Рамзес (№4) - Госпожа Абу-Симбела

С развевающимися по ветру волосами, одетая в простое белое платье, Нефертари с восхищением любовалась пейзажами Среднего Египта; пальмовые заросли, зелень по краю воды, поселки с белыми домами на холмах источали сладость рая, которую праведники откроют по ту сторону бытия и которую царская чета пыталась построить на земле.

— Не боишься, что наше отсутствие...

— Я посвятил большую часть царствования северу, пришло время заняться югом; Египет не выживет без союза Двух Земель. И война с хеттами так долго удерживала меня вдали от тебя.

— Она не закончилась.

— Азия скоро пройдет через глубокие потрясения; и если существует шанс на мир, не нужно ли его использовать?

— Это причина секретной миссии Аша, ведь так?

— Он очень рискует. Но кто, кроме него, мог бы хорошо выполнить такое деликатное поручение?

— Мы вместе как в радости, так и в страдании, как в надежде, так и в страхе; пусть магия этого путешествия защитит Аша.

На палубе послышались шаги Сетау.

— Могу я вас побеспокоить?

— Подойди, Сетау.

— Я предпочел бы остаться около Ка; этот мальчик станет превосходным магом. В отношении его защиты будьте спокойны: никто не сможет преодолеть незримый щит, который я создал.

— Разве вы с Лотос, не спешите вновь увидеть вашу дорогую Нубию? — спросила Нефертари.

— В Нубии живут самые красивые змеи на свете... Вы знаете, что капитан обеспокоен состоянием реки? Он думает, что мы приближаемся к опасной зоне и рассчитывает направиться к берегу, когда мы пройдем мимо островка евреев посередине не реки.

Нил после нескольких плавных поворотов, огибал крутой отвесный берег, где селились грифы, и величественно удалялся от обрыва. Скоро взору путешествующих открылись горные цепи, протянувшиеся километров на двадцать.

Нефертари поднесла руку к горлу.

— Что с тобой? — забеспокоился Рамзес.

— Трудно дышать... Это ничего.

Резкий толчок заставил корабль покачнуться. Волна от водоворота. На берегу виднелись разрушенные здания покинутой столицы Эхнатона.

— Проводи царицу до каюты, — приказал Рамзес Сетау, — и позаботься о ней.

Испуганные матросы метались по палубе, не зная, что делать. Один из них упал рядом с мачтой, когда попытался вернуть парус на место, и толкнул капитана. Тот, казалось, был не в состоянии отдавать ясные распоряжения. С его губ срывались невнятные приказы.

— Тихо! — распорядился Рамзес. — Пусть каждый займет свое место, кораблем буду управлять я.

Опасность продолжалась несколько минут. Сопровождающие корабли, подхваченные противоположным течением, не понимая причин качки царского корабля, оказались вдалеке и были не способны прийти на помощь.

Когда корабль выровнял курс, царь заметил двойное препятствие.

Непреодолимое.

Посередине реки бурлил широкий водоворот; со стороны дебаркадера[9] города Солнца, где проход мог быть судоходным, путь преграждали плоты, на которых были установлены жаровни. Царский корабль ожидала неминуемая гибель. Обойти преграду не представлялось возможным.

Кто устроил эту западню поблизости от покинутого города? Рамзес понял причину приступа Нефертари, обладая способностью предвидения она ощутила приближающуюся опасность.

У царя было только несколько мгновений на раздумье. На этот раз лев ничего не мог сделать для него.

— Вот он! — завопил наблюдатель.

Далеко отбросив ножку гуся, которую он только что со смаком обгладывал, Шенар схватил лук и меч. Он, великий сановник, любящий покой и уют, ощутил в себе душу воина.

— Корабль Рамзеса изолирован?

— Так, как вы предвидели... Сопровождающие корабли отстали на приличное расстояние.

Наемник приплясывал от нетерпения. Ему, как и его сообщникам, составлявшим небольшой отряд, собранный Офиром, Шенар пообещал прекрасную добычу. Брат царя выказывал редкое красноречие, щедро добавляя в свою речь пламя ненависти, разъедавшей его сердце.

Ни один наемник не осмелился бы ударить Рамзеса из страха быть пораженным божественной энергией, которая жила в Фараоне. С момента его победы при Кадеше каждый опасался сверхъестественных сил властелина Двух Земель. Шенар пожал плечами и решил сам убить Фараона.

— Половина людей на плоты, остальные за мной.

Итак, Рамзес должен был погибнуть вблизи города Солнца словно ересь Эхнатона, наконец, по покончила бы с Амоном и другими богами, благоволившими египетскому царю. Нефертари возьмут в заложники. Шенар перебьет сопровождающих Фараона и объявит себя царем. Смерть Рамзеса решит все проблемы Шенара в одночасье.

Многие наемники прыгнули с дебаркадера на плоты и приготовились выпустить стрелы по царскому кораблю, который их сообщники под командованием Шенара атаковали сзади.

— Все гребцы на правый борт! — приказал Рамзес.

Первая зажженная стрела вонзилась в деревянную перегородку центральной каюты; прекрасная Лотос, гибкая и быстрая, потушила начинавшийся пожар куском грубой материи.

Рамзес поднялся на крышу кубрика, натянул лук, прицелился в одного из противников, затаил дыхание и выстрелил. Стрела пронзила горло наемника, его собратья спрятались за жаровни, чтобы уберечься от смертоносных выстрелов Фараона; их собственные стрелы, не достигая цели, терялись в клокочущих волнах, лишь слегка касаясь корабля.

Резкий маневр, предпринятый Рамзесом, изменил траекторию корабля, носовая часть вздыбилась на манер взбесившейся лошади, и корабль встал поперек, испытав удар яростной волны в левый борт. Появилась надежда, что течением корабль отнесет к берегу и ему удастся миновать водоворот, если их не догонят быстрые лодки людей Шенара, те уже уложили двух моряков, находившихся на корме; пронзенные стрелами, несчастные упали в воду.

Сетау побежал на нос корабля, неся глиняное яйцо, которое он держал очень осторожно. Покрытый иероглифами талисман был копией яйца мира, хранившегося в великом храме Тота в Гермополе; только маги, такие как Сетау, имели право использовать символ, наполненный опасным веществом.

Сетау был мрачен. Он предполагал воспользоваться талисманом в Нубии, если бы непредвиденная опасность угрожала царской чете, его злила необходимость лишиться такого оружия, но нужно было победить этот проклятый водоворот.

Заклинатель змей бросил яйцо мира в сердце вод. Вода, словно закипев, забурлила и спиралью пошла вниз, волна захлестнула плоты, сметя многие жаровни и утопив двух наемников.

Царский корабль больше не подвергался риску утонуть или быть подожженным, но на корме ситуация ухудшилась. Люди Шенара бросили абордажные крюки и начали карабкаться по канатам; их неистовый предводитель выпускал стрелу за стрелой, препятствуя действиям египетских моряков.

Две зажженные стрелы вонзились в парус, вызвав пожар, который Лотос снова погасила. Хотя Рамзес оказался под вражескими стрелами, он не менял позиции и продолжал уничтожать наемников. Привлеченный криками, шедшими с кормы корабля, он повернулся и увидел, что один из пиратов занес топор над головой безоружного матроса.

Стрела Фараона пронзила руку нападавшего, и тот отступил, крича от боли; Боец вонзил когти в голову другого наемника, которому удалось подняться на мостик.

На мгновение взгляд Фараона скрестился со взглядом предводителя банды, бородатого и разъяренного человека, целившегося в него. Почти незаметным движением Фараон переместился налево; стрела задела его щеку. Разгневанный главарь отдал оставшимся в живых приказ к отступлению.

Возобновление пожара удивило Лотос, у нее загорелось платье. Нубийка нырнула в воду, но неудачно, затухающая спираль водоворота увлекла ее за собой. Она не могла плыть и взмахнула рукой, чтобы позвать на помощь.

Рамзес нырнул следом за ней.

Выйдя из каюты, Нефертари увидела, как царь исчезает в водах Нила.

ГЛАВА 30

Проходили минуты.

Царский корабль и сопровождающие его корабли бросили якорь вблизи города Солнца в ставших спокойными водах. Трем или четырем наемникам удалось бежать, но их судьба не занимала ни Нефертари, ни Сетау. Как и у Бойца, их взгляды были прикованы к месту, где исчезли Рамзес и Лотос.

Царица вознесла молитву Хатор, богине навигации; со спокойствием и достоинством, которые покорили сердца моряков, Нефертари ожидала отчета людей, отправленных на поиски исчезнувших. Одни бороздили реку, другие высадились на берег, чтобы лучше обследовать высокие травы, окаймлявшие берега. Несомненно, течение отнесло далеко на юг царя и нубийку.

Сетау оставался около царицы.

— Фараон вернется, — прошептала она.

— Ваше Величество... Река иногда безжалостна.

— Он вернется, и он спас Лотос.

— Ваше Величество...

— Рамзес не закончил свое дело, поэтому он не может умереть.

Сетау понял, что он не в силах поколебать твердую убежденность царицы: но как прореагирует она, когда будет вынуждена признать неотвратимое. Заклинатель змей забыл о собственной боли, чтобы разделить боль Нефертари. Он уже представлял себе ужасное возвращение в Пи-Рамзес и объявление двору об исчезновении Рамзеса.

Шенар и его сообщники, несомые сильным течением, проплыли не один километр, прежде чем смогли перевести дыхание. Они пустили лодки вниз по реке и устремились в находящийся на берегу поселок, где обменяли аметисты на ослов.

— Куда мы идем? — спросил наемник-критянин.

— Ты направишься в Пи-Рамзес, а ты пойдешь предупредить Офира.

— Он меня не похвалит.

— Нам не в чем себя упрекнуть.

— Офир не любит поражений.

— Он знает, что мы имеем дело с сильным врагом и что я не щажу сил. И ты ему передашь две добрые вести. Первая: я видел Сетау на борту; царского корабля, следовательно, Ка не пользуется его защитой. Вторая: я отправляюсь в Нубию, как предусмотрено, и там убью Рамзеса.

— Я предпочитаю идти с тобой, — сказал критянин, — а к Офиру пусть пойдет кто-нибудь другой. Я умею драться и травить дичь.

— Договорились.

Неудача не огорчила Шенара. Бурная деятельность превратила его в военачальника, сдерживаемая долгие годы ярость, наконец, нашла себе применение. Разве не застал он врасплох Рамзеса Великого, не достиг кое-чего с небольшим отрядом воинов и своей изобретательностью?

При его упорстве судьба пошлет ему, наконец, удачу.

На всех кораблях царской флотилии царила тишина. Никто не осмеливался начать разговор из опасения потревожить горестные размышления царицы. Приближался вечер, а Нефертари все еще стояла на палубе, устремив взгляд на берег.

Сетау тоже молчал, лелея последнюю надежду, которая соединяла его с тенью Рамзеса. Но когда солнце зайдет Нефертари придется признать ужасную реальность.

— Я знала об этом, — сказала она тихим голосом, удивившим Сетау.

— Ваше Величество...

— Рамзес находится там, на крыше белого дворца.

— Ваше Величество, наступает ночь. И...

— Посмотри хорошенько.

Сетау определил место, куда ему указала Нефертари.

— Нет, это только мираж.

— Мои глаза его видят, давай приблизимся.

Сетау не осмелился противоречить требованиям царицы. Царский корабль поднял якорь и направился к городу Солнца, на который уже спустились сумерки.

Заклинатель змей снова посмотрел на крышу белого дворца, где когда-то жили Эхнатон и Нефертити. В одно мгновение ему показалось, что он там различает стоящего человека. Он протер глаза, посмотрел получше. Мираж исчез.

— Рамзес жив, — повторяла Нефертари.

— Ускорьте ход! — потребовал Сетау.

И силуэт Рамзеса приближался, становясь все больше и больше в последних лучах солнца.

Сетау не переставал сердиться.

— Почему властелин Двух Земель не попытался подать нам знак о своем присутствии и не позвал на помощь?

— У меня было дело поважнее, — ответил царь. — Мы с Лотос проплыли под водой, она потеряла сознание, и я подумал, что она захлебнулась. Мы достигли берега на южной окраине покинутого города, и я долго приводил в чувство Лотос. Затем мы отправились к центру города и нашли наиболее высокое место, чтобы подать вам сигнал о нашем присутствии. Я знал, что дух Нефертари следует за нами шаг за шагом и что она увидит нас.

Царица скрывая свое волнение, прижимала к груди руку Рамзеса.

— Я подумал, что яйцо мира не смогло спасти тебя, — проговорил сквозь зубы Сетау, — если бы ты исчез, моя репутация пострадала бы.

— Как чувствует себя Лотос? — выразила беспокойство царица.

— Я ей дал успокоительную микстуру, после долгого ночного сна она забудет это злоключение.

Виночерпий налил в кубки свежего белого вина.

— Было время, — сказал Сетау, — когда я спрашивал себя, находимся ли мы еще в цивилизованной стране?

— Во время сражения, — спросил Рамзес, — ты рассмотрел главаря нападавших?

— Они мне показались злобными, все на одно лицо, я даже не заметил присутствия главаря.

— Это был бородатый, полный ярости человек век, со взглядом, затуманенным ненавистью... Лишь в одно мгновение мне показалось, что я узнал Шенара.

— Шенар умер в пустыне по дороге на каторгу. Даже скорпионы уже закончили его объедать.

— А если он выжил?

— Если это случилось, он будет думать только о том, чтобы спрятаться, а не гоняться за тобой с бандой наемников.

— Эта западня была не случайной, и мы чуть не погибли.

— Может ли ненависть поглотить человека, настолько, чтобы превратить знатного вельможу в воина, готового на все, даже убить собственного брата и напасть на священную личность Фараона?

— Если речь идет о Шенаре, то он только что дал тебе ответ.

Сетау нахмурился.

— Если это чудовище еще живо, мы не должны оставаться безучастными. Безумие, которое его направляет, является безумием злых духов, живущих в пустыне.

— Это нападение не было случайным, — повторил Рамзес и добавил. — Как можно скорее собери каменотесов ближайших городов.

Одни пришли из Гермополя, города Тота, другие из Асьюта, города Анубиса; десятки каменотесов расположились в наспех построенном городке и, выслушав короткую, но твердую речь Рамзеса, начали работать под управлением двух мастеров.

Перед дворцом покинутого города Рамзес сформулировал свои требования: город Солнца, посвященный богу Атону, должен исчезнуть. Один из предшественников Рамзеса, Горемхеб, разобрал некоторые храмы и использовал их камни как материал для пилонов в Карнаке. Как только они заставят исчезнуть дворцы, дома, мастерские, набережные и другие постройки мертвого города, Рамзес закончит свое дело. Только усыпальницы, в которых не было мумий, должны остаться нетронутыми.

Царский корабль задержится здесь до тех пор, пока здания не будут разрушены до основания; скоро песчаные ветры засыплют их, низвергнув в небытие забытую столицу, ставшую вместилищем злых сил.

Распорядители переправят материалы на грузовые корабли, чтобы передать их на нужды соседних населенных пунктов. Раздача мяса, масла, пива и одежды побудит рабочих со старанием заниматься своей задачей.

Рамзес и Нефертари в последний раз посетили дворец города Солнца; декорированный настил будет вновь использован во дворце Гермополя.

— Эхнатон ошибался, — признал Рамзес, — вера в единого бога, которую он восхвалял, завела его в тупик. Он сам предал дух Египта. К несчастью, Моисей пошел по той же дороге.

— Эхнатон и Нефертити были царской четой, — напомнила Нефертари, — они уважали наши верования и проявили мудрость, ограничив свой опыт во времени и пространстве. Установив пограничные столбы, они заперли культ Атона в этом городе.

— Тем не менее, вера в Атона еще долгое время продолжала смущать умы людей. Я не уверен, что исчезновение города, где тьма заменила свет, развеет все беды. По крайней мере, это место вновь станет пустыней и больше ни один восставший не воспользуется им как своим убежищем.

Когда последний каменотес покинул разрушенный город, отныне обреченный на молчание и забвение, Рамзес отдал приказ плыть в сторону Абидоса.

ГЛАВА 31

При приближении к Абидосу сердце Рамзеса сжалось. Он знал, как отец любил этот город, какое значение он придавал постройке великого храма Осириса, и он упрекал себя, что так долго не возвращался сюда. Конечно, война с хеттами и защита Египта занимали все его помыслы, но никакое оправдание не будет понято богами во время суда.

Сетау представил себе толпу «чистых жрецов» с обритыми головами, благоухающих и одетых в белые платья, крестьян, нагруженных подношениями, жриц, играющих на лирах, спешащих, чтобы встретить царя. Однако причал был пуст.

— Здесь что-то не так, — объявил он, — оставайся на корабле.

— Чего ты опасаешься? — спросил Рамзес.

— Представь, что другие наемники захватили храм и готовят тебе новую западню.

— Здесь, на священной земле Абидоса?

— Не нужно рисковать, отправимся дальше на юг.

— Как признаю я, что часть моей земли была для меня неприкасаема? И чем теперь является Абидос?

Гнев Рамзеса был страшнее урагана бога Сета.

Сама Нефертари не надеялась успокоить его.

Флотилия пристала к берегу. Фараон лично возглавил отряд колесниц, отдельные части которых были привезены на судах и теперь спешно собраны.

Путь, ведущий от причала до паперти храма, был пустынным, как если бы священный город покинули. Перед пилоном громоздились блоки известняка со следами обработки, инструменты, уложенные в ящики. Под тамариском, отбрасывающим тень на паперть, стояли большие деревянные сани, нагруженные гранитными блоками, поступавшими из карьеров Асуана.

Удивленный Рамзес направился во дворец, примыкающий к храму.

Сидя на ступенях, ведущих к основному входу, старик клал козий сыр на кусок хлеба. Появление воинов испортило ему аппетит; охваченный страхом, он оставил свою еду и попытался убежать, но был схвачен пехотинцем, который привел его к Фараону.

— Кто ты?

— Я один из уборщиков дворца.

— Почему ты не на работе?

— Но... Нечего делать, потому что они все уехали. Да, почти все... Осталось несколько жрецов, таких же старых, как и я, около священного озера.

Несмотря на усердие Рамзеса в начале своего правления, храм был еще не закончен. Миновав пилон, царь и несколько воинов пересекли административную территорию, состоявшую из домишек, мастерских, бойни, булочной и пивоварни, поражавших безлюдьем, и торопливым шагом направились к жилищам жрецов. Сидя на каменной скамье, опираясь на посох из акции, один старик с обритой головой попытался встать при приближении царя.

— Не утруждай себя, служитель богов.

— Вы — Фараон... Мне столько говорили о Сыне Солнца, чья мощь испускает лучи, как светило! Мои глаза слабы, но я не могу ошибиться... Как я рад, что увидел вас до того, как смерть заберет меня. В девяносто два года боги дарят мне огромную радость.

— Что здесь происходит?

— Всех забрали на другие работы.

— Но кто позволил?

— Управитель соседнего города... он посчитал, что персонал храма слишком многочисленен, что более полезно ремонтировать лодки, чем совершать ритуалы.

Управитель был жизнерадостным толстяком; пухлый живот стеснял ему движения, и он передвигался только на носилках. Но во дворец Абидоса его привезли на колеснице.

Ценой мучительного усилия управитель пал ниц перед царем, сидевшим на позолоченном деревянном троне, ножки которого были сделаны в форме львиных лап.

— Простите меня, Ваше Величество, я не был предупрежден о вашем прибытии! Если бы я знал, то организовал достойную вас встречу, я бы...

— Ты ответственен за перевод персонала Абидоса на другие работы?

— Да, но...

— Ты забыл, что она категорически запрещена!

— Нет, Ваше Величество, но я подумал, что эти люди были не так уж заняты, и лучше было бы дать им полезную работу в провинции.

— Ты оторвал их от дела, которое им поручил мой отец и которое я подтвердил.

— Я все же подумал...

— Ты совершил очень серьезную ошибку. Знаешь ли ты, какое наказание ожидает тебя? Сто палочных ударов и отрезанные нос и уши.

Бледный управитель забормотал:

— Это невозможно, Ваше Величество, это бесчеловечно.

— Ты знал, что совершаешь ошибку, и знал, каким будет наказание. Даже суд тебе не потребуется.

Уверенный, что суд вынесет наказание, может быть, даже более жестокое, управитель зашелся в стенаниях.

— Я плохо поступил, это правда, но это не для личного блага! Благодаря рабочим Абидоса была быстро сделана запруда и углублены каналы.

— В таком случае, я заменю наказание: ты и твои подчиненные послужите рабочими на строительстве храма до его окончания.

Каждая жрица и каждый жрец выполнили свои ритуальные обязанности таким образом, чтобы храм Осириса стал схож с небесным сводом, освещающим все лица. Рамзес освятил золотую статую, изображавшую его отца, и справил вместе с Нефертари церемониал подношения Законам Маат. Двери из ливанского кедра, покрытые электрумом, пол, покрытый серебром, гранитные пороги, разноцветные барельефы превращали храм в место, словно из другого мира, где божественные силы проявлялись во всей своей мощи. На алтарях стояли цветы, вазы с благовониями и пищей, предназначенной Незримому.

Сокровищница была заполнена золотом, серебром, царским льном, праздничным маслом, ладаном, вином, медом и мазями; в хлевах стояли тучные быки, коровы и крепкие телята, в закромах хранилось зерно лучшего качества. Как об этом гласили иероглифы: «Фараон множит для бога все земное».

В речи, произнесенной перед знатью провинции, собранной в приемном зале дворца Абидоса, Рамзес объявил, что корабли, поля, живность, ослы и все другие богатства, принадлежавшие храму, не могут быть отняты ни под каким предлогом. Что касается хранителей полей, птицеловов, рыбаков, землепашцев и другого персонала, прикрепленного к владению Осириса, чтобы сделать его процветающим, то никто из них не может быть отозван для выполнения какой-либо работы в другом месте.

Любой, нарушивший этот указ, понесет телесное наказание, будет освобожден от всех должностей и приговорен ко многим годам каторги.

Под присмотром Рамзеса работы продвигались быстро; обряды освящали изваяния богов, зло было наказано, и храм наполнялся силой Маат.

Нефертари проводила счастливые дни. Это пребывание в Абидосе предоставило ей неожиданный случай исполнить мечту своей молодости: жить рядом с богами, склоняться перед их красотой и проникать в их секреты, совершая ритуалы.

Когда приблизился момент, чтобы закрыть двери храма на ночь, Рамзеса с ней не было. Царица отправилась на поиски и обнаружила его в помещении, посвященном памяти предков, где он разглядывал список фараонов, которые предшествовали ему, начиная со времен первой династии. Запечатленные в иероглифах их имена всегда будут в памяти людей; имя Рамзеса Великого последует за именем его отца.

— Как быть достойным этих великих людей? — спросил себя царь громким голосом. — Должностные преступления, глупость, ложь... Удастся ли фараонам когда-нибудь вырвать эти пороки из сердца людей?

— Не удастся, — ответила Нефертари, — но все они будут вести эту борьбу, заранее проигранную, и лишь немногие добьются победы.

— Если даже священная территория Абидоса не уважалась, стоит ли вообще принимать указы?

— Ты отчаялся, Рамзес?

— Поэтому я пришел посоветоваться со своими предками.

— Они могут тебе дать только один совет: извлекать пользу из испытаний, чтобы усилить свое могущество.

— Нам так хорошо в этом храме, здесь царит мир, который мне не удается установить в невежественном мире.

— Моя обязанность — оторвать тебя от соблазна, даже если я говорю вопреки моему самому дорогому желанию.

Рамзес заключил царицу в объятия.

— Без тебя мои действия — только бессмысленные жесты. Через две недели состоятся таинства Осириса. Мы будем присутствовать при совершении этих ритуалов, у меня есть к тебе предложение: и решать тебе.

Вооруженная палками, издавая отчаянные вопли, толпа бесчинствующих напала на процессию. В маске бога-шакала, «открывателя дорог», жрец Абидоса прогнал нападавших, произнеся слова проклятия, чтобы изгнать темные существа с лодки Осириса.

Посвященные в таинство помогали «открывателю дорог» и разгоняли тех, кто восстал против света.

Процессия возобновила свой путь к острову Первого Утра, где Рамзес в образе Осириса, раненного братом, возлежал на ложе. Воды Нила окружали этот главный холм, которого достигли, используя мостик, две божественные сестры Исида и Нефтида.

Остров находился в сердце колоссального сооружения, состоявшего из десяти монолитных столбов, поддерживающих потолок, достойный времен пирамид. Тайное святилище Осириса заканчивалось комнатой, где хранился саркофаг бога.

Нефертари играла роль Исиды, супруги Осириса, а Красавица Изэт изображала Нефтиду, чье имя означало «хранительница храма». Сестра Исиды помогала Осирису во время ритуалов, которые выводили бога из покоев смерти.

Нефертари согласилась с предложением Рамзеса; ей показалось желательным участие Изэт в ритуале.

Две женщины преклонили колени, Нефертари в голове ложа, Красавица Изэт — в ногах; кувшин со свежей водой — в правой руке, круглый хлеб в левой; они прочитали длинные и трогательные литании, необходимые для того, чтобы заставить забурлить новую энергию в венах неподвижного тела.

Их голоса соединились в единой мелодии под покровительством богини неба, чье огромное тело, населенное звездами, простиралось над ложем воскресения.

На исходе долгой ночи Осирис воскрес. И он произнес слова, которые произносили все его предшественники, совершая те же таинства: «Чтобы мне был дан свет на небе, созидательная сила на земле, справедливость голоса в царстве потустороннего мира и способность путешествовать во главе звезд; чтобы я мог схватить носовую веревку на лодке ночи и кормовую — в лодке дня».

ГЛАВА 32

Урхи-Тешшуб был в ярости.

Гадание другого прорицателя в храме бога грозы закончилось тем же результатом: мрачные предсказания, запрещение предпринимать наступление. Большинство воинов были настолько суеверны, что Урхи-Тешшуб не мог идти дальше. И ни один жрец не в состоянии указать дату, когда предсказание станет благоприятным.

Хотя лекари двора оказались не способны улучшить состояние Муваттали, император не соглашался умирать. По правде говоря, эта долгая агония была на руку Урхи-Тешшубу: никто не обвинит его в убийстве. Лекари определили, что император страдает от сердечного приступа и хвалили преданность сына, который каждый день наносил визит больному. Урхи-Тешшуб был недоволен отсутствием Хаттусили, тот словно бы насмехался над здоровьем своего брата.

Когда он столкнулся с благородной и гордой Путухепой, супругой Хаттусили, сын императора не преминул съязвить.

— Где прячется ваш муж?

— Хаттусили находится в провинции по приказу императора.

— Мой отец мне об этом не говорил.

— По мнению лекарей, Муваттали не сможет больше произнести ни слова.

— Вы неплохо осведомлены.

— Однако вы запретили посещать покои императора и присвоили себе одному право ходить туда.

— Муваттали нуждается в отдыхе.

— Все мы желаем, чтобы он поскорее вернулся к своим обязанностям.

— Конечно, но представьте себе, что эта болезнь продлится еще долго. Нужно будет принять решение.

— Без Хаттусили это невозможно.

— Заставьте его вернуться во дворец.

— Это приказ или совет?

— Как вам нравится, Путухепа.

Путухепа покинула столицу ночью в сопровождении нескольких охранников, еще раз удостоверившись, что Урхи-Тешшуб не послал за ней соглядатаев.

При виде мрачной крепости, где скрывался Хаттусили, она задрожала; не захватил ли отряд ее мужа в плен, чтобы расположить к себе главнокомандующего. В этом случае ее жизнь, так же, как и жизнь Хаттусили, окончилась бы самым жестоким образом за этими серыми стенами.

У Путухепы не было желания умирать. Она чувствовала в себе силы послужить империи, хотела пережить еще много жарких лет, еще тысячи раз преодолеть дикие тропы Анатолии и увидеть Хаттусили владыкой хеттов. Если бы существовал шанс, каким бы маленьким он ни был, победить Урхи-Тешшуба, она ухватилась бы за него обеими руками.

Встреча воинов крепости успокоила жрицу; она была сразу же проведена в центральную башню в покои коменданта.

Хаттусили вышел ей навстречу, они обнялись.

— Урхи-Тешшуб уже властвует в столице.

— Здесь мы в безопасности; все воины этого отряда его ненавидят. Многие из них испытали на себе несправедливость и жестокость Урхи-Тешшуба. Путухепа заметила присутствие человека, сидевшего перед очагом.

— Кто это? — спросила она тихим голосом.

— Аша, верховный сановник Фараона и чрезвычайный посол.

— Он здесь!

— Он — может быть, и есть наш шанс.

— Но... что предлагает он?

— Мир.

Хаттусили был поражен. Темно-карие глаза его супруги засияли, как если бы их озарил внутренний свет.

— Мир с Египтом, — повторила она. — Мы знаем, что это невозможно!

— Не должны ли мы использовать этого неожиданного союзника в наших интересах?

Путухепа отстранила Хаттусили и подошла к Аша. Дипломат поднялся и приветствовал красавицу-хеттку.

— Извините меня, Аша, я должна была поприветствовать вас раньше.

— Кто не поймет радости встречи супругов?

— Вы очень рискуете, находясь здесь.

— Я рассчитывал направиться в столицу, но Хаттусили убедил меня дождаться вашего прибытия.

— О болезни императора вам уже известно?

— Я постараюсь все же поговорить с ним.

— Бесполезно, он умирает: империя принадлежит Урхи-Тешшубу.

— Я приехал, чтобы предложить мир, и я его добьюсь.

— Вы забываете, что единственная цель Урхи-Тешшуба — разрушение Египта? Я не одобряю его упорства, хотя сознаю, что мощь нашей империи порождена войной.