- Он сейчас придет сюда,- сказал тот, который убил улитку, и прибавил со злобой, - шли бы они все скорей, или позволили бы хоть штаны надеть! Продувает!
      - Все из-за этой Клеопатры.
      - Надоели они мне хуже горькой редьки.
      - А где же твоя диктаторская тога?
      - А вон она сохнет... промочил во время перехода через Рубикон... - и он кивнул на простыню, висящую на ветке. Морис побледнел. Он вспомнил, что где-то тут же должен был быть сумасшедший дом. Не в его ли парк он забрел iio ошибке? Он робко оглядел странных собеседников.
      - Если они не придут через минуту, - сказал тот, у которого сушилась тога, - честное слово, я надеваю штаны и требую прибавки!
      - В самом деле, платят же Помпею и Марку Антонию по 500 франков.
      - Они - русские...
      - А я француз, черт меня побери!
      - Идут, идут, - крикнул другой.
      Они внезапно приняли гордые позы.
      Морис спрятался за простыню, увидав толпу подобных же странных воинов и господина Бисанже, который быстро устанавливал свой аппарат в стороне на полянке. Какой-то маленький и толстый человечек, утирая пот со лба, кричал охрипшим голосом:
      - Больше суровости в лицах, господа, больше суро - вости... Чтоб в вас можно было узнать победителей э... э... Гаструбала. Кричите все хором!
      - Вы нам мало платите,- загудела толпа, размахивая мечами,- мы ведь не святые, чтоб жить воздухом.
      - Больше экспрессии! Больше экспрессии!
      - Хотя бы двадцать пять процентов накинули,- орали квириты все громче и громче.
      - Цезарь одним жестом успокаивает воинов, - крикнул человек.
      Тот, который сушил свою тогу, вдруг поднял руки, и толпа смолкла.
      - Я тоже заявляю,- сказал он торжественно,- что больше не стану стараться за эти гроши! Мне американцы предлагают более сносные условия!
      - Воины разражаются крикаш одобрения! - крикнул человечек.
      - Да, да,-заорала толпа,-и мы поступим к американцам.
      - Цезарь вспоминает походы и победы.
      - Помните, товарищи, когда нас нанимали, нам обещали не только жалование, но и обед из двух блюд с бутылкой простого вина и даровые билеты на метрополитен.
      - Помним, помним, - гаркнули квириты.
      - Русским эмигрантам из буржуазных слоев населения платят по 500 франков, а я - французский пролетарий...
      - Цезарь показывает воинам грамоту о даровании им всяческих привилегий... где грамота?
      - Здесь написано, - крикнул Цезарь, вынув из-под лат "Humanite" и взмахнув им:- что синдикат рабочих...
      - Цезарь показывает свою тогу, побывавшую в десятках боев.
      - Клянусь,- крикнул Цезарь,- что, если мне не обещают прибавки, я во время объяснения с Клеопатрой покажу язык публике!
      Он величественно сорвал с ветки простыню. Морис Фуко вне себя от ужаса заметался по полянке.
      - Гоните его,- кричал яростно толстяк,- бейте его...Он испортил нам всю сцену...перестаньте вертеть... .
      Стрекот аппарата умолк.
      - Что это значит, милостивый государь, - орал толстяк,- вы испортили нам по крайней мере три или четыре метра. Как вы осмелились сделать это.
      Морис в страхе побежал к Бисанже, который, узнав его, быстро шепнул: "Ждите меня у ворот", а сам крикнул: "Это сумасшедший из соседней больницы...пустяки! Он никого не тронет!" И, воспользовавшись тем, что все бросились врассыпную, Морис пустился бегом по аллее. У ворот он упал на скамейку и подумал о том, что недаром он всегда ненавидел древнюю историю. Его в детстве не раз били палкой из-за Юлия Цезаря, а теперь опять чуть не побили.
      Скоро зашуршал песок аллеи, и господин Бисанже показался у ворот, раскуривая сигару.
      - Ха-ха-ха! Ваше канотье очень хорошо на Итальянском бульваре, но у стен Капитолия немного режет глаз... Не так ли!.. Но это пустяки, пока на свете существуют ножницы... Чик - и хронология удовлетворена! Или кто там еще?..
      - Великая вещь кино, сударь! Одним взмахом ножниц уничтожается целая армия, целое столетие... Недавно у нас Наполеону вместо треуголки подсунули по ошибке цилиндр... Актеру, разумеется, все равно, он напялил его так, словно великий корсиканец никогда не снимал с головы цилиндра! Но я. заметил вовремя, и неприятность оказалась всего в какие-нибудь полметра... Что значит полметра для братьев Патэ, сударь, когда они владеют капиталом в миллионы метров... О... это удивительные братья, сударь!.. Но сейчас у нас передышка, и я к вашим услугам... Клеопатра не едет... ее вызвали по телефону... Чем могу служить, сударь?
      - Видите ли, я хотел вас расспросить об острове Люлю... Скажите, вы производили съемку на этом острове?..
      - Все лучшие съемки за последние десять лет, сударь, произведены вот этою самою рукою... Сам Габриэль д'Аннунцио удивился однажды, почему я не отвертел себе руку... Привычка.
      - Значит, вы объездили весь мир?..
      - А как же! Для чего же мир, как если не для того, чтобы ездить по нем?..
      - Так что вы были на острове Люлю и видели эту... эту... туземную девушку?..
      - Не только видел, а вот этими самыми пальцами ущипнул ее за подбородок...
      - И она в самом деле так хороша?..
      - Не женщина, а персик... Так вот бы - ам! и проглотил бы, клянусь богом!
      - А очень длительное путешествиена этот остров?
      Господин Бисанже покачал головой.
      - Целых полгода только море и вода... Акулы еще и киты... Скучища... Два раза подвергались опасности утонуть... Один раз спаслись, а другой... тоже спаслись... Ох, уж эти мне дальние плавания.
      - А очень жарко на острове Люлю?
      - Ужас... Я раз, скитаясь по безлюдному берегу, вспомнил свою родину прекрасную Францию и прослезился... И можете себе вообразить- слезы мои закипели!..
      - И лихорадки?..
      - Все так и трясутся... как на плохом фильме!
      - Желтые?
      - Виноват?
      - Лихорадки, говорю, желтые?
      - О, как яичница!..
      - Гм! А как вы думаете, если бы вы поехали туда еще раз, вы могли бы отыскать эту девушку?
      - С тех пор я объездил столько стран и снимал столько девушек... Но чем черт не шутит!..
      - А остров не велик?..
      - Островишка дрянненький...
      - Так что там искать не так уж трудно?
      - Что искать, сударь, - блоху у себя иной раз на спине не найдешь!
      Морис Фуко поморщился.
      - Я разумею - искать эту девушку... Например, я бы мог ее там найти? Как вы думаете?
      - Охота вам, сударь! Если вам уж не терпится, так я вам скажу... у меня есть тетушка... почтенная дама, сударь, самого эдакого аристократического уклона...(Бисанже огляделся). Звякните ей по телефону, или еще лучше загляните к ней часиков в 10 вечера и скажите... Госпожа Обери, познакомьте меня и... а там распишите, что вам нужно... Недавно один мой знакомый влюбился в открытку с изображением королевы Виктории в молодости... И что же! Через два часа эта самая королева Виктория пила коньяк из его рюмки и называла его своим "индюшоночком"! Дай бог всякому иметь такую родственницу, сударь...
      - Нет, нет... это все-таки не то...
      - Ну, так ведь не воскресишь же самое Викторию. Да и неизвесно, если бы она и воскресла, стала бы она валандаться с вами!.. Теперь всюду суррогаты...
      - Но не на острове Люлю, однако!..
      - Там не додумались, но додумаются через год!..
      По парку пронесся пронзительный свисток.
      - Ого,- сказал г. Бисанже,- надо бежать... Мне сейчас предстоит чертовская пытка: извольте-ка снимать такую сценку: Клеопатра купается в бассейне, а Марк Антоний, сидя в кустах, наблюдает за ней... После этакой съемки влюбишься в вандомскую колонну, сударь, уверяю вас!
      - А разве вы не в Египте производите съемки? В рекламах сказано, что съемки производятся в Египте.
      - О, разумеется, в Египте!.. Пока это так... репетиции... Всего хорошего, сударь... Очень советую вам наведаться к моей тетушке...
      Морис пошел по широкой дуроге.
      В облаке пыли перед ним возник вдруг автомобиль, и он едва успел спрятаться за телеграфный столб, как мимо промчались Роберт Валуа и полковник Ящиков, оживленно о чем-то спорившие. Морис, радуясь, что остался незамеченным, быстро пошел по предместью и тут на одном углу опять увидал судомойку... Думая, что она его выслеживает, он молча и сурово направился прямо к ней и сказал ей отрывисто:
      - Вы мне писали? Не отпирайтесь!
      Дерзкие и веселые глаза сверкнули в ответ.
      - Еще и солнце не зашло, а ты уж пьян, как губка,воскликнула она, - а ну отчаливай, а не то мой муж так отдубасит тебя, что ты забудешь, чем пьют, ртом или ушами!..
      Морис быстро пошел прочь, сопровождаемый улюлюканьем мальчишек. "Черт бы побрал этих женщин из народа,- подумал он,- они все похожи друг на друга... и все прехорошенькие!"
      Он уже подходил к своему дому, когда возле аптеки увидал большое скопление народа. Из фиакра вынимали человека, левый рукав которого был в крови, а цилиндр словно перерезан гигантскими ножницами. В человеке он узнал адвоката Эбьена. Очевидно, Огюст наконец раскачался.
      Глава V
      Приятные и неприятные неожиданности
      Прекрасная Тереза три дня не выходила из своей комнаты. Она ходила из угла в угол, как разъяренная тигрица.
      Она уже разбила все бьющиеся предметы и теперь от времени до времени ударяла каменными щипцами по груде зеленого, золотого и малинового стекла. Портрет Пьера Ламуля, вырезанный из рамы и разрезанный серповидными кусками, лежал на блюде, над которым была с помощью шпилек укреплена надпись: "Дыня, кусок - два сантима".
      В комнате стоял одуряющий запах всевозможных духов, драгоценные лужи коих чернели на паркете. Две горничных, вооруженные огромными ножницами, резали на мелкие клочки роскошные платья Терезы, а китайчонок собирал куски их в корзинку, которую время от времени уносил и высыпал перед кабинетом банкира. За окном сиял жаркий июльский день. Из гостиной вдруг донеслись звуки гонга: это негр совершал свою полуденную пляску.
      Лакей робко постучал в дверь.
      - Барин, - сказал он, и с Терезой мгновенно сделался ужасающий припадок. Она покатилась по полу, испуская пронзительные крики, и неизвестно, сколько бы времени продолжалось подрбное ее расположение, если бы горничные, покончив с платьями, не принялись за чулки. Тереза вдруг утихла и села на полу.
      - Нет, нет, - крикнула она, - чулки нельзя резать.
      Чулки для Прекрасной Терезы были окружены, всегда неким таинственным и священным ореолом. Чулками она была впервые заманена на тернистый путь греха, на чулки ее всегда были устремлены взоры всякого мужчины, независимо от возраста и общественного положения, к чулкам, наконец, натянутым, правда, на ее стройные ножки, припадал еще так недавно Морис своими страстными устами. Вспомнив все это, она успокоилась и, прижав к сердцу несколько прозрачных шелковых пар, спросила, всхлипывая:
      - Ну, что "барин"?
      - Барин хотят проститься.
      Тереза вскочила мгновенно.
      - Почему проститься?
      - Они уезжают!
      - Надолго?
      - Надолго.
      - Пусть войдет!
      Пьер Ламуль, очевидно, был тут же неподалеку от двери, ибо он вошел тут же. Прекрасная Тереза решила не приходить сразу в хорошее настроение. Она отпрыгнула, словно увидала привидение, простерла руки и крикнула:
      - Прочь!
      - Я... я... уезжаю, - пробормотал Ламуль.
      - Изверг!
      - Я думаю поместить часть свободных денег в кокосовые рощи Соломоновых островов... но мне нужно посмотреть их, чтоб лично убедиться. Я вернусь не раньше как через два месяца.
      Тереза решила, что как раз наступил момент для окончательной победы.
      - Уезжайте,- крикнула она,- уезжайте! Бегите к своим чернокожим уродинам, влюбляйтесь в разных диких дур! Вы вернетесь через два месяца? Ха-ха-ха. Какое мне до того дело, когда уже через две недели в смиренной монахине- сестре Цецилии - никто не узнает былую Терезу! О... как я буду молить бога, чтоб он хоть разочек метнул молнию в вашу подлую лысину, чтоб он пихнул вас в лужу на самой середине Итальянского бульвара! Не прикасайтесь ко мне, ибо монахини не ведают объятий мужчин. Жалкий кромешник! Мирянин! А когда же ты уезжаешь?
      - Сегодня вечером!
      - Уже! А почему не днем?
      - Поезд идет вечером!
      - О эти расписания!
      - Вот билет!
      Не веря своему счастью, Тереза кинулась банкиру на шею.
      - Пьер, Пьер,- кричала она, - я люблю тебя!
      - Увы, это невозможно... Как же ты обойдешься без кокосов?
      Через пять минут четыре полотера и два лакея уносили из будуара остатки дурного настроения. При мысли о предстоящем блаженстве Тереза забыла все свои горести. Она даже решила не дуться совсем на Мориса, чтобы не упускать ни одного мгновения счастья. Она выбрала чулки, которые лучше всего подходили к ее малиновым губам, десять раз переменила прическу, от нетерпения готова была исколотить негра, считавшего, как ей казалось, невыносимо медленно, Наконец блаженный миг настал. Роскошный автомобиль, шурша по гравию, скрылся за воротами виллы и загудел пс шоссе. В последний раз из облака пыли мелькнула знакомая лысина. Тереза кинулась к телефону.
      - Господина Мориса Фуко,- крикнула она, изнемогая от страсти.
      - Господин Морис Фуко,- ответил голос,- уехал вчера вечером и вернется в Париж через три месяца.
      Негритенок, - поливающий в саду розы, рассказывал, что не успел умолкнуть вдали шум автомобиля, как посыпались стекла из окна комнаты барыни и на клумбу со звоном шмякнулся телефон, больно хватив негритенка по носу слуховою трубкою.
      Когда на следующее утро горничная принесла в спальню шоколад и кусочки поджаристого хлеба, то она никого не нашла на несмятой даже постели. Все шкафы были открыты и ящики выдвинуты, но кроме самых лучших чулок ничего не пропало.
      Впрочем, пропала еще сама Тереза Прекрасная.
      Часть Вторая
      Глава I
      На палубе "Геракла"
      Несмотря на то что из Гавра два раза в неделю отбывали трансатлантические пароходы, каждый раз отплытие их обставлялось так торжественно и великолепно, словно подобное происшествие случалось в первый и последний раз. Тут были особые поезда, состоявшие из великолепных синих пульмановских вагонов, оркестры музыки, пушечные салюты, аэропланы, кидающие букеты цветов, специальная газета с фамилиями отъезжающих, лотки с бюстиками Вандербильдта и Рокфеллера, из коих один непременно находился среди пассажиров, портреты Лины Кавальери по случаю пятидесятилетия со дня ее первого увлечения, и многое другое. Пароход "Геракл", долженствовавший отойти в описываемый нами день, был первый по величине пароход океанской компании, и взрослый человек должен был затратить около суток, чтобы пройти расстояние от носа до кормы. На пароходе были банки, рестораны, кинематографы, театры, отели, гаражи, спортивные клубы, уголовный и гражданский суды, сыскное отделение, церкви всех вероисповеданий и особое помещение для атеистов. Газеты всех направлений выпускались на пароходе. Об океане никто не думал. Он трепыхался где-то там, под ногами, и лишь иногда во время сильнейшего шторма публика вспоминала о нем по легонькому покачиванию судна, которое, впрочем, начинало чувствоваться обычно уже к концу шторма. Когда наступил миг отплытия, оркестры грянули марш, пушки выпалили дружно и оглушительно, родственники и провожающие заорали "ура", а количество махавших платков было так велико, что поднятый ими ветер выгнал в открытое море большой рыболовный парусник. Букеты цветов завалили палубу и берег и, попав в море, плавали словно медузы. Дамы спорили между собою относительно того, который из пассажиров - Рокфеллер, и покупали списки принадлежащих ему заводов с указанием приблизительного дохода его за последний год.
      - Велика штука- миллиард,- говорил Ящиков, плюя в голубую бездну и смотря, как окутывает дымка берега Франции,- да у нас в России - мне сестра писала - одно время нищему миллиард подать считалось неприлично.
      - Да ведь тут твердая валюта, - возражал Валуа.
      - Вот разве что твердая... Нет, что ни толкуйте, не поражает меня его богатство!.. Видите - сидит один и пьет шампанское! Не имей сто рублей, а имей сто друзей!..
      - О, Франция, - говорил Валуа, глядя на исчезающий берег,- так некогда смотрел на тебя мой предок Генрих П, отправляясь в гости к английскому королю. Взойду ли когда-нибудь, одетый в порфиру, я на твой украшенный лилиями трон, или вечно буду слоняться по кафе в жалком пиджачишке, подходящем ко мне, как корове седло. О, Франция! Прекрасная изменница! О, Франция!..
      - Человеку свойственно любить свою родину, - сказал Ящиков, нацелившись окурком сигары в чайку, - наш писатель Карамзин отлично эту мысль выразил. Самоеды, говорит, и те любят, а у них вся родина, можно сказать, одна сплошная льдина!.. А кольми паче счастливые швейцары, которые перед одним господом преклоняют гордую свою выю!.. Да-с!
      В это самое мгновение на палубу из ресторана вышел человек, при виде которого оба собеседника ахнули от изумления.
      - Эбьен! - вскричал Роберт Валуа.
      Адвокат несколько смутился.
      - Да, это я, друзья мои, - сказал он, - я еду улаживать тяжбу двух соседних островов, оспаривающих друг у друга морскую рыбу...
      - Ну, мы - люди холостые, - сказал Ящиков, - мы можем прямо сознаться: мы едем на остров Люлю! Чем я рискую! У меня еще в 1917 году отняли отчизну!
      - А у меня, - сказал Валуа, - отняли трон еще в XVI веке!
      Эбьен помолчал и заметно покраснел.
      - А как вы доберетесь до острова Люлю?- спросил он.
      - Мы доедем на этом чудище до Буэнос-Айреса, а там, говорят, рукой подать до острова Люлю! Любой извозчик, то есть, тьфу, любой пароход доставит!..
      - Вы убеждены в этом?
      - Как дважды два - четыре!..
      Внезапно на палубе раздался дикий крик. Трое собеседников с испугом оглянулись и увидели человека с боль - шою рыжею бородою в синих очках, который бежал, охваченный необычайным ужасом, а за ним следом, извиваясь и подпрыгивая, мчалась громадная кобра, при виде которой дамы испустили пронзительный визг и попадали в обморок, а все присутствовавшие мужчины выхватили револьверы.
      Трах!
      Раздался залп, подобного которому не слыхал еще никто из присутствующих. Клочки кобры разлетелись по палубе, а место смерти оказалось рябым от пуль. Рыжий господин упал в кресло, и ему была немедленно оказана медицинская помощь, оказавшаяся тем более удачною, что никаких повреждений ему змеею причинено не было. В то же время из каюты первого класса выскочил лысый, ученого вида джентльмен и с видом глубокого огорчения стал тыкать подзорною трубою в куски кобры.
      - Доктор Жан Сигаль! - вскричали Вдлуа и Ящиков.
      Эбьен в ужасе заметался по палубе.
      - Бегите! - кричал он, - Огюст сейчас выскочит!
      Но д-р Жан Сигаль покачал годовою.
      - Огюст остался дома,- сказал он,- но дозвольте спросить: кто осмелился убить Аделаиду?
      - Если речь идет об этой проклятой змее,- вскричал помощник капитана, убирая свой браунинг, - то вас самих нужно убить. Какое вы имеете право везти змею?
      - Я взял для нее билет... Посмотрите список пассажиров, там сказано: доктор Жан Сигаль 50 лет и Аделаида 4 лет. Я только забыл упомянуть, что речь идет о змее...
      - Вас бы следовало линчевать! - вскричал помощник капитана.
      - Не мог же я оставить Аделаиду без себя в Париже! Она бы искусала половину квартала!
      Рыжий человек между тем пришел в себя и отправился в ближайшее кафе выпить рюмку ликера.
      - Удивительно знакома мне его походка, - заметил Валуа.
      - Вы не знаете, кто это? - спросил Ящиков Эбьена.
      - Я уже давно обратил на него внимание. Он значится под именем Альфреда де Мюссе, но это, несомненно, выдуманное имя и выдуманное, кстати сказать, весьма неудачно.
      - Но я совершенно не предполагал, что доктор Сигаль едет на этом пароходе. Куда он едет?
      Адвокат Эбьен молчал с Минуту.
      - Господа,- сказал он,- мы теперь находимся средь безбрежного простора, вдали от родины, и я полагаю, что нам нет надобности играть друг перед другом комедию. Ясно, все мы, и доктор Сигаль тоже (мы убедимся в этом после того, как он заплатит штраф и его отпустят из корабельной конторы), все мы едем в одно и то же место, а именно - ... на остров Люлю! - раздался позади них голос.
      Рыжий человек стоял, запустив руки в карман, и поглядывал на них, улыбаясь.
      - Ламуль! - вскричали три приятеля.
      - Тсс... Друзья мои. Не произносите моего имени. Я очень боялся, чтоб Тереза не вздумала следовать за мною... Тем более, что я получил телеграмму, что она исчезла из дома! Детка так меня любит! Это, конечно, очень тяжело... Но что делать!
      - Какого же черта вы выбрали такой нелепый псевдоним?
      - Я уже раскаиваюсь в этом. Вот извольте радоваться.
      К нему подошла молодая американка с длинными зубами, по цвету напоминающими ее рыжие волосы.
      - О, мистер Мюссэ, - сказала она, - напишите мне что-нибудь в альбом. Поверьте, что я с детства зачитываюсь полным собранием ваших сочинений.
      - Сударыня, к сожалению, я дал обет ничего не писать, покуда я нахожусь в море... Цыганка предсказала мне смерть на воде в момент сочинительства!.. Я бы не хотел навлечь собою гибель на весь этот плавучий город.
      Американка отошла, щелкнув кодаком.
      - И так с утра до вечера, - пробормотал Ламуль,-надоели ужасно! Да... Все мы едем на остров Люлю и всем нам, по-моему, надо объединиться. Неизвестно, какие опасности ждут нас на этом тернистом пути, и держаться сообща было бы, по моему мнению, крайне желательно. Что же касается до владения девушкой...
      - Жребий! - сказал Валуа.
      - Ее личный выбор, - воскликнул Эбьен.
      - Очередь, - предложил Ящиков.
      - Ну, это там видно будет! Не будем делить шкуру медведя. Итак, я предлагаю привлечь еще к нам доктора Жана Сигаля, без географа нам не обойтись, а там действовать по строго выработанному плану. У вас есть знакомые в Буэнос-Айресе?
      - Нет!
      - И у меня нет!
      - У меня была знакомая где-то вообще в Америке...
      - Ну, вот видите? Одни мы просто погибнем! Поэтому, если нет возражений, я предлагаю немедленно разыскать доктора и наметить строго план действий... Итак...
      В это время внимание всех четверых было привлечено странным зрелищем: на фоне заката, на верхней палубе, появился вдруг человек худой, но в очень просторном белом костюме, огромная черная борода ложилась на его грудь почти до живота, густые черные брови нависали над глазами, смуглое лицо было обклеено пластырями, словно конверт дальнего назначения - марками. Человек этот смотрел вдаль, кидая иногда взгляд в сторону беседовавших. Вдруг к нему подошел лакей из ресторана, тронул его за плечо и сделал какой-то знак рукой. Черный бородач ответил тоже жестом, и оба скрылись в недрах "Геракла".
      - Кто это? - спросил Эбьен.
      - Это глухонемой бразилец... Он уж давно заинтересовал меня, но, кроме того, что он глух и нем, никто о нем ничего не знает. Так пойдемте искать доктора Сигаля. Кстати, на палубе становится немного сыро!
      Они пошли по палубе и внезапно на другом мостике опять увидели черного бразильца, который на этот раз озирал горизонт в большой черный бинокль. Когда друзья проходили мимо него, он снова кинул на них беглый взгляд, но тотчас опять занялся рассматриванием темнеющего океана. Ламуль, отстав несколько от своих приятелей, внимательно оглядел его и пробормотал, покачав головою:
      - Этот глухонемой Вельзевул мне решительно не нравится.
      Глава II
      Синьор с одной ногой и с пятнадцатью языками
      - Мне бы не хотелось,- сказал Ламуль, когда они вышли на пристань Буэнос-Айреса,- останавливаться в слишком модной и открытой гостинице. Мы обратим на себя внимание... Доктор Эбьен, друзья мои, не растеряйтесь в этой толпе! В жизни не видал я подобной давки. Они словно все взбесились, эти носильщики... Надо попытаться найти где-нибудь на окраине две-три комнатки.
      В это время Ламулю показалось, что на плече его лежит чей-то подбородок. Он быстро оглянулся и столкнулся нос носом с худым, почти чернокожим человеком в пестром клетчатом костюме, у которого из одной подогнутой штанины вместо ноги торчала деревяшка, словно кость из отбивной котлеты..
      - Сеньор, - сказал незнакомец,- возблагодарите всевышнего!.. Первый человек, которого вы увидали в Буэнос-Айресе, это - Рибелло Галавоттй! А иными словами это значит, что все, что вам понадобится, будет появляться во мгновение ока!.. Три комнаты на окраине?.. Есть!..
      Он вынул из кармана ключ и принялся свистеть на все лады, выводя странную мелодию, вроде некоего дикого фокстрота. Мгновенно появились два черномазых верзилы, которые схватили на плечи сразу чемоданы всех приехавших, так что напомнили собою многолиственные деревья на тонком стволе. Они побежали сквозь толпу, крича что-то на непонятном языке.
      - Сеньоры, - сказал человек на деревяшке, - будьте добры придерживать брюки этих молодцов. Руки у них заняты, а помочи я у них отобрал на всякий случай... Падающие брюки не дают им возможности удрать с багажом!.. Опла!..
      Он махнул в воздухе парою помочей, схватил за талию одного из парней, а другого тоже схватил Ламуль, после чего все они с необыкновенной быстротой, сопровождаемые руганью, прорвали цепь полисменов и ринулись по каким-то шатким мосткам, обливаясь потом, палимые тропическим солнцем и рискуя ежесекундно слететь в пенящуюся под ними влагу.
      - Главное, не падайте в воду,- кричал их новый спутник,- здесь водится особая порода акул... Моя деревянная нога, сеньоры, плод неосторожного купанья... Зато мой патрон святой Рибелло теперь покровительствует мне... Скорее, сеньоры, скорее... Я недавно свалился в воду... моментально акула тут как тут... крак... откусила деревяшку и подавилась, как старуха косточкою от цыпленка... Пришлось стругать новую... Скорее, скорее...
      - Куда же так бежать?-с нетерпением вскричал Эбьен.
      - Madonna mia! Да ведь за ними же гонится целый отряд полиции!.. Ведь мы идем там,-где ходить не полагается... Но помните, сеньор, что Рибелло Галавоттй всегда ходит там, где не полагается! Живо! Живо!..
      Оглянувшись, они в самом деле увидали бегущих и грозящих им полисменов. Они все выскочили на берег, где стояла уже огромная телега, запряженная четырьмя мулами... Человек в ярко-зеленой шляпе, у которого была только верхняя половина лица, вскочил на край телеги и, размахивая бичом, выражал свой восторг. Чемоданы, как горох, посыпались на дно телеги, все вновь приехавшие полетели следом за ними, и телега с невероятным грохотом понеслась по камням, причем Рибелло Галавоттй снова засвистел в ключ.
      - Подразнить фараонов,- сказал он.- Как ты думаешь, Диего,- обратился он к вознице,- будут они стрелять?
      Полудикий человек покрутил носом отрицательно, и так погнал лошадей, что путешественники запрыгали, как шарик на рулетке.
      - А что бы было, если бы нас поймали?- спросил Ламуль.
      - Нас бы отдули резиновыми палками и вдобавок бы оштрафовали.
      - А разве нельзя было пройти иначе?
      - О; сколько угодно... но разве это интересно?.. В другой раз я проведу вас по такому местечку, за хождение по которому полагается вечное тюремное заключение... Пороховые склады Буэнос-Айреса... Взрыви пол-Америки к черту... А мы пройдем и еще закурим сигары... За курение там просто пристреливают!.. Просто пристреливают... Вот вам доказательство (он кивнул на кучера) - подбородок и рот срезало как бритвой... Выстрел из маузеровской винтовки на расстоянии пяти шагов... Не заметил часового... Челюсть так и вцепилась зубами в надпись "Курить воспрещается"... Теперь он один не может обедать... Нужно, чтоб кто-нибудь жевал ему пищу... Ну да и сомневаюсь, чтобы поцелуи его кому-нибудь доставили удовольствие... Ловко бегают мерзавцы!..
      Последнее восклицание.относилось к двум верзиламносильщикам, которые бежали за телегой, поддерживая брюки и высунув языки...
      - Им нужно заплатить, - заметил Валуа по-английски.
      - О, рано еще,- тоже по-английски ответил Галавотти;- разве джентльмены и сеньоры не хотят зг свои деньги поиздеваться над этими рожами?..
      И с этими словами он начал подхлестывать их помочами.
      - Не надо, - крикнул Эбьен, - это незаконно!
      - О, мы сами выдумываем себе законы... Смотрите, они начинают отставать и злятся... Они предполагают, что мы им не заплатим... Ну, сеньоры, давайте дразнить их кукишами...
      A сеньоры, сталкиваясь лбами, как игральные кости в стакане, уже ни на что не были способны. Доктор Жан Сигаль, заваленный чемоданами, делал слабые попытки вылезти из-под груды. Ламуль и Валуа сидели, прижавшись друг к другу, чтобы меньше трястись. Эбьен и Ящиков поминутно прикусывали языки и плевали кровью...
      - Пусть бегут до самого дома,- кричал Галавотти,-они помогут нам выгружаться... Осталось, какие-нибудь две версты... Вот это все старая часть города, сеньоры, здесь темно и сыро, но если нужно спастись от полиции, то лучшего места не найти даже в лондонском Уайтчапле!.. Ого!..
      Это было сказано, когда оба бегуна, обменявшись непонятными криками, вдруг выхватили откуда-то ножи и прыгнули к самой телеге. Мгновенно Галавотти вынул из обоих карманов огромные револьверы системы Кольта и направил дула на бегущих. Те моментально отстали и, ругаясь, исчезли в облаке пыли.
      - Теперь,- объявил Галовотти, убирая револьверы,мы имеем полное и законное право не платить... Они покушались на убийство... Но берегитесь... Они попытаются зарезать одного из вас!
      - Так заплатить им! - вскричал Ламуль в ужасе.
      - Лучше дайте эти деньги мне, и я выпью за ваше здоровье стакан джину! Приехали!
      Телега с громом вкатилась в какой-то каменный двор, возница мгновенно осадил мулов и вдруг каким-то незаметным движением опрокинул телегу. Люди и чемоданы посыпались на землю. Из дверей дома выскочили двое мальчишек. С необычайной скоростью привязали они чемоданы к веревке, выброшенной кем-то из второго этажа, и чемоданы, как чудовищная гроздь, закрутились в воздухе.
      - За мной, сеньоры, - крикнул Галавотти и, схватив под руки Ламуля и Валуа, понесся вверх по темной каменной лестнице. Мальчишки поволокли также Яшикова, Эбьена и Сигаля. Через пять минут они не то валялись, не то сидели в полутемной комнате с окнами на улицу.