Гул тяжёлых бомбардировщиков не стихал уже ни днём, ни ночью. Иногда слышался визг и скрежет железа, крики и ругань, потом выли сирены пожарных и милицейских машин — стало быть, сбили паразита!
      Маленькая девочка до вечера сидела у мутного окна, крест-накрест заклеенного жёлтой бумагой: светомаскировка. Однако свет и вечером не включался. Лампочка в комнате давно перегорела. Зато и счёт за электричество платить не приходилось.
      Собрав на сморщенной ладони крошки чёрного хлеба, девочка отправила их в беззубый рот и долго жевала дёснами, смачивая тугой и бедной слюной. В сумерки, пересчитав в который раз деньги — несколько мятых бумажек и горсть железных монет, она упрятала кошелёк в облезлую сумку, натянула на себя пальто фабрики "Большевичка" с разодранной подкладкой, шерстяную шапку, обула резиновые сапоги и вышла в коридор.
      За соседней дверью пел и плясал телевизор, муж с женой разговаривали матом. Другой жилец только зашёл в коммунальную квартиру и, проходя на кухню, неловко задел девочку плечом. Она отшатнулась к стенке и, кажется, услышала бормотание:
      — Когда ты уже сдохнешь, старая ведьма!
      Девочка боком, по стеночке, прошла к выходу и долго возилась с замками двери. Наконец, на лестничной площадке она вызвала лифт, скрипящую клетку, и спустилась на первый этаж.
      Дверь подъезда выходила прямо на улицу, к дороге, по которой неслись сплошным потоком машины. Легковые авто, длинные фуры, грохочущие самосвалы, катки и бульдозеры. Почти на всех машинах было написано что-то по-немецки.
      Девочка подумала сначала — трофейные. Но люди в машинах не были похожи на русских солдат. Все были злые и страшные. И девочка опустила голову: стало быть, фашисты всё же прорвали оборону.
      Девочка пошла по улице, оглядывая вывески и в который раз удивляясь: как быстро оккупанты поменяли все названия! Вот здесь, кажется, ещё вчера была "Булочная". Теперь "Coffee shop" и из-за зеркальной витрины слышна иностранная музыка. А тут, где недавно висело вырезанное из жести тёплое "Молоко", мерцает ядовито-синим люминисцентом написанное по-русски незнакомое и страшное слово: "Супермаркет". Девочка шла дальше, туда, где на углу улицы была аптека. Аптека осталась. Над входом было обозначено крупными буквами — "Drug Store", а ниже, мелкими буковками, для населения захваченного города — "Аптека". И часы работы.
      За прилавком стояла девушка, по виду русская. Ох, как много наших согласилось сотрудничать с оккупантами! — подумала девочка. С другой стороны, как их винить? Каждому жить хочется.
      Она подошла к прилавку и, вытащив из кармана пальто много раз мятый и сложенный рецепт, протянула продавщице:
      — Милая, вот тут мне доктор прописал, от сердца…
      — Сколько вам говорить, бабушка, мы бесплатные рецепты не отовариваем! У нас коммерческое предприятие. Вам надо в государственную аптеку, она в четырёх кварталах отсюда. Да и там бесплатных лекарств почти никогда нет. Город средства не выделяет.
      Девочка поняла только, что лекарства ей не дадут. Вздохнула и засеменила к выходу. Понятно, станут ещё фрицы нас врачевать? Им своих солдат надо латать и штопать, потому что Красная Армия воюет без продыху и наносит большой урон врагу. Ничего, вот придут наши и подлечат. Надо дотерпеть только, дождаться.
      Голова кружилась от голода, в глазах темнело и ныло в желудке. А что, всем сейчас тяжело, такое время. Уже неделю не была в продуктовом, можно бы и купить еды, должны завезти норму по карточкам.
      В магазине великолепие било в глаза и в ноздри. Сыры, колбасы, да всё коробки какие-то. Бутыли разноцветные. Весело закупались оккупанты и их пособники. Везли тележки горой нагруженные. Девочка положила в плетёную проволочную корзину половинку хлеба и молоко, подошла к кассе. Нашарила в сумке кошелёчек, раскрыла и высыпала деньги на железную миску.
      За кассой сидела тётка толстая, холёная. Эх, разъелась-то как, на распределении!
      — Женщина, что вы мне тут опять кладёте? Это старые деньги, такие больше не ходят! И где вы их берёте только? Вам что, пенсию не выдают?..
      Пенсия… как же не выдают, вот почтальон приходит, каждый месяц. И сразу следом заходит сосед — "Мамаша, на сто грамм, фронтовых, выдай!"
      Разве жалко? Всё для фронта, всё для победы. А я уж как-нибудь. Главное, чтобы нашим бойцам в траншеях согреться, поддержать боевой дух.
      Кассирша повела головой на крупной шее и, собрав деньги, засунула их в руку девочке:
      — Берите свой хлеб с молоком и идите, идите уже! Вот, в пакет сложите. Да идите вы, не задерживайте мне очередь!
      И, повернувшись к соседней кассе:
      — Старушка тутошняя, блаженная. Каждую неделю ходит. Жалко её! Я доложу денег в кассу, как закроемся.
      Девочка взяла пакет и вышла из магазина.
      Однако есть же и добрые люди, даже которые на фашистов работают. Когда наши вернутся, их оправдают! Девочка сама пойдёт и напишет об этой тётеньке заявление куда следует, чтобы её не наказывали за пособничество.
      Так она подумала, но тут же укорила себя и тихо заулыбалась:
      Ах, я глупая, глупая! Спасительница нашлась! Да это наша тётенька, она же на нашу разведку работает! Вот вернётся советская власть — ей орден дадут.
      Девочка пошла по улице, хитро и мечтательно щурясь на блёклое солнышко.
      А как оно будет, когда Красная Армия город освободит!? Вот будет праздник! Потому что мы победим, обязательно! Снова красные знамёна вывесят, в парках будут оркестры играть, и паёк увеличат, и лекарства привезут! Надо только дожить, вытерпеть!
      Навстречу по тротуару шли двое мужчин в синей форме и с дубинками на поясе.
      Полицаи!
      Девочка испуганно прижала к себе сумку и пакет с продуктами, прислонилась к стене и застыла.
      Отберут еду! Лишь бы тётеньку эту нашу не раскрыли, а то узнают ведь, что она своим помогала, расстреляют!
      Полицаи поравнялись с девочкой и остановились.
      — Гляди, бомжиха! Проверим документы?
      — Охота тебе с этой дрянью возиться? Что с неё взять? Пошли лучше…
      Они ушли, и девочка, оторвавшись от стены, сделала пару шагов.
      Но тут тисками сдавило сердце, широко раскрылся, хватая последние глотки морозного воздуха, сведённый судорогой рот и тело сползло, осело на тротуар.
      Холодно, холодно, Господи, как же холодно!.. и темно.
      …А в город со всех сторон, и от Весёлого Посёлка, и от Ржевки с Пороховыми, и с берегов Финского залива, заходили войска. Гремели гусеницами по асфальту советские танки, на броне сидели весёлые красноармейцы и ветер трепал их волосы, выбивающиеся из-под пилоток и касок.

      18-19 марта на сайтах Интернета появилось сообщение ИТАР-ТАСС, начинающееся словами "Литература исключена…" Исключена она, как поясняется далее, из списка обязательных предметов, по которым характеризуются знания выпускников школ, и переведена в предметы по выбору.
      Произошло то, о чём не раз писала "Литературная газета": единственный предмет, воспитывающий духовность у молодого поколения, приравнен к биологии, химии, физике, пению и рисованию.
      И это несмотря на то, что весь прошлый год педагогическая общественность добивалась совершенно иного:
      "Изъятие литературы из круга обязательных экзаменационных школьных дисциплин приведёт к тому, что исчезнет сама культурная основа для выработки навыков владения устными и письменными формами русского языка как средства межнационального общения" (конференция-совещание "Традиции и инновации в образовании: гуманитарное измерение", февраль 2007).
      Рекомендовать Министерству образования и науки "рассмотреть возможность проведения совмещённого экзамена по русскому языку и литературе", две части которого будут отведены русскому языку, а третья — литературе: связный развёрнутый ответ в форме сочинения (заседание Общественного совета при Министерстве образования и науки Российской Федерации, 22 мая 2007).
      Выпускной экзамен по литературе должен быть обязательной формой итоговой аттестации за среднюю школу. А для тех "учащихся, которые выбирают предмет "Литература" в качестве экзамена для поступления в высшее учебное заведение, формой экзамена может стать ЕГЭ, при условии дальнейшей доработки его содержания" (I международная научно- практическая конференция "Академический школьный учебник литературы — дорога в будущее", 6-7 ноября 2007. 114 участников из 27 городов России, Украины и Эстонии).
      Глава Рособрнадзора В.А. Болотов весьма невразумительно объяснил, что де школьникам будет трудно подготовиться к ЕГЭ по литературе, и посему она… перестаёт быть обязательным предметом.
      Сбылась мечта чиновников. Следующий шаг тоже уже известен. В недрах Минобнауки разработан проект "Фундаментального ядра содержания общего образования", где после слов, что литература входит в гуманитарный цикл наряду с русским и иностранными языками, географией, историей, обществознанием и искусством, разъясняется, что базовым предметом школьного курса она не является. К таковым отнесены только русский язык и математика. Составителям "ядра" невдомёк, что высшим проявлением языка является как раз литература. Испокон веков в России писали "Литература и искусство", тем самым выделяя литературу как первостепенную в деле воспитания гражданина и патриота. Но что господину Болотову и курирующему его заместителю министра А.А. Калине вековой опыт отечественной педагогики?! Оба они математики и литературу считают неким атавизмом.
      В том же "Ядре" написано, что надо сократить число изучаемых в школе литературных произведений, и во исполнение этого тезиса в кулуарах различных совещаний будируется предложение о десяти "золотых" книгах: в каждом классе изучать в обязательном порядке не более 10 произведений. В документе это называется "ядром", а всё остальное — "оболочкой", "варьирующейся в зависимости от интересов и способностей ученика, типа школы и т. д."
      Словом, "литература исключается…"
      Остаётся уповать на то, что жизнь окажется умнее федеральных чиновников от образования.
      Первый признак тому есть: Москва оставила литературу обязательным предметом аттестации выпускников школ. Будем надеяться, что опыту столицы последуют и другие города и области России.
       Полностью — в газете «День литературы», 2008, N4

      В Музыкальном театре под руководством Жанны Тертерян — премьера. Можно сказать, премьера в квадрате. Спектаклей, подобных одноактной комической опере "Абу Гассан" Карла Марии фон Вебера, в этом театре раньше не наблюдалось. Публике была показана опера-буффа с элементами романтизма, а не привычный зингшпиль, что в обыденной речи называют опереттой. Отсюда — множество нюансов. Нет шаржированных характеров, гротеска в поступках персонажей, вообще, никаких резкостей, утрировки, напряга. Вместо этого — красота движений и поз, тонкость в передаче чувств, подлинное веселье и радость от игры на сцене. Такие оперы в первую четверть XIX в. шли во всех оперных театрах Европы, и заняты в них были те же артисты, что в операх-сериа. Забегая вперед, скажу, что непростой этот экзамен по воссозданию оперы-буффа в театре "На Басманной" вся труппа театра, включая режиссера-постановщика Наталью Печерскую, сценографа Игоря Капитанова, художника по костюмам Викторию Хархалуп, балетмейстера Ирину Левакову, дирижера Константина Науменко и артистов, выдержала достойно. Спектакль состоялся и при нормальном раскладе сил должен стать украшением репертуара.
      Карл Вебер, девятый сын пехотного офицера, с раннего детства решил посвятить себя музыке. Это случилось после того, как его кузина Констанция вышла замуж за Моцарта. Всю жизнь он много работал. Написал 10 опер, виртуозные пьесы для фортепиано, концерты для оркестра и солирующего инструмента. Был даже организатором Театра немецкой оперы в Дрездене. Но это не принесло ему, как и многим тогдашним музыкантам, ни денег, ни счастья, ни здоровья. Умер он на сороковом году жизни, а его музыка, такая, как "Приглашение к танцу", "Концертштюк", чарующая легкостью, грацией, красотой мелодий, продолжает жить и звучать поныне.
      Опера "Абу Гассан" была написана 25-летним Вебером на модную для того времени ориентальную тему из жизни халифата Аббасидов, когда его правителем был Гарун аль Рашид, прославленный в сказках "Тысячи и одной ночи". И хотя эта опера не сравнится по известности ни с "Волшебным стрелком", ни с "Обероном", принесших автору славу основоположника немецкого оперного романтизма, ее музыка не может не очаровывать. Она искрится весельем, покоряет своей мелодичностью. В ней ясно слышатся восточные и народные мотивы. Да и сюжет о том, как один из приближенных халифа, Абу Гассан, посредством остроумной плутовской комбинации при содействии любимой жены пополняет свой оскудевший кошелек, не подличая и не ущемляя при этом никого из окружающих, находит отклик у сегодняшних зрителей.
      Осуществляя этот спектакль, Наталья Печерская выбрала верный ключ. Он — в изяществе и видимой легкости, с которыми музыка Вебера решает драматургические задачи. Сама музыка и подсказала режиссеру нужные пластические и изобразительные средства. В результате получилось то, что получилось: нескончаемые па, равно рожденные музыкой и драматургией. Звучащий балет, где поют не только голоса, но и тела артистов. Огромное поле деятельности для балетмейстера Ирины Леваковой, которое она с выдумкой сумела оплодотворить.
      Адекватна изысканному строю спектакля его легкая утонченная сценография. А вот костюмы действующих лиц решены, на мой взгляд, более гротескно, чем того требует стиль музыки Вебера. Особенно карикатурно выглядят уборы, украшающие головы ростовщика Омара и других кредиторов Абу Гассана. Но это — вещи легко исправимые. На то и премьера, чтобы по ходу дела кое-что менять. Зато совсем хорошо, что в театре наконец-то появился, пусть и небольшой, но свой оркестр. Музыка Вебера обязана быть живой, исполняться теперь и сейчас. Дирижер Константин Науменко показал, что не только прекрасно понимает это, но и умеет тонко чувствовать музыку этого автора.
      По всему видно, что артистам, играющим в спектакле, радостно это занятие. Приятно удивил Виктор Леонтьев, играющий Абу Гасана. От его некоторой неповоротливости, наблюдавшейся прежде, здесь не осталось и следа. Ему есть куда расти, в чем совершенствоваться, но успехи — налицо. Неплохо смотрится в роли Фатимы Елена Артамонова. Однако ей надо помнить, что исполнение арий Вебера наряду с виртуозным владением голосом требует немалой глубины чувств, "умного сердца". В целом весь ансамбль артистов произвел хорошее впечатление, что долгими, горячими аплодисментами не преминула отметить и публика.
      В восприятии спектакля не последнее место занимает его программка. Его создатели обычно не уделяют ей внимания, и она выглядит "как нелюбимое дитя в семье родной". На сей раз этого не скажешь. Она составлена и выполнена с таким вкусом и выдумкой, что просто приятно держать ее в руках. Поэтому в заключение я с удовольствием называю имя ее автора. Это — художник, лауреат Государственной премии России Станислав Шавловский.

      Двадцать лет назад на крышу семиэтажного здания на Пушкинской площади взгромоздился колоссальный неоновый стенд с рекламой «Кока-колы». Это событие ознаменовало начало многолетней оккупации Москвы крикливой, назойливой, застилающей город рекламой.
      Гигантские биллборды, натыканные в заповедных зонах, действуют как оружие подавления. По степени воздействия они сродни психическому террору — яркие латинские буквы бьют наотмашь по зрачкам и по темечку. Гуляя по центру Москвы, порой почти физически ощущаешь, что родное, любимое лицо заплевали какой-то химической слизью.
      Но времена меняются, новые ветры подули над страной. И вот уже главный паровоз в процессе превращения Москвы в филиал Лас-Вегаса, заговорил о "рекламном беспределе" и о необходимости отчистить заповедные зоны от циклопических рекламных вывесок.
      Как говорится, флаг ему в руки. Ведь избавить Москву от хамской рекламы — не только желательно, но и возможно. А вот вернуть городу снесенные памятники старины, исправить уродованные лужкостроем столичные виды получиться, увы, едва ли.
      Советские гвардейцы швырнули нацистские штандарты к подножию кремлевской стены.
      Неужели наступит тот благословенный день, когда замордованное коммерческой рекламой население собьет со столбов остатки пошлых вывесок и город вздохнет спокойно, предстанет перед нами во всей своей величественной серьезности.

       Друг или враг нам язык? Не тот, что во рту, — он, понятно, враг, по пословице, — а тот, который служит средством общения. Судя по тому, как к нему стали относиться в последнее время очень многие носители, язык для нас теперь по крайней мере не друг. Потому что друзей так не подводят, не предают.
      В одной нашей финно-угорской республике крупный чиновник, в оправдание своего безразличного отношения к национальному языку, ответил: ну и что, что язык исчезнет? — народ-то останется!.. Этому и другим подобным же языковедам полезно бы знать историю древнего прибалтийского народа — пруссов. Этих пруссов никто не уничтожал, не вырезал, никаких этнических чисток против них не осуществлялось. А просто пришли с запада тевтоны, покорили Пруссию и заставили местных жителей говорить по-немецки. Век заставляли, два заставляли. И добились своего: прусский язык исчез. И где же теперь сам народ? Где вы, пруссы? Отзовитесь! Но что поделаешь — в понимании большинства наших чиновников народ — это по-прежнему лишь "людские ресурсы", а человек — не носитель определенной культуры, а социальная единица, элемент электората, и не велика беда, если он начнет говорить на другом языке, главное, чтобы оставался работником, винтиком в их механизме.
      Сейчас русский язык так варварски и массированно искажается, что складывается впечатление, будто Россию тоже покорили какие-то тевтоны, только не иноземные, а наши собственные, внутренние. И им в лучшем случае, как тому провинциальному чиновнику, безразлично, на каком языке мы будем говорить. А в худшем — они еще и сами насаждают нам свой новояз. Кроме любимых ими иностранных заимствований, которые они по недоразумению почитают "высоким стилем", свидетельствующим об их социальном и образовательном превосходстве над простыми, темными массами, эти бациллоносители уродуют и собственно русскую речь, безжалостно заражая болезнью кого ни попадя.
      Причем, если большинство заимствований у нас, паразитируя в синонимическом ряду с традиционными русскими аналогами, как новоявленный "кастинг" с исконным нашим "отбором", доставляют скорее эмоциональные неприятности, но по крайней мере не грамматические, то отдельные новшества в чисто русском словотворчестве наших тевтонов являются именно грамматическими нарушениями. Формы они приобретают подчас самые причудливые.
      Так, относительно недавно у нас появилось выражение "находиться во власти". То и дело теперь говорят: "Он пришел во власть", "Ему не долго пришлось побыть во власти" и т.п. Спрашивается: почему нельзя то же самое сказать правильно: "Он пришел к власти", "Ему не долго пришлось побыть у власти". А потому, что говорить правильно, означает не выделяться, быть как все. Но язык это же именно средство выделиться! Кстати, по этой же самой причине сейчас отдельные эстеты стали использовать ненормативные просторечия и устаревшие формы: "аккурат", "авось", "нынче", "давеча": вот как я умею говорить! не то что вы все, приторно-правильные!
      Недавно один чиновник брякнул: "Мы вступили в новый формат отношений", — это после отторжения натовцами куска сербской земли. Откуда он-то нахватался сленга, выпускник советской партшколы?! И дался же им этот "формат"! "Это не мой формат", — рассказывает певичка. "Этот фильм — неформат", — говорит… кинокритик! Только догадываться можно, о чем они ведут речь. Благо язык имеет запас избыточности порядка пятидесяти процентов. Так что даже если они к "формату" добавят еще пару-тройку своих офенских идиом, мы их поймем. А блюститель сербской территориальной целостности, видимо, имел в виду "форму отношений "- но это же для него, продвинутого, очень примитивное словосочетание! Подобным же образом бывший губернатор Петербурга, почтив какой-то своим присутствием вернисаж, заметил: "Здесь представлена вся политура красок". Таков их формат…
      Точно так же довольно многие стали употреблять выражение "по-любому" вместо "в любом случае", "во всяком случае", "непременно". Диктор говорит: "Зениту" еще один гол нужен по-любому". Девица с голым животом в метро кричит подруге: "По-любому завтра встретимся!" Для еще более впечатляющего примера предложим собственную конструкцию: "Кастинг состоится по-любому" — вот он настоящий, победно шествующий по нашей необъятной одной шестой американо-офенский диалект бывшего русского!
      Совсем недавно популяризаторы этого диалекта поголовно перешли на употребление слова "риск" во множественном числе. Они теперь говорят: "Это предприятие связано со многими рисками", "Мы предусмотрели все возможные риски". Но все то же самое можно сказать правильно: "Мы предусмотрели любой возможный риск", "Предприятие рискованное;" или, если уж кому-то так хочется непременно множественного числа: "Предприятие связано со многими рискованными случайностями". Смысл нисколько не меняется. Зато грамматические нормы соблюдены. Но не тут-то было! — правильно говорить не интересно: это для ботаников! Такое страстное желание многих неумело, бездарно риторствовать и открывает дорогу для проникновения в язык всякого сора. Все-таки нужно почаще вспоминать знаменитое тургеневское: Аркадий, не говори красиво! Тем более, если не имеете представления о критериях красоты языка.
      Есть в русской лексике разряд т.н. отвлеченных существительных. Это слова — "риск", "честь", "совесть", "храбрость", "мудрость" и другие, — которые употребляются, как правило, в единственном числе. Во множественном они звучат еще более убого, чем "по-любому": "Мы ценим ваши мудрости" или "Ваши храбрости достойны самой высокой награды". Нравится так? Нужно совсем не иметь слуха, абсолютно не чувствовать языка, чтобы в столь же убогой форме употреблять слово "риск".
      Нам неоднократно уже приходилось отмечать в своих заметках неверное употребление слова "регион". Но пока, увы, лишь ширится аудитория тех, кто искажает смысл этого слова, бездумно употребляя его вместо понятия "субъект федерации." Поэтому еще раз напомним: регион понятие географическое, в то время как субъект федерации — политико-административное. Ну почувствуйте же, наконец, разницу, соотечественники! — регионы: Дальневосточный, Уральский, Северо-Кавказский, Нечерноземный; субъекты федерации: Приморский край, Челябинская область, Дагестан, Вологодчина. Неужели сложно понять и запомнить?!
      То, что с некоторыми языковыми излишествами и фривольностями можно успешно бороться, доказывает пример с "саммитом". Лет десять-пятнадцать назад это слово у нас входило в число самых употребляемых.
      Но после серии разоблачительных выступлений против него отступилось, — если иногда где и проскакивает, то обычно без искажений. Капля воды, как говорится, камень точит.
      А встречались ведь и такие шедевры: "Саммит президента России и президента Татарстана",
      Или: "Саммит на высшем уровне".
      Заимствования вообще имеют такую замечательную особенность — они то входят в моду, то становятся немодными, как тупоносые ботинки. Пережили мы засилье "саммита" с "толерантностью", переживем, бог даст, и "кастинг" с "креативом".
      Неверно думать, что процессы, происходящие в языке, естественные и неуправляемые. Чистота языка в значительной степени зависит еще и от воли государства. В ряде вполне цивилизованных стран язык — это, как говорится, регулируемый рынок.
      Например, во Франции разработана система штрафования за неоправданное использование в речи иностранных слов. Употребил, скажем, журналист в заметке или в эфире американизм вместо соответствующего родного галлицизма — будь добр, заплати штрафные. Вот у нас-то была бы статья для пополнения бюджета! Необыкновенно ревностно оберегают язык от нововведений, тем более от варваризмов, сербы. Нам у этого родственного и по языку, и по культуре народа есть чему поучиться.
      Недавно в Сербии были выборы главы государства, на которых, судя по рекламным плакатам, показанным по телевидению, граждан призывали голосовать за того или иного… председника. Что означает это слово, русскому человеку понятно без перевода. Не хотят сербы именовать своего верховного правителя чужеродным понятием. У нас же — и "президент", и" премьер", и "вице-премьер", и "спикер", и "мэр", и "префект", — официально или не официально, но непременно всё по-иностранному!
      Последние хранители старого красивого русского — потомки эмигрантов "первой волны".
      Они, например, у себя в Европах кроссворд так и называют по сей день крестословицей. Набоков как-то сказал, что их язык подобен "замороженной клубнике". Так вот, эти могикане нас уже почти не понимают.
      Но то, что нас едва понимает русское зарубежье — еще полбеды. Совершенная катастрофа будет, когда мы перестанем понимать язык Пушкина и Толстого, когда он для нас станет тем же церковно-славянским. А до этой стадии остался один шаг.

       Павел Зарифуллин. «Энтузиазм». М., Евразийское движение, 2007 — 352 с.
      Когда автор вручил мне книгу, признаться, внутренне я был полон скепсиса — наверняка очередной пафосный и скучный отчёт о собственной деятельности и несомненном величии. И даже оформление Алексея Беляева-Гинтовта и вдохновенное предисловие Александра Дугина не убеждали. Но, начав чтение, я не смог остановиться, и признал дугинское определение весьма справедливым: «это и манифест, и поэма, и научный доклад, и путевой дневник, и наброски новой альтернативной этнологии, и ценные заметки по сакральной географии. Но в первую очередь это свидетельство конкретного исторически и культурно адекватного энтузиаста, наследующего не только в теории, но и в личной практике всю древнюю цепь людей и школ, предоставляющих всё своё жалкое существо на растерзание высоких и безжалостных идей — от осенённых богами Древней Греции до алхимических революционеров Возрождения, немецких романтиков и сталинских паладинов рабочего класса». Сошлюсь ещё на мнение петербуржского фундаменталиста, философа Александра Секацкого: «Книга Павла Зарифуллина не укладывается в привычные жанровые рамки. Составляющие её тексты не просто разнородны, но и, так сказать, разнокалиберны: на страницах книги совмещаются опыты философских исследований, фрагменты лирических отступлений, сухие политические документы и, разумеется, детали автобиографии. О спокойном соседстве, впрочем, говорить не приходится, соседство как раз очень беспокойное — перед нами гремучая смесь, пригодная для взрыва: одним словом, подрывная литература, создание которой и является настоящей миссией художника».
      Зарифуллин — один из лидеров Евразийского Союза Молодёжи, если быть бюрократично точным — начальник федеральной сетевой ставки ЕСМ, написал отличную, увлекательную книгу. Пафоса хватает, но это тот случай, когда оный оправдан.
      В «Энтузиазме» много того, что можно назвать своеобразным евразийским автоматическим письмом. С одной стороны, фигура автора выпукла и объёмна, с другой, возникает ощущение, что Зарифуллин изучает себя вместе с читателем. Иногда содержание уходит в туман, но остаётся обаяние образов и символов, воздействуя уже невербально.
      Книгу можно растаскивать на цитаты, некоторые пассажи запросто шокируют непосвящённых граждан: " Чтобы вернуть Золотой Век и Тысячелетнее Божественное Царство необходимо человеческое жертвоприношение (существует магическая связь между человеческим телом и рудами). Для наступления в России евразийского постмодерна и upgrade российской промышленности ЕСМ считает необходимым принести в жертву Священным новокузнецким (сталинским) печам архитекторов перестройки — Михаила Горбачева и Евгения Примакова».
      «С самого начала ЕСМ был именно постмодернистской организацией», — признаёт и декларирует Зарифуллин. В этом сила и проблема ЕСМ, организации, стоящей особняком среди возникших в начале века новых политических сил. Может ли преодолеть постмодерн движение, порождённое постмодерном и использующее постмодернистские фишки? На этот вопрос пусть отвечают сами младоевразийцы. И формулами, и действиями, которых на их счету предостаточно. Запоминающийся стиль, яркая лексика, богатый идейный фундамент — всё это вызывает уважение симпатизантов и раздражение оппонентов. Но сложность и отвязность ЕСМ зачастую обречены на непонимание со стороны потенциальных сторонников. (К тому же за верностью Доктрине — что вызывает уважение — евразийцы порой склонны игнорировать реальные болевые точки общества и абсурдно обличать тех, кто эти проблемы выносит на поверхность).
      Впрочем, полную логику проявлений движения можно постичь только изнутри, погрузившись в непрерывный драйв радикального сообщества. А драйва в практике ЕСМ предостаточно. Одна борьба за Украину и репутация чуть ли не главных противников самостийности дорогого стоят. Собственно, младоевразийцы реализовали на практике старую идею Лимонова — когда взамен неповоротливого государства российское влияние в странах ближнего зарубежья проводится со стороны общественной организации.
      В пик активности «новых левых» культурный отдел «Завтра» оказался на пароходе, зафрахтованном Ильёй Пономарёвым для прогулки по Москве-реке. В кают-компании весело бушевали региональные лидеры молодых коммунистов, на палубе шёл спор о революционных проектах. Шли тезисы о национально-освободительной борьбе, об «автономных зонах», о возможных альянсах. При этом большие нападки вызывала фигура Империи, тогда это только входило в моду. В ответ Зарифуллин запальчиво воскликнул: «Империя и есть самая революционная идея»! В этом он напомнил мне Мисиму в знаменитом диспуте со студентами: «У меня есть Император».