, немного подзадержался. Рабочий день начался с грандиозного скандала. Начальство орало за закрытой дверью, поэтому всех деталей не знает никто. Но тесть выгнал зятя с работы.

Выйдя из кабинета родственника, Серега отправился к своему столу собирать вещи. Коллеги, конечно, поинтересовались о произошедшем. Серега, как отметили все, не выглядел расстроенным.

Он выглядел веселым. Потом высказывались предположения, что он мог быть слегка пьян.

– Меня вчера женушка с тещенькой выгнали за то, что не ночевал дома, – сообщил он. – Вот теперь, после отлучения от семьи, отлучили и от работы. Но ради того, чтобы больше никогда в жизни не видеть драгоценных родственничков, можно поискать и другое место.

– Так ты сегодня дома не ночевал? – спросили коллеги.

– Я и вчера не ночевал. То есть я не появился в ночь с позавчера на вчера. Ну и половину вчерашнего дня был недосягаем, – Сергей мечтательно улыбнулся. – Ну могу же я иногда позволить себе расслабиться? Ну любовь у меня! Любовь! А родственники не понимают. Вот вчера все-таки пришел. А мне раз – и на дверь показали. А я был не против. И эту ночь уже ночевал в другом месте. А сегодня – финита ля комедия. С доченькой разошелся – катись из фирмы.

"Так где же он провел эту ночь? В особенности время с двух до четырех, названное патологоанатомом?" – возник у меня вопрос. На него можно было предложить великое множество ответов.

Сергей собрал вещи, со всеми попрощался, его попросили сообщить, когда он устроится на новом месте. Серегу любили и все понимали: без него в фирме обстановка резко ухудшится. Во время процедуры прощания в общий зал вылетел Креницкий, стал крыть Серегу матом, обвинял его во всех возможных грехах, правда, в первую очередь почему-то в разгильдяйстве, а не прелюбодеянии, как рассчитывали услышать члены коллектива.

Серега в долгу не остался и выплеснул поднакопившиеся отрицательные эмоции на тестя. При всем честном народе они минут пятнадцать орали друг на друга. Правда, сотрудники по большей части не понимали, о чем идет речь.

Затем Серега развернулся и офис покинул, хлопнув дверью так, что навесной потолок аж закачался – как и все здание. Редька еще поорал, затем удалился в свой кабинет, велев секретарше налить ему сто пятьдесят "Перцовой".

А через несколько часов в офис нагрянули менты. От них сотрудники и узнали, что недалеко от офиса произошла авария. Один человек погиб на месте, другой в тяжелом состоянии доставлен в больницу. Сергей отделался царапинами.

– А что ментам нужно было в офисе, если Серега попал в аварию, пусть и по его вине?

Какое отношение фирма имеет к дорожно-транспортному происшествию?

Борис залпом выпил полстакана пива и внимательно посмотрел на меня.

– Дело тут темное… Мы сегодня до конца дня его обсуждали… У него что-то случилось с тормозами. Я не знаю деталей: нам их не сказали, а Серегин «форд» я, как ты понимаешь, после аварии не видел. Но Серега, когда его менты повязали на месте, сразу стал говорить, что это ему по приказу тестя машину попортили. Ну и выдал и про жену с тещей, и про тестюшку. Нас допросили всех. Ну мы, конечно, подтвердили, что дикий скандал был. Что Серега отсюда на всех парах вылетел. Я, честно, когда про аварию услышал, подумал: Серега завелся, поэтому и врезался куда-то. Остыть надо было, а потом ехать. Может, тяпнул из горла – у него в «бардачке» всегда фляга лежала. Да, наверное, тяпнул – и дыхнул на ментов… Удивительно, что они так быстро в офисе нарисовались. С Креницким они долго в кабинете общались, потом ушли.

Я кисло улыбнулась.

– Во-во, мы все о том же подумали; – сказал Борис.

– Откуда ты знаешь, о чем я подумала?

– О том, что Редька ментам отслюнявил от толстой пачки небольшую толику. Чтоб его драгоценное тело не беспокоили. А Серегино поместили в такое место, откуда ему до Редьки не дотянуться.

Я задумалась. Борис был прав. Редька вполне мог решить воспользоваться возможностью наказать Серегу. За что – вопрос десятый. Но он на него дико разозлился, а тут предоставляется такая великолепная возможность…

– В общем, Серега сел. Вопрос: на сколько? – тем временем сообщил Борис.

– Но почему? – впервые подала голос Люся. – Ведь если с его машиной кто-то повозился, значит, он не виноват! Пусть там кто-то и погиб на месте! Не сам же он себе колесо отвинчивал, или что там у него произошло? Тормоза, ты говорил? За что его посадили?

– Его еще не посадили, – устало сказала я. – Просто для него избрали такую меру пресечения: содержание под стражей. И ее даже, наверное, еще не избрали. Он просто задержан на трое суток.

И вообще не стала объяснять, что слово «сидеть» лучше не употреблять – как объяснял мне старый рецидивист, чалый[7] Леонид Петрович, дядька моей одноклассницы. Есть масса других слов и выражений, «правильных» слов и выражений – чалился, был у хозяина, работал на хозяина, топтал зону, цинтовал, отбывал наказание в местах лишения свободы, в конце концов.

А если скажешь «сидел», вполне можешь услышать стандартный ответ или комментарий: "Садятся бабы (возможны другие синонимы слова женщины") на х…"

– Но почему?! – опять воскликнула Люся.

– Это вопрос не ко мне. Но есть такая вещь, как причинение смерти по неосторожности. Сто девятая статья УК. До трех лет. Двум или более лицам – до пяти. Хотя тут, она, пожалуй, не очень подходит…

В дальнейшем, уже дома, просмотрев УК, который у меня «дежурит» рядом с компьютером, я поняла, что подобный случай скорее подпадает под другую статью – 264-ю – "Нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств": "Нарушение лицом, управляющим автомобилем… правил дорожного движения или эксплуатации транспортных средств, повлекшее по неосторожности… смерть человека, – наказывается лишением свободы на срок до пяти лет с лишением права управлять транспортным средством на срок до трех лет".

Если же двух или более лиц – на срок от четырех до десяти лет…

А вообще повод всегда найдется. Для следствия же в подавляющем большинстве, случаев выгоднее, чтобы использовалась мера пресечения "содержание под стражей", в особенности для тех, кто взят в первый раз. Человек оказывается практически в полной и безраздельной власти "компетентных органов", к нему могут применить и психологические, и физические меры воздействия. Была у меня статья "Беззаконие на законных основаниях", написанная на основании разговоров с теми, кто уже вышел…

Причем в опубликованный текст не вошла и треть собранного материала.

– Наши все считают, что если бы не Редька, Серегу бы уже отпустили, – заметил Борис. – Он сидит из-за этого гада. И будет сидеть, если мы все ничего не сделаем. Редька воспользовался возможностью. Юля, надо что-то делать! На наших ребят ты можешь рассчитывать. Используй свои журналистские связи.

А мы с ребятами… Ты только скажи, что нужно делать.

Я медленно кивнула, попрощалась с Борисом и Люсей и поехала домой.

Вернее, это я думала, что поехала домой.

Мне не дали туда доехать.

Глава 9

Было уже поздно, машин на дороге попадалось немного. Внезапно из переулочка, перерезая мне дорогу, вылетел огромный джип. Я только успела нажать на тормоз. Дверцы джипа тут же раскрылись, из него вылетели четыре амбала, подскочили ко мне, раскрыли дверцу и накрыли мне лицо тряпкой, пропитанной какой-то дрянью.

Я отключилась.

Очнулась в кромешной тьме в незнакомом месте. Ничего рассмотреть вокруг не могла. Поняла, что правая рука прикована наручником к гладкому металлическому шесту, правда, наручник ходил по нему свободно, и я могла опустить его в самый низ, когда лежала, чтобы не держать руку на весу. Вставая, вела наручник вверх. Другой рукой ощупала шест. Вероятно, он шел от пола до потолка. Хотя до потолка не могла дотянуться. Лежала я на каком-то матрасе – довольно толстом и, по всей вероятности, набитом старой ватой. Постельное белье, подушки и одеяла не предусматривались. Пол был деревянный. Отдать должное помещению, в нем оказалось не жарко, но и не холодно. Я не почувствовала ни сырости, ни сквозняка, хотя если нет окон…

В тот вечер я так и не смогла определиться, нахожусь ли под землей или над землей. Обойдя шест с другой стороны, добралась до ведра, плотно прикрытого крышкой – моей параши.

Крышка закрывалась настолько плотно, что запаха не было никакого. Неподалеку от параши нашлась трехлитровая банка с водой. "Не пей, Иванушка, козленочком станешь", – почему-то вертелась в голове идиотская строчка, но пить хотелось страшно. Вначале я просто дотронулась до поверхности воды кончиком языка.

Вроде нормальная. Сделала один пробный глоток. Потом еще один. Вода оказалась на удивление вкусной, словно из родника. Или это мне кажется после отключки и вдыхания какой-то гадости?

Я еще пошарила руками вокруг, но еды не обнаружила. Даже хлеба тюремщики не положили. Гады.

И кто это меня прихватил, интересно? Наверное, из той же компании, что наведывались в квартиру. Нет, надо было все-таки принимать Танино предложение и брать с собой Сару или Барсика. Хотя когда бы я успела их вытащить из сумки?

И где теперь моя сумка? Там же документы, ключи, сотовый. А моя машина?! Это братва себе может без труда новые тачки покупать, но не я со своих гонораров. Ну я эту сволочь пропечатаю в следующей статейке!.. Заснять, наверное, не удастся… Но в статье… Хотя ведь следующей статьи может и не быть – вдруг мелькнула жуткая мысль. Я тут же приказала себе не раскисать, хотя очень хотелось пустить слезу: себя было жалко.

Не увидев с утра мою машину, забеспокоятся Таня и Ольга Петровна. У них есть запасные ключи от моей квартиры. Они войдут и поймут, что я не ночевала. По крайней мере, кота покормят. Одним беспокойством меньше. Но они знают, что я им всегда звоню, если вдруг решаю остаться у мужчины – опять же из-за кота. Если не позвонила – значит, что-то случилось. Они свяжутся с Андрюхой и, конечно, расскажут про визиты братвы. Но где он будет меня искать?

И сколько мне тут придется сидеть?!

Орошая матрас слезами и время от времени попивая водичку (в горле и во рту стояла сухость), я прикидывала возможные варианты развития событий. В конце концов заснула.

Меня разбудил яркий свет, вдруг ворвавшийся в место моего заточения. Продрав глаза, поняла: кто-то открыл ставни.

За окном светило солнце, виднелся участок голубого неба, на фоне которого в легких порывах ветра покачивались деревья. Сама я находилась в деревянном доме или сарае, в пустой комнате. Из мебели здесь были шест, к которому меня приковали наручником, и две табуретки у одной из стен. Матрас, на котором я спала, оказался полосатым (красно-белым) и даже не очень грязным. Вообще пыли кругом не было: кто-то тут регулярно убирался.

Не успела я осмотреться, как единственная дверь раскрылась и на пороге появились дедуля с бабулей неопределенного возраста, правда, оба верткие, юркие и сухощавые. Оба были загорелыми, одеты просто, причем в льняную одежду (домотканую?), выглядели свежими и ничуть не побитыми жизнью, как городские пенсионеры.

Глядя на них, я почему-то решила, что нахожусь в деревне, причем такой, которую цивилизация не очень коснулась. Из открытой двери до меня донеслись запахи: сена и еще кое-чего, до боли знакомого.

– Доброе утро, красавица, – сказал дедок, улыбаясь. – Умыться не желаешь? Водичка холодненькая, колодезная. Или ты только теплой умываешься?

Дедок держал в руках небольшой тазик и ведерко средних размеров, наполненное водой.

Он подошел ко мне и поставил их передо мной.

– Давай поливать буду, а ты умывайся.

"И куда ж это я попала?" Но первым делом следовало установить контакт с тюремщиками.

Так я скорее что-то выясню.

Я вежливо поздоровалась в ответ, умыла лицо одной левой, прополоскала рот, поблагодарила дедка, а затем вытерлась протянутым бабкой льняным полотенцем.

– Что на завтрак желаешь? – спросил дедок.

Бабка стояла молча.

Хотя обычно я не завтракаю, но тут мне страшно захотелось есть. Свежий деревенский воздух действует? Да и вчера я не нажралась на ночь, как делаю обычно.

– А что можно? – спросила я.

– Яишенку. Яички свои, сегодня с утра курочки снесли. Сметанки своей можно. Сметанка – прелесть. Ложка в ней стоит. Молочка попить. Колбаса есть, тоже своя. Сам коптил. Мясо копченое. Козлятинка или лосятинка. А днем ушицей тебя покормим. Я рыбку уже наловил, но пока сварить не успели. Ну так что, будешь?

– Яичницу с колбасой и чайку покрепче, если можно.

– Можно. Голова побаливает? Это у всех так. Я тебе сейчас настой из трав принесу – через полчасика пройдет.

Дед с бабулей удалились, но вскоре появились вновь – со всем заказанным. На пол передо мною поставили каменную подставку (чтобы дерево не прожгло сковородкой?), на нее сковородку, рядом на жестяной тарелке лежали нарезанные кусочками колбаса и хлеб. Настой был в жестяной кружке, в которой мне потом принесли и чай. Нож не дали, только вилку и ложку.

Дед с бабкой сели на табуретки у стены и смотрели, как я ем. Я смела все предложенное, сказала, что было очень вкусно, поблагодарила и поинтересовалась, долго ли мне еще предстоит столоваться у хозяев.

– А вот этого не знаем, – сказал дедуля. – Не нам решать. Но ты, девонька, не беспокойся, с голоду не помрешь. От голода у нас еще никто не умирал. Как раз поправишься. А то ты уж слишком худая. У нас тут только натуральные продукты, рыбалка, охота. Так что будешь кушать то, чего раньше никогда не ела.

– Спасибо большое, но мне все-таки хотелось бы узнать, когда я смогу питаться на своей собственной кухне.

– Ух ты какая непонятливая! С этим вопросом не к нам. Вот приедет начальство – у них и будешь спрашивать.

Меня, конечно, заинтересовало, когда приедет начальство. Но этого дед с бабкой опять же не знали.

– Моя машина случайно не здесь? – спросила я. – Белая "шестерка".

Дед посмотрел на меня удивленно.

– Мою машину случайно сюда не перегнали? Мне не хотелось бы ее лишиться. А если ее бросили там, где взяли меня, то машину разденут, как минимум.

Дед покачал головой.

– Ой, девонька, тебе не о машине сейчас думать надо, – сказал.

– А о чем?

– Ну это тебе виднее. Сюда просто так не попадают.

– Если б я знала, почему тут очутилась…

– Это все так говорят, – заметил дедок.

Меня как журналистку тут же заинтересовало, много ли людей гостили на матрасе до меня, питаясь натуральными продуктами. Дедок только махнул рукой.

– А сколько покинули этот дом вперед ногами?

– Нисколько, – удивленно посмотрел на меня дедок. – Сюда только на время привозят, а когда человек все поймет, ну или сделает, что просят, или я там не знаю что, его домой отвозят.

– А ваши постояльцы своим ходом сюда не наведываются, чтобы пищи-то натуральной уже двумя руками поесть?

Дедок хитро усмехнулся и заявил, что, не зная дороги, сюда не добраться, а дорога известна очень немногим.

– Ну ладно, девонька, у нас еще работы много. Должна понимать: все хозяйство на нас.

На обед ушицы покушаешь. А к вечеру, может, и начальство приедет. А может, и не приедет. Ты особо не рассчитывай. Они люди занятые.

Я попросила принести что-нибудь почитать.

Минут через десять вернулась одна бабка и положила передо мной на выбор книжку из цикла «Братва», явно забытую в этих местах кем-то из потенциальных прототипов; переводной женский роман некой американки, на обложке которого полуголый мужик с роскошным телом обнимал даму в платье фасона прошлого века.

Платье уже было снято с одного ее плеча, к которому и припал губами герой. Третьим был предложен прошлогодний выпуск нашего еженедельника "Невские новости". Подумать только: нас и тут читают! Это радовало.

От нечего делать прочитала про подвиги братвы, безжалостно расправляющейся со всеми конкурентами и даже с теми, кто слишком много знал, потом углубилась в наш еженедельник.

О чем мы там писали в прошлом году? Димка в своем обзоре шоу-бизнеса жалел несчастного принца Монако, считающего, что Кристина Орбакайте – самая популярная певица в России.

Что принц Альберт подумает о России и музыкальных вкусах россиян? Мне почему-то вспомнился Галькин воздыхатель Женя. По-моему, он, с душой поющий под дверью возлюбленной, мог дать большую фору всей московской тусовке вместе взятой. Вот кого следовало демонстрировать принцу Монако и прочим королевским особам. За пузырь Женя такое споет… И сколько еще в России подобных талантов? И вообще сколько талантов, которым просто не пробиться, потому что все места заняты? Мне стало грустно.

Чтобы развеселиться, нашла Тонькину страницу. Прочитала сочиненное ею самой письмо читательницы, якобы спрашивающей у авторитетного издания, сколько мужчин женщине стоит иметь одновременно. Авторитетное издание в Тонькином лице отвечало, что как минимум трех: мужа – для денег, жеребца – для удовлетворения плоти, друга – для души. Остальные – по желанию. Можно второго жеребца – если упомянутых товарищей все равно не хватает.

Можно еще парочку для улучшения своего материального положения. Но в таком случае необходимо помнить о заболеваниях, передающихся половым путем и имеющим широкое распространение в наше время в нашем городе. Правда, Тонька тут же успокаивала народ: теперь все лечат, и даже давала адрес, где. Я помню, как Тонька хвасталась, сколько ей заплатили за эту рекламу. Димка, кстати, у них потом лечился бесплатно, вернее, он в своем опусе рассказал про обследование одной звезды мужского пола, которая свято следит за своим имиджем, а поэтому регулярно проверяет свое здоровье. Ведь звезда же не может подвести поклонниц и распространять среди них венерические заболевания.

Хотя поклонницы были готовы на любой подарок звезды, даже сифилис. Димка за эту статью содрал гонорар и со звезды.

Имелся и мой опус – о торговле наркотиками на финских дискотеках и о том, как в качестве наркокурьеров используют или пожилых людей, или совсем молодых: подозрений меньше. Вспомнила, как тогда сидела ночью в своей машине с питерскими номерами… Ко мне подходили за водкой, пивом, сигаретами и наркотиками. В финской полиции уже специальный отдел создан по работе с русскими. Однако нас так просто не возьмешь. Финскими руками. Но меня-то сейчас прихватили русские.

С чем же связано мое появление в гостях у бабули с дедулей? С последней поездкой в Финляндию? С закрытой выборгской гостиницей?

Лично с Сергеем? Я была уверена, что меня взяли не из-за какой-то статьи. Не писала я ничего такого, за что могли приковать наручником к шесту. Но что же от меня хотят?

Глава 10

Об этом узнала вечером.

Послышался гул мотора, потом хлопнули дверцы, раздались мужские голоса. Я приготовилась, встав у шеста.

В мою просторную одиночную камеру зашел Александр Иванович Колобов (по жене – Эриксон), с которым мы совсем недавно познакомились в Выборге.

– Добрый вечер, Юленька, – расплылся он в слащавой улыбке. – Надеюсь, ты тут не голодала?

– Хорошая у вас загородная база, Александр Иванович, – сказала я вместо приветствия.

– Неплохая, – кивнул он совершенно серьезно, сел на одну из табуреток, а потом бросил через плечо двум своим быкам:

– Брысь! И не заходить, пока не позову!

– Но… – попытался возразить один бычара.

Он, по-моему, имел счастье лично познакомиться с Сарой и Барсиком. Хотя я могла и ошибаться: этих молодцев вывели в каком-то одном инкубаторе. Или это какая-то новая таинственная раса, которая где-то пряталась в советские времена и вылезла в общество после перестройки, чтобы устанавливать свои порядки?

– Брысь!

Молодцы удалились. Колобов посмотрел на меня устало и сказал:

– Села бы ты, Юля. В ногах правды нет, а разговор у нас будет долгий.

– Табуретку пододвиньте.

Александр Иванович поднес табуретку к шесту. ("Вот что значит мужчина из Питера, – подумала я, – даже пленнице предлагает сесть.

Не то что московские издатели, у которых для посетителя может не найтись стула".) Сам Колобов удалился на свою табуретку, вздохнул и предложил мне рассказывать все с самого начала. Я уточнила, что именно его интересует. "Как провернули дельце с Татариновым", – ответил Александр Иванович. Я непонимающе уставилась на собеседника. Но в голове судорожно проносились мысли. О каком дельце идет речь?

Что все-таки сделал Сергей? И каким образом он меня подставил?

Но сейчас мне требовалось убедить Колобова в своей непричастности ни к каким темным делишкам Сереги. Изобразить святую простоту – хотя это навряд ли получится. Но уж в отсутствии какого-либо злого умысла со своей стороны по отношению к господину Колобову лично смогу убедить? Не хотелось зря страдать.

А Серега в любом случае в «Крестах». Или пока еще в каком-нибудь ИВС. О том, как ему помочь, я буду размышлять после того, как отсюда выберусь. Сейчас я находилась не в том положении, чтобы думать о спасении милого друга.

Самой бы выбраться в целости и сохранности.

Но одни и те же мысли меня не оставляли: Серега хотел алиби? Для кого? И с офисом ли было связано дело? За что он отстегнул мне почти тринадцать тысяч баксов?

– Что вы от меня хотите? – поинтересовалась у Колобова.

– Знаешь, как меня подмывает ответить?

– ?

– Любви, как говаривал мой любимый герой Остап Бендер. Но на самом деле хочется мне другого, Юленька. Ответов на вопросы.

– А я могу задать один вопрос? – посмотрела я в глаза Колобову.

– Вообще-то вопросы здесь задаю я, – ответил он. – Но понимаю: тебе со своей журналистской натурой не совладать. Валяй!

– Какие у вас отношения с Редькой?

Колобов слегка дернулся. Наверное, он ожидал, что я спрошу что-то про эту загородную базу со здоровым питанием, про старичков-тюремщиков, про предыдущих заключенных…

Его, конечно, заинтересовало, почему я, прикованная к шесту, спрашиваю не о своем освобождении, а о Креницком.

– Ответьте, пожалуйста, если нетрудно. Потом я отвечу на ваши вопросы.

– От этого будут зависеть твои ответы?

– В некоторой степени.

– Мне нужна правда, только правда и ничего кроме правды.

– Будет. Только ее ведь можно подавать по-разному, не так ли? – я хитро прищурилась. – Зачем мне лишние неприятности, если я невольно обижу вашего друга? Или он не друг? Доверенное лицо? Собутыльник? "Шестерка"?

Колобов задумался, потом, подбирая слова, заявил, что не доверяет никому, вообще никому. Жизнь научила. Миром, в котором он живет, мы все живем, правят волчьи законы.

А он – вожак стаи, и намерен им оставаться.

Вообще-то внешне он напоминал ленивого борова, но никак не поджарого волчару, хотя по духу… Эта база с дедулей и натуральными продуктами все-таки была свидетельством мягкотелости.

Или я ошибаюсь? Может, несговорчивые бизнесмены и банкиры, попадая сюда, наоборот, понимали, как им повезло иметь дело с Колобовым, а не с каким-нибудь любителем паяльников и раскаленных утюгов? И быстрее соглашались на все условия? А потом и зла на Колобова не держали?

Понимали, что с ним лучше дружить? И что он человек, а не зверь… Хотя… Я жалела об одном: сразу после возвращения из Выборга не удосужилась выяснить точное место Колобова в питерской иерархии. Сейчас мне это могло бы помочь.

– Павлу Степановичу довелось в свое время пожить у этого шеста, – наконец сказал Колобов со своей фирменной хитрой улыбочкой. – И он быстро все понял.

– Кстати, а почему шест?

– Это ты как журналистка интересуешься?

Я кивнула. Оказалось, Колобов обожает смотреть, как у шеста танцуют девочки, правда, я тут – первая особа женского пола. Но ему хотелось сделать что-то особенное, отличающееся от других мест заточения, – чтобы людям было что вспомнить. И вот однажды, сидя в ночном баре, он и подумал: а почему бы не установить шест?

Мужики тогда найдут о чем помечтать, когда они тут будут томиться.

– А дедуля с бабулей откуда взялись?

– Местные. Деревня вымерла. Они остались. Нам помогают. За это имеют прибавку к пенсии. Ну и людям приятнее, когда за ними такие старички ухаживают. Не находишь? Или ты бы предпочла братков с бычьими шеями?

Я покачала головой. О местонахождении деревни, как я понимала, спрашивать бесполезно: все равно не скажет. Найти же ее в Ленинградской области, как я догадывалась, будет невозможно. Хотя я не исключала, что это может быть и Новгородская, и Псковская: ведь я же была в отключке, пока меня сюда везли.

Но меня интересовало и нахождение моей машины, а также сумки с документами и телефоном. Я спросила о них вслух.

– Ну мы же не звери, машина у твоего подъезда стоит, где и обычно, сумка здесь, – развел руки Александр Иванович. – Понимаем: ты – не миллионерша. Я специально выяснил твои гонорары. Юленька, а ты не хочешь случайно на меня работать? Будешь писать, что скажу. Снимать то, что покажу и в нужном мне ракурсе. Платить буду раз в десять больше, чем в вашем холдинге.

Я покачала головой.

– Я так и знал, – сокрушенно покачал головой Колобов. – Репутация дороже денег. Ее сложно заработать, но легко потерять. А умный читатель всегда поймет, что статья или сюжет заказные. А что согласишься написать под заказ?

Я улыбнулась и подтолкнула к Колобову наш прошлогодний номер, сказала, какую страницу открыть.

– Нечто типа рекламы медцентра. Вполне безобидно и деньги неплохие. В статью можно умело ввернуть. Просто несколько раз упомянуть: "Как сказала свидетельница из медцентра такого-то…", "Сотрудники – медцентра, с которыми удалось поговорить, к сожалению, ничего по данному поводу сказать не могли…"

– Но ведь для этого должно быть совершено какое-то преступление? Не думаю, что сотрудники медцентра на него пойдут ради рекламы.

У нас в городе все время что-то происходит, объяснила я собеседнику, просто следует немного подождать, пока что-то не случится рядом с заказывающей своеобразную рекламу фирмой: дорожно-транспортное происшествие, или драка, или ограбят кого-то. Пусть происшествие самое незначительное – но ведь его значимость вполне можно раздуть. И упомянуть медцентр, супермаркет или еще какую-то фирму, у дверей которой все и происходило. И фотографию к статейке приложить с яркой вывеской или перечнем услуг.

– Хотя, конечно, подобным нельзя заниматься постоянно. Иначе тебя не будут читать и смотреть. Ведь читатель и зритель ждут сенсации, чего-то, о чем они никогда не слышали, какой-то сногсшибательной новости. Или оригинального подхода к знакомой теме. Все время нужно выискивать что-нибудь, не набившее оскомину. Поэтому я и гоняюсь то по финским свалкам, то по дискотекам, где наши финнам наркоту толкают, на трупы выезжаю, использую любую возможность раздобыть интересную информацию – как, например, было в элитной выборгской гостинице. Ведь она же – тема на несколько статей. Если вы, конечно, позволите мне о ней хотя бы написать, про съемку даже не спрашиваю, – добавила я с хитрой улыбкой. – Например, о Любаше. Я ее так разделаю, что мало не покажется. Но без рекламы сейчас не выжить ни одному изданию и ни одному телеканалу. Да и журналисты соглашаются писать заказные статьи только потому, что гонорары очень малы. Если бы нормально платили – все было бы по-другому. И пресса, я думаю, была бы другой.

Александр Иванович кивнул в задумчивости, помолчал, продолжая о чем-то размышлять, потом все-таки предложил мне приступать к рассказу, ради которого мы, собственно говоря, и встретились.

– Простите, а почему нельзя было встретиться в другой обстановке?

– Ну, Юля, ты же должна понимать…

– Я не понимаю.

И это соответствовало действительности.

Или братки после знакомства с моими соседями решили пойти на такие кардинальные меры?

– Какие братки? – искренне удивился Колобов.

– Так разве не ваши ко мне приезжали?

По-моему, я узнала того, который сюда вас сопровождал. Хотя и не уверена. Я его только в дверной глазок видела.

– Сейчас много похожих ребят в охране служит, – заметил Александр Иванович, повторяя мои мысли, потом попросил подробно рассказать, кто меня домогался и каким образом.

Я рассказала. Александр Иванович хмыкнул и покачал головой.

– Это точно не ваши были?

– В том-то все и дело, что нет… Но ты ведь – личность в нашем городе известная, не правда ли? Так, Юля, к делу.

– Но почему вы меня сюда привезли?!

– Да потому, что твоего любовника закрыли! Или сам решил закрыться. Думает, наверное, что я до него в «Крестах» не доберусь! Но я его везде достану. Мне просто было легче тебя взять.

И от тебя я скорее получу информацию. Как мне кажется, – опять хитренькая улыбка. – Ты же разумный человек – судя по тому, что мне довелось про тебя разузнать. Зачем зря страдать?

И за кого? За мужика, который тебя бросил ради другой? Ты что, мазохистка? А деньги я тебе заплачу. Окажу бедной журналистке спонсорскую помощь. Ну выкладывай, что тебе Татаринов наплел.

У меня тут же возникло два вопроса. Во-первых, за что мне собирается платить Колобов? А во-вторых, то есть это, конечно, во-первых: неужели он считает, что Сергей мог добровольно отправиться в «Кресты»? Я именно так поняла из колобовской речи. Разве это не Редька устроил? Хотя… Я задумалась.

Сергей мог все сделать сам. Не он первый, не он последний. Люди отправляются немного посидеть, чтобы снять остроту какого-то вопроса. В основном, о взаиморасчетах. Затихарятся, отдохнут от дел, а потом возбужденное дело тихо закроют – за отсутствием состава преступления (за определенную сумму, зависящую от тяжести предъявленных обвинений). После освобождения, кстати, можно в депутаты податься (Серега-то, интересно, не планирует ли подобное?) – это теперь модная в России тенденция: с нар – в народные избранники (а то Серегу-то как раз с работы выгнали). Народ наш всегда любил страдальцев. Хотя в последнее время рассчитывать лишь на жалость народа к настрадавшемуся от произвола властей нельзя. Нужно еще заплатить. Рынок – он и у потенциальных законодателей рынок. А бывших страдальцев у нас переизбыток.

Колобов как-то странно на меня посмотрел.

– Юля, мне кажется, мы не совсем понимаем друг друга.

– Я вас вообще не понимаю! Поняла одно: вы взяли меня, а не Сергея, потому что он в «Крестах», а я на свободе, до меня легче добраться, и поскольку я не мазохистка, я вам скорее все расскажу. Так?

Колобов кивнул.

– Но зачем вам вообще надо было кого-то из нас брать?

– Юля, не надо прикидываться идиоткой.

Я знаю, что ты не идиотка.

– Спасибо на добром слове. Но объясните, пожалуйста, о чем речь? Что произошло?

Александр Иванович ответил, что как раз добивается от меня ответа на этот вопрос. Я заморгала. Он сделал мне комплимент ("Какие у тебя яркие живые глаза, Юля!") и спросил, с какой стати мы снова сошлись с Татариновым.

– Мы не сходились, – ответила я.

– Но он всем рассказывал, что у него с тобой любовь! Он понял, что жить не может без тебя! Готов все бросить, только бы снова быть с тобой.

Колобов помолчал немного и добавил, что, будучи лично знаком с Аллочкой Креницкой, он на месте Сергея тоже посчитал бы меня воплощением всех добродетелей. Ангелом во плоти. А если вспомнить еще и Аллочкину мамочку, мадам Креницкую… Колобов заметил, что Сергею уже можно было бы поставить памятник за то, что полтора года прожил в той семье.

– Александр Иванович, – вздохнула я, – Сергей может рассказывать о своей любви ко мне кому угодно и сколько угодно. Я его назад не пущу, – сказала специально для Колобова, хотя имела совсем другие планы.

– Но ты останавливалась с ним в одном номере в гостинице.

– Это ни о чем не говорит.

– Как это?

– Раз переспать, плоть потешить и пустить назад в свою жизнь – это две большие разницы, как говорят в одном известном городе.

– Но почему ты с ним поехала в эту гостиницу?! Ты же в Финляндию отправилась с двумя мужиками! С ними, что ли, переспать не могла, если так захотелось?!

Так, и про Димку с Костей уже знает. Ладно, надо начинать говорить, пока не разозлился.

Я пояснила, с какой целью ездила в Финляндию, как случайно встретила там Сергея и как он предложил мне провести с ним ночь.

– Ты полтора года не отвечала на его звонки! Я выяснил, как он обрывал тебе телефон.

Письма электронные прочитал: у него ведь остались копии. А ты ни на одно не ответила. Стерва. Мужик страдал, а ты…

– Нечего было на другой жениться, – ехидно заметила я. – Выбрал бабки – сам виноват.

А теперь уже поздно.

– Вот об этом и речь, Юля! Ты думаешь, я работу не провел подготовительную перед тем, как тебя сюда тащить? Почему ты согласилась поехать с ним в гостиницу?

– Ему было нужно алиби, – сказала я. – Я его пожалела.

Про десять тысяч долларов решила умолчать.

То есть двенадцать восемьсот.

Колобов изменился в лице, потом попросил рассказать поподробнее. Я сказала про жену Артура, которую Сергей хотел просить вначале, повторила историю про нашу случайную встречу, пояснила, что он страшно не хотел присутствовать в офисе на каких-то переговорах – и в результате не присутствовал. Но ему нужно было веское оправдание, почему он там не появился.

Я показалась ему очень подходящим. По крайней мере, для тех, для кого требовалось алиби, я должна была стать очень веским аргументом.

– Так для кого оно ему требовалось?

– Насколько я поняла – для тестя. Он во-. обще был в шоке, когда узнал, что тесть оказался вместе с нами в гостинице.

Колобов задумался. Я добавила, что, насколько мне известно. Редька дико разозлился, что Сергей сорвал переговоры и выгнал его из фирмы именно за это. То, что он домой пришел не вовремя, с его дочерью поругался, со мной вместе был – ерунда. По крайней мере, для Редьки. Хотя могу и ошибаться. Это Александру Ивановичу виднее, он и Редьку, и всю ситуацию знает гораздо лучше меня. А если не знает – ему проще все выяснять, хотя бы у того же Редьки.

Александр Иванович медленно кивнул и заметил, что Редьке в самом деле плевать на отношения дочери и зятя. И даже развод не был бы поводом увольнения Сергея – теперь, когда он стал правой рукой Креницкого. Они в последнее время хорошо сработались, и Павел Степанович, как показалось Колобову, относился к Сергею как к сыну. Меня это заявление, признаться, удивило.

– А что за переговоры намечались, не выяснила? – посмотрел на меня Колобов.

Я покачала головой. Сергей не говорил. Я не спрашивала, понимая, что не скажет.

Колобов тут же извлек из кармана трубку, потом записную книжку, набрал какой-то номер и попросил позвать Наташу. Ее он прямо спросил о бизнесменах, которые были тогда в офисе и не дождались Сергея и Редьку. Выслушав ответ, уточнил, есть ли у Наташи хоть какие-то данные на этих типов.

– То есть просто были запланированы переговоры? Тебе не называли ни имен, ничего?..

Понял. Спасибо, деточка.

– Секретарша Креницкого и на вас работает? – улыбнулась я, вспомнив, что Борис называл ее имя.

Александр Иванович кивнул и пояснил, что пятьдесят один процент, то есть контрольный пакет акций «Импорт-сервиса» принадлежит ему.

Я с трудом сдержала возглас удивления, хотя…

А почему бы и нет? Колобов тем временем медленно произнес:

– Странно. Очень странно. Наташка этих двоих ни разу не видела. Фоторобот мы, конечно, составим. Если Павел Степанович нам ничего сам не скажет, – лицо Колобова озарила улыбка удава. – Значит, Сергей очень не хотел с ними встречаться?

Я кивнула. Потом напомнила, что, по мнению коллектива фирмы, именно Редька постарался, чтобы Серегу закрыли в «Крестах». И кто-то же поработал с его машиной? Я тут же уточила у Колобова, не знает ли он, что именно с ней случилось.

– С тормозами кто-то побаловался, – сообщил он то же, что говорил Борис. Пока Татаринов находился в офисе. Сработано быстро и профессионально. Он уже на первом светофоре не смог затормозить. Ему вообще крупно повезло, что жив остался. Но для этого он направил машину на остановку, где стояли люди… Как ты знаешь, один погиб, второй так и лежит в реанимации. Может, еще кто-то пострадал по мелочи, это я уже не в курсе. Ларек он там пробил к чертовой матери. В этом ларьке и застрял.

Александр Иванович почесал подбородок, потом попросил рассказать про наше совместное с Сергеем пребывание в гостинице. Я рассказала, только решила на всякий случай не упоминать кейс, с которым Татаринов не расставался ни на минуту. Зачем давать Колобову лишнюю информацию?

– Люба подтвердила, что Сергей выходил из номера. У них ведь с Любой, как тебе сказать…

– Да скажите, как есть. У меня с ним все в прошлом.

– В общем, он отправился в комнату отдыха администраторов. Там у администраторов случается разнообразный отдых, – Колобов хмыкнул. – Оттуда позвонил на телефон в фойе. Не решился спускаться, чтобы ни с кем не столкнуться. Так он Любаше пояснил. Она сама к нему поднималась. Сказала ему про тестя. Ну и подзадерхалась ненадолго, – Колобов опять хмыкнул. – Потом ты решила крутануть хвостом. Вы с ним, видимо, разминулись, когда ты по одной лестнице бежала вниз, а он по другой поднимался наверх.

Я задумалась. Но неужели он не услышал моих криков? Или забыл мой голос? Не узнал?

Не мог подумать, что это я кричу? Но на эти вопросы мне сможет ответить только сам Сергей.

– Давай теперь про прибалта, – велел Александр Иванович.

– Про него вам лучше у Любы спросить.

– Уже спросил. И она потом еще звонила, рассказывала про твой визит в сопровождении органов. Так что раскопали органы? Юля, мне просто не хочется зря тратить время на выяснение. Ты же должна понимать, что я все равно узнаю то, что знают они. Ты мне просто сэкономишь время.

Я еще раз поведала про встречу в полутемном коридоре, потом про «Толика», однако про труп девушки в багажнике решила умолчать, но про труп в канаве рассказала подробно. Александр Иванович на протяжении всего моего монолога чесал подбородок.

– И что бы ты сделала на моем месте? – спросил, когда я закончила говорить.

– В смысле? – удивилась я.

– В самом прямом.

– Я, признаться, не понимаю, о чем речь.

Вы хотели выяснить, что я делала в гостинице – я вам рассказала.

– Нет, не рассказала. Юля. Я так и не понял, чем тебя завлек Сергей. Почему ты согласилась? Потому что бывшему любовнику потребовалось алиби? Тому, который от тебя ушел к другой женщине? Тот, на звонки и письма которого ты полтора года не отвечала? И тебе тут вдруг стало его жалко? Чушь.

– Ну я же журналистка, Александр Иванович! Я гостиницу хотела своими глазами посмотреть! Сергей рассказал, кто там останавливается и что вытворяет. Известных в городе личностей называл. Ну не могла я устоять? Это же такая фактура!

– А ты помнишь, что я велел тебе про нее не писать? – прищурился Колобов.

– Это было позднее. Уже в гостинице. Когда Сергей меня уже завлек и искусил фактурой. Кстати, вы обещали взамен материал по металлу и оружию. Когда дадите?

– Сегодня, – ответил Александр Иванович. – Кстати, можешь и про эту базу отдыха написать. Разрешаю. И про гостиницу валяй. Тоже разрешаю. Меня только не надо упоминать. Я в рекламе не нуждаюсь, – он уныло усмехнулся. – И никаких конкретных адресов. Да это-то ты и так знаешь.

Потом Колобов долго сидел задумчивый.

Я не лезла с вопросами, наблюдая за ним исподтишка. Что произошло? А ведь явно произошло что-то серьезное… Он думал, что во всем виноват Сергей – на пару со мной. Но теперь, похоже, считает по-другому. Спросить или не спросить? Ведь мне же нужно знать, во что я вляпалась. Но лучше подождать, пока Колобов сам не будет готов к продолжению разговора.

Наконец он посмотрел на меня усталыми глазами.

– Тебя сейчас домой отвезут, – сказал. – Только не обессудь: журналистские глазки придется завязать. При въезде в город развяжем. Ребята доведут тебя до квартиры. Посмотрят, чтобы никакая конкурирующая фирма на тебя не претендовала, – Александр Иванович ухмыльнулся.

Тут я задала свой вопрос. Колобов странно посмотрел на меня.

– Юленька, ты со своим журналистским нюхом уже должна была бы понять, в чем дело, – заметил он. – Ты меня разочаровываешь.

– Простите, не поняла.

– Деньги пропали. Большие деньги.

Я хлопнула глазами. Я-то тут при чем?

– Деньги пропали из гостиницы. Тогда, когда там находилась ты.

– И вы решили, что это я Их Прихватила?..

Или… То есть вы решили, что это сделал Сергей, а я ему помогала?.. Поэтому… – Я невольно посмотрела на наручник, которым была прикована к шесту.

– Вот теперь ты соображаешь гораздо лучше, – заметил Колобов.

Я задумалась. Мог прихватить Сергей деньги или не мог? И не из-за них ли он устроил весь сыр-бор? Но с ним я поговорю потом, добьюсь разрешения на свидание, может, его и так вскоре выпустят… Ведь если с его машиной кто-то поработал, виноват-то не он? Не сам же он себе тормоза портил? Это ж полным идиотом надо быть! Невинный человек погиб… Но сейчас я должна была отвести от него подозрение в краже. Все-таки любимый мужчина, пусть и бывший. И заплаченные мне доллары следовало отработать. Совесть мучила. Да ведь если и украл, то не у бедных. Просто экспроприировал у экспроприатора.

– Александр Иванович, но ведь в гостинице жили и другие люди, – напомнила я;

– Жили, – кивнул Колобов. – Мы с Редькой, вы с Сергеем и этот таинственный прибалт. Больше постояльцев не было.

– Вы спрашивали, что бы я стала делать на вашем месте? На вашем месте я занялась бы прибалтом. Если он, конечно, прибалт. Но вы меня поняли.

Он в самом деле, по-моему, был наиболее подходящей кандидатурой, тем более если потом кто-то его прикончил. Да и этот маскарад…

– А вам не кажется, что Сергея кто-то специально подставлял? – не унималась я. – Кто-то очень хотел, чтобы на него свалились все шишки?

Колобов молчал и напряженно думал.

– Когда ты собираешься встречаться с Серегой? – наконец поднял на меня глаза.

– Его уже перевезли в «Кресты», или вы точно не знаете?

– Перевезли.

– Если отпустите сегодня, завтра же пойду выплакивать разрешение на свидание.

– А если не выплачешь? Далеко не всем удается. А ты ведь не жена и даже не родственница.

– Я из категории "иные лица", – кисло улыбнулась я.

– И? – рассмеялся Колобов. – Расскажи старику, как разрешение получать думаешь. Я как-то все оказывался по другую сторону забора. Да и с этой никогда не шел официальным путем.

– Возможны варианты, – уклончиво ответила я.

– Ну хоть один скажи. Просто интересно.

– Например, может потребоваться справка от участкового, что мы проживали вместе.

– А участковый помнит, что вы проживали вместе?

– Откуда он может помнить, если я его ни разу в глаза не видела? По идее он должен опросить соседей…

Я невольно вспомнила своих и рассмеялась, представив эту картину. Чтобы Александр Иванович не подумал, что у меня от объятий с шестом поехала крыша, я пояснила, какие люди проживают в соседних квартирах.

– Но участковый, конечно, никуда не пойдет. Зачем ему это надо? Вы же сами знаете, что это затюканные мужики, заваленные никому не нужной бумажной работой. И если бы им еще деньги платили… Если потребуется справка, пойду к участковому, положу купюру на стол. Будет справка. Мне про этот «способ» рассказала одна женщина, подпадающая в категорию "иные лица", именно так она и добивалась разрешения.

Правда, не в «Кресты», в колонию. Поехала на прием к начальнику, он и затребовал такую справку. И в результате все довольны. Участковый с бабками, начальник колонии со справкой, женщина с разрешением, а ее мужчина со свиданием с близким человеком с воли.

– Ты об этом писала в своих статьях?

– Нет, подробно «способы» не описывала.

Не обо всем можно написать. Более того, реальные фамилии и даже места отбывания наказания я стараюсь не упоминать – чтобы ни у кого не было неприятностей, у меня самой в первую очередь. Правда, не упоминать «Кресты» невозможно. У нас же не Москва, где «Бутырка», "Лефортово", "Матросская тишина"…

Сами ведь знаете, куда всех наших везут.

– Понятно… А если все равно не получишь разрешение? По крайней мере, пока Серега в "Крестах"?

– Что-нибудь придумаю. А вы-то что хотите? Разве вам самому не легче получить информацию из этого известного в нашем городе места? Не знаете разве, как работает "почта"?

Да описание способов передачи информации (на примере одних "Крестов") займет не одну страницу. Кстати, поведайте журналистке про передачу информации по телевизору.

– Это ты о чем. Юля?

– Хотите сказать, что не слышали про такое? Да я и сама так и не смогла точно выяснить, как это делается и делается ли вообще.

Думала, может, вы просветите.

– Приветы в прямом эфире передают.

– Да, про приветы мне несколько человек сказали. Но не только приветы передают или нет?

– Я попробую прокачать этот вопрос по своим каналам, – заявил мой собеседник, заинтересовавшийся вопросом, и добавил:

– С Сергеем, правда, никто не договаривался о кодовых фразах. Не будешь же шпарить открытым текстом?

Потом Колобов заметил, что в любом случае мне лучше встретиться с Сергеем лично. Мне он скорее откроет какие-то тайны. ("И ты уверен, что я ими с тобой поделюсь?") Да и со мной он скорее согласится разговаривать. Более того, он будет рад.

– Вы в курсе, что разговор прослушивается? Вернее, может прослушиваться? Или уже забыли?

– А ты уклончиво, уклончиво, чтобы только вы вдвоем поняли. Неужели тебя учить надо?

Мои женщины всегда знали, как передать мне нужную информацию. И я их понимал с полуслова. У вас же есть общие воспоминания. Подумай. Ну и иносказательно… Юля, ты же журналистка. Должна у тебя голова работать! Ты даже представить себе не можешь, как наши женщины изощряются, чтобы вытянуть любимых!

Я представляла, что мне придется повертеться как ужу, чтобы получить от Сергея те сведения, которые нужны в первую очередь мне…

– И записочку напиши на папиросной бумажке. Когда перед расставанием обнимать будешь, за воротник робы сунешь. Я тебе даже человека готов для тренировки предоставить и опытного вертухая. Постарайся. А потом на набережную сходишь. Серега тебе ответную записку пульнет.

Я грустно улыбнулась, глядя на Колобова.

Давно он, видимо, не сидел в «Крестах». И вообще давно не бывал на нарах. Забыл, что ли, что до и после свидания заключенных полностью обыскивают? И вообще, Сереге еще робу не выдавали и, надеюсь, не выдадут – он же пока в подследственных ходит и, я опять же надеюсь, будет оправдан или выпущен за недоказанностью или отсутствием состава преступления.

Или Колобов меня идиоткой считает? Подставить хочет? Почему-то я склонялась к последнему варианту, вслух же сказала нейтральным тоном:

– Александр Иванович, в «Крестах» до приговора суда свидания по телефону – через стекло. Мне не удастся обнять Сергея. И почему вы думаете, что он будет в робе? Робу выдают осужденным, а он-то – подследственный. Значит, будет в "гражданке".

– Через стекло? Это уже сложнее. – Он почесал переносицу. – Ну, в общем, выясни все, что можешь. А я со своей стороны постараюсь его оттуда выдернуть. В крайнем случае, ведь опять посадить можно.

Колобов усмехнулся. От этой усмешки мне стало не по себе.

– А деньги лично у вас пропали? – полюбопытствовала я.

– Можно сказать и так, – медленно ответил Александр Иванович.

– Но почему вы не проверяете тех, кто про них знал?

– Я как раз это и делаю, – заметил Колобов, странно взглянув на меня. – Согласен: ты могла и не знать.

– Я не знала.

Он пропустил мои слова мимо ушей.

– К сожалению, знало довольно большое количество людей. У меня из-за их пропажи сорвалась поездка в Финляндию. Сорвалась крупная сделка. Но даже не это главное, хотя…

Я должен вычислить негодяя. Найти и наказать.

И я должен это сделать сам. Я, а не кто-то другой. Иначе… – Колобов вздохнул. – Могу последовать за прибалтом. Здесь задействованы интересы… не только мои. И деньги не только мои.

– А если это был прибалт? Он уже наказан.

Он мертв. И как вы теперь узнаете, он виноват или не он?

– За ним же кто-то стоял, – пожал плечами Колобов. – Я его никогда в жизни не видел.

Его кто-то подослал. Мои ребята сейчас находятся в Финляндии. Артур куда-то уехал по делам. Найдут Артура – поговорят с ним. Хотя его кто-то мог просто попросить дать рекомендацию для гостиницы. Но мы выясним, кто.

Это хоть какая-то зацепка.

Я спросила про персонал гостиницы. Колобов покачал головой. Персонал был многократно проверен самыми разными людьми. Они возвращали оставленные в номерах деньги и ценности. В гостинице еще ни разу не случалось воровства. Да и возможности ни у кого не было. Они не ходят по этажам вечерами.

– А у Любы?

– Ох как вы друг другу не понравились! – покачал головой Колобов.

Он пояснил, что она с поста отлучалась только в комнату отдыха к Сереге – тогда ее заменял охранник, но быстро вернулась: в этой гостинице платят очень большие деньги и персонал не имеет привычки лишний раз покидать свой пост. ("А Сергей ведь отсутствовал довольно долго", – подумала я.) Охранник находился в своей комнатке, откуда по монитору следил за прилегающей территорией. Повар не поднимался по лестнице вообще, единственный официант – только в наш с Серегой номер и еще до прибытия Колобова и Редьки. Проститутки находились в бане.

– Я специально не брал девочку в номер, – пояснил Колобов. – Считал, что могу оставить деньги там – и они будут лежать как в сейфе. Раньше, по крайней мере, так всегда и было.

– А Редька? Он не мог?

– Он находился или в бане, или у себя в номере. Он не выходил из бани, потом пошел прямо к себе. Он не заходил ко мне в номер.

Не было у него такой возможности. Украсть их он не мог. Сам, – добавил Колобов многозначительно.

"А про мертвую проститутку ты наверняка не знаешь", – подумала я. Наверное, никто даже не обратил внимания, что она пропала. Ну может, в «фирме» беспокоятся, что не выходит на работу. И когда до нее доберется Колобов…

Если вообще станут проверять девок. Но ведь кто-то же ее кокнул и спрятал в Серегин багажник? Кто-то, кто хотел его подставить. Не сам же он ее туда запихал?

Я решила, что должна, по крайней мере для себя, выяснить, кто виноват. Мне не хотелось, чтобы невиновный человек сидел в тюрьме.

И вообще чтобы страдали невиновные. Теперь я почему-то была уверена: кто-то явно пытался подставить Серегу, и он об этом знал. Или, по крайней мере, предполагал. Вот только кто? Зачем, после разговора с Колобовым стало понятно: из-за бабок. Или милый друг все-таки не такой уж невинный агнец?

Глава 11

Мне вернули сумку, даже попросили проверить содержимое. Все было цело, телефон работал. Александр Иванович сказал, что подзадержится: хочет отдохнуть вечерок на природе, попить родниковой водицы, поесть натуральных продуктов.

– Может, девушке сухой паек с собой дать? – спросил дедок у Колобова. – Все-таки у нас первая гостья женского пола.

– Не откажусь, – я решила подать голос.

В результате мне вручили баночку сметанки, баночку медку, пяток яиц и щуку. Гориллообразный браток изобразил на физиономии сожаление и извлек из кармана черную плотную косынку. С нею приблизился ко мне.

– Извиняй, – сказал. – Приказ начальства.

У начальства в это мгновение зазвонила трубка. Колобов выслушал, что ему сказали, и изменился в лице. Браток застыл с черной косынкой.

Мы все смотрели вопросительно на Александра Ивановича.

– Артур так и не появлялся. Жена заявила в полицию. Сейчас поехала в какой-то морг.

Вроде недавно обнаружили труп, соответствующий его приметам. Пока ребята ничего точно сказать не могут, но… – Колобов сделал многозначительную паузу.

Да, дело принимало серьезный оборот. Кто-то заметал следы. Заметал тщательно. Только бы я сама вдруг не оказалась среди заметаемых…

Правда, сейчас мне больше всего хотелось поскорее добраться до родного дома и этой ночью поспать в своей постели. Мне завязали глаза, один браток сел за руль, второй рядом с ним, меня усадили назад.

До моего дома ехали почти три часа, из чего я сделала вывод, что все-таки находилась за пределами Ленинградской области. Хотя ведь так далеко везти жертву рискованно. Но это не мои проблемы. Косынку мне разрешили снять при подъезде к городу. Джип был с тонированными стеклами, так что из соседних машин меня на трассе никто не видел.

Моя родная «шестерка» в самом деле стояла у подъезда, даже была закрыта и не раздета.

Братки вылезли из джипа, напомнив, что им велено проводить меня до квартиры. Один подхватил сухой паек, свою сумку я повесила на плечо.

В сопровождении эскорта поднялась на нужный этаж, ключом открыла дверь и замерла.

В коридоре горел свет, на полу на спинах лежали два накачанных типа (почти двойники сопровождающих меня), на груди у одного свернулась кружочком Сара, у другого – Барсик. Братки боялись шевельнуться и даже дышать. На звук открываемой двери повернули только глаза, а потом их закатили.

– Ой! – хором сказали двое, сопровождавшие меня.

– Мальчики, – повернулась я к ним, – у вас наручники есть? Вы, наверное, этих с собой заберете?

– Веревка есть, – промямлил один. – В багажнике. Я сейчас сбегаю.

И попятился к лифту. Второй оказался посмелее или полюбопытнее и с интересом посмотрел на меня.

– Это ваши змеи? – спросил он.

– Соседские, – ответила я.

– Они по всему дому ползают?

– Нет, только туда, куда их пускают.

– Убери своих пресмыкающихся, гадюка! – прошипел ближайший к нам молодец.

Я не успела ответить. Сара, до этого мирно лежавшая у него на груди, зашевелилась. Парень опять замер. А Сара уже подняла голову, потом вверх стало подниматься ее тело. Парень как-то странно вякнул и, по-моему, потерял сознание. Слабые что-то у нас пошли братки.

Второй ни с какими комментариями и пожеланиями не выступал, наверное, решил, что лучше в плен к конкурентам, чем у меня дома со змеей на груди.

Тем временем вернулся браток, бегавший за веревкой. По пути он нашел и какую-то бесхозную проволоку, брошенную у нас во дворе. И куда это Галька с сожителем смотрят? Или эту проволоку в пунктах приема металла не берут?

– Юля, – вежливо обратились ко мне люди Колобова, – а вы бы не могли взять змей?

А то как мы будем пацанам руки вязать?

– Если я уберу змей, то вы им как раз ничего не завяжете. Погодите секундочку.

Я позвонилась к Татьяне, она при виде картины у меня в коридоре рассмеялась и заметила, что приняла правильное решение. По ходу сообщила, что кот сидит в квартире у Стаса.

Татьяна братков и связала, приговаривая: "Будете знать, как по чужим квартирам лазать". Затем она повесила по змее на каждое плечо и обратилась к моим сопровождающим, кивнув на так и лежащих на полу парней:

– Можете забирать.

Те покинули мою квартиру на дрожащих ногах и даже забыли попрощаться. Люди же Колобова, в отличие от них, проявили чудеса вежливости. Видимо, очень не хотели, чтобы змеи покидали Татьянины плечи.

Соседка отнесла своих любимиц к себе, затем они вместе с Ольгой Петровной и Стасом, отдавшим мне кота, пришли ко мне на чай с деревенским медом. Натуральный продукт был оценен по достоинству. Кот получил сметаны. Щуку я оставила на завтра.

– Писать будешь о своем плене? – поинтересовались соседи, когда я рассказала им о последних приключениях.

– Буду, – кивнула я. – Жаль, сюжет не сделать. Но вы мне лучше скажите, что думаете об этом?

– Стасик, – взглянула на молодого альфонса Татьяна, – а не заняться ли тебе Серегиной тещей? Зятя она лишилась, значит, сейчас будет искать молодого любовника. И тут на горизонте появляешься ты. И занимаешь вакантное место. Как раз выясняешь, что творится в этой семейке.

– Зачем ему, то есть нам, вернее. Юле выяснять, что творится в той семье? – спросила Ольга Петровна.

– Хотя я Серегу всегда недолюбливала, – заметила Татьяна, – но, судя по всему, его тут подставили. И подставили родственники. А родственники у него еще более сволочные, чем он сам. Но чтобы у Юльки не было никаких неприятностей, надо выяснить, что произошло на самом деле. Кто виноват? – один из вечных русских вопросов. А Стае деньжат подзаработает.

Как тебе такая перспектива, сосед?

– На бабу надо взглянуть, – промычал он.

– Юлька, организуй, – велела Татьяна – Ну неужели тебе не хочется помочь Серегиным родственникам лишиться части наворованных богатств? Грабь награбленное – лозунг трудового народа. А гадов тем более надо грабить.

– Я подумаю, как их познакомить, – улыбнулась я. Правда, сама не была лично знакома с Еленой Сергеевной Креницкой, хотя и наслышана.

Но Стае заявил, что и сам в состоянии познакомиться – навык есть, более того – его постоянно тренировать надо, как и любой навык, а ко всему в придачу моя рекомендация в таком деле может иметь противоположный желаемому эффект. Я должна ему просто сказать, где бывает Елена Сергеевна. Стаса больше всего интересовали музеи. Он предпочитал знакомиться в них или на выставках. Дамы почему-то думают, что если он в музеи ходит, значит, человек приличный. Они же не знают, зачем он туда ходит. А Стае встает у какой-нибудь мазни на тему природы, вздыхает и говорит:

"Какой красивый пейзаж!", потом: "В последнее время все никак не выбраться на природу".

Дамочку можно брать тепленькой, в особенности если она в студенческие годы в турпоходы ходила Я могла только предоставить домашний адрес Креницких, затем вспомнила о Борисе, позвонила ему и уточнила, где можно поймать Елену Сергеевну Борис даже не спросил, зачем она мне, задумался, потом сказал, что жена шефа вроде бы обожает шляться по всяким показам модной одежды и дорогим бутикам. Секретарша Креницкого ей вроде бы даже иногда места на показах бронирует. Я попросила Бориса еще подумать, поговорить с секретаршей и сообщить мне. Он обещал это сделать.

– Показы мод? – уточнил Стае. – Я тут как раз собирался на презентацию новой коллекции в одном элитном бутике.

– Мужской одежды? – посмотрела я на соседа.

– Женской.

– Но там же вроде должны быть юные модельки, – сказала Татьяна.

Стае пояснил, что показы бывают разные, и жены у "новых русских" – тоже. В некоторых бутиках одежда почему-то только на стандарт 90–60 – 90, но есть и другие, которым что-то продать нужно. Они в основном ориентируются на другой стандарт – русской бабы, муж которой за последние годы разбогател и из среднего инженера, ругающего на кухне правительство, вдруг превратился в крутого бизнесмена. Супруга же, раньше кипятившая выцветшее белье в большом баке, экономившая обмылки и по несколько раз сдававшая сапоги в ремонт, быстро забыла эпопею с отовариванием талонов и теперь не знала, чем убить время. Дома появилась прислуга, старые подруги, сгорающие от зависти, исчезли из жизни, новых не завелось, увлечения никакого нет, дети взрослые.

Вот и шляются скучающие дамочки средних лет по бутикам, парикмахерским да молодым любовникам. Стае, относящийся к последней категории, иногда знакомился с ними в бутиках (по музеям-то далеко не все ходят), где вроде бы выбирал подарок своей несуществующей старшей сестре. Сестра, как я уже упоминала, у него была младшая, и стандарта как раз 90–60 – 90. Но своим дамочкам он этого не говорил. Ну а дальше все было делом техники.

Мужья скучающих жен оплачивали Стасу его маленькие радости, если встречались бизнесменши (которые в музеях не попадались никогда), было еще лучше, тогда они сами платили за удовольствие. И с женами, и с бизнесменшами имелись свои плюсы и минусы, но в какой работе их не бывает?

Стае заявил, что завтра же позвонит в магазин, где уже неоднократно ловил дичь, и спросит про коллекцию, а там сядет в машине неподалеку и будет ждать появления жертвы.

– Фотография есть? – спросил у меня.

– Сейчас найдем, – ответила я и отправилась к своему архиву, где храню многочисленные снимки, сделанные мною или кем-то из коллег, или вырезанные из газет как раз для подобных случаев. В моей журналистской жизни все может пригодиться.

Фотографии новых Серегиных родственников мне в свою время презентовал один его дружок, как и его родители считавший, что Серега сморозил большую глупость. "Ты на жену и на тещеньку взгляни, – говорил мне тогда приятель Сереги. – Да с такими подарочками ему соболезнования выражать надо". Возможно, парень хотел меня утешить, но, главное, у меня остались снимки.

– Внешность суки, – заметил Стае, посмотрев на потенциальную «клиентку». – Ну ничего, с такой даже интереснее.

– Чем с кем? – уточнила Татьяна.

– Чем с простой домашней теткой, но несчастливому выверту судьбы ставшей женой "нового русского".

– Слушай, а есть такие, кто об этом жалеет?

Стае кивнул. Несколько его бывших клиенток жаловались ему, каким хорошим человеком был их новоявленный бизнесмен, пока не стал грести деньги лопатой. Как было здорово, когда они вместе делили трудности, как копили деньги, чтобы на три дня съездить в Прибалтику в плацкартном вагоне, или как откладывали на новый диван, на котором потом с таким упоением занимались любовью. А теперь благоверный или очень устал, или у него длинноногая модель, или жена сама опасается выполнять супружеский долг, так как уже раз пять лечилась от венерических заболеваний на пару с благоверным.

– Такие быстро надоедают своими жалобами. И им даже не секс нужен, им поговорить хочется, а не с кем. Им хочется, чтобы их выслушали, приласкали, пожалели, погладили по головке. А вот с сукой не знаешь, чего ждать.

Можно и гадостей. Но – интереснее.

– Ты задание понял? – рассмеялась я. – Выяснить у суки все, что знает про дела мужа.

– А вдруг это она решила подставить зятя? – подала голос Ольга Петровна.

– Навряд ли, – заметила я, – но ты. Стае, и этот вариант проверь. Ее истинное отношение к зятю. Нам нужно Серегу вытянуть и выяснить, из-за чего весь сыр-бор начался.

– Тебе же сказали: из-за денег, – напомнил Стае.

– Каких денег? Это не сказали. О какой сумме идет речь, если господин Колобов сподобился отдать приказ приковать меня наручником к шесту? Если сюда братки толпами шастают, представляющие, как я поняла, конкурирующие организации?

– Ладно, что смогу, узнаю, – пообещал Стае.

– И денег с нее бери побольше, – дала я наставление. – Чем больше возьмешь с этой семейки, тем лучше.

– За это не волнуйся, Юля, – Стае улыбнулся улыбкой мартовского кота.

Когда гости ушли, включила компьютер и часов до трех ночи работала над статьей о милых дедуле и бабуле, производителях натуральных продуктов и содержателях удивительного места отдыха несговорчивых бизнесменов. Утром отвезу Виктории Семеновне. Пусть ставит в следующий номер. Статья про аккуратно положенный в канаве труп была уже готова. С фотографиями места моего заточения, конечно, получился пролет, но в редакционном архиве найдется какая-нибудь «природа», в общем, шлепнут неясные очертания деревеньки. А уж труп у нас и загримированный, и разгримированный будет. Вдруг кто из граждан опознает и окажет помощь следствию?

Утром проснулась поздно – в одиннадцать.

Устала от переживаний последних дней. А вообще мне в «Кресты» надо ехать, о разрешении на свидание просить. Но звонить, пожалуй, начну с Серегиных родителей.

Серегина мать была очень рада меня слышать. С ними только что связывался адвокат, которого нанял Колобов. Я быстро поняла, почему Александр Иванович так старается. Адвокат работает на него лично и, если потребуется, Серегу вытащит, а если нет – то как раз засадит подольше. Надо, конечно, надеяться на первый вариант. А если нет…

Я спросила у Анны Павловны, не называл ли адвокат фамилию следователя, ведущего Серегино дело. Оказалось, называл, и Анна Павловна ее даже записала и продиктовала мне. Фамилию, к моему большому сожалению, я слышала впервые. Но ничего, Андрея попрошу помочь. Пусть выяснит, что за тип, если с ним тоже не знаком.

Но я еще уверилась в правильности своего решения выплакивать свидание у начальника тюрьмы. Не получится – тогда попытаю счастье со следователем.

Серегина мать спросила, что можно включить в передачку и когда и где их принимают.

"Адвокат что, не сказал? Или не о том говорили?" Насчет места и содержимого я ей ответила сразу же, насчет времени обещала позвонить позднее – сегодня посмотрю, но, по-моему, с восьми до пяти.

– Ты его увидишь. Юля?

– Сегодня точно нет. Кстати, вы не могли бы дать мне номера телефонов адвоката?

Серегина мать мне их тут же продиктовала.

Я ее поблагодарила и обещала перезвонить вечером, чтобы она уже завтра шла с передачкой.

Хотя что она думала все это время? Неужели сама не могла съездить к «Крестам»? Я спросила ее об этом.

– Юля, но что обо мне подумают, если я там…

"О Боже!"

– Анна Павловна, Сергей – ваш единственный сын! Вы что, все это время дома сидите и слезы льете?!

Попала прямо в точку.

– От сумы и от тюрьмы никто не застрахован, тем более в нашей стране, где по статистике каждый третий мужчина сидел[8].

– Но это такой позор… Боже, разве я могла когда-то предположить, что мой мальчик станет убийцей?

– Анна Павловна! – взвыла я. – Вы что, не собираетесь ему даже передачки носить?

– Нет-нет, что ты. Юля! Обязательно. Но, может, ты… Я думала… Я как раз хотела тебя попросить. Я тебе все оплачу. Все соберу.

– Я сегодня положу ему деньги на лицевой счет, – твердым голосом сказала я, – а вы завтра отправляйтесь стоять в очереди. Хотя бы потому, что вы на пенсии, а я работаю.

– А там очереди?

– Еще какие. Четыре окна на примерно восемь с половиной тысяч человек[9]. Правда, очередь можно купить. Наши бабульки подзарабатывают. Постараюсь сегодня узнать, сколько стоит очередь. Раньше как-то не требовалось.

– Ничего, я постою, – перебила меня Анна Павловна, потом спросила:

– Юленька, а там холодильники есть?

– Есть. Но не у всех. Девять на 855 камер.[10] В любом случае у вас скоропортящиеся продукты не примут. Я же вам уже сказала, что взять.

– А вообще какие ограничения?

– Скоропортящиеся продукты, алкоголь, наркотики, оружие. Анна Павловна, в очереди постоите – там вам все расскажут подробно.

И дадут массу практических советов. Главное: не тушуйтесь, – продолжала я. – Даже если и встретите кого-то из знакомых? Ну и что? Сергей просто находится под следствием, и его, скорее всего, оправдают. Вы же, кажется, сами говорили мне, что он не мог никого убить?

Я вспомнила свой предыдущий разговор с Анной Павловной. Тогда основной мыслью было "недоразумение".

– Мы с отцом подумали… Как же оправдают?.. И адвокат звонил… Он сказал, что дело серьезное. Сережа, оказывается…

"Что там наплел этот адвокат?! Это Колобов его науськал?!"

– Адвокат сказал, что против Сережи неопровержимые доказательства. Он объяснил, как было дело…

– Вы хоть знаете, что кто-то испортил Сергею машину и именно поэтому произошла авария?

Анна Павловна об этом впервые слышала.

Но мне сейчас было некогда с ней долго разговаривать, тем более она меня раздражала. Единственный сын в тюрьме, а она тут об общественном мнении беспокоится, Вернее, о мнении своих подружек. Да плевать и на мнение, и на подружек! Сын-то важнее, даже если он и убийца. Он же все равно твой сын, что бы он ни совершил. Не он первый, не он последний оказался по ту сторону забора. Ведь человеку, находящемуся там, так нужна поддержка родственников и друзей. До чего еще может додуматься Анна Павловна, сидя в четырех стенах, я не представляла, но решила, что вечером надо будет к ней заскочить.

Я села в машину и вначале поехала на Арсенальную набережную. Машину поставила на некотором удалении от цели и пошла пешком к комплексу из красного кирпича, главному творению классика тюремного зодчества Антония Томишко[11], австрийца по происхождению, принявшего российское подданство в Санкт-Петербурге, где учился несколько лет.

На прием к начальнику «Крестов» я опоздала, он был с одиннадцати до двенадцати утра, а вот положить деньги на лицевой счет смогу в два часа. Ждать осталось недолго. В пятое окно, где их принимают, очереди не было, не то что в четыре других… Весь зал был забит народом с сумками и сетками, в нем стоял тихий гул. В основном, тут собрались женщины, причем самого разного возраста и, судя по одежде, достатка. Мужчин я увидела лишь двух, обоих где-то в возрасте около пятидесяти. Кто-то просто стоял, тупо глядя в одну точку, кто-то читал, но основная масса переговаривалась с товарищами по несчастью.

Дожидаясь начала приема денег (к двум еще подтянулся народ, но все равно не в таком количестве, как в другие окна), я изучила список продуктов из магазина для спецконтингента, которые они могут покупать по безналичному расчету. Для этого и кладутся деньги. Родственник (и просто знакомый) также может заказать определенные продукты и оплатить их, а не класть деньги на счет. Система пользуется популярностью. Тюремной баландой-то сыт не будешь, учитывая, что государство на питание заключенного выделяет пятнадцать рублей в день. Хотя если бы мы выполнили требования Совета Европы, когда туда вступали, желающих сесть у нас в тюрьму, возможно, оказалось бы великое множество: европейцы требовали, чтобы нашим государством на содержание каждого заключенного выделялось по десять долларов в день. Ученым бы столько платить, врачам и учителям. И журналистам.

Признаться, я ожидала, что цены тут заоблачные, но была приятно удивлена. Продукты предлагались по цене ларька, а не супермаркета[12]. Список был довольно длинным, также указывалось, что спецконтингент может ежедневно заказывать свежую выпечку.

Пока ждала, получила консультации по ряду интересующих меня вопросов у двух милых женщин, можно сказать – моих подруг по несчастью. Они пояснили, что так называемый "прием граждан по личным вопросам" ведет не сам начальник «Крестов», а кто-то из его заместителей. Если хочу задать какой-то общий вопрос (например, о вступлении в брак с подследственным), меня примут в тот же день. Если же хочу говорить по конкретному человеку, то нужно прийти где-то за полтора часа до приема – чтобы заранее приготовили личную карточку. Или, например, договориться на другой день.

Наконец, нужное мне окно открылось, и я сдала пятьсот рублей, затем вышла на улицу и опустилась на пластиковый стул у небольшого кафе, расположенного напротив выхода из зала, где принимают передачки. Светило солнце, заливая Арсенальную набережную и мрачные строения из красного кирпича ярким светом. Было жарко. Представляю, что сейчас творится в камерах, окна которых выходят на эту сторону, да и в других тоже. Ведь тюрьма переполнена, здесь сейчас примерно в четыре раза больше людей, чем шконок, заключенным даже спать приходится по очереди.

Внезапно у меня зазвонил мобильный.

Я нажала на нужную кнопочку и с удивлением для себя услышала, что со мной хочет пообщаться господин Креницкий, он же – Редька.

Господин Креницкий интересовался, обедала ли я, а услышав, что нет, пригласил составить ему компанию и назвал ресторанчик в центре города.

– Где вы сейчас находитесь, Юлия Владиславовна?

– На Арсенальной набережной.

На другом конце провода повисло молчание.

Редька, конечно, догадывался, в каком из зданий я могу тут находиться. Но я решила слегка отомстить ему за Сережины неприятности.

– Я вообще-то у загса, – сказала я. – А вы что подумали?

– Там и загс есть?! – воскликнул до глубины души пораженный Редька.

– Вы считали, что на Арсенальной набережной одно здание? И школа есть, и другие учреждения.

– А что вы делаете в загсе? – по-идиотски спросил Редька, забыв, что я сказала "у загса".

– Узнаю, что нужно для вступления в брак с подследственным. Понимаете, я опоздала на прием к начальнику «Крестов», он сегодня с одиннадцати до двенадцати принимал, поэтому поехала в загс, чтобы мне уже там ответили на все вопросы.

– Вы – ненормальная, – простонал Редька, помолчал немного и обалдело спросил:

– Серега что, уже успел вам предложение сделать?

– Я сама ему его собираюсь делать.

На другом конце линии повисло молчание.

Редька напряженно дышал в трубку, а я продолжала заливаться соловьем, поясняя: когда мужчина в тюрьме, предложение должна делать женщина, потому что любящий мужчина никогда не станет настаивать, чтобы женщина шла ради него на жертвы. Женщина же, с другой стороны, понимает, что ее любимому тяжело, и хочет хоть как-то облегчить его участь.

Ведь ему же будет легче, когда он знает, что его помнят и ждут. Я сюда приплела и жен декабристов, которых никто не гнал за мужьями в Сибирь. Сами поехали.

– Ты и в Сибирь за Серегой собираешься? – прошипел Редька.

– Ну ваша же дочь не поедет, – заметила я, правда, не стала объяснять, что Серегу туда из Питера не отправят, даже если он и получит срок: у государства нет денег, чтобы возить зеков по всей стране.

Потом спросила, встречаемся мы на обед или как? Эфирное время дорого стоит, а мне его из своего кармана оплачивать.

– Встречаемся, – буркнул Редька.

Я обещала быть через полчасика. Девушка, сидевшая за тем же столиком, что и я, и слышавшая все, что я говорила, подняла на меня глаза и выразила готовность объяснить, что нужно делать для заключения брака с подследственным.

– Спасибо, – улыбнулась я ей. – Я сама знаю, просто хотелось позлить этого гада – ну того, с которым я сейчас говорила. Как мой парень сюда попал, жена тут же подала на развод. А это тестюшка был. Чтоб ему пусто было.

– Ой, так у меня ж то же самое, – лицо девушки озарилось улыбкой. – Я ж три года ходила в любовницах, мой все никак не решался развестись, все чего-то мямлил. А как взяли под стражу, жена, как у твоего, не долго думая, понеслась разводиться. Ни одной «дачки» не принесла, сука. Ну а я теперь замужем. Откинется – к себе заберу, – девушка мечтательно улыбнулась и добавила:

– А как он мне теперь в любви объясняется… И мама его меня тут же полюбила, я для нее сразу же такая хорошая стала, а жену его честит на чем свет стоит. Ой, это я ж теперь жена. В общем, ты своему обязательно предложение делай. Сразу женится.

Когда мужик "за забором", его легче всего на себе женить. В обычной-то жизни они все кочевряжатся, увиливают, а тут готовы тебя на руках под венец нести. Только учти: распишут, и все. Домой поедешь. А его назад в камеру.

Уединиться не дают.

Потом девушка вдруг вспомнила еженедельник, в котором публикуются мои статьи. Мое лицо не узнала, но не все же смотрят криминальную хронику. Хотя если ее мужик чалится…

Или криминальная хроника у нее уже сидит в печенках? Она оказалась поклонницей творчества моей коллеги Тоньки. Тонька говорила, что все мужики женаты до поры до времени и эта пора зависит от вас, женщины. Потом она давала советы, как приблизить (незамужним) и отсрочить (замужним). Моя собеседница, как выяснилось, давно собирается написать Тоньке письмо – чтобы та дала очередной совет девушкам через наш еженедельник. В смысле тем, у кого мужик чалится.

Я не стала представляться и предлагать передать информацию Тоньке лично, поблагодарила девушку за консультацию и направилась к своей машине. Потом мелькнула мысль позвонить Серегиному адвокату: раз он утром связывался с его родителями, значит, вполне можно ожидать, что он сейчас находится где-то поблизости. Хотя если в «Крестах», то телефон он должен был сдать при входе в выключенном состоянии.

Но я на всякий случай набрала номер. В это же мгновение на звонок ответил мужчина в строгом черном костюме, идущий примерно шагах в десяти передо мной. Совпадение? Оказалось, что именно ему я и звоню.

– Юлия Смирнова во плоти? – улыбнулся он, оглядывая меня с ног до головы. – А в жизни вы еще лучше, чем на телеэкране. – Мужик был готов облизнуться. – Читал-читал вас, Юлия.

И смотрю регулярно. Интересно, что вы еще выкинете. Только что разговаривал с Сергеем. Вам привет. А вы, простите?..

Я пояснила, что тут делала, и попросила показать мне окно камеры Сергея.

– Сейчас-сейчас, прикину… – Адвокат поднял голову, что-то подсчитывая в уме. – А вот это, наверное, – Он поднял руку. – Так, давайте-ка подождем минутку. Его сейчас туда должны привести. Давайте дорогу перейдем.

Мне в самом деле удалось на секунду увидеть мелькнувшее за решеткой лицо Сергея – или мне так только показалось… Все-таки – далеко, да и окна зарешечены…

Адвокат подхватил меня под локоток и быстро повел дальше. Держал, правда, таким образом, чтобы как бы невзначай касаться еще и моей груди. По руке не дала, хотя желание такое было, но с адвокатом не следовало портить отношений. Пока.

– Не стоит лишний раз засвечиваться. Когда что-то нужно срочно передать – другое дело, а так лучше через меня. Я к нему завтра пойду. Что сказать?

– Что жду и чтобы ни о чем не беспокоился.

И что я буду добиваться разрешения на свидание.

– Жаль, вы не женаты. Было бы проще.

– Знаю. Но попытаю счастья у начальника «Крестов». Сегодня вот к нему не попала. Приезжала как раз за этим.

– А почему не к следователю? Не могу поверить, что вы не знаете, что разрешение на свидание с подследственным дают лицо или орган, в производстве которого находится дело.

– Я даже знаю, что вы процитировали. Статью восемнадцатую федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений". Если бы это был один из моих знакомых, пошла бы к нему, а так… Следователи очень разные попадаются.

Вы же сами знаете. А я еще не выяснила, что это за фрукт. Кстати, не подскажете?

– У своих знакомых из управления поинтересуйтесь, – уклончиво ответил адвокат.

Я посмотрела на него внимательно. Темнит что-то. Вот только почему? Не хочет, чтобы я в дальнейшем могла как-то использовать его слова против него самого? Или хочет, чтобы я ему заплатила за организацию свиданки?

Адвокат тем временем хмыкнул – Ну сходите, сходите к Демчуку[13], – сказал на прощание. – Попробуйте. Если доберетесь до него самого. Хотя вы-то, Юлия, вполне способны это сделать… Начальник «Крестов» многое может. А не даст… Ну вы же понимаете, Юленька, что в нашей стране нет ничего невозможного. Были бы деньги. – И адвокат мне подмигнул.

Садясь в машину, я подумала, что этот тип относится к разряду адвокатов, которых мой знакомый опер Андрюша называет "сеньор из общества". Конечно, адвокаты, вхожие в силовые структуры, всегда ценились. Однако раньше (в советские времена) следователь прислушивался к мнению адвоката с именем, потому что последний был лучше подкован юридически, был более опытным и грамотным юристом. Но Серегу в этом деле представляет адвокат новой формации. Он знает всех и вся, наверняка посещает юридические тусовки, заводит новые знакомства. Главное – он умеет найти подход, причем необязательно денежный, к следователю, прокурору, судье. Он должен расположить их в пользу обвиняемого, в нужном случае – оказать воздействие (не силовое, для этого другие люди имеются). Как говорил Андрюха, юридические знания таких адвокатов могут быть и не на высоте, но он ведь ценится не за них, а за свои связи. И работа таких специалистов оплачивается гораздо выше, чем собственно адвокатов.

Глава 12

Редька уже ждал меня в ресторане, сидя в одиночестве за столиком на двоих.

– Здравствуйте, Юля, – сказал, подняв голову. Перед ним стоял штофчик с водкой, и он уже явно к ней приложился, не дожидаясь меня. Но я за рулем в любом случае пить не собиралась. – Заказывайте, что хотите.

– О чем вы хотели со мной побеседовать? – спросила я. Мне не терпелось это узнать. В сумке был включенный диктофон.

Креницкий хлопнул очередную стопку водки (в одиночестве и только занюхивая, хотя на столе и стояла тарелка с рыбным ассорти), долго смотрел на меня слегка помутившимися глазами, потом выдал:

– Только честно скажи: ты все придумала?

Серега – сопляк, ему это не потянуть. А, Юля?

Я тебя уважаю. Уважаю, слышишь? Но такое не прощают. И не спускают. Это-то ты понимаешь? За такие дела голову снимают. Ясно тебе, журналистка?

"Начался пьяный бред? Это сколько ж времени он пьет? Штофчик, похоже, не первый".

А Креницкий продолжал нести ахинею, признаваясь, что всегда терпеть не мог журналюг, в особенности женского пола, и никогда их близко к своей персоне не подпускал. "Да кому ты интересен-то, старый козел?" – хотелось спросить мне, но сдерживалась – и не потому, что за козла можно ответить.

К великому сожалению Павла свет Степановича, в его пусть не ближнее, а дальнее окружение затесалась одна журналюга. "Это я, что ли?"

И как он допустил женитьбу на единственной дочери человека, до этого имевшего связь с журналюгой? "Ну и выражения! Какие мы официальные". Следовало ожидать от журналюги какой-нибудь пакости. "Он долго будет обо мне в третьем лице говорить?" И вот дождался. А журналюга, змея, акула пера, так называемая, барракуда эфира, полтора года планы мести вынашивала, думала, что бы такое выкинуть, и вот, воспользовалась крупным шансом. Хитро, конечно, придумала, вынужден признать Павел Степанович. Но поскольку теперь все шишки валятся на бедного Павла Степановича, он это дело так не оставит.

Нам принесли салат. Я последовала старой доброй истине "А Васька слушает да ест". Не пропадать же добру? И вообще я всегда придерживалась мнения, что пусть лучше поганое брюхо лопнет, чем хороший харч пропадет. Редька принялся за очередной штофчик, любезно принесенный официантом, продолжая свои рассуждения вслух. Я слушала, диктофончик работал.

Я даже кассетку успела перевернуть так, что Редька не заметил, хотя он, по-моему, вообще ничего не замечал, и мне было непонятно, зачем он меня позвал. Или ему просто требовался слушатель?

Сереге была дана уничижительная характеристика, дочери и жене, правда, тоже досталось.

Не знаю уж, почему Колобов мне вчера рассказывал про трепетное отношение Павла Степановича к Сереге и с чего он взял, что Редька смотрит на Татаринова как на сына. Судя по тому, что теперь говорил Редька, ни о каких теплых отношениях речи не шло. Редька считал Серегу проходимцем, причем глупым проходимцем, не способным просчитать на два шага вперед. Серега, по мнению Редьки, мог что-то быстро схватить – то, что плохо лежит, но на серьезное дело, постоянное получение высоких прибылей – не способен. А что пел мне сам Серега? "Отношения, можно сказать, чисто партнерские".

Ха-ха.

Потом Павел Степанович перешел к Колобову, который теперь собирается сожрать бедного Редьку с потрохами. И ведь даже не подавится, сволочь. "Хоть сразу стреляйся", – с грустью добавил Павел Степанович.

– Но не дождется! – тут же взревел он и грохнул кулаком по столу.

Все, находившиеся в зале, на нас обернулись.

Я продолжала невозмутимо есть. Как Васька.

Редька погрозил пальцем у меня перед носом и заявил:

– Стреляться не буду! Слышишь, падла?

Ни стреляться, ни давиться, ни колоться, ничего! Всех урою! И бабки найду! Сам найду! Сам!

И ни с кем делиться не буду! Вот так-то, падла.

Внезапно у Редьки зазвонил сотовый. Он тупо уставился на трубку, потом пододвинул ее ко мне.

– Скажи: не адекватен. Все!

Далее последовала фаза "мордой в салат".

Салат, мы, правда, уже доели, и получилось в свининку с картофелем фри. Официант тут же подскочил и вопросительно посмотрел на меня.

– Оставьте, пусть полежит, – махнула рукой я. – Отдохнет и встанет.

Редька издал трель молодецкого храпа, а я все-таки ответила на звонок: кто-то настойчиво добивался Павла Степановича.

Звонивший не очень удивился женскому голосу и велел позвать хозяина. Я попыталась намекнуть на сложившуюся ситуацию.

– Буди его немедленно, шалава! – рявкнул удивительно «вежливый» собеседник, не удосужившийся представиться.

– Не будится, – сказала я.

Мою маму вспомнили в определенном контексте, потом, перемежая каждое предложение матом, пояснили, что «их» схватил Колобов и это – их единственная возможность позвонить.

"Эта стерва" на них змей напустила, а потом сдала людям Колобова. Далее я с большим интересом узнала, какая участь ждет меня после того, как Колобов отпустит братков, которых я вчера имела удовольствие лицезреть у себя на полу с Сарой и Барсиком на могучих грудях.

Правда, слушая дальше, поняла, что беспокоиться особо не стоит: Колобов требовал за каждого из них по миллиону баксов.

– Не много ли? – робко прошептала я.

Что-то Александр Иванович так высоко оценил Редькиных братков? По-моему, сто баксов за них – красная цена. За обоих сразу.

– Колобов сказал: тогда вообще оставит Редьку, то есть Павла Степановича в покое.

А так баб его за задницы возьмет. За что мы-то со Слоном страдаем?! Кинул Колобка, так пусть гонит бабки назад! Сейчас проценты капать начнут. Так ему и передай. Скажи, что Костолом со Слоном звонили.

Затем трубку у говорившего со мной братка взяли, и мягкий голос поинтересовался, с кем он беседует. Я узнала Колобова, но решила не представляться, свой голос чуток изменила и ответила, что мы, по всей вероятности, не знакомы лично, но я все передам Павлу Степановичу – когда он будет адекватен.

– Значит, нажрался, – медленно произнес Колобов. – Вот что, деточка. Я понимаю: ему на мальчиков плевать. И понимаю, что мальчики ни в чем не виноваты, они просто выполняли указания. И я им потом, может, у себя работу найду. Но у него есть жена, дочь, ты, деточка, наконец…

– А я-то тут при чем?

– Ты, конечно, ни при чем и можешь зазря пострадать, поэтому объясни Павлу Степановичу: он должен срочно вернуть мне деньги. Объясни, пожалуйста, так, чтобы он это понял. Тогда все будет хорошо.

– Я передам, – пискнула я.

На этом мы распрощались. Если бы я в самом деле была какой-нибудь «деточкой», то, возможно, тут же свалила бы от греха подальше, но я была журналисткой и мне было интересно посмотреть, как будет дальше развиваться ситуация, а поэтому осталась. И не зря.

Стоило мне нажать на отбой, как телефон тут же зазвонил вновь. На этот раз Павла Степановича добивалась законная супруга, которую тоже не смутило, что на звонок ответил женский голос.

– Не адекватен? – переспросила она. – Пусть немедленно домой катится, как протрезвеет. А то меня его партнеры уже достали.

Пока Редька спал на свининке с картошкой, я успела поговорить со следователем, ведущим Серегино дело и желавшим побеседовать с тестем; секретаршей Наташей, уточнявшей, будет ли начальник сегодня в офисе. Наташе я сказала, что он не в том состоянии. «Поняла», – усмехнулась она. Затем позвонила Варя из Выборга. Я навострила ушки. Варя плакала и просила у Павла Степановича защиты. К ней приезжали братки и допрашивали с пристрастием.

– Я теперь месяц работать не смогу! – рыдала в трубку Варя. – Павел Степанович, что мне делать? За что я страдаю?! Да и Ленка пропала. С того самого вечера. Ее все ищут. Что мне делать? Помогите мне, пожалуйста! Мне не к кому больше обратиться!

Я ласково попросила у Вари номер телефона, поясняя, что тогда Павлу Степановичу будет легче с ней связаться, а то я не уверена, при нем ли записная книжка. Я представилась секретаршей. Варя дала номер в Выборге, который я быстро записала на салфетке, а салфетку тут же спрятала в сумку.

После Вари я общалась с партнером, интересовавшимся стиральными машинами. Потом позвонил какой-то Виктор с требованием объяснить, что происходит, затем я услышала в трубке голос Сергея…

Я не могла ошибиться. Это был он. Свой голос я решила изменить, как и при разговоре с Колобовым. Если что – представиться всегда успею.

– Кто звонит? – пропищала я. – Зять? Так вы же вроде…

– Вот оттуда и звоню.

– А разве можно?.. – нужно было играть роль идиоточки, которых, судя по тому, что мне стало известно, любил Павел Степанович.

– Девушка! – рявкнул Сергей. – Скажите ему, что если он меня отсюда не вытащит, то я его сдам с потрохами! Вы все поняли? Следак хочет двадцать штук. Пусть Редька платит.

И вопрос тихо решается. Вы поняли, что я сказал?

– Да, – пропищала я. – Обязательно передам. Двадцать штук – и вы на свободе.

Я сама отключила связь и откинулась на спинку стула.

Каким образом Серега собирается сдавать Редьку? Хотя, конечно, он ведь в деталях знает про дела фирмы. А какая фирма работает без криминала? Тем более тут поставки техники со свалок… Хотя ведь сдавать можно не только властям… Есть и более серьезные и, главное, опасные инстанции. Господин Колобов, например.

"А не наведаться ли мне завтра в Выборг?" – подумала я. Вначале в «Кресты», а потом туда? Пообщаюсь с незнакомой мне Варей, засвидетельствую свое почтение Любаше, вот она, наверное, обрадуется моему появлению, или меня просто в гостиницу не пустят? Фотографии прибалта (правда, посмертные) давно готовы (в «Кодаке», где мои пленки постоянно проявляют, меня давно знают и вопросов не задают), надо будет попросить сделать еще несколько копий, чтобы показать, кому следует.

Не с видеокассетой же ездить? Это просто неудобно. И вдруг окажется, что Варя знала прибалта? Да и насчет того, где сейчас находится Ленка, вернее, ее останки, у меня имелись кое-какие сведения. Вот только кто засунул Ленку в Серегин багажник?

Я посмотрела на мирно спящего Редьку. Зачем он меня сюда все-таки вызывал? И дожидаться ли мне его пробуждения? Я посмотрела на часы. Если буду ждать – опоздаю в редакцию. Виктория Семеновна уйдет домой, а на завтра у меня другие планы. Послезавтра сдавать статью будет уже поздно.

Я подозвала официанта, сказала ему, что с ним рассчитается спящий господин, официант улыбнулся и ответил, что они его давно знают, я поблагодарила за вкусный обед, распрощалась с персоналом и покинула Редьку по-английски.

По прибытии в редакцию услышала от охранника:

– Иди спасай Викторию Семеновну. Там очередной творец пришел.

То, что существо относится к мужскому полу (по крайней мере, с рождения), определила по попытке поцеловать мне руку – таким образом выражалось восхищение моими статьями и телерепортажами. Творец оказался длинноволосым, худым и невысоким, одет был в балахон салатного цвета, из-под которого выглядывали такие же брючки. Поверх балахона красовалась салатная накидка.

Существо пришло предложить свой опус, заметив, что мы в нашем еженедельнике, как, впрочем, и других изданиях холдинга, совсем не пишем о животных. Ну как же? – так и подмывало спросить меня, как, похоже, и Викторию Семеновну. У нас есть кое-что для извращенцев. Судя по внешнему виду, гость редакции как раз относился к их числу. Я, признаться, увидев его, подумала, что он (оно) принес что-то об угнетении сексуальных меньшинств, ан нет. Существо оказалось борцом за права братьев наших меньших.

И каких только людей не встретишь в редакции!

После моего появления Виктория Семеновна творца быстро выпроводила, пообещав ознакомиться с его работами. Мне, признаться, было его немного жаль: я сама очень долго ходила по издательствам и получала одни отказы. Парень совершил ошибку, придя к нам, – у нас в еженедельнике нет рубрики, в которую могли бы подойти его статьи, а открывать новую под неизвестного автора никто не будет.

Мы немного поболтали с главной, она взяла у меня статью (то есть две – про мой плен и труп прибалта) с фотографиями, и я отправилась домой. Оттуда позвонила Серегиной матери, в подробностях рассказала про «дачки» и просила звонить мне в любое время.

Повесив трубку, задумалась. А не проехаться ли мне к тайной квартире Сергея? Насколько я помнила, там был компьютер. А в компьютере всегда можно отыскать много интересного.

Не на работе же Сереге было компромат держать? И не в квартире Креницких.

Я снова позвонила Серегиной матери, извинилась и попросила съездить со мной на Богатырский проспект.

– Юленька, а ты не могла бы сама? – спросила мама. – Я плохо себя чувствую. Я дам тебе ключи. У тебя своих нет? Приезжай.

Я поехала. Такой вариант меня устраивал еще больше.

Глава 13

От Серегиной матери насилу отделалась. Она задала мне тысячу вопросов, большая часть которых показалась мне просто идиотской.

– Юленька, ты же понимаешь: в нашей семье никто не сидел, – оправдывалась она и тут же спросила:

– А у тебя?

Я пояснила, что один мой дед в свое время получил десять лет по печально известной пятьдесят восьмой статье как враг народа. В НЭП он смог открыть свою фруктовую лавку в Апрашке, но потом оказалось, что прятал фрукты от детей рабочих, как и другие лавочники. Хотя дед был из бедной крестьянской семьи, в двенадцать лет его, как старшего сына, отправили в Петербург к дальним родственникам. Он работал мальчиком в ресторане, потом – во фруктовой лавке. Он всего добился сам. Был показательный процесс в ДК Первой пятилетки, потом – Беломорско-Балтийский канал, затем – город Свободный на Дальнем Востоке (хотя ни о какой свободе речь не шла, и оказавшиеся там воспринимали название как издевку). Потом вернулся, только не в Ленинград, а в область, в войну защищал наш город. Реабилитирован был только после смерти Сталина.

Второй дед был поручиком русской армии во время первой мировой войны. С первых дней гражданской воевал в Красной Армии, командовал пулеметным взводом. Но в начале двадцатых годов, когда бывших офицеров начали брать в качестве заложников (чтобы расстреливать, если убьют кого-то из большевиков), деда посадили в камеру смертников. Он ждал расстрела. Но прадед был в городе самым известным самогонщиком, а дедов брат дружил с главным чекистом города и поил его этим самогоном. Когда дед оказался в камере смертников, его брат обратился к приятелю за помощью. Они поехали в Петроград и выкупили деда за три мешка картошки.

А они в те времена стоили больше, чем двадцать тысяч долларов на нынешние деньги, почему-то подумала я. Правда, в России после вступления в Совет Европы объявлен мораторий на смертную казнь, и Серега просто собирается откупаться от срока. Что ж – правильно делает. Зачем сидеть, если можно не сидеть? И ведь он по большому счету не виноват. Но я не могла объяснить все это Серегиной матери. У меня вообще создалось впечатление, что она все годы жила в каком-то своем хорошем мире, оторванная от действительности, и не очень представляла, что происходит вокруг.

Но, на мое счастье, с работы вернулся Серегин отец. Он был более здравомыслящим и более практичным человеком, накапал жене валерианки и отправил ее полежать, а сам сел со мной на кухне.

– За что на самом деле арестован Сергей? – задал он мне первый вопрос.

– Пытаюсь выяснить. Речь идет о деньгах.

Причем, похоже, очень больших.

– Тысяч десять долларов?

Я чуть не рассмеялась. Хотя у каждого человека свое понятие о больших деньгах. Вслух сказала, что, видимо, о гораздо больших.

– Юля, за сколько можно срочно продать Серегину квартиру?

– Зачем вам ее продавать?

– Ну чтобы расплатиться с его долгами.

Потом с адвокатом. Он нам еще не сказал, сколько мы будем ему должны.

Я вздохнула и попыталась объяснить ситуацию Серегиному отцу, причем так, чтобы не сболтнуть лишнего. Насчет адвоката успокоила сразу же, сказав, что его наняли Сережины друзья, они и оплатят его услуги.

– Но Сереже же придется возвращать им деньги!

– Это не ваши проблемы, а Сережины.

"Не поздновато ли вы решили заняться его проблемами и влезать в его жизнь?" – подумала я. Хотя ведь и мои родители имеют весьма смутное представление о том, как я живу, с кем общаюсь, у кого беру интервью. Не так давно я с удивлением поняла: мама считает, что все мои статьи – выдумка чистой воды, поскольку всего, о чем я пишу, не может быть, потому что просто не может быть никогда. Знала бы мама, что я рассказываю лишь о надводной части айсберга, а большая часть фактов остается "за кадром". Чтобы обыватели просто не свихнулись, чтобы спали спокойно (хотя в наше время это порой и невозможно), чтобы волосы не вставали дыбом от того, что в самом деле происходит в нашей северной столице. А те, кто знает, о чем идет речь, или имеет хоть какое-то отношение к описываемым событиям, прочитают и между строк – ведь наши читатели научились этому еще в советские времена.

Мою маму также страшно возмущает оформление нашего еженедельника, не говоря уже про остальные издания холдинга. Но мама – человек немолодой, старой формации и не понимает, что для привлечения читательского внимания (а следовательно, увеличения тиражей и, соответственно, прибыли) на обложке должны быть: а) голая женская задница (или хотя бы грудь); б) лужа крови (окровавленный труп, заляпанный пятнами крови нож); в) конкретный пацан с гранатометом (автоматом Калашникова) или труп конкретного пацана рядом с оружием, брошенным киллером (не попавшим в кадр); г) разбитый джип ("мерседес") рядом с целым "Запорожцем".

Точно так, как мне обычно не хочется наводить ужас на читателей и зрителей, мне еще больше не хотелось наводить его на знакомого человека – Серегиного отца. Ведь не зря же сын держал родителей в неведении.

Как могла, я пыталась успокоить пожилого мужчину. Я давила на то, что все его мысли и действия, как и мысли и действия его супруги, должны быть направлены на помощь сыну. «Позор», о котором говорила сегодня Серегина мать, – чушь полная. Нет никакого позора, тем более что Сергей, скорее всего, будет оправдан (за двадцать тысяч долларов или больше – вопрос отдельный, и не Серегиному отцу его решать, и не ему давать деньги). Пусть мама завтра отправляется с «дачкой» на Арсенальную (в очереди ей еще немного голову вправят, – добавила про себя). На всякий случай я решила составить примерный список продуктов и вещей, которые ей следует взять, а то забудет. Пусть они никому не сообщают, где Сергей. Ведь он же давно не живет с ними. Я со своей стороны сделаю все, что смогу, как и Серегины товарищи. На родственников со стороны жены рассчитывать не стоит.

– Да уж, мерзавцы, – процедил Серегин отец.

– Всех звонящих отсылайте ко мне. Давайте я еще на всякий случай запишу вам свой мобильный и телефон соседки. Она все передаст. А теперь, если не возражаете, давайте поедем на Сережину квартиру. Там как раз возьмем спортивный костюм, ведь его же вещей в этой квартире, как я понимаю, нет?

– Да-да, конечно, поехали.

Заплаканная Сережина мама закрыла за нами дверь, и я с его отцом тронулись в сторону Богатырского. Когда мы подъехали к квартире сына, где, как оказалось, он ни разу не был, вдруг спросил:

– А это правда, что в «Крестах» спят по очереди?

– Правда.

– А сколько там содержится человек? У тебя есть точные сведения?

Стоя перед светофором, я порылась в сумочке, достала блокнот, в котором могли остаться записи с какой-нибудь пресс-конференции.

У меня оказались данные на январь 2001 года.

При лимите 2065 там находилось 8609 человек.

Правда, руководство нашего ГУИНа предложило проект разгрузки переполненных следственных изоляторов. В колониях, входящих в систему ГУИН по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, мест предостаточно. Поэтому и возникла идея перевести часть подследственных, содержащихся в СИЗО, в колонии. Правда, для этого пока не созданы условия: ведь нужно оградить участки, где будут содержаться те, кто дожидается приговора, выделить специальные помещения для работы следователей и адвокатов.

Нехватка тюремных помещений – проблема для России в целом и Санкт-Петербурга в частности не новая. Она вставала и в прошлые века – ив девятнадцатом была введена должность архитектора тюремного ведомства. Упоминавшийся выше Антоний Томишко тогда проблему решил. Надо надеяться, что и наш ГУИН успешно справится. Они вон уже занялись перепрофилированием колонии общего режима в строгий.

А то у нас сейчас только одна колония строгого режима (в Форносово), она переполнена (в отличие от нескольких колоний общего), да еще и приходится примерно полторы тысячи человек в год отправлять в другие регионы. После перепрофилирования почти все осужденные, совершившие преступления на территории Санкт-Петербурга и Ленинградской области (у нас нет особого режима и колонии для несовершеннолетних девочек, БС отбывают наказание в отряде хозобслуги «Крестов», нет "смертников"), будут оставаться в нашем регионе. А это, в первую очередь, удобнее родственникам: ведь большинство из осужденных здесь – питерцы или жители области, хотя, несомненно, есть и «гастролеры», и немало. Да и государство будет меньше тратить на транспортные расходы. Последнее, конечно – главная причина.

– Ой, а он туберкулезом не заразится? – вдруг забеспокоился отец. – Ведь я где-то читал… даже, наверное, у тебя, Юля…

– Тубники содержатся отдельно.

– Это хорошо, – кивнул Серегин отец.

Вообще в ситуации я не видела ничего хорошего. И я честно не знала, как Серега выдержит это испытание. Легко в тюрьме не бывает, даже тем, для кого она – дом родной, несмотря на всю браваду. Но кто-то выдерживает, кто-то ломается. Главное – это не потерять свое мужское лицо, как сказал мне во время интервью один человек. Только бы Сергей его не потерял…

И мне было интересно, кем он стал – и станет – в тюремной иерархии. Главное – чтобы не попал в петухи или любую «низкую» масть.

Иерархия в тюрьмах и колониях всегда была, есть и будет, неписаные правила существовали и будут существовать. Каждому новичку приходится их быстро выучить наизусть и точно соблюдать, вести себя соответственно занимаемому рангу и точно помнить свое место в системе взаимоотношений, где условностей гораздо больше, чем у английских лордов. Никакие указы и эксперименты не изживут сложившихся правил.

Например, в советские времена один раз попробовали сделать колонию для опущенных и других низших каст. Но иерархия быстро установилась и там, причем началась такая деспотия, было пролито столько крови, что блатным и не снилось. Колония была расформирована.

Я припарковала машину в том месте, где совсем недавно ставил свой автомобиль Сергей.

Мы с его отцом проследовали к лифту, и тут отец Сергея вдруг сказал, что надо бы освободить почтовый ящик: ведь здесь же тоже, наверное, кидают бесплатные газеты. А воры увидят, что ящик полный – значит, никто не живет.

– У вас есть ключ от почтового ящика?

– Да, вот этот.

Мы прошли к ящикам, открыли нужный и нашли там розовую квитанцию на оплату квартиры.

– Это не Сережина, – сказал его отец. – Хотя номер квартиры его.

– Почему это не Сережина? – Я взяла квитанцию в руки. Адрес, включая номер квартиры, совпадал.

– Фамилия не та, – сказал его отец. – Мы же Зайцевы.

Боже, так ты даже не знаешь, что Серега менял фамилию, и не один раз… Пришлось сказать, что Сергей теперь Татаринов. У папы глаза вылезли на лоб. Я же порадовалась, что это всплыло сегодня. Кому бы мама завтра передавала продукты и вещи? Я как раз сказала об этом папе.

– Что будет с Аней?! – покачал папа головой.

Я решила, что его нужно поскорее доставить в Серегину квартиру, а там влить в него хорошую дозу коньяка, чтобы очухался. Правда, он стал приходить в себя уже в лифте и спросил, почему Сергей менял фамилию. Я ответила, что он, когда выйдет, сам все объяснит, и попросила не задавать ему таких вопросов, если родители пойдут на свидание. И вообще думать перед тем, как что-то спрашивать: разговор может прослушиваться.

– Тогда лучше я пойду, – сказал отец. – Мать нельзя пускать.

"Мысль мудрая", – подумала я.

Наконец мы подошли к нужной двери, и что-то мне сразу не понравилось…

– Подождите, – сказала я очень тихо, загораживая собой вид.

– Что случилось, Юля? В чем дело?

В замке явно кто-то ковырялся, и ковырялся неумело. А Серега-то тоже хорош, нет чтобы «сейф» поставить?! Но с другой стороны, судя по «работе», мне стало понятно: действовали не профессионалы, а, скорее всего, обычные братки, посланные… Вот это уже вопрос: кто их послал?

Но мое журналистское любопытство не давало мне покоя. Ох, не доведет оно меня до добра. Я извлекла из сумки тонкие перчатки, которые у меня уже давно там «живут» (по совету одного знакомого), натянула на руки и повернулась к Серегиному отцу, держащемуся рукой за стеночку:

– Ни к чему в квартире не прикасайтесь.

– Что ты собираешься делать?

Не отвечая, я взялась за ручку. Как я и предполагала, дверь была открыта. Зря я папу побеспокоила. Могла бы проникнуть внутрь и так. Но нет худа без добра: мама теперь будет знать фамилию сына.

– Заходите. Не маячьте на лестнице, – бросила я папе. – Он зашел весь какой-то поникший. Что он думает о сыне? И о его деятельности?

В квартире все было вверх дном. Я помнила уютное гнездышко, теперь же оно превратилось в свалку. Все ящики были вывернуты, диваны вспороты, шкафы раскрыты… Правда, компьютер, к моему удивлению, не пострадал. Делаем вывод: искали наличные деньги.

– Юля, надо звонить в милицию, – робко подал голос папа, пристраиваясь на ручку сломанного кресла.

– Какая милиция? Вы о чем?

– Но…

Я достала из сумки сотовый и позвонила Колобову, вкратце описав ситуацию. Александр Иванович ответил, что через полчаса приедет лично, и просил не отлучаться до его появления, а также задержать и папу.

Значит, не Колобов своих присылал? Или он, а передо мной комедию разыгрывает? Нет, не стал бы. Кто я ему? Плевал он на меня с высокой колокольни. Но для меня было важно заработать очки в глазах Александра Ивановича.

Я сняла перчатки, вспомнив, что моих отпечатков в этой квартире и так должно быть достаточно – если, конечно, тут кто-то не стирал все. Пока нужно не терять время зря и попробовать найти хоть какой-то Серегин спортивный костюм. А вообще ведь его вещи остались у Креницких. Надо бы туда съездить за ними. Или лучше послать папу с мамой? Но смогут ли они достойно пообщаться с родственниками? Пожалуй, мне опять придется их сопровождать.

К моему удивлению, бар взломщиков не заинтересовал, и бутылки остались целы. Или взломщики посчитали кощунством разбивать бутылки с выпивкой? Правда, с собой они их тоже не забрали. И забрали ли хоть что-то? Это сможет сказать только сам Серега. А вообще похоже, что тут кто-то громил все в приступе ярости…

Я налила так и сидящему на ручке кресла Серегиному отцу большую рюмку коньяку, он ее выпил залпом и попросил еще. Когда выпил вторую, поднял на меня глаза и спросил, почему Сергей все-таки менял фамилию. Пока я прикидывала, что ответить, папа уточнил:

– Он что, уже давно с криминалом связан?

"С добрым утром!"

– Он и раньше привлекался?

– Финну дал в морду в Финляндии, – сказала я, заимствуя историю смены фамилии другим человеком – одного из моих прошлых героев. – Оба были пьяные, оказались в полиции.

Сергею закрыли визу. Чтобы ездить дальше, сменил фамилию.

– А финн? – спросил папа.

– Что финн? – не поняла я.

– Финн, чтобы ездить к нам, тоже сменил фамилию?

Бедный папа. Что тебя беспокоит. Но у него оказалась еще масса вопросов: как Сережа получил разрешение на смену фамилии? Не надо никакого разрешения! Как Сережа объяснял свое желание сменить фамилию? Не надо никому ничего объяснять! Написал в нужной графе "по семейным обстоятельствам" – и все.

А почему Татаринов? Ведь это же фамилия бабушки. Почему не взял девичью матери – Кулешов? Я не стала пояснять, что Кулешовым он уже успел побывать, и теперь на очереди, по всей вероятности, прабабушка, так как с Аллой Креницкой он разводится.

Колобов приехал, как и обещал, в сопровождении двух телохранителей. За ручку поздоровался с папой, за спиной которого я многозначительно закатила глаза.

– Вас как зовут? – спросил Колобов. – Иван Сергеевич? Очень приятно. Давайте, Иван Сергеевич, выпьем и поговорим. Юленька, проводи нас на кухню.

Кухня оказалась не разгромлена (как и ванная с туалетом), так что я быстро сообразила закуску из имевшихся в холодильнике запасов. Телохранители по мановению руки Колобова рассредоточились по двум комнатам и, как потом выяснилось, занялись уборкой. Более того, еще через полчаса прибыл мастер и врезал новый замок.

Александр Иванович для начала успокоил Ивана Сергеевича (вернее, приложил большие усилия) и заверил, что друзья Сережу в беде не оставят и вскоре тот будет отмечать свое освобождение. Мы все на этом празднике встретимся и погуляем.

– Чем он занимался? – спросил Серегин отец у Александра Ивановича, временно забыв о моем существовании.

– Бизнесом. Бизнесом. Сережа – талантливый коммерсант, хорошо разбирается в ситуации на рынке, такие специалисты нужны любой фирме. Сережа теперь будет работать только на меня. Кстати, дочерей у меня нет, ни на ком жениться ему не придется, – это чтоб вы не беспокоились. Поэтому Сережа будет спокойно трудиться и женится, на ком хочет.

Александр Иванович многозначительно посмотрел на меня. Если бы тут не было Сережиного папы, я бы кое-что ответила Александру Ивановичу, а так пришлось воздержаться от комментариев. Я вообще не очень понимала, чего добивается Колобов и зачем его сюда принесло. Лично. Не для того же, чтобы меня увидеть в очередной раз?

– Все, – примерно через час заявили телохранители, сунув носы в кухню. Мастер к тому времени тоже справился и вручил ключи Серегиному отцу. Колобов с мастером расплатился.

Тут я напомнила про Серегины вещи, оставшиеся у Креницких, и спросила совета у Колобова: кому туда лучше ехать? Александр Иванович задумался, потом мерзко хохотнул и заявил:

– Юля, давай ты, а я тебе двух мальчиков выделю. Вон Витя с Колей тебе компанию составят. Составите, ребята?

– Конечно, – кивнули те.

– Юленька, ты на машине, как я понял? – уточнил Колобов. – Вот вы втроем на ней и поедете. А я с шофером. Он внизу ждет. Он нас доставит к Ивану Сергеевичу. Кстати, Юленька, ты лучше сейчас позвони, предупреди… чтобы жена с тещей вещи собирали. И морально готовились к встрече с тобой.

Колобов опять хохотнул, и я под его диктовку набрала номер телефона Креницких. Подошла Аллочка. Я представилась и сказала, что мне нужно. На мгновение на другом конце провода повисло молчание, потом она разразилась диким потоком брани. Мне не хотелось это слушать, и я сказала:

– Приеду минут через двадцать, пожалуйста, начинайте собирать сумку, чтобы нам поменьше находиться в обществе друг друга.

И маму попросите помочь, чтобы дело шло быстрее.

После этого я связь отключила, мы с накачанными мальчиками загрузились в мою «шестерку», где они поместились с трудом. Но, по их словам, вспомнили детство. Я не очень представляла, хватит ли места Серегиным вещам у меня в багажнике и на половине заднего сиденья, и надеялась, что у него все-таки было не очень много барахла.

Аллочка дверь нам открыла, видимо, заранее наточив ноготки (двадцати минут для этого было вполне достаточно), но ее боевой задор испарился, когда она поняла, что я прибыла с сопровождением.

– Ну ты же не думаешь, что я сама потащу чемоданы. Тяжести женщинам поднимать вредно.

– Да на тебе пахать надо, – окрысилась Аллочка, правда, в квартиру нас пустила, провела в комнату, видимо, служившую Сереге кабинетом.

Там стояли письменный стол с ноутбуком, диван и шкаф.

Вообще я не поняла, сколько комнат в этих апартаментах. Судя по всему, соединили две или три соседние квартиры, и «молодым» отдали отсек из трех комнат. Самая маленькая была предоставлена Сереге, самая большая – Аллочке, средняя служила общей спальней.

– Можешь забирать все его барахло, – бросила мне девица. – И его самого с потрохами.

Я не Анна Каренина, чтобы из-за мужика в реку бросаться.

– Она вообще-то под поезд, – не сдержался один из телохранителей.

– То есть как? – искренне удивилась Аллочка. – Мы же в школе проходили.

– Ты с «Грозой» перепутала, – встряла я, начиная складывать Серегины вещи в большую спортивную сумку. Второй телохранитель занялся тем же самым, Аллочка же взяла за руку Первого, знатока русской классики.

– А ты и про «Грозу» знаешь, котик? – проворковала она. – Пойдем, будешь моим учителем.

Она за руку повела его из комнаты, бросив нам через плечо, чтобы брали только Серегино и не очень торопились. Ну и стерва! Правда, к Аллочке, наверное, лучше подошло бы другое слово.

Минут через пять, когда из спальни стали доноситься характерные звуки, мой помощник помогать прекратил, прижал палец к губам и извлек из внутреннего кармана пиджака весьма любопытный наборчик.

– Что ты собираешься делать? – прошептала я с округлившимися глазами.

– Снимать отпечатки пальцев, – прошептал он в ответ, чем и занялся вначале в Серегиной комнате, потом ее покинул. Я продолжала собирать вещи, прикидывая, не это ли делали мальчики в Серегиной квартире, пока мы сидели с Колобовым и Серегиным отцом на кухне.

Вот только чьи отпечатки они снимают? Серегины? Креницкого? Ну не Аллочки же?!

Парень отсутствовал минут пятнадцать. Все это время из комнаты Аллочки доносились охи и вздохи. Второй парень трудился на славу. Или так и было задумано? А Аллочка им удачно подыграла? А если бы не подыграла? Или они (или Колобов) хорошо знали, что она из себя представляет?

Пока второй из парней снимал отпечатки пальцев, я собирала Серегины вещи (по крайней мере, те, что находились в этой комнате), собрала, упаковав в чемодан и две спортивные сумки, которые нашла в этой же комнате. Прихватила и ноутбук, стоявший на столе. Стационарного компьютера я не обнаружила. Вопросительно посмотрела на телохранителя Колобова, стоявшего с довольной улыбкой.

– Ну как? – спросила шепотом.

– Все окейно, – ухмыльнулся он.

– А мои отпечаточки не желаете снять?

– Так они у нас давно имеются. Вы же у нас в гостях, так сказать, побывали. Да и в гостинице не в перчатках находились.

Оперативно работают ребята. Но меня также интересовало, кто еще в настоящий момент находится в квартире. Неужели нет никакой прислуги? Телохранитель любезно пояснил, что прислуга тут бывает в первой половине дня под личным присмотром Елены Сергеевны, мамы Аллочки, а также добавил, что прислуга часто меняется, не выдерживая нагрузки, в основном эмоциональной. После работы у Елены Сергеевны впору отправляться на лечение к невропатологу.

– Что, вообще пусто? В квартире никого, кроме нас и Аллочки? – оживилась я, готовая сорваться с места для проведения профилактического журналистского осмотра потенциального места кровавой драмы. Про семейные вообще молчу.

– Не надо. Юля.

Телохранитель закрыл собой дверь. Да, сквозь такую гору мне не прорваться, даже если бы я и умела проходить сквозь стены.

– А что?

– Зачем вам лишние неприятности?

– Неприятности будут у меня, не у вас. И я их как-нибудь переживу. Не в первый раз.

– Все равно не стоит. И вам не придется лжесвидетельствовать. По крайней мере, насчет себя.

Я вопросительно посмотрела на парня.

– Мы ведь с вами не покидали эту комнату, не правда ли? Мы все время находились здесь вдвоем и собирали вещи Сергея Татаринова, который после развода с Аллой Креницкой намерен жениться на вас.

– Мало ли кто что намерен, – буркнула я.

– Но вы же ему вроде бы предложение делать собирались?

– А вы откуда знаете? – тут же напряглась я.

– Сорока на хвосте новость принесла, – улыбнулся парень. – Все, закрыли тему. Сейчас Коля освободится, и мы все вместе покинем квартиру. Надеюсь, вы нас подбросите к дому вашего потенциального свекра? Вы же, наверное, захотите передать вещи Сергея родителям?

Или сразу к себе в квартиру повезете?

И что это он мне зубы заговаривает? И вообще, зачем мы на самом деле приехали в эту квартиру? И где дражайшая Елена Сергеевна? Вообще-то я радовалась, что ее сейчас тут нет.

Хотя она вполне могла бы прихватить второго телохранителя и уединиться с ним по примеру дочери. Вот тогда бы я смогла спокойно осмотреть квартиру. Но скандала с Еленой Сергеевной не хотелось. Об ее отношении ко мне я знала.

Наконец Коля освободился и вышел из спальни вместе с Аллочкой, накинувшей легкий пеньюарчик, ничего не оставляющий для воображения.

– А ты, милок, что такой кислый, а? – Аллочка фамильярно похлопала Витю по щеке. – Не дала сука, да? – Она презрительно посмотрела на меня. – Жалко ей для хорошего парня.

А чего жалеть-то? И что только Серега в тебе нашел?

– Способность отличать Анну Каренину от Катерины, – я изобразила змеиную улыбку, вспомнив манеры Сары и Барсика.

– Женщин никогда не ценили за такие таланты, – хмыкнула Аллочка. – Главное для женщины – это удачно выйти замуж.

– Чья бы корова мычала, – ласково заметила я и приказным тоном сказала Вите с Колей:

– Берите вещи. Мы уходим.

– Есть! – вытянулись они по стойке «смирно», подхватили чемодан и сумки и, даже не попрощавшись с Аллочкой, первыми квартиру покинули.

Я на прощание пожелала Аллочке в следующий раз сходить замуж поудачнее. Она покрыла меня трехэтажным. Матерные слова русского языка она знала несравненно лучше отечественной классики. А какие комбинации у нее получались…

Мы мирно спустились к моей машине, парни закинули вещи в багажник (все поместилось), сами залезли в салон, я села за руль, и мы тронулись с места. При выезде со двора пришлось уступать дорогу до боли знакомой машине. Это была «девятка» моего соседа Стаса, который сделал вид, что меня не узнал. Рядом с ним на переднем месте пассажира восседала раскрасневшаяся Елена Сергеевна. Она мельком глянула в мою сторону, вернее, на мою машину, но меня не узнала (все-таки мы не были лично знакомы, хотя она и могла меня где-то видеть). Да и вообще как ей могло прийти в голову, что я возвращаюсь из ее квартиры?

А Стае молодец. Вот это оперативность.

Глава 14

Когда мы приехали домой к родителям Сергея, его папа с Колобовым уже нализались до состояния, предшествующего морде в салате, и стали лучшими друзьями. Колобов клялся, что Ваниного сына лично вытянет и всех следаков, судей и прокурорских купит с потрохами. Серегин отец непрерывно выяснял, уважает его Александр Иванович или нет. Мама, сидевшая за тем же столом, заливала в себя валерианку, чередуя ее с корвалолом, и закусывала этот коктейль валидолом. Рядом горсткой лежали еще какие-то таблетки. Возможно, за этот вечер она вылечится от всех болезней.

Телохранители поставили сумки с Серегиным барахлом в коридоре. Я, правда, еще во дворе извлекла из одной ноутбук, который решила взять к себе домой для ознакомления с содержимым. Надо будет потом еще разок съездить в Серегину квартиру, заняться тем компьютером. Но не сегодня. Сегодня устала. А завтра мне вставать раньше обычного, чтобы опять не опоздать на прием к начальнику «Крестов». Вернее, к одному из его заместителей.

Теперь уже Серегиной маме я сказала, какая теперь фамилия у ее сына, на всякий случай записала ее на той же бумажке, где был список продуктов и вещей, которые следует взять, и попросила завтра вечером позвонить мне. Судя по виду женщины, она так устала, что была готова заснуть прямо за кухонным столом.

Телохранители подхватили своего шефа, я распрощалась с Серегиными родителями, и мы квартиру покинули Колобова загрузили в джип багажом, я сама села за руль «шестерки» и поехала домой, где с большим интересом выслушала рассказ Стаса.

"Захомутать", по его собственному выражению, Елену Сергеевну труда не составило.

Она была готова к приключениям. Стае где-то читал, что существует категория женщин, занимающихся проституцией не за деньги, не из-за бешенства матки, а только ради приключений.

– Секундочку, – перебила я его. – При чем тут проституция? Ведь не она же деньги берет, а…

Стае кивнул. Я открыла рот.

– Да, Юлька. Она берет деньги. Совмещает приятное с полезным.

– Ничего не поняла.

– Тетка жаждет материальной независимости, ну и приключений в придачу. Она получает удовольствие, адреналинчик в крови вырабатывается, а тут еще и бабки на маленькие женские радости.

– Ей что. Редька мало дает?

– Ну откуда я знаю? Похоже, мало. Вообще Елена Сергеевна – просто уникум. Это шлюха, стерва, сука, феминистка, извращенка и совратительница малолетних в одном лице. Но вообще мне понравилась, – закончил Стае.

Я снова открыла рот.

Сосед пояснил, что давно не получал такого удовольствия от общения с женщиной, как сегодня с Еленой Сергеевной. Более того, она его сразу же раскусила. И поставила все точки над «i». Сказала, что сама подрабатывает в свободное от ублажения мужа время, и предложила провести вечер просто в удовольствие обоим.

Платили они за все пятьдесят на пятьдесят.

– Мне было с ней очень интересно, – признался Стае.

– Ты ее трахнул?

– Нет, до постели у нас не дошло. Но, Юлька… я хочу снова с ней встретиться. У меня раньше такого не, бывало. Я воспринимал всех этих тетенек, как… работу. Надо. Я так зарабатываю деньги. А Алена… ну она просто супер!

Я в большом удивлении смотрела на Стаса.

Уж не влюбился ли он? Но в кого?! В Серегину тещу! В эту старую суку! Хотя… Какую же старую? Ей всего сорок четыре, бабки для ухода за лицом и телом имеются. Если быть объективной, то она еще – о-го-го! И опыт есть. Так что даст фору многим молодым красоткам. Да и не смотрится она шлюхой… Дочь ее – да, но не Елена Сергеевна. Породистая сука – мелькнуло у меня в голове. Вот она кто. Холеная, лощеная, всем пресыщенная и жаждущая развлечений и приключений на свою голову.

Но Сереге вроде бы не нравилась. Или это он для меня играл роль, а на самом деле нравилась? И еще как? И что там вообще происходило в семейке Креницких, в которую влился и Сергей? Почему он все-таки женился на Алле? Не из-за ее ли мамаши? Мог он предпочесть мне мамашу, а не Аллу, которую я в особенности теперь, после личной встречи, не считала своей соперницей? И неужели Елена Сергеевна и была той причиной, из-за которой мне пришлось долгие ночи лить слезы в подушку? Ведь даже если альфонс Стае на нее так запал… Что оставалось Сергею, который не зарабатывал на женщинах?

– Я тебя прошу только об одном, – сказала я Стасу, – меня не сдавай.

– Ну что ты, Юлька! Женщины приходят и уходят, а соседки остаются. И я постараюсь у нее побольше узнать про их семейные дела. Тебе ведь не Елена Сергеевна нужна, а твой парень. Поэтому мы с тобой в любом случае не конкуренты.

Стае ушел, я легла спать, поставив будильник, но проснулась от какого-то другого звонка.

За окном было темно. Но что-то где-то упорно звонило. Или это у меня в голове? Нет, вроде прекратило. Затем я опять услышала звонок. В дверь.

Я бросила взгляд на часы. Начало третьего.

Да кого ж это могло принести? И главное, чем мне это грозит?

Я накинула халат, схватила с тумбочки сотовый, чтобы в случае чего сразу же начать звонить по введенным в память телефонам, и на цыпочках отправилась к двери. Выглянула в глазок. На площадке стоял взъерошенный Стае.

Я распахнула дверь.

– Что случилось?!

– Ну, слава Богу, проснулась, – выдохнул он, заходя в квартиру.

– Ты что, по телефону вначале не мог позвонить?

– Я звонил. Ты не услышала.

"Так это меня телефонный звонок разбудил?"

Когда я долго не снимала трубку (а Стае звонил по обычному телефону, не на мобильный), он решил идти давить на звонок, рассчитывая в первую очередь на моего кота. Кот знает, что живет при развитом коммунизме, и почему-то думает, что приходящие ко мне люди могут забрать его с собой. Поэтому, слыша звонок в дверь, всегда прячется, несмотря на то что я ему объясняю: если кто-то узнает, сколько он ест, то не только не возьмет к себе, но еще и приплатит мне, чтобы не отдавала, хотя я свое сокровище, конечно, не отдам ни за какие деньги. Друзей не продают. Стае справедливо решил, что кот, спящий у меня под боком или даже на подушке, резко проснется, подскочит и меня разбудит, что, в общем, и произошло – как я теперь вспомнила.

– Так что случилось? – повторила я, ознакомившись с ходом мыслей Стаса и пригласив его на кухню. Кот, узнавший соседа, уже направился к заветному холодильнику и занял свой пост.

– Юлька, Алена только что звонила. Ну то есть Елена Сергеевна.

– Ее мужа убили.

Я хлопнула глазами.

– Он в квартире мертвый лежит. Она рыдала в трубку. Она не знает, что делать. Она меня спрашивала. А я тоже не знаю. Я ей сказал, что у меня соседка все знает про убийства и трупы. Ну ты же знаешь, что в таких случаях делают?

Я молча слушала Стаса, и с каждым его следующим словом голова моя начинала работать все яснее и яснее – А она не объяснила, почему она позвонила тебе, а не в милицию, не в «скорую», не каким-то другим приятелям и подругам, в конце-то концов? Вы же, кажется, только сегодня познакомились? Ну то есть вчера, – добавила я, взглянув на настенные часы, висящие у меня над холодильником.

– Я тоже об этом спросил, – ответил Стае.

"Ну слава Богу, сообразил".

– Она сказала, что моя визитка ей первой попалась. Я же ей сегодня визитку оставил, сказал, что живу с сестрой, ну и что сестра часто отсутствует. Дашки, например, сегодня нет. Юля, ведь ты же хотела, чтобы я тебе сообщал, если что…

– Ты все правильно сделал, Стасик. Спасибо тебе огромное.

– Но, Юля, Алене-то что делать? Неужели тебе ее не жалко? Ты не представляешь, в каком она была состоянии… Ты представь, что бы ты чувствовала, если бы у тебя дома труп лежал.

Возможно, я и ошибалась, но мне показалось, что Елена Сергеевна – великолепная актриса. Она могла разыграть этот спектакль специально для Стаса, а могла… для меня. Ведь выяснить адрес по номеру телефона – не проблема. А тут здрасьте-пожалуйста: чей сосед вдруг воспылал к ней любовью? Я бы тут же обратила внимание на такое совпадение. А Аллочка наверняка сказала о моем визите в компании с накачанными мальчиками.

Но я еще не знала главного: как умер Креницкий? И кто его убил, если он умер насильственной смертью? А может, он жив-здоров и все это – игра, рассчитанная на определенного зрителя?!

– Звони ей, – велела Стасу. – Говори, что ты сейчас приедешь вместе с соседкой. И пусть сама звонит в «скорую» и милицию.

– Но если он уже мертв…

– Пусть звонит, чтобы вызов зафиксировали. Чем раньше, тем лучше. И их все равно надо вызывать на место.

Уже из машины по сотовому позвонила Пашке, не очень надеясь, что его удастся разбудить. Но любимый оператор, как выяснилось, еще не ложился. Правда, был опять в стельку пьян.

– Подъехать сможешь? – спросила у него. – Только такси вызови. Сам не вздумай за руль садится.

– А ты за мной не подъедешь? – промычал Пашка.

– Нет, я прямо еду туда. Паша, соберись!

С работы выгонят, на что пить будешь?

– Твоя правда, – пробурчал оператор и обещался быть.

К знакомому мне дому мы подъехали не первыми. Перед дверью парадной уже стояло несколько машин, в которых прибыли сотрудники органов. Значит, Елена Сергеевна вызвала только милицию? Или «скорая», как всегда, задерживается?

Когда мы вышли на площадку, дверь в квартиру Креницких была открыта. Мужчина в штатском попытался преградить нам со Стасом дорогу, потом узнал меня.

– Ну вы оперативно работаете, Юлия Владиславовна! Мы сами только приехали, а тут и вы к свежачку. Андрей сегодня не дежурит, но Генку вы, кажется, тоже знаете? Проходите, там трупак сейчас фотографируют. И вы снимочек для своей газетки сделаете. Человек-то известный. Столько иностранных помоек освободил от хлама! У вас новый оператор? А Паша где?

Я сказала, что Паша скоро подъедет (очень на это надеялась), и попросила сразу же препроводить его ко мне. Однако перед тем, как добраться до трупа, мне пришлось уклоняться от ногтей Елены Сергеевны, которая бросилась на меня, аки голодный коршун на мышь, потом, правда, резко затормозила и заявила во всеуслышание, что это я прикончила ее мужа.

– Да зачем он мне сдался?

– Потому что моя дочь увела от тебя мужика, а ты теперь его назад заполучила, хоть и в тюрьме, но тебе этого мало, ты решила нас всех истребить.

– Так, гражданочки, – Генка появился откуда-то из нутра квартиры, где мне побывать пока не довелось. – Что тут происходит? Юль, никто на прибалта не откликнулся?

– На телерепортаж – нет. А газета пока не выходила. Мы же раз в неделю выходим, не забывай.

Судя по всему, милиции пока тоже ничего раздобыть не удалось. А Елена Сергеевна вознамерилась воспользоваться возможностью отправить за решетку теперь меня.

– Ты думаешь, раз журналюга, так с тебя все как с гуся вода? А вы, молодой человек, вносите в протокол: это она его прибила. За то, что он мужа моей дочери с работы выгнал. Она на хорошие деньги рассчитывала, думала, мужик ее содержать будет, а он теперь безработный. Так что она его вначале в тюрьму засадила – раз толку с него теперь как с козла молока, а потом решила с моего мужа деньги поиметь. Но у нее ничего не получилось, и она его убила со злости.

Генка моргнул, потом уточнил, правильно ли он понял Елену Сергеевну: она утверждает, что я убила Креницкого за то, что он выгнал с работы своего зятя, и за то, что не дал мне денег? И я еще решила истребить всю семью Креницких? Есть еще какие-то причины?

– Да ей никакие причины не нужны, – выдала Елена Сергеевна. – А вообще Юлия Владиславовна давно хотела за него замуж.

А я своей дочери не позволю ему передачки носить!

– За кого замуж? За вашего мужа? И кому передачки носить? Нельзя ли поконкретнее?

– Передачки зятю. Мужу моей дочери, с которым она пока не успела развестись. Под стать они друг другу – Юлия Владиславовна и мой зять. Теперь вместе будут честных людей убивать. То есть нет, не будут. Теперь они вместе сидеть будут. Так им и надо. Чего вы на нее наручники не надеваете? – кивнула на меня Креницкая. – Не видите, что ли, как по ней тюрьма плачет?

Генка странно посмотрел на Елену Сергеевну, потом попросил меня пояснить ситуацию.

Я пояснила, в каких мы состоим отношениях, а также не стала скрывать, что сегодня вместе с двумя телохранителями приезжала за вещами Сергея. Елены Сергеевны тогда в квартире не было.

– Ты Креницкого видела? – спросил Генка.

– Нет, только Аллу. Я вообще была в одной комнате – Серегином кабинете. Как и один из телохранителей. Виктор, фамилию не знаю, но ее легко выяснить. Второго увела к себе в комнату Алла Креницкая. Судя по звукам, совершила с ним грех прелюбодеяния.

– Не смей пятнать честь моей дочери! – завизжала Елена Сергеевна.

В этой мгновение из своего крыла показалась Аллочка, которой, как выяснилось, на свою честь давно было наплевать. Аллочкину физиономию покрывали длинные ленты из огуречной кожицы. "Как они на ней держатся?" – хотелось спросить мне. Как выяснилось в дальнейшем, все членам следственной бригады тоже. Это было гораздо интереснее трупа.

– Мама, прекрати изображать из себя идиотку, – проворковала Аллочка. – Хотя я понимаю, что для тебя это сложно. А чего с отцом-то, кто-то может мне внятно объяснить?

– Вот она его убила! – Елена Сергеевна ткнула в меня пальцем.

– Да у нее возможности такой не было, – рявкнула дочь на мамочку.

Я прибалдела: вот уж от кого не ожидала поддержки. Мы быстро переглянулись с Генкой. А мамочка теперь ругалась с дочкой. Обе обвиняли друг друга в разврате, И убийстве отца и мужа. Вспомнили и Серегу – мужа и зятя – и высказали друг другу свои претензии.

Сотрудники органов слушали с большим интересом, возможно, кое-кто из них узнал для себя что-то новое из раздела "про это". И мамочка, и доченька были хорошо осведомлены о сексуальных пристрастиях друг друга, а также о партнерах и их количестве, превосходящим все возможные пределы. И как тут только жил Серега?

Затем Аллочка напомнила мамочке, как та чуть ли не каждый день грозилась убить отца – и вот, значит, привела угрозу в исполнение. Мамочка не осталась в долгу и заявила, что это сделала Аллочка, потому что отец собрался "перекрыть ей кислород": больше не давать денег, которые она так бездумно тратит. Отец хотел, чтобы дочь наконец взялась за ум, училась и начинала зарабатывать сама.

Они с такой ненавистью орали друг на друга, что я не удивилась бы, если одна из них убила другую. По-моему, присутствующие при сцене сотрудники органов думали то же самое. Интересные отношения были в семье Креницких. Но какое место в ней занимал Серега? Почему он тут жил? Это же настоящий домашний ад! Но, значит, его тут что-то держало…

Генка, которому надоело слушать мамочку с доченькой, кивком головы показал мне в глубь квартиры – в ту сторону, где мне еще не доводилось бывать. Я подозревала, что труп лежит именно там. Так и оказалось. Тут как раз прибыл Пашка, несколько растрепанный (но он всегда такой) и даже способный связно формулировать свои мысли, что откровенно порадовало.

Елена Сергеевна с Аллочкой не обратили на наш уход никакого внимания, как и на приезд Пашки: увлеклись выяснением отношений, а Пашку, наверное, приняли за члена оперативной группы. Он же сам в кадрах криминальной хроники не появляется, а то, возможно, мамочка с дочкой могли бы его и покалечить – узнав, что он постоянно работает в паре со мной. Стае остался рядом с любимой женщиной, но пока не произнес ни слова.

– Слушай, а ты не знаешь, почему они Друг друга так ненавидят? – тихо спросил меня Генка, когда мы немного удалились от места скандала.

Я призналась, что размышляю о том же самом. Потом уточнила, как убили Редьку.

– Сразу «убили»! – усмехнулся Генка. – Вон что значит криминальный репортер!

– Ну вас же в таком количестве тут бы не было, если бы умер от естественных причин, – заметила я. Пашка включил камеру. – Пришел бы участковый, ну или по крайней мере кто-то один. Ну пусть двое. Но здесь же целая бригада!

Да и ты, насколько мне известно, не в местном отделении трудишься.

– Логично, – кивнул Генка и пропустил меня вперед в одну из спален, где на широкой кровати и лежал труп Павла Степановича.

Знакомый судмедэксперт поднял голову, мы с ним поздоровались, Пашка тоже – это был один из его постоянных собутыльников. Другие находившиеся в комнате сотрудники органов тихо переговаривались. Прислушиваясь к ним, я поняла, что на труп им глубоко плевать – уже насмотрелись такого добра в достатке, печальных результатов семейных скандалов в том числе, а вот в апартаментах, подобных Редькиным, бывать доводилось нечасто. Бытовуха чаще случается в «хрущобах» и «брежневках» после совместного распития спиртных напитков, а не в «благополучных» элитных домах на трезвую голову. В таких чаще заказные… С контрольным выстрелом в голову. Тут же никто не стрелял, по крайней мере, сегодня.

– Значит, бытовуха? – спросила я Генку.

– Похоже на то. Иди взгляни.

Я подошла к трупу и увидела у него на виске не то что вмятину, а… В общем, результат приложения некоего тяжелого предмета. Предмет мне вскорости тоже продемонстрировали, – это оказалась тяжелая бронзовая статуэтка какого-то ангелочка.

– Получил ангелочком и улетел на небушко, – хмыкнул Генка.

– Думаешь, на небушко? – поднял голову судмедэксперт. – Сомневаюсь…

Прерывая содержательный спор, я уточнила, послужил ли этот удар причиной смерти.

Хотя бронзовой статуэткой в висок… И врезали сильно.

– Вообще все как-то странно… – медленно произнес судмедэксперт. – Такой удар обычно смертельный. Но… Вскрытие покажет. Я пока воздержусь делать выводы.

– Неужели они думали… – открыла рот я.

– Юлька, ты этих двух красоток сейчас слышала? – Генка кивнул в сторону коридора, где так и продолжались вопли. – Они вообще способны думать?

Я тут же вспомнила про Анну Каренину, бросающуюся в реку. Но почему они убили мужа и отца, кстати, теперь их единственного кормильца – если это они, конечно? И что в квартире делал телохранитель Витька? Я не могла сказать про его поход неведомо куда ментам: тогда летело и мое алиби. Но куда же он все-таки ходил? Зачем? И ведь Витька, наверное, не такой идиот, чтобы кокнуть Редьку статуэткой. По-моему, он должен был бы использовать какой-то другой способ. Зачем ему было привлекать к себе внимание? Ведь он не мог точно предугадать, как я поступлю. Я ведь могу его и заложить.

А моих отпечатков на статуэтке уж точно нет.

Генка попросил меня подробно рассказать про мое дневное посещение этой квартиры, что я и сделала (кое-что утаив). Координаты Витьки и Коли обещала выяснить завтра с утра у Колобова. Про себя добавила, что выясню у Колобова еще ряд фактов – лично для себя. Меня также спросили, кто такой Стае. Я пояснила. Его появление среди ночи в квартире Креницких сыграет не на пользу Елене Сергеевне.

Глава 15

На следующее утро опять пришлось отложить поездку за разрешением на свидание, а связываться с Колобовым. Он надолго замолчал на другом конце провода, когда услышал новость.

– Вот что. Юля, – наконец произнес ничего не выражающим голосом, – я сейчас свяжусь со своими ментами. Выясню, что там произошло у Редьки. А ты, пожалуйста, позвони своим знакомым. И давай встретимся. Своим знакомым скажи, что Витя к ним подъедет. Как там этого Геннадия?

Я продиктовала координаты.

– Ни о чем не беспокойся. Давай договоримся на… два часа. Вместе пообедаем. Обменяемся информацией.

Александр Иванович назвал ресторанчик в центре города, где предлагал увидеться. Я обещала быть. Невольно вспомнился мой вчерашний обед… Я ведь так и не поняла, зачем меня приглашал Редька и почему он так быстро нажрался, не сказав мне ничего конкретного…

Генкино дежурство закончилось, вместо него со мной разговаривал Андрей – и сообщил убойные новости.

У Редьки остановилось сердце – примерно в то время, когда мы с Витей, Колей и Аллочкой находились в квартире Креницких: в диапазоне от шести до восьми вечера. Удар по голове был нанесен уже после смерти. Он тоже мог быть смертельным, но наносили его гораздо позднее… Мертвому человеку.

Я вспомнила, что на «вмятине» не было крови. А ведь должно же было прорвать кожу.

Значит…

– То есть он умер от естественных причин? – уточнила я.

– Похоже на то, – подтвердил Андрей. – Наши эксперты сказали, что сердчишко было не очень. Ну сама понимаешь: все время ходить по лезвию бритвы да неумеренные возлияния, развлечения не по возрасту. Ты говоришь, он вчера упился до морды в салате? Это тоже могло поспособствовать. Официально: острая сердечная недостаточность.

– Ты можешь поконкретнее? Что это означает?

– То и означает. Юля, ты чего, в первый раз, что ли, такой диагноз услышала? Спазм это.

Кровеносный сосуд перехватило. Ток крови нарушился – и все, готовься слушать похоронный марш Шопена. Вот до чего пьянка доводит, – усмехнулся приятель.

"И переживания из-за денег", – добавила я про себя.

Но Андрей еще не закончил. На бронзовом ангелочке были найдены свежие отпечатки пальцев Елены Сергеевны. Ее дочь Алла рассказала, что слышала и видела прошлым вечером.

Отец вчера вернулся гораздо раньше обычного, вернее, был доставлен шофером как багаж и уложен спать. Такое случалось и раньше, поэтому не особо удивило Аллу. Потом прибыла я с телохранителями. В нашей невиновности Алла не сомневалась (что меня до сих пор удивляло, я ожидала, что она постарается подставить меня или, по крайней мере, парней). Потом появилась мамочка и направилась к отцу.

Елена Сергеевна орала на мужа долго и упорно.

Ответов отца Алла не слышала, хотя он мог отвечать и тихо.

– Так кто ж его по башке стукнул? – спросила я.

– По всему выходит, что дражайшая супруга. Может, он умер во время скандала. Ведь ты же говоришь, что видела, как Креницкая с твоим соседом подъехали к дому сразу после вас.

Хотя… Нет, нестыковка. По башке его стукнули значительно позднее. Или Елена Сергеевна…

Тьфу, ничего не понимаю!

– А она сама что утверждает? Кстати, где она?

– Пока в ИВС. Ближайшем к дому. Надеюсь, скоро будет в пятом изоляторе[14], который давно по ней плакал, – хмыкнул Андрей. – Навряд ли ее выпустят под подписку. И вообще таких нужно даже не под стражей содержать, а под наблюдением санитаров. А еще лучше – и тех, и других.

Но Елена Сергеевна с пеной у рта доказывала свою невиновность и катила все бочки на меня. Но тут Андрей меня успокоил: нанести удар по голове Креницкого я не могла, так как в это время точно не находилась в его квартире.

– А нашла его мертвого Елена Сергеевна? – спросила я.

Как сообщил мне Андрей, супруга решила перед тем, как лечь спать (а ложилась она всегда поздно), проверить, как там себя чувствует муженек. Зашла – а он не двигается. Уже холодный.

"И тогда позвонила Стасу", – добавила я про себя. А не устроила ли Елена Сергеевна эту комедию специально, чтобы отвести подозрения от себя? Только просчиталась. Решила, что в органах одни идиоты работают. Или она просто действовала инстинктивно? И не виновна?

Но тогда кто? Алла? Хотя на статуэтке-то ведь отпечатки Елены Сергеевны…

Я распрощалась с Андреем, попросила его держать меня в курсе дел и стала собираться на встречу с Колобовым. Но тут раздался телефонный звонок.

– Это Юлия Владиславовна? – спросил женский голос.

– Она самая, – ответила я.

– Меня зовут Людмила. Я прочитала вашу последнюю статью и хотела с вами встретиться.

Мне дали ваш телефон в редакции и сказали, чтобы я связалась прямо с вами…

Я чуть не выразилась непечатно. Там что, свихнулись? Если они будут давать мой телефон всем читателям, то мне придется вскоре менять номер. Правда, в следующую минуту я была готова благодарить того, кто это сделал. Как выяснилось, Димона Петроградского.

А звонившая женщина узнала на опубликованной сегодня с утра фотографии своего соседа Толика.

– Так вы можете сегодня со мной встретиться? – спросила я. – Я подъеду к вам.

– После работы. Я звоню с работы. Вот купила утром ваш еженедельник, прочитала и…

Давайте часов в шесть? Я уже буду дома. Вы подъедете ко мне?

Я попросила продиктовать адрес.

После этого помчалась на встречу с Колобовым, который уже сидел в оговоренном месте на пару с телохранителем Колей. Витя в ближайшее время должен был к нам присоединиться: когда его отпустит следователь.

– А мне можете сказать, куда Витя отлучался, когда я собирала Серегины вещи? – посмотрела я вначале на Колобова, потом на Николая.

– За этим тебя и пригласил. Ты молодец, Юля, что ничего не открыла ментам. Хотя я понимаю, почему, – Колобов усмехнулся, его примеру последовал телохранитель. – Убивать мне Редьку было незачем, мне от него живого было гораздо больше пользы, чем от мертвого.

Тем более Серега в «Крестах». Фирма-то, пока Серегу не выдернем, может развалиться. Они ведь на пару все дело тянули. А теперь ни директора, ни зама. Наташка, секретарша, девка, конечно, толковая, но это ж все равно не то.

Несколько дней продержится, а потом? Сейчас адвокат хлопочет, чтобы Сереге меру пресечения изменили, а там уж мы откупимся.

Я с невинным видом спросила, на сколько потянет Серегин оправдательный приговор.

"Пока не знаю, – ответил Колобов, – но не очень дорого". Я не стала сообщать, что милый друг звонил из «Крестов» на Редькин сотовый и точно называл сумму. Но почему Серега звонил Редьке, если тот только что выгнал его из фирмы? Или эти двое затеяли какую-то свою хитрую игру? То есть пытались затеять.

Но я не собиралась делиться с Колобовым своими мыслями. Наоборот, мне требовалось получить от него информацию. Он знал, о чем я опять спрошу, и, усмехаясь, заметил:

– Интересно, что Витя делал в квартире Креницких?

Я кивнула.

– Во-первых, снимал отпечатки пальцев.

– Где и чьи?

– На дверце сейфа, Юленька. Витенька у нас – мастер на все руки. Я у себя держу только высококлассных спецов.

Коля заржал. Я ожидала продолжения.

Колобов пояснил, что ему требовалось точно знать, не украли ли деньги Сергей или Павел Степанович. Для этого следовало проверить их сейфы.

– Но как?..

Витя, конечно, не демонстрировал мне вчера все предметы своего мастерства: они лежали в его многочисленных карманах. Но вначале в квартире Сергея, а потом у Креницких ему удалось вскрыть сейфы и проверить содержимое.

– Он что, знал их местонахождение?

– Юленька, опытному человеку несложно обнаружить место. Ведь наши люди действуют очень типично. Даже простые домушники ищут деньги и ценности в одних местах. Сколько в газетах пишут – не держите деньги в белье, в книгах, в ящиках столов. А все равно держат!

А потом удивляются: откуда вор знал, где искать? Думают: наверное, его кто-то навел. А сами идиоты. Коля, сколько времени вы искали сейф у Сережи?

– Минуты полторы, – хмыкнул телохранитель (или правильнее будет сказать: многостаночник?). – И вскрыли быстро. Замок фиговый.

– Ну не совсем фиговый, конечно, – постарался смягчить резкость Колиных слов Александр Иванович. – Хваленая Швейцария. Наши бизнесмены ее шибко уважают. Но что такое швейцарский замок для русского мужика с руками? Наши – те, кому это по работе нужно, – Колобов ехидно ухмыльнулся, – давно все эти швейцарские замки освоили. И ихние заграничные принципы.

Александр Иванович добавил, что если я решу дома ставить сейф, то он советует мне приглашать русского специалиста по замкам, практикующего, так сказать, в частном порядке, а не представителя какой-нибудь фирмы. Тогда надежнее будет. Александр Иванович может мне кое-кого порекомендовать из своих орлов.

– Было бы что хранить, – грустно улыбнулась я. Потом невольно вспомнила почти тринадцать тысяч долларов, полученные от Сереги и рассованные как раз по бельевому шкафу и разным ящикам разных столов. Надо будет перепрятать.

Вслух я сказала, что можно не иметь замков, а иметь охранников, типа Сары и Барсика, про которых Александру Ивановичу уже известно. У моей соседки Татьяны, кстати, всего одна дверь и пара стареньких замочков, но она никаких взломщиков не боится. Правда, несколько лет назад, когда она только начинала заниматься своим змеиным бизнесом и купила первую квартиру – сыну, приходили два домушника. Один успел сделать ноги, только завидев выползающую змею, а второй рухнул на пол с сердечным приступом. Татьяна, вернувшись домой, мужика собственноручно откачала, потом выяснила, кто навел. Оказалось: из агентства по недвижимости. Мужик был настолько рад, что жив остался и что Татьяна милицию вызывать не намерена, что пел соловьем и выражал готовность выполнить все Татьянины указания. Указание было одно: больше к ней не заявляться.

И то ли сарафанное радио среди домушников так сработало, то ли это просто совпадение, но больше никто не забирался не только к Татьяне, но и ни к кому на нашей лестнице. Парочка братков, заявившихся ко мне без приглашения и лично познакомившихся с Сарой и Барсиком, стали исключением. А то агентство по недвижимости, как я узнала от коллег-журналистов, вскоре приказало долго жить. Точной причины никто сказать не мог…

Я как раз спросила у Колобова про братков-взломщиков.

– Это Редькины, – сообщил он уже известный мне факт. – Были посланы у тебя деньги искать. Но дальше коридора не прошли. – Колобов опять ухмыльнулся.

– Какие деньги они у меня искали? – устало спросила я. – Те, которые у вас сперли в гостинице?

Колобов кивнул.

– Значит, Редька считал, что они у меня?

Тогда почему вы отправили Виктора проверять Редькин сейф? Если он ищет деньги у других, разве это не доказательство его невиновности?

Я понимаю, почему вы обыскивали квартиру Сергея. Кстати, кто там бардак устроил?

– Твои незваные гости, друзья Сары и Барсика, – хохотнул Колобов. – Очень кстати змейки оказались. А то бы у тебя был такой же бардак. До Серегиного сейфа эти идиоты, кстати, не добрались. А Сергей вполне мог положить деньги в квартире Креницких. Ведь он мог бы поменять шифр замка – и теперь пользоваться сейфом единолично. Пока бы Редька его открыл… Если бы вообще когда-то открыл. Не думаю, что он стал бы звать помощников, поняв, что у сейфа новый шифр. А Серега мог или знать старый, или его вычислить. Серега по сообразительности всегда давал фору тестюшке.

Поэтому тот его и держал поблизости. Свой человек, родственник.

Но в сейфе Креницких лежала только какая-то «мелочь»: тысяч тридцать долларов, двадцать – финских марок, рубли на миллион.

Более того, на нем не осталось отпечатков пальцев Сергея, только одного Редьки.

– Значит, теперь вы убедились в том, что, по крайней мере, Павел Степанович у вас ничего не крал? – уточнила я.

Колобов долго молчал, глядя в рюмку, потом поднял на меня глаза:

– Сам не крал. У него не было возможности, как я тебе говорил. Но он явно считал, что это сделал Сергей. Или они действовали на пару. Сергей не должен был знать, что я повезу деньги. Он мог узнать об этом только от Редьки. Потом, если они действовали на пару, Сергей мог захотеть его кинуть. Или наоборот – его захотел кинуть Редька и обеспечил ему отдых в «Крестах», а сам принялся искать деньги.

Думал: быстро найдет, ан нет, не тут-то было.

Ни в своей квартире, ни у тебя Серега их не укрыл. Или они все-таки у тебя?

– Думаете теперь своих молодцев ко мне послать? – устало посмотрела я на Колобова.

– Так они уже были, – Александр Иванович с Колей разразились хохотом.

Я смотрела на них в полном недоумении.

– Юленька, ну я же тебе сказал, что у меня профессионалы работают! Они не стали тебе громить квартиру. Зачем? А ты даже не поняла, что в твоих вещах кто-то рылся?

Я покачала головой, ругая себя последними словами. Как я могла этого не заметить? Хотя в последние дни мне было некогда проверять свои шкафы.

– Юля, я не зря сегодня про белье говорил.

Убери деньги в другое место. У тебя там, конечно, копейки, но для тебя, как я понимаю, это немало. И не волнуйся: пока все цело. Мои мальчики – не воры. И не солидно это: пачкаться такой мелочью. У девочки-журналистки последнее отбирать.

Александр Иванович дал мне конкретные рекомендации, куда именно в моей квартире можно надежно положить оставляемое на черный день.

– Значит, вы поэтому и возили меня за город? Чтобы спокойно обыскать мою квартиру?

Александр Иванович только хитро улыбнулся, помолчал, выпил и заявил:

– А теперь давай думать вместе, где они могут быть. Юля, я ведь с тобой не просто так разговариваю. У тебя голова работает, и ты способна на неординарный подход. Если окажешь мне реальную помощь – получишь свой процент.

– Всего один?

С Колей началась настоящая истерика. Колобов тоже не удержался и рассмеялся.

– Юленька, деточка, это – двадцать тысяч долларов. Можешь ты напрячь мозги за двадцать тысяч "зеленью"?

Я открыла рот – после того, как посчитала, сколько будет сто процентов. За два миллиона долларов можно убить не одного человека.

А «прибалт» и Редька уже мертвы. Сергей в тюрьме. Колобов напряженно ищет деньги. И сколько вокруг меня активности!

Вот только кто их прихватил? И зачем Сереге требовалось алиби? И вообще мог ли он решить подставить меня, даже пожертвовать мною за два миллиона? «Мог», – ответила я сама себе, как бы мне ни было это неприятно. Мог и подставил.

Но хоть Колобов считает, что я не причастна к делу. Или как раз наоборот?

Перед тем, как распрощаться, я спросила его мнение о том, что произошло в квартире Креницких. Что Александру Ивановичу удалось выяснить у знакомых ментов?

– Похоже, Редька в самом деле умер от естественных причин, – вздохнул он. – Нервничал он здорово в последнее время. Признаюсь: сам сорвался, когда в гостинице обнаружил пропажу. Ну и вообще жизнь современного бизнесмена в России – это постоянный напряг. Крыша, налоговая, таможня, другие сборщики дани.

Где купить подешевле, где продать подороже.

Теперь я вспоминаю: он жаловался на сердце.

Ну и тут все одно к одному…

– А кто его по голове статуэткой шарахнул?

Александр Иванович грустно усмехнулся.

На этот счет его мнение совпадало с мнением компетентных органов. Шарахнула Елена Сергеевна – тем более ее отпечатки пальцев это подтверждали. Елена дико орала на мужа после возвращения со встречи с молодым любовником. Возможно, этот крик и послужил причиной остановки его сердца. А потом она через некоторое время вернулась в комнату. Опять хотела учинить скандал – а муж не отвечает.

Ну не подумала она, что он уже мертв. И добавила попавшейся под руку статуэткой. Хотя бы для того, чтобы он ей ответил. Удар не рассчитала. В состоянии аффекта была. Статуэтку на пол потом бросила.

– Она что, такая дура? – спросила я.

– Интеллектом никогда не блистала, – ответил Колобов. – У нее другие таланты, – и сально усмехнулся.

Внимательно посмотрев на него, я предположила, что этими талантами Александру Ивановичу доводилось пользоваться. Возможно, в более молодые годы Плены Сергеевны. Хотя Стае ее и теперь оценил. Оценил как раз ее ум…

А Стае на своем веку немало повидал женщин, всяких и разных. Возможно, даже больше, чем Колобов. Так кому мне верить?

"Никому", – решила я и распрощалась с Александром Ивановичем.

Глава 16

После встречи с Колобовым заехала в «Пятерочку», закупила еды, потом остановилась у палаточного городка, купила фруктов. Посмотрела на часы: подходило время встречи с Людмилой, которая узнала на фотографии ныне убиенного Толю. Поехала к Людмиле.

Меня встретила женщина лет тридцати пяти или тридцати семи на вид, усталая и явно видавшая лучшие времена. Ее волосы следовало бы подкрасить: в каштановых седина заметнее, чем, например, у блондинок, не помешала бы и стильная стрижка с укладкой. Остатки наложенной с утра туши еще не были смыты с ресниц, помада уже «съедена». Одета Людмила была в старые леггинсы и вытянутый трикотажный свитер, явно секонд-хэндовский.

– Вы – Юлия Владиславовна? – посмотрела она на меня с удивлением. – А вы в жизни не такая, как на экране.

– Лучше или хуже? – опросила я. – И давайте без отчества.

Она еще раз оглядела меня внимательнейшим образом и объявила:

– Не знаю. Но точно другая.

Людмила пригласила меня на кухню, все время внимательно разглядывая, словно какое-то экзотическое животное, сбежавшее из зоопарка.

– А как вы пишете? – спросила Людмила, когда мы уселись на кухне. Как выяснилось, она с большим интересом читает мои статьи, чем смотрит репортажи.

Мне всегда трудно ответить на такой вопрос, и вообще я считаю его идиотским. Сажусь и пишу. Вначале собираю материал, для себя набрасываю план статьи, потом набираю текст.

– Но как? – не унималась Людмила, впервые встретившая живого репортера лицом к лицу.

– На компьютере, – пожала плечами я.

– А я вот где-то читала, как один известный писатель, тот, которого мы читали еще в советские времена, говорил, что не признает никакие компьютеры. Что для него очень важно слышать, как шуршит бумага. А современные авторы сами себя лишают этого удовольствия.

"Удовольствие сомнительное", – подумала я.

И почему не пользоваться достижениями технического прогресса, если они вполне доступны?

Если следовать логике пожилого писателя, то можно и стирать руками или на стиральной доске, а не в машине – чтобы наслаждаться, как булькает вода у тебя под носом. Да и современные издательства берут рукопись только на магнитном носителе. Ведь если текст не набран автором, нужно кого-то нанимать, чтобы это сделать. А зачем издательству лишние траты? Или набор будет оплачен из гонорара автора. Так почему бы самому не работать на компьютере?

Ведь это же удобнее!

– Но слушать, как шуршит бумага! – не унималась Людмила.

– Принтер когда работает – она шуршит.

Мне этого вполне достаточно.

Людмила слушала меня, подперев щеку рукой. Ведь она старше меня всего на каких-то шесть-семь лет, а кажется, что между нами пропасть. Мне было жаль ее – как часто жаль людей, живущих воспоминаниями о прошедших временах, о тех, которые уже никогда не вернутся, а ведь в ее возрасте вполне можно было бы жить настоящим. Но она просто катилась по течению.

Однако я пришла к ней не для того, чтобы обсуждать технический прогресс и процесс написания статей. Мне требовалась информация о Толике.

Как оказалось, он жил в соседней с Людмилой квартире. Хозяйка обитала в своей двухкомнатной «брежневке» вместе с двумя детьми-школьниками, которые сейчас болтались на улице – и будут болтаться до поздней ночи.

Толик занимал однокомнатную квартиру. Вообще он был родом из Выборга. "Значит, не врал, по крайней мере, в этом?" Где работал, Людмила не представляла. Она все пыталась у него выяснить, но он вечно уходил от темы. Но одно она могла сказать точно: у него был свободный график. Об этом ей докладывали дети, которые часто видели его днем. Деньги у Толика водились, ездил он, по словам Людмилы, на иностранной машине. "Если с немецкой свалки – это еще не значит, что были деньги", – подумала я, но вслух ничего не сказала. Женщины появлялись время от времени, постоянно не жили, но одна бывала тут довольно часто. По крайней мере, Людмила ее неоднократно видела. Когда хозяйка возвращалась с работы, Толик с девицей как раз загружались в его машину и он ее куда-то увозил.

Я попросила описать девицу. По словам Людмилы, та была наглой, надменной и размалеванной. Людмила еще думала: что это Толя, вежливый и приличный парень, нашел себе такую шалаву? Но потом решила, что так обычно и случается: как женщина приличная, так мужик негодяй и мерзавец. Как парень хороший, так на девицу клеймо ставить некуда. Рассуждения плавно перетекли на описание бывшего Людмилиного мужа, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть их в нужное мне русло.

Я стала задавать наводящие вопросы о девице и, кажется, поняла, о ком она говорит.

Выходя сегодня из дома, я специально прихватила с собой кое-какие фотографии. Чисто интуитивно. Просто думала: а вдруг? Раз уж это фигуранты дела, то надо проверить все возможные варианты.

Для начала я показала Людмиле посмертное фото Толика в образе прибалта – еще в одном ракурсе, не представленном в сегодняшнем выпуске нашего еженедельника. Но "Юрия Ранналу" она никогда не видела. Потом я выложила перед ней снимки нескольких женщин.

Она без труда опознала Аллочку Креницкую. Именно Аллочка являлась постоянной или относительно постоянной девушкой Толика, которая, по мнению Людмилы, была его недостойна.

Я попросила разрешения позвонить и связалась с Андреем, предложив ему приехать туда, где в эти минуты находилась сама.

– Только машину уж найди сам. Я за тобой не поеду. Хотя назад отвезу.

– А у нас сержант только что «уазик» починил, – сообщил Андрюха. – Сейчас приедем.

Они в самом деле прибыли довольно быстро и еще успели по пути прихватить участкового. Мы с Людмилой были вынуждены выполнить свой гражданский долг; выступить в роли понятых.

Квартиру Толика вскрыли без труда: в милиции есть специалисты не хуже, чем среди братвы.

– Ой! – схватилась за грудь Людмила.

Я отреагировала спокойно.

Квартира была в том же состоянии, что и Серегина. Здесь тоже что-то активно искали. Насчет того, что именно, у меня имелся вполне определенный ответ. А вот насчет того, кто, были большие сомнения. Ведь если Серегиной квартирой занимались Редькины орлы, то тут…

Если только Толик не работал на Редьку, если только они на пару не свистнули бабки у Колобова… А потом кто-то прикончил вначале Толика, а потом Павла Степановича. Все-таки мне как-то не верилось в его смерть от естественных причин.

И где же деньги? Ведь два миллиона долларов, даже стодолларовыми купюрами, в карман не засунешь.

Бригада тем временем снимала отпечатки пальцев, осматривала остатки имущества, изучала документы. Людмила, к сожалению, практически ничего не могла сказать о своем соседе.

Она даже не знала его фамилию.

– Опять придется ехать в Выборг, – вздохнул Андрей, стоя рядом со мной.

– Хочешь, чтобы я отвезла? – спросила я, подумывая, что уж завтра-то мне обязательно нужно съездить к незнакомой девушке Варе, звонившей Креницкому. Пока до нее не добралась милиция и другие инстанции. Или лучше сегодня?

– А тебе разве не интересно? – сделал удивленные глаза Андрей.

– А тебе разве не хочется прокатиться на вашем починенном «уазике»? – спросила я, с трудом сдерживая смех. – Это же, наверное, райское наслаждение. Особенно по нашим дорогам.

– Он опять сломался, – ответил Андрюха. – Когда участкового забирали. Если не лень – прокатись мимо местного отделения. У нас сегодня с утра все говорили об одном и том же: ну не хватает чего-то, а потом поняли: заскучали по сержантскому заду, торчащему из-под капота.

Уж так мы все к нему привыкли. Сейчас местное отделение наслаждается. Поймут, чего они были лишены все это время. Юль, так отвезешь завтра в Выборг?

Я уточнила, не желает ли Андрей наведаться туда прямо отсюда. Я подозревала, что в гостинице, куда тоже, наверное, следует заглянуть (хотя бы напомнить о себе Любаше, чтобы не забывала), сейчас бурлит работа. Ведь туда как раз приезжают на ночь. А мне – фактура. Да и с родственниками Толика поговорить надо как можно скорее. Они же волнуются, не получая никаких вестей от сына. Да и хоронить его надо, не органы же возьмут на себя эту почетную миссию? Тело-то, как я понимала, так и лежит в морге.

– Ладно, поехали, настырная, – махнул рукой Андрей. – Раз уж ты соглашаешься везти.

Тут все равно делать больше нечего.

Но я подумала еще про один момент. Насколько я помнила, медэксперт, осматривавший труп Толика, сказал, что его убили в другом месте, а потом уложили в канаву. Его не могли убить здесь?

– Непохоже, – покачал головой Андрей. – Никаких следов крови. Да и если соседка видела его только в образе Толика… Не исключено, у него была еще одна квартира, где он жил под псевдонимом Юрий Раннала и носил парик и бороду. Жди. Может, еще кто-то позвонит.

Правда, как сказала Людмила, у нее не создалось впечатления, что Толик проживал где-то еще. Да, он иногда уезжал на выходные к родителям в Выборг – по крайней мере, так говорил, когда они случайно сталкивались на площадке, но ведь с такими тонкими стенами, как в панельной «брежневке», можно было точно сказать: сосед практически каждый вечер дома. У него играла музыка, иногда доносился гул голосов, женский визг.

– Но тогда почему никто больше не звонит? – непонимающе сказал Андрей.

– А ты что, наших людей не знаешь? – тихо ответила я ему. – Никому неохота ни с чем и ни с кем связываться, тем более с милицией.

Ты думаешь, Людмила гражданским долгом руководствовалась? Да она на меня живьем хотела посмотреть, чтобы потом всем знакомым хвастать. Автограф хотела заполучить на статье.

Чтобы я потом ее упомянула. Но ведь таких не очень много. Масса людей журналистов терпеть не может, меня в частности с моими кровавыми репортажами, а уж вас, прости меня, дорогой друг, и тем более. Надо радоваться, что хоть опознали этого типа.

– Но почему Алла Креницкая ничего не сообщила?

Я напомнила про ее «любовь» к еженедельнику, в котором я работаю: пересказала Серегин рассказ. Она меня не читает, и ей еженедельник просто не мог попасться в руки. Более того, мы не представляем, как они поддерживали связь с Толиком. Откуда она может знать, что его убили? Может, наоборот, мучается, что он не подает о себе вестей. Не исключено, даже сюда как-то приезжала – днем. Кто ее тут мог видеть? Любопытная Людмила днем на работе.

А в квартиру Алла могла и не попасть. Мы же не знаем, есть у нее ключи или нет. Кстати, следов взлома на двери Толика я не заметила.

– А если убила она? – посмотрел на меня Андрей. – И папашу ангелом она шарахнула?

– Но отпечатки-то на нем Елены Сергеевны!

– В тоненьких перчаточках. И Аллочка оказывается единственной наследницей. По крайней мере папашиной части акций фирмы, приносящей, по моим сведениям, весьма неплохой доход. Квартира, несколько машин, загородный особняк. И все это Аллочкино. А если ко всему этому прилагаются еще и два миллиона долларов наличными? Как думаешь, можно за такое богатство прикончить папу и любовника, а маму с мужем упечь в тюрьму?

Я молчала, судорожно размышляя. Но ведь Аллочка же – дура набитая. На нее разок взглянешь, думаешь: откуда берутся такие не обезображенные мыслью лица?

Андрей словно прочитал мои сомнения.

– Юлька, – сказал он, – она ведь вполне могла просто играть роль набитой дуры.

Поехали-ка лучше к ней. Поговорим с девушкой, а там, если будет не очень поздно, еще и в Выборг наведаемся. Тебе завтра рано вставать?

Я призналась, что уже второй день собираюсь лить слезы, выпрашивая у начальника «Крестов» разрешение на свидание с Серегой.

Андрей расхохотался и даже без особой просьбы с моей стороны обещал посодействовать – в обмен на мою помощь следствию. Он, правда, Серегино дело не вел, но без труда выясню, у кого оно находится, и поговорит с коллегой, который тоже явно заинтересован побыстрее спихнуть лишнюю головную боль. Я назвала Андрею фамилию следователя, которую узнала от адвоката, к сожалению, приятель ничего не мог про него сказать, но все равно обещал помочь, я чмокнула приятеля в щечку на глазах у всего честного народа, толкавшегося в квартире Толика, и мы ее покинули.

Глава 17

Аллочку решили не предупреждать о нашем скором прибытии (тем более, если она меня теперь любит – как выяснилось во время нашей последней встречи ночью в присутствии большого числа свидетелей) и приехали без приглашения. В дверь звонились долго и упорно, но никто не открывал.

– И куда это она подевалась? – спросил Андрей, не ожидая получить ответ, затем стал звонить к соседям.

Дверь нам открыла девица, которую я назвала бы отошедшей от дел фотомоделью, всеми силами старающейся сохранить свой капитал – внешность. Ведь она для женщины ценнее, чем доходы супруга, в данном случае оказалось – нефтяного магната средней руки (то бишь питерского разлива – главы представительства одной известной нефтяной компании). Модель появилась на свет, когда магнат уже закончил университет и по распределению отправился в один "почтовый ящик", где прозябал в советские времена (все это потом выяснил Андрей).

После перестройки простой советский интеллигент (а нынешний магнат относился как раз к данной прослойке общества) расправил крылышки и отправился в свободный полет. Полет оказался вполне удачным, никакие коршуны и драконы сожрать не смогли, и огненное дыхание смерти не накрыло, по крайней мере пока.

Старую семью, правда, пришлось поменять на модель, но именно такая жена требовалась для веса в деловом мире и чтобы похвастаться перед друзьями. Магнат очень хорошо усвоил принцип: мужчина стоит столько, на сколько выглядит сопровождающая его женщина. Если посмотреть на бывшую супругу, ныне ударившуюся в религию, то он тянул на простого бюджетника. Если на нынешнюю – как раз на нефтяного магната.

А модель старалась не ударить в грязь лицом и поддерживала нужный имидж. Мужа с работы она пока не ждала, поэтому у нее еще имелось время заниматься своей внешностью, чтобы довести себя до пика формы. Ее черты лица с трудом просматривались под чем-то красно-зеленым (как оказалось: фруктовой маской против увядания кожи), причем на лбу преобладал красный, на шее зеленый, нос и щеки были покрыты смесью упомянутых цветов. Ногти покрывал непонятный состав серовато-синего цвета, как оказалось, служащий их укреплению, а укреплять ногти такой длины требовалось постоянно (Марина Хлебникова отдыхает), и я вообще не понимала, как с этими ногтями можно что-то делать, даже накладывать фруктовые маски на лицо. На роскошном организме нашлось лишь одно знакомое мне вещество: в корни волос красотка втирала яичный желток для ускорения их роста.

Но это мой взор оказался прикован к верхней части тела соседки Креницких, несчастный Андрюха, прозябающий на государственное пособие, именуемое зарплатой, уставился на обнаженную грудь модели. Вернее, она была не совсем обнажена: грудь покрывал густой белый крем (я, признаться, вначале подумала, что это натуральные сливки), но нам вскоре сообщили, что это последнее достижение косметологов (название фирмы, скажу честно, слышала впервые), способствующее увеличению груди без операции. Надо каждый день наносить на тело и три часа ходить обнаженной. Андрюха сглотнул.

Я подумала, что не видать мне большого бюста, поскольку выделить столько времени каждый день на его увеличение я все равно не смогу, ну если только найду себе нефтяного или на худой конец газового магната.

Но это было еще не все… У девушки была обнажена не только грудь, но и нижняя часть тела. Живот покрывала смесь цвета детской неожиданности, слегка подкрашенной морковью.

Она, как нам пояснили, оказывала эффект, прямо противоположный «сливкам». Таким образом должны были убираться крошечные капельки жира, которые случайно могли образоваться на плоском животе, несмотря на тщательный подсчет потребляемых калорий.

Открывая входную дверь, хозяйка держала в руках тюбик очень яркой помады. Как она нам тут же сообщила, мы оторвали ее от важного дела: она собиралась нанести этой помадой узор у себя на «киске» (взгляд Андрюхи тут же спикировал туда), чтобы потом по рисунку выбрить узор – подарок для милого. Жена любит делать мужу маленькие подарки в обмен на большие.

А тут зима приближается, новая шубка требуется. И хочется из соболей. Она даже соболей присмотрела. Живых. Для чего лично ездила в один зверосовхоз.

На одном дыхании мы прослушали лекцию о сроках беременности норок, песцов и соболей и пояснения, почему у нас соболя дороже норок, хотя модель раньше думала, что наоборот. Я признаться, на эти темы не задумывалась. Я все как-то больше про трупы. Хотя если получу двадцать тысяч долларов комиссионных, да к ним прибавлю Серегину десятку… Поэтому про соболей, которые ходят беременными почти в три раза дольше, чем норки, слушала внимательно.

Рассказывая про соболей с норками, хозяйка стояла у зеркала и рисовала помадой узор, то и дело заглядывая в какой-то журнал, откуда и почерпнула идею. Наконец узор был готов.

– Ну как? – повернулась она к нам, усаженным на диван, обитый китайским шелком.

Андрюха попытался что-то произнести, но не смог, я сказала, что очень мило, а затем поинтересовалась, не могла бы хозяйка квартиры ответить на несколько наших вопросов. Мы, собственно говоря, прибыли, чтобы их ей задать. Хотя визит уже, можно считать, оказался исключительно познавательным для отечественных следователя и журналистки – Валяйте, – благосклонно разрешила хозяйка, снова поворачиваясь к зеркалу. Теперь у нее в руке вместо помады оказалась очень дорогая бритва.

У Андрюхи прорезался голос, и он поинтересовался, не боится ли она просто так открывать дверь незнакомым людям.

– Так я девушку вчера здесь видела, – ответила модель, делая первое движение бритвой. – Даже дважды. Днем я у окошка сидела – знаете для здоровья нервной системы нужно хотя бы по часу в день смотреть вдаль.

Андрей украдкой наступил мне на ногу. А модель рассказывала, как они с супругом проснулись ночью от создаваемых шумов и на пару отправились к системе видеослежения, установленной ими для наблюдения за лестничной клеткой.

– Вы оба в милиции работаете? – уточнила модель, орудуя бритвой.

Я была вынуждена представиться.

– Ой, так это вы и есть?! – Хозяйка крутанулась на одной пятке. – Как это я вас сразу не узнала?!

Кстати, обувь на ней была: туфли на пробковой подошве, сделанные в какой-то африканской стране и, как нам сообщили, способствующие тренировке красивой походки. Они каким-то там особым образом пружинят и заставляют тело привыкать к движению в нужном режиме (в смысле вверх-вниз).

Но про туфли мне пришлось быстро забыть.

Мне поведали, что модель давно желала посмотреть на меня во плоти, но никак не могла собраться доехать до нашей редакции. Подозреваю, что появление этой эксгибиционистки у нас в редакции парализовало бы работу всех наших мужчин, составляющих подавляющее большинство сотрудников, и очередной номер вышел бы в свет с опозданием. Если вообще бы вышел. Не исключаю, и женщины не смогли бы работать, причем даже дольше, чем мужчины, и их пришлось бы выводить из депрессии специально нанятому психологу, если вообще не гипнотизеру. Хотя ей вполне могли бы предложить поучаствовать в одной из передач телеканала, купленного Новиковым. Только я не уверена, что она сама бы согласилась.

– Ну и как по-вашему: я в жизни сильно отличаюсь от той, что на экране?

Модель задумалась.

– Узнать можно. И сразу можно. Я просто не сообразила. Но не из-за вас. Вы же понимаете, что я женщина?

Я понимала это прекрасно, Андрюша еще лучше: у несчастного брюки были готовы треснуть.

– Ну так какая нормальная женщина будет на других баб смотреть? Я на мужчин смотрю в первую очередь. До баб мне дела нет. Так что, Юля, если бы я сразу на вас хорошо посмотрела – конечно, узнала бы. И вчера только мазнула взглядом. А так…

Соседка Креницких осмотрела меня критически.

– Что скажете? – спросила я. – Может, что посоветуете?

– На экране в вас больше стервозности.

И судя по статьям, она из вас так и прет. Это хорошо. Так и надо. Настоящая женщина должна быть стервой. Поэтому я и хотела познакомиться с вами лично. Стерва стерву всегда поймет. А вот сейчас я на вас смотрю… Вы гораздо мягче.

И меня, и Андрея очень заинтересовало желание эксгибиционистки со мной познакомиться. Мне почему-то казалось, что после "Курочки Рябы" и «Колобка» она держала в руках только журналы мод, но уж никак не наш еженедельник. Но оказалась не права.

Нам продемонстрировали целую подшивку.

Андрей опять наступил мне на ногу.

– Мне очень приятно, что вы читаете мои статьи, – пролепетала я (а она, судя по цитатам и ссылкам, их в самом деле читала), – но я как-то не ожидала…

– Чего? – удивилась модель. – Я – коренная ленинградка, как и вы. Мне интересно читать про события в нашем городе. И о московских суках я думаю то же самое, что и ваши репортеры. Надо душить. В этом вы абсолютно правы. Модели из Питера точно так же трудно пробиться, как и певцу, и автору, и репортеру.

Вот уж с кем не ожидала единства мнений, так с супермоделью… Но очень порадовалась и прониклась. У нас в городе даже шикарные эксгибиционистки газеты читают и свое мнение выразить в состоянии. Приятно.

– А вы под своей фамилией пишете, или это псевдоним? – поинтересовалась модель.

– Под своей.

Правда, в свое время (после общения с московскими издателями) я ходила к юристу с вопросом: могу ли я взять псевдоним "Юлия Шило-В-Московские-Задницы-У-Которых-Для-Автора-Не-Находится-Стула"?

"Да, – ответил юрист. – Это ваше право. В соответствии с Законом об авторском праве и смежных правах", автор решает, как обозначается имя автора на созданном им произведении". – "А если издатели не согласятся?" – спросила я. "Они не имеют права не соглашаться, – объяснили мне. – Право на имя – это личное право. Ничье согласие на реализацию личного права гражданином Российской Федерации не требуется".

– Если бы я еще на подиуме выступала, взяла бы себе "Марианна Смерть-Московским-Сукам", – заявила модель. – Думаю, те, кому доводилось сталкиваться с этой разновидностью москвичей, к счастью, не очень большой, меня поняли бы. Можно, да? По закону можно?

Я кивнула.

– Ваше имя – как хотите, так и обозначаете.

– Так, а почему вы не подписываетесь, как сказали? – спросила Марианна. – У нас в городе вас точно покупали бы с еще большим энтузиазмом, да и по всей России, наверное.

Я ответила, что все-таки хочу видеть под статьями свою родную фамилию, но если соберусь написать нечто типа "Памятки для начинающего автора", то тогда уж точно поставлю псевдоним, понравившийся модели. Для такой памятки он подойдет просто идеально. Чтобы авторы знали, к чему готовиться, если вдруг занесет в какое-нибудь московское издательство.

А потом модель поведала нам, почему у нее вдруг возник интерес к моим статьям.

Проживающие в соседней квартире мама с дочкой Креницкие, которые обычно расходились во мнении с соседкой (по всем вопросам) после бракосочетания Аллочки устроили ритуальное разрывание и сжигание на костре одного из выпусков еженедельника "Невские новости".

Ритуал был совершен во дворе, под окнами родной квартиры. Соседи с первого этажа даже пожарных вызывали, заметив мамашу с дочкой за странным занятием, от которого их пытался оторвать папаша с новоявленным мужем. Модель, как и многие соседи, выскочила во двор, чтобы выяснить, в чем дело.

Креницкие и пояснили, что добиваются от мужа и зятя полного разрыва с порочным прошлым. Порочным прошлым оказалась связь с журналисткой. Со мной. Все соседи, которые раньше о существовании моей особы даже не подозревали (тогда я еще не появлялась на телеэкране), немедленно заинтересовались. Большинство стало постоянными читателями нашего еженедельника – хотя бы ради того, чтобы позлить Елену Сергеевну, никогда не пользовавшуюся особой популярностью по месту прописки. Так мне теперь спасибо надо сказать маме с дочкой за бесплатную рекламу? Или руководству посоветовать по этим адресам разослать по письму от издательства с предложением льготной подписки?

Андрей тем временем спросил, как идея ритуального сожжения еженедельника вообще могла прийти в чью-то голову. Я хотела встрять и напомнить, что это были головы мамы и дочки Креницких, так что не следует судить о них по себе, но модель не дала мне сказать ни слова.

Елена Сергеевна с Аллочкой ходили то ли к гадалке, то ли к ясновидящей, то ли к знахарке – соседка не помнила, к кому именно, хотя следовало обращаться к психиатру. По словам консультантки, лучше бы, конечно, было сжечь на костре что-то из моих личных вещей, но поскольку доступа к моим вещам у них не было, они решили воспользоваться одной из моих статей.

– Ас какой целью? – не понимал Андрей.

– Да чтобы своего мужика от чужой бабы отвадить. То есть от вас, – посмотрела на меня модель. – Любовный отворот называется.

– Как думаешь, признают Елену Сергеевну вменяемой? – спросила я у Андрея.

– Признают, – ответил Андрей. – Хотя ей место только в Скворцова-Степанова.

Затем Андрей обратился к хозяйке квартиры, где мы находились, и задал вопрос, ради которого мы, собственно говоря, в эту квартиру и звонились. Не в курсе ли она, куда поехала Алла? Не смотрела ли супермодель вдаль для здоровья нервной системы, когда Аллочка отбывала из дома?

Оказалось, что смотрела, и нам сообщила, что Аллочка загрузилась в купленный папашкой на день рождения новенький джипик «сузуки» и укатила в неизвестном направлении. Случилось это событие примерно в час дня, как раз когда модель пила свою первую чашку кофе.

– Кофе, конечно, выводит из организма ряд важных микроэлементов, – с грустью добавила модель, – но у меня очень низкое давление и без кофе я не могу. Хотя, конечно, приходится себя ограничивать.

– "Да уж, без микроэлементов тебе не прожить", – подумала я.

А модель в это мгновение как раз закончила процесс бритья и повернулась к нам лицом – и другой частью тела, куда, несмотря на прилагаемые волевые усилия, уставился Андрюха, все время сглатывающий слюну.

– Ну как? – спросила она. – Правда, здорово?

Я кивнула. Андрюха кашлянул и полюбопытствовал, что именно хозяйка квартиры пыталась изобразить.

– Неужели непонятно? – даже обиделась девушка, подошла поближе и чуть не ткнула Андрюху носом в «рисунок». Андрюха теперь напоминал вареного рака. – Вот это – сердечко, вот это – амурчик, а тут – стрела, пронзающая сердечко. Я думаю, моему старичку понравится. Жаль, конечно, больше никому нельзя продемонстрировать.

"А мы что, предметы мебели?" – так и подмывало спросить меня, но удержалась, правда, с трудом.

Но нас с Андреем интересовали соседки эксгибиционистки, а не ее эксперименты с собственным телом, поэтому и приходилось сдерживаться. Тем более я понимала, что Андрею гораздо труднее, чем мне. Он все-таки молодой мужик, хотя и мент, а я-то не имею склонности к однополой любви.

Андрей спросил, считает ли модель возможным убийство Павла Степановича Креницкого его женой.

– Ага, – кивнула она, ложась на спину на ворсистом ковре и поднимая ноги вверх: чтобы не было целлюлита.

– А дочерью? – не отставал Андрей.

– Ага, – модель стала делать ногами "велосипед".

– А зятем? – подала голос я.

– Нет. Они дружили, – ответила хозяйка, убыстряя темп.

Андрюша попросил рассказать поподробнее.

Соседка сообщила, что в семейных скандалах Креницких после свадьбы Аллочки с Сергеем всегда шла борьба двое на двое или женщины против мужчин.

– Так мама с дочкой обычно объединялись?! – воскликнул Андрей.

– Ага, – кивнула модель. – А Павел Степанович нашел поддержку у зятя. Кстати, знаете, почему мама с дочкой так полюбили друг Друга?

– Ничего не понимаю, – пробормотал Андрей, но соседка продолжала болтать, не обращая на его реплики никакого внимания.

По словам модели, и мама, и дочка оказались брошенными одним мужчиной – Сергеем Татариновым – и объединились для совершения мести, хотя друг друга и ненавидели, опять же из-за одного мужчины – все того же. Месть брошенной женщины страшна, не так ли? И что еще может так крепко объединить женщин, как не общие планы мести бывшему любовнику или действующей сопернице? Даже несмотря на то что эти женщины могут ненавидеть друг друга.

Но месть все равно будет на первом месте. Вначале совместно отомстить мужику, а потом…

Потом события могут развиваться по нескольким сценариям.

– Поэтому вы должны быть очень осторожны, Юля, – заметила модель, продолжая крутить ногами. – Эти две кумушки давно лелеяли планы мести не только Сергею, но и вам. И вы даже представить не можете, где вам на голову свалится кирпич.

– Так и Елена Сергеевна была любовницей Сергея Татаринова? – с большим удивлением спросил Андрей.

– А вы что, не знали? Сереженька зря времени не терял. И вообще, Юля, вы разве не знаете, почему он женился на Алле?

– Потому что она была беременна.

Модель искренне рассмеялась;

– Елена Сергеевна была беременна. Ваш Сережа ее дрючил в отсутствие мужа.

Мы с Андрюхой раскрыли рты. Модель хохотала, работая ногами в воздухе. Затем она прекратила смеяться и пояснила, что Алла бесплодна после первого аборта, сделанного в пятнадцать лет. С кем она только ни трахалась с тех пор, ни разу больше не залетела, только временами лечилась у дорогих венерологов. Редька тоже больше детей иметь не может. Он уже давно их иметь не может – в противном случае Елена Сергеевна родила бы ему еще одного или парочку наследников, или он нажил бы их на стороне, но он чем-то болел вскоре после рождения Аллочки (модель толком не могла объяснить, чем), в результате чего стал бесплодным. Когда Елена Сергеевна забеременела, она решила рожать. Из каких соображений, сказать трудно. Возможно, потому, что знала: роды для организма женщины после сорока очень полезны, способствуют омоложению. Да и ребеночка в этом возрасте хочется гораздо больше, чем в Аллочкином.

– Я сама тоже буду рожать только после сорока, – заявила модель. – Сейчас нельзя: фигуру испорчу. А фигура – мое богатство. Да и когда мне сейчас ребенком заниматься? А вот после сорока, лучше лет в пятьдесят – самое милое дело. Вам так не кажется, молодые люди?

Я решила воздержаться от высказывания своего мнения вслух, Андрюха тоже. Правда, я подумала, что идейку на тему поздних родов следует подкинуть моей коллеге Тоньке. Она еще на эту тему ничего не сочиняла в своем разделе.

Андрей же попросил хозяйку квартиры вернуться к соседям. История их жизни его исключительно заинтересовала, как, признаться, и меня.

Был только один вопрос: откуда только модель знала все эти детали?

Андрей, правда, спросил, точно ли от Сергея была беременна Елена Сергеевна. Модель уверенно подтвердила его отцовство, затем пустилась в дальнейшие рассуждения.

Сергей в самом начале связался с Аллой, возможно, таким образом желая подобраться поближе к начальству. Эта связь, по мнению модели, была не удивительна, и ее даже следовало ожидать. Не подсуетился бы Сергей, подсуетился бы кто-то другой из фирмы и занял бы в ней Серегино место.

– Юля, вы только не расстраивайтесь, – глянула на меня модель, – тут не из-за чего расстраиваться. Сергей – дерьмо порядочное. Вам, наоборот, повезло, что вы от него отделались.

Так что считайте: удача была на вашей стороне.

Но на Сергея положила глаз и мать Аллочки, женщина еще в самом соку, с чем я была вынуждена согласиться. Трудно сказать, почему он на нее позарился. Возможно, из тех же соображений, что и на Аллочку: чтобы через жену босса воздействовать на босса. Возможно, чтобы просто отделаться от назойливой Елены Сергеевны, не дававшей ему проходу. Думал: разок трахнет – та и отвяжется. Но не тут-то было. Она вцепилась в парня мертвой хваткой.

Аллочка, узнав о связи Сереги с матерью, встала на дыбы и стала прилагать титанические усилия, чтобы заполучить парня в единоличное пользование. Именно поэтому она и настояла на браке. Если бы не интерес мамочки, она никогда бы не вышла за Серегу замуж. Но тут понимала: мать за него замуж выйти не может, так как у нее есть муж, а сама Алла может.

И надавила на папочку, да так, что тот прижал Серегу к стенке. Серега, видимо, подумал, что ему дает этот брак, и согласился. Почему бы ему не жениться на единственной дочери босса?

Алла всем пела, что беременна.;

А после свадебки Елена Сергеевна сообщила, что и она тоже беременна. Тут как раз выяснилось, что Алла всем вешала лапшу на уши (хотя Елена Сергеевна, скорее всего, и так знала об этом), уже Серега настоял на обследовании, и выяснилось, что детей у них с Аллой точно не будет никогда. Елена Сергеевна предложила родить ребенка, раз уж она беременна от Серега, и записать его на Аллу с Серегой – за деньги-то ведь все можно.

– А Павел Степанович как ко всему этому отнесся? – откашлявшись, спросил Андрей, слушая про бразильские страсти в одной новорусской семье.

– Думаете, его кто-то спрашивал? – рассмеялась модель. – Ему сказали, что из-за того, что Аллочка не может выносить ребенка, Елена Сергеевна согласилась стать суррогатной матерью и помочь своей и мужниной единственной дочери и зятю родить внука себе и Павлу Степановичу. Креницкому-то заявили, что у Аллы случился выкидыш. И всем так говорили.

И про суррогатное материнство. У нас тут некоторые соседи Елену Сергеевну заживо причислили к лику святых, даже те, кто ее раньше терпеть не мог.

Редька оценил благородство жены очередным бриллиантовым колье. С Елены Сергеевны и он, и Серега сдували пылинки, а про Аллу вроде как стали забывать. Ей это не нравилось.

Соседи и знакомые тоже все стали в один голос твердить, какая у нее героическая мать. В доме начались дикие скандалы, правда, в отсутствие мужчин, которые не позволили бы Елене Сергеевне волноваться. Креницкий жаждал продолжения рода. Желательно, наследником мужского пола.

У Елены случился выкидыш. Посла этого она возненавидела свою дочь.

– Откуда вам все это известно? – поинтересовался Андрюха, задав вопрос, вертевшийся и у меня на языке.

– Так мы с Аллочкой были подругами, – ухмыльнулась модель. – Какое-то время, – добавила она после некоторой паузы.

– А теперь не дружите? – спросил Андрей.

– И вы тоже решили Сергея попробовать? – спросила я.

Модель весело рассмеялась и пояснила: не могла же она пропустить мимо себя такой ценный экземпляр мужской породы? Уж если за него у соседок разгорелась такая драка, Алла за него замуж пошла, а Елена Сергеевна от него рожать собиралась – значит, стоило попробовать. Плоть потешить.

– Ну и как он вам? – бесстрастно спросила я.

Модель для разнообразия прекратила вертеть ногами в воздухе и приняла сидячее положение.

– Он очень хорош. Юля. В постели. Но вообще… Вся эта история с его женитьбой и… Он полное дерьмо. Знаете еще, почему? Потому что он, лежа в постели с одной женщиной, говорил о других. Это ж каким идиотом надо быть! Он мне все рассказал про жену с тещей, такие детали, которые нельзя другим рассказывать! В особенности соседкам. Жаловался он мне на жизнь.

Думал, наверное, что пожалею. А знаете, что больше всего не давало ему покоя? То, что вы, Юля, ни в какую не хотите его принять. Он со мной советовался! Лежа в постели! Трахаясь со мной, он спрашивал, что бы я такое еще посоветовала ему сделать, чтобы снова завоевать вас!

Другие бабы на него, видите ли, и так вешаются – это был камушек и в мой огород, – а вы ни на письма, ни на звонки не отвечаете. Вы молодец, Юля! Таких мужиков учить надо. Мордой в их же дерьмо тыкать. Юля, я вам честно скажу: я всех баб ненавижу. Всех. От баб мне всегда одни гадости были. Завидовали моей внешности, деньгам мужа… А вас я уважаю. Правильно вы сделали, что его назад не пустили. Вот.

Модель замолчала. Я не знала, что ей ответить на такую эмоциональную речь. Но я точно знала, что сейчас ему очень нужна моя поддержка – как и любому человеку, оказавшемуся "за забором", в особенности в первый раз.

И я эту поддержку ему окажу и сделаю все, что в моих силах… Хотя бы для того, чтобы разобраться со случившимся. Хотя бы в память о совместном прошлом. Ведь было много хорошего… Я вспомнила его губы, его руки, его тело… Я вспомнила, какие слова он говорил мне во время нашей последней встречи. Он очень хотел, чтобы мы начали сначала. И я почти согласилась. Я помогу ему выйти, а там – будь что будет. Когда выйдет – тогда и решим.

"Но почему Алла меня защищала?" – думала я. Она ведь могла подсуетиться, чтобы на меня хотя бы пало подозрение в смерти отца?

Или понимала, что я отверчусь? И что знакомые сотрудники органов скорее поверят мне, чем ей? И что двое братков скорее возьмут мою сторону? Да, с Аллой следовало побеседовать.

Перед расставанием с исключительно интересной для следствия и меня, журналистки, собеседницей, Андрей предъявил ей снимки Толика в, так сказать, двух лицах. Но модель уже видела оба в нашем еженедельнике и Аллиного любовника не узнала. Соседка добавила, что в эту квартиру, насколько ей было известно, Алла любовников не водила, как, впрочем, и Елена Сергеевна.

Наконец мы распрощались со словоохотливой моделью. Мы получили всю возможную информацию, да и ей требовалось готовиться к встрече мужа и смывать с себя наложенную дрянь. Модель обещала позвонить на сотовый или мне, или Андрею, как только углядит соседку или ее машину.

Когда вышли из подъезда, Андрей вдохнул воздух полной грудью. Помолчал. Потом спросил у меня, считаю ли я модель психически нормальной. Я ответила, что считаю более чем.

– Но все, чем она занимается, мажется…

Юля, разве нормальная женщина будет заниматься подобной ерундой? Ты вот, например, занимаешься? Я, признаться, не знаю ни одной женщины, которая бы могла себе позволить часами крутить «велосипед» и ходить обнаженной с намазанными грудью и пузом.

– Вот в этом-то все и дело. Никто из твоих знакомых женщин не может это себе позволить, – вздохнула я грустно. – А она может. Ей не надо бегать трупы опознавать, со свидетелями общаться, репортажи строчить, сюжеты снимать… Я бы, наверное, тоже ходила, если бы…

Ладно, не будем о грустном. В Выборг поедем или как?

Андрюха взглянул на часы и кивнул.

Глава 18

По пути приятель все никак не мог успокоиться, вспоминая тот или иной «пируэт» модели. Я же вспоминала «сливки» и "детскую неожиданность". Мне бы тоже хотелось немного увеличить размер груди и убрать жирок с живота. Может, сидя перед компьютером, стоит мазаться этими кремами? Пишу о какой-нибудь расчлененке, а у меня тем временем грудь растет… О разбое – живот сам собой убирается…

И мужики толпами собираются.

– Желаешь к ней в любовники? – не выдержала я после очередного вздоха Андрея. – Так она, наверное, будет не против. Ей все равно делать нечего, а так хоть чем-то себя займет.

В следующий раз сходи к ней один. И действуй. Только, пожалуйста, попроси для меня немножко "сливок".

– А если откажет? Мне, в смысле?

– Значит, будешь дальше жить как жил. Ты мне лучше скажи, что думаешь о семейке Креницких и о том, что у них произошло.

Андрей помолчал немного, глядя на серую ленту шоссе, потом заявил, что теперь ему стала понятна ненависть мамочки к доченьке и наоборот. Мужика не поделили. Но почему Алла подала на развод, как только Сергей оказался в «Крестах»? Или решила поменять его на Толика, про смерть которого не знала? Ведь она до сих пор может о ней не знать. Елена Сергеевна тоже не льет слез о бывшем любовнике: сразу отреагировала на Стаса.

– А если они все такие бесчувственные? – спросила я. – Или у них уже все перегорело?

Пока был рядом, его делили, а как в тюрьму сел, стал не нужен. Другие мужики есть. Просто там было дело принципа: одной нужен, второй, значит, тоже.

– Может быть, может быть…

– Елена Сергеевна получит срок за убийство? Ну то есть попытку?

Андрей еще помолчал и ответил, что, по его мнению, она отвертится, потом сообщил новость, которую за всеми делами забыл мне сказать: у нее тот же адвокат, что и у Сереги.

– Его Колобов прислал? – ляпнула я, не подумав.

Андрей посмотрел на меня внимательно и попросил пояснить, почему у меня возник этот вопрос. Выслушав меня, заметил, что в таком случае напрашивается вопрос: не работал ли Сергей лично на Колобова, будучи этаким секретным агентом в «Импорт-сервисе». Ведь большая часть акций принадлежит Колобову, хотя директором был Креницкий. Да и жениться на Аллочке Сергей мог по настоянию Колобова.

Проникнуть в семью, так сказать. Таким образом, Колобов регулярно получал подробную информацию о том, что делается в фирме. А ведь через фирму Редьки текло немало всякого добра.

Оборот-то у них колоссальный. И навар – если вся техника шла со свалок и доставалась практически бесплатно. Да и китайтятина стоит недорого.

– Юлька, я же уже обещал тебе: похлопочу насчет твоего свидания с Сергеем Ивановичем.

Надо, чтоб ты с ним поговорила. Может, и скажет тебе что-то интересное. Другим-то навряд ли.

В Выборге нам пришлось пару раз спрашивать дорогу у прохожих, чтобы добраться до дома, где жили родители Толика. Это оказалось двухэтажное каменное строение, квартир на десять.

Квартира родителей оказалась на втором этаже. У них давно тек потолок в коридоре, кухне и комнате, где нам с Андрюхой довелось побывать, на потолке и обоях имелись многочисленные разводы от протечек. Коридор оказался темным и заставленным всяким хламом. Кухня – довольно большой. В ней кроме газовой плиты имелась еще и плита, которую топят дровами, оставшаяся со времен, когда в доме не было центрального отопления. Плита, как мы потом поняли, являлась частью печки: у кухни и комнаты была одна общая стена, которая и нагревалась Нас вначале пригласили на кухню, где на газу что-то варилось, наполняя помещение не очень приятными ароматами. Женщина, открывшая дверь, оказалась неопределенного возраста и явно дружила с зеленым змием. Ее муж спал в комнате и был разбужен после получения хозяйкой страшной новости о сыне.

– Допрыгался! Допрыгался! – рыдала женщина. – Говорила я ему: эта шалава тебя до добра не доведет.

Андрей, конечно, тут же попытался получить описание шалавы, а я любезно подсунула Аллочкину фотографию. Шалаву опознали. Как выяснилось, мать во время одного из визитов в питерскую квартиру сына была представлена Аллочке. Они сразу же не понравились друг другу.

Нам рассказали, что у Толика была жена, с которой он прожил один год, осталась маленькая дочка. Обе в Выборге. Мать была категорически против переезда сына в Питер, потому что, по ее мнению, большие города до добра не доводят. А Питер – так вообще сплошной криминал.

"А в Выборге?" – так и подмывало меня спросить. Здесь что, так все тихо и спокойно? Да полгорода, если не три четверти, работают на приезжающих финнов, предоставляя им услуги различного характера, в большинстве случаев не согласующиеся с моральным обликом строителя коммунизма. И, конечно, если парень тут не нашел себе хлебного места, то решил попытать счастья в Питере. В Питере возможностей для приложения криминальных талантов (да и других тоже) гораздо больше.

Андрей уточнил, появлялся ли Толя в доме родителей в ночь с четвертое на пятое или хотя бы четвертого вечером, или пятого утром – как раз в те дни мы с ним познакомились в гостинице. Но Толик не появлялся уже около месяца, хотя регулярно звонил. О деятельности сына в Питере мать ничего сказать не могла. Она дала нам адрес своей бывшей невестки и двоих одноклассников сына, живущих в Выборге. После этого мы с ней распрощались. Андрюха написал на бумажке, куда ей следует прибыть за телом сына.

– Куда теперь? – спросил он, когда мы опять оказались в моей машине.

Я все-таки сообщила про некую Варю. Вместе с сотрудником органов не так страшно встречаться с незнакомым человеком. Конечно, за время работы журналисткой мне с кем только не доводилось разговаривать, но в некоторых ситуациях предпочтительнее быть не одной. Лучше, если рядом мужчина, и этот мужчина – мент. Более того, я не была уверена, что Варя встретит меня с распростертыми объятиями. Андрею она, конечно, тоже будет не очень рада (а скорее – даже меньше, чем мне), но он-то всегда может припереть ее к стенке. Тем более что Редька мертв…

Андрей тут же решил отправиться в ближайшее отделение милиции, где нам быстро помогли выяснить адрес по номеру телефона, а потом рассказали, как добраться до нужного дома. Даже вызвались составить компанию, но Андрей решил, что мы поедем без сопровождения, а за помощью обратимся только в случае необходимости.

Варин дом внешне выгодно отличался от дома родителей Толика. В нем было четыре этажа, горячая вода, центральное отопление, печки отсутствовали, потолок, несмотря на верхний этаж, не тек. Варя проживала в трехкомнатной квартире вместе с безработной матерью и двумя младшими сестрами-школьницами. Отец лет десять назад исчез в неизвестном направлении.

Квартира имела нетипичную для Питера планировку (по крайней мере, я ничего подобного у нас в городе не видела). Попав внутрь, мы сразу же оказались в самой большой комнате, которую занимали мать и средняя дочь. Тут не было ни коридора, ни прихожей, входная дверь составляла часть стены комнаты. По выложенным по середине газеткам, разделяющим комнату на две половины, мы проследовали в коридорчик, где стояла вешалка и из которого открывались другие двери: в две крохотные комнатки (Варину и ее младшей сестры), кухню и совмещенный санузел. И какой идиот это все спроектировал? – невольно хотелось спросить мне. Правда, попадая в наши «хрущевки» и «брежневки» у меня возникает тот же вопрос. Мы сняли обувь у вешалки и вернулись в большую комнату. Обстановка была небогатой, я сказала бы, что вся мебель закуплена в советские времена в кредит.

Нас с Андреем встретили Варина мать и две младшие сестры. Они смотрели по стоявшему в большой комнате телевизору какой-то сериал.

– Ох, – тяжко вздохнула мать, увидев Андрюхино удостоверение. – Ну что ж, проходите, раз пришли.

Потом она обратилась к младшей девочке и велела позвать Варю. Средняя тут же встряла, заметив, что нам будет удобнее говорить с Варей в ее комнате.

– Ну уж нет! – рявкнула мать, с места в карьер начиная скандал. – Я должна все слышать! Я должна знать, что происходит! Никогда раньше к нам милиция не ходила! А уж раз пришла, я должна выяснить, в чем дело!

Средняя дочь в долгу не осталась и тоже завопила. Суть спора для меня лично осталась непонятной. Младшая выбежала из комнаты и вскоре вернулась с Варей.

Увидев ее, мы с Андреем в первое мгновение раскрыли рты. Один глаз у девушки заплыл, все лицо вообще было в кровоподтеках и, судя по неловким движениям и то и дело появляющейся на лице гримасе боли, тело, завернутое в длинный толстый махровый халат, должно было выглядеть не лучше.

– Вы? – уставилась она на меня.

Но я ее упорно не узнавала.

– Кто вы? – спросила Варя.

– Да, кто вы? – тут же подала голос мать. – Мужчина-то я поняла, откуда, а вы, девушка?

У вас есть удостоверение?

Я вручила ей свое журналистское. Тетка долго его изучала, окруженная с двух сторон младшей и средней дочерьми. Варя так и стояла у двери большой комнаты, закрывая путь в дальнюю часть квартиры.

– А о чем пишете? – спросила мать.

Я пояснила, что работаю криминальным обозревателем в еженедельнике "Невские новости", хозяйка тут же заметила, что у них есть наши выпуски и велела дочерям искать. Средняя с младшей бросились к кипе газет, которые в советские времена можно было бы обменять, наверное, книг на десять. Они что же, ждут, когда снова начнется подобный обмен? Хотя в Питере есть обмен на хозтовары, мне соседка Галька-алкоголичка говорила. Она обычно и меняет, а потом торгует на углу хозтоварами.

И нам с Татьяной на Новый год по куску хозяйственного мыла презентовала в обмен на объедки с праздничных столов. Про работу на телеканале я упоминать не стала, но, может, телевизоры в Выборге его не берут? Или эта семья его не смотрит?

Пока шли поиски, я с большим интересом оглядывала стену в той части, где жила одна из девочек. Над продавленной тахтой красовался Децл в разных ракурсах и одеяниях, на плакатах, вырезках из журналов и газет. В углу притулился старенький письменный стол, поверхность которого была исцарапана, изрезана и многократно залита чернилами и еще какими-то непонятными растворами. Возможно, за ним когда-то занималась мама. На этом столе, приткнутая к углу таким образом, что несколько напоминала икону, вывешиваемую в красном углу, стояла книга о Децле. И какое же издательство ее издало? По формату это был не альбом, но и не обычная книга в твердой обложке, а нечто среднее. Других книг, по крайней мере в этой комнате, я не заметила.

Один из номеров "Невских новостей" вскоре нашли, мою фамилию сверили, как и фотографию над статьей, удостоверение вернули, и мать снова заявила, что настаивает на разговоре в ее присутствии.

Андрей тут же уточнил у Вари, совершеннолетняя ли она. Варе оказалось девятнадцать.

"В таком случае мы будем разговаривать без присутствия матери", – заявил Андрей. "Но я настаиваю", – вопила мамаша. Андрей в таком случае предложил проехать в отделение и демонстративно снял с пояса трубку.

– Проводи гостей к себе в комнату, – тут же процедила мамаша, обращаясь к Варе.

Девушка кивнула и повернулась. Мы последовали за ней и оказались в крохотной комнатушке площадью метров семь. В ней умещались кровать, тумбочка с большим зеркалом и кучей разнообразной косметики перед ним и пара стульев. Одежда висела на стенах, на прибитых к ним вешалках. Под одеждой просматривались плакаты: «Иванушки», "Руки вверх!" и "Отпетые мошенники". Здесь, в отличие от большой комнаты, были и книги: лежали несколькими стопками на полу – точно так же, как газеты в большой комнате. Бросив беглый взгляд на них, я поняла, что все они – переводные любовные романы, на обложках которых крутые мужики обнимают полуобнаженных красавиц.

– Садитесь, пожалуйста, – предложила Варя нам с Андреем, кивая на стулья, сама опустилась на кровать.

– Может, вам лучше лечь? – сказала я.

Андрюха поддержал меня, и Варя, изобразив мученическую улыбку, приняла лежачее положение на неубранной кровати. Как мы поняли, она лежала и перед нашим появлением. Мы не успели ее ни о чем спросить, она сама поинтересовалась у меня, как журналистку могли пустить в закрытую гостиницу. Туда, по словам Вари, вход журналистам был строго воспрещен. Я уклончиво ответила, что приезжала со знакомым, а потом уточнила, была ли Варя одной из четырех девушек, которых я мельком видела в бане.

– А вы меня не узнали, – грустно констатировала она. – Конечно, кто тут узнает? Так отделали. Месяц работать не смогу. А мать злится.

Мы живем-то ведь только на мои деньги.

Варя не скрывала рода своей деятельности, да и что скрывать после того, как я видела ее в весьма пикантной обстановке? Андрей молча слушал. Мать, по словам Вари, время от времени устраивает с ней душещипательные беседы, но воспитательный зуд у нее быстро проходит: жить-то как-то надо. Варе очень не хочется, чтобы ее сестры пошли по ее стопам, она мечтает, чтобы они учились, но девочки из класса средней сестры уже выходят на трассу…

Варя считает, что ей крупно повезло: она попала в «элитное» место. Правда, что будет теперь – неизвестно… Девушка в свое время успела немного позаниматься спортивной гимнастикой, она гибкая и пластичная, что ценится многими клиентами. Тем более публика, приезжающая в баню, почему-то любит, чтобы Гимнастка, как ее зовут, делала мостики и шпагаты на столе. Она и делает.

Но мы с Андреем приехали в Выборг не для того, чтобы слушать грустную историю жизни Вари и ее семьи. Нас интересовали другие вопросы, и мы надеялись, что Варя сможет ответить хотя бы на часть из них.

Но для начала Андрей уточнил, кто ее так разукрасил.

– Никаких заявлений писать не буду, – отчеканила Варя.

– Да зачем мне твои заявления? – воскликнул Андрей. – Я вообще не в Выборге работаю.

И другие дела веду. Мне просто нужна от тебя кое-какая информация.

– Чтобы я потом совсем работать не смогла? – огрызнулась Варя. – Да если узнают, что я с вами разговаривала…

Она внезапно разрыдалась. Из невнятных обрывочных предложений мы поняли: девушка больше всего переживает из-за того, что месяц не сможет работать. Ничто другое ее не волнует.

Ей нужны деньги. Если бы за то, что избили, заплатили – то ладно, но ведь за простой никто денег не даст, наоборот, могут нанять на ее место другую. И что тогда делать Варе? Что будет с сестрами?

Наконец Варя немного успокоилась, приняла сидячее положение и заявила, что ничего не будет нам рассказывать. Мы можем вызывать ее куда угодно, она будет молчать. Тогда ее, возможно, опять возьмут на старое место. А если она что-то растреплет, то уж точно по головке не погладят.

– Ты знаешь, что Павел Степанович мертв? – спросила я в лоб.

Варины глаза округлились, и она внезапно закрыла рот ладонью, прошептала "Не может быть!", глаза снова стали наполняться влагой…

– Варя, мы не просто так приехали в Выборг, – мягко сказал Андрей.

– Неужели ты не понимаешь, что тебе тоже угрожает опасность? А мы постараемся тебе помочь. Я могу даже предложить тебе временно пожить у меня в Питере, – сказала я спонтанно.

Варя захлопала ресницами.

– Ты должна понять, что мы – друзья, – подхватил мою песню Андрей. – Мы ищем преступников. Мы знаем, что ты ни в чем не виновата. Наоборот, ты – жертва. И мы просим твоей помощи, чтобы не пострадали другие невинные люди. Вот, взгляни на эти фотографии. Ты знаешь, кто это?

И Андрей продемонстрировал Варе посмертные снимки Толика в двух лицах. Варя повертела их в руках, замочила слезами, потом покачала головой. Она никогда не видела ни Толика, ни "Юрия Ранналу". Андрей же сообщил, что этот человек находился в гостинице в ту ночь, когда Варя впервые увидела меня.

И теперь он мертв. И Павел Степанович мертв.

Они, как и Варя, могли что-то видеть и что-то слышать. Или убийца мог так думать.

– И Ленка пропала, – добавила Варя.

Андрей тут же попросил ее рассказать про Ленку. Я молчала как рыба.

Это оказалась Варина коллега, с которой они обычно на пару трудились в бане и гостинице.

А после той злосчастной ночи ее никто не видел.

Андрей уточнил, вместе ли они покидали гостиницу, обслужив клиентов. Оказалось, что нет.

В ту ночь Павел Степанович с приятелем пригласили четверых: две девушки, коллеги Вари и Лены, были призваны для охранников.

– Сколько обычно дежурит охранников?

– Когда один, когда два. Но вы не поняли: их взяли не гостиничные. Они же знают, что мы только для клиентов. И они нас за людей не считают, хотя клиенты тут хорошие. Я и говорю, что мне повезло с работой. Вначале нас четверых покормили: так обычно все клиенты делают, а потом Павел Степанович и второй дядька отослали девчонок своим телохранителям.

– Что?! – Мы с Андреем переглянулись.

Значит, в гостинице были еще люди. Те, которых господа за людей не считают. Колобов не воспринимает их всерьез? Не допускает, что это они могли спереть деньги? Ну дела… Я на мгновение прикрыла глаза. Что там говорила Люба Сергею, когда мы только вошли в гостиницу? Он ведь спросил, много ли заехало постояльцев – или что-то в этом роде А Люба ответила…

"Один люкс", три стандартных". «Люкс» был у Колобова, три стандартных – у Редьки и двух охранников. Плюс прибалт. И мы с Серегой.

По словам Вари, девчонки ночевали в комнатах охранников. Дядька, парившийся в бане с Павлом Степановичем, Лену отпустил первым и пошел спать, а Варя подзадержалась в бане с Павлом Степановичем. В номер он ее в ту ночь не брал, хотя в другие разы обычно оставлял до утра.

– Он – добрый, – всхлипнула Варя. – Неужели он… Неужели его…

Она посмотрела на нас заплаканными глазами.

– К сожалению, – сказал Андрей.

Павел Степанович, по словам Вари, всегда щедро расплачивался с ней и всегда просил именно ее. Он обожал, когда она показывала ему гимнастические номера и изгибалась змеей.

На пару с еще одной девочкой (которую потом взял телохранитель) они придумали совместный номер. В ту ночь демонстрировали его в бане.

И Павлу Степановичу, и второму дядьке понравилось. Но Варе дядька не понравился.

– Ты его видела впервые?

– Да. Но Лена его знала. И еще одна из наших.

Когда Павел Степанович отпустил Варю, она пошла домой. От гостиницы до ее дома минут двадцать пять пешком. Она никого не встретила по пути: было часа два ночи. А на следующий день, когда ее вызвали в гостиницу, началось такое…

Девчонок, Нину с Таней, оказывается, еще не отпускали. Они все так и находились в гостинице – в своей «рабочей» одежде, но уже без косметики. Варю долго допрашивали.

– Кто? – спросил Андрей.

– Любовь Александровна и Михаил Николаевич.

– Это кто такой?

– Директор гостиницы и Любкин любовник. Он у нее под каблуком ходит.

Мы с Андреем переглянулись. Этого деятеля нам уже доводилось видеть.

Девчонки потом рассказали Варе, что с утра в гостинице начался дикий переполох. Утро – это, конечно, понятие растяжимое. Вопли начались часов в одиннадцать, когда проснулся приятель Павла Степановича и обнаружил пропажу. Варю вызвали в два часа дня, велев матери срочно ее будить и отправлять "на работу".

Это был первый ранний вызов на памяти Вари.

– Ты знаешь точно, что пропало? – спросил Андрей.

– Да груз вроде какой-то, – ответила Варя. – Кто мне скажет-то?

Она опять разрыдалась. По ее словам, вернее, судя по тому, что ей рассказали подружки, Павел Степанович с приятелем, телохранителями, Любовью Александровной и Михаилом Николаевичем полдня занимались поисками пропажи. Но ничего не нашли. С пристрастием допросили девчонок, днем – Варю. Врезали пару раз, но потом вспомнили, что девчонкам еще работать надо. Зачем портить свой товар? Их отпустили.

А позавчера нагрянули братки. Вот тогда ими занялись всерьез… Тем более никто не знал, куда подевалась Лена. С особым пристрастием допрашивали Варю – она была ближайшей Лениной подругой. Но девушка ничего не знала.

Ленины родственники тоже ничего не знали: она как ушла в ту злосчастную ночь на работу, так и не возвращалась. Из Вари выпытывали адреса, где Лена может скрываться, всех ее знакомых, с которыми она могла разработать коварный план или кто ее мог надоумить свистнуть добро. Но что могла сказать Варя? Она только перечислила постоянных Ленкиных клиентов, которых помнила. А братва лютовала.

– Но Лена не воровка! – сообщила Варя. – Я ее много лет знаю! Мы в параллельных классах в школе учились. И ведь она наверх не поднималась. Дядька ее домой из бани отпустил. Я сама слышала!

Андрей спросил, вышли ли они из бани вместе, в смысле Колобов и Лена. Или Колобов вначале отпустил Лену, а потом ушел сам? Или, может, Лена ушла после того, как Колобов отправился наверх?

Варя задумалась. Думала долго, потом выдала: они уходили вместе, и дядька сказал что-то типа: "Одевайся, домой пойдешь. Ты мне наверху не нужна". Лена оделась, и они ушли. Вместе.

Как разошлись в фойе. Варя, конечно, не знала.

– Это надо у Любаши спрашивать, – заметила я, – Скажет она вам, пожалуй, что-нибудь, – скривилась Варя. Мнение девушки об администраторше, похоже, совпадало с моим.

А Любаша оказалась легка на помине. Не зря в народе говорят: помянешь черта… Администраторша, конечно, больше тянула на ведьму, но тем не менее.

Внезапно мы услышали в квартире возбужденные голоса, затем дверь в Варину комнату распахнулась. На пороге, сверкая глазами, появилась Любаша собственной персоной в сопровождении могучего охранника.

– Мы к вам попозже сами заскочим, – сказал Андрей нейтральным тоном. – У нас к вам накопились вопросы, так что будьте в гостинице или оставьте домашний адрес. А пока, пожалуйста, покиньте чужую квартиру. Вы нарушаете право граждан на неприкосновенность жилища.

Глава 19

У Вари началась истерика. Люба заорала, ни на кого не обращая внимания, сопровождавший ее телохранитель угрюмо молчал. За спинами непрошеных гостей маячили Варина мама и средняя сестра, из комнаты младшей внезапно замяукал Илья Лагутенко. Боже, еще одна поклонница, теперь – "Мумий Тролля"! И что тут бывает, когда каждая из девочек включает своего любимца?! Правда, голос Лагутенко заставил замолчать Любашу. Как я заметила, средняя сестра отступила назад – и почти сразу же из большой комнаты донесся речитатив Децла, жалующегося, что родители его не понимают. Оглядевшись, я не заметила магнитофона в Вариной комнате. Но тут до ушей собравшихся, заглушая Децла и Лагутенко, попытался докричаться Киркоров…

Именно он и привел в чувство временно опешившую Любашу.

– Да у вас тут сумасшедший дом! – рявкнула она.

Варя вполне резонно заметила, что если бы ей больше платили, она купила бы себе отдельную квартиру, где спокойно слушала бы только "Руки вверх!".

– Да, почему вы не поднимаете Вареньке зарплату? – раздался сзади мамин голос. – Вы разве не знаете, что она у нас единственная кормилица? Я – безработная, девочки еще школьницы…

– Так устраивайтесь на работу! – рявкнула Любаша, багровея. – А то сидите на шее у дочери!

– Так меня не берут! Вот вы, например, почему меня не берете? Я к вам сколько раз приходила наниматься? Вы же меня не взяли! Ни администратором, ни горничной. Никем! Я что, враг своей дочери? Думаете, мне хочется, чтобы она свою молодость на всяких старых похотливых козлов губила? Но меня-то никто не берет!

Я что, не могу администратором работать?! Вы работаете, а я что, хуже? Думаете, я не способна полы мыть? Постели за вашими развратниками убирать?

Любаша в долгу не осталась и вопила еще громче Вариной матери Сестры тоже увеличили громкость своих магнитофонов, и теперь Киркоров, Децл и Лагутенко орали так, что у меня начала болеть голова. Правда, никто из соседей в стену не стучал. Или тут такие толстые стены?

Мне было сложно определить возраст дома, но довоенной постройки – точно, а то и старше.

Варина мать вперила руки в бока. Любаша последовала ее примеру. Они в этот момент очень напоминали двух торговок, одна из которых у другой что-то украла – или отбила покупателя. Телохранитель стоял с ничего не выражающим лицом и переводил взгляд, напоминающий взгляд разомлевшей на жаре сытой коровы, с одной бабы на другую. Варя опять приняла лежачее положение. У нее на лбу выступила испарина. Судя по всему, ей стало совсем плохо. Андрей в перепалке не участвовал, только внимательно слушал все выдвигаемые обвинения. Я тоже. У меня в сумке, как и обычно во время всех разговоров с интересующими меня (естественно, как журналистку, а не как женщину) людьми, работал диктофон.

Наше с Андреем внимание было вознаграждено. Прозвучало одно любопытное обвинение.

Варина мать обвинила Любашу в краже, из-за которой весь сыр-бор. Мать помнит все, что ей рассказывала дочь, и смогла на основании этих сведений составить общее представление о произошедшем – а со стороны лучше видно. Кто еще мог постараться? И кто мог знать, что в тот раз у гостя было, что красть? А Любаша знала, кто в каком номере остановился, у нее от них ото всех есть запасные ключи, более того, Любаша видела, кто, куда и когда пошел. Господа были в бане – она и воспользовалась возможностью. Дурой надо было быть, чтобы не воспользоваться. Или Любаша станет утверждать, что она – дура?

Услышав это обвинение, оживился телохранитель и из сонного питекантропа вдруг превратился в готового к атаке медведя-шатуна. Взгляд стал осмысленным и не предвещал ничего хорошего для Любаши. Только она этого пока не видела, увлеченная словесной перепалкой с Вариной матерью. Любаша совершенно неразумно валила все на несчастную избитую девушку и ее исчезнувшую подругу, заявляя, что исчезновение Лены – как раз доказательство ее вины.

Девчонки знали расположение комнат, тем более гости обычно селятся в одних и тех же номерах. Колобов всегда брал «люкс». Девчонки мужчин чем-то напоили или подсыпали снотворного, или еще чего-то, а потом украли деньги, о существовании которых вполне могли услышать в бане. Или, не зная о том, что везли господа, просто рассчитывали, что у тех с собой имеется немалая сумма в валюте – раз Колобов направлялся в Финляндию. И решили ее прихватить.

Телохранитель повернулся к выходу.

– Ты куда? – тут же отреагировала Любаша.

– Голова заболела от ваших криков. На лестнице постою, – пробурчал парень и нас покинул.

"А не за подмогой ли он?" – мелькнула у меня мысль. Или отчитываться перед вышестоящим начальством? Сообщать новую версию.

Хотя ведь она не могла не возникнуть в начальственных головах. На месте Колобова я не стала бы исключать Любашу.

А могла ли она убить несчастную Лену? Ведь способ был скорее женский, чем мужской – некое подобие спицы в сердце. Я присмотрелась к Любаше. Тетка она крепкая, сильная. Она видела, как Лена покидала баню и гостиницу – выход-то из бани, как я поняла, один: через фойе.

Любаша выскользнула за Ленкой и… А потом запихала ее в багажник Сергея. Ночь. Место вообще глухое. Шанс, что ее кто-то заметит, практически равнялся нулю. Таким образом Любаша отводила от себя подозрения. Во-первых, все можно свалить на Сергея, о родстве которого с Редькой она знала. Например: тот прихватил денежки, Лена его случайно видела, он ее убил.

И я помогла. Но Сергей от трупа быстро избавился. Конечно, Люба не исключала и такого варианта. Во-вторых, все можно валить на исчезнувшую Лену. Прихватила денежки – и смоталась в неизвестном направлении. Ищите ветра в поле. Кто знает, где Сергей скинет труп?

И как его опознать без документов, да и явно вдали от родного дома? Во всех случаях получалось, что виновен кто угодно, кроме праведницы Любаши.

"А если они действовали на пару с Сергеем?" – мелькнула очередная мысль, но додумать ее я не успела: в квартире опять послышался шум, и вскоре моему взору представились еще двое новых современных питекантропов, возглавляемых уже виденным мною. Среди новых был один знакомый: специалист по снятию отпечатков пальцев и вскрытию сейфов в чужих квартирах Витя.

– О Юля, привет! – расплылся он в радостной улыбке. – И ты здесь?

Ответить мне не дали: ответила Любаша, заявившая, что меня давно следовало придушить и что она удивляется, как этого раньше не сделал никто из героев моих репортажей. А то я вечно лезу туда, куда меня не просят.

– Больно вы кровожадны, Любовь Александровна, – заметил питекантроп, с которым она прибыла в Варину квартиру изначально. – То из-за вас девчонок попортили, теперь вон на журналистку наезжаете.

– Как попортили? – встрял Андрюха. – Что именно вы имеете в виду?

– Это мент! – крикнула Любаша. – Вы что, собираетесь тут перед ментом исповедоваться? Да вы совсем с катушек съехали!

… – Это ты. Люба, съехала, – вкрадчиво заметил питекантроп. – Ты возомнила о себе невесть что. А девочка простаивает, – он кивнул на Варю. – Дохода не приносит. Сколько времени она не сможет работать? А девочка хорошая, ее клиенты любят. Гимнасток у нас больше нет. Сколько времени она будет восстанавливать форму?

Любаша резко замолчала, то и дело кидая ненавидящие взгляды по очереди на всех собравшихся. А питекантроп исключительно вежливо обратился к Андрюхе, уточнив, какое именно дело тот расследует.

– Два убийства, – сказал он.

Вопрос с Редькой, конечно, был очень спорным – в особенности после заключения патологоанатома, но не объяснять же это браткам и Любаше?

– А еще кого убили? – встрепенулась Люба. – Что, не только прибалта прикончили, что ли?

– Значит, вы тоже считаете, что Креницкого убили? – спросил Витя, обращаясь прямо к Андрею. – Что не сам помер?

Любаша открыла от удивления рот.

– Креницкого? – тихо произнесла она. – Но этого не может быть! Его-то… Кто?!

Однако ей никто не спешил отвечать. Люба стояла, как затравленный зверь. На лице Вариной матери было торжествующее выражение.

К Андрею очень вежливо обратился питекантроп, вместе с которым Любаша прибыла в Варину квартиру.

– Вы не возражаете, если мы вас покинем? – спросил он. – Вместе с Любовью Александровной? Или у вас есть еще вопросы к Любови Александровне?

Но Андрей и слова не успел сказать.

– Я требую защиты у правоохранительных органов, – заявила Любаша. – Вы должны предоставлять защиту свидетелям.

– Свидетелям чего? – вкрадчиво спросил питекантроп. – Следователь расследует два убийства. Любовь Александровна входит в число подозреваемых? – обратился он прямо к Андрею.

Тот покачал головой.

– Вы задали все интересующие вас вопросы Любови Александровне?

Андрей явно колебался. С одной стороны, в нем все-таки говорил работник правоохранительной системы, понимающий: Любашу не ждет ничего хорошего. С другой – она у него не вызывала жалости, как, признаться, и у меня.

Это была наглая надменная стерва, которая лизала задницы сильным мира сего и издевалась над слабыми и зависящими от нее людьми.

Взять хотя бы случившееся с Варей. А то и с Леной. Ведь она, скорее всего, приложила руку к этим двум событиям.

Но Андрей также понимал, что его все равно не допустят ко всей информации о делах гостиницы. У нее слишком мощные покровители. А тут дело касалось произошедшего как раз в гостинице – во-первых, находящейся в Выборге, а не в Питере. Во-вторых, речь шла о пропаже крупной суммы денег у далеко не самого законопослушного человека Колобова, от которого, кстати, не поступало никаких заявлений ни в правоохранительные органы Петербурга, ни в органы Выборга. И больно надо Андрею за его зарплату корячиться? Пусть сами ищут свои бабки.

Он пошел на компромисс.

– А вы не могли бы оказать какую-нибудь помощь следствию? – спросил он первого питекантропа, потом перевел взгляд на Витю, третий парень его не интересовал.

– Материальную? – уточнил питекантроп.

– Нет. Информацией.

Питекантроп задумался. Витя слегка кашлянул. Все посмотрели на него.

– Александр Иванович думает, что Юрия Ранналу, он же – Анатолий Крымов, убила Алла Креницкая. Он считает, что в смерти Павла Степановича Креницкого тоже виновата его дочь.

Андрей хотел что-то спросить, но не успел.

Витя любезно пояснил, что существуют быстровыводящиеся из организма яды, не оставляющие следов. Их не может выявить никакой химический анализ. А ведь вскрытие проводилось через несколько часов после смерти. В таких случаях причиной смерти как раз и получается острая сердечная недостаточность. Алла Креницкая вполне могла дать отцу выпить соку, кофе, чаю – чего угодно, добавив в напиток такой яд. Действует он не мгновенно, а через какое-то время. Витя, Коля и я предупредили Аллу, что собираемся к ней за вещами Сергея. Смерть должна была наступить как раз тогда, когда мы находились в квартире, – и наступила.

– А ангелочек? В смысле удар бронзовой статуэткой? – спросил Андрей.

– Ну кто же знает этих баб, – развел руки Витя. – Может, в самом деле мамаша шарахнула. Он ей не отвечал, когда она орала, – ну Елена Сергеевна и схватила ангела.

– А доказательства… – опять подал голос Андрей.

– Доказательства – это уже по вашей части, гражданин начальник, – расплылся в улыбке Витя. – Мы вам информацию к размышлению, а вы нам… э…

По-моему, он хотел сказать "не мешаете", но тут вдруг Люба прониклась необходимостью выполнения гражданского долга и заявила, что вспомнила, как упомянутый всуе Колобов Александр Иванович в злополучную ночь с четвертого на пятое выходил лично проводить девушку легкого поведения Лену после того, как они совместно покинули баню. Господин Колобов отсутствовал минут пятнадцать, и куда он провожал Лену – неизвестно. Поэтому вполне логично заключить, что Александр Иванович как раз все организовал сам и взял в сообщницы ту, которую все стали бы подозревать меньше всего, – девушку легкого поведения. Но она была его постоянной партнершей, она знала, кто он, а поэтому не могла ослушаться его приказа. Следовательно, Лена сейчас вполне может находиться в каком-нибудь укромном месте с деньгами.

Все собравшиеся посмотрели на Любашу как на полную идиотку. Даже Варя приподнялась на одном локте.

– Ты чего несешь, дура? – наконец выдал первый питекантроп. – Колобов сам у себя деньги украл? И взял в сообщницы глупую шалаву?

Передал ей два миллиона «зеленью»? Чтобы она их где-нибудь для него подержала? Любаша, у тебя, часом, гуси не улетели? Ты хоть сама себя слышишь?

– Я сообщаю органам о том, что видела, – посмотрела она на Андрея. – И требую предоставления мне охраны.

Андрей, явно чувствовавший себя неуютно, сказал, что сейчас свяжется с местным отделением. Ну не с собой же нам Любашу везти? Ей я свой кров предоставлять не собиралась.

А парни, услышав про местное отделение, препоганенько усмехнулись, потом исключительно вежливо попрощались со мной, Андреем, Вариной матерью, Варе пожелали скорейшего выздоровления, а Любаше сказали, что они скоро встретятся. После чего удалились.

– Не надо звонить в местное отделение, – сказала Любаша, как только за парнями закрылась дверь. – Отвезите меня в Питер. Я хорошо заплачу.

Она посмотрела вначале на меня, потом на Андрея. Я пожала плечами. Андрею же этот вариант понравился больше всего: вроде бы и от дамы прямую угрозу отвели, и лишних неприятностей себе на голову не нашли, а может, еще какую информацию в дороге получим, ну и материальная подпитка не помешает.

– Ладно, поедем, – сказал он.

Мы распрощались с Варей, ее сестрами и матерью. Я на всякий случай оставила Варе номер своего сотового.

Глава 20

Уже в машине Андрей спросил, не расскажет ли Любовь Александровна чего-то еще интересного для следствия.

– А на каком этапе сейчас находится ваше следствие?

Андрюша проблеял что-то невразумительное.

Они с Любашей устроились на заднем сиденье, я вела машину. Вначале оглядывалась, ожидая погони. Или, по крайней мере, слежки. Но пока никого не видела: или парни умели профессионально вести наблюдение, или решили нас не преследовать. Ну куда Любаша денется, в конце-то концов? С такого хлебного места?

Любаша хмыкнула, сообщила, что о местонахождении следствия догадалась и ценит воспитанность представителя питерских органов: в присутствии двух дам о подобных местах не принято говорить вслух, затем высказала свое мнение о местном отделении милиции, закупленной владельцами гостиницы на корню. Я в разговоре не участвовала, молча смотрела вперед, на освещаемое фарами шоссе. После выезда из Выборга я даже не присматривалась к возможным преследователям. Догонят – значит, догонят. Брать-то все равно будут только Любу.

Мне, признаться, хотелось спать. Хотя была одна задумка: прикинуть примерное расстояние от Выборга до грунтовой дорожки, уходящей от шоссе влево – той, по которой ехал Сергей, чтобы спрятать в лесу тело девушки. Кстати, а куда подевались пленки и фотографии Толика в компрометирующих обстоятельствах? Они хранились в квартире Сергея, и их прихватил тот, кто ее обыскал первым, вспоров все диваны с креслами? Или их нашли ребятки Колобова?

Надо будет спросить у Вити с Колей при следующей встрече. Хотя зачем мне им показывать, что я знаю об этих фотографиях? Нет, не буду. Что они теперь дадут? Лишь подтвердят смерть Лены – если ее, конечно, можно таким образом опознать. Ведь Сергей-то фотографировал Толю.

Андрей тем временем спрашивал у Любаши, куда она намерена податься. Администраторша усмехнулась и сообщила, что ей просто нужно немного отсидеться в тихой гавани – пока в гостинице не уляжется суматоха. Как я видела в зеркале заднего вида, Любаша полностью отошла от переживаний (ей, по-моему, вообще не свойственных), гнев и раздражение тоже прошли, и она стала такой, какой я ее помнила по предыдущим встречам: холодной, уверенной в себе стервой. Истинной гостиничной администраторшей, причем советской закалки.

Андрей спросил, не боится ли она потерять работу, не появившись на месте в свое дежурство. Любаша весело расхохоталась.

– Зачем им новые люди? А я – человек проверенный. Всех знаю, все меня знают. Ну а пока отсутствую… Там же у меня две сменщицы.

Поработают сутки через сутки. Им не привыкать. За такие-то бабки, которые там платят, – можно. А вскоре и я вернусь.

– Не боитесь? – спросил Андрей. – Я имею в виду того, что с вами и потом могут расквитаться.

– Того, что будет потом, не боюсь, – ответила Любаша совершенно серьезным тоном. – А вот сейчас как раз можно попасть под горячую руку и пострадать ни за что. Вот этого мне как раз не надо. А когда несколько пауков сожрут друг друга и останутся сильнейшие – я вернусь и займу свое обычное место. Я не крала денег, поэтому спокойна. А те волки найдут виновного. Раньше, позже, но найдут. В этом я не сомневаюсь.

Тут не выдержала я и подала голос, интересуясь, не опасается ли Любовь Александровна кары за то, что попыталась сдать Колобова следователю. Выходил он или не выходил вместе с Леной – не важно, важно то, что Любаша сказала об этом Андрею и мне. Разве не так?

– Юленька, деточка, – расхохоталась Любовь Александровна, – вы же, кажется, – криминальный обозреватель?

Меня обычно начинает трясти, когда называют «деточкой», но тут ради пользы дела я сдержалась и молча слушала дальше. А Любовь Александровна пояснила, что от господина Колобова в ближайшее время останутся одни рожки да ножки, а скорее всего, и этого не будет.

– Слушайте, вы, оба, неужели вы в самом деле не понимаете, что произошло?

Андрей попросил объяснить.

– Объясняю только потому, что вы меня увезли от этих трех головорезов, которые вначале душат, а потом вопросы задают. Вернее, задают не они, а их боссы, эти умеют только кулаками махать.

И Любаша любезно объяснила. Правда, попросила на нее не ссылаться и эту информацию нигде не использовать, поскольку она всего лишь просвещает нас, неразумных, для нашего же блага. Чтобы нам жилось легче. Да ведь и в любом случае господин следователь расследует другие дела? А журналистка писать собирается об уже имеющихся трупах?

По словам Любы, у Александра Ивановича Колобова в злосчастную ночь с четвертого на пятое, когда я ночевала в Любашиной гостинице вместе с Сергеем, сперли два миллиона долларов. Господин Колобов вез их в Финляндию, чтобы заплатить за груз какой-то наркоты.

Андрюша встрепенулся и спросил, что Колобов и компания собирались делать с этими наркотиками и как намеревались провозить их через финскую границу.

– Да мне это до белой березы, – рассмеялась Любаша. – Откуда я знаю? Меньше знаешь – спокойней спишь. – Любаша помолчала и добавила:

– Я вообще не уверена, что они собирались везти наркотики через финскую границу. Обычно возят наоборот. Хотя кто их знает…

Наверное, поток и туда, и сюда идет. Я никогда не вникала в эти вопросы. Я не уверена, что Колобов собирался их получать в Хельсинки. Он деньги вез. Это – да. А когда, где, в каком количестве он намеревался получать наркоту – фиг его знает. Может, корабль шел откуда-то с Востока, а потом должен был завернуть в питерский порт – после получения денег. Понятия не имею. Об этом вы лучше у Колобова поинтересуйтесь, – добавила она ехидно. – Да не откладывайте дело в долгий ящик. Я вам серьезно говорю: у него намечаются проблемы со здоровьем. Вечные.

Любаша пояснила, что два миллиона «зеленью» – естественно, не личные деньги Александра Ивановича. Их, можно сказать, собирали всем миром, чтобы купить оптом большую партию. И Колобов прекрасно понимал и понимает, что за их исчезновение никто его по головке не погладит. Ему уже явно поставили ультиматум. Поэтому он и бегает, и мальчики его бегают, поскольку догадываются: после отбытия отца-командира и кормильца в мир иной у них наступят не лучшие времена. В худшем случае последуют за шефом, в лучшем – их возьмут куда-то шестерками: ведь все места у священных тел уже заняты другими питекантропами, которые не собираются их уступать тем, которые лишились предводителя своей стаи.

Поэтому Колобову в первую очередь и его мальчикам во вторую требуется срочно найти деньги. Или хотя бы того, кто их спер. Потом – дело техники. С грузом, конечно, лопухнулись, но будут деньги – будет и другой груз, а на проценты Колобов как-то насобирает. Или сдерет три шкуры с того, кто их спер, – что он, видимо, и намерен делать. Но пока все глухо.

Правда, к поискам уже стали подключаться и остальные, кто вложил свою долю (и немалую) в эти два миллиона.

– А как вы сами считаете, кто их прихватил? – не удержалась я от вопроса: мне было страшно интересно услышать Любашино мнение по этому поводу – если, конечно, не она сама экспроприировала денежки. Я теперь, кстати, склонялась именно к этой версии. Мало ли что она говорит. У Любаши была возможность, была информация. У нее хватило бы ума, хитрости и смелости, чтобы пойти на такое. И теперь она вполне может сделать ноги. Например, при нашей с Андреем помощи.

Люба прекратила посмеиваться, какое-то время сидела молча, потом медленно произнесла:

– Не знаю. Самой интересно. Кто угодно мог. Конечно, не девки. Мог этот Юрий Раннала, или как там его. Например, один из тех, кто давал деньги, направил его в гостиницу, где должен был остановиться Колобов. Раннала деньги прихватил (как – другой вопрос), а потом по возвращении в Питер при передаче его и прикончили. Чтоб не трепался зря. Но что я вам это объясняю? Вы это и без меня понимаете.

Люба считала, что мог и покойный Редька подсуетиться. Правда, она не совсем представляла, как он мог это осуществить практически.

Он не поднимался наверх один, только в компании Колобова – когда они приехали, и потом, когда после утех в бане отправились по номерам. Хотя, если вспомнить, суматоха в гостинице началась утром, а не ночью. Любаша думала, что пропавшая Лена – по чьей-то просьбе – могла подсыпать снотворное или что-то еще в бокал Александра Ивановича.

И когда он спал, кто-то мог пробраться в его номер и прихватить денежки В таком случае нельзя исключать и Редьку. Заплатил Лене – пошел в номер Колобова. Они, кстати, на одном этаже жили. Остальные – на других.

– А Лена где? – спросил Андрей.

– Думаю, на том свете, причем тело ее никогда не найдут, – без всяких эмоций заявила Любаша. – Это наиболее вероятно. Она жила с бабкой, старшей сестрой и племянником. Родственники ничего не знают. Мать и отец развелись, оба в новых браках в Питере. Но тоже от нее новостей не слышали. С ними, естественно, связывались. Подружки не в курсе. Границу она в последние дни не пересекала. У нее даже визы не было, и она не подавала документы на ее оформление. Ну если только под чужим именем… Но кто стал бы так возиться с какой-то девчонкой? Выполнила свою функцию – и гуляй. Другие подрастают. С работой фигово, на ее место с десяток желающих найдется. Да, то, что она так внезапно исчезла, определенно подтверждает: была замешана. Но вот во что?..

– Наверх она не поднималась? – уточнила я.

Люба покачала головой и повторила: наверх пошли только девочки телохранителей. Лену с Варей отправили домой.

– Колобов в самом деле ее провожал?

– Да, – кивнула Люба. – Но он всегда так делал. Играл роль заботливого папаши. Давал девчонкам денег на такси. Но они экономили: бежали своими ножками. У нас же тут не питерские расстояния.

– Долго провожал? – подал голос Андрей.

– Не помню. Навряд ли. Проводил – вернулся. Я на часы не смотрела. Вот если бы не пошел провожать, обратила бы внимание. А так все было как обычно.

Двух девочек, ночевавших в комнатах телохранителей, Любаша отмела сразу же. Во-первых, обе – дуры набитые, сами бы на такое дело не пошли. Во-вторых, трусихи. После того, как им пару раз врезали, они были готовы покаяться даже в краже конфет в детском саду и прочих грехах подобного рода. Да и телохранители оставались все время трезвы. И они все-таки – парни тренированные. Сразу же проснулись бы, если бы почувствовали, что партнерша куда-то намылилась.

Андрей попросил Любашу выдвинуть другие версии. Она была рада стараться. Следующими оказались мы с Сергеем.

– Вообще, Юля, признаться, я вначале посчитала, что это вы дельце провернули, – заявила Любовь Александровна.

– Почему?! – воскликнули мы хором с Андреем.

Любаша пояснила и это: я могла иметь доступ к информации – из каких-то своих источников, от каких-то своих осведомителей. У меня была возможность. Смелости, вынуждена была признать Любаша, мне не занимать – хотя бы судя по статьям, которые она не поленилась прочитать. Более того, мне крупно повезло, когда Сергей покинул комнату. А если бы не покинул, я вполне могла его усыпить, а действовать уже потом.

– А вы в самом деле ему звонили предупредить о Редьке? – поинтересовалась я.

Любаша кивнула.

– И удалялись с ним в… э…

– Удалялась. Вас, Юля, очень хотелось по носу щелкнуть. Сергей в мою гостиницу никогда раньше с бабами не приезжал. А тут с вами.

Я тогда еще не знала, кто вы. Да и выглядели вы… не так, как другие женщины, с которыми у нас появляются. Не обидитесь, если скажу?

Холености в вас нет, лоска. Тут такие лакированные-полированные суки бывают… Но на экране вы другая. Тоже в последние дни специально посмотрела. Или вы там образ создаете?

Этакой прожженной стервы, которая все видела и которую ничем не возьмешь? Но при личном общении с вами такого впечатления не создается. Не тянете вы на прожженную стерву. Так, есть немного стервозности, но немного. Но вы учтите, что все – кроме близких друзей, конечно, которые вас знают много лет, – воспринимают вас такой, какая вы на экране. Ну и в своих статьях. Человек читает – и у него складывается определенный образ. И, встречая вас в жизни, он ожидает, что вы такая и есть. Когда вы к нам в гостиницу приехали с Сергеем, я подумала: "Что за девочка с рабочей окраины?

Сергей что, другую найти не мог?" Я вас не знала. Я не смотрю криминальную хронику и не читаю "Невские новости". То есть раньше не читала. А я людей-то умею рассмотреть.

"Еще бы, – подумала я. – Гостиничный администратор – это не профессия, это – призвание".

– Что вы мне посоветуете?

Любаша хмыкнула.

– Во-первых, сходить к визажисту. Неужели ваш телеканал это не организует?!

– Владелец экономит каждую копейку.

– Понятно. Как и все владельцы. Сами сходите. У вас же очень красивые глаза. Яркие, живые. Да за такие глаза многие женщины просто удавились бы! А у вас свои, природные. Так подчеркните их! Еще больше сделайте. Волосы отрастите. Почему вы так коротко стрижетесь? Вы же женщина! Мужики – понятно. Им нужно стричься коротко, чтобы в драке не ухватили за волосы. А вам-то? Или тоже приходится махаться? Попросите добавить вам холености и лоска.

Вы хорошо смотритесь в криминальной хронике так, как есть, но для жизни нужно кое-чего добавить. Для вашей темы – или как там это у вас называется – и макияж нормальный, и стрижка сойдет. Но чтоб мужики – любого класса – штабелями падали к вашим ногам нужно со специалистом поработать. А вообще по большому счету… Будьте прожженной стервой. Жить легче станет. Будьте в жизни такой, какая вы на экране. Какая вы, судя по вашим статьям. И еще стервознее. Вот тогда горы свернете.

Андрюша что-то пробурчал себе под нос, но ни Люба, ни я не обратили на него внимания.

– Не знаю, почему так любят стерв. Но любят. Наверное, потому что они стервы. А когда ты с мужиком милая и покладистая – ему скучно и пресно. Так что нужно постоянно выкидывать что-нибудь этакое. Как вы в своих репортажах. И в жизни точно так же действуйте. Тогда все – во всем – ваше.

Я даже смутилась, услышав эту речь от Любаши. Не ожидала. Она говорила искренне и искренне давала мне советы. А вообще комплимент из уст женщины, да еще такой, как Любовь Александровна (гостиничный администратор советской закваски!), – вещь редкая, но приятная… "Глаза подчеркну и волосы отращу", – решила я. Не говоря про превращение в прожженную стерву, которой меня уже считают те, кто судит обо мне по репортажам. Вон драгоценный Кирилл Александрович, хозяин и барин, именно так на меня и смотрит. А иначе бы давно, наверное, расстелил на столе, как своих блондинок.

А Люба продолжала вспоминать. Она испытала не самые лучшие чувства, когда увидела Сергея со мной.

– Я разозлилась. Признаю. Ну, думаю, гадюка молодая. А я ей покажу. В другой ситуации, наверное, не стала бы предупреждать его о родственнике. А так это был повод его от вас вытянуть.

Я ведь его вызвать хотела, Юля. Но если смотреть с точки зрения кражи. Нет, не так выразилась.

Понимаете, в другой ситуации появление Редьки его не должно было бы взволновать – даже если бы он и лежал вместе с кем-то из гостиничных девочек. А так… Он же не снял трубку, но выскочил из вашего номера, позвонил мне из нашей комнаты отдыха… Меня попросил подняться, очень подробно и беспокойно расспрашивал… Это странно. Если бы он пришел по моему вызову – было бы нормально, но ведь он не знал, кто звонил и почему. Он сам бросил вас, Юля, и стал мне звонить… Я поднялась к нему.

– И вы до сих пор считаете, что я могла спереть деньги у Колобова? – спросила я ничего не выражающим тоном.

Воспоминание о той ночи было для меня не самым приятным. Если бы все можно было повернуть назад, я не согласилась бы никуда ехать с Сергеем. Причем самым неприятным оказалось это его быстрое перепихивание с Любашей – сразу же после меня.

– Вы могли, но не сперли, – твердо заявила Любаша.

По ее словам, "серьезные люди" меня очень хорошо проверили. И Колобов проверил, да и сама Любаша навела кое-какие справки.

– И знаете, в чем главная причина?

Я молчала, ожидая продолжения.

– Вы не знали бы, куда девать эти деньги.

Прожженная стерва знала бы, а вы – нет. Вы мыслите другими категориями, Юля. Вы пишете о крутых мэнах, правящих миром, вы снимаете о них сюжеты, но вы сами не принадлежите к этим людям. Надеюсь, вы это понимаете и без меня. Вы могли бы получать во много раз больше денег – если бы делали заказные статьи и репортажи. Я не поверю, что у вас не было предложений Но вы всегда отказывались. И вы даете информацию, которую вам предоставляет уважаемый Андрей Викторович и его коллеги.

И проводите нужную им линию. За бесплатно.

Ваши гонорары – это ведь мизер. И милиция вам не платит.

Более того, по словам Любы у меня все-таки не могло быть осведомителей, которые сообщили бы мне про готовящийся вывоз крупной суммы в валюте на покупку наркоты. Эта информация тщательно скрывалась. О ней знало всего несколько человек. Нанимать меня для кражи никому бы и в голову не пришло – я не тот человек. Поэтому моя кандидатура автоматически отпадала.

Но не отпадала кандидатура Сергея. Он каким-то образом мог получить информацию о деньгах – хотя бы случайно подслушав какой-то разговор. Они могли действовать и в паре с Редькой. И Сергей один мог украсть. И знал, куда пристроить два миллиона долларов. И у него была возможность – пока и я, и Колобов находились в бане.

– Вы знаете, что Сергей в «Крестах» и что с его машиной кто-то поработал? – уточнил Андрей.

Любаша кивнула. Она считала, что если Сергей стырил эти деньги. Редька вполне мог не захотеть делиться. Он отдает приказ поработать над Серегиной машиной, сам устраивает скандал в фирме, заведенный Серега прыгает за руль и на первом же перекрестке попадает в аварию.

Возможно, целью была смерть Сергея. Возможно, тесть хотел сделать его калекой. «Кресты» в планы Редьки, скорее всего, не входили. Но оказались кстати. Сергей временно выключился из орбиты. Редька устраивает обыски, пытаясь найти деньги.

Колобов со своей стороны прилагает усилия, чтобы выдернуть Сергея из тюрьмы. Посылает к нему своего адвоката, но Сергей упорно твердит, что никаких денег не брал, хотя не отрицает, что про них знал. Колобов намерен вызволить Сергея, хотя бы для того, чтобы следить за его дальнейшим поведением. И даже если он вдруг начнет тратить эти деньги через год или два – его не погладят по головке.

– Телохранителей вы исключаете? – спросил Андрей.

– Да, – кивнула администраторша. – Во-первых, они спали с девчонками, а те, когда их стали бить, выдали все, что знали. Телохранители не покидали своих комнат. Пока господа парились в баньке, питекантропы набивали животы в ресторане, затем, когда им выделили девчонок, сразу же отправились наверх – уже вместе с девками. Поэтому не имели возможности.

– А вы сами, Любовь Александровна? – спросила я.

– Я сама? – переспросила она. – Мне жизнь еще не надоела. Юля. Я прекрасно понимаю, с какими волками имею дело. И что они все равно выяснили бы, что это сделала я – если б сделала. Через год, через два, через три.

Два миллиона долларов не скроешь. А брать их просто для того, чтобы лежали в погребе и грели душу… Глупо. Уезжать жить за границу я не собираюсь. Я там свихнусь. Скукотища же!

В особенности после работы в нашей гостинице. У нас же все время что-то происходит. Да и я не смогу больше нигде работать, кроме как в гостинице. Да и не работать я не могу. Не могу я сидеть дома. Вот вы, Юля, сможете вдруг бросить свое журналистское ремесло и, например, стать женой "нового русского"? Делать себе маски, ходить на массажи…

Мы с Андреем не дали ей договорить и рассмеялись. Хорошо, что на трассе было пустынно, и я никуда не врезалась. Нет, жить жизнью модели, с которой мы сегодня познакомились, я не смогла бы никогда. И не хотела. Я хотела продолжать заниматься тем, чем занимаюсь.

Но… не быть одной.

– Так кого все-таки вы подозреваете? – опять спросил Андрей. – Кто подозреваемый номер один?

– Вы что, расследуете дело о краже двух миллионов долларов, господин следователь? – хитро прищурилась Люба.

– Да мне просто интересно, черт побери! – воскликнул Андрей. – Вы что, следователя за человека не считаете? И мы же договорились: беседуем не под протокол. Я же ничего не записываю. И Юля ничего не записывает.

Вот тут он был не прав… У меня, как и обычно, работал диктофон. А в кармане лежал еще один – запасной, который я включу, когда закончится кассета в первом. Менять ее опасно, это привлечет внимание. А включить новый смогу. Почему бы мне не полезть в карман за носовым платочком?

– Юрий Раннала, – сказала Люба. – Думаю, скорее всего, он.

– Не Сергей? – опять не сдержалась я.

– Я достаточно хорошо знаю Сергея… – медленно произнесла Люба.

"Я тоже", – могла добавить я, потом подумала: я считала, что хорошо его знаю. Но…

Я не ожидала, что он женится на Алле Креницкой, будет сожительствовать с тещей, а теперь…

Теперь я, в отличие от Любаши, как раз считала: денежки прихватил Серега. И аварию он вполне мог устроить себе сам. У него ведь золотые руки, и он знал, что нужно подкрутить так, чтобы самому остаться невредимым. Сейчас он отсидится в «Крестах», как раз шум-гам поутихнет, а потом спокойно выйдет и станет тратить денежки. Да и фирма теперь, можно сказать, его: Редька очень удачно отправился на тот свет. Хитер парень. Вот только бы не нашелся кто-то еще более хитрый…

Но Андрею требовалось раскрывать дело об убийстве Толика, он же – Юрий Раннала. И приятель спросил Любашу, кто, по ее мнению, убил Юрия Ранналу.

– Понятия не имею. И ведь его же убили в Питере, если не ошибаюсь? Ищите заказчиков.

Видимо, из тех, кто вкладывал денежки. Один вкладчик решил прихватить все. Больше-то некому. Я вам уже, кажется, об этом говорила.

– А фамилии?

Любаша опять рассмеялась.

– Вы думаете, мне жить надоело?

– То есть это – соратники Колобова? – уточнил Андрей. – Вы думаете, они неизвестны органам? Эта компания у нас давно на примете.

– Но что-то вы никого из них прищучить не можете. И на этот раз ничего не сделаете.

И вы, Андрей Викторович, понимаете это не хуже меня. Нет свидетелей убийства Ранналы.

Нет даже следов, не правда ли? Ведь профессионально же сработано? Вы ведь и опознали-то его только благодаря Юле. А могли вообще не опознать. И не найти. Вам случайно повезло. Но везение не бывает вечным. У вас очередной «глухарь». Не найдете вы убийцу, как и Колобов не найдет вора.

– То есть вы считаете, что и деньги навсегда канули в Лету?

– Нет, деньги где-то когда-то всплывут.

Только будет сложно доказать, что это те самые деньги.

Мы высадили Любашу у какого-то многоэтажного дома, который, как мне казалось, я при свете дня не найду. Андрей, правда, сказал, что записал его координаты и попросит коллег выяснить, к кому тут могла напроситься в гости администраторша. Я заметила, что она вполне могла отсюда направиться в соседний дом, чтобы замести следы. Тогда Андрей возразил, что когда-нибудь она все равно вернется в свою любимую гостиницу, без которой не может жить.

– А вообще поехали спать, Юлька. Ты не могла бы меня до дома довезти, а? Я понимаю, уже поздно, но общественный транспорт-то не ходит.

– Довезу. Не выбрасывать же тебя посереди дороги? Жалко все-таки. От тебя ведь много пользы. Со свиданием поможешь?

– Обязательно. Я же уже обещал тебе. Сам заинтересован.

– А не через стекло? – хитро посмотрела я на Андрея, переместившегося на переднее место пассажира. – Чтоб с глазу на глаз и без прослушки? И без присутствия контролера?

– У тебя нет адвокатского удостоверения.

И ты слишком хорошо известна в городе, чтобы оно у тебя вдруг появилось. Кого-то можно сделать липовым адвокатом, и делали… Но не тебя. Ведь и работники «Крестов» газеты читают, а ваш еженедельник так в особенности, не говоря про криминальные новости по телевизору в твоей подаче. Смотрят тебя. И узнают, несмотря на все Любашины разглагольствования.

Я притормозила перед его подъездом, он чмокнул меня в щечку, положил руку на ручку дверцы и обернулся.

– Юль, тебе же поздно домой ехать. Да и вообще по ночному городу… И как в подъезд заходить будешь?

– Оригинальный у тебя подход, Андрюша.

Ценю. Но у меня кот голодный сидит. И долг перед животным гонит меня домой. Звони.

– Спокойной ночи, Юля. Не рискуй зря.

И может, не стоит и по жизни становиться прожженной стервой, а?

– Стоит, – твердо сказала я.

Андрюха захлопнул дверцу машины, помахал мне рукой, и я отъехала. "Он хороший мужик", – думала я, но я никогда не желала связать свою жизнь с ментом. Мент, конечно, лучше, чем звезда эстрады, кино и телевидения, которые в списке моих личных предпочтений стояли на последних местах, но тоже не мечта журналистки. Хотя Андрея я жалела: от него в прошлом году ушла жена, вернее, уехала на "мерседесе"…

До дома добралась без приключений, кот уже оказался накормлен соседями (судя по значительно уменьшившемуся количеству рыбы), но голоден (судя по его воплям). Кота накормила еще раз, позвонила по телефону Татьяне с Ольгой Петровной, сообщила, что жива и до дома добралась без увечий организма.

Глава 21

Следующий месяц я потратила на то, чтобы и в жизни стать такой, какой была на экране.

Тем более этому способствовала сложившаяся ситуация. Я поставила себе целью вытащить Серегу из «Крестов». Я стала настоящей стервой. Способствовало этому и то, что мне не удалось получить разрешение на свидание официальным путем – ни у начальника «Крестов», ни у следователя. "Вы не жена, я не могу", – говорили мне, однако и Серегиным родителям, которых я отправила добиваться такого же разрешения, его тоже не дали. Следователь с начальником «Крестов» как сговорились. Или их специально попросили не давать такое разрешение ни мне, ни родителям Сергея? Если вообще не угрожали… Адвокат уклончиво сказал, что дело темное. Пока не получится, даже с его связями.

Но ничего, я все равно проникну к Сереге.

"Прожженная стерва может свернуть любые горы", – говорила Любаша. Свернем. Легко.

Я все равно доберусь до Сереги, которого я, пожалуй, все-таки люблю.

Точно люблю.

И почему я поняла, что мне никогда не будет нужен никто другой, только когда его закрыли? И почему моя дурацкая женская гордость не позволяла мне наслаждаться общением с ним, пока он был на свободе? Пусть и женатый на другой? Или я постоянно думаю о нем потому, что мне до него никак не добраться?

Потому, что передо мной встают все новые и новые барьеры. А любой барьер для меня – это стимул. Пока он был на свободе, я могла просто не бросать трубку и ответить на письмо по электронной почте, легко согласиться на встречу… Все было просто. А мне, идиотке, нужны препятствия. Или я понимаю, что мне хочется больше всего, когда дорогу к желаемому преграждает стена.

Я хочу, чтобы этот мужчина был только моим. Хочу, чтобы он, выйдя из тюрьмы, пришел ко мне и даже не думал смотреть на других женщин.

Я хочу его…

Я смогла выяснить, что в его камере есть телевизор, и стала активно заниматься тюремной тематикой. Мою инициативу двумя руками поддержал владелец холдинга, что порадовало, я-то предполагала: придется побороться за право делать передачи о тюрьме, ан нет, оказалось, «народ» (по мнению Кирилла Александровича) эту тему любит. Я сделала несколько передач, наваяла с десяток статей. Наконец, я проникла в его камеру. Я смогла. Я видела, как меня хотели все сокамерники Сергея. Меня, стерву, которая демонстрирует им свои ноги. Но сделала-то я это только ради Сереги. Остальным заодно досталось. Пусть Серега думает, как ему повезло в жизни. А если сам не поймет, товарищи по несчастью популярно объяснят.

Следующий этап – встретиться так, чтобы мы смогли поговорить. И кому же для этого нужно дать на лапу? «Найду», – сказала я себе.

Прожженная стерва свернет любые горы и добьется того, чего хочет.

Просмотрев память АОНа, поняла: несколько раз звонил Стае. Перезвонила и пригласила к себе.

Стае сообщил, что сегодня отвез «дачку» в пятый изолятор, где уже месяц парилась Елена Сергеевна, и даже пообщался с адвокатом, с которым до этого не встречался.

– Хлыщ какой-то, – заметил сосед. – Если бы не знал, что адвокат, решил бы, что депутат.

Такая же гнусная рожа. И такой же хапуга.

– С тебя, что ли, хотел что-то поиметь?

– А то! Сказал: хочешь на свидание, устрою. Только бабки гони. Все, что хочешь, устрою. Только гони бабки. Сам залетишь – вытащу. Только гони бабки. А так – кради, убивай, насилуй. Главное: гони бабки, и тебе все будет как с гуся вода. Слушай, Юлька, а эти адвокаты все такие?

– Надеюсь, что нет. Этот – первый по уголовным делам, с которым мне довелось общаться. Мне, правда, он свидание организовать не смог. Или не захотел. Или выполнял указания тех, кто ему платит гораздо больше, чем могу заплатить я. Не знаю. А насчет адвокатов… Все, с кем я сталкивалась из тех, кто специализируется по авторскому праву, – совсем другие, даже очень приятные в общении. По имущественным вопросам – тоже. По крайней мере, с меня три шкуры не драли, гонорары были вполне приемлемые, я, кстати, ожидала, что возьмут больше. Но уголовное право имеет свои особенности. Тут крутятся гораздо большие деньги, чем в других сферах, и гонорары значительно выше. Адвокат, работающий на Колобова и иже с ним, несомненно, избалован деньгами и беспринципен. Хотя, наверное, так и надо. Так что ты ему сказал?

– Телефон записал.

Я заметила, что если Стае желает попасть к Елене Сергеевне на свидание, то стоит для начала попробовать пойти официальным путем.

Женский изолятор – не «Кресты», куда бабы ломятся к своим мужикам. Мужчины-то женщин не очень радуют своими посещениями. Но меня, признаться, удивило само желание.

– Жалко мне бабу, – сказал Стае. – Ее внезапно все бросили. А ведь она не убивала мужа!

И не лупила она его этим ангелом!

– Откуда ты знаешь?

Во-первых, сосед слышал, как Елена Сергеевна кричала в своей квартире, куда мы прибыли той ночью, когда она вызвала Стаса. Мой сосед уже успел пообщаться с соседями Елены Сергеевны (правда, не. С моделью, с которой имела счастье познакомиться я). Во-вторых, он не считал ее дурой – после того, как какое-то время они провели вместе. Стае был уверен: Елена Сергеевна действовала бы более разумно. Я, признаться, была не уверена. В состоянии аффекта человек способен на такое, о чем сам не догадывается. Мне приходилось присутствовать при допросах, когда люди сами искренне удивлялись содеянному. В-третьих, и адвокат (пусть хлыщ и прощелыга) не сомневался в невиновности Елены Сергеевны. Она сказала ему, что в тот злополучный день в самом деле дотрагивалась до бронзового ангелочка: переносила его с одной тумбочки (в гостиной) в комнату, где спал муж. Елена Сергеевна решила немного переставить статуэтки в квартире. На нее подобное иногда находило от нечего делать. Ее просто кто-то подставил.

Сама Елена Сергеевна считала, что это сделала Аллочка.

– Юля, а когда вы были в квартире с этими братками, они точно его не шарахнули?

– Стае! – взвыла я. – Уже доказано, что удар был нанесен после смерти, причем через несколько часов после смерти. Когда нас в квартире и в помине не было. А умер он от другого!

Не от удара ангелом!

Но тут мне невольно вспомнились Витины слова о быстро выводящемся из организма яде…

Правда, я не стала делиться со Стасом своими воспоминаниями, а заявила, что очень устала, так как у меня был тяжелый день, и попросила держать меня в курсе развития событий. Сама обещала делать то же самое.

Но Стае еще не закончил. Он заявил, что ему в ближайшее время нужно срочно найти женщину: деньги заканчиваются. Стае просил у меня помощи, причем женщина ему требовалась ненадолго – пока Елену Сергеевну не выпустят на свободу.

,А вообще у Стаса в голове уже созрел план: посадить вместо Елены Сергеевны (при его помощи) Аллочку, а самому жениться на благодарной вдовушке и таким образом решить все свои проблемы.

– Ну ты и негодяй, – покачала головой я.

– Юля, каждый думает о своем благополучии. А мне сколько лет осталось по тетушкам бегать? Годы-то идут. И надоели они мне. Лучше с одной. Тем более Елена Сергеевна еще о-го-го. Женюсь. Тебя приглашу на свадьбу свидетельницей. Ведь без тебя я бы про нее даже не узнал.

Представляю, как Елена Сергеевна будет счастлива видеть меня на своей свадьбе. Если она, конечно, состоится. Хотя чем черт не шутит…

– Пришла пора лично познакомиться с Юленькой, – объявил Иван Захарович.

– Гадом буду, она кого хочешь достанет, – буркнул Лопоухий. – Эта стерва.

– Но она, в натуре, способна докопаться до истины, – заметил Кактус.

– Сечешь поляну, Дима, – кивнул Иван Захарович.

– А Татаринов? – Лопоухий с Кактусом вопросительно посмотрели на шефа.

– Думаю, все-таки не он. Хотя… Познакомимся с Юленькой лично, а там посмотрим. Но нужен оригинальный подход.

– К знакомству с биксой?

– С этой – да. Так, давайте-ка прокрутим все ее сюжеты за последнее время. Тащи кассету Виталя. А ты, Дима, все ее статьи.

После просмотра записей Иван Захарович ничего не решил и принялся за чтение подборки еженедельников.

– Вот это покатит! То, что нужно! – воскликнул через некоторое время, в предвкушении потирая руки. – Прикольнемся дебил.

Глава 22

Утром я проснулась от настойчивого телефонного звонка. АОН объявлял номер телефона редакции, а если точнее, то нашей главной. Посмотрела на часы. Одиннадцать. Да, Виктория Семеновна уже приступила к выполнению своих обязанностей. Но сегодня я не должна сдавать никаких статей.

А значит, что-то случилось.

Телефон звонил и звонил. Я вскочила с кровати, чуть не грохнулась, зацепившись за развалившегося на полу кота, который даже не думал подвинуться, подпрыгнула к аппарату и схватила трубку.

– Дрыхнешь, что ли? – вместо приветствия спросила хриплым прокуренным голосом главная. – А тебя тут мужик домогается.

– Мужик-то хоть ничего? – поинтересовалась я.

– Не знаю. Я не по этой части, как тебе известно. Но внешне представительный. Говорит, банкир.

– Терпеть не могу банкиров, – заметила я.

– А это я ему уже сказала, – сообщила Виктория Семеновна.

В трубке послышался какой-то невнятный гул. По всей вероятности, домогающийся меня банкир находился в кабинете Виктории Семеновны и решил как-то прокомментировать услышанное. Главная его послушала и передала мне, что банкир терпеть не может журналистов, еще больше – журналисток, а меня в особенности Я уточнила, знакомы ли мы с ним лично и в каких статьях я его пропечатывала. Телесюжетов о банкирах и банках у меня точно не было. Оказалось, что мы никогда не были друг другу представлены, но я неоднократно проходилась в своем творчестве по ряду его знакомых, делая им рекламу, о которой они не просили. Поэтому он предпочел бы никогда со мной не встречаться.

И вообще моя физиономия в телевизоре его жутко раздражает.

– Он случайно не из психушки сбежал? – поинтересовалась я. – То он меня домогается, то…

– Сейчас уточню, – бросила мне в трубку Виктория Семеновна и в самом деле уточнила.

К сожалению, я не могла слышать ответ банкира, только поняла, что говорить он стал значительно громче.

– Юлька, ты слушаешь? Он говорит, что мечтает добраться до твоего горла и придушить.

И просит о встрече.

– Скажите, что только в присутствии санитаров. Он – в смирительной рубашке.

Виктория Семеновна и это передала. Я представляла, как она сейчас давится от смеха и какие усилия прилагает, чтобы не расхохотаться.

Мы потом с ней вместе посмеемся. Конечно, если до меня не доберется этот псих.

Виктория Семеновна тем временем передавала, что банкир обещает скрутить меня в бараний рог, переломать мне все конечности, причем каждый палец на руках по отдельности, чтобы больше не могла писать, выбить зубы, свернуть челюсть, вспороть брюхо и выпустить наружу кишки, на которых меня и повесит. Когда главная мне все это говорила, в трубке в качестве фона слышались раскаты грома: это, по всей вероятности, был банкирский голос.

Выслушав Викторию Семеновну внимательно, я поинтересовалась, не хочет ли он меня изнасиловать.

– Сейчас спрошу.

В кабинете главной упало что-то из мебели.

Из руки Виктории Семеновны трубку вырвали, и мне было сообщено, что говоривший желает вступить в половые отношения с моей матерью.

Судя по тому, что я услышала дальше, он явно был извращенцем. Может, он ошибся с изданием? У нас ведь в холдинге несколько редакций.

Мне надоели оскорбления и в свой адрес, и в адрес своих родственников, и было жаль мебель Виктории Семеновны, поэтому я прервала лившийся на меня речевой поток и спросила вкрадчивым голосом (памятуя, что беседую с психом), что привело господина в наше издательство и почему у него возникло такое страстное желание увидеть мою скромную персону.

Я ожидала услышать какой угодно ответ, только не тот, который последовал:

– Меда хочу, – сказал банкир.

Я на мгновение лишилась дара речи. Потом сказала себе, что волноваться не стоит, так как нервные клетки не восстанавливаются, скачки давления мне ни к чему, вон у моей мамы они дали кровоизлияние в глаз, а мне глаза для работы нужны, поэтому следует успокоиться. Сейчас много сумасшедших. Уже одно то, что банкира лично принесло в редакцию искать журналистку, не говорит в пользу его нормальности.

Если этот тип вообще банкир. Ведь у людей же разные бывают мании с фобиями.

– Какого меду? – спросила я ровным голосом.

– Деревенского, – ответил мужик.

– А я-то тут при чем? Я медом не торгую.

– Но вы его ели, – сказал банкир. – Или все наврали?

Я попросила пояснить поподробнее, что ему от меня надо.

– Вы в сарае сами сидели, или вам про него кто-то рассказал?

Ах вот оно что… Но чего ж это он так долго собирался? Статья-то ведь о дедуле с бабулей не вчера вышла, и даже не на прошлой неделе. Больше месяца прошло. Или этот псих столько времени зрел? У нас сегодня случайно не полнолуние?

Банкир тем временем продолжал говорить.

Оказалось, что его держали в том же сарае, что и меня, и у того же шеста. Ухаживали за ним говорливый дед и молчаливая бабка, и кормили они банкира натуральными деревенскими продуктами, вкуснее которых он в жизни не ел – ни в наших ресторанах, ни в Европах, Азиях и Америках. По ходу дела банкир сообщил, что ему за свою бурную жизнь довелось и в армии послужить, и на «хозяина» он работал не один год и не один раз, но из всех мест заточения он вспоминает деревенский сарай с ностальгической грустью. Банкир вздохнул и добавил, что никогда так хорошо не отдыхал, как там.

– Так вы сами в сарае сидели? – уточнил он.

Я подтвердила, что сама.

– По доброй воле или по принуждению?

– По принуждению.

– Я бы хотел дедулю с бабулей отблагодарить, – заявил банкир. – И медка попросить.

Вы не могли бы до них как-нибудь добраться?

Я заплачу.

Я подумала. Мне тоже хотелось еще натурального продукта. Могу я попросить Колобова доставить мне что-то из дедулиных запасов? Или его орлов? Да и на банкира почему-то взглянуть захотелось, раз у него такие человеческие слабости.

– Я смогу приехать в редакцию не раньше, чем через час, – сказала банкиру. – К себе после ваших угроз не приглашаю. Встречаться буду только при большом скоплении свидетелей.

Но банкир пригласил меня вместе пообедать в ресторане по моему выбору. Что-то часто меня в последнее время обедами стали потчевать. Как свинью, которую готовят на убой. Но журналистское любопытство гнало меня и на эту встречу. Возникло желание взять у банкира интервью. Его потом можно будет опубликовать в рубрике "Отзывы по следам наших выступлений". Договорились на два часа: я решила заскочить в редакцию и выяснить, что там произошло и чего ждать от банкира.

Когда доехала до нужного здания, охранник, оберегающий нашу редакцию от явных и тайных врагов и шпионов, при виде меня закатил глаза, оторвав их не от извечного кроссворда или, по крайней мере, сборника анекдотов, а от какого-то моего старого репортажа (правда, не про мед), что меня, признаться, удивило.

– Чего было? – спросила у него.

– Сухорукой приезжал собственной персоной. Из «Сибзонбанка». Весь в телохранителях.

"Свиньей" шли. Еле в двери наши протиснулись.

Мы уж тут все струхнули. Я вон твои статьи последние перечитываю. Чем ты ему не угодила?

– Мы с ним в одном сарае сидели, – пояснила я.

– А ему там понравилось? Или ты понравилась? – ухмыльнулся охранник. – Юлька, такого мужика брать надо. Говорят: неженат.

– В разное время сидели, так что лично не встречались, – ответила я и проследовала к Виктории Семеновне, по пути отвечая на вопросы коллег, которые разделились на две группы. Одна, как и охранник, придерживалась мнения, что я понравилась Сухорукову как женщина и по глупости ему отказала, а он меня теперь домогается. Ну где это видано, чтобы банкиры сами приезжали к журналистке? Вторая группа считала, что я где-то перешла ему дорогу и всему издательству вполне может вскоре прийти конец.

Господин Сухоруков Иван Захарович имел весьма странную кличку Сизо, причем она появилась в годы его молодости, проведенные в Сибири (по принуждению). Кто-то умный сложил первые буквы фамилии, имени и отчества, потом добавил еще одну – и получилось родное слово для тех, кто так любит давать погоняла.

В более поздние годы Иван Захарович его оправдал, вернее, попытался. Он хотел построить для родного города новый следственный изолятор.

Душой он болел за тех, кто томится в тесных некомфортабельных камерах и спит по очереди.

Возможно, не исключал, что самому придется переселиться из банкирских хором в не лучшие условия на Арсенальной набережной. Можно сказать, думал строить для себя и для друзей. Да и память о себе потомкам хотелось оставить.

Прославиться на века (похоже, лавры Антония Томишко не давали покоя). А то и встать в один ряд с Растрелли, Росси, Монферраном. Он даже собственноручно проект подготовил (со знанием дела). Но, несмотря на то что, услышав про инициативу Ивана Захаровича, еще несколько теперешних бизнесменов и банкиров были готовы вложиться в проект, он не получил поддержки у городской администрации, возможно, потому, что никто из них пока не сидел.

Однако оппозиция тут же ухватилась за идею (возможно, чтобы получить материальную поддержку на следующих выборах – ведь спонсоры-то и на строительстве изолятора, и на выборах одни и те же, а возможно, и потому, что среди них нашлись достойные люди, которым самим довелось погостить на Арсенальной набережной, дом семь) и стала активно проводить ее в массы, заодно воспевая нового Савву Морозова, продолжателя исконно русских традиций меценатства. Зачем городу новые дороги? Зачем развязки? Зачем пешеходные улицы? Комфортабельный следственный изолятор для лучших людей – вот первейшая необходимость. А остальные граждане и по колдобинам ездить могут.

Столько лет ездят – и ничего. А вот избранным после палат каменных сложно на жесткие нары перебираться. В особенности если эти люди в скором времени все равно будут признаны невиновными. Ну что ж, посмотрим, что произойдет на следующих выборах. Может, строительство нового изолятора станет основным пунктом предвыборной программы какого-нибудь кандидата. Сам Сухоруков, правда, его основным не делал. Но он в Госдуму пытался пройти. Если в следующий раз полезет в губернаторы… Кстати, скученность на самом деле является главной проблемой следственных изоляторов в Питере.

В большинстве других регионов России – это голод. В «Крестах» же, случается, и хлеб выбрасывают. Живут за счет передачек. Есть тюремный магазин, которым активно пользуются. Да и с хлебом проблем нет – на тот случай, если некому носить дачки и класть деньги на счет.

Виктория Семеновна встретила меня, как блудную дочь и показала на сломанный стул, пояснив, что известный банкир господин Сухоруков, баллотировавшийся в Госдуму и проигравший выборы японскому меньшинству, которое по непонятным причинам решило выдвигать свою кандидатуру в Питере, а не на Курилах, этим стулом в гневе шарахнул об пол. Банкирской рожей, по мнению Виктории Семеновны, следовало бы нечистую силу в хлеву отпугивать, и сарай, где нас держали, для него был самым подходящим местом.

Я вспомнила, что когда Сухоруков баллотировался в Госдуму, то в телевизоре выглядел вполне благообразно. Виктория Семеновна заметила, что тогда с ним явно работал отряд высокооплачиваемых имиджмейкеров, а теперь он вернулся к своему обычному облику. В этом облике для спокойствия мирного населения ему самое место за забором с несколькими рядами колючей проволоки по верху, за которым он в свое время и провел немало лет.

– Да, люди, которые раньше в тюрьмах и в колониях сидели, теперь хотят в правительстве, – грустно заметила я.

– И задача нас, журналистов, этого не допускать! – подняла указательный палец вверх Виктория Семеновна. – Мы, конечно, не можем отправить их назад за забор с колючей проволокой, это дело милиции, но должны по возможности почаще кричать: "Держите вора" или что-то в этом роде. Побольше народу услышит, может, кто-то и отреагирует.

– Скорее талантливые отечественные киллеры, – заметила я, – из безработных бывших спецназовцев.

– Я всегда трепетно относилась к санитарам леса, – призналась Виктория Семеновна и попросила у меня отчета о последних событиях.

Я рассказала, причем не во всех деталях, так как не успевала по времени. На прощание Виктория Семеновна меня перекрестила и, как и обычно, велела зря не рисковать. Просила уточнить про комфортабельный пятизвездочный изолятор. Она сама как-то запамятовала – слишком возбудилась, – не отказался ли банкир от идеи его построить? И как насчет мемориальной доски на «Крестах»? "Здесь сидели лучшие люди нашего города" – и далее по списку. Я заметила, что стен может не хватить, чтобы всех перечислить. Тем не менее мне было ведено сказать, что наш еженедельник (да и, наверное, телеканал – Новиков, скорее всего, не только не будет возражать, а поддержит двумя руками и выделит мне дополнительное эфирное время) готов освещать подобные эпохальные для града Петрова события. Но последней фразой она меня добила:

– А вообще жених завидный. Ты подумай, Юля.

– И вы туда же?!

– Тебе давно пора замуж выходить. А тут: банкир, несостоявшийся депутат, бывший зек, что сейчас очень модно, и читать умеет. Юля, где ты такого мужика еще найдешь?

Я махнула рукой и редакцию покинула. Все коллеги просили сообщить, как пройдет встреча с банкиром и не прекратит ли еженедельник "Невские новости", как, впрочем, и весь холдинг свое существование после моих опрометчивых статей. Я обещала позвонить Виктории Семеновне.

В ресторане меня сразу же провели к нужному столику. Метрдотель, как мне показалось, был готов сдувать невидимые пылинки с моих плеч и аж изогнулся дугой в приступе любезности.

Сухоруков единолично занимал полукруглый диванчик у одного из столов, расположенных в нишах. От него несло силой, властью и жестокостью, хотя позой он напоминал отдыхающего тюленя. Для меня приставили стул. Я невольно обратила внимание на руки Ивана Захаровича: на нескольких пальцах и правой кисти остались шрамы. Как я поняла – от сведенных татуировок. "Интересно, что у него на теле?" – подумала я с чисто профессиональной точки зрения: как мужчина, Сухоруков меня не заинтересовал, да и староват он для меня. В соседних нишах, как я поняла, разместилась его охрана, периодически переговаривающаяся по рациям. Главным словом в их лексиконе было "о'кей".

Банкир с большим интересом рассмотрел меня, словно покупал кобылу на базаре. Потом сказал: "Хм!" и предложил заказывать пищу.

Я заказала. Первый вопрос, который мне задал Сухоруков, был о моем возрасте.

– Для жены вам старовата, – заметила я.

– Я что, псих, что ли, чтобы на журналистке жениться?! И откуда тебе вообще могло прийти в голову, что я могу даже подумать о браке с тобой?!

– Ну а чем я не жена? Встречается, знаете ли, определенный тип мужчин, которые мечтают связать свою судьбу с известной женщиной, – заметила я невозмутимо. – Со мной в частности.

– Я никогда женат не был и с тебя начинать не намерен! И я как раз никогда бы не связался с известной. Откуда тебе такое в голову пришло?

– Мне все в издательстве сказали, – невозмутимо пожала плечами я. – Они так поняли, что вы мечтаете прогуляться со мной под венец.

Только потом мнения разделились. Половина считает, что вас ни в коем случае нельзя упускать, а другая, наоборот – что бежать от вас без оглядки, как черт от ладана.

Сухоруков какое-то время переваривал услышанное. После долгого молчания из соседней ниши к нам заглянула лопоухая рожа с квадратной челюстью, посмотрела на шефа, на меня, потом сказала в рацию: "О'кей". Ой, да это же герой одного из моих прошлых репортажей! Специалист по малявам. И не здоровается, негодник. Ну что ж… Я взяла и показала ему язык. То ли тип не ожидал от меня такого, то ли для заглядывания к нам ему пришлось сильно изогнуться и он на стуле не удержался, но он почему-то вытянул в мою сторону руку с рацией – и с треском рухнул на пол.

Сухоруков подскочил как ошпаренный. Из двух ниш тут же высыпали все его телохранители, правда, приятеля Лопоухого, с которым мне приходилось общаться раньше, среди них не оказалось, к нам прибежали метрдотель, два официанта и директор ресторана. Все мужики одновременно заорали, рации раскалились, "о'кей" летело со всех сторон, только я невозмутимо сидела на стуле, ожидая заказанных блюд. Правда, не исключала, что вместо блюд получу что-то другое. Хотелось бы не "маслину".

Внезапно шум прорезал ментовский голос, с типичной интонацией спросивший, что тут происходит. Я бросила взгляд вправо, в направлении двери, из которой и появились два типа в форме.

Не исключала, что их сюда подослали мои коллеги. Виктория Семеновна вполне могла позвонить и своим знакомым, и моим, тому же Андрюхе, который и попросил ближайшую патрульную машину проверить состояние моего здоровья.

Директор тут же стал предлагать господам милиционерам подкрепиться за счет заведения.

Но господа вначале решили разобраться в происходящем и уставились на разбитую рожу, недавно упавшую к моим ногам. Но документы почему-то попросили первой у меня. Или это подстава?

Я предъявила журналистское удостоверение.

Прочитав мои данные, мне козырнули, сказали "Ах да, это вы", улыбнулись и уточнили, не требуется ли мне помощь.

– Требуется, – сказала я.

Сухоруков и его орлы напряглись. Персонал ресторана – тем более.

– Как вы считаете, можно выйти за господина Сухорукова замуж или не стоит? Мнения моих друзей разделились ровно пополам, а сама я никак не могу прийти ни к какому выводу.

Вы – лица нейтральные. Как думаете?

Директор ресторана сделал шаг назад, его подчиненные последовали его примеру, телохранители отвесили вниз квадратные челюсти, сам Сухоруков, вскочивший с места, плюхнулся на диван, а потом рявкнул:

– Водки!

– Может, лучше шампанского по такому случаю? – робко предложил отступающий метрдотель. – Мы будем счастливы, если такие известные в городе люди, как вы, Иван Захарович, и вы, Юлия, отпразднуете свою помолвку в нашем ресторане. Шампанское – за счет заведения.

Сухоруков хотел что-то сказать, но не смог.

Внезапно зал озарила вспышка, потом еще одна: нас фотографировали. Правда, я лично не знала этих журналистов, но не исключала, что это опять Виктория Семеновна подсуетилась – за сломанный стул. Мне-то все равно, я только развлекусь и стану более известной, а вот Сухоруков… Интересно, как он отреагирует на помолвку со мной?

– Пошли все вон отсюда, – сказал Иван Захарович. – Нам с Юлией нужно обсудить детали предстоящей свадьбы.

Я чуть не грохнулась со стула. Менты заулыбались еще шире и пожелали нам жить долго и счастливо, уши у Лопоухого стали сворачиваться в трубочки, остальные телохранители, только что вернувшие челюсти на места, опять их отвесили, но разбрелись по нишам, откуда вскорости стал доноситься рефрен из "о'кеев".

Метрдотель появился с шампанским и водкой.

Когда мы с Сухоруковым наконец остались вдвоем, он покачал головой и заметил:

– Ну ты и стерва. Я такой в жизни не встречал.

– Так нечего было все издательство с утра пораньше на уши ставить, – ответила я.

– Я к вам еще разок загляну как-нибудь, – пообещал Сухоруков с плотоядной улыбочкой. – Прихвачу с собой трех-четырех журналисточек. Не для себя. Для мальчиков. Видишь, сколько у меня мальчиков? Но вначале конкурс устрою для журналисточек. У плиты. Баба, во-первых, должна быть хозяйкой. А какая из журналистки хозяйка, если она все время носится, задравши хвост? Я, когда твою стервозную рожу в телевизоре вижу, обычно думаю: что у нее в голове? Что еще этакое выкинет?

– Я вас не разочаровываю? – спросила я ангельским голосочком.

– Нет!!! – рявкнул Сухоруков.

Телохранители на мгновение высунулись, но тут же исчезли, в очередной раз сказав "о'кей".

Однако, надо отдать ему должное, Иван Захарович быстро успокоился и продолжил:

– Ты, Юленька, как я понимаю, и в огне не горишь, и в воде не тонешь. Но ведь у вас в редакции и в холдинге есть и другие. Не такие прожженные стервы, как ты. Вот я и покажу твоим коллегам, что…

– Не надо, – перебила я и сменила тему:

– Так чего вы все-таки от меня хотите? Чтоб я попыталась до дедка с бабулей добраться и вам меда купить?

Сухоруков стал серьезным и попросил подробно рассказать, как я очутилась в том сарае.

Мне что – я рассказала.

– М-да, – медленно произнес он, когда я закончила, и признался, что просто глазам своим не поверил, когда утром прочел мою статью: наш еженедельник, в котором она была напечатана, сегодня случайно попался ему на глаза.

Решил пролистать за утренним чаем. Пролистал. На нашу голову.

– Иван Захарович, а почему вы лично прилетели в редакцию? – спросила я. Меня в самом деле ужасно интересовал этот вопрос – я ведь знала, кто такой Сизо. – Почему сами?

У вас что, шестерок мало?

Сухоруков усмехнулся.

– Импульсивный я человек, Юля. Если мне чего-то захотелось – надо, чтобы было. Сразу же. Вынь да положь.

– Увидели статью – вынь да положь журналистку?

– Ну, в принципе… Я своим вначале велел в вашу редакцию позвонить. У вас моего парня послали. Хорошо, витиевато, со знанием дела – и русского языка. Тогда я сам позвонил. Меня тоже послали и сказали: координат не даем, в особенности банкирам и депутатам. Ну я и решил разгромить вашу редакцию к чертовой бабушке. Встряхнуться мне надо было, понимаешь? Я в Швейцарию летал только что, заскучал там. Мы и поехали с моими мальчиками. У тебя ведь. Юля, тоже энергия через край бьет? Носишься как заведенная. По-моему, тебе в задницу пропеллер вставить – он крутиться будет.

Должна меня понять.

– Но я ведь журналистка!

– А я чем только ни занимался, – с ностальгической грустью в голосе сказал Сизо. – Я ведь из всего могу деньги делать – из металлолома (я на нем и поднялся), курей заморских, машин, воздуха… Решил банк свой заиметь – и заимел. Приятно, когда тебя все; знают как банкира.

– А в депутаты чего полезли?

– Скучно. Я ведь уже все перепробовал. Решил в Думу пойти, поразвлечься. Ну подерешься там немного, о морду какую-нибудь известную руки почешешь – за народ, бабу какую-нибудь, которая в политику полезла, за волосы подергаешь – нечего бабам в политике делать, это мое твердое убеждение, потом закон какой-нибудь примешь. Опять же посмотришь, как кто-то мочу пьет на глазах у народных избранников. В театр ходить не надо. Но знаешь, в чем ошибся?

В смысле, почему не прошел? Надо было вначале свою партию создать. К следующим выборам сделаю.

"ПКПР – Партию конкретных пацанов России?" – хотелось спросить мне, но я сдержалась.

– А ты очень точно все описала, – заметил Иван Захарович, возвращаясь к статье. – Но тебе, красавица, не с чем сравнивать. А уж я где только ни чалился…

Он достал из внутреннего кармана пиджака два конверта и пояснил, что один из них предназначается бабуле с дедулей за ласковое обращение с банкиром и в качестве оплаты за мед, лучше которого он сроду не ел, а второй – мне.

– Мне-то за что?

– За услуги. И я хочу тебя попросить не упоминать Колобову, что мед для меня. Если спросит, конечно. Скажешь, что для себя. Когда мед достанешь – позвони мне, пожалуйста.

И Сухоруков протянул мне визитку, где золотом было выгравировано несколько телефонов.

– Вопрос можно? – посмотрела я на Ивана Захаровича, убирая визитку в сумочку.

– Валяй! – царственно разрешил он, засасывая очередную стопку водки. Шампанское так и стояло неоткрытым в ведерке со льдом: я не позволяю себе пить за рулем.

– Вы давали деньги на наркотики? Если да, то сколько? – спросила я и попала в точку.

Сухоруков поперхнулся водкой. Потом вылупился на меня.

– Ты что, считаешь, я тебе на эти вопросы отвечу?

– Почему бы и нет? Колобов отвечал.

Сухоруков тоже ответил себе под нос – такими выражениями, которые приличной девушке знать не положено. Из обеих соседних ниш тут же показались рожи. Сухоруков махнул рукой, чтоб убирались. Рожи сказали "о'кей!", но убраться не успели.

– Иван Захарович не хочет приглашать на нашу свадьбу одного нашего общего знакомого, – пояснила я телохранителям.

После моих слов убрались быстрее, чем от мановения руки шефа. На этот раз никаких "о'кеев" не послышалось. До "о'кея" было далеко.

– И сколько я дал, по словам Колобова? – прошипел Сухоруков.

– Все дело в том, что он мог говорить только за себя. Поэтому и спрашиваю. Ваш миллион был или больше? И вообще в целом было два миллиона? Или Александр Иванович указал неточную цифру?

– За него замуж ты часом не собираешься? – спросил Сухоруков. – Он тебе предложений не делал?

– Только насильственные, правда, вы его в этом деле значительно переплюнули.

– Он делом взял. Я тебя пока ни в подвал, ни в сарай не сажал. Хотя, признаться, руки чешутся.

Иван Захарович хряпнул еще водочки, утер рот рукавом пиджачка тысячи за две зеленых, ослабил на шее галстук баксов за пятьсот и устало посмотрел на меня.

– Ну и стерва же ты. Юля, – сказал. – Кстати, мужика своего хочешь на свободе видеть?

– Это которого? – спросила я с невинным видом, хотя прекрасно поняла, что речь о Сереге.

– Не придуривайся. Значит, так. Серега твой утверждает, что денег у Колобова с собой в гостинице не было.

– Где это он утверждает?

– Ну неужели ты думаешь, что я до него в «Крестах» не добрался? Тоже мне стены. Но деньги у Колобова были. Когда он уезжал из Питера. И ты права: там было много моих. Три четверти. Я, конечно, человек небедный, но полутора миллионами баксов бросаться не намерен.

С какой стати? И тут главное даже не деньги.

– Репутация, – подсказала я.

– Вот-вот. Она самая. А ты, красавица, находилась в той гостинице как раз тогда, когда там должны были быть деньги.

Взгляд Сухорукова внезапно изменился и стал зверским, а лицо превратилось в хищную морду.

– Ты жить хочешь, акула пера?

Я молчала. Вопрос, по-моему, был глупый.

– Тебе задание: узнать местонахождение нашего с тобой любимого сарая. И молчать о том, что узнаешь для меня.

– Но как я его узнаю?!

– Это твои проблемы. Я тебе деньги даю на накладные расходы. Видишь, какой я щедрый, – он пододвинул ко мне два конверта. – Действуй и помни: на кону твоя жизнь и жизнь твоего мужика.

– Но при чем здесь мы?!

– А ты докажи мне, что ни при чем, – посмотрел на меня Сухоруков. – Я, Юленька, не первый год в эти игры играю. Ради таких денег можно оч-чень на многое пойти. А ты с твоим мужиком способна была провернуть такое дельце. Это ба-альшой комплимент, – захохотал Сухоруков, потом резко оборвал смех. – Но если вы его в самом деле провернули, ответите так, что мало не покажется. Все. Забирай шампанское и вали отсюда. Разопьете его, если мужик твой из тюрьмы живым выйдет. Ты меня поняла?

Глава 23

Выйдя из ресторана, села в машину и отъехала метров на пятьсот, потом завернула в какой-то двор и долго сидела там под сенью старых тополей. Вот ведь вляпалась. А все Серега.

Алиби. Алиби. Какое к чертям собачьим алиби?

Какие переговоры в офисе? Врал все, сволочь.

Но, значит, он все-таки забирался в номер Колобова?! Пистолет, интересно, там нашел?

И что теперь делать мне? Сухоруков же от меня не отстанет, пока не получит то, что ему нужно.

Вот ведь мужики – все готовы чужими руками жар загребать. Хотя… Появляется шанс вытащить Сергея из тюрьмы. На Сухорукова в таком деле можно рассчитывать больше, чем на кого-либо другого. Но может оказаться и так, что он отправит Серегу на тот свет. И меня вдогонку.

А значит, нужно быть очень осторожной. И действовать по-умному.

Про себя отметила также, что Иван Захарович говорил со мной нормальным русским языком. В «ящике» и то блатной лексики больше.

Или он это со мной старался? Умеет, когда захочет? Все-таки в Госдуму собирался, нельзя там с трибуны через слово говорить "бля буду", а через два – "в натуре". "Пожалуй, Сухорукое не зря платил деньги своим имиджмейкерам", – решила я.

Позвонила в редакцию и всех успокоила, хотя самой было ох как неспокойно… Потом позвонила Колобову и ангельским голосочком поинтересовалась, нельзя ли заказать у бабули с дедулей натурпродуктов – меда и сметанки. Не собираются ли мальчики Колобова посетить знакомую деревеньку? Я готова составить им компанию, пусть и с завязанными глазами (приподниму повязку как-нибудь), или принять дары лично – если продиктуют адрес. Добавила, что готова за них заплатить. И вообще сегодня нам в редакцию принесли конверт для бабули с дедулей. Дароносец предпочел остаться инкогнито, но по моей статье узнал место своего давнего заточения. Конверт у меня, и совесть мне не позволяет держать его у себя, раз он предназначен другим людям.

– Ох как интересно, – заметил Колобов. – Значит, кто-то оценил мою доброту?

– Вообще-то деньги предназначены для бабули с дедулей, – напомнила я.

– Да-да, я понял. Хорошо, Юля. К тебе сегодня вечером заедет Витюша. Он возьмет конверт. А завтра привезет тебе медку и сметанки.

Лады?

Вернувшись домой, я первым делом зашла к соседкам – Татьяне и Ольге Петровне и поделилась с ними своими планами. Мне требовалась их помощь.

– Ох, Юлька, допрыгаешься, – покачала головой Татьяна, подумала и добавила:

– Тебя одну никуда не отпущу. Поеду с тобой. А здесь одной Ольги Петровны будет достаточно.

Вечером, прихватив с собой пакет с бутербродами, термос с чаем и бутылку лимонаду, мы с Татьяной отправились во двор и загрузились в ее «тойоту». Вначале, правда, я отогнала свою машину от нашей парадной, чтобы не мозолила глаза, и приткнула ее с другой стороны дома в ряд обычных «Жигулей», где она никак не выделялась. Ну не будет же Витька или кто там приедет проверять номера у всех «Жигулей», стоящих у нашего дома? Татьяна свою «тойоту» тоже отогнала от парадной, чтобы подчиненные Колобова нас не заметили: машина с двумя и даже одним человеком, сидящим внутри, вполне может вызвать подозрения. В результате Татьянин автомобиль оказался спрятанным среди трех железных коней, припаркованных недалеко от въезда в наш двор. Причем Татьяна поставила его так, чтобы мы могли сразу же выехать из этой «ловушки»: три машины окружали нас слева, справа и сзади.

Я на всякий случай прилегла на заднем сиденье, Татьяна сидела за рулем, поглядывая в обе стороны. Хотя мы с ней обычно пользуемся въездом во двор, рядом с которым и стояли, в принципе въехать можно и с другой стороны – через арку, над которой висит «кирпич». Но что нашему народу какой-то дорожный знак, в особенности людям Колобова, которые на швейцарские замки плюют с высокой колокольни?

Наше ожидание было вознаграждено минут через сорок: появился знакомый мне джип. Татьяна тут же пригнулась, а я слегка приподнялась на локте, чтобы смотреть, кто выйдет из машины. Стекла в джипе были тонированные, поэтому мы, к сожалению, не могли точно сказать, сколько в нем сидит человек. Но вышел один – Витька.

Он появился из двери нашей парадной минут через десять. За это время по нашим расчетам он как раз должен был прочитать записку, вставленную у меня в дверь, и, руководствуясь указаниями, сходить к Ольге Петровне. Ей в свою очередь следовало объяснить ему, что я отправилась брать интервью и никак не могла задержаться: я очень давно домогалась одного человека, и он наконец согласился на встречу. Поскольку Витька держал в руке конверт (и почему только не убрал во внутренний карман или сумочку, висящую на поясе?), он до Ольги Петровны добрался. Она сама тут же подтвердила это звонком на мой сотовый.

– Все воспринял нормально, – сказала Ольга Петровна, а потом опять уточнила, не боюсь ли я отдавать такие деньги какому-то бандюку.

Но деньги были не мои, и я не боялась. Тем более считала, что из-за такой «ерунды» люди Колобова не будут пачкаться – когда речь идет о пропаже двух миллионов.

Не дожидаясь, пока джип тронется с места, Татьяна выехала со двора (я так и продолжала лежать на заднем сиденье) тем же путем, которым сюда заехал джип. Он обогнал нас в «кармане», следуя по которому мы выбирались на проезжую часть, а там уже соседка ловко пристроилась сзади, оставив, правда, три машины между нами. Но джип не обращал на какую-то старую «тойоту» никакого внимания и спокойно двигался намеченным курсом. В городе скорость не развивал, следовал правилам дорожного движения, однако при выезде за городскую черту стал ее наращивать. Мы поотстали, но поняли, по какой трассе он намерен ехать. Более того, нам повезло: в кустах, попавшихся вдоль трассы, по профессиональной привычке прятались сотрудники ГИБДД, которых превышающий допустимую скорость джип, да и вообще джип, сильно заинтересовал. «Тойота» же с двумя бабами внутри не привлекла совершенно никакого внимания. Мы тихо-мирно проследовали вперед и стали ждать, когда джип нас снова догонит. Это произошло довольно быстро (по всей вероятности, Витька адекватно оценил услуги тормознувшего его инспектора), но кусты на трассе еще не закончились, а сотрудники ГИБДД не удовлетворили свою потребность в портретах умерших американских президентов.

Джип тормозили еще дважды, хотя он и снизил скорость. Но менты, по всей вероятности, переговаривались по рации, оповещая о приближении денежных клиентов, которые предпочитают платить штрафы на месте.

Однако ментовская корысть сыграла нам с Татьяной на руку: джип еще больше снизил скорость, и мы держались за ним без труда, правда, на почтительном расстоянии, чтобы не привлечь внимания. Но Витька явно смотрел вперед на кусты, а не назад на следующие за ним машины.

Он направлялся в Новгородскую область.

– Далековато ребятки обосновались, – заметила Татьяна. – Ближе, что ли, места не было?

– А может, ближе все места уже заняты? – высказала предположение я. – Ведь насколько я поняла из слов Колобова, у них там нечто типа охотничьих угодий. Места требовалось много, знакомые рожи видеть не хотелось. И свидетели лишние не нужны. Хотя как они на такое расстояние людей возят?

На грунтовой дороге, куда после трехчасового пути повернул джип, нам пришлось отстать значительно: тут машины отсутствовали вообще.

Татьяна притормозила у обочины, а я выскочила из машины, прислушиваясь. Звук удаляющегося джипа хорошо разносился в вечерней тишине.

Мы с соседкой решили, что дальше нам ехать опасно: шум нашего мотора тоже вполне могут услышать. Однако и оставлять машину на этой дороге не хотелось: мало ли кою понесет нелегкая. Разденут.

Впереди виднелся лес. Мы все-таки решили до него доехать и загнать «тойоту» под какие-то кусты, а оттуда идти пешком, тем более что звук мотора джипа уже заглох. По всей вероятности, деревня находилась где-то рядом.

До леса доехали на черепашьей скорости.

Прямо перед ним увидели съезд. Колея шла вдоль ряда деревьев. Куда она вела, мы так и не выяснили, но ею воспользовались и метров через сто приткнули машину под развесистым кустом так, что проезжающие по дороге машины ее не заметят – если тут, конечно, еще кто-то поедет, если будет смотреть и если что-то увидит в спускающейся темноте.

Машину Татьяна заперла, и мы отправились пешочком в направлении грунтовой дороги, но выходить на нее не стали, решив отдышаться под сенью деревьев. Если услышим мотор – заляжем в мох, а бродить тут на ночь глядя идиоты и идиотки, кроме нас, вряд ли найдутся. Но все равно было страшно.

Татьяна взяла мою руку и сжала. Я ответила ей тем же. Мы вздрагивали при каждом звуке: сломавшейся под ногами сухой ветки, шорохе листвы над головой, взмахах крыльев птиц, пролетающих над деревьями. Городским людям, какими были мы с Татьяной, тут все казалось непривычным.

Лес быстро закончился, и впереди замаячил ряд покосившихся домиков, правда, покосившиеся домики стояли только с нашей стороны леса. Дальше возвышались надежные, добротно срубленные строения. Сразу за ними синело озеро.

– Заброшенная деревня? – прошептала Татьяна. – И они тут обосновались?

– Похоже, – кивнула я и предложила короткими перебежками добраться до ближайшего домика, а потом перебегать от одного строения к другому.

Так мы и поступили, рванув от кромки леса к первому. Покосившаяся дверь открылась не сразу, но мы справились и заскочили внутрь.

Там отдышались. Сердце дико билось в груди.

Я достала из сумки специально прихваченный из дома фонарик.

В домике лежал толстый слой пыли и имелась старая мебель, на которую, по-моему, было опасно садиться – можно оказаться на полу.

Приглядевшись, мы заметили, что ножки табуреток и стола подточены и подъедены какими-то жучками. В углу комнаты, где мы остановились, пробежав сени, стояла старая железная кровать. У моих родителей есть такая на даче – вывезена в свое время из коммуналки, на ней еще бабушка с дедушкой спали.

В доме было три комнаты и чердак, на который вела хлипкая лесенка. Но мы не решились на нее ступить. Вообще половицы скрипели, пахло какой-то затхлостью, дом имел нежилой вид. Наверное, бывшие хозяева умерли, а их потомки дом продать не смогли из-за удаленности от цивилизации, а сами тут жить не желают, ездить же сюда, например, из Питера далековато. Бензин-то теперь дорогой, да и электрички тут поблизости нигде не ходят. Хотя и поездка на электричке сюда обошлась бы в копеечку. Я же считала, что бензин нам с соседкой оплатил Сухоруков.

За окном темнело. Мы с Татьяной решили дождаться ночи, чтобы начинать обследование территории. Зачем мелькать сейчас, когда нас могут заметить? Охрану тут, наверное, никто не выставляет. Подобраться незамеченными большой группе врагов невозможно: из-за стоящей тишины. Да и кто сюда пойдет пешком? Мужики – существа ленивые, а на появление женщин тут не рассчитывают. И кто знает про это уединенное местечко? Если уж Сухоруков со своими возможностями точный адрес не выяснил.

Мы с соседкой съели по бутерброду и по яблоку. Запили все это лимонадом. Термос остался в машине: тащить его с собой было бы тяжело.

– Юлька, – вдруг прошептала Татьяна, – а ведь мы с тобой идиотки.

– Чего это ты вдруг стала такая самокритичная? – спросила я, потом подумала и уточнила:

– Почему это?

– Надо было взять воровские отмычки, – вздохнула Татьяна. – Пригодились бы.

Мы посмотрели друг на друга. Но такое не пришло ни ей, ни мне, ни Ольге Петровне в голову. Да и дома у нас этого добра нет. Хотя давно пора бы обзавестись. Но хоть отвертки какие-то могли прихватить? Ломик у меня в багажнике валяется уже два года. Серега когда-то забыл.

Такая память о любимом. Выйдет из тюрьмы – может, отмычки подарит? Надо будет подсказать. Мужикам вообще обычно надо подсказывать, что дарить, – ну или мне такие попадались. Правда, все, не сговариваясь, дарили мне нижнее белье (и ни один не ошибся с размером!). Мне теперь салон можно открывать.

И выставлять на аукцион – как в свое время принцесса Диана выставляла свои платья, чтобы собрать деньги на благотворительные нужды.

А мне для выкупа любимого из тюрьмы.

Я предложила поискать что-то в этом доме.

А вдруг осталось какое-то добро от старых хозяев? Воровать-то тут вроде бы некому? Правда, наши бомжи и бывшие зеки вполне могли добраться и до этих мест и обосноваться в таком домике на жилье. Хотя нет, в этих домиках не могли. Их бы отсюда быстро турнули. Тут-ци себе, ни людям.

Мы с Татьяной принялись за тщательное обследование дома, не забывая постоянно прислушиваться к происходящему у озера. Джип мы видели из самой маленькой комнаты, окна которой выходили на противоположную от леса сторону. Значит, в самом деле нашли место, и можно считать, часть гонорара, выплаченного Сухоруковым, я отработала.

Наши поиски в доме практически не дали результатов. В печке мы обнаружили лишь старую кочергу и совок.

– Ну что, берем? – неуверенно спросила Татьяна. – Хоть какое-то средство самообороны.

Юлька, почему тебе никто из знакомых пистолет не подарит? Ведь сделал бы Андрюша тебе разрешение на ношение. Или кто-то другой из знакомых ментов. И ты бы спокойно себя чувствовала, отправляясь на задания редакции.

Я прыснула, не в силах сдержать смех. Представила себя с пистолетом. И процедуру раздачи оружия репортерам в кабинете у Виктории Семеновны, а также ее инструктаж… У Кирилла Александровича пистолет явно есть. Этот хитрый жук не мог о себе не побеспокоиться. Вот только о сотрудниках не думает. Лишь о некоторых сотрудницах, причем обязательно – блондинках. А я – брюнетка и перекрашиваться не собираюсь.

Наконец спустилась ночь. Все это время стояла тишина, ничем не нарушаемая. Мы даже примерно не могли сказать, сколько в деревне сейчас находится народу. Вполне могло оказаться и трое: дедуля с бабулей и Витька. А могло быть и гораздо больше. Просто они здесь не веселятся так, как обычно "новые русские" на отдыхе. Может, просто наслаждаются натуральными продуктами? Природой? Тут ведь и банька должна иметься.

– Ну что, пошли? – шепотом спросила Татьяна, беря в руки кочергу.

Я кивнула и прихватила совок: больше взять было нечего.

Короткими перебежками мы миновали три пустующих дома, а у четвертого, тоже внешне непрезентабельного, замерли. В нем слышались какие-то шумы. Мы с Татьяной переглянулись и замерли. Прислушались. В доме бубнил какой-то голос – но он доносился с другой стороны, смотрящей на озеро. Мы сделали два шага вправо, чтобы посмотреть, падает ли из окон свет. Выглянув из-за угла, ничего не заметили, а голос уже смолк. Но мы увидели крыльцо с одной выломанной посередине доской (очень удачно туда ногой попадать) и висящий на двери огромный амбарный замок.

Мы быстро отступили назад на исходную позицию.

– Здесь что, кто-то живет?! – спросила Татьяна, приложив губы к моему уху.

Я покрутила пальцем у виска. С таким амбарным замком снаружи? Они что, через окно входят и выходят?

– Юлька, тут может быть нечистая сила, – заметила соседка. – Как раз места для нее. Боязно мне что-то. Ты молитву хоть какую-нибудь знаешь?

В это мгновение в доме раздался какой-то треск, а потом до нашего слуха вполне отчетливо донеслась фраза на русском народном, произнесенная лицом мужского пола. Второй мужской голос громко стал интересоваться, что случилось. Мы замерли – и выслушали объяснения: под чьей-то задницей треснула сгнившая половица. Ей, правда, были даны еще кое-какие эпитеты, но их я опускаю.

– Кто это? – прошептала Татьяна через некоторое время.

– А мне откуда знать?

Звуки стихли. Из других домов тоже ничего не доносилось. Мы еще подождали в темноте, прижимаясь к стене дома. Потом Татьяна, не говоря мне ни слова, приподнялась и передвинулась к окну, расположенному метра на два левее. Я поняла ее намерения, последовала за ней и все-таки уточнила, собирается ли она залезать в дом?

– Не просто же так мы сюда приехали? Ты же, кажется, материал для очередного сногсшибательного репортажа собираешь? Или, считаешь, уже достаточно?

Я не считала. Пока мы только выяснили месторасположение деревни по заданию Сухорукова. Но для себя я не сделала ни одной фотографии и не собрала новых сведений даже на один абзац. А Пашки с видеокамерой и подавно не было. Нечего тут Пашке делать.

Татьяна попробовала окно. Но оно было крепко закрыто изнутри. Тогда соседка предложила осматривать все подряд.

Одно окно оказалось разбито в верхней левой части, словно сюда кто-то кинул камень.

Рама, правда, была закрыта плотно, и снаружи мы не могли ее открыть. Татьяна предложила меня подсадить, чтобы я запустила руку в дырку и попробовала открыть окно изнутри. Поскольку другого способа проникнуть внутрь мы не видели, пришлось в прямом смысле сесть Татьяне на шею, оттуда, проявляя осторожность, чтобы не порезаться, запустить руку в дырку и искать защелку. Процесс увенчался успехом, и вскоре окно открылось. Правда, со скрипом.

Мы опять застыли на местах. В доме довольно отчетливо помянули маму. Другой голос сказал обладателю первого, чтобы он спал. Нет тут нечистой силы.

– Давай им покажем, а? – прошептала Татьяна мне в ухо.

Мне в это мгновение почему-то вспомнилось, как мы в годы моего детства в летнем лагере ходили мазать мальчишек зубной пастой.

Сегодняшняя вылазка чем-то напоминала те случаи. Правда, тут нас могли встретить и свинцом… В годы счастливого детства худшим, что могло нас ждать, был пакет с водой, выпущенный в девчонок оставленными у мальчишек дежурными. После чего просыпались воспитатели, и тех, кто не успел добежать до своей кровати и притвориться спящим, заставляли мыть полы.

Но внутрь мы с Татьяной все равно залезли и опять застыли на местах, пытаясь сориентироваться, где находится комната, в которой кто-то живет.

– Слушай, а амбарный замок у них, может, только для вида? – вдруг спросила меня Татьяна.

Но сейчас проверять было уже поздно. Вместо этого мы шагнули к единственной в пустой комнате двери. Половицы заскрипели.

– Бля буду, здесь кто-то ходит! – послышалось совсем близко.

– Да прекратишь ты или нет?! Как я посмотрю, у тебя после тех змей гуси улетели! Лечиться надо, в натуре.

– А ты бы полежал со змеей на груди!

– Да я лежал, как и ты, в натуре! Забыл, что ли? И ничего!

Татьяна схватила меня за руку. Я тоже поняла, кто тут находится: незадачливые взломщики, посетившие мою квартиру и лично познакомившиеся с Сарой и Барсиком.

И тут я почувствовала, как моей ноги коснулось что-то мягкое, скользнуло по ней… С трудом сдержалась, чтобы не заорать. Бросила взгляд вниз. У ног что-то чернело… В следующее мгновение на меня посмотрели два глаза-уголька, горящие в темноте. Кот!

Татьяна, так же заметившая кота, замурлыкавшего у моих ног (явно почувствовал, что от меня Васькой пахнет), шепотом велела мне готовить фотоаппарат.

– Они, наверное, в наручниках, как и ты была, или связаны, – прошептала Татьяна и подошла к закрытой двери.

Я последовала за ней с приготовленным к работе фотоаппаратом. Сегодня я специально прихватила с собой свой самый дорогой, со всяческими прибамбасами, чтобы снимать в темноте и с большого расстояния. Мальчиков, конечно, будет неплохо запечатлеть для нашего еженедельника.

Татьяна открыла дверь, ведущую в небольшой коридорчик. Дверь заскрипела еще сильнее, чем половицы. Мы не смогли подсчитать, сколько было дверей: не могли зажечь свет, так как вообще не были уверены, есть он тут или как, и не решались включить фонарик.

– Ты слышал? – раздалось из-за одной из дверей – прямо напротив той, где мы стояли. – Опять! Надо звать деда. И тачка приехала. Мы же слышали в натуре: кого-то из пацанов принесло. Пусть проверят дом. Может, сюда зверь какой забрался в натуре?

– Да, медведь-шатун, – хмыкнул второй голос совершенно спокойно. – Ходит тут осторожненько, чтобы мы не психовали, в натуре. Или змейки твои любимые приползли. Так ты им понравился, что они за тобой из Питера побежали.

Соскучились, бля буду.

– Слушай, заткнись, а? Накаркаешь ведь.

Татьяна на цыпочках сделала шаг к двери, за которой томились мальчики, и тут мы заметили, что она закрыта неплотно, поэтому мы и слышали голоса так отчетливо. Комнату парней заливал лунный свет, поэтому она предстала перед нами, можно сказать, во всей красе. Но долго рассматривать ее нам было некогда. Я быстро заглянула внутрь через Татьянино плечо и различила два лежащих на полу тела. А соседка уже подталкивала кота к юношам. Я наклонилась, почесала кота за ухом и тоже попыталась показать ему направление следования. Татьяна сделала шаг назад, уступая мне место поближе. Я держала фотоаппарат наготове.

Оба парня лежали спиной к двери. По всей вероятности, один демонстративно отвернулся от другого. Потом мой взгляд метнулся правее, и я поняла, что они не могут особо менять положения: по одной руке у каждого было приковано к двум ножкам большого шкафа. Видимо, сами парни не могли освободиться, иначе явно не лежали бы тут.

Кстати, а почему их не в моем любимом сарае держат? Или там место только для почетных пленников – банкиров, бизнесменов и женщин? А простых братков по старым домам распределяют? Поэтому их и не сносят?

Но додумать мысль мне не удалось: из дырки в полу рядом с ближайшим к нам с Татьяной парнем, который боялся змей, выбралась маленькая мышка.

Такого дикого вопля мне не доводилось слышать ни разу в жизни. Или ему просто стало щекотно? Мышка хвостиком защекотала? Или маленькими лапками пробежалась по большому, но очень чувствительному телу? А потом телу стало больно – кот ведь тоже заметил мышь и прыгнул за ней, приземлившись аккурат на мужское достоинство парня. Парень вскочил как ошпаренный, причем с такой силой дернул рукой, что ножка отделилась от шкафа и повисла на его руке вместе с наручником. Но на этом парень не успокоился и рванул к закрытому окну, выбил его телом, продолжая истошно вопить, и понесся куда-то в ночь. В домах, стоящих у озера, залаяли собаки. "Вот это лишнее", – подумала я, быстро делая пару кадров и отпрыгивая назад, чтобы нас не заметил второй молодец.

Но он только на словах был смелым. А как дошло до дела, так закрыл глазки и рухнул на пол. Шкаф с оторванной ножкой немного потрещал, но не развалился.

Татьяна, шепнув мне: "Мотаем!", первой помчалась к окну, через которое мы влезали в дом.

Я спрыгнула на землю вслед за ней, окно мы прикрыли, после чего рванули к дому, в котором прятались изначально. Уходить пока не стали: было интересно, чем дело кончится. Конечно, нас могли и обнаружить, но что нам сделают?

А в добротных домах проснулся народ. Сбежавший молодец больше не орал, и мы с Татьяной вообще не представляли, где он успокоился.

Лежит, наверное, где-нибудь без сознания.

Поскольку звуки в ночи разносились прекрасно, мы вскоре услышали два старческих голоса – дедка и бабули – и два молодых. Они не могли понять, что случилось, как «этот» мог снять наручник и куда он вообще понесся. Значит, пока не нашли?

Компания приблизилась к дому, который мы покинули, послышался лязг снимаемого замка, дед с бабкой вошли внутрь, а вот у Вити случилась незадача: нога попала в дырку, которую мы с Татьяной видели на крыльце. О постигшем его несчастье Витя поспешил оповестить всю округу, причем не менее громко, чем только что орал несчастный друг братьев наших меньших.

Но Витя ногу не сломал, его приятель помог ему ее вытащить, сам проявлял осторожность – и, наконец, все четверо оказались в доме. Теперь до нас доносился лишь приглушенный гул голосов. Через несколько минут компания дом покинула, прихватив и терявшего остатки мозгов парня. Он не переставая говорил про змей.

Он что, мышь за змею принял? Или кота? Обоих? Или у него теперь такая фобия будет? Везде змеи мерещиться станут?

– Да не водятся у нас тут змеи, – повторял дедок. – Отродясь их в этих местах не было.

Я тут сколько лет живу – ни одна в мой дом не заползала.

– Это в ваш! – ответил парень. – А тут дом пустой стоит сколько лет. Вот и поселилась гадина. Гадом буду, слышал, как она скрипела по половицам. А потом дверь открыла в натуре.

– Ты, мил человек, сам-то хоть себя слушаешь? – застрекотал дедок. – Змея дверь открыла. Силов-то у змеи таких нет, чтобы двери открывать.

– А если большая? – вдруг спросил Витька. – Я помню, в Индонезии видел такую огромную змеищу… Она бы могла.

– Витя! – воскликнул дедок. – Даже если сюда и добралась какая-то лесная змейка, то уж точно не питон! – Потом дедок, по всей вероятности, обратился к парню в наручниках:

– Но ты, мил человек, не переживай. Ладно уж, вернем тебя в сарай. Девушка была против, но ничего не попишешь. Придется ей потерпеть.

Туда змея точно заползти не может. Я тот сарай сам строил, досочка к досочке. Ни одна змеюка не проникнет.

– Слушайте, чего вы нас со Слоном тут держите, в натуре? Берите шефа, и пусть он тут сидит, сколько влезет. Мы-то тут при чем, в натуре?! Вечно нам отдуваться приходится!

– Мил человек, мы люди подневольные, ты же знаешь. Как и ты. Ведено – держим. И ведь, согласись, у нас не так плохо? Вот змея приползла – тут же переводим в другое место. Кормим тебя хорошо. Вон Витя сегодня рассказывал: человеку одному мой медок так понравился, что он денег прислал. Вить, расскажи теперь ему.

И девушке-журналистке понравилось. Она для себя просила. И мне, старику, приятно. Она о нас с бабкой так тепло в газете написала. Я теперь эту газету в красном углу держать буду.

– Бля буду, эта журналюга и принесла сюда змею! – завопил пленник на всю округу. – Она их на нас напустила.

– Ты, мил человек, хоть думай, чего несешь, – аж обиделся дедок.

– Да, Костолом, ты уж загнул, – подтвердил Витя. – И вообще, Юльку сюда без сознания везли, а обратно – с завязанными глазами.

И зачем бы она сюда поперлась? Она про это место уже статью наваляла. Ей здесь больше делать нечего. Не про тебя же ей писать в натуре?

После этого мы какое-то время разговоров не слышали: компания закрылась в помещении.

Затем начались женские вопли, доносящиеся изнутри этого самого строения – видимо, моего любимого сарая.

– Кого это они тут держат? – спросила Татьяна.

Я пожала плечами, и у меня тут же появилась мысль: освободить девушку, кем бы она ни была. Братки пусть потомятся в неволе, им полезно, в городе спокойнее будет, но какую женщину эта компания прихватила на этот раз?

Внезапно я застыла на месте.

– Ты чего? – тут же отреагировала Татьяна, почувствовав, как я напряглась.

– Это, наверное, Любаша. Ну та, из гостиницы. Или даже Варя. Или кто-то из девочек…

Надо освобождать.

– Любашу навряд ли назвали бы девушкой, – заметила соседка.

Я согласилась. Значит, скорее всего. Варя.

– ! Ну что будем делать? – прошептала Татьяна.

– Сейчас подождем, пока эти улягутся, и сходим. И поедем домой. Хватит на сегодня.

Компания в самом деле вскоре вышла из сарая, продолжая обсуждать случившееся. Дедок повторял, что змеи быть не могло. Витьку же интересовало, куда убежал Слон, и они с приятелем намеревались отправиться на его поиски. Но Слон больше не издавал никаких звуков. Я подозревала, что он уже пришел в себя и теперь не намерен соваться в лапы своим тюремщикам, а попытается каким-то образом отсюда смотаться. По крайней мере я на его месте поступила бы именно так.

Витька с приятелем примерно полчаса прочесывали окрестности. На наше счастье, они комментировали свои действия вслух. Неужели считают Слона глухим? Он ведь тоже мог понять, что они намерены предпринять? Но затем эти двое решили прочесать все старые дома.

– Давай в погреб! – шепнула мне Татьяна, рванула крышку и уже собралась слететь вниз, ноя ее остановила:

– Лучше на чердак. Оттуда мы все-таки сможем спрыгнуть на землю. Если что.

Я первой ступила на качающуюся лестницу, не без труда, но смогла по ней взобраться. Татьяна последовала за мной – и лестница опять устояла. Мы притаились наверху.

Войдя в дом, где мы прятались, Витька с приятелем осветили его лучом фонарика – и тут же заметили множество следов в пыли.

– Он тут был! – завопил Витька. – Или еще сидит! Ищи его!

Два мужика забегали по ветхому строению, сотрясая его шумом своих тяжелых шагов и громких голосов, заглянули в погреб, от укрытия в котором мы, к счастью, отказались, затем остановились под лестницей, ведущей на чердак. Мы замерли в ожидании. Сейчас нас тут найдут, и…

Но лестница не выдержала такого количества ходящих – или вес последнего. Внизу послышался треск, потом грохот падающего тела, затем мат и вопли. Витя грохнулся с треснувших ступеней.

А потом ночь; прорезал другой звук – заводимого мотора.

– Уходит! – взвизгнул Витькин приятель и первым вылетел из дома. Витька, забыв про ушибы, понесся за ним.

– Стой, гад! Стой, сволочь! – вопили два тюремщика, от которых на джипе уносился подопечный.

Но гад и сволочь, конечно, не остановился.

А тюремщики, матерясь на всю округу так, что звери, наверное, попрятались по норам, опасаясь гнева людей, побрели назад к добротным домам, закончив поиски. Искать им было больше некого. Более того, встала транспортная проблема. Но и она была мелочью по сравнению с гневом шефа, который обрушится на их головы, когда Колобов узнает о случившемся.

Но последняя фраза, прозвучавшая на всю округу, заставила меня насторожиться:

– Это все эта журналистка! – оповестил окрестности о своем последнем выводе Витька. – Если б не она, жили бы спокойно.

– Слушай, а ты-то тут при чем? – не поняла Татьяна. – То один тебя обвиняет, то другой.

– Ну надо же на кого-то переложить свою вину, – заметила я. – Тем более Костолом тоже считает меня во всем виноватой. Ладно, ждем полчаса и идем спасать девушку. Надеюсь, подмога к Вите не приедет среди ночи?

– Надейся, – кивнула Татьяна. – На известную русскую и мужицкую лень. Но надо поторапливаться.

Глава 24

– Ну пошли, что ли? – шепотом спросила Татьяна примерно минут через сорок, на протяжении которых мы сидели на чердаке как мышки, судорожно прислушиваясь ко всем ночным звукам.

Пожалуй, ни один из них не производил человек. Возвышавшийся рядом лес жил своей жизнью. Постоянно раздавались какие-то шорохи, стрекотание, пару раз ухнула сова. Но люди угомонились. По всей вероятности, до утра не стоит ждать новых лиц. Интересно, конечно, было бы взглянуть на разбор полетов, который явно устроит Колобов, да и умчавшийся на джипе Слон вполне может привести сюда своих дружков. Правда, хозяин Слона не так давно заснул вечным сном. Но парень, наверное, не пропадет. На таких Слонов всегда есть спрос.

Однако нас с Татьяной больше волновало не будущее устройство на работу Слона, а наш собственный спуск с чердака в настоящем. Лестница-то приказала долго жить. Ну почему Витьку на нее понесло?!

Я открыла крышку чердачного люка и направила фонарик вниз. Верхняя часть лестницы осталась на месте, прибитая к потолку, низ отсутствовал. Щепки валялись по всему полу, поэтому следовало тщательно выбрать место приземления, чтобы не сломать на них ногу и не засадить занозу. Где мы ее тут будем вытаскивать?

– Ну чего? – прошептала за моей спиной Татьяна.

Я ответила, что думаю повиснуть на остатках лестницы, а потом спрыгнуть – все пониже, чем прямо с чердака.

– А может, на травку на улице? – предложила соседка.

– Ты – как хочешь, а я здесь попробую, – ответила я и стала спускаться по остаткам лестницы, которые мой вес выдерживали. Правда, шатались. Было страшно. Не привыкла я лазать по таким местам, и вообще я никогда не жила в деревне. И никогда бы не хотела жить. Привыкла я к благам цивилизации. И уж никак не к трухлявым сломанным деревяшкам.

Самым сложным оказалось не спрыгнуть, а повиснуть на бывшей ступеньке и не свалиться, пока до нее не добралась. Оставшиеся планки тряслись, у меня соскальзывала то одна нога, то другая. Но, наконец, я повисла – и спрыгнула вниз под треск ломающейся ступеньки, на которой только что висела. Затем послышался треск другой деревяшки – на которую я приземлилась. Замерла, опасаясь, что звук услышат в добротных домах, где разместились люди. Но стояла тишина. И даже собаки не лаяли. Они тут что, все на привязи? Им не разрешается бегать по округе? Тогда можно считать, что нам с Татьяной повезло.

Соседка тем временем свесилась сверху, сказала "Лови!" и бросила мою сумку. Я поймала ее и поставила на пол рядом. Татьяна очень резво слетела по остаткам лестницы и, не примериваясь, как я, спрыгнула вниз. Не пострадала.

Мы двинулись в сторону добротных домов, на всякий случай прихватив кочергу и совок.

Я сразу же узнала сарай, в котором меня держали. Глаза на обратном пути мне завязывали уже на улице, поэтому небольшую часть деревни я видела, но и предположить не могла, что тут стоят и старые, заброшенные дома.

Татьяна шла первой. Я ступала за ней шаг в шаг. У одного из добротных домов гавкнул пес, потом ему ответил еще один. Мы застыли на своих местах, но собаки не проявляли особого беспокойства. Свет нигде не горел. Из сарая доносились тихие всхлипы. Мы с Татьяной переглянулись. Плакала девушка. От мужчины не исходило никаких звуков. Потом внезапно послышался стон. Его явно издавало лицо мужского пола…

– Ax ты, гад ползучий! – тут же воскликнула девушка.

До нас донесся звук удара. Стоны прекратились. Девушка опять заплакала.

– Иди ты одна, – прошептала мне Татьяна, – а я, если что, подключусь. Но надо кому-то остаться. Давай, Юлька. Я рядом. И кочергу возьми. В одну руку кочергу, в другую – совок.

– А фонарик в зубы? – прошипела я, но кочергу все-таки взяла.

Эта дверь заперта не была, и я вошла, освещая себе фонариком дорогу. В комнате, где содержали и меня, тут же направила луч на место, где, как я помнила, располагался шест.

В следующую секунду чуть не выронила фонарик.

К шесту были прикованы двое – браток, еще недавно содержавшийся в другом доме, и Алла Креницкая.

Алла зажмурилась при свете фонарика, бьющем ей в лицо, и, судя по выражению ее лица, собралась заорать.

– Тихо! – прошептала я. – Не ори!

Затем я направила луч на лицо братка (у него, правда, эту часть тела следовало назвать по-другому). Он тут же опять застонал, а Алла неприкованной к шесту рукой мгновенно схватила его за короткие волосы и со всей силы шарахнула головой об пол. Стоны опять прекратились.

Я подскочила к Алле и прошипела:

– Что ты делаешь?

– Ой, а ты кто? – спросила она.

Я поняла, что она не видит меня в темноте – ведь луч я направляю на нее, сама оставаясь за чертой света, а голос мой она, конечно, не помнит. Я представилась.

– Юлька? Правда, ты? Ты меня вытащишь отсюда? Вот уж не думала, что ты придешь меня спасать. Ты, из всех людей…

Расспрашивать Аллу о том, как она сюда попала, было некогда. А вдруг Витька и компания проснутся? Тогда и нам с Татьяной быть прикованными к шесту. Снова тут сидеть не хотелось. Тем более кружком.

– Таня! – шепотом позвала я. – Иди сюда!

Соседка тут же нарисовалась и приблизилась к Алле. Я их представила друг другу.

– Девчонки, спасите меня! – взмолилась Алла. Татьяна на «девчонку» не тянула уже лет двадцать пять, у нее дочь в возрасте Аллы, но бедственным Аллиным положением прониклась.

– Юлька, как наручники снимают? Тебе лучше знать.

– Ключ нужен, – ответила я.

– Где его взять-то? – хмыкнула Татьяна. – Ищи проволочку. Или хотя бы веточку какую-нибудь небольшую, но крепенькую.

Я вышла из сарая, оставив дам вдвоем. Алла уже жаловалась Татьяне на то, как "этот боров" к ней приставал, хотя и клятвенно обещал Витьке, что пальцем ее не тронет, а наоборот, будет охранять от змей.

Поскольку я освещала себе дорогу фонариком, по пути осветила и стены и перед дверью, ведущей на улицу. Увидела небольшую планочку с гвоздиками, на которых висели несколько ключей и запасная пара наручников, любезно оставленная каким-то доброжелателем. Я прихватила все ключи (хотя некоторые явно были не от наручников), а также запасную пару «браслетов». Воровать, конечно, нехорошо, но мне они вполне могут пригодиться в ближайшем будущем. Возьму как компенсацию морального ущерба от пребывания в этом месте не по собственному желанию.

К дамам и лежащему без движения молодцу вернулась с наручниками и ключами, что вызвало у Аллы бурю восторга. Татьяна тут же начала подбирать ключ к наручникам, которыми одна Аллина рука была прикована к шесту. Подобрала довольно быстро и Креницкую освободила. Мы попросили ее не выражать радость слишком громко, чтобы, не дай Бог, не разбудить никого из хозяев и Витьку с приятелем.

Но оставался вопрос: что делать с лежащим без сознания парнем? Татьяна предложила оставить ему ключ, который подойдет к его наручнику, остальные же ключи прихватить с собой – пусть гады помучаются. Я возразила – в смысле остальных ключей. Они ведь принадлежат дедуле с бабулей, а мне их обижать не хотелось. Лучше оставить все ключи рядом с парнем. Тогда наша совесть будет чиста. Если он смотается – значит, ему повезло.

Я прихватила запасные наручники, Алла взяла свои ("На память"), и мы быстренько покинули сарай с бесчувственным парнем. Алла пока вопросов не задавала, мы тоже. Она вела себя тихо, точно выполняла указания старших.

Мы довольно быстро добрались до спрятанной в кустах машины, загрузились в нее и помчались в город.

По пути Алла рассказала нам о том, как оказалась в деревне, Ей позвонил Костолом – тот парень, которого она нещадно била головой об пол. Костолом предложил встретиться на нейтральной территории, так как "есть дело, которое перетереть надо". Алла поехала.

– А ты так к любому мужику срываешься? – удивилась Татьяна. – Мало ли таких Костоломов…;

– Конечно нет! – возмутилась Алла. – Но он был приближенным моего отца. Папа ему доверял, давал разные поручения… И Костолом на пару со Слоном обычно с ними справлялись.

А тут отец умер и… Костолом-то понимал, кто унаследует фирму, и мог предложить стать моим телохранителем. И просто предложить свою защиту, так как я дочь своего отца. Или сообщить какую-то важную информацию. В общем, для меня не было вопроса ехать – не ехать.

Я поехала. Но он оказался сволочью.

На оговоренном месте Аллу ждал совсем не Костолом, а парни Колобова, которые ее скрутили, поднесли к носу тряпку, смоченную какой-то дрянью, а затем, бесчувственную, доставили к шесту.

Когда Алла очнулась, то первыми увидела две знакомые рожи – Костолома и Слона, которые томились в том же сарае. Они, правда, брызгали ей в лицо холодной водичкой из банки, стараясь привести в чувство, и всячески проявляли заботу, но Алла была страшно зла на Костолома. Он пытался объяснить, что звонил под дулом пистолета, направленного ему даже не в грудь, а в более важную для мужчины часть тела. Эта самая часть была Костолому дороже хозяйской дочки, и он не мог позволить себе ее лишиться.

Но Алла объяснениями не удовлетворилась, вместо этого бросившись на упомянутую часть аки пантера. Бросалась она трехлитровой банкой с водой, но особого эффекта не достигла. Банка врезалась парню в бедро, вода пролилась на всех троих и на матрас, любезно предоставленный джентльменами Алле. Парни истошно завопили, Алла тоже, на крик прибежали дедуля с бабулей и какой-то мощный тип. Алла потребовала убрать от нее насильников. Парни заявляли, что у них и в мыслях не было насиловать Аллу, потом их крики перешли на выражения "На фиг ты нам нужна" и "Без тебя баб хватает". Аллочка разошлась пуще прежнего и предупредила: если этих двоих оставят у того же шеста, она за себя не отвечает. Дедок предложил перевести мальчиков в менее комфортабельные условия. Мощный тип кивнул и по очереди вывел Слона и Костолома; куда их переселили, Креницкая не знала.

Потом тип вернулся к Аллочке и уточнил, всем ли она довольна. Аллочка была довольна далеко не всем, о чем и поспешила сообщить молодцу.

Он ее внимательно выслушал, ничего не сказал и не предпринял, просто ушел. Аллочка осталась с пустой банкой и мокрым матрасом.

Так и жила она в этом сарае. Кормили хорошо, регулярно, бабка даже голову помогала мыть в тазу и окатывала Аллочку водой из ведра, когда Аллочка в таз становилась. Правда, от шеста не отцепляли ни разу.

А сегодня ночью в окрестностях стали происходить странные вещи… Аллочка стала что-то понимать только после того, как к ней снова привели прибалдевшего Костолома. Пару минут послушав его несвязные объяснения (он непрерывно болтал, словно слегка спятил), Креницкая схватила его голову обеими руками и шмякнула ею об пол. Витька и второй мощный тип, уводивший от нее Костолома со Слоном, только хмыкнули, понаблюдав за процессом. Правда, попросили не убивать Костолома. Аллочка предложила им забрать его с собой.

– Нет, пусть тут посидит, – ответили ей.

Единственное, чего Аллочка боялась, – это заснуть. Ведь, не дай Бог, очухается Костолом, найдет ее спящей – и совершит насилие, если вообще не смертоубийство. Но тут на помощь пришли мы.

– Юля, а можно мне у тебя немного пожить? – спросила Аллочка в завершение. – Я буду тише воды, ниже травы. Честно. Боюсь я домой идти. Вдруг кто вломится…

Я не возражала, тем более у меня к Аллочке накопилась масса вопросов. Часть из них я решила задать по пути в Питер – у нас ведь дальняя дорога впереди.

– Кто все-таки шарахнул твоего отца по голове ангелом?

Алла молчала какое-то время, потом посмотрела на меня.

– Дай слово, что не скажешь ментам.

Я дала. Татьяна тоже.

– Я шарахнула. Но он уже мертв был. Холодный. – Аллу передернуло. – Не думала, что в милиции определят, когда наносился удар. Ну в смысле, что после смерти. Я мать хотела подставить. И подставила! Пусть посидит в тюряге, ей полезно. Он из-за нее, из-за суки, умер. Довела она его… Гадина!

И это были самые лестные эпитеты, которыми доченька одарила мамочку. Но нас с Татьяной интересовало не мнение Аллы о мамочке (хотя и оно тоже), а все, случившееся в доме Креницких, о чем я и попросила рассказать Аллочку поподробнее. Она скривилась.

– Алла, не из праздного любопытства спрашиваю.

– Статью писать собираешься? – хмыкнула Креницкая.

– Не собираюсь. Моей жизни угрожают.

И угрожают серьезно. И твоя, кстати, под угрозой. Если ты этого еще не поняла.

Алла вздохнула. Я попросила для начала пояснить, почему она решила так подставить мать.

Я понимаю: она ее ненавидела, и чувство было взаимным, но повесить на человека убийство…

– Она отца довела!!! Я вам только что пыталась это объяснить! Из-за нее он умер! Из-за нее! У него сердце уже несколько раз прихватывало, его беречь надо было, а она…

Алла разревелась, а когда успокоилась, начала свой рассказ.

Не так давно Алла подслушала разговор матери по телефону о каких-то деньгах. Мать не знала, что дочь находится поблизости. Елена Сергеевна сообщала кому-то, что Креницкий намерен взять какие-то деньги, когда остановится в гостинице в Выборге.

– Надеюсь, ты будешь осторожен? – беспокоилась Елена Сергеевна. – Ты не дашь им себя обмануть?

К сожалению, Алла не могла слышать ответ собеседника. В одном не сомневалась: это было лицо мужского пола – судя по воркующим интонациям матери. Из дальнейшего разговора Алла поняла: мать таким образом планирует отделаться от отца. Только не поняла, что именно с ним произойдет. Решила, что любовник матери должен убить отца. А этого она допустить не могла.

Алла обратилась к своему парню, с которым встречалась уже три месяца и за которого собиралась выйти замуж, разведясь с Серегой. Правда, против развода с Серегой почему-то возражал отец, но Алла надеялась его уломать. Сереге вроде бы было все равно. Они с Аллой давно жили в разных комнатах и спокойно смотрели на наличие любовников у своей второй половины. Парня звали Анатолий Крымов.

Алла сказала ему, что хочет защитить отца, и предложила придумать план. Толик, выслушав Аллу, решил, что ее мать с любовником (или просто сообщником, хотя более вероятен был первый вариант) собираются не убивать отца, а крупно подставить. Любовник (сообщник), скорее всего, должен украсть у Креницкого деньги. Если сумма крупная и принадлежит не только Креницкому, у того будут серьезные неприятности. В любом случае, если речь идет о какой-то сделке, под которую берутся деньги, и они вдруг исчезают – сделка летит. И начинаются проблемы…

Алла знала, в какой гостинице в Выборге обычно останавливается отец, более того, в ней бывала одна Аллина подружка. Креницкая считала, что самой ей там появляться опасно, а Толик, который как раз родился в Выборге, вполне сможет остановиться. Но требовались рекомендации. Алла позвонила в Хельсинки Артуру, к которому в свое время ездила вместе с Серегой и который пару раз приезжал в Питер и заходил к ним домой. Артуру было плевать на то, кому давать рекомендацию для гостиницы, и на Аллины шашни. Артур сказал: передашь с кем-нибудь пятьсот баксов – дам рекомендацию хоть лешему, хоть черту. Алла попросила одну из подружек, как раз направляющуюся в Финляндию, вручить Артуру деньги. Он тут же перезвонил и пояснил, что следует говорить.

Алла с Толиком решили, что он должен загримироваться и представляться чужим именем, лучше прибалтийским, и имитировать акцент, чтобы все посчитали его прибалтом и в случае возникновения каких-то неприятностей не искали в Питере, а прочесывали Эстонию, Латвию или Литву Скорее, конечно, Эстонию. Паспорт в гостинице не спрашивают, как сообщил Артур, поэтому беспокоиться не следовало По крайней мере об этом. Они купили парик, накладную бороду – благо теперь в Питере можно приобрести все что угодно, были бы деньги Образ "Юрия Ранналы", как показалось Алле с Толиком, удался на славу.

Я кивнула: тоже так считала. Никогда бы не подумала при личных встречах, что волосы и борода накладные. Толик потренировался лениво ходить, они с Аллой вообще очень весело провели время, готовясь к этому делу. Правда, времени на подготовку было немного.

– Но что вы запланировали? – спросила я.

Во-первых, они предполагали, что Креницкий будет вечером сидеть в ресторане. Надо же ему ужинать? Раз гостиница маленькая, то и ресторанчик должен быть маленький. Существование ресторана подтвердил Артур. В нем Толик должен был следить за происходящим. Затем, после того, как Креницкий и его партнер или партнеры поднимутся в номера, ему следовало тоже идти наверх и каким-то образом предупреждать Креницкого. Или попробовать зайти вместе с Павлом Степановичем в туалет (должен же быть туалет в ресторане?) и сказать, чтобы был осторожен.

Толик собирался представиться другом Аллы и пояснить ее отцу: они с Аллой беспокоятся о его благополучии. Им стало известно о готовящейся пакости, как-то связанной с деньгами, правда, они точно не знают, какой именно.

Это выяснить не удалось. В дальнейшем Алла планировала представить Толика папе как своего милого друга и помощника, благодаря которому они и спасли папу – от гадости, запланированной мамой. Алла надеялась, что папа примет Толика под свое крыло. А вообще Толик должен был действовать по обстоятельствам.

Главное: помочь папе.

Алла отдала ему свой сотовый (у Толика, в самом деле работавшего в фирме, строящей новые дома, как он и говорил нам с Серегой, своей трубки не было), а сама села на дежурство у аппарата в квартире. Толик отправился в Выборг в тот же день, что и Креницкий, но прибыл в гостиницу гораздо раньше. Вместе прибывать было бы подозрительно, да и не нужно.

Толик засел в ресторане, но оказалось, что Павел Степанович, еще какой-то мужик и вызванные девицы обосновались в бане и пищу принимали там. Телохранители где-то болтались и появились в ресторане только после того, как оттуда ушел Толик, – как он выяснил в дальнейшем, еще раз зайдя туда. Завидев его, они быстро закончили трапезу и зал покинули. Толик оба раза сидел в ресторане в гордом одиночестве. Это его не устраивало. Он подозвал официанта и уточнил, остановился ли кто-то еще в гостинице.

Свой вопрос он обосновал так, что ему не нравится пить в одиночестве, хотелось бы компании.

Ему ответили, что, во-первых, персоналу категорически воспрещается предоставлять какую-либо информацию о постояльцах. Во-вторых, одиноких гостей все равно нет.

К официанту присоединился повар и рекомендовал прибалту отправляться в один из баров, расположенных неподалеку, – если не желает пить в одиночестве. Им самим на работе пить запрещено, и они дорожат своими местами. Повар посоветовал пару неплохих местечек поблизости.

Толик решил отправиться в свой номер и там слушать, когда Павел Степанович проследует наверх. Выходя из ресторана, услышал, что в бане идет веселье: в фойе доносился женский смех и мужские голоса. А по пути наверх Толик увидел Серегу, Аллиного мужа, которого знал по фотографиям, демонстрированным Аллой.

Серега выскользнул из какой-то двери на лестнице, причем держа в руках кейс, посмотрел на Толика, притворившегося поддатым, и побежал по лестнице наверх. На этаж, где располагалась комната Толика (и наша с Серегой), Аллин муж не завернул.

Толик быстро зашел в свой номер и позвонил по сотовому Алле. Она тут же сказала: раз там Серега, должна быть журналистка. Больше бы он туда никого не повез. Алла оказалась права.

Толик по очереди приложил ухо к дверям разных номеров и понял, в каком обосновались мы с Серегой (я как раз собирала вещи), затем решил вернуться на площадку, чтобы посмотреть, когда Серега пойдет назад. Толик собирался сделать вид, что отправляется пьянствовать куда-то в бар. Но тут из номера вышла я, и сценарий пришлось срочно менять. Преследование невесть откуда появившейся женщины одиноким горячим эстонским парнем как раз подходило для образа – по мнению Толика. Да и таким образом, если что, можно было обеспечить себе алиби. Вот он шел из ресторана, шел медленно, не торопясь (эстонские парни не любят спешить), встретил девушку и… А на звонок Алле ушло совсем мало времени. И кто знает, когда Серега точно взбегал по лестнице?

В общем, Толик погнался за мной. Но у него ничего не получилось, и ему пришлось с позором ретироваться и продолжать наблюдение из своего номера. Вернее, подслушивание. Серега вернулся практически сразу же после того, как Толик зашел к себе. Я вернулась значительно позднее. Обо всем Толик докладывал Алле.

Она решила, что ограбить отца решили Серега с ее матерью. Они давно были любовниками – что и послужило причиной серьезных разногласий мамы с дочкой. Серега Алле и теперь, и даже изначально был нужен не больше, чем другие мужики, но раз на него положила глаз мама и быстро увела у дочки, Алла решила вернуть его себе женитьбой (об этом я уже знала от соседки Креницких, но выслушала и Аллину версию). У них с мамой началось соревнование за Серегу, правда, в нем постоянно побеждала я:

Аллин муж не прекращал мне звонить и меня домогаться.

– Я тебя какое-то время ненавидела," – призналась Алла. – А потом решила: так ему и надо.

Пусть хоть одна баба ему не дает. Мы-то с мамашей тогда вокруг него увивались волчками…

Он и относился к нам соответственно. А потом я злорадствовать начала, зная, как ты ему раз за разом отказываешь. А мамаша его привечала…

Поэтому я решила, что они хотят подставить отца и от него отделаться. Серега-то пошел бы на это, чтобы заполучить себе фирму. Мамаша – дура. Думала, наверное, что он за это с ней останется. Но мне требовалось выяснить, что они задумали. Вернее, что задумал Серега.

К отцу, как решила Алла, идти уже поздно:

Серега явно побывал в его номере. Теперь следовало следить за Серегой, а уже потом сдавать его отцу. Толик предложил пораньше выехать из гостиницы и ждать Серегу неподалеку от здания, а потом поехать за ним и посмотреть, куда он отправится. Толик также сообщил Алле, что мы с ее мужем, по всей вероятности, крупно поругались: я покидала номер с сумкой, а Серега потом звонил вниз администратору прояснять ситуацию – уехала я или нет. Когда я все-таки вернулась, разразился жуткий скандал. Но я осталась. Как решил Толик: потому что среди ночи было не на чем уехать.

Он в самом деле покинул гостиницу очень рано, на улице, уже в машине, быстро превратился из Юрия Ранналы в себя самого, и стал ждать, сидя в неприметных «Жигулях». Мы тоже стартовали рано, а при выезде из города притормозили у магазинчика. Толик бросил машину за углом и напросился к нам. Лучше бы он этого не делал…

– Слушай, а чей труп был в машине? – спросила меня Алла.

– Понятия не имею, – ответила я. – Не уверена, что и Серега знает. Только ты молчи о трупе: сама должна понимать, что это – лишние неприятности. Для всех.

– Ты о нем не сообщала? – удивилась Алла.

Я покачала головой, но тут же добавила, что собираюсь это сделать: просто сказать, где его следует искать.

– Но ты же…

– Алла, ты просила меня не говорить про то, что ты шарахнула отца ангелом, а я тебя прошу нигде не упоминать про труп той девушки. Договорились?

Алла кивнула. А я спросила, что было дальше.

Толик встретился с Аллой вскоре после того, как вылетел из Серегиной машины у метро.

Он поехал прямо к дому Креницких и позвонил по сотовому, стоя недалеко от подъезда. Алла спустилась к нему и все выслушала, потом велела Толику отправляться домой, выпить и хорошо выспаться. Сама стала ждать Серегу. На всякий случай позвонила отцу на сотовый, чтобы прояснить ситуацию. Но отец был дико возбужден, огрызнулся на дочь, чего раньше никогда не делал, и вообще отключил трубку. Как поняла Алла, он был возбужден из-за пропажи денег. К сожалению, она не успела сообщить ему, что они находятся у Сереги.

Первым домой пришел Серега. Его тут же увлекла к себе в комнату любимая теща. Алла не могла подслушать, о чем они говорили: тещина комната располагалась за гардеробной, а любовнички заперли даже дверь гардеробной. Возможно, предполагали, что Алле захочется послушать их разговоры, а через две двери и целую комнату это невозможно.

Происходящее дома еще больше убедило Аллу в том, что ее мать и муж действовали сообща, чтобы избавиться от отца. Была не совсем понятна моя роль, но Алла решила, что Серега меня просто использовал.

Когда теща выпустила зятя из комнаты (и объятий) и он пришел в свою, расположенную рядом с комнатой Аллы, жена плотно закрыла дверь и выдала по полной программе все, что знает.

– Ты ему все это рассказала?! – поразилась я.

– Ну конечно! Я бросила ему в лицо все обвинения!

Возникло желание сказать ей, что она – полная дура, но усилием воли я сдержалась. Нельзя говорить дураку, что он дурак. А мне с Аллой ругаться не хотелось. Вместо этого, я спросила, что сделал Серега.

– Собрал вещи и ушел.

Но перед тем как он ушел, из своих апартаментов вылетела Елена Сергеевна. Ей совсем не хотелось отпускать зятя. Начался новый скандал.

Алла повторила свои обвинения. Серега ничего не отвечал и не объяснял; просто хлопнул дверью.

Потом приехал отец. Выглядел он отвратительно. Елена Сергеевна желала ворваться к мужу первой, но он послал ее так далеко и так надолго, что она опешила. Алла же вошла в комнату отца и закрыла за собой дверь, заявив, что желает с ним поговорить. Сегодня. Сейчас. Тут ворвалась мать, держа ангела в руке, – раньше он стоял в гостиной. Размахивая ангелом, она несла какую-то ахинею. Отцу стало совсем плохо. Мать не на шутку испугалась, поставила ангела на тумбу в комнате отца и стала приводить его в чувство.

Алла смогла ему рассказать обо всем только на следующее утро. Креницкий очень внимательно выслушал дочь. Потом прошептал: "Серегу кастрирую", после чего отбыл в офис.

Отношения матери с дочерью еще ухудшились. Больше поговорить с отцом Алле не удалось: он приходил совсем измочаленный и явно сильно переживал. Алла позлорадствовала, узнав, что Серега арестован, и тут же подала на развод. Она не собиралась с ним больше жить.

Но возникла другая проблема: пропал Толик.

Алла звонила ему, даже ездила домой – в квартиру, которую он снимал. Правда, внутрь проникнуть не могла: у нее не было ключей. А сам Толик ей больше не звонил. Алла в ближайшие дни собиралась ехать в Выборг, предполагая, что Толик может находиться у родителей. Она хотела его порадовать сообщением о предстоящем разводе, Серега получил по заслугам, и Толику следует лично познакомиться с отцом. Но Алла его пока гак и не нашла.

Я поняла: она до сих пор не знает, что он мертв. И не догадывается, что, вполне возможно, и послужила причиной его смерти. Не впутай она парня в это дело – он был бы жив.

А потом она рассказала про Толика и Сереге, и отцу. Найти парня смогли бы оба. Стоило только захотеть. А они явно хотели. И Серега, и Аллин отец и так могли знать, кто ее постоянный любовник, где он живет и чем занимается. Бедный парень… Правда, отец по времени не успевал убить Толика, вернее, отдать приказ. Он узнал про вояж Толика только утром, когда Толик был уже мертв. А Серега успевал. И мог все сделать сам.

Хотя… А не мог бедный парень прихватить те два миллиона баксов, за которыми гоняется целая уйма народу? Мало ли что он там рассказал Алле… Она дала ему информацию, он ею воспользовался. Мог еще навести какие-то справки. В кристальную честность наших граждан я как-то не очень верю. Парень ради святой и чистой любви к девушке поехал спасать ее отца? Поехал предупреждать его о готовящейся гадости, чтобы заслужить благосклонность потенциального тестя? И пожертвовал ради этого двумя миллионами долларов? Правда, точную сумму он, скорее всего, не знал. Но для него и десять тысяч долларов были большими деньгами – судя по тому, как и где он жил сам и как и где жили его родители. Да Алла просто женских романов начиталась. Парень снимал квартиру, работал мальчиком на побегушках, чтобы заработать на свою, а тут есть шанс прихватить денежки, причем так, что кражу, по всей вероятности, свалят на других. И в этом поможет Аллочка. Чего ж не взять-то?

Но на них имелось много претендентов. Тех, кто готов пойти на убийство. И не одно. Сколько человек можно убить за два миллиона баксов?

Вот Толик и пал одной из жертв. За то, что знал лишнее. А может, и за бабки, которые лежали у него. А может, за то, что кто-то посчитал, что они у него. Сергей?

Так говорить мне Алле про смерть Толика или не говорить? Или лучше повременить? Я решила повременить и выудить из нее остальную информацию.

– Те, кто отвез тебя в деревню, говорили, зачем тебя прихватили? – уточнила я у Креницкой.

– Спрашивали, где деньги, – пожала плечами Алла. – Но я-то откуда знаю?

– Ты не сказала, что их следует искать у Сергея?

– Конечно, сказала. Что же мне из-за его дел сидеть прикованной к шесту? И про него, и про мамашу все пояснила. Но эти гады меня не отпустили! Сказали: будешь сидеть, пока мы не найдем бабки! Вот сволочи! Если бы не вы…

Юля, так я переночую сегодня у тебя? Да, хотела спросить, а как ты оказалась в той гостинице?

– Случайно, – ответила я. – Мы случайно встретились с Серегой в Финляндии. Ну и…

– И теперь эти мордовороты думают, что деньги могут быть и у тебя?

– Думают. Уже квартиру обыскивали. И я тоже уже посидела у того шеста.

– Правда?! – поразилась Алла. – Слушай, а ты Серегу хочешь себе назад взять? Я не против, ты не думай. Я с Толиком собираюсь жить.

Мне Серега не нужен. Мне сказали, что нас быстро разведут. Поэтому можешь выходить за него, если хочешь. А можно расписаться, когда он в тюрьме?

– Можно.

– А его как, под конвоем в загс повезут?

Мне просто интересно. Я посмотреть приду. Ты не возражаешь?

– Я-то не возражаю, но, предполагаю, администрация «Крестов» будет возражать. Браки с представителями спецконтингента заключаются в тюрьме, расписывают в канцелярии. Их никуда не возят. И даже потом не дают уединиться.

Алла сожалела, что отец не сможет поприсутствовать на их с Толиком свадьбе. Алла собиралась снова начинать ему звонить завтра с утра, потом планировала поездку в Выборг. Я поняла, что все-таки должна ей сказать о случившемся.

Алла осеклась на полуслове.

– Этого не может быть, – прошептала она. – Я не верю.

Мы с Татьяной молчали. Соседка как раз зарулила в наш двор. Аллу, находящуюся в полубессознательном состоянии, мы доставили в мою квартиру и уложили на диванчик в гостиной.

Глава 25

На следующее утро, вернее, день, когда я проснулась, Алла лежала с безучастным видом и тупо смотрела в потолок.

– Юлька, мне жить не хочется, – прошептала Алла. – Моя жизнь кончилась. Вначале отец, теперь Толик…

Они умирали в обратном порядке, но я не стала это уточнять. Аллу мне было жаль.

– Я сейчас уеду, – сказала я Креницкой. – И попрошу Татьяну посидеть с тобой. Или иди в ее квартиру.

– Нет. Я хочу побыть одна.

– Думаю, тебе лучше не оставаться одной.

– Да не возьму я у тебя ничего! – взвизгнула Алла. – Ты видела нашу квартиру? Зачем мне твое убожество?

Я сглотнула обиду (хотя по сравнению с хоромами Креницких у меня в самом деле убожество) и пояснила, что боюсь не этого: мне труп в квартире не нужен, а Алла, по-моему, находится в том состоянии, в котором вполне может наложить на себя руки. В общем, я позвонила Татьяне с Ольгой Петровной, и соседки забрали Аллу к себе. Ей было все равно, в какой квартире лежать и чей потолок разглядывать. У соседей, правда, обстановка пооригинальнее. Где еще встретишь столько террариумов?

Я же поехала в управление к Андрюхе, предварительно предупредив о своем желании его увидеть. У Андрюхи, как выяснилось, было такое же желание. Правда, они возникли из разных побуждений.

– Где ты болталась всю ночь?! – завопил старый знакомый, только меня увидев. – Я звонил раз сто, и твоя Ольга Петровна твердила как попугай, что ты будешь утром.

– Во-первых, не сто, а только шесть, – невозмутимо поправила я. Вчера ночью я посчитала количество Андрюхиных звонков в памяти АОНа. Правда, сколько раз он звонил в квартиру Татьяны, где находилась Ольга Петровна, я сказать не могла, но все равно была уверена: до ста Андрей не дотянул. – Во-вторых…

– Но почему у тебя был отключен сотовый?!

Я отключала его в деревне, чтобы не выдать себя звонком. Но сообщать Андрею о вчерашнем месте приложения своих талантов не собиралась.

Вместо этого многозначительными намеками заставила его думать, что провела все это время в постели любовника. Мне не хотелось говорить об этом прямо: не стоит это делать, разговаривая с мужиком, который имеет на тебя виды, а у Андрея они на меня время от времени появляются. Но намекнуть стоило. Хотя бы для того, чтобы больше ценил. Тонька в одной своей статье (или сборнике советов) заявляла, что больше всего женщину ценят мужики, которым покой только снится. Тонька рекомендовала читательницам держать мужей и любовников в постоянном напряжении. И подобное поведение очень подходит для имиджа прожженной стервы, активно мною создаваемого.

Андрюха сник, буркнул, что просто очень за меня волновался, и мне следовало бы подумать о том, что он будет волноваться, и предупредить. Я изобразила на лице раскаяние и перешла к делу, ради которого, собственно говоря, и прибыла в управление.

Я сообщила, где, по всей вероятности, следует искать труп девушки Лены. Андрюха напрягся, потом спросил, откуда у меня эта информация.

– Не могу разглашать свои источники.

– Юля! Ты помнишь, где находишься?!

– Прекрасно. У меня нет проблем с памятью. А вот у тебя, как я вижу, они имеются.

Я вообще могла просто опубликовать информацию о примерном местонахождении трупа в газете, но, руководствуясь личной симпатией и…

– На хрена мне лишний «глухарь»? – уныло спросил Андрей. – И вообще ты не по адресу.

Я вопросительно посмотрела на приятеля.

Он пояснил, что примерное место нахождения трупа находится не на его территории. И посмотрел на меня с подленькой ухмылочкой.

– Андрей, ты же в органах работаешь! – попыталась я его пристыдить, потом заткнулась, подумав о себе.

– Вот так-то оно лучше, – Андрей словно прочитал мои мысли. – Нам этот труп не нужен. И отношения к делу он не имеет. К тому, что на мне висит. Проституток убивают пачками. И какого рожна мне заниматься убийством выборгской проститутки? Думаешь, мне делать нечего? Хотя… Опубликуй-ка в газете, что хотела. Пусть выборжане подсуетятся, займутся выполнением прямых обязанностей. Кстати, такой публикации будет достаточно для возбуждения уголовного дела. Я специально прокурору подсуну. Правда, тебе потом придется отвечать на вопросы.

– А я пошлю спрашивающих. Я не обязана раскрывать источники информации.

– Уж не по известному ли русскому адресу посылать собираешься? – прищурился Андрей. – Ох как это прокурору понравится! И опера не все такие, как я.

– Зачем по известному русскому? Есть "Закон о печати". Тебя к нему никогда не посылали? Выборжане потом всем рассказывать станут, куда были посланы питерской журналисткой. Знаешь, когда что-то впервые ешь, следует загадывать желание. Насчет посыла не знаю, но можно ввести новую русскую традицию. Я через газету предложу. И по телевидению.

– Например, выпить вместе с журналисткой, – подсказал Андрей. – Третьим взять оператора. Пашка, насколько я знаю, никогда не отказывается.

Ну кто о чем, а русский мужик всегда о бутылке.

Андрей помолчал немного, потом вздохнул, признал, что он, конечно, не прав, но я должна его понимать. Я понимала, потому что знала, сколько ему за его труды платят.

– Юлька, не печатай ничего, а? – просяще посмотрел на меня Андрей. – Ив лес с Пашкой не таскайся. Нечего вам там снимать.

– Но девчонка, Андрюша… Я понимаю, вы ее убийство никогда не раскроете, но ведь у нее же родители есть…

– А ты уверена, что убийство?

– Ну не просто же так она в лесу валяется?!

Андрей грустно кивнул, потом заметил, что родственникам-то как раз спокойнее считать, что дочь их жива и просто решила исчезнуть из города. Пусть лучше верят, что она вернется.

– Знаешь, наши туг недавно тело пацана нашли, – рассказал Андрей. – Через четыре месяца после того, как он ушел из дома. Так вот мать сказала: лучше бы не находили. Она верила, что он гуляет где-то по стране. Много же мальчишек отправляется в путешествие. Я сам отправлялся в двенадцать лет на пару с одноклассником. – Андрей мечтательно улыбнулся, вспоминая. – Менты нас тогда прихватили в Зеленогорске и вернули домой. Хорошо с нами поговорили. Пояснили, как родители переживают, по полочкам разложили… Я тех ментов на всю жизнь запомнил. Поэтому и пошел сюда. Вот так-то.

Андрей вспомнил рыдающую мать пацана.

Увидев тело сына, она лишилась надежды. Но люди бывают разные. Одни хотят точно знать, другие хотят надеяться, что сын, дочь, муж, брат, сестра вернутся. И последних, как показывал личный опыт Андрея, большинство. Пусть дорогой тебе человек исчез из твоей жизни, но надежда, что он жив, остается…

– И вообще мы даже примерно не можем предположить, кто отвез тело девушки или саму девушку в тот лесок, не так ли? – посмотрел на меня Андрей. – Или ты и это знаешь?

– Без комментариев, – ответила я.

– Значит, знаешь.

– Я не могу обвинять человека, не имея доказательств. А доказательств нет. Свидетель, присутствовавший при сем процессе, мертв.

– Что, еще кого-то?..

Я покачала головой.

– Значит, информация непроверенная? Через третьи руки? И девушки в том лесочке может просто не оказаться? Да и вообще как там ее искать?.. Ты ведь только примерное место называешь… Тебе о нем сказали, тот, кто сказал тебе, тоже получил информацию от кого-то… Это сколько ж людей надо гнать прочесывать лес?

Ладно, оставили тему. Ты можешь сегодня встретиться со своим милым, – сделал резкий переход от темы к теме Андрей.

– Встретиться в смысле?..

Мне будет предоставлено обычное свидание, как пояснил приятель. Разрешение у него на руках. Говорить будем по телефону и смотреть друг на друга через стекло. "И нас будут слушать", – добавила я про себя. А слушать нас будут обязательно. Как я предполагала, именно поэтому Андрей и подсуетился. Но почему это вдруг следак, ведущий Серегино дело, так расщедрился?

Или тут не обошлось без господина Сухорукова?

Он отдал распоряжение: предоставить свидание Юлии Смирновой с подследственным Татариновым. И все его выполняют: как представители братвы, так и органов. Какой же реальной властью обладает Сухоруков…

Далее Андрей сообщил, что Елену Сергеевну выпустили вчера. Адвокат поставил всех на уши – и вот Елена на свободе. Выйдя из изолятора, всем своим видом демонстрировала, что намучилась так, словно лет десять пробыла на саторге в Сибири, причем в кандалах.

– Так ее оправдали?

– Считай: да.

– А ангел бронзовый? Я понимаю, что доказала экспертиза: удар был нанесен после смерти. Но ведь он мог быть и смертельным.

Я, правда, тут же осеклась, вспомнив про признания Аллочки. Не за что Елене Сергеевне сидеть в тюрьме. Хотя… Я уточнила, взяли ли с Елены Сергеевны хотя бы подписку о невыезде. Андрей покачал головой: не было оснований.

Месяц провела в изоляторе – и то здорово. Елене Сергеевне пошло на пользу. Но Андрей вчера вечером лично проследил за госпожой Креницкой. Ему было любопытно, куда она отправится.

Она отправилась к моему соседу.

– Она и сейчас там?! – воскликнула я.

Андрей пожал плечами, потом вдруг выразил Удивление моей реакцией. Я пояснила, что Аллочка в настоящий момент находится в квартире Татьяны и Ольги Петровны. Андрея разобрал дикий хохот. Я же заметила, что меня волнует состояние моего дома. Эти две дамочки вполне способны разнести нашу несчастную панельную «брежневку» по блокам, ее составляющим. И все эти блоки вполне могут посыпаться на мою бедную головушку и головы моих ни в чем не повинных соседок.

– Кстати, а что у вас там делает Аллочка? – прищурился Андрей.

– Она опасается за свою жизнь.

– И другого места, кроме квартиры твоих соседок, она найти не могла, чтобы переждать бурю? Ей не пришло в голову обратиться в милицию? Да хотя бы к охранникам отца? Что есть такого у твоих соседок, что защитит Креницкую-младшую от всех напастей?

– Сара и Барсик, – невозмутимо ответила я. – И еще шестьсот ползучих гадов.

Андрей замер на мгновение, потом опять разразился диким хохотом. В дверь кабинета заглянул его коллега и спросил, в чем дело.

– Да вот, понимаешь, люди теперь для охраны змей заводят, а не в милицию обращаются, – пояснил приятель.

– Ну что ж, разумно, – ответил его коллега. – Органам работы меньше.

Коллега ушел, а Андрей вполне естественно поинтересовался, кого именно боится Аллочка.

По-моему, она сама этого не знала. Конкретная кандидатура у нее в мозгу не вырисовывалась, хотя вроде бы следовало опасаться господина Колобова и подчиненных ему молодцев. С другой стороны, что они хотели взять с Аллы? Денег уж она-то точно не получила. Но их вполне мог прикарманить ее дружок Толик.

Андрей тем временем предложил двигаться в сторону «Крестов». У него там тоже были дела, и он, как и обычно, просил меня его подвезти. Лично намерен слушать нашу беседу с Серегой?

Однако мне приходилось принимать поставленные условия. Андрей, как и обычно, сел на переднее место пассажира моей "шестерки".

Отъезжая от управления, я опять заметила торчащий из-под капота «уазика» тощий сержантский зад. Служебная машина на вечном ремонте.

Глава 26

В комнату для краткосрочных свиданий с подследственными нас одновременно завели всемером. Это большое помещение, примерно мест на двадцать, заводят партиями. Количество зависит от количества свободных контролеров. Свободен был один. Для семи женщин этого считается достаточно. Все равно ведь передать ничего нельзя: с, любимым разделяет стекло. Если бы было два контролера – завели бы пятнадцать посетителей.

В первое мгновение не узнала Серегу. Я просто никогда не видела его таким. И не ожидала увидеть. Когда я проникла к нему в камеру, снимая встречу американских проповедников с заключенными, он настраивался на борьбу, яростную схватку, намеревался сражаться за свою свободу, а мое появление только придало ему сил.

За то время, как мы не виделись, он сильно осунулся. Да и выражение глаз стало каким-то другим. Нет, он не напоминал загнанного зверя, но что-то изменилось…

Он грустно улыбнулся мне через стекло.

– Здравствуй, – я увидела, как шевельнулись его губы, и сняла трубку телефона. – Спасибо, что пришла, – услышала до боли знакомый голос. – Спасибо, что ты есть, Юлька. И за все, что смогла сделать., У меня на глаза невольно навернулись слезы, но я сказала себе: ты должна держаться, Юлька.

Ведь ему сейчас так нужна поддержка с воли, свидания с родными и близкими. В тюрьме достаточно общения, но оно однобокое, и каждое свидание со своими – это праздник. Как и письма, как и любая весточка с воли. Мне говорили, что в этих стенах с тоской вспоминают даже тех, кого на воле терпеть не могли. Да и родственники себя по-разному проявляют. Матери, конечно, в большинстве своем сыновей не забывают, а жены бывают разные… Мне рассказывали про одного парня, жена которого быстро подала на развод – после того, как он попал под следствие. Теща же, которую он всегда считал сукой, и «дачки» носила, и морально помогала, а потом, после освобождения, еще и к себе жить взяла.

Вот и живут они сейчас: парень (он не питерский), теща и дочка его. А у жены новая семья.

Мужчинам "за забором" родные снятся…

Только там, наверное, можно понять, что самое ценное, самое дорогое, что есть у человека, – это родные и друзья. Деньги, власть, барахло всякое – ерунда. Без всего этого можно прожить (и нажить тоже можно), ведь человек – такое существо, которое к любым условиям приспособиться может. Но думает о своих. Постоянно. Такие детали вспоминает – сам удивляется.

Никогда раньше Сергей не говорил мне таких слов, какие сказал на этом свидании. А я… я чуть не рыдала (видел бы меня кто-то из тех, кто обычно называет прожженной стервой). Я сдерживалась только ради него. Как мне хотелось его обнять, прижаться к нему, услышать, как бьется его сердце. Но нас разделяло холодное стекло.

– Тебе очень тяжело? – спросила я.

– Могло быть хуже, – опять грустно улыбнулся он. – Честно, думал: будет хуже. Но ничего. И тут жить можно. Ты с моей матерью общаешься?

Я кивнула, рассказала про встречи с его родителями (что посчитала возможным, учитывая, что нас почти точно слушают), обещала их и дальше поддерживать, про общение с Аллой (тоже, естественно, не все). Спросила, что лучше приносить в «дачках» и хватает ли ему денег, положенных на счет.

– Я не хочу, чтобы ты тратила свои деньги, – сказал Сергей.

Я попыталась возразить. Правда, не считала возможным упомянуть доллары, полученные от него. Но ведь он не может не помнить про них?

– Юля, у меня есть кое-какая заначка. Я хочу, чтобы ты ею воспользовалась.

– В твоей квартире?

– Да, – Серега очень быстро мне подмигнул.

Я даже не была уверена, увидела ли это или мне показалось. Я приготовилась получить информацию.

А Серега стал вспоминать нашу последнюю поездку в Выборг – с конца. Нес какую-то ахинею про свою квартиру и деньги, которые лежат там и которые мне следует взять. Я поддакивала. Он долго говорил о том, как меня любит, как ждет криминальную хронику, чтобы увидеть мое лицо, как каждый день вспоминает нашу последнюю ночь.

– Я даже не хотел оставлять тебя ни на минуту с тем парнем, которого мы подвозили. Ревновал. В туалет хотел, а собирался терпеть до Питера. Вот дурак был. Но не смог. Пришлось бежать в лесочек. Тебя же с собой не возьмешь?

Тогда бы машину пришлось этому парню оставлять. Помнишь, как я в березу врезался? Помнишь? – Серега опять мне быстро подмигнул. – Я ведь подумал, что парень к тебе пристает.

И решил ему врезать. А врезался в березу. Искры из глаз посыпались. Помнишь?

Я медленно кивнула. По-моему, он врезался в березу по пути в лес, а не обратно.

– Все помню, Сережа, – ответила я и посмотрела ему прямо в глаза.

А он снова говорил про нашу последнюю ночь и последний день вместе. Я спросила, знает ли он о смерти Павла Степановича. Он знал: ведь у них с Еленой Сергеевной один адвокат.

Я сказала, что Елену вчера отпустили и даже не взяли подписки о невыезде. Серега знал и это: адвокат был у него с утра.

– Я не собираюсь отдавать им с Аллой фирму, – заявил Сергей. – Они ее развалят к чертовой матери. А там людей много работает. Не хочется, чтобы люди лишались работы. Выйду – наведу там порядок.

"А ты намерен вскоре выйти?" – так и подмывало меня спросить.

– А кто поработал над твоей машиной, можешь предположить?

– Так его ж уже нашли! – воскликнул Серега.

– Как?!

Оказалось, что адвокат не зря брал высокие гонорары за свои услуги. Он постоянно сотрудничал с частным детективным агентством, которое не подвело и на этот раз. Они нашли спившегося автослесаря, который за определенную мзду и бутылку согласился поработать над Серегиными тормозами. "А не согласился ли он сесть вместо Сереги тоже за определенную мзду и обещание регулярно поставлять грев?" Заказчиком же выступал теперь уже покойный Серегин тесть.

"А у мертвого не спросишь". Поэтому на него все можно валить. А пьющий автослесарь…

Не нашли бы одного, нашли бы другого, готового на все за бутылку.

– Да, ты знаешь, что твой тесть обвинял меня в краже денег?

– Слушай, давай не будем о мертвых, – попросил Сергей.

– Их все ищут, – не успокаивалась я. – И обвиняют меня в краже.

– Кто?!

– Все заинтересованные лица.

Серега задумался.

– Пусть ищут того прибалта, который к тебе приставал, – сказал он наконец. – Я его видел на лестнице. Ну в гостинице. Чего он там шастал? И он там был единственным новым человеком.

– Он мертв.

"Неужели Серега не знает об этом? Хотя откуда? – тут же спросила я себя. – Он мог знать о смерти прибалта", только если убил его сам.

А если не убивал?" Правда, после обвинений Аллы он должен знать, кем был тот "прибалт".

Но у Сереги тоже есть основания считать, что деньги прихватил Толик – если их прихватил не сам Серега. Хотя что он мне тогда про березу песни пел? Ведь не просто же так он про нее вспомнил.

В конце свидания Серега сказал мне, что надеется в следующий раз увидеть меня в другом месте и в другой обстановке – конечно, если не считать моих регулярных появлений в телевизоре. Я пожелала ему скорейшего освобождения.

К моему удивлению, Андрей нигде меня не поджидал, я вернула жетоны, получила назад паспорт и сотовый, затем вышла на залитую солнечным светом Арсенальную набережную.

Как приятно покидать стены тюрьмы, даже если ходила туда только на свидание! Или у каждого здания есть своя аура? И в этом месте чувствуешь себя тягостно и подавленно, потому что ощущаешь эмоции тех, кто за все годы существования тюрьмы с конца XIX века томился в ней и томится сейчас?

Я спокойно дошла до машины, которую, как и обычно, поставила на улице Михайлова, села и постаралась побыстрее покинуть Калининский район. Но вставал вопрос: куда мне ехать теперь? На трассу, к Выборгу? Искать сломанную березу? Одной ехать в любом случае не хотелось.

Остановишься на трассе, а тут еще кто-то тормознет. Возьму-ка я с собой Татьяну, решила я.

Выступит она охранницей для транспортировки двух миллионов долларов? Хоть в руках подержим такую сумму. А я их для газеты сфотографирую. Где-нибудь через годик опубликую. Вот, граждане, посмотрите, как пакуют два лимона зеленью. Кстати, а где их там Серега мог спрятать? И в чем? Ведь он же вернулся к машине с кейсом…

Глава 27

Когда приехала домой, выяснила у соседей, что трогательная встреча матери с дочерью все-таки состоялась.

– Рожи царапали? Волосы рвали? – уточнила, оглядывая лестничную площадку в поисках следов и вещдоков.

– Что ты! – воскликнули соседки. – Лобызались и обнимались.

– Ничего не понимаю, – призналась я.

– Женщин вообще сложно понять, – авторитетно заявил Стае, покинутый Креницкой-старшей. Сосед отметил, что Креницкая-младшая кидала на него многозначительные взгляды.

Он случайно не станет Сергеем номер два?

За него мама с дочкой не будут сражаться? Может, Елене Сергеевне сделать еще одну попытку стать матерью – от моего соседа? Кстати, теперь и дочка, и, главное, мамаша, воспылали ко мне любовью. Может, потому что Сергей больше никому из них не нужен?

Более того, оказалось, что мама с дочкой возлюбили не только меня, но и друг друга, имея для этого веские основания. Денежные. Они совместными усилиями намеревались вывести господина Колобова на чистую воду, считая его главной причиной всех несчастий, выпавших на долю их семьи. В присутствии моих соседей они обменялись информацией и полили Александра Ивановича таким потоком грязи, что ему, наверное, не то что икалось, а даже одевалось, причем долго и интенсивно.

С Аллой все было понятно сразу. Ее, саму невинность, взяли в плен и держали прикованной к шесту, словно какую-то стриптизершу.

А Елена Сергеевна… Она считала, что ей пришлось провести некоторое время в СИЗО только из-за Колобова.

– Не поняла, – призналась я. – Значит, все же его молодцы Редьку на тот свет отправили?

И Витька правду вещал про яд?

Ни Витька, ни яд, ни Редькина смерть в сольном выступлении мамаши не упоминались.

Ее выпустили только после того, как она в письменном виде согласилась передать Колобову девятнадцать с половиной процентов акций фирмы, которые получает в наследство от умершего мужа. Бумажки на подпись ей подсунул ловкий колобовский адвокат. Ее в самом деле отпустили через несколько часов после того, как она их подписала, и сняли все обвинения.

– Почему такая сумма? – спросила я. – И сколько ей остается?

– Она об этом как раз с тобой посоветоваться хотела, – вставил Стае.

"Ну это лучше к нашему экономическому обозревателю", – подумала я и попыталась оценить ситуацию. Фирма принадлежала Редьке и Колобову. Колобову – пятьдесят один процент, как он мне сам сообщил в сарае. Сколько же у Редьки? Сорок девять или меньше? На этот вопрос мог бы ответить Сергей, но я сегодня его об этом, конечно, не спрашивала. Но в принципе можно дать задание Андрею. Он мне сообщит.

Кто наследует у Редьки? По всей вероятности, Елена Сергеевна и Алла. Но дочь пока ничего подписывать не просили – или не успели. Может, ждали, пока созреет у шеста? И именно это и было истинной причиной взятия ее в плен?

Колобов же умный человек. Наверное, понимал, что два миллиона баксов не у Аллочки хранятся.

А у Редьки вполне могло быть тридцать девять процентов. Делим на два – как раз и получается девятнадцать с половиной. Столько же должна была унаследовать Алла.

Но с другой стороны, какое мне до них до всех дело? Я вообще-то криминальный обозреватель. Мне надо думать о материале в следующий номер, о следующей передаче. "Хотя вот тебе и материал", – тут же сказала я сама себе.

Смена власти в одной фирме. Дочь к шесту, мать в СИЗО (пусть менты посадили, подозревая в другом преступлении, но это к делу не относится, можно дать со знаком вопроса), акции переходят к совладельцу умершего мужа и отца. И опять под вопросом – версия еженедельника. Не от этого ли умер господин Креницкий? Все под знаком вопроса. Андрея предупрежу, чтобы потом хотя бы у органов ко мне не было претензий. А Колобов… Ну я же без фамилий. Я же просто порассуждаю на тему "Почему бизнесмены умирают от острой сердечной недостаточности?". Нет, не пойдет. Название слишком длинное. Издательство зарубит. Не меня, название. "Почему бизнесмены умирают от инфаркта?" Опять длинно. "Бизнесмены и инфаркт". Вот это – что надо. Колобов меня к шесту, я ему: извините, вы обещали мне материал про металл и оружие. Я как раз рассчитывала поставить его в этот номер. Вы фактуру не дали? Вот я и выдала рассуждения на тему. Надо же было чем-то заполнять свою страницу. И невинным взглядом на Александра Ивановича. И хлоп-хлоп на него глазами. Они же вроде ему нравились? Пусть думает, что хочет: или это моя маленькая женская месть, или… Нет, про чей-то заказ не подумает.

А Аллочка с Еленой Сергеевной, раз они меня теперь так любят, возможно, и согласятся на интервью. Под подлинными именами. Колобова не упоминаем, они просто подробно рассказывают читателям о своих злоключениях.

Впечатления от СИЗО жены, то есть вдовы "нового русского", прекрасно впишутся в канву.

И впечатления от шеста дочери "нового русского". Читатели как раз смогут их сравнить с моими собственными, недавно представленными на их суд. Только автографы Креницких следует получить – под готовым материалом (распечаткой) – в смысле "Не возражаю против публикации". А то кто знает маму с дочкой? Ведь вскорости вполне могут приревновать меня к Стасу. Или еще к кому-нибудь. И телерепортажик бы неплохо забацать с Еленой Сергеевной.

На фоне женского изолятора. Или монтаж сделать. Показать квартиру Креницких, потом какую-нибудь камеру (если получу разрешение на съемку)… Да что я все про «Кресты» да про «Кресты». Надо немного разнообразить. Хотя бы чтобы не привлекать к своему интересу лишнего внимания.

Соседа предупредила, что Елена Сергеевна теперь, скорее всего – нищая, если не считать огромных апартаментов, шуб, бриллиантов и всего добра, хранящегося в этих самых апартаментах. У Аллочки же, по всей вероятности, акции пока остались. И она моложе.

– Ты подумай хорошенько, Стасик, – проворковала я. – Тебе вообще эта семейка нужна в родственники?

– Нужна, – сказал сосед. – Елена Сергеевна. Я влюбился. Впервые в жизни. В Елену Сергеевну. И пусть у нее нет ни гроша. Я все равно на ней женюсь.

Татьяна, Ольга Петровна и я закатили глаза.

Любовь – страшная сила. Случается, полюбишь и козла, то есть… Ну чтобы не оскорбить даму, скажем: газель сорока четырех лет от роду.

Мы сидели в моей квартире, имеющей общую стену (и не одну) с квартирой Стаса. Внезапно услышали, что у него надрывается телефон.

– Это Алена! – вскочил сосед со стула.

– Сердцем чувствуешь? – с невозмутимым видом спросила Татьяна.

Не отвечая. Стае вылетел вон.

– Парня лечить надо, – заметила Ольга Петровна. – Может, на солнышке перегрелся?

– А может, Елена Сергеевна опять к своей любимой ясновидящей ходила? Или гадалке, или знахарке, или кто она там? Той, которая посоветовала устроить ритуальное сожжение еженедельника с моей статьей, чтобы Серега остался в их семье?

Ольга Петровна посмотрела на меня задумчиво, а потом заметила, что цель-то, возможно, была другая. В смысле меня и Сережи. Ведь я-то его к себе назад не пустила. В смысле пока он был нужен женщинам семьи Креницких.

– В вашем же еженедельнике пишут про всякие психотропные вещества, воздействие на подсознание, зомбирование. У вас же есть специальная страничка.

Я кивнула. В нашем еженедельнике "для чтения всей семьей" пишут и об этом, и об инопланетянах, привидениях и паронормальных явлениях. Желает народ – дадим. Рынок.

Но что хочет сказать Ольга Петровна? Что меня зомбировали? На расстоянии? Путем ритуального сожжения моей статьи?

– Нет, это так, идея. А вообще-то Елена Сергеевна… Но Стаса-то она окрутила. Мы его сколько лет знаем? Скольким теткам он дурил голову? Он же и с Еленой-то Сергеевной познакомился с твой подачи.

– Это моя идея была, – напомнила Татьяна.

– Ну пусть твоя, – согласилась Ольга Петровна. – В общем, мы все его подтолкнули. Он согласился. Ради денег. Но Елена Сергеевна произвела на него большое впечатление. И на твоего Сережу. Юля, ты подумай: он от тебя, молодой и красивой, уходит…

– Он ушел к деньгам! – воскликнула я. – И женился на Алле!

– Но жил и с Еленой Сергеевной. Имея молодую жену. Ты поняла, к чему я клоню?

Двое молодых парней, не обделенных женским вниманием, так отреагировали на Елену Сергеевну. Сергей, если я все правильно поняла, давно прекратил отношения с женой, но жил с тещей. Теперь Стае. Он выбирает не молодую Аллу, а Елену Сергеевну. И не из-за денег. Он готов жениться на ней нищей! Хотя деньги в отношениях с женщинами для него всегда были определяющим фактором.

"Что же есть такого в Елене Сергеевне? – задумалась я. – Что в ней такого, чего нет во мне, Алле, большинстве других женщин? Какая изюминка? Что взять на вооружение? Или она в самом деле пользуется какой-то методикой, о которых иногда рассказывается в нашем еженедельнике? Методике завораживания мужчин… или привораживания?"

В дверь позвонили. На пороге стоял Стае, готовый к отъезду. В руках он держал набитую вещами спортивную сумку. Он сообщил, что переезжает к Елене Сергеевне, так как той требуется его помощь. Ей только что угрожали по телефону. Она не знает, кто. Она боится. Ей нужно крепкое мужское плечо. Стае готов это плечо предоставить.

Парень отбыл, а мы с Татьяной и Ольгой Петровной посмотрели друг на друга.

– Ну что будем делать? – спросила Татьяна.

Я ответила, что пора бы собираться на поиски места, где деньги лежат.

– Значит, твой Сережа еще и вор, – вздохнула Ольга Петровна. – Мне он сразу же не понравился, когда я его только увидела. Сколько раз я тебе говорила. Юля, что отношения с этим парнем до добра не доведут?

– Но довели до двух миллионов долларов, – заметила Татьяна. – Ради них, вообще-то, можно с любым мужиком пожить. Хотя и головы тоже лишиться можно.

У нас хватило ума не думать о том, как мы будем делить шкуру неубитого медведя. Да и вообще мы прекрасно понимали: эти деньги нам не достанутся. И лучше не иметь два миллиона долларов – чтобы сохранить на плечах голову.

Она дороже. Хотя какую-то часть из них поиметь можно. Ольге Петровне с Татьяной – на поездки. Мне… Да все на тот же ремонт, который я давно собираюсь сделать. И на сбор фактуры, которую иногда приходится покупать и клянчить для этого деньги у Новикова. Да и вообще нечего деньгам в лесу валяться. Мало ли, грибников туда понесет. Если деньги, конечно, там…

– А они там в каком виде лежат? – спросила Ольга Петровна.

Я пожала плечами. Этого Серега по понятным причинам сказать не мог. И, как я подозревала, нам придется приложить усилия, чтобы эти деньги отыскать. Пожалуй, Серега дал мне наводку, не только из-за грибников. Наверное, он боялся, что они отсыреют: ведь у него явно не было возможности их как следует упаковать.

И он не собирался их там долго хранить. Он же не рассчитывал загреметь в "Кресты".

Мы с Татьяной загрузились в мою «шестерку» и отбыли. Татьяна на всякий случай прихватила своих любимцев в китайских термосах.

Змейки нас уже выручали в борьбе с претендентами на баксы. На кого еще надеяться бедным женщинам?

– Ты место-то помнишь? – спрашивала соседка.

Я не была уверена, что его найду. Не была уверена, что деньги лежат в лесу. Что там вообще что-то лежит. Но будем искать. Надеюсь, сломанных берез на трассе не так много. Да и место я примерно представляю. В крайней случае доедем до Выборга и потом повернем назад.

Так, наверное, будет даже легче. А вообще надо начинать смотреть после того, как минуем грунтовую дорожку, на этот раз отходящую от основной трассы вправо.

Мы так и сделали. И я сразу же вспомнила место, где сломанная береза склонила голову к земле.

– Давай остановимся подальше, – предложила Татьяна. – Мало ли что?

– Что?

– Ну береженого Бог бережет. Отъедь подальше, развернись и вставай на той стороне.

Знаешь, чтобы не привлекать лишнего внимания. А то ведь если что-то нетипичное, народ ведь запомнит. Едем в сторону Выборга, а в лесочек отправились на другую сторону. Странно, согласись. Здесь же вон тоже лес, – Татьяна кивнула вправо.

Я признала правоту ее слов, отъехала метров на пятьсот, сделала разворот, потом проехала несколько дальше интересовавшей нас березы (в сторону Питера), там остановилась, мы вылезли из машины, и я ее заперла. У меня на плече висела спортивная сумка – ведь если деньги в пакете (как скорее всего и было), не в руках же его тащить? У Татьяны на плече тоже висела сумка – с ее любимцами.

Насколько я помнила, Серега удалялся в лес довольно далеко, и его не было видно с дороги.

Следов, конечно, не найти. Однако метрах в трех за березой мы увидели сломанную ветку – похоже, за нее зацепился человек. Или сломал специально? К последней версии я склонилась после того, как еще метра через три увидела вторую, точно так же сломанную ветку. Потом третью.

На наше счастье было сухо, но ведь дожди могут начаться в самое ближайшее время: лето подходит к концу. Серега не зря волновался. Он ведь не был уверен на сто процентов, что его в ближайшее время выпустят. А когда я еще смогу прийти к нему на свидание? И кому еще он мог сказать про это место? Не маме же родной.

Да и как объяснишь кому-то, кроме меня, где находится сломанная береза?

– Ну что, мох будем ощупывать? – спросила Татьяна неуверенно.

Других вариантов поиска я предложить не могла. Мы опустились на четвереньки и принялись за дело. Сверток по идее должен был быть немаленьким, и мы надеялись, что это упростит нашу задачу. Но пока не упрощало… Облазав весь мох под веткой, которая не была сломана, и в радиусе трех метров от нее (так что захватили и место под третьей сломанной) мы подумали, что они, возможно, были сломаны не специально. И вообще могли быть сломаны не Сергеем.

– Давай двигаться к трассе, – предложила Татьяна.

– Он не мог спрятать деньги там, где человека можно увидеть с дороги.

– Мы отсюда тоже должны просматриваться.

– Не думаю. Ну если только специально приглядываться, зная, что мы тут бродим. Ты посмотри: лес стоит сплошной стеной. Нижние ветки все закрывают. Нет, Таня, искать нужно где-то здесь. Или даже дальше. Хотя опять же, навряд ли Сергей стал бы забираться далеко.

Но мы все-таки углубились подальше в лес, продвигаясь вперед на четвереньках и ощупывая грунт. Ведь не иголку же мы ищем?

Прошло примерно полчаса. Мы посмотрели друг на друга. Скоро должна спуститься ночь.

Пожалуй, пора возвращаться домой…

– А я так хотела в Перу слетать, – вздохнула Татьяна. – А Ольга Петровна в Мексику.

Теперь все накрывается. Жаль.

Мы горестно вздохнули и повернули назад, тоже на четвереньках. Метрах в пяти от места, где мы начали поиски, ощупывая мох, значительно левее, я вдруг заметила некий холмик, не покрытый мхом. Дотронулась до Татьяниной руки и кивнула на него. Мы тут же рванули туда.

И поняли: холмик – это муравейник, просто в спускающейся темноте, в гуще леса я не смогла сразу понять, что это.

– Ну не в муравейник же лезть… – Прошептала Татьяна. – Ну не мог он…

Я тем временем извлекла из сумки фонарик, прихваченный с собой на всякий случай, и, усевшись на корточки спиной к дороге, чтобы закрывать собой свет фонарика, направила луч на горку копошащихся муравьев.

И тут же увидела обшитый черный кожей уголок, торчащий справа.

Жестом подозвала Татьяну. Она уставилась на этот уголок, словно увидела восьмое чудо света. Потом повернулась ко мне.

– Как он его туда запихал? Он что, этот муравейник приподнимал?

– Не знаю. Надо будет спросить.

Я сама не представляла, как кейс мог оказаться под муравьиной кучей. Как это можно было осуществить практически? Стала вспоминать все, что когда-либо читала о муравьях. Муравейник ведь должен состоять из наземной и подземной частей, причем собственно муравьиное гнездо находится под землей. Но ведь до него еще надо добраться. Муравьи же кусаются, и больно. Тут я заметила несколько особо ретивых особей, ухе ползающих у меня по кроссовкам и взбирающихся по джинсам. Быстро их скинула.

– Слушай, а может, он просто взял и подсунул кейс под муравейник? – предположила Татьяна. – Ну так – одним сильным движением руки? Он же не предполагал, что народ тут будет шастать толпами и выглядывать, что лежит под кучей? Или муравьи на него сами переползли?

Я кивнула в задумчивости. Меня вообще-то сейчас беспокоили другие мысли. У Сереги был совсем другой кейс – большой и металлический. С ним он не расставался ни на минуту, выносил с собой из номера, чтобы не оставлять со мной, и, выйдя из леса, держал его в руке.

И ехал с ним до Питера. А этот – черный кожаный. Мог он засунуть один в другой? А если ради этого и таскался с большим?

Но сейчас следовало думать о том, как вытащить то, что лежало под муравейником.

– Тань, ты перчатки не подумала взять?

– Подумала, – кивнула Татьяна. – Я предусмотрительная.

И извлекла из сумки две кожаные перчатки, которые и натянула себе на руки, вручив мне сумку с Сарой и Барсиком. Пробормотав "Ну, с Богом", Татьяна схватилась за край и потянула кейс на себя. Я светила ей фонариком. Какое-то время ушло на сбрасывание муравьев, носящихся по кожаной поверхности. И сколько еще их могло залезть внутрь…

– Слушай, а муравьи баксы едят? – взглянула на меня Татьяна.

– Откроем – посмотрим.

В потревоженном муравейнике началась паника. Он, казалось, двигался и ходил ходуном.

Татьяна, вроде бы сбросив всех муравьев схожи, щелчком скинула нескольких со своих и моих джинсов и первой направилась к шоссе, держа кейс в руке. Я следовала сзади с сумками.

Моя машина стояла на месте, никого не заинтересовав. Да и кому нужна «шестерка»? По этой трассе регулярно проносятся автомобили, во много раз превышающие по цене мою верную "девочку".

Кейс мы бросили в багажник под запаску, прикрыв проглядывающие части ветошью, туда же поставили мою спортивную сумку. Татьяна взяла своих любимцев с собой в салон. Я села за руль и рванула с места. Хотелось побыстрее добраться до родной квартиры. И, конечно, посмотреть, как выглядят два миллиона долларов.

– Слушай, – вдруг сказала Татьяна, – а два миллиона баксов поместились бы в таком небольшом чемоданчике? Я где-то читала, что в кейс входит миллион. Это стодолларовыми купюрами. Так два уместились бы?

– Не могу сказать, – рассмеялась я. – Мне никогда не доводилось паковать баксы в таком количестве. Но дома посмотрим. Как раз узнаем точно.

Но Татьяна не могла успокоиться и прикидывала, сколько должно быть пачек, руками демонстрировала мне длину доллара, показывала, как их можно было уложить в кейс.

– Нет, Юлька, нет там двух лимонов.

– Потерпи до дома, а? Мне тоже любопытно. Но не здесь же останавливаться?

И тут я заметила, что за нами неотступно следует огромный черный джип. В нем, насколько я могла судить, сидели двое лиц вполне определенной наружности. Идущая вперед машина – БМВ – стала замедлять ход. Я попыталась перестроиться в соседний ряд и пойти на обгон БМВ, но не тут-то было. Из-за первого джипа вылетел еще один и всеми своими действиями показал, что мне следует переходить не в левый ряд, а сдвигаться на обочину. Три машины упрямо брали меня в «коробочку». Скорость падала. Только этого еще не хватало… Заболтались мы с Татьяной…

– Юлька, они хотят отнять наши баксы! – взвыла Татьяна. – Юлька, я хочу в Перу!

Я же думала о том, удастся ли нам сегодня вернуться в родные квартиры… и вообще удастся ли в них вернуться… Какого черта нас сюда понесло?

Я остановилась. Молодцы посыпали из машин как тараканы и быстро распахнули дверцы нашей машины. В висок уперся холодный предмет, происхождение которого мне не требовалось объяснять.

– Спокойно вылезаем и садимся в машину, – молвил до боли знакомый тип с оттопыренными ушами.

– Мы и так в машине, – подала голос Татьяна, пытавшаяся держаться молодцом. Рассчитывает, что кто-то остановится нас спасать? Жди больше. Все, наоборот, тут же увеличат скорость, – Нет, красотки, – покачал головой Лопоухий и хохотнул. – Вы не в машине. Вы – в "Жигулях".

Окружающее мою «шестерку» стадо заржало.

– Так, девочки, у нас мало времени. Быстренько выходим. Нам приказано избегать насилия. Поэтому обижать вас не будем. Пока шеф не велит. Видите, какие мы культурные? Юленька, отметь, пожалуйста, в следующей статье о повышении культурного уровня всех слоев населения в Санкт-Петербурге. И нашу вежливость.

Я помню: в Москве могут не предложить сесть.

У нас же вы будете обеспечены стульями. Итак?

Холодное дуло все еще касалось моего виска, еще одно – Татьяниного. Нет, это, конечно, не насилие, это вежливый разговор в стиле новой России. Вежливо сесть предлагают – с дулом у виска.

– Машину, пожалуйста, не бросайте тут, – проблеяла я. – То есть "Жигули".

– А куда нам ее девать? – удивился парень, державший пистолет у моего виска.

– Перегнать туда, куда нас повезете, – предложила я. – Или нас переместить на заднее сиденье, а самим сесть за руль. Или перегнать к моему дому. Ваши предшественники делали именно так.

Стадо опять заржало, потом вспомнило, что ведено с нами обходиться культурно и выполнять маленькие прихоти. Это радовало. Правда, больше всего радовало упоминание моей следующей статьи. Вселяло надежду.

– Так, подругу в джип, – принял решение Лопоухий. – Юля – назад. Сама. Кактус – с ней рядом. Змей – за руль.

После того, как размещение по автомобилям произошло в соответствии с указаниями Лопоухого, мы опять тронулись с места. Вернее, рванули. Из моих бедных «Жигулей» выжимали все, на что они были способны. Иначе как угонишься за новенькими джипами и БМВ? Бойцы, сидящие рядом, молчали. Я тоже не пыталась брать у них интервью. Однако решила, что в каждой ситуации следует находить свои светлые стороны. А в этой – гордиться, что против нас с Татьяной послали такую ораву. Или это не для нас? Это, так сказать, инкассаторы, охраняющие два миллиона баксов? Я была почти уверена, что гонялись за ними. Но как нас выследили?

Кавалькада притормозила у одного из особняков в Репине. Мне вежливо предложили выйти, даже придержали дверцу, после чего сами открыли багажник и извлекли оттуда только кейс, моя сумка никого не заинтересовала. Татьяна же вышла из джипа со своей, прижимая ее к груди. Нас повели в дом. То есть дворец.

В нем нас ждал господин Сухоруков собственной персоной.

Глава 28

– Как доехали? – спросил он с улыбкой удава, правда, после того, как предложил сесть (чтобы Юленька потом не писала о том, что питерские банкиры не находят для гостей стульев, подобно московским издателям).

Мы поблагодарили, отметив вежливость его подчиненных и исключительно культурное обхождение, даже в прижимании дула к виску.

– Все ребята у меня питерские, в крайнем случае – область, – сообщил Сизо. – Москвичей не держим. Сибиряки, правда, есть, но вы их не видели.

– В Сибири классные мужики, – не сговариваясь, сказали мы хором с Татьяной.

Банкир посмотрел на нас как-то странно, потом пообещал познакомить – если будет желание. В этот момент в дверь комнаты, где нас принимали, вежливо постучали. Затем появился Лопоухий, держа в руках кейс. Сухоруков вопросительно посмотрел на него.

– Открыли? – спросил.

Лопоухий кивнул и поставил кейс (содержимое было закрыто крышкой) на столик, отделяющий нас с Татьяной от банкира. Сухоруков положил на него руку, с которой были сведены татуировки (о чем можно было судить по оставшимся шрамам) и плотоядно улыбнулся нам.

– Значит, Танечка, считаете, что два миллиона долларов в такой портфельчик поместиться не должны?

Мы обе аж подпрыгнули на месте. Сухоруков расхохотался. Лопоухий хмыкнул. "Значит, нас слушали", – поняла я.

– Где микрофон? – спросила я.

– Когда вы нас покинете, его не будет.

– На моей машине?

– Да, Юля. Скажу тебе, что ты ведешь очень активный образ жизни. И главное, разнообразный. Какие проблемы тебя волнуют! Все, кроме того, что должно волновать молодую женщину твоего возраста.

Я смолчала, не желая пускаться в дискуссии, не имеющие смысла. Сухоруков подленько ухмылялся, но вдруг… взвыл. Лопоухий заметался вокруг шефа, не понимая, что произошло.

Сухоруков же взвыл опять и стал тереть руку в одном месте, потом сквозь рукав, затем схватился за ногу.

Татьяна хихикнула. Лопоухий повернулся к ней с искаженной физиономией.

– Вы!.. – рявкнул он.

– Это муравьи кусаются, – вежливо пояснила я.

– Какие еще муравьи?! – взвыли Сухоруков и его подчиненный одновременно.

– Рыженькие, маленькие. Говорят, их укусы полезны. В любом случае, скоро пройдет.

У вас бородавок нет? Или папиллом? – поинтересовалась Таня.

– Чего-чего? – выдавили обалдевшие мужики.

А Татьяна выдала им совет, вычитанный в каком-то медицинском журнале, которые она собирает, – если в них говорится о свойствах змеиного яда. В одном, как выяснилось, говорилось и о муравьиной кислоте. Ею можно выжечь бородавку или папиллому, посадив на нее нескольких муравьев. Проще, конечно, прижечь кислотой, полученной у химиков, но в старые времена пользовались, услугами насекомых.

Потом мне пришлось пояснить, где мы обнаружили чемоданчик – ведь парни не слышали, что мы говорили во время поисков в лесу.

Они тогда даже забеспокоились нашим долгим отсутствием, несколько раз проезжали мимо моей машины, чтобы убедиться: мы не смотались.

– Могли бы помочь, – хмыкнула Татьяна. – Джентльмены называются. Только бы чужими руками жар загребать.

Сухоруков пропустил фразу мимо ушей. Он больше не выл, но иногда почесывался.

– Хватит тянуть резину, – взяла инициативу в свои руки Татьяна. – Нам тоже интересно.

Открывайте.

Сухоруков открыл. Потом развернул кейс к нам. В нем лежали ровненькие пачки стодолларовых купюр. Татьяна принялась считать.

– Мало! – воскликнула она. – Я была права.

Я же, испросив разрешения, взяла одну пачку в руки. Почему-то не исключала, что баксы могут быть фальшивыми.

– Сними бумажку. Юля, – проворковал Сухоруков. – Ты права. Надо проверить подлинность денег. Я-то давал настоящие. А вдруг кто-то ловкий сумел их подменить?

Я разорвала бумагу, опоясывающую пачку, и попыталась развернуть баксы веером. После чего у меня начался истерический смех. В пачке были только две подлинные купюры – сверху и снизу (и это еще вопрос спорный), а вообще она оказалась ловко сделанной "куклой".

Сухоруков на пару с подчиненным стали судорожно выхватывать пачки из кейса, с обезумевшими глазами срывать с них бумагу и разбрасывать по полу аккуратно нарезанные кем-то листочки…

Мы с Татьяной быстро переглянулись. Теперь я не смеялась, опасаясь, что Сухоруков направит своей гнев на меня. Татьяна тоже сдерживалась, хотя я видела, как у нее на губах то и дело мелькает ехидная улыбка. Но невольно вставал вопрос: кто постарался на этот раз? Сере га? Но когда он успел?..

Надо отдать должное Сухорукову, он быстро успокоился и взял себя в руки. С минуту он сидел, тупо глядя в пустой чемоданчик, потом буркнул Лопоухому, чтобы прислал кого-нибудь тут убрать. Лопоухий выскочил из комнаты и вскоре вернулся с женщиной лет тридцати семи – тридцати восьми, в фартучке. Она вежливо поздоровалась с нами и молча и быстро убрала комнату, настоящие доллары (или выглядевшие настоящими) аккуратно положила на край стола, бумагу забрала с собой и тихо закрыла дверь. Лопоухий остался с нами и встал недалеко от двери, сложив руки на груди.

– Так… – произнес Сизо, посмотрел на меня, потом на Татьяну. – Права была Юля: не надо делить шкуру неубитого медведя…

– И говорить «гоп», пока не прыгнешь, – добавила я.

Сухоруков медленно кивнул, и стал рассуждать вслух.

– Вы не могли сделать эти "куклы".

Нас обеих порадовало, что нас, по крайней мере, не подозревают.

– А Серега? – посмотрел на меня банкир. – Как считаешь. Юля?

Я думала, что он тоже не мог. Я вообще считала, что он этот кейс не раскрывал, ведь ключа-то у него, скорее всего, не было, а когда возиться с отмычками? Вон тут сколько возились…

И даже если и были, он же не проверял пачки.

Когда? Где? И не стал бы он прятать «куклы» с такой тщательностью в лесу. Да и когда Серега мог их нарезать?

Хотя… Он ведь по гостинице везде ходил со своим кейсом. Могли они лежать в нем? Если он их нарезал заранее, перед тем, как ехать в Финляндию? Но тогда где настоящие деньги?

Куда он их дел? Скорее всего, Сергей тоже оказался обманут…

Но он вручил мне десять тысяч долларов, которых в начале того злополучного вечера у него не было. Откуда они появились? О них я, правда, вслух сообщать не стала.

– Значит, в таком виде денежки покинули Питер, – заявил Сухоруков. – Делаем вывод.

Мы с Татьяной вопросительно посмотрели на хозяина особняка.

– Я надеюсь, вы не думаете, что это я…

– Нет, Юля. Ты не могла знать про деньги заранее. Тебя использовали. Серега просчитался.

И его, скорее всего, тоже использовали. Причем очень хитро…

– Вы знаете, кто?

– На девяносто девять процентов. Больше просто некому…

Сухоруков задумался, потом повернулся к Лопоухому:

– Ты все понял?

Парень кивнул, только уточнил, куда везти товарища.

– Сюда, – сказал Сухоруков. – Девочки как раз с ним побеседуют. У Юленьки, наверное, вопросов масса накопилась. Да в этом деле еще и личный интерес имеется…

– Что будет с Сергеем? – резко спросила я.

– А ты что хочешь?

– Вы его не убьете?

– Зачем же мне его убивать? – удивился Сухоруков. – Для начала побеседовать надо.

Расспросить, как дело было… Да и потом, зачем человека убивать, если его использовать можно?

С выгодой? А от Сереги может быть много пользы – если держать его в узде. Причем он должен знать, что за каждый шаг в сторону хорошенько получит кнутом…

Но в тот вечер мы так ничего и не дождались. Без каких-либо объяснений нас с Татьяной доставили домой (на моей машине, за которой следовал джип сопровождения, в который потом пересел наш водитель, вежливо попрощавшись).

Ни до чего не додумавшись, мы легли спать. Но на следующее утро я решила, что мне следует сходить на набережную перед «Крестами», чтобы подать Сереге сигнал. Совесть мучила. Я считала себя в некотором роде виноватой перед ним.

Ольга Петровна заявила мне, что я – дура набитая.

– Лучше вечером иди, – сказала Татьяна. – Сейчас там народу полно. Сама подумай: следаки, адвокаты, «дачки» народ несет… А вечерком, наверное, поспокойнее. Кстати, у тебя куклы в квартире есть?

– Бумага, что ли? – не поняла я. – Бумаги навалом.

– Нет, настоящей куклы. С косами. Не Барби, конечно. Барби слишком маленькая. Не увидит еще. Куклы, как мы в детстве играли.

– Зачем?! Или… А ты думаешь, он поймет?

– Подумает. Сокамерники подскажут. Кому-то придет в голову. Ну что еще он может подумать?

– Что беременна.

Татьяну разобрал смех, потом она заметила, что это я буду говорить «маскам-шоу», если вдруг прибегут заламывать мне руки. Тогда я должна кричать: "Осторожно! Я беременна!" и пускать слезу. Должен же мужик знать, что скоро станет отцом? Пусть даже мужик сидит в тюрьме. Ему-то это вдвойне приятно.

Я также решила посоветоваться с Татьяной, какие слова мне лучше писать рукой в воздухе для Сереги. Слов должно быть немного, они должны быть короткими, но емкими – чтобы парень все понял, глядя на меня из зарешеченного окна. Можно, конечно, перекрикиваться, но все ли услышит любимый? По-моему, «рисовать» в воздухе сигнал надежнее.

– Так и покажешь ему: "В кейсе" плюс на стоящую куклу.

– И надо бы что-то про Сухорукова…

– Нет бы фамилия была покороче! – воскликнула Татьяна. – Слушай, а кличка у него есть? Ведь должна же быть. Ну может, он сейчас такой важный и банкирствующий, а раньше-то?

– Сизо, – усмехнулась я и рассказала Татьяне историю возникновения этого погоняла.

– Вот и прекрасненько. Так и покажешь:

"Кукла у Сизо". Что еще?

– Что Сухоруков будет его допрашивать.

– Это сложнее… Хотя и так должен все понять. Раз кукла у Сизо… Ладно, Юлька, посмотришь по обстоятельствам. Если спокойно будет на набережной – полностью все покажешь. Что Сухоруков его допросить хочет, использовать, заставить работать на себя. Ну в общем, смотри по обстановке. А сейчас пошли по соседям, куклу в аренду просить.

Куклу нашли двумя этажами ниже. Я наплела какую-то чушь про то, что мне она нужна для репортажа, а вернувшись вечером из редакции, я ее верну. Хозяйка с дочкой моей версией удовлетворились и поинтересовались, о чем планируется мой следующий репортаж. Я ей что-то наплела. Сама для себя решила: обязательно расскажу про Аллочку (с фотографиями), а еще…

Посмотрим. Про следующий телерепортаж ничего сказать не могла. Ведь в любую минуту может позвонить Андрей, или Генка, или кто-то еще и пригласить на труп, или взрыв, или куда-то…

В девять вечера поехала в направлении Арсенальной набережной, машину поставила на Михайлова и ножками прогулялась до нужного места. Встала на тротуаре. Оказалась там не первая: неподалеку стояли две девушки лет двадцати двух, модельного вида, одна из них усиленно строчила в воздухе сообщения. Чуть дальше стояла холеная дама лет тридцати и надрывала горло. Ей отвечали. Ни одной женщины в возрасте я не увидела. Или день на день не приходится?

Огляделась по сторонам: никакие «маски-шоу» не приближались. Выкрикнула номер камеры, практически сразу же получила ответ: "Говори!" и продемонстрировала, что в кейсе была кукла, кукла у Сизо, и Сизо хочет допросить Серегу. Потом повторила сигнал еще раз.

Девчонки, стоявшие левее, передачу сигнала закончили и теперь курили, чего-то ожидая.

Я подошла к ним и поинтересовалась «масками-шоу», которые в этот момент волновали меня больше всего. Не хватало только после бандитских лап попасть еще в ментовские. Всегда, конечно, можно предъявить журналистское удостоверение, сказать, что материал собирала… Да и узнают меня в лицо, наверное. Но пока объяснишься с нашими ментами…

Две подружки ответили, что сами ни разу не сталкивались. Или пока везло. Одна приходит к своему парню, вторая – за компанию. Сейчас ждут, когда милый пульнет ответную записку. Я кивнула. Тоже собиралась подождать.

– Юля, а вы беременны, да? – девчонки кивнули на куклу в моих руках. Меня они узнали. – А вы будете хотя бы писать в декретном отпуске? То мы из ваших статей и репортажей столько узнали всего…

Я решила, что лучше просто подтвердить их догадку, не объясняя истинной ситуации. Не нужны девчонкам все детали. Сказала, что писать не брошу, да и телерепортажи тоже, скорее всего, не прекратятся. Просто камера не будет брать мой живот.

– А тебе удалось со своим трахнуться? – девчонки смотрели на меня, с нетерпением ожидая ответа.

– Ну если беременна, то естественно, – заметила я.

Они переглянулись.

– Нет, ты не поняла. Или твой что, недавно тут? Ах да, ты же нас про «маски-шоу» спрашивала.

Я сказала, что совсем недавно и практически ничего не знаю. Репортажи – это Одно, а когда твой мужчина оказывается "за забором" – совсем другое. Девчонка же, которая ходит к своему парню, со вздохом пояснила: она пока не нашла подходов для проникновения внутрь так, чтобы можно было заняться любовью и иметь хотя бы шанс забеременеть.

После чего мне рассказали историю про некую Любку (девчонкам ее в свою очередь тоже рассказали на этой же набережной), страстно желавшую ребенка от своего парня.

До его отсидки она была одной из многих девушек (парень отличался любвеобильностью), но когда он оказался под следствием, осталась одна-единственная. Парню светил длительный срок, а Любка хотела родить именно от этого человека, не зная, куда его могут послать отбывать наказание, и не представляя, удастся ли ей его еще когда-то увидеть. Проявив чудеса изворотливости, Любка смогла встретиться с любимым в мрачных стенах, возвышавшихся перед нами, причем в определенный день – когда зачатие было наиболее вероятно. И явно встречалась она с ним не через стекло и не в присутствии администрации.

Случилось удивительное: девушка в самом деле забеременела, а потом парня освободили по амнистии – до того, как она отправилась в роддом. Парень желал нести на руках не только родившегося ребенка, но и его маму, быстро ставшую законной женой. Он оценил самопожертвование русской женщины, которая и за декабристом в Сибирь, и за бандитом на стрелку. Про остальных девушек парень забыл и стал примерным семьянином, поняв, какое счастье ему привалило. Девушка получила то, о чем могла только мечтать.

Правда ли так было, или история, передавая из уст в уста, обросла множеством подробностей – не знаю. Но приведена она в том виде, в котором я услышала ее на Арсенальной набережной.

– А вы не в курсе, кого можно подкупить, чтобы туда попасть? – спросила меня девушка, у которой парень сидел в «Крестах». – Мы тут всех спрашиваем. Никто сказать не может. Неужели и вы не знаете? Интересно, сколько возьмут?

Я пожала плечами. Наверное, можно найти того, кто проведет очередную Любку к ее мужчине. Ведь в России слова "не разрешается" не существует. У нас можно все – только нужно знать, к кому обратиться и сколько дать. А если очень хочется – любая цель достижима. Для русской женщины, которая искренне любит своего мужчину и страстно желает от него ребенка.

Наш разговор пришлось прервать: к нашим ногам практически одна за другой упали две записки. Мы с девушкой бросились к ним, быстро поняли, кому какая адресована, и тут где-то неподалеку послышался вой сирены.

Не дожидаясь, чтобы выяснить, милиция это или нет, сюда они едут или в другое место, мы прощально махнули руками в сторону «наших» окон и рванули с набережной. Подскочив к своей машине, я села за руль, быстро отъехала, а потом припарковалась в тихом переулочке, чтобы спокойно прочитать Серегино послание.

"Юленька, любимая! Я все понял. Скажи Сизо, что бабки у Колобка. Значит, он их просто не взял с собой. Пусть Сизо берет Колобка за задницу. Если бабки, конечно, еще не уплыли. Дай Сизо это прочитать. Люблю. Целую.

Твой Сергей".

Глава 29

Прошло две недели. Нас с Татьяной пригласил к себе в особняк Сухоруков. Даже прислал за нами своего лопоухого подчиненного на джипе, чтобы доставить на место. Я положила в сумку диктофон, парочку запасных кассет, батарейки, фотоаппарат. Не просто же так ехать?

Татьяна же не могла не взять Сару с Барсиком.

Оружия-то у нас нет, приходится пользоваться тем, что есть.

Однако сумки у нас отобрали при входе. Самих, правда, не обыскивали – увидев диктофон в моей. К Татьяне в сумку даже заглядывать не стали. Опасались змей?

Нас проводили в тот же зал, где нам уже довелось побывать. На этот раз стол был накрыт на троих. Лопоухий замер у двери, скрестив руки на груди.

– А он что, есть не будет? – кивнула Татьяна. – Неудобно как-то…

– А чужие деньги брать удобно?! А совать свой нос, куда не просят?

Татьяна вежливо попросила Сухорукова не вопить: у нас со слухом проблем нет, а вообще нам бы хотелось лично для себя узнать, что же произошло в выборгской гостинице в ночь, когда там не посчастливилось ночевать мне. Ведь Иван Захарович пригласил нас именно за этим, не так ли?

Банкир хмыкнул, кивнул и начал свой рассказ. Он провел свое расследование, поскольку деньги пропали немалые, да и престиж того требовал. Убедился в одном: не скудеет земля русская на желающих обогатиться на халяву, причем сразу, без особых усилий. Зачем работать, если можно стибрить?

Про желание Аллы Кренинкой и Толика нам уже было известно со слов самой Аллы. Ее рассказ соответствовал действительности. Она подслушала разговор матери, подключила Толика, тот поехал в Выборг… Правда, по всей вероятности, преследовал иные цели – не те, ради которых его подключила к делу Алла. Он решил умыкнуть денежки.

Но его опередил Сергей Иванович, действовавший на пару с тестем.

– Так какие у них на самом деле были отношения с Креницким? – спросила я. – Ведь кто что говорил…

– На самом деле они были деловыми партнерами. Нельзя сказать, что любили друг друга, но понимали и принимали. Работали они в паре. Причем у них главной все-таки была не цель умыкнуть денежки, а подставить Колобова и турнуть его из «Импорт-сервиса». У Колобова пропадают деньги – значит, виноват он. Ну и я тут подключаюсь… Сергей с Редькой вполне могли представить, какие будут последствия для Колобова. Денег нет, товар ушел, прибыль потеряна. Да я с него голову должен был снять.

– Но вы дали ему время их найти?

Сухоруков кивнул. Колобов бил себя кулаком в грудь и обещал представить виновного.

Сухорукова это устраивало. Он вообще с самого начала подозревал Сергея. И решил для себя: докажет Колобов ему злой умысел Сереги – банкир заберет долю семейства Креницких себе.

– Вы прямо как следователь, – хмыкнула Татьяна.

– Э, нет, – покачал головой Сизо. – Мне нужны были просто убедительные доказательства. Я не связан по рукам и ногам никакими законами, указами и постановлениями. Если бы оказалось, что деньги умыкнул Серега или Серега на пару с тестем, я получил бы обратно и их, и свою упущенную прибыль, и, так сказать, моральный ущерб, – Сухоруков хохотнул.

Колобов развернул бурную деятельность – о чем нам с Татьяной было прекрасно известно: цейтнот засосал и нас. Колобов показательно прорабатывал разные версии, не упустил ни одной, даже самой незначительной. Если б наша милиция так трудилась… Но у них нет ни средств Колобова, ни возможностей. Ведь в наше время в нашей стране любые двери открывает лишь СКВ. Она же развязывает любые языки. Ментам бы валютные резервы Колобова – они раскрывали бы почти все преступления. Да и над ментами все-таки не висит дамоклов меч, как висел над его головой.

Когда умер Редька, Колобов решил валить все на него. С мертвого не спросишь. Колобов сразу же выделил Сереге своего адвоката, чтобы держать руку на пульсе и показать свою активность, а потом, например, вытащить Серегу за дачу нужных Колобову показаний – конечно, не в городском суде. После смерти Редьки Сереге поступило предложение: ты говоришь, что Редька велел тебе умыкнуть у меня деньги, ты умыкнул, но сел благодаря гаду тестю, который решил воспользоваться ими единолично. А теперь ищи-свищи ветра в поле.

– Но ведь он должен был предполагать, что Серега в самом деле умыкнул чемоданчик?

С фальшивыми бабками?

– Он знал, что это сделал Серега по предварительному сговору с Редькой. Только он и предположить не мог, что Серега не узнал, что там «куклы». Ведь Серега скинул чемоданчик в лесу, не заглянув внутрь. Серега не погнушался и другими деньгами, лежавшими в номере Колобова, – но это были деньги Редьки, которые тот вкладывал, то есть собирался вложить в "русские дискотеки", желая стать совладельцем вместе с Колобовым, который уже давно занимался этим проектом. За этим Редька и приехал в Выборг: чтобы передать Колобову бабки на дискотеки, которые в тот день получил у оптовиков за какой-то товар. Причем на встрече и веселом вечере в гостинице настоял Колобов, хотя ведь должен был бы нигде не останавливаться. С двумя миллионами баксов в чемодане! Нормальный человек рвал бы из пункта А в пункт Б. И подгадывал бы аккурат под смену купленных таможенников. А тут он, видите ли, решил немного поразвлечься, с приятелем.

И бабки оставил в гостиничном номере пусть и закрытой гостиницы, где все многократно проверены. Вот это меня и смутило в первую очередь. Надо быть полным идиотом, чтобы ночевать с такими деньгами в гостинице и оставлять их без присмотра в номере. А Колобов идиотом никогда не был. Он как бы специально предлагал чемоданчик: пожалуйста, украдите. И вот вам еще немного денежек, чтобы вы сразу же не лезли внутрь.

"Значит, вот из каких денег мне Сергей заплатил десять тысяч, – поняла я. – Конечно, зачем ему было открывать кейс? Мне дал, себе на первое время хватит…"

Колобов изначально хотел сделать Сергея с Редькой козлами отпущения. Потом ему еще был любезно предоставлен Толик. Узнав про находящегося в гостинице «прибалта», Колобов тут же отрядил верного человека за ним следить. Человек видел и удивительное превращение «прибалта» в Толика, и то, как Толик сел в нашу с Серегой машину. Тогда Колобов, правда, посчитал, что Серега с Толиком заодно. В любом случае Толика следовало нейтрализовать, а его квартиру распотрошить. Потом это убийство можно свалить на Серегу, вроде бы не поделившего с партнером деньги. Или еще увести интересующихся лиц в сторону: за «прибалтом» могли стоять какие-то "серьезные люди". Они прослышали про деньги, груз, деньги забрали, исполнителя убили.

В общем, Толик был обречен.

Сергей, узнав по возвращении от своей жены Аллы Креницкой про Толика, решил, что двойную игру ведет тесть. Тот, в свою очередь, дико разозлился, выслушав все, что ему сказала дочь. В офисе «Импорт-сервиса» Серега с Редькой бросали обвинения друг другу. Редька считал, что Серега засвечен. Тесть в самом деле отдал приказ автослесарю поработать с тормозами Серегиной машины. Креницкий ведь понял: если Серегу припрут к стенке (не органы, а более серьезные инстанции), он молчать не будет, сдаст его с потрохами. И тут еще Аллочка подтвердит, что ее муж – негодяй. Поэтому Креницкий решил: для него лучше видеть Серегу мертвым, а уж денежки он как-нибудь найдет – в Серегиной берлоге, в моей квартире, у Серегиных родителей. Ведь не в банк же зять их отнес, право слово? Но Серега не погиб, а оказался в «Крестах». Серега не знал точно, кто поработал с его тормозами, но для начала хотел, чтобы тесть его вытащил, используя свои связи.

Однако тесть этого делать не собирался. Он, наоборот, хотел засадить зятя на более длительный срок.

– Кто убил девушку в Выборге? Ту, которая оказалась в Серегином багажнике?

– Человек Колобова. По его приказу. Серегу подставляли целенаправленно.

– То есть Серега на пару с Редькой имели свой план отъема денег, Толик – свой, Колобов вынашивал свой, – пришла к выводу Татьяна. – У меня два вопроса. Где сейчас деньги? Или, вернее, куда их дел Колобов? И второй: а кого оповещала Елена Сергеевна? Ведь именно подслушав ее разговор, Аллочка начала действовать. Серегу? Он ей пудрил мозги?

Сухоруков тяжело вздохнул.

– Знаете одну русскую народную мудрость: где черт не сладит, туда бабу пошлет. Колобов сам, во-первых, никогда бы не решился на подобное, а во-вторых, ему требовался сообщник, который поможет подставить членов семьи Креницких. С Еленой же Сергеевной их связывают давние теплые отношения. Ведь такую бабу поискать надо… Колобов еще в молодости на нее облизывался – ведь они с Креницким знакомы много лет. Потом уломал, купил – ну не знаю точно. Да и Алена наверняка поняла, что с выбором просчиталась: Колобов в новые времена оказался гораздо более завидным женихом.

– Но он вроде бы женат на шведке, – вспомнила я.

– Женат. Ну и что? Для него это – брак по расчету. А с Аленой они тайно встречаются уже, наверное, лет семь-восемь, а то и десять.

– Ну как же тайно? – хмыкнула Татьяна. – Бели вы об этом знаете.

Сухоруков пояснил, что свои отношения Колобов с Еленой Сергеевной никогда не афишировали. Колобов вообще предпочитал все делать тайно. Но Сухоруков старался держать руку на пульсе – в том, что касается деловых партнеров и своих сотрудников, и откладывал по крупицам собираемую информацию, чтобы потом, в случае необходимости, ею воспользоваться.

У нас с Татьяной невольно возникли вопросы об отношениях Елены Сергеевны с Серегой и нашим соседом Стасом. Сухоруков ответил, что, скорее всего, они были частью давно вынашиваемого плана, разработанного Еленой и Колобовым. Ведь Александр Иванович давно трудился курьером, возил бабки за грузы вполне определенного рода.

– А грузы-то как в Россию попадали?! – воскликнула Татьяна. – Он что, потом через финскую и нашу границы героин пер, или что вы там ввозите?

– А поставки старой техники со свалок на что? – посмотрел на нас с хитринкой в глазах Сухоруков. – В технике много потайных уголков, в особенности если у тебя есть специалист с руками. Известный вам Сергей Иванович, например. У нас ведь не было ни одного прокола.

Раньше партии были небольшими. Старый хитрец придерживался мнения, что лучше сто раз получить по рублю и без риска, чем всю сотню сразу и с большим риском. Поэтому грузы шли маленькие, но часто. Серега оборудовал маленькие тайнички, потом их опорожнял – все сам, не привлекая посторонних.

Но Колобов с Еленой Сергеевной ждали своего звездного часа. Ведь должен был наступить день, когда у «папы» Сизо или аппетиты возрастут, или на горизонте появится такая партия, отказаться от которой будет невозможно.

И дождались. Они решили, что двух миллионов долларов им хватит на всю оставшуюся жизнь.

И начали действовать.

Колобов хитро ввернул сумму в разговор с Редькой. Тесть сговорился с зятьком. Елена по телефону вроде как предупредила Колобова об опасности: гады готовятся прихватить какие-то деньги, которые повезешь ты, дорогой. Она слышала, как они строили планы. Елена должна была знать, что дочь дома и, в свою очередь, подслушает ее разговор. Колобов с Еленой также предполагали, что Сухоруков начнет расследование, да и не только предполагали, а были в этом уверены. И вот вам, Иван Захарович, еще один камушек в огород Сереги с тестем: это точно они. А Елена Сергеевна, «подслушав» разговор мужа и зятя, хотела предупредить своего давнего любовника, чтобы был вдвойне осторожен.

А в последние дни они показательно разругались. Колобов потребовал у Елены отписать ему унаследованную ею часть акций «Импорт-сервиса». Все оформлял колобовский адвокат.

Для посторонних: Елена в обиде на Колобова, он, в свою очередь, тоже не хочет больше иметь с нею дел.

Сереге крупно повезло, что он в Финляндии встретил меня и что я согласилась провести с ним ночь. В противном случае он на самом деле взял бы жену Артура. Артур, кстати, жив-здоров и вернулся к своим обычным занятиям.

Просто отсиделся где-то в тихом месте, пока им активно интересовались из России.

"Значит, алиби в офис, о котором говорил Сергей, было липовым, а каких-то бизнесменов они с Редькой просто надули, пригласив в офис и не появившись, и даже не предупредив секретаршу. Не зря же секретарша не знала, что это за партнеры. Сереге нужно было другое алиби… Или он хотел все свалить на меня".

Для Колобова и в дальнейшем Сухорукова появление Сергея в гостинице должно было быть случайностью. И тут свою роль сыграла я.

Случайно встретились – и разместились на ночку. Откуда невинный агнец мог знать про деньги? Увидев в гостинице «прибалта», Сергей понял: тот может стать еще одним козлом отпущения. А так и меня можно подставить – хитрая журналистка не зря просочилась в закрытое заведение именно в эту ночь. А вообще я должна была подтверждать, что мы с Сергеем безвылазно сидели в номере (то есть лежали), наслаждаясь обществом друг друга. Он собирался идти в номер Колобова, когда я засну.

Но тут администратор Любаша неожиданно решила проявить заботу о своем молодом любовнике – и сообщить о прибытии тестя. Вернее, попыталась. Она позвонила нам в номер.

Сергей испугался. Он предполагал, что звонит Редька, – мало ли что случилось. Он пошел выяснять ситуацию. Сексуально озабоченная Любаша сграбастала его в объятия. Потом состоялась моя встреча с «прибалтом». Серега решил действовать немедленно, пока я выясняю отношения с другими мужчинами. Пистолет Сергею дала Любаша.

Свой большой кейс он постоянно носил не зря: я должна была запомнить, что он все время с ним не расставался – в Финляндии, потом в гостинице. То есть в нем вроде бы изначально было что-то ценное. Да и баксы следовало куда-то прятать. Ведь не мог он выйти из номера с пустыми руками, а вернуться с чемоданчиком?

Или свертком? Вдруг я проснусь? Колобов, кстати, всегда останавливался в одном и том же «люксе», и Сергей об этом знал, так что представлял, куда идти.

Но Колобов оказался хитрее всех: он приготовил "куклу".

– " Так где же деньги?! – воскликнула Татьяна. – Вы их нашли?

– Думаю, их вывезла законная жена Колобова. Шведка, влюбленная в него как кошка.

Госпожа Эриксон. Я выяснил: она приезжала в Россию как раз в те дни. Прилетела на самолете, обратно отправилась на пароме.

– То есть вы до них не добрались?!

Сухоруков пояснил, что сейчас его люди находятся в Швеции: туда вылетели «голубки» Колобов и Елена Сергеевна, правда, по отдельности. Сухоруков хотел, чтобы их (или хотя бы Колобова) взяли на месте.

– Так что будем ждать результатов.

– А нам что-нибудь причитается за наши мучения? – спросила Татьяна. – Юлька вон то к шесту прикованная сидела, то негодяи в ее квартиру вламывались… Мои змеи сколько трудились.

Сухоруков рассмеялся.

– Все вы бабы одинаковые, – заметил он. – Все деньги любите. Я вас пальцем не тронул – уже за это спасибо сказать должны. Хотя за все ваши подвиги… Но я могу у вас кое-что купить. У тебя, Татьяна.

Мы встрепенулись. Сухоруков хотел купить Сару и Барсика, чтобы охраняли его владения.

– Друзей не продают, – заявила Татьяна с гордым видом.

– Иван Захарович, вопрос можно? – Мне в голову вдруг ударила одна мысль.

– Валяй.

– Иван Захарович… – Мысли проносились с катастрофической скоростью.

– Юля, захотела – спрашивай. Ты, насколько мне известно, робостью никогда не страдала.

– Иван Захарович, я не верю, что вы сидели в колобовском сарае, – выдала я.

Сизо внимательно посмотрел на меня, Татьяна хотела что-то ляпнуть, но сдержалась. Сухоруков же вдруг дико расхохотался, а когда успокоился, попросил пояснить, почему я так решила. Я выдохнула воздух и заговорила:

– Я, может, и не права, но… Вы, Иван Захарович, личность в городе известная. О вас все – или большинство питерцев – хотя бы слышали.

Я сама, как криминальный репортер, не раз слышала о вас. А уж сколько разговоров идет про ваши начинания! Как вы что задумаете – мне несколько человек сообщают. В общем, вы постоянно фигурируете в средствах массовой информации – то в одной связи, то в другой. И не только в них. О вас знают. О вас говорят. – Сухоруков довольно кивнул. – А кто такие Колобов с Редькой? Мелкие сошки в сравнении с вами. Уровень художественной самодеятельности, не больше. – Сизо хмыкнул, но опять кивнул. – О них никто не знает, и не потому, что они сидят в глубоком подполье. Я прекрасно понимаю: есть люди, специально избегающие общения с прессой и оберегающие от нас, журналистов, свою личную жизнь, семью, бизнес, что-то еще… Но здесь не тот случай. Я постоянно слежу за ситуацией в городе – это моя работа.

Но о Редьке я знала только из-за Сергея: потому что он пошел к нему работать и женился на его дочери. В противном случае я о Креницком, скорее всего, никогда бы не услышала. Да, я написала несколько очерков на тему "Наши в Финляндии", но даже тогда фамилия Креницкий не фигурировала, и не потому, что он затаился.

Наоборот, он, возможно, на каком-то этапе нуждался в рекламе. О Колобове я не слышала никогда. Менты, регулярно сливающие мне информацию, тоже не слышали ни про того, ни про другого. Они – средние, даже скорее мелкие бизнесмены. Ну пусть средние, тяготеющие к мелким. Они – птицы низкого полета в сравнении с вами. И они работали на вас. Они – одни из многих, кто работал и работает на вас. Колобов бы не осмелился вас посадить в сарай.

Я замолчала, вопросительно глядя на Сизо.

Он опять хмыкнул.

– Молодец, Юля, – сказал наконец. – Все так и есть. Они – курьеры. И «Импорт-сервис» для меня – курьерская фирма. Только не вздумай меня цитировать! Тираж под нож пущу и вашу редакцию прикрою. Ты же понимаешь, что я могу это сделать?

Я кивнула.

– Но ты и сама знаешь, что можно писать и снимать, а что нельзя. Иначе не продержалась бы столько времени. Так вот «Импорт-сервис» – это небольшая фирма, через которую удобно перебрасывать товар. Все. Организовали ее в самом деле Колобов с Редькой, имели там что-то с поставок техники, да и немало имели – по меркам среднего россиянина. Я их обоих давно знаю. Всегда ведь лучше работать со старыми знакомыми, чем с новыми людьми. Да и такие курьеры привлекают меньше внимания – как ты сама знаешь.

Я кивнула. Когда я собирала материал о наших в Финляндии, с удивлением выяснила, что для переправки мелких партий травки через границу часто используются пожилые люди: к ним меньше подозрений. Например, травку возят в суповых пакетах. Мне даже удалось поговорить с одной бабулей шестидесяти семи лет, которая решила выйти замуж за финна, – и регулярно ездит на встречи, знакомится с претендентами, а по ходу дела подрабатывает.

А у Колобова с Редькой в придачу ко всему были «свои» таможенники, которые, правда, понятия не имели про наркоту. Им платили за провоз денег, чтобы покупать товар, затем – за провоз товара. Да и у Александра Ивановича с Павлом Степановичем была официальная фирма, как раз этим товаром и занимающаяся.

– И насчет сарая ты права. И насчет того, что Колобов не осмелился бы меня туда засадить, – продолжал Сизо. – Но это на самом деле сарай Колобова. Для меня они с Редькой – мелочь, но все-таки они не на начальном уровне работали. Это не юнцы, торгующие на дискотеке таблетками. У них были деньги, мальчики в охране – престижно теперь мальчиков иметь. Вот только смотря каких… – Сизо усмехнулся.

Сухоруков многократно слышал про сарай.

В нем сидело немало людей, с которых Колобов по своей инициативе стриг деньги. Сизо до него все было как-то не добраться. Ну может, не занимался серьезно. Других дел было много.

А тут вернулся из Швейцарии – ребята ему статью дают. Юлия Смирнова добралась. Все в точности описала – сидевшие в сарае подтвердили. Ну Сизо и сорвался.

– Поэтому и говорил тебе, чтобы ты про меня Колобову не упоминала. Я люблю сам о себе напоминать… Кстати, а тебе натурпродуктов-то привезли?

Я покачала головой. Подозреваю, что и самому Колобову, и его людям в последнее время было не до этого.

– А я думаю договориться с бабулей и дедулей. Пусть мне их регулярно поставляют. Если стольким людям понравилось… И для организма полезно. Как считаешь, Юля?

Я же уже думала, о чем писать в следующем номере нашего еженедельника… Не сделать ли мне какую-нибудь "Сарайную хронику"? Поможет Сизо договориться об интервью? И снять бы хорошо. Такой телерепортаж получится…

Он обещал – после того, как вернет деньги.

– А что будет с Сергеем? – под конец спросила я.

– Пока еще не решил, – довольно резко ответил Сухоруков.

– Но…

– Не зли меня, Юля. – В глазах Сизо мелькнул нехороший огонек.

Я решила оставить этот вопрос до нашей следующей встречи. В том, что мы с Иваном Захаровичем еще встретимся, я не сомневалась. Ну а если не встретимся… буду действовать сама.

Через день позвонил Андрюха.

– Юлька, ты представляешь, с нами сейчас связались шведские полицейские! Там двойное убийство! Колобов и его шведская жена. В ее квартире. Ну то есть в их общей, где Колобов всегда останавливался. Мне придется лететь на место.

– Ну что же, командировка в Швецию – дело хорошее. Ты хочешь, чтобы я тебя на машине отвезла? Отвезу, если ваша контора оплатит мне бензин, визу и билет на паром.

Андрей усмехнулся, заявил, что эксклюзивный материал по его возвращении – мой, и вообще он мне постарается хоть что-то передать по электронной почте, чтобы я поставила в ближайший номер. Я его поблагодарила, повесила трубку и уставилась в стену. А Елена Сергеевна-то где? Слава Богу, хоть ее не прикончили. Или ее труп просто пока не найден?

Вечером того же дня в мою квартиру позвонил грустный Стае. Я давно его не видела и вообще не знала, где он болтался все это время.

Признаться, думала, что завел новую пассию.

Деньги-то ведь надо зарабатывать, а то они имеют одну неприятную особенность: быстро кончаются.

– Юлька, она меня предала! – на глазах соседа выступили слезы.

– Кто? – в первое мгновение не поняла я.

– Алена. Елена Сергеевна. Она…

Стае всхлипнул, а я попросила его рассказать все по порядку.

Как оказалось, он вылетел в Швецию на пару со своей возлюбленной, там они разместились по отдельности ("Чтобы не привлекать внимание", – как пояснила Елена Сергеевна, только Стае не понял, чье), потом Елена прямо спросила Стаса, хочет ли он заработать миллион долларов. Ну и ее саму в придачу. Пела песни, ворковала в ухо, в общем, убедила бедного парня в безопасности планируемого мероприятия.

– Юля… я… я не знаю, что со мной случилось. Я никогда бы… Я и сейчас не верю, что пошел на такое… Как я мог?..

Я внимательно посмотрела на полностью расклеившегося Стаса, потом тихо спросила:

– Это ты, что ли… Колобова и жену его?..

Стае судорожно кивнул, а потом у него началась истерика. Боже, до чего людей доводит любовь.

Мне потребовалось приложить немалые усилия, чтобы успокоить соседа. Я заверила его, что не собираюсь идти доносить на него ни в какие органы, тем более шведские. Да и Колобов, наверное, был не самым законопослушным и благородным гражданином. Шведку, конечно, жалко, но нечего было замуж ходить за такого типа. С кем поведешься…

Но меня больше всего интересовала Елена Сергеевна, и я попросила Стаса рассказать о ней.

Она велела Стасу стереть все отпечатки пальцев в квартире, где лежали трупы, а сама в перчатках принялась за поиски тайника. И нашла его, причем довольно быстро. Тайник оказался спрятан за картиной, висевшей в гостиной. К удивлению Стаса, Елена Сергеевна его ловко открыла. Он был набит пачками долларов. Елена Сергеевна распихала их в специально сделанный пояс, который оказался у нее на теле. В результате внешне она поправилась килограммов на шесть, если не десять. Остатки денег она сунула в сумочку.

– А мне? – спросил Стае.

– Все поделим в гостинице. Здесь нельзя задерживаться ни одной лишней минуты. Ты все вытер?

Правда, одну пачку стодолларовых она Стасу все-таки сунула.

Затем они по отдельности покинули квартиру шведки, договорившись встретиться в отеле, где снимали номера на разных этажах. Но Елена Сергеевна там так и не появилась…

– А ты уверен, что она жива? – спросила я Стаса.

Сосед кивнул. Вечером он не мог не пойти к тому дому. У него собралась толпа. Стояли полицейские машины. В толпе оказались русские вполне определенной наружности. Прилично одетый Стае, которого за русского можно было принять, только если он откроет рот, постарался продвинуться поближе к соотечественникам, чтобы послушать, о чем они говорят.

– Опередила нас, сука, – цедил какой-то лопоухий тип. – Гадом буду, она это, больше некому. И где ее теперь искать, в натуре? Шеф же с нас скальпы снимет за то, что упустили…

Стае понял, что должен срочно сматываться из Швеции, – чтобы дело не повесили на него.

И наших молодцов он боялся гораздо больше, чем шведскую полицию и Интерпол.

После того как Андрей вернулся из Швеции (ни с чем), я решилась позвонить Сухорукову.

Сказала, что намерена в следующей статье рассказать про таинственную смерть Колобова и его законной супруги – на основе данных, предоставленных мне родными правоохранительными органами. Не хочет ли господин Сухоруков что-то добавить?

Сизо подумал, хмыкнул и заявил:

– Я хочу, чтобы органы помогли мне найти Елену. Только об этом не пиши. Скажи своим знакомым в частной беседе. Премию выдам в размере годового оклада. Единовременно. В свободно конвертируемой валюте. Расходы оплачу. – Он помолчал немного и добавил:

– А вообще-то я восхищен. Такая женщина… Это ж скольких мужиков она уделала и вышла сухой из воды! Это ж какую голову иметь надо! Всех, всех обвести вокруг пальца! И какой же она должна быть бабой, чтобы все мужики ради нее были готовы черт знает на что? Хотя я никогда и не был женат, на Елене бы женился. Только в приданое возьму два миллиона долларов. Если ты или твои знакомые до нее доберетесь раньше меня, передайте ей мое предложение, – Сухоруков расхохотался.

– Передам, – ответила я и подумала, что же мне взять на вооружение, чтобы быть похожей на Елену Сергеевну? Хотя жить в страхе до конца жизни не хотелось бы. Ведь Сизо это дело просто так не оставит. Или Елена Сергеевна уже все продумала?

Незадолго до ноябрьских праздников у меня в квартире раздался телефонный звонок. Некая дама, говорившая на английском, хотела встретиться с питерской журналисткой, чтобы передать мне кое-какие документы, которые могут меня заинтересовать. Соглашусь ли я на встречу? Она приглашала меня выпить кофе в центре города.

Я согласилась. И встретилась со стильной женщиной лет… тридцати двух – тридцати трех на вид. Одежда, умение держаться и подать себя выдавали в ней иностранку. Несмотря на мрачную слякотную зиму, она была в пальто песочного цвета и шляпе с полями.

Дама протянула мне прохладную руку, предварительно сняв перчатку, и повела за столик в кафе. После нескольких ничего не значащих фраз протянула прозрачную папочку с несколькими листками, заполненными текстом, и двумя фотографиями.

– Прочитайте это, – предложила она. – Сейчас. При мне. И скажите, согласитесь ли вы это опубликовать.

Материал был убойным для Сухорукова.

Причем не в том смысле, что его за это тут же возьмут органы (хотя должны бы взять), а в том, что он потеряет всех своих партнеров. Партнеры не хотят, чтобы проводимые ими сделки предавались гласности. После этой статьи он может сразу получить девять граммов свинца.

Да и меня за такую публикацию по головке не погладят. Хотя… Сухоруков не погладит, другие спасибо скажут. И вообще моя цель – дать объективную картину происходящего в городе.

Люди, знайте, кому вы доверяете свои деньги. Вон чем занимается банкир. Да и материал был – зашибись… Мне такое несколько лет собирать – не собрать, а тут принесли на блюдечке с золотой каемочкой. Я уже представила его на своей странице…

– А зачем вам это нужно? – спросила у дамы.

– Мне нужно уничтожить Сухорукова, – твердо ответила она. – Пока он не уничтожил меня раньше.

– Сто тысяч долларов, – сказала я по-русски. – Авансом. Я не мужчина, Елена Сергеевна, и не собираюсь рисковать ради вас просто так.

– Я знала, что мы договоримся, Юленька, – улыбнулась значительно помолодевшая Елена Сергеевна (и, отдать должное, изменившаяся почти до неузнаваемости) и добавила:

– Только немного поторгуемся. Пятьдесят. Но сейчас.

И ты ставишь материал в следующий номер.

Мы расстались довольные друг другом. Елена Сергеевна обещала подкинуть мне в ближайшее время еще кое-что интересное. И еще Елена спросила про Сергея. У меня на глаза тут же навернулись слезы. Сергей так и оставался в «Крестах». У меня было такое впечатление, что о нем все забыли. Мне самой больше не удалось получить разрешения на свидания – ни официальным, ни неофициальным путем, как и родителям Сергея, никакие проповедники с дарами больше не приезжали.

С Сухоруковым меня не соединяли, хотя я звонила неоднократно.

"Сколько у нас таких, как Сергей, – думала я, – кто годами дожидается суда?.." Я только регулярно ходила на Арсенальную набережную перекрикиваться с любимым, но сделать ничего не могла… Пока не могла.

– Найдешь, кому взятку дать? – спросила Елена.

– Найду, – кивнула я. Уж за пятьдесят тысяч долларов я своего мужика из тюрьмы как-нибудь вытащу. Если вначале за него требовали двадцать…

Я вышла из кафе, раздумывая, как все-таки лучше подать материал о Сизо. Елена осталась в зале. Или предложить Сизо сделку?

Он мне – Сергея, я ему – материал. Что мне сделает Елена? Хотя так, конечно, нечестно…

Должно пятидесяти тысяч долларов хватить на взятки. И у меня еще осталась часть Серегиных денег…

Моя машина стояла на параллельной улице – напротив кафе парковка была запрещена.

Заворачивая за угол дома, в котором располагалось кафе, решила: подам все без фамилии.

Просто назову героя одной буквой – С. Кому надо – поймут. И кому надо предъявлю оригиналы. Если попросят. В обмен на услугу: мне нужен Сергей.

Внезапно за спиной что-то громыхнуло.

Я резко дернулась, остановилась. Нет, не за спиной… А там, где… Крутанувшись на каблуке, я рванула назад – и не потому, что взрыв – тема для моего очередного репортажа.

На месте большого стеклянного окна зияла дыра. Внутри… Там все еще что-то падало, играли языки пламени. Кто-то из оказавшихся поблизости прохожих истошно кричал. Собиралась толпа. Из сидевших внутри никто не мог остаться в живых…, Какая-то крепкая рука схватила меня чуть выше локтя. В ухо прошипели:

– Сматываемся, быстро! Пока менты не приехали.

Я чуть повернула голову. Рядом со мной стоял Лопоухий. Он уже толкал меня в нужную сторону.

– Я должна остаться! Я…

Он еще крепче сжал мою руку и процедил:

– Иди!

У моей машины паслись Змей с Кактусом, не так давно сопровождавшие меня к Сухорукову. Тогда у нас с Татьяной отобрали найденный в лесу кейс. Но что возьмут сейчас? Мне стало просто любопытно. Я же, в первую очередь, журналистка.

Лопоухий приказал мне открыть машину и садиться за руль, сам устроился на переднем месте пассажира. Змей с Кактусом, к моему удивлению, от нас отделились и отправились куда-то пешком.

– Трогай! – приказал Лопоухий.

– Куда едем?

– Куда хочешь.

Я поехала к родному дому. Лопоухий же, не спрашивая разрешения, открыл мою сумку и принялся за изучение содержимого. Материалы о своем боссе тут же забрал, увидев баксы, только хмыкнул, но их не взял. Мою сумку бросил на заднее сиденье и попросил притормозить у края тротуара. Я притормозила и вопросительно посмотрела на него.

– До свидания, Юля, – сказал Лопоухий. – Не сомневаюсь: мы еще встретимся.

Он вышел из машины, а я развернулась и поехала к месту взрыва. По мобильному позвонила Пашке, велела ехать туда же с камерой.

Мне требовалось собирать материал для следующего репортажа.

Эпилог

На следующей неделе позвонил Сухоруков и пригласил меня на Арсенальную набережную.

– В какое именно место? – уточнила я.

– Ну как какое? Дом семь, естественно, – даже обиделся Иван Захарович. – Я там презентацию устраиваю. Ровно в полдень. Хочу, чтобы ты осветила мою новую инициативу и в криминальной хронике, и в "Невских новостях".

Я ожидала любой пакости, но только не того, что услышала в полдень.

Господин Сухоруков вознамерился строить мост: перекинуть его с Арсенальной набережной на набережную Робеспьера. Параллельно этой набережной пролегают улицы Шпалерная, Захарьевская, Чайковского, Фурштатская. Старый фонд. Самые дорогие в Питере квартиры.

Думаю, и непитерцы поймут без специальных объяснений, кто там поселился. А господин Сухоруков, как выяснилось, опять хотел проявить заботу о правоохранительных органах: у них ведь проблемы с бензином, автозак приходится в объезд гонять – Литейный мост, в принципе, недалеко, но там вечно пробки, а до Большеохтинского пилить – о-го-го. Лучше прямо – как раз напротив входа в «Кресты». Да и элитных постояльцев тогда можно будет вывозить на прогулку в Таврический сад. Закрыть его для свободных граждан (мало, что ли, садов в Питере и области?), пусть уважаемые люди там гуляют, воздухом дышат. Сизо был готов окружить его высоким забором с колючей проволокой по верху. Сделать частью комплекса.

– Мост разводной будет? – спросила я.

– Конечно, – кивнул Иван Захарович. – Как же иначе? Разве можно через Неву и не разводной?

– А назвать как думаете?

– Ну… – заскромничал он.

– Опять хотите о себе память на века оставить?

– Так ведь есть же у нас мост Лейтенанта Шмидта?

– Вы что, считаете, его сам лейтенант Шмидт строил? – спросила я. – Вообще-то первое название того моста – Благовещенский. А вы думали ваш назвать "мост Сухорукова"? Или "мост Сизо"? Или все большие буквы – СИЗО?

– А ты бы что предложила? Есть идейки?

– Ну, например, Крестовский, – ответила я.

– А ничего! – воскликнул Иван Захарович. – Здорово. Звучит. И очень к месту подходит.

"Еще бы", – подумала я.

– Ты уж освети мою инициативу должным образом, Юленька. Я считаю, что, как коренной ленинградец, должен сделать подарок родному городу к его трехсотлетию. У тебя будут ко мне вопросы?

У меня был один вопрос, и он не относился к строительству моста. Ну или это я так думала.

– А деньги-то вы вернули, Иван Захарович? – спросила я. Меня на самом деле очень интересовало, удалось ли Сизо до них добраться.

– Ну а как же?! – воскликнул он. – На что я мост-то собрался строить, как ты думаешь?!.

1

ГУИН – Главное управление исполнения наказаний Минюста России

2

Данные на 28 марта 2002 года.

3

Гуси улетели – потерял рассудок (блат.).

4

Финский фольклорист Элиас Ленрот (1802–1884) – почетный член Санкт-Петербургской АН, основатель первого финского журнала «Пчела», изображен на купюре в пятьсот финских марок.

5

В елочку – правильно (блат.).

6

Сечешь поляну – смотришь в корень (блат.).

7

Чалый – неоднократно побывавший в местах лишения свободы (блат.).

8

И вообще по состоянию, например, на 2000 год, в учреждениях ГУИН по Санкт-Петербургу и Ленинградской области содержалось более двадцати тысяч человек (считая осужденных, подозреваемых и обвиняемых), а в Питере все население – четыре с половиной миллиона. И сколько уже отсидели.

9

Около восьми с половиной тысяч содержалось весной 2001 года (время действия романа), к весне 2002-го цифра упала до примерно семи тысяч трехсот человек. Количество спецконтингента значительно уменьшилось после принятия в 2001 году закона, инициатором которого было Министерство юстиции РФ, в соответствии с которым обвиняемые в нетяжких преступлениях должны заключаться под стражу только в исключительных случаях.

10

Данные на 28 марта 2002 года. К сожалению, у автора нет точных данных по количеству холодильников и телевизоров на весну-лето 2001 года – время действия романа, однако оно не изменилось значительно, если изменилось вообще. Автор приносит свои извинения читателям.

11

Томишко был первым архитектором Главного тюремного управления. Он – автор проекта уездной тюрьмы, по которому в России были возведены двадцать два объекта. Томишко построил женскую и пересыльную тюрьмы в Санкт-Петербурге, но самой известной и крупной его работой стали «Кресты», к строительству которых приступили весной 1884 года, при Александре Третьем. Работы продолжались пять лет и семь месяцев. При взгляде на комплекс с высоты птичьего полета видны два мощных креста – это два однотипных, пятиэтажных, крестообразных корпуса. Томишко считал, что архитектурный образ тюрьмы должен соответствовать образу монастыря. Преступник – грешник, следовательно, должен жить подобно монаху. "Кресты", кстати, проектировались как одиночная тюрьма. Но грешный преступник может и раскаяться (и по идее должен раскаяться) и тогда будет спасен, поэтому вполне естественно было включить в проект образ креста Спасителя. И если посмотреть на комплекс с Невы, центральным оказывается храм, возвышающийся над другими строениями из красного кирпича. "Кресты" строили заключенные на месте старой исправительной тюрьмы. По мере строительства новой тюрьмы старое здание ломали. Сегодня это крупнейший следственный изолятор не только в России, но и в мире.

12

Например, «Таллинская» колбаса – пятьдесят Два семьдесят за килограмм, банка тушенки в триста двадцать пять граммов – шестнадцать рублей, килограмм «Ленинградского» печенья – двадцать семьдесят, сто граммов «Нескафе» – пятьдесят пять. Цены даны на 21 апреля 2001 года.

13

Демчук С. В. – начальник СИЗО «Кресты» до осени 2001 года.

14

СИЗО № 5 – единственный женский изолятор в Санкт-Петербурге.