Шведские врачи решили поставить опыт и выяснить, что вреднее — чай или кофе. Случилось так, что в тюрьме у них отбывали пожизненное заключение два брата, однояйцевые близнецы. Одного поили только кофе, а другого только чаем. Прожили они долго: один умер на восемьдесят третьем году жизни, а другой — на восемьдесят четвертом. Важно одно, как советовал китайский мудрец — не переедать. И, естественно, не злоупотреблять спиртными напитками. Я знавал немало художников и поэтов, не сумевших волевым усилием бросить гусарские привычки и отдавших концы на пятом десятке. Но знавал я и случаи принудительной, если так можно выразиться, диеты. Речь опять пойдет о писателях. Недавно скончался в очень почтенном возрасте, приближавшемся к веку, Олег Васильевич Волков, родовитый дворянин, которого загнали на Соловки еще в двадцатые годы. На его глазах умирали от лишений и пыток тысячи, но он выжил, потом жил на поселении, окреп, хотя питался скудно. Я с ним встречался на протяжении последних тридцати лет. Он был неизменно строен, картинно красив, никогда не терял осанки и чувства собственного достоинства, а главное — работоспособности. Самые значительные его книги вышли в последнее десятилетие… Тут я перебью себя и выскажу свое давнее убеждение. Человек умирает от старости (я не говорю о страшных болезнях), когда теряет всякую надежду, чувствует, что жить незачем, что все дела исчерпаны. Но если ты не закончил дела своей жизни, если ты страстно увлечен, косая подождет. Речь идет не только о писателях и ученых. Вы, наверное, слышали, что во время войны, когда смерть скосила миллионы, дожить до победного конца хотелось страшно, и люди реже болели. Помню сам я, а шел мне тогда восемнадцатый год, отстал от своих да еще и заблудился в лесу. Стало темно, я решил переждать ночь, развел костерок, зажал карабин меж ног, запахнул поплотнее шинель и заснул. Проснулся я мокрый насквозь, костерок мой давно погас, но молодого сна ливень не прервал. На ходу я разогрелся, все кончилось благополучно, и самое удивительное — хоть бы раз чихнул. В мирное время дело кончилось бы крупозным воспалением легких. Вернемся на первое, как говаривал протопоп Аввакум. Жил я как-то в Голицыне, в подмосковном доме творчества писателей и познакомился там с Николаем Ивановичем Кочиным. Это был крепкий старик, далеко за семьдесят. Прославился он еще в двадцатые годы своими романами из крестьянской жизни “Девки”, “Парни”. Однажды при мне он махнул стакан водки, я выразил сомнение в полезности сего деяния, а он, явно хвастаясь здоровьем, рассказал мне такое: — До войны я был секретарем Горьковской областной писательской организации. Сами знаете, каково это. Что ни день, то встречи с друзьями, банкеты, всякие представительства. Ели и пили в три горла. Я располнел, здоровья никакого, диабет, печень, каких только болячек ни находили. А в сороковом меня арестовали. Кто-то оговорил меня, получил я свои десять лет и загремел в лагерь. Но мне удивительно повезло. Я еще и художеством занимался, так меня не на лесоповал определили, а в бригаду маляров. Ходили мы белили, красили квартиры начальства. Ночевали мы в бараке и получали обычный лагерный хлебный паек и приварок. Прошел год, и смотрю: все мои болячки как рукой сняло. Подсох я, стал стройным. А потом и вовсе хорошо стало. Устроили у нас в лагере мастерскую — портреты Сталина рисовать почти по трафарету для учреждений. Тогда он во всех кабинетах висел. Так верите ли, я семь тысяч портретов изготовил. Отблагодарил вождя родимого за свой арест… Ну а теперь можно приступать к самой повести, к пяти ее героям, нашим соотечественникам, пребывавшим на земле в разные эпохи, но одинаково сильных духом, что побуждало их жить и жить, несмотря ни на какие испытания и лишения. Вот они: священнослужитель, философ, журналист и политический деятель, борец, крестьянин. А имен их не назову, пока не найдется благодетель, именуемый ныне спонсором. Попытка — не пытка. Жить долго всякому хочется…
Владислав НЕВЕДОМА ЗВЕРЮШКА
РАЗВЕ ЭТО НЕ БЕЗУМНАЯ ИДЕЯ — отнять детей? И не только у неугодных народов, у русских, скажем. Но всех детей, у всех народов земли: в Америке, в Австралии, в Африке, в Азии, в Европе. Увести поколение за поколением в мир блаженного ничтожества, в сытое, контролируемое скотство. Кто-то воскликнет: бред! Возможно ли это? Но скажите, что из плохого, худшего — невозможно в наше время? Разве не было эпохи хиппи и разве не задурена до помешательства молодежь ритмической вакханалией поп-музыки? От этой музыки до наркотиков — один шаг. И он сделан. Человек — существо управляемое. Механизмы управления до тонкости отработаны на якобы всесильных и благополучных американцах. Цель всей этой сатанинской работы — добиться анемии человеческого сознания. Земные почвенные корни отсекаются, вместо них прививают росток всемирной цивилизованности. По сравнению с государственной гордостью — это новинка. А смысл нынешнего вселенского заговора — в уничтожении национальной палитры мира, во всеобщей унификации интеллекта ради контроля и управления потребностями народонаселения, ради возможности внедрять в сознание всяческие эталоны и лжекумиров. Все эти задачи поверхностного ряда, а глубинная одна: лишить человека божественного дара творчества, опустошить сосуд, чтобы от подобия Создателю осталась одна оболочка. Нынче самые покорные и послушные потребители — американцы. Американец и взят за образец нового среднего человека. А как проще всего лишить народы будущего самого смысла существования? И тут взгляд безымянного хозяина жизни, этого ультравампира, пьющего мозг, останавливается на детях. МУЛЬТФИЛЬМЫ — счастливый солнечный зайчик ХХ столетия, всемирная детская забава. И взрослая тоже. Наивная потешка для ожидающих радостного чуда детских глаз постепенно превратилась в изощренного всеядного телемонстра. Политическая агитка и шарж, хитроумное поругание святынь, заумь модернизма, тончайшая поэзия на уровне безнадежно ускользающей красоты японских миниатюр… Товар идет ходко, рынок беспределен. И тут как тут — порнография. Это для взрослых, а скорее, для отроков. Для детей — сериалы. Их главная характеристика — оторванность от фольклора, от идеалов сказочного наследия, от красоты. Бесконечные космические войны уродов, дьяволиада повелителей мира, кошаче-мышиная возня и погони, погони, погони… Дети без ума от гомонящего калейдоскопа смешно живущих фигурок. Именно без ума. Зато с умом действуют заказчики шоу. Не знаю, оснащаются ли американские мультики спецпрограммами для обработки отдельных участков мозга и подкормки, но сила их воздействия и без того чудовищна. За годы правления в России Ельцина Дисней преуспел стократ, нежели вся американская пропаганда. Ущерб подсчитать невозможно в полной мере, он обнаружит себя через полтора десятка лет. Вот что мы уже имеем. Новые поколения русских детей не знают, кто это — Василиса Прекрасная, Иван-царевич, Баба Яга, Сивка-Бурка… Я несколько раз в разных концах страны слышал жалобы мам и учителей: дети не хотят читать по-русски. А по-английски читают состоятельные, один процент из ста. Заметны уже и перемены национального характера. Вместо природной русской сдержанности телевизором привита американская показная эмоциональность. В московском метро американцев всегда узнаешь по беспардонным перекрикиваниям. Совсем еще недавно наши дети выражали в общественных местах свой восторг улыбками, смехом, иногда выкриками. Теперь всюду визг, американский визг, визг Микки-Мауса. Советская мультипликация тяготела к сказочной эпичности, к лирике. Действие развивалось затаенно, позволяя вглядеться в мир, а то и войти в него и совершить с героями все их подвиги, все чудесные открытия. Вспомните “Ежика в тумане” или паровозик, который задержался посреди весны, чтобы послушать соловьев, чтобы не опоздать к главному… Были и шумные мультики, с драками, с беготней, но никогда герои, даже отрицательные, не наделялись отвратительным уродством. В основе многих советских рисованных фильмов, всячески замаскированный, упакованный в коммунистическую обертку, лежал еврейский анекдот. Высоко ценились хохмочки с намеком на толстолобых кремлевских обитателей. В мультипликации, как и в любом виде кино, всегда преобладали евреи. Свой интерес они блюли, но все-таки это были “русские” евреи. Евреи, разделившие горчащую судьбу великой страны со всеми ее народами, участники, заложники, жертвы всех ее поражений, побед и перемен, каких мир не видывал! Что же предлагается теперь нашим детям вместо мудрых народных образов, вместо красоты сказочных царств, вместо дивной природы родной земли, вместо нежности, уморительных шалостей, вместо ласковости — безобразные вопли, дикая радость от разрушения, размазывание врагов по стене. Одним словом — Микки Маус. Пусть знает каждая мать, живущая в России: американские мультфильмы — агрессор, оружие, стреляющее в завтрашний день. Завтра русская мать не узнает своих детей и сама будет детям чужая. Для них и Родина покажется чужой, они захотят совершенно иной жизни, они скопируют ее по тем принципам, которые заложены в фильмах о звездных войнах, о всемирных чародеях, о Микки Маусе. То, что мультики — пришельцы-завоеватели, подтверждает их незыблемое присутствие на ОРТ, НТВ и на Российской программе. Никакая критика не принимается во внимание, а президент Ельцин всякий раз на стороне ТВ — злейшего врага российской государственности, народов России и, прежде всего — детей. Здесь опять-таки хочется помянуть обращение президента Клинтона к педагогам США: научить читать американцев хотя бы за четыре года. Вот они, зубки Микки-Мауса! Сами корни американского образа жизни под угрозой… И угроза эта от призыва первого лица государства не исчезнет, ибо Микки Маус — достояние величайшего бизнеса и частица их величества Рынка. Страшно, если все это происходит стихийно, но еще страшнее, если так задумано. Ученые вроде бы согласились: человек не от обезьяны, но рынок приведет его в обезьянье состояние, ибо обезьяна — образ сатаны. А главное, управлять второй сигнальной системой проще пареной репы, это еще Павлов умел. Что же касается общечеловеческой нравственности будущих поколений, то ответ надо искать все в тех же мультяшках, заменивших няню-сказочницу, книгу и мать с отцом. НЕ ВАРВАРА, не Варенька, а именно Барби, чтоб русским духом не пахло. Милая куколка — еще одно американское оружие стратегического назначения. Барби задумана с размахом. Это не просто кукла. Это образ жизни. Американской жизни. Русские девочки обречены проводить с Барби все свое детство, взрослеть вместе с Барби, постигать интимные мелочи физиологии, гигиены, быта, приобретать навыки чужие, культуру — чужую, а главное — иметь, даже в игре, постоянный контроль. Детство — это озимое поле жизни. Потому и страшна Барби. Насаждать оккупантку начал журнал “Мурзилка”, имевший в СССР пять твердых миллионов тиража. Из самых добрых побуждений, даря русским девочкам подружку из Америки. Шагнув с помощью “Мурзилки” на порожек страны, Барби очень скоро стала полной хозяйкой в чужом доме. Ей никто не противостоит. Могучая советская детская литература истреблена якобы рынком. А в мире игрушек русская на русской земле — сиротушка. Нынешний московский “Детский мир” — пример чудовищной безответственности торгашей и всех “преобразователей” жизни по отношению к детям, к будущему страны. Отечественная игрушка в закутке. Торжествует Америка. Гигантские двойники мультяшек, собачьи своры. Милое встретишь редко. Куда ни поворотись — торжество уродства, безобразного искажения образов. Пестрота, полное отсутствие вкуса и любви. В горбачевские времена писатель Григорий Остер возопил о милитаризме советских игрушек. Дескать, чересчур много солдатиков, пистолетов, самолетов, танков. И как же он благоговейно молчит перед сатанинской космической ратью американского производства. Каждый воин — чудовищный урод, дьявол, чертик. Каждый вооружен истребительной установкой, разносящей в пух и прах звездолеты, планеты, Вселенные. У пиратов — ножи, у ковбоев — кольты. Самолеты сверхсовременные. А вот своего солдатика, родного, хоть с винтовочкой бы — не сыщешь. Ехал в поезде с умненьким мальчиком. Первоклашкой. Загадывали друг другу великих людей. Кто такой Маршал Жуков — не слышал. Удивившись, я задал тот же вопрос, выступая в Торопце перед детьми 4-6 классов. Кто-то неуверенно сказал: “генерал”. О героях Кожедубе, Покрышкине — полное неведенье. В Крыму учитель литературы пожаловался: — Я обнаружил: выпускники не знают маршалов Отечественной войны и Жукова тоже. Кого же мы собираемся растить из наших детей? У Пушкина ткачиха с поварихой под руководством сватьи бабы Бабарихи дивного царевича представили Салтану неведомой зверушкой, оклеветали. А мы наших умниц, наших богатырей, Василис Прекрасных и Премудрых своими руками отдаем на воспитание самым мерзостным и лукавым Бабарихам и к тому же бесстыдно разглагольствуем о великом будущем России. Пора бы опомниться, встряхнуться от наваждения, а заодно показать нашу волю. Давайте сбережем господину Черномырдину немножно электричества, выключим, хоть на денек, телевидение, эту злобную Бабариху, — может быть, и Виктор Степанович вспомнит, что он казачьего рода, что не гоже из русских добрых ребят растить неведомых зверушек. А зверушка эта — не грядущий и не завтрашний день, зверушка уже между нами бродит лунатиком: ребятишек-наркоманов ведь под миллион!
Валентин ПОДЛЯНКИ ОТ ЛУБЯНКИ
О моих неожиданных злоключениях и мытарствах, завершившихся тем, что власти “демократической” России, откровенно наплевав на общепризнанные права человека, насильно разлучили меня с Родиной, семьей и сделали фактически бездомным бродягой, очутившимся на чужбине не по своей воле, “Правда пять” сообщала, если не ошибаюсь, трижды, в последний раз — 5 ноября. 10 ноября, полностью истощив свои финансовые ресурсы, мне пришлось уступить нажиму американского посольства в Швеции, взять у него заем (примерно 600 долларов), приобрести билет до Нью-Йорка и в новь отправиться туда, где у меня никого и ничего нет, и где, как я искренне полагал и надеялся в августе 1996 года, мне уже никогда не бывать. (Вот уж поистине: человек предполагает, а Бог располагает!). Надо сказать, что, выдав мне ссуду, американцы без всякого предупреждения ограничили меня в правах: они поставили в моем паспорте штамп, делающий его годным “исключительно для прямого возвращения в Нью-Йорк не позднее 15 ноября”. Таким образом, в настоящее время я нахожусь в Соединенных Штатах практически в качестве заложника и не могу покинуть пределы этой страны. Нельзя отметить того, что официальные представители Вашингтона обманули меня и в другом отношении. Уговаривая меня “репатриироваться” в США, сотрудники американского посольства в Стокгольме обещали, что сразу же по возвращении, уже в аэропорту, принимая во внимание мой “особый случай”, мне будет оказана “необходимая социальная помощь”. Ничего этого не произошло не только в аэропорту, но и по сей день. Оставшись, в прямом смысле слова, без крыши над головой, без работы и без денег, я перебиваюсь изо дня в день лишь благодаря помощи добрых людей, не имеющих ничего общего с американским правительством. Любопытно и, вероятно, далеко не случайно, что также именно 10 ноября сего года Федеральная служба безопасности России соблаговолила ответить на запрос одного из депутатов Государственной думы по поводу отказа мне в выдаче российской въездной визы. В ответе Лубянки, подписанном заместителем директора ФСБ В. Печенкиным, в частности, утверждается: “Пруссакову В. А. действительно закрыт въезд на территорию Российской Федерации как иностранному гражданину, деятельность которого наносит ущерб интересам безопасности нашей страны… В соответствии с международной практикой в целях обеспечения государственных интересов информация о причинах закрытия въезда и государственном органе, его инициировавшем, может не сообщаться ни лицу, в отношении которого принято такое решение, ни широкой общественности”. Иными словами, как говорится, ясно, что дело темное, абсолютно не законное, и господин из ФСБ отделывается пустыми фразами. В связи с тем, что никакой иной деятельностью, кроме писательской и журналистской, мне не доводилось заниматься на территории России, то очень бы хотелось узнать, каким же образом мои публикации наносят “ущерб интересам безопасности”? Может быть, тем, что, будучи патриотом России, я всегда выступал против той жалкой и прислужнической роли, которая уготована ей в американском “новом мировом порядке”? Не потому ли люди ФСБ старательно выясняли у близких мне людей, чем объясняются мои антиамериканские взгляды и убеждения? Невольно напрашивается вопрос: чьи же интересы отстаивает ФСБ России — американские или российские? Или, может быть, для этого ведомства интересы обеих стран уже стали неотделимыми друг от друга? Пусть В. Печенкин или же кто-то другой из его небогоугодного заведения попытается ответить на эти вопросы. Общество, в котором под прикрытием многозначительных намеков на какие-то неведомые государственные тайны совершается грубое попрание законности и элементарных норм человечности, не имеет никаких оснований называться ни современным, ни, тем более, демократическим. Такое общество принадлежит дремучему средневековью, ему место на свалке истории, и можно лишь пожалеть о том, что оно сохранилось до наших дней. Прячась за туманные и совершенно не известно что означающие в данном конкретном случае “интересы безопасности”, лубянские мастера лишили меня Родины и разбили мою семью: отняли сына у 80-летней матери, оставили жену без мужа, четырехлетнюю дочь без отца. А их американские коллеги лишили меня права передвижения, и в Нью-Йорке прибавилось на одного бездомного и безработного. Потрясающий пример американо-российского сотрудничества на уровне спецслужб! И государственные мужи России и США продолжают еще что-то говорить о своей приверженности правам человека! Фантастическое, невероятное лицемерие. Очевидно, американо-российский тандем можно смело поздравить сегодня с завершением успешной операции по обезвреживанию журналиста, чья деятельность, по мнению вашингтонской газеты “Спотлайт”, “не устраивала истеблишмент обеих стран”. Цель достигнута: повержен еще один одинокий боец за правду. Но патриотам России — подлинным, а не номенклатурным, на которых стоит клеймо “сделано на Лубянке”, — радоваться нечему: власть в их стране прочно перешла в руки международной финансовой плутократии и ее верноподданнической и послушной обслуги в правоохранительных органах. Сгущается ночь над всем миром. Неорабовладельческий “новый мировой порядок”, неистово ненавидящий всякое проявление любви и света, свободы и независимости, заключает в свои жесткие объятия и Россию.
ПОЗДРАВЛЯЕМ!
У нашей славной, родной и милой Танюши, у народной певицы России Татьяны Петровой — целая череда праздников и юбилеев. Только что в кругу своих друзей — Александра Крутова, Николая Бурляева, Екатерины Васильевой, а также и газеты "Завтра" — она отпраздновала семейное торжество в Крестовоздвиженской церкви на реке Истре. 3 февраля тысячи ее поклонников встретились с любимой певицей и ее песнями на вечере в Центральном концертном зале "Россия". И в эти же дни у Татьяны Петровой — 25-летие творческой деятельности. Так что газета "Завтра" вместе со всеми своими читателями горячо и сердечно поздравляет народную певицу России, желая ей еще долго-долго быть такой же красивой, а ее прекрасному голосу — таким же, как сейчас, родным и близким каждому русскому дому, каждой русской душе! Фото С. СТАРШИНОВА
ГОЛУБОГЛАЗЫЙ ЗВОН
Как известно, Есенин называл себя — “божьей дудкой”. Талант Сергея Каргашина, судя по только что вышедшей книге стихов “Надорванные бусы…” (Москва, 1997, предисловие А. Боброва), тяготеет к есенинской манере и мотивам, но все же перед нами нечто другое, точнее — даже из другого ряда. Сергей Каргашин — не “дудка” и не “флейта”. Он скорее — из колокольного семейства. В одном стихотворении Каргашин может показаться эдаким валдайским бубенчиком, уныло скрашивающим долгую, беспросветную и грязную дорогу (“И крылья есть, да силы нет лететь”). В другом — это беспечный мельхиоровый колокольчик, звенящий о весне, о цветущих вишневых садах, о переговаривающихся станицах гусей, об умывающемся на подоконнике котенке с холодным мокрым носом, о заливающемся в голубом поднебесье жаворонке (“В мае”, “Котенок и звезды” и др.). В третьем — это сияющая корабельная рында с чумазого парохода, который “гуляет по Волге” (“Голубоглазая страна”), или забытый уж ныне железнодорожный гонг (“Выбор сделан. Мой путь…”). Пытается он предстать и набатным колоколом — великаном на башне вечевой (“Буденновск”, “Когда б убитые умели говорить…”), и мороз дерет по коже от его набатного гула, да только колокольню бы ему надо побольше, повыше, желательно с Останкинскую телебашню, — но кто ж туда пустит нынче патриота?! В творческом даре Каргашина, опять же как в колокольном металле, чудесным образом соединилось-сплавилось олово простонародных урало-ярославских корней и простая судьба (служба в армии, рабфак) с красной медью московского бытия и обучения в МГУ, а также добавилось благородное, высшей пробы, серебро Божьей Милости. Что в этом сплаве главное? Что — второстепенное? Все главное — на то он и сплав. И этот поющий сплав все набирает силу и набирает. Он звучит все громче, все уверенней. Плывет над нашей “голубоглазой землей”. Торжественно, а иногда грозно выговаривает он суровые слова народного приговора предателям великой державы (“Не спешите хоронить Россию…”). Вот он, вот — приближается, этот звон. Сперва вроде как бубенчик. Нет, колокольчик. Да нет же — колокол! Сейчас докатится и до нас этот очищающий гул, приблизится, как ледоход, накроет своей гудящей мощью, и нам останется лишь замереть в восторге и восхищении, и внимать, и раствориться в этих торжественных, рвущих, распинающих душу звуках… Гуди же, поэт! Буди несчастную и “непутевую” нашу Святую Русь! Пой свою русскую песню, мой ясноглазый друг. Я намеренно не останавливаюсь на недостатках в твоем творчестве — у кого их нет?! — на них густо, как стервятники, усядутся наши недруги, и будут галдеть, смакуя каждый твой промах. Пусть их. Надо ж им отрабатывать свои сребреники. Не обращай на них, мерзких, внимания, вперед и вверх — “по железной, отточенной кромке…” И да поможет тебе Бог! Вячеслав ДЕГТЕВ
Сергей “Я ЗДЕСЬ — НА РОДИМОЙ ЗЕМЛЕ!..”
* * * Улететь бы от осени этой… Вместе с птицами — взять, улететь! В Божью дудку — на солнышке где-то Не спеша, от души погудеть! Улететь бы… Но кто тогда бросит Этим выродкам правду в лицо? Эх ты, осень… Проклятая осень. Твой я… Видишь, на пальце — кольцо?.. * * * Ты приснись мне, приснись мне, Отчизна, В синих звонах весеннего дня! Тайной вечною, светом пречистым Ты коснись, умоляю, меня!.. Видишь, сердце совсем очерствело, Разошлось, расползлось — по кускам… И в пустое, ничейное тело Ветер тащит весь нынешний хлам. Вот она — наша жадная спешка, Тень чужого, больного ума: Где цвело — там теперь головешки. Где сияло — кромешная тьма. Не суди! Виноваты мы, знаю. Совесть — нежный, ромашковый луг — Растерзали… И вот пожинаем Дело собственных бешеных рук… Ты прости нас, прости нас, Отчизна! Все равно как — но только явись! Тайной вечною, светом пречистым Всех заблудших скорее коснись… * * * Разорвите мне грудь, разорвите, Не могу я сегодня дышать! Словно лебедь в смердящем корыте, Задыхается, бьется душа… Лупят танки по “Белому дому”, Не стесняясь — средь белого дня! Только черная копоть да стоны, Лужи крови да вспышка огня. Полыхает закон, как солома На жаровнях осененного дня. Лупят танки по “Белому дому”. А снаряды летят — в меня! 9 МАЯ По весне возвращаются птицы, Жилки трав чуть набухли уже. В этот день я хочу помолиться О великой солдатской душе. Той душе, что себя не щадила — Шла под танки, в штыки, на таран, Обнимала, крестилась, шутила, И делилась всем пополам… Я хочу помолиться за деда, Что лежит в белорусских полях. Это он… это он Победу Поднимал на своих костях. Ну а мы… мы сегодня другие. Что щенки, все скулим да скулим. Потеряли почти пол-России, Но подняться с печи не хотим. По весне возвращаются птицы. Кроме тех, кто на том рубеже… Мне недавно исполнилось тридцать. Вот и старше я деда уже… * * * Ну вот — окружили сворой. И тявкают: тонко, навзрыд… Да эдак вы очень скоро О зубы истрете язык. Чего понапрасну булькать? Коль взялся кусать — так кусай! А эти словесные пульки Моим не страшны парусам. Куда вам со мною тягаться? Я здесь — на родимой земле. А вы на Руси — иностранцы. Как впрочем, чужие везде… И скалитесь вы — от страха: Вдруг люди однажды поймут, Что только на сладкий запах Настроен ваш “верный” нюх. Глумитесь — в цветах, нарядах, Вкушайте ноздрями “Шанель”, Но помните: — я — где-то рядом. На мне, как всегда, шинель… * * * А душа на перинах — скучает. Пусть лепной — все равно потолок. Даже тихая с виду, ручная, Вдруг однажды — в окошко прыг-скок… Отчего? Оттого, что живая. Не игрушка, а вскинутый взмах. Оттого, что от счастья рыдают Соловьи в предрассветных лугах… * * * У ночи возьму я запах. У трав своевольных — имя. У первых апрельских капель — Голос, прозрачный, синий. У клена возьму я тело. Душу — у русской пашни. Снегом умоюсь белым, И полечу бесстрашно… * * * В разливах лета — солнечных, безбрежных, Где все цветет, гудит наперебой, Как флаг любви — завис комочек нежный… Пой, жаворонок, пой! Ты здесь один — в толпе разноголосной Такой один: неистовый, шальной! Скрепивший мир — великой, светлой осью. Пой, жаворонок, пой! Увы, увы… Как часто люди слепы. Их нежный сок — под толстою корой. Неси свой Крест, живой комочек неба! Пой, жаворонок, пой!.. Пусть нету сил. Пусть все давно под снегом. И ты один — над Черною дырой. Держись, гуди — над миром и над веком. Пой, жаворонок, пой! Пой!..
Виктор ЗАЧИН
Ах, ты, Русь моя, неприкаяна Растревожена, разворочена, Не богами своими заброшена, А лихими людьми заморочена. Черный ворон над лесом кружится, Ястреб — сокол на жертву падает, Соловей — певун в кустах прячется, Сладка иволга в поле плачется. Отчего расшумелась дубравушка? Разнося по земле тайны вечные, Что хранила в глуши заколдованно, Про седые века скоротечные. И гуляют ветры холодные, С ними лешие, духи болотные, Ведьмы, змеи, колдуны оборотные И русалочки беззаботные. К той дубраве летит гамаюн — Птица скорая, птица вещая О волшебной Руси сказы сказывать Для того кто стар, для того кто юн!
Виктор ОТЕЦ ОРЕЙ
А было то во время оно! И сказывают ужо Боян пел славу Орею и его сыновьям: Кию, Хореву и Шеку. А предание то слыхивал Боян еще дитем малым от слепца кощунника, что по градам ходил с гуслями. Пел гусляр, а потом Боян о походе Орея от тучных степей к лесу Великому, от Полудня к Полуночи, в землю неведомую. Ропщут люди, к Орею взывая: — Почто ты, Орей, ведешь нас в земли далекие, чрез степи буйные, чрез реки бурные, озеры сытые, холмы высокие? Нечто Боги оставили нас, и нет нам пристанища достойного — в степях широких, травами богатых и водою ключевою обильных. Или ты, Орей, уже стар и не в силах узреть начертания Богов наших? Или ты, Орей, слеп и глух и не видишь беду нашу: скот изнурен, люди устали от быстроного бега, и нет нам покоя. Мы оставим повозки, стреножим коней, и волов отпустим на волю, как Кисек, брат твой, что отстал от нас по дороге, дав племенам своим отдых. И поднялся Орей, что по воле Богов племенами славян воеводит, обратив к небесам свои очи, вещая: — Небо глядит на тебя, мой народ неуемный! Что сказать я могу, если Боги молчат, а Навь отторгнула души. Раз Невера пошла и смущает Веру Орея, требуя Знак Божества, я готов удалиться от неправого вашего гнева, от великих и малых забот. Боги видят, что все не напрасно! И пути, что я выбрал, ведут к вашей воле. Но мои сыновья, да и вы, потеряли в пути свою Веру, забыли деянья Богов и заветы великого Рода. Я снимаю с себя тот венец многозубый, что надели вы мне в далекой земле. Отдаю вам и корзно, и рог звонкозвучный, оставляю лишь Веру в душе и разбитое сердце свое. — Только дайте мне волю, свободу желаний. И коня, что пасется на тучных полях, цвета облака, легкого дыма и бегущего вслед уходящего дня. — Дайте женщину мне, чтобы юной была и послушной, как прохладный родник, как цветок полевой, что живет и колышется с буйной травой. — Дайте меч острогривый, копье и шелом, чтобы мог я пройти на дорогу небес, охраняемой Навью. А они хохотали, смеялись до слез. И кричали: — Дайте старцу все, что не попросит! Он лишился ума, да и силы его на исходе. Пусть покружит в степи и потешит заблудшую душу. Мы ж останемся здесь, подождем, что подскажут великие Боги! Зрит Орей на беспутно-веселое войско и осколком звезды заблудилась слеза в бороде. Но осилив себя, молвил слово, что горше полыни: — Вашу душу смутил Кисек благородный, что раскинул шатры в благодатной степи? Стерегитесь! То шаг безрассудный! Да, Кисек величав, благороден и вой знаменитый! В небе пташку заметит и сразит налету. Но упрям, глух к чужому совету и слеп, коли надо глядеть далеко и раскинуть умом, что грозит нам за дальним холмом. Сзади мчат колесницы языгов, а в степи костоломы устроят нам огненный пир. — Вы — Хорев, Кий и Шек, сыновья! Что случится, на то Божья воля. Но покуда Орей воеводит, вам вручаю народ и дружину мою. Сам уйду. Не спешите справлять по мне тризну. И вернусь! На небесном коне в свете яркого дня с предсказаньем Дажьбога. И покинул Орей свой народ неуемный. И умчал на коне вместе с девой, что спокойна была, как прохладный родник, как цветок полевой, что колышется с буйной травой. А они, эти славные вои, расседлали коней и оружие бросили наземь. И ласкали детей, жен, наложниц своих обнимали, потому как Великий поход разделил их на долгое время. — Боги! — пели они, — вы, Сварог и Велес, и Перун — охраните заблудшее племя! Сохраните детей, чтоб достойнее были отцов! И несли им дары: и Велесу, и Снопу, и Макошь — всем богам — и великим, и малым. Хороводили, песни слагали и плясали под звуки рожков. А Орей? Он умчал. На коне, что воспитан на тучных полях, цвета облака, легкого дыма и бегущего вслед уходящего дня. Быстро. Долго ль скакал конь Орея, но примчал к той земле, что неведома людям была. И узрел тут Орей берега несравненной реки, величавой. И, омывшись водой, по обычаю предков, раскинул шатер и сказал юной деве: — Вот твой дом, вот отчина твоя: и земля, и вода, и небес глубина, и подруги твои гуси-лебеди. Ночь одна, на другую же ночь овладела тревога Ореем и вещал он: — Прости, мне пора!
