Граждане султаната Оман являются неотъемлемой частью арабского мира, и потому им далеко не безразличны страдания братского палестинского народа, ведущего героическую борьбу за возвращение своих земель и за создание собственного государства. Близко к сердцу они восприняли и последнюю израильскую агрессию против сектора Газа, в результате которой пострадал не столько ХАМАС, сколько мирные палестинцы, явившиеся, как известно, основными жертвами авиаударов и артобстрелов.
      В Омане был организован сбор срочной помощи пострадавшим. Возглавил его исполнительный директор Оманской Благотворительной Организации /ОБО/ Али аль-Раиси. Оманцы живо откликнулись на призыв о помощи палестинским братьям, и к настоящему времени уже пять оманских грузовых самолетов приземлились в Египте неподалеку от границы с Газой. Они доставили туда 46 тонн лекарств, 170 тонн продуктов питания и 36 тонн питьевой воды, а также различное оборудование для больниц.
      Весь этот груз к границе с Газой сопровождал сам г-н аль-Раиси, который в разговоре с автором этих строк заметил, что акция оказания помощи палестинцам поддерживается Его Величеством султаном Кабусом бин Саидом. На вопрос о том, какое больничное оборудование предназначается для больниц Газы, мой собеседник сказал: "Прежде всего, это больничные кровати, специальные кресла, материал для рентгеновских машин, носилки. Помимо того, мы также закупили 5 тонн кислорода на местном маркете в Египте, находящемся в 10 милях от границы с Газой".
      ОБО открыла свой офис в Газе для изучения того, в чем больше всего нуждаются пострадавшие. Аль-Раиси заявил: "Ущерб огромен. 95% убитых — мирные жители. Из 1400 погибших лишь 49 были солдатами. А из 5. 500 раненых носили форму только 48 человек".
      Согласно сообщению местных газет, разворачивает кампанию по сбору средств для палестинцев Газы и оманский Дар Аль-Аттаа /Дом дарения/. Во главе данного проекта стоит г-жа Шата Аббас, которая на пресс-конференции, прошедшей в Маскате, в частности, отметила: "Наша программа, рассчитанная на месяц, начнется 15 февраля. Мы хотим, чтобы люди узнали правду о разрушениях в секторе Газа. Для оказания должной помощи необходимо привлечь внимание всего мира к этой проблеме".
      Когда спрашиваешь благополучных оманцев, почему ими так близко воспринимаются боль и страдания палестинцев Газы, они, как правило, отвечают: мы — мусульмане, и потому не можем поступать иначе, ибо стремимся жить, согласно Корану и Сунне Пророка.

      Со смешанным чувством удивления и негодования прочитал в "Российской газете" от 9.2.09 публикацию "Это не сон, Вера Павловна!" Заголовок явно намекает на счастливые сны Веры Павловны, героини романа Н.Г. Чернышевского "Что делать?"
      Отчего же счастлива Вера Павловна — на этот раз не из романа Чернышевского, — а Вера Павловна Викулова, именующая себя "директором дома-музея Гоголя"?
      Награждая себя этой должностью, она не извещает редакцию, что "дома-музея Гоголя" на самом деле не существует, т.к. в здании под номером 7а на Никитском бульваре находится городская библиотека, и оно не принадлежит Гоголю. Ему отведены здесь, как и в былые времена, две мемориальные комнаты.
      Далее газета пишет: "Дворянская усадьба Толстых… у которых нашёл последний приют одинокий, неприкаянный Николай Васильевич…". Как известно, "дворянской усадьбы Толстых" на Никитском, в то время, когда там жил Гоголь, не было. В книге Гоголь в Москве" (Б.С. Земенков М. 1954, Госуд. "Изд-во культурно-просветительной литературы" Стр.85) сказано: "Толстой (имеется в виду А.П. Толстой) снимает столь известный москвичам дом Талызиной на Никитском бульваре". "Снимать" — не значит, владеть, и это должны знать те, кто сегодня обосновался в доме 7а.
      Называя Гоголя "неприкаянным", автор этих слов оскорбляет творца "Мертвых душ". От этого определения веет административным высокомерием, предполагающим полное превосходство чиновника от культуры над гением русской литературы.
      В.П Викулова объявляет городскую библиотеку N2 "знаменитой гоголевской библиотекой". Не знаю, чем отличается она от других московских библиотек (зачем же их обижать?), разве лишь тем, что заняла дом, в котором жил Гоголь.
      В "Российской газете" говорится и о некоем "камине, где Гоголь сжёг второй том "Мертвых душ". По свидетельству О.М. Бодянского, в отличие от И.С. Тургенева, на которого ссылаются в "РГ", бывавшего в гостях у Гоголя не раз, камина не было, а была "печь с топкой" (см. Земенков, стр.86), а Гоголь сжег второй том в этой печи.
      Но газета настаивает на "камине": "Здесь установят плазменную панель, благодаря которой в зеркале над камином будут как бы выплывать лица людей, с которыми встречался классик в последние годы".
      Похоже, что в комнатах Гоголя хотят устроить дискотеку со световыми эффектами. Это вполне отвечает той "теории", по которой оборудуются комнаты Гоголя. "Музей как театр, — цитирует "РГ" инициатора этого "живого музея" Тараса Полякова, — только там играют люди, а здесь — вещи".
      Мы знаем, что Гоголь провел в доме 7а нелёгкие три с лишним года, полные тяжкого труда над поэмой, что здесь он сжег её и, наконец, скончался. Причём тут "театр вещей"?
      "Воплощением сценария, — читаем далее, — занимается художник Леонтий Озерников. Благодаря им посетители увидят сундук Пандоры, как лабиринт души, дорожных переживаний; кресло будет отбрасывать тень Гоголя, зеркало как совесть … Будет и немая сцена как сцена Высшего суда, где ревизор — не петербургский чиновник, а тот (напечатано с маленькой буквы, хотя речь идет о Боге. — И.З.), кто гораздо выше".
      Как утверждает греческий миф, никакого сундука Пандоры не было, а был "ящик". "Ящик Пандоры, говорится в "Словаре иностранных слов", — источник всяческих бедствий". В нём содержатся "все человеческие несчастья".
      Сведения на этот счёт можно найти и в энциклопедии "Мифы народов мира". Согласно ей, в ответ на похищение огня Прометеем, Зевс решил отомстить людям. По его повелению Гефест и Афина создали девушку Пандору. "Пандора должна была, по замыслу Зевса, принести людям соблазны и несчастья", ей в грудь была вложена "лживая и хитрая душа". "Когда Пандора открыла сосуд, в который были заключены все людские пороки и несчастья, по земле расползлись болезни и бедствия". (Изд-во "Советская Энциклопедия", т. 2,1982, стр.281).
      Итак, даже не "ящик", а "сосуд", и уж никак не "сундук". "Сундук Пандоры" в трактовке устроителей "музея" — ни что иное, как "лабиринт души" Гоголя. И содержит эта душа в себе одни пороки и соблазны. А заодно и несчастья. А когда "сундук" открывается (надо полагать, в сочинениях Гоголя), то по свету расползаются болезни и бедствия. И, наконец, каким образом зеркало над камином будет отражать "совесть" Гоголя? Как кресло, в котором он проводил последние дни, станет отбрасывать по стенам тени давно усопших посетителей дома 7а?
      Это почище тех страшных картин, видом которых во времена Гоголя пугал петербуржцев устроитель балагана на Адмиралтейской площади Леман. Даваемые им "мистические" представления" 2 февраля 1836 года завершились пожаром, в котором сгорело 126 человек.
      Теперь (благодаря интервью в "РГ") мы посвящены в то, что творилось все эти четыре года под крышей дома 7а, пока там шли, как повествует "РГ", "ремонтные работы".
      Готовилось позорное осмеяние памяти Гоголя.
      Автор — председатель "Фонда Гоголя" и член юбилейного оргкомитета

      Вопрос о прошлом, настоящем и будущем — один из самых простых и расплывчатых вопросов. На уровне сознания "настоящего" вообще не существует — всякое "настоящее" уже в ближайшем прошлом. Будущее всегда предположительно — даже самое уверенное будущее, которое "не страшит", в которое "смело смотрят" или высказывают самые оптимистические эпитеты, основываясь на удачном прошлом и великолепном настоящем. Прошлое — вот реальная загадка. Оно меняется в зависимости от настроений, от поведения знакомых людей или объектов (я думал, он такой добрый, а он, оказывается, способен…я думал, эта птица сядет на ветку, а она пролетела мимо…я думал, он давно в тюрьме сидит, а он по-прежнему шляется по электричкам…и т.д.)
      Мало сказать, что прошлое неопределенно. Прошлое, даже близкое прошлое, почти целиком зависит от специалистов — историков, архивистов, археологов, в известной степени от астрономов и астрологов. И уж конечно, оно зависит от тиранов, королей и разного рода правительств, которые всегда заинтересованы в своем понимании прошлого. И заметим: это касается реального прошлого. Что же сказать о мифических персонажах? Они, несомненно, живут в прошлом, потому что время мифов кончилось, и мы вряд ли дождемся в будущем мифического героя.
      Несмотря на разрозненные исторические указания автора, следует сказать, что дон Кихот жил когда-то, подобно персонажу легенды или сказки. В чем его беда? "Идальго наш с головой ушел в чтение, и сидел он над книгами с утра до ночи и с ночи до утра: и вот оттого, что он много читал и мало спал, мозг у него стал иссыхать, так что в конце концов он и вовсе потерял рассудок. Воображение его было поглощено всем тем, о чем он читал в книгах: чародействами, распрями, битвами, вызовами на поединок, ранениями, объяснениями в любви, любовными похождениями, сердечными муками и разной невероятной чепухой: и до того прочно засела у него в голове мысль, будто все это нагромождение вздорных небылиц — истинная правда, что для него в целом мире не было уже ничего более достоверного."
      Поначалу кажется, что Сервантес представляет нам романтического подростка с буйной фантазией, который, в соответствии с эпохой, запоем читает Конан-Дойля или Сабатини. Со временем это увлечение проходит, и подросток превращается в достойного члена общества. Последнего никто не упрекнет, что он в юности увлекался приключенческими романами, хотя предпочтительней серьезное чтение: книги по математике, физике, биологии или астрономии. Тогда ему может больше повезти в открытии какой-нибудь звезды или редкого природного явления. Дон Кихот открыл только одно редкое природное явление — крестьянскую девушку Альдонсу Лоренсо, которую превратил в прекрасную даму Дульсинею Тобосскую, да и то мало ей интересовался: сочинил на эту тему балладу, вызывал на поединок рыцарей, сомневающихся в ее красоте… и не более того.
      Книги в данном случае сыграли совершенно необычную роль. Человеческая душа четырехчастна (anima celestis, rationalis, animalis, vegetabilis — душа небесная, рациональная, анимальная, вегетативная). Книги пробудили "небесную душу" дон Кихота — из обыкновенного, довольно бедного идальго он стал "зерцалом рыцарства". Знаменитая книга Сервантеса раскрыла нам вообще тайну рыцарского идеала. Дело не в ржавых доспехах, не в хромой лошади, не в простоватом крестьянине-оруженосце, точно так же, как дело не в дворцах, не в укрепленных замках, не в драгоценностях, не в богатом платье и прочих слишком человеческих ценностях. В этих дворцах и замках, судя по литературе восемнадцатого или девятнадцатого века, жили подлинные разбойники, грабящие окрестности, нападающие на купцов без солидной охраны и без конца воюющие друг с другом. Но Сервантес, во времена которого рыцарская эпоха осталась далеко позади, не предавался домыслам и фантазиям касательно тамошней жизни, а решил отобразить истинный дух рыцарства в теле современного ему сумасшедшего идальго. Поэтому роман изобилует смехотворными сценами, неожиданными комическими поворотами, шутовскими пассажами, юмористическими диалогами. При этом, как неоднократно замечает автор, обо всем, кроме миссии странствующего рыцарства, дон Кихот рассуждает здраво и рассудительно. Но его открытая "небесная душа" несколько изменила параметры восприятия, и потому он видит удивительные, сокрытые для других, вещи: великанов в облике ветряных мельниц, армию рыцарей, превращенную в баранов, шлем знаменитого Мамбрина под формой тазика цирюльника, что, разумеется, немало потешает Санчо Пансу и других свидетелей.
      Обычаи публики, с которой общается дон Кихот — сельчане, торговцы, солдаты, трактирщики, мелкие дворяне, актеры кукольного театра, за исключением мелких реалий шестнадцатого века, — поразительно современны. Эти люди тщеславны, корыстолюбивы, льстивы в предвидение выгоды, не прочь надуть ближнего своего, обмануть благодетеля. Главное устремление, главный замысел — нажить денег, выдвинуться в "люди", попытаться занять должность при дворе или хотя бы завести дружбу с влиятельным человеком. За исключением совсем темных крестьян, они не верят ни в чародеев, ни в колдунов, ни в злых духов и подозрительно относятся к магам, экзорцистам и представителям "тайных наук". В любовь они тоже не особенно верят. В романе есть несколько вставных новелл, повествующих о несчастной любви, — герои этих новелл страстно привлекают дон Кихота. Это, как правило, молодые люди романтической внешности, одетые небрежно, со спутанными прическами и неухоженными ногтями, часами рыдающие на берегу ручья о жестокости и надменности возлюбленных, либо о коварстве и лицемерии "преданных" друзей. Сам он крайне жалеет этих людей, считая себя счастливым, поскольку убежден в любви Дульсинеи. Исполняя обет странствующих рыцарей, он удаляется в пустынные скалы Сьерра-Морены, с тоской размышляя о прелестях и занятиях Дульсинеи. Не забыв послать восторженное письмо своей даме, (которое незадачливый Санчо Панса теряет по дороге), дон Кихот, почти голый, предается эквилибристике на утесах, либо погружается в тяжелые размышления о собственных несовершенствах и невыносимых мучениях любви. Мечтая о новых подвигах, он, уподобляясь "мрачному красавцу" (так прозвали в средневековье великого Амадиса Галльского) хватает меч и отрабатывает удары, предназначенные будущим драконам и злым волшебникам.
      "Рыцарь печального образа" отважен, смел, великодушен. Он — истинный христианин. Когда после освобождения каторжников он выслушивает упреки в неразумности и общественной опасности такого поступка от своих односельчан — священника и лиценциата — он произносит монолог, который стоит процитировать целиком:
      "В обязанности странствующих рыцарей не входит дознаваться, за что таким образом угоняют и так мучают тех оскорбленных, закованных в цепи и утесняемых, которые встречаются им на пути, — за их преступления или же за их благодеяния. Дело странствующих рыцарей помогать обездоленным, принимая в соображение их страдания, а не их мерзости. Мне попались целые четки, целая вязка несчастных и изнывающих людей, и я поступил согласно данному мною обету, а там пусть нас рассудит бог. И я утверждаю, что кому это не нравится, — разумеется, я делаю исключение для священного сана сеньора лиценциата и его высокочтимой особы, — тот ничего не понимает в рыцарстве и лжет, как последний смерд и негодяй. И я это ему докажу с помощью моего меча так, как если бы этот меч лежал предо мной."
      Чисто религиозная мысль, достойная хорошего теолога. Только глупец или человек, плохо знакомый с учением Христа, может посчитать дон Кихота сумасшедшим. Тем более странно, что герцог и герцогиня, люди казалось образованные, приглашают дон Кихота к себе, чтобы над ним издеваться и насмехаться, наподобие черни. Только это делается с размахом. Дон Кихоту воздают шутливые почести, устраивают представления и комические спектакли, словом, выжимают максимум юмора из диковины, которую подбросила им судьба. Никто из них ни разу не задумывается, что такое дон Кихот. Они счастливы, что им попался безумец столь уникальный, доподлинно упоенный величием странствующего рыцарства и готовый отдать за него жизнь. И когда их (дон Кихота и Санчо), наконец, отпускают на все четыре стороны, и Санчо, довольный, прижимает к сердцу награду (кошелек с двумястами золотых), дон Кихот находит редкие слова о свободе:
      "Свобода, Санчо, есть одна из самых драгоценных щедрот, которые небо изливает на людей; с нею не могут сравниться никакие сокровища: ни те, что таятся в недрах земли, ни те, что сокрыты на дне морском. Ради свободы, так же точно, как и ради чести, можно и должно рисковать жизнью, и, напротив того, неволя есть величайшее из всех несчастий, какие только могут случиться с человеком. Говорю же я это тебе, Санчо, вот к чему: ты видел, как за нами ухаживали и каким окружали довольством в том замке, который мы только что покинули, и, однако ж, несмотря на все эти роскошые явства и прохладительные напитки, мне лично казалось, будто я терплю муки голода, ибо я не вкушал их с тем же чувством свободы, как если б все это было мое, между тем обязательства, налагаемые благодеяниями и милостями, представляют собою путы, стесняющие свободу человеческого духа. Блажен тот, кому небо посылает кусок хлеба, за который он никого не обязан благодарить, кроме самого неба!"
      Дон Кихот не очень-то логичен в данном монологе. Встреча с герцогом и герцогиней вышла случайной, в конце концов, и элементарный закон гостеприимства обязывал хозяев принимать и кормить своих гостей. В своем максимализме дон Кихот обвинил хозяев в их единственной добродетели — в хлебосольстве. Возможно, как бедный идальго, он просто позавидовал, что не мог бы принять гостей столь же хорошо. Благодарность наивного простолюдина Санчо похвальна и понятна. Но дон Кихот высокомерен. Если бы кто-либо дерзнул заявить, что его состояние не превышает жалкого миллиона дукатов, он немедленно вызвал бы насмешника на поединок. Поэтому его замечательный монолог касается, скорее, независимости от помощи богатых людей, а не свободы. И если бы на месте герцога был нищий, он с удовольствием бы принял черствый кусок хлеба и легко нашел бы проникновенные, подходящие случаю слова. Но он — странствующий рыцарь, его дело — спасать бедных и обездоленных, а не гостить в богатых замках.
      Так что дон Кихот хорошо сказал о свободе, но несколько отклонился от темы. Вообще книга печальна. Не только злоключения дон Кихота вызывают грусть, а люди, среди которых проходит его вояж. Это хитрецы, скудоумцы, воры, каторжники, продувные трактирщики, шулера, мздоимцы, лихоимцы, проститутки, любители пожить за чужой счет и т.д. С какой стати помогать всей этой сволочи? В романе действительно нет почти никого, кто достоин помощи. Времена странствующего рыцарства реально миновали, но сколько мытарств пришлось испытать дон Кихоту, чтобы это уразуметь! Вместо волшебников, великанов, чародеев и просто достойных жалости несчастных ему пришлось общаться черт знает с кем.
      Небесная душа оставила его, а взамен проявилась рациональная душа чрезвычайно здравомыслящего и доброго человека. Правда, он снова принял следствие за причину и во всех своих невзгодах обвинил книги: "Ныне я враг Амадиса Галльского и тьмы тьмущей его потомков, ныне мне претят богомерзкие книги о странствующем рыцарстве, ныне я уразумел свое недомыслие, уразумел, сколь пагубно эти книги на меня повлияли, ныне я по милости божьей научен горьким опытом и предаю их проклятию." Совсем напрасное проклятие, в особенности касательно доблестного Амадиса, который менее всего виноват в чудачествах дон Кихота. Добрый идальго справедливо разделил свое имущество и ушел из этого мира как хороший христианин.
      Жаль, поскольку вместе с ним ушли рыцари — последние истинные люди.

      Пожалуй, главной книгой в зарубежной литературе последних лет стал роман афганского писателя Халеда Хоссейни "Бегущий за ветром". Сам писатель сейчас живет в Америке, но, судя по тексту удивительного романа и по тому чувству непреходящей любви к родине, которое переполняет роман, даст Аллах, и автор обязательно вернется в свой родной Кабул. Иные скажут: мол, сбежал в трудную минуту с родины, чего его воспевать? Но поколение Халеда Хоссейни повоевало вволю: и с советскими солдатами, и с талибами. Так что все мои возражения, скорее, будут именно по части изображения наших солдат. Я сам объехал и облетел весь Афганистан на вертушках, и бэтэрах, прошел весь путь от Кандагара до Герата и мог бы взорваться на мине, подложенной автором романа. Мои друзья, десантники или спецназовцы, могли его пристрелить, и не было бы романа. Война есть война, и, к счастью, Хоссейни это прекрасно понимает. И у него усталый русский офицер спасает мирных афганцев от обкурившегося солдата. Наверное, и так было. Предвзятости в романе не вижу. Да и не о войне роман.
      Он — о дружбе двух мальчишек, сына богача и сына бедняка, о предательстве друга, о сложных семейных отношениях афганцев, о племенной розни. Как дружить вместе низкому хазарейцу и чистокровному пуштуну? Как преодолеть трусость, когда при тебе унижают друга? И до какой ребячьей низости нужно дойти, чтобы отринуть от себя свой же позор? И как успокоить народы своей страны, чтобы вновь возродился гордый и сильный Афганистан?
      Читаешь роман, вроде бы роман твоего бывшего врага, — и видишь, что этот враг сам растерян, сам понимает, что годы войны с шурави были не самыми страшными в жизни его народа. Да и начиналась эта афганская смута, судя по роману, задолго до ввода советских войск. И отнюдь не нами затеивалась. Война еще как-то их сплачивала, а вот после войны и началось разрушение всего и вся в самом народе.
      Жизнь афганцев в течение доброй четверти века. Существование на грани жизни и смерти. Уже давно самые главные события в европейской литературе исходят не от сытых и скучных европейцев, которым до кризиса и писать было не о чем, разве что о лесбиянках и педерастах, а то от индуса Салмана Рушди, как к нему ни относись, то от китайца Цзя Пинвы с его небесной собакой, то от серба Джорджа Пуришича с его одуванчиками, то от турка Орхана Памука с его внезапной любовью к армянам, то от афганца Халеда Хоссейни, то от русского испанца Рубена Гальего. Мусульмане, православные, буддисты, — кто угодно, только не разленившиеся протестанты и католики — становились отрицательными или положительными, но подлинными героями событий мировой литературы.
      Боюсь, и в России нашу литературу лет десять послушно вели по этому тупиковому пути. Но — оборвалось. И романы Прилепина или Садулаева могут поспорить по трагичности и охватности событий с романом уже знаменитого афганца. И потому оспариваю рецепты когдатошнего своего автора и коллегу по порке в наш адрес в газете "Правда" Михаила Эпштейна о том, как России сотворить литературное чудо. Негодные рецепты. Горячая, обжигающая, объемная правда событий, когда смешиваются и личные судьбы маленьких друзей из Кабула, и судьбы всего народа, всей страны, как и сотни лет назад определяет настоящую мировую литературу. Не удивлюсь, если Хоссейни получит за этот роман Нобелевскую премию. Это афганский "Тихий Дон", или "Доктор Живаго", или "Тысяча журавлей" японца Кавабаты, это притча об отчаянии людей и эпос о выживании народа.
      Амир — богатый и отчаянный отпрыск, его ждет байская сказочная жизнь в монархическом Афганистане, а рядом его слуга и друг Хасан, из бедняков-хазарейцев, который ему бесконечно, до смерти предан, и которого Амир неоднократно предает при первой же опасности.
      К тому же, за ними семейная тайна, на самом деле — они сводные братья по отцу, которому пришлась по духу страстная молодая хазареечка, но говорить об их ребенке в кастовом Афганистане для отца Амира и Хасана — это значит публично унизиться. Всё по-восточному делается тайно. Но если внебрачный Хасан весь пошел в отца, а официальный сын Амир сторонится всего героического, опасного, что делать?
      Тут уже вспомнишь нашу литературу девятнадцатого века с крепостной любовью, с Лизой Карамзина, с незаконным Пьером Безуховым.
      И вдобавок сложнейший клубок межнациональной тысячелетней розни, когда хазарейцы недостойны равенства с пуштунами. Вдобавок двадцать лет непрекращающейся войны и бойни. И если об этом рассказано талантливо, ярко, да еще и со знанием дела, такая литература и становится тем мировым литературным чудом, которого жаждет совсем в другом месте Михаил Эпштейн.
      Это первый роман афганского врача, ныне проживающего в Калифорнии, которого заставила вся его жизнь, вся жизнь его народа, и явный литературный дар, отложить в сторону скальпель хирурга и взяться за писательское перо. Риск явно оправдался. Роман уже переведен на 40 языков, тиражи исчисляются миллионами. И надо же — никакой минаевщины или робсковщины, никаких выдуманных ужасов Сорокина. Ибо реальные ужасы, прочувствованные самим афганским писателем, намного и страшнее, и объемнее придуманных ужастиков.
      Думаю, роман "Бегущий за ветром" Халеда Хоссейни будет интересно прочитать и всем нашим "афганцам", прошедшим ту войну. Его герой, умный, но нерешительный Амир всю жизнь бежит за убегающим ветром истории, ветром времени, ветром жизни. И в конце концов догоняет этот ветер, и сам уже управляет им. Его бывший друг и сводный брат Хасан гибнет от пуль талибов вместе с женой, но остается жив их сынок, племянник Амира. Ему надо или ехать из сытой спокойной Америки, от своей богатой семьи в по-прежнему воюющий Афганистан, или же окончательно предать уже и племянника, как не один раз предавал брата.
      Где его найти, как вывезти?
      Нашел и вывез, едва не погибнув от всё тех же талибов. Вернее, как бывает всегда в литературе, расстрелять его должен был еще один подросток из его детства, ставший маньяком-убийцей, это для него танцевал в игрушечных костюмчиках маленький племянник Амира, прежде чем отправиться в постель к этому маньяку. Можно спорить, нет ли искусственности в сцене спасения, но и в жизни, и в литературе бывает разное.
      Амир с племянником преодолевают все преграды. Что их ждет впереди? Как и где им жить дальше?
      Сам писатель уже посетил Кабул после написания романа, он всю жизнь пережил заново. Посетил старый отчий дом. "Я вошел в дом, и солдаты, обитавшие там теперь, оказались столь любезны, что позволили мне мой ностальгический тур… Как и Амира, меня поразило, каким же маленьким оказался мой дом по сравнению с тем, что жил в памяти… Во мне росло чувство, что если бы я не написал "Бегущего за ветром", то моя встреча с отчим домом потрясла бы меня гораздо сильнее… Вы скажете, что вымысел украл жизнь, — что ж, так оно, наверное, и есть…"
      Может быть, это самый главный роман третьего тысячелетия. Дело за нами, путь в сложную и трудную народную героику проложен. Сейчас у него вышел уже второй роман, "Тысяча сияющих солнц". И он вновь стал одним из самых читаемых в западном мире. Надеюсь, прочитаю.

      Только сам великий писатель смог бы достойно описать четырехлетнюю эпопею "подготовки" к его 200-летнему юбилею. Только запорожцы во главе с Тарасом Бульбой способны были преодолеть чиновничье-либерастское издевательство над самой памятью гения. Нас же было всего четверо, и каждый марш-бросок в защиту Гоголя тут же вызывал предательские действия со стороны его ненавистников. Сначала премьер-министр Д.Медведев, с подачи нашей четверки (В.Распутин, И. Золотусский, В. Ливанов, С. Ямщиков), помог выходу указа о праздновании гоголевского юбилея, подписанного Президентом В. Путиным. Но не жалующие его подданных псари-чиновники сделали всё, чтобы не дать нам двигаться дальше. Вместо необходимых для каждого подобного события мероприятий (открытие единственного в России музея Гоголя; издание полного собрания сочинений, воспоминаний современников и литературной летописи; возвращение могиле писателя на Новодевичьем кладбище первоначального облика; учреждение гоголевских стипендий и организация литературно-художественных выставок) любители гламурных тусовок представили программу ансамблей песен и плясок на фоне православного литератора. Из списка юбилейного оргкомитета чинуши вычеркнули В. Распутина, Ф. Искандера, А. Калягина, В. Ливанова, Н. Михалкова, Б. Тарасова — ректора Литературного института, и даже Ю. Лужкова с В. Матвиенко, а вместо всемирно известного танцовщика В. Васильева вписали его однофамильца из бухгалтерского департамента.
      Достучались мы и до премьер-министра В. Путина, прочитавшего наше письмо в газете "Известия" и указавшего псарям на их недостойное отношение к памяти Гоголя. Встрепенулись псари на недельку — и опять приумолкли, обвинив нас устами шоумена Швыдкого в материальной заинтересованности и желании прикарманить недвижимость. А до юбилея и начала юнесковского года Гоголя оставалось катастрофически мало времени.
      Дело сдвинулось с мертвой точки с приходом на пост министра культуры РФ А. Авдеева. Вопрос о переустройстве могилы был решен. На заседании оргкомитета, который проводил его новый председатель, было указано, прежде всего, на печальное положение с созданием музея. Директору библиотеки на Никитском бульваре 7а г-же Викуловой, почему-то именующей себя руководителем несуществующего дома-музея, было указано на пышнокупеческую экспозицию, которую В. Ливанов назвал "антикварным магазином на Рублевке" и непозволительное расходование средств на приведение в жизнь проектов непрофессионального дизайнера Л. Озерникова, отстраненного в свое время за несоответствие требованиям его профессии от работы в Михайловском (Пушкинский заповедник). По предложению А. Авдеева было принято решение о создании настоящего музея на Никитском бульваре, с обязательным отселением библиотеки в левое крыло и привлечением к работе в нем музейных специалистов.
      Кстати, заявление г-жи Викуловой об отсутствии экспонатов, связанных с жизнью и творчеством Гоголя, сегодня, когда мы, по милости Божией, обнаружили целый ряд уникальных предметов, имеющих прямое отношение к писателю, можно считать безосновательным.
      Но г-жа Викулова не подумала исполнять постановление Оргкомитета и продолжила виртуально-развлекательную клоунаду в своей библиотеке. "Российская газета", отнюдь не разделяющая взгляды членов "Фонда Гоголя" на отношение к памяти писателя, опубликовала разухабистое интервью хозяйки библиотеки. Председатель "Фонда Гоголя" и член Юбилейного оргкомитета И. Золотусский попытался ответить массовичке-затейнице, но "демократический" окрас "Российской газеты" исключает право ведущего в мире знатока творчества Н.В. Гоголя на свободу слова. Зато "Литературная газета", которая и не подумала поддержать нашу борьбу за поруганное имя великого писателя, уличаемого либералстами в юдофобии, представила г-же Викуловой почти целую полосу для изложения программы грядущего шабаша на Никитском бульваре. Никакой поддержки не получаем мы и от руководителей творческих союзов, а председатель Союза писателей России В.Ганичев не удостаивает своим вниманием заседания юбилейного оргкомитета. Нам остается надеяться на поддержку руководителей страны, министра культуры А. Авдеева и взаимопонимание читателей газеты "Завтра".